Ночное

(продолжение новеллы «Люди и джентльмены»)

Что, читатель, попался? Сейчас ты узнаешь несколько довольно скучных историй из жизни парня, который просто хотел быть счастливым. И иногда это у него получалось.
Мы вспомним с тобой былинные времена электропопа, дни взлётов и падений, искромётные моменты дерзких грёз и пустых надежд… В то время люди ещё писали друг другу письма. То есть, ты понимаешь, насколько древняя это история? Ты-то получал письма типа «Привет с любовью из пионерского лагеря»? А наивный размазанный поцелуй в уголке послания? А ещё почти свежий лепесток розы в пахнущем морем конверте? Да, в конце концов, простенькую фразу о вечной любви, написанную аккуратным девичьим почерком? Сидел на бабушкином диване, крутил в старом верном магнитофоне «Весна» кассету с новым альбомом «Depeche mode» «Violator», читал это письмецо на двух листах в клеточку, и сердце твоё учащённо билось, готовое остановиться от нежности и любви.
Ну, а теперь ситуация немного иная. В последнем письме, полученном мной в январе 2005 года, одна милая дама писала: «В твоих «стихах» мало поэзии, ты не наполнен энергией… Я помню времена, когда и ты был разумен, очарователен… Всё, не могу больше писать, сейчас разрыдаюсь». Такое письмо на огрызке листка для офисной техники «Снегурочка». И сердце учащённо бьётся от прогрессирующей гипертонии, готовое остановиться в ходе очередного запоя.
А чего это я о себе? Ведь речь о парне, который просто хотел быть счастливым, и иногда это у него получалось. Догадливый читатель, понял уже, что этот парень я?
Я смотрю в зеркало. Милый такой толстый парень, ироничный в меру, весёлый и неунывающий любитель музыки «техно», поваляться на пляже, пивка попить. А с другой стороны отвратительный такой злобный толстяк, безмерно саркастичный пессимист, любитель скучной музыкальной долбёжки, неисправимый бездельник, запойный алкоголик… Такая это штука – зеркало. Я где-то читал, что Джим Моррисон в последние годы жизни от зеркала не отходил. Может, он кокс с него нюхал, но биографы говорят об ином…
Всё дело в том, что 11 июля 2006 года мне стукнет 31 год. А тридцатилетних героев не так много: кто-то до 30 не дотянул, а кто-то после 30 перестал быть героем. Так, если подумать, писатель Илья Стогоff, разменяв тридцатник, здорово описал жизнь, смерть, поиски и разочарования своего поколения, представители которого старше меня лет на пять. Или культовый исполнитель Шнуров из группы «Ленинград», отметив тридцатилетие, подмял всю страну. А вот мой мультипликационный герой Гомер Симпсон, ему ведь тоже за тридцатку, а он ищет чего-то, мы над ним ржём. Вадим Степанцов – офигительный поэт, тоже уже не прыщавый юноша. А когда в 1997 году подростки сходили с ума от песенок Ильи Лагутенко, ему ведь тоже было тридцать. И уж в начале 90-х в убойном сериале «Элен и ребята», героинь которого многие мои ровесники видели в эротических снах, восемнадцатилетнюю студентку играла тридцатилетняя Рошель Редфилд. Такой у нас расклад по возрастным категориям.

Ночь… Сижу вот, несу ночную вахту. Ты, читатель, сидел когда-нибудь «в ночном». Чего только в голову не лезет…

ФРАЗА.
Она кокетливо:
— У вас, мужиков, одно на уме.
А через 45 минут, выходя из пивного павильона грустно:
— Знала, что у вас, мужиков, одно на уме, но не думала, что это водка!

ДРАМКРУЖОК. ОКТЯБРЬ 1989.
Нас было четверо: Сиплый, я, Ох…вший Ферапонтов и Линкор. Мы стояли в мужском туалете на втором этаже и курили «Интер». После факультатива по истории хорошо покурить в школьном туалете. Согласны? Мы с Сиплым ходили потому, что чего дома-то делать? Ох…вший Ферапонтов – слабая сторона нашего квартета – посещал исторический факультатив, чтобы на девчонок пялиться. Линкор – сильная часть компании, талантливый уличный боец и тормозной хулиган – изучал историю с нами за компанию.
— Чего делать будем? – спросил я.
— Фиг ли делать? По домам, — ответил Сиплый.
— Мне к Белому ещё идти, — сказал Линкор, — записи писать.
— Чо за записи? – Поинтересовался Сиплый.
— Новяк. Там «Электронный мальчик» и иностранщина какая-то.
— Ферапонтов, а ты куда? – Спросил Сиплый.
— Я пока здесь побуду, — ответил Ох…вший Ферапонтов, — сейчас репетиция драмкружка, там одни девки.
Просексоченный Ферапонтов, мучимый иллюзиями пубертатного возраста… куда, конечно, он пойдёт, раз такое дело с драмкружком.
Да нет, я сам к девчонкам не прочь сходить, но вот так из-за них трястись, как Ох…вший Ферапонтов – это мне даже непонятно. Сиплый тоже, видно, не прочь посетить драмкружок, а вот Линкор твёрдо решил отправиться за «Электронным мальчиком»…
Мы выходим из туалета и походкой суперменов идём по тёмной холлу в 28 кабинет – кабинет географии, где проходит первая репетиция школьного драмкружка.

МАРИНА.
Всё в жизни повторяется. И не просто повторяется, а убеждает нас в никчёмности глупых желаний и стремлений. Типа как вечером тебе хочется водки, ночью у тебя есть водка, а утром, когда тебя откалывают в больнице от сердечного приступа с перепоя, тебе уже водки не хочется, хочется просто выжить.
Лирика… Я стою в школьном туалете, курю «Меридиан», смотрю в окно. За окном тает снег, апрель, капель, ветер поёт о том, что ничего плохого не осталось в жизни, поёт о надеждах, об исполнении желаний… Вчера она сказала, что её тоже нравятся «битлы», что завтра, то есть сегодня, мы снова встретимся на репетиции… Ты правильно поёшь, ветер.
Чем мне завоевать сердце этой красавицы, похожей на прекрасный цветок, наполняющий весенним благоуханием мои смелые мечты? О, я проживу свою жизнь так, как подобает мужчине. Я научусь писать стихи, которые не оставят никого равнодушным. Я, без сомнения, стану рок-звездой. Ничего, что мне не под силу освоить даже гитару, я буду, как Джим Моррисон. К тому же я научусь быть единым со всем миром, со Временем, с Космосом. Конечно, я начну пить пиво – этот истинно мужской напиток, который сделает мой голос хрипловатым и бархатистым. Я стану неотразимым любовником, которого желают все окружающие женщины, но выберу только её. А она… она станет не просто художницей, она станет богиней. Ах, как всё будет хорошо! 1990 – это мой год!..
Каких-то пятнадцать лет прошло. Целых пятнадцать. Реальный такой срок… Я стою в школьном туалете, курю «дурь», смотрю в окно. За окном тает снег, апрель, капель, ветер поёт о том, что в жизни осталось только плохое, поёт о безысходности, о том, что вообще пора умирать. Вчера она сказала, что то, что мы играем – рок – не рок, блатняк – не блатняк — ей не нравится, и завтра репетиции не будет… Ты правильно поёшь, ветер. Блин, как бы мне уломать эту омразь, отупевшую от недоsexа мать двоих детей, покрытую пигментными пятнами, уломать не на что-то там, а на разрешение продолжить наши дебильные репетиции на этой неделе? Да, я прожил свою жизнь так, как подобает мужчине. Попадал в следственные изоляторы, лежал в больницах. Кстати научился писать стихи, которые никого не оставляют равнодушным, теперь никто просто так со мной не общается: хотят либо напоить, либо убить. Без сомнения, я стал рок-звездой локального масштаба. Бренчу вот на ритм-гитаре, вою, как Джим Моррисон, репетируем в школе на базе ВИА старшеклассников. Единство со всем миром у меня не сложилось, даже с собой не могу быть единым, хотя, конечно, наркотиков сожрано немало: от ностальгического седатива до сложных химических соединений кустарного производства. Ну, и пиво, конечно. Много пива, а ещё больше водки и спирта. Мой «неотразимый» голос – нестройная череда безобразных хрипов и визгов. А какой я любовник! Подхватить после дискотеки невменяемую от водки шалаву, затащить её за угол и, напихав ей полный рот (если получится), завершить романтическое свидание ногой в область живота. Я бы и с ней поступил так же, но она верна мужу – своему перепачканному навозом романтическому герою – отцу её детей, и мне гораздо приятнее напиваться с утра до утра плохо разбавленным спиртом, чем расходовать свой явно не здоровый семенной материал. Тем более, она ведь классный руководитель старшеклассников из ВИА, на базе которого мы репетируем. Репетируем, кстати, тоже непонятно зачем. Ну, не всю же дорогу бухать или работать. Или бухать на работе. Блин, как всё неудачно! 2005 – сколько ещё?

ДРАМКРУЖОК. ОКТЯБРЬ 1989.
Софья Кирилловна – выпускница филфака Рязанского педагогического института – напоминала мне неопытного дрессировщика, вошедшего в клетку к 34 матёрым хищникам 9-го «б». Классическая студентка-практикантка с вечно удивлённым взглядом под массивными стёклами очков. Она преподавала нам русский язык и литературу. Не знаю, как остальным хулиганам, но мне, Сиплому, Линкору и даже Ох…вшему Ферапонтову было неудобно в её присутствии крепко выразиться или съязвить чего-нибудь по поводу отношений полов. Ну, а таким отморозкам, как Буржуй, например, неудобно не было…
Постепенно Софья Кирилловна ужилась с хищниками 9-го «б» и пару дней назад объявила о наборе желающих в школьный драмкружок. Ох…вший Ферапонтов, который всюду совал свой нос, объявил через некоторое время, что драмкружок полон девчонками, а пацанов там нет ни одного. Раз так, то почему бы, покурив после факультатива по истории, нам не отправиться на встречу с прекрасным? Итак, походкой суперменов идём по тёмному холлу в 28 кабинет, ведомые Ох…вшим Ферапонтовым.
Октябрьским вечером школа кажется мрачным и пустынным местом, а ведь это не так. То тут, то там из-за дверей кабинетов в тёмные холлы пробивался электрический свет, в кабинетах шли факультативы, кружковая работа, заседания актива.
Походками суперменов мы ворвались в 28 кабинет… Софья Кирилловна испуганно взглянула на нас и приготовилась к срыву репетиции. Девчонки смерили нас возмущёнными взглядами…
Ну, да, не обманул Ох…вший Ферапонтов: Дёмкина и Белка из нашего класса – это ладно, а вот ещё здесь были Катюха из параллельного, Травкина из комсомольского актива и Маринка из 10, которую все звали типа на французский манер МарИ. Эти трое разбили немало хулиганских сердец, а мы считались хулиганами очень средней руки: в детской комнате милиции не состояли, особым цинизмом не отличались, агрессивностью не выделялись, хотя Линкора остальные хулиганы признавали первоклассным бойцом и жалели, что он «мотается» не в их компаниях. Так что ничего, конечно, нам в этом драмкружке не светило. Надо было уходить. И тем более надо было уходить потому, что на последней парте сидел Гудок – классный пария, презираемый и унижаемый всеми отличник. Компания с Гудком грозила нам полной потерей хулиганского авторитета и непрерывными бойнями в течении долгого времени. То есть нам будет объявлена война на выживание.
Сиплый повернул обратно в холл. Следом я. Дальше неуверенно Ох…вший Ферапонтов. На школьном крыльце мы снова закуриваем «Интер».
— На фиг такой кружок! – сплюнул в лужу Сиплый.
— Да, за Гудка нас в натуре «нагнут», — согласился я.
Ох…вший Ферапонтов глубоко затягивается и молчит. Думает. Чего-то такое своё, паскудное. Видно, что Ох…вший Ферапонтов не согласен сдаться. Он выбрасывает «бычок» в темноту и радостно докладывает нам:
— Придурки вы. Ну, да, конечно, так с нуля к Мари той же не подкатишься. А это типа мы вместе драматургией занимаемся. Магия искусства и всё такое. Типа тянемся к прекрасному. Я теперь этих «тёлок» вычислил. Типа они артистки. Ну, и мы типа артисты. Мари, Катюха и даже Травкина, хотя и активистка, а я слышал «раскрутить» их можно. О вас забочусь. Вы ещё бабы не нюхали.
Да, мы с девчонками не это… не то… Ни я, ни Сиплый, ни Линкор. А Ох…вший Ферапонтов ещё летом поучаствовал в «хоре», «протянувшем» Кишку – микрорайонную бичиху-алкоголичку. Мы, конечно, ещё… А Ох…вший Ферапонтов – мужчина.
— Я возвращаюсь, — сказал мужчина.
— Я домой. Ты как? – спросил меня Сиплый.
— Пошли, — ответил я.
— Сынки, — презрительно фыркнул Ох…вший Ферапонтов и отправился в драмкружок.

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ОПЫТ И ВСЯКИЙ БРЕД
Как ни странно, но культ работы, труда, особенно усиленно насаждала дерьмократическая свора обоссаного алкоголика Ельцина. Типа того, что труд – это такое завоевание свободы. И очень многие повелись. Очень многие подумали, что свобода – это вот пахать от зори до зори и получать за это миллионы. Некоторые так и сделали, и миллионы середины 90-х (тогда на миллион трудовых рублей было практически невозможно прожить) некогда было тратить. Кто поумней, правда, выдавали за труд грандиозное разворовывание государственной собственности и трудились на полях воровства действительно, не покладая рук. Так или иначе, но уже выросло поколение трудоголиков, а поколение алкоголиков – весёлых ангелов «диско» — стремительно вымирает, напоминая о судьбах доисторических животных. Но я думаю, что смешливые охламоны, подобно поэтам, будут ещё сотни тысяч лет населять просторы Земли, типа как кистепёрые рыбы. Так что даже самые бредовые мои мысли способны быть актуальными ещё сотни тысяч лет.
Вот очередная бредовая идея, тем не менее, подтверждённая реалиями существования. Вы замечали, что слово «верность» употребляют те же пошляки, а главным образом, пошлячки, которые склонны добавлять к нему прилагательное «лебединая». Вот мне не раз приходилось слышать «Я умру за тебя, как Джульетта!» или там «Я всё равно буду ждать тебя, как эта… ну… типа как «Юнона и Авось». Как правило, около пары месяцев отделяют такие обещания от начала счастливой совместной жизни с каким-нибудь «правильным» молодым человеком. Хотя, если бы я давал клятву на верность Родине, я поступил бы в точности так же.
Тут как-то раз возвращался я под утро из гостей. Шёл мимо районного отделения милиции. Раннее такое утро, солнце всходит, ещё в силе ночная прохлада, людей на улице нет, а у дверей отделения сидят несколько разнокалиберных собак. Сидят и с надеждой смотрят на двери строгого заведения. Как вы думаете: что это? А это вот чего: когда кто-то разворовал страну — он сидит в Кремле, а когда кто-то выпил от безысходности или с горя, идёт себе домой, покачиваясь, то его берут за задницу и в конверт, далее районный суд влепляет ему суток 7-10 за мелкое хулиганство (появление в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения), и наш бедолага отправляется на нары. Периодически его выводят для выполнения каких-либо общественных дел, ведь он преступник, совершивший против общества страшные деяния (см. выше, но после Кремля), таких дел типа подметания городской площади. Как правило, эти страшные преступники – люди очень добрые и простые, поэтому, естественно, их часто сопровождают по дорогам жизни непритязательные, но верные дворняжки. И вот теперь эти четвероногие малыши преданными глазами смотрят на двери отделения, ожидая появления своих непутёвых хозяев. Так они ждут, пока суточников не выведут на общественные работы либо до окончания сроков заключения… С тех пор, как я увидел эту картину, меня не душат слёзы отчаяния и умиления при просмотре кинофильма «Белый Бим — чёрное ухо».

ДРАМКРУЖОК. ОКТЯБРЬ 1989.
Драмкружок ставил «Горе от ума». Софья Кирилловна распределила роли не очень толково, зато на репетициях было весело. Сиплому достался Чацкий, Ох…вшему Ферапонтову – Скалозуб, хотя он нацеливался на главную роль.
Удивительное дело: охламон, хамло и, в целом, обыкновенный отморозок, Ох…вший Ферапонтов несколько раз внимательно перечитал пьесу Грибоедова, полистал какие-то критические заметки в журнале «Театр» и ознакомился с хрестоматией по русской литературе XIX века. Конечно, всё это он сделал, преследуя исключительно паскудные цели, определённые его низменными чувствами, но, тем не менее, в вопросе драматургии он стал мастером.
Линкор, наконец записавший «Электронного мальчика», вскоре присоединился к нам и очень органично представал в роли Павла Афанасьевича Фамусова. Гудок, понятно, представлял Молчалина, мне достался Загорецкий.
Школьные красавицы из-за которых мы и подвизались на ниве искусства так, что прочие компании юных негодяев при встрече с нами еле сдерживались, играли следующие роли: наши Дёмкина и Белка представляли Хрюминых, я уже не помню: кто кого, Катюха – старуху Хлёстову, Травкина – Лизу, ну, а Мари, конечно, Софью Павловну. То есть, представляете смущение Сиплого? Претендентов на оставшиеся роли продолжала искать Софья Кирилловна, воодушевлённая тем, что труппа начала складываться, актёры старательно репетировали и учили текст, а Ох…вший Ферапонтов блистал знаниями в области русской литературы XIX века.

ДАЧА.
Ежегодно погожим апрельским деньком тёща говорит всей семье: «Пора на дачу. Завтра поедем».
Ну, что такое дача? Милый двухэтажный домик, притаившийся на участке среди благоухающих цветов. Летом здесь хорошо собраться с друзьями и подругами, выпивать, петь под гитару, танцевать и sex. Или, как у Чехова, чай пить на веранде….
Моя дача – это несколько офигенных тёщиных огородов, дающих какой-никакой урожай при условии, что с апреля по октябрь вся семья ишачит на них, приняв очень эротичные позы. Sex… И это не только у меня. Вся российская глубинка лето за летом, выставив в небо разнокалиберные задницы, утюжит свои дачные участки. С юных лет до старости привыкаем к земле, в которую в дальнейшем нас закапывают нетерпеливые участники похоронных процессий.
Чтобы элементарно выжить в богатой нефтью и лесом России, цикл жизни должен выглядеть так: дом – работа – шабашка – дом. Это зимой. Летом так: дом – работа – огород – шабашка – дом. Ну, и, конечно, воровать то, что плохо лежит.
Писатель-москвичок Павел Тетерский – довольно модный ныне пишущий подонок, мнящий себя крутым автором — в своём местами неплохом романчике «Muto Boys» пишет о своей поездке в Рязань в 1995 году: «На нас смотрели приветливо, но с долей подозрения. Кольца в ушах у мужчин в Рязани-95 были равносильны плакату с крупной надписью «ПИДОР», повешенному на шею и свисающему до колен, типа плаката «I hate niggers», с которым красовался Брюс Уиллис в «Крепком Орешке-3». Мы на них за это не обижались, но можно было быть всё же немного более продвинутыми. Они ведь все были нашего возраста, они могли хотя бы чуть-чуть интересоваться нормальными молодёжными течениями, а не зацикливаться на своей перди с её культом зоны, понятий и малиновых пиджаков». Такой вот умный столичный «райтер», скорее всего – педик. Отъехал от столицы на 250 километров и заныл об отсутствии «продвинутых» московских штучек, типа любви мужиками друг друга в задницы. Да, мы здесь много работаем, много пьём, много дерёмся и много воруем. Поэтому мои «правильные» сверстники выглядят развалинами и вырожденцами. К сути, Рязань в 1995 году была очень модным местом. Наряду с культом зоны и малиновыми пиджаками, там встречались и кольца в мошонке, и ирокезы на голове и гремучие панк-группы и тусовщики из Питера и Мюнстера, и техно-party. Другое дело, что за пределами города начиналось болото. С его трудом.
А люди, которые учат нас тому, что крестьянский труд облагораживает человека, сидят на подмосковных дачах, собираются там с друзьями и подругами, выпивают, поют под гитару, танцуют и sex. Или, как у Чехова, чай пьют на веранде… и с трудом представляют себе: как выглядит лопата.
Специалисты по вопросам русской духовности: граф Толстой, верные ленинцы, «деревенские» писатели СССР, купейный затейник Пикуль и народные радетели из «Единой России». Очень трудно представить себе этих «трудолюбивых» людей обливающимися вонючим потом на нивах сельского хозяйства. Вот и получается, что читатель писателя не понимает.
А вот если бы писатель плечом к плечу со своим читателем выгружал вагоны, возделывал осточертевшую землю, жрал стеклоочиститель, валялся на нарах, дрался с другими читателями, «откапывался» гемодезом, участвовал в дачных оргиях, а милый двухэтажный домик, притаившийся на участке среди благоухающих цветов, сжёг к …, тогда до него скорее доходили бы общечеловеческие ценности.

ДРАМКРУЖОК. НОЯБРЬ 1989.
— Что за кассета?
— «Электронный мальчик».
— Включи.
«Ах, эта девушка с Урала,
Она свела меня с ума
И на прощание сказала,
Что позвонит потом сама…»
— А, ерунда.
— Чего ерунда?
— Я вообще совковые группы не слушаю.
— А чего слушаешь?
— Мне вот двоюродный брат из Москвы кассету привёз «Duran Duran».
— Это чего?
— Очень модная группа такая зарубежная.
— Дай послушать.
— Ладно. Завтра принесу на репетицию.
Такой вот диалог произошёл между нашим меломаном Фамусовым и модной старухой Хлёстовой сразу после слов «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» То есть, худо-бедно, но первое действие труппа Софьи Кирилловны осилила.
На улице выпал первый снег, и «Duran Duran» нам не понравился, но Линкор взялся поражать Катюху умением доставать редкие записи модных зарубежных исполнителей.
Постепенно у нас наладились отношения и с Гудком, который оказался нормальным парнем. Правда, отношения с уличными друзьями у нас испортились окончательно. Учитывая, что грозный Линкор проводил больше времени с Катюхой, чем с нами, положение наше становилось не завидным.

ЧУДО.
Поговорим о чудесах. Нет, о чуде. Если тебе под тридцатник, а ты веришь в чудо — ты идиот, так тебя классифицирует общество. А лично я тебя уважаю, и вот тебе моя рука. Мы не будем вспоминать о волшебной палочке, которой нынешние юмористы называют почему-то пенис.
Вот говорят “чудо рождения”, “чудо материнства”. Ну, не знаю. А вот с Алисой Порет не произошло чуда материнства и чуда рождения от её великолепного и великого мужчины, и чего, от этого она перестаёт быть сказочной фигурой, персонажем волшебного мира литературного абсурдизма? А вот ещё “чудо творчества”… Тьма “писателей” убеждена, что “чудо творчества” — это про них. Пишут муру какую-нибудь, вроде вот этой новеллы, а уверены, что творят “чудо”. Ну, мы таких “чудесников” прекрасно знаем. Да чего там? Мы и сами такие. Сочинять не умеем, учиться не хотим, все — бездари, а мы — гении. То что нас читают в узком семейном кругу и только — это признак нашей непризнанности необразованным читателем. А вот ещё чудо — “Россия на пути стабилизации”! Нет, в телевизоре действительно полный зефир в шоколаде, а вот за окном — …, как бы это помягче… ну, ладно. Поэтому мы поговорим о реальном таком чуде, которое доступно любому из нас, которого достоин любой из нас, даже последний подонок. Это Чудо безответственности.
Блин, ничего не поделаешь, мы живём типа как в матрице или под контролем противных инопланетян. Нам приходится как-то функционировать, делать чего-то, что для нас, если подумать, не имеет никакого значения. Так и мне выпала раз участь отправиться в командировку в столицу Татарстана Казань. Воспитанный на “бычьих” дискотеках конца 80-х я знал об этом городе ужасные вещи. Что это столица гопоты. Да и работа мне предстояла ответственная…
Я шёл по железнодорожным рельсам. Пыльные мои кеды проверяли на прочность расстояние, не известное мне, но приятное. Жарко грело солнце, шелестела листва берёз, растущих на железнодорожной насыпи, вдали виднелась Волга. Ни одного гопника, ни одного мента не встретил я в казанской командировке, каждый мой день проходил в неспешных прогулках по прекрасным просторам столицы Татарстана. Две недели абсолютной безответственности, лени и черновых набросков будущей новеллы “Танцы бурятских буратин” (если кто хочет, может её легко отыскать не знаю где). А в конце всей этой эпопеи ничегонеделания — долгая дорога домой. Есть мысль, что дорога имеет значение, только если ведёт к дому…
Блин, бред како-то нагородил вам, самому читать скучно. просто это должна была быть такая спокойная умиротворенная глава. Получилось? Вообще-то я не мастер прозу писать, хотя вот «Война и мир» — роман гениальный, и это аксиома, а мне по школьной обязаловке пришлось один том просмотреть – ничего для себя я не нашёл. А через пятнадцать лет и тем более ничего искать там не буду. Другое время, другие темпы, другие реалии.

ДРАМКРУЖОК. ДЕКАБРЬ 1989.
Софья Кирилловна казалась растерянной. Всё дело в том, что приближался новый 1990 год, а II действие бессмертной пьесы Грибоедова наша труппа осилить не могла. Дело было в следующем: Фамусов и Хлёстова посещали репетиции редко, текст не учили, играли с неохотой, спешили закончить эту волынку и пойти на совместную прогулку. Ох…вший Ферапонтов, приложивший титанические усилия для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на актрис, был цинично отвергнут поочерёдно Мари, Травкиной, Белкой и даже несимпатичной Дёмкиной. Соответственно, вдохновение стремительно покидало его. А нам с Сиплым и Гудком морозным декабрьским вечером при выходе с репетиции неслабо «привесила» компания Китайца.
Но зато наши девчонки стали относиться к нам заметно мягче, и мы спешили на репетиции для того, чтобы мило с ними поворковать.
Декабрь закончился тем, что скромница Белка пригласила Сиплого к себе на Новый Год. По слухам, с ней он и лишился наконец невинности прямо под новогодней ёлкой.

ПАРИЖ… ЮЛЬКА…
Она была в Париже. В Париже… Как раз тем знойным августовским вечером 1990 года, когда в дискотеке старожиловского дома культуры после модного припева:
«Париж, Париж, мой славный друг.
Старинных стен не спит немая сила.
Париж, Париж – сон наяву.
Седая ночь в тебя влюбилась.
Париж, Париж…» ко мне подошли двое милых юношей моего возраста и буднично произнесли хорошо заученную фразу: «Ты кто такой? К кому приехал? Кого здесь знаешь? Пойдём – поговорим?»
В этот вечер она была в Париже. Не знаю, что она там делала в этот момент, но песенку с припевом «Париж, Париж…» она тогда уж точно не слушала.

ДРАМКРУЖОК. ЯНВАРЬ 1990
Вот чёрно-белая фотография: Гудок, неуверенно глядя в глаза Травкиной, говорит что-то типа:
« Приди в обед, побудь со мною;
Я тайну всю тебе открою».
То есть, явление 12 II действия заканчивается. С подоконника на Травкину смотрит громила Фамусов в банном халате, школьных брюках и белых кроссовках. Рядом с ним стоит Софья Кирилловна с томиком Грибоедова, готовая в случае чего подсказать актёрам текст. Совсем в углу снимка виден Сиплый, сидящий за партой рядом с Белкой, но Белка в кадр не попала. Снимок сделал учитель физики Олег Михайлович сразу после зимних каникул 1990 года. Это последняя репетиция нашей труппы.

ТАМ, ГДЕ ТЕБЯ ЖДУТ…
Ты держишь в руке смешную папиросу, длинную, набитую зелёной «дурью». Или пару небольших лекарственных препаратов с весёлым логотипчиком на пузатых боках. Или даже заводскую ампулу с чудо-лекарством, о котором ходят легенды, цинично упёртую кем-то у безнадёжного больного. Вот у тебя это есть, это твоё, ты вправе этим распорядиться по своему усмотрению. Все говорят, что это верная смерть. Такой запретный плод. А ещё говорят: «Будешь курить – умрёшь, не будешь курить – тоже умрёшь. Делайте свой выбор». Но ты-то ждёшь совсем не этого. Ты думаешь, что вот сейчас перед тобой раскроются такие неведомые глубины подсознания. И всё будет хорошо, и всё не будет иметь никакого смысла. И ты станешь отблеском звезды, свет от которой достигнет Земли через тысячи лет. Или проплывёшь над огромным цветущем миром в жёлтой подводной лодке. Или твоё тело превратится в чистую энергию. Ха, о плохом ты не думаешь, мечтаешь о хорошем…
В центе яблоневого сада стоит дом, в котором всегда горит свет, в котором всегда тебя ждут. Проходят годы, меняется планета, небо рыдает над твоей головой холодным тоскливым ливнем, а в центре яблоневого сада стоит дом, в котором горит свет, и из окон слышна песенка про норвежский лес… Заходи…
Ты держишь в руках смешную папиросу, длинную, набитую зелёной «дурью», или пару небольших лекарственных препаратов с весёлым логотипчиком на пузатых боках, или даже заводскую ампулу с чудо-лекарством, о котором ходят легенды. Ты думаешь, что всё будет хорошо? Не сомневайся. Так и будет!!!

ДРАМКРУЖОК. АПРЕЛЬ 1990.
В марте я, Мари и ещё несколько девчонок из 11 класса под руководством Софьи Кирилловны репетировали отрывок из произведения Некрасова «Русские женщины». Я не помню: кто кого играл. Помню, что Линкор гулял с Катюхой, Сиплый с Белкой, Ох…вший Ферапонтов и попавший под его влияние Гудок записались в танцевальный ансамбль, активистка Травкина загуляла с Рыжим, вернувшимся из армии и вскоре надолго севшим в тюрьму, Дёмкину я не помню.
20 апреля 1990 года в школе шумно прошли некрасовские чтения, на которых драмкружок Софьи Кирилловны наконец-то дебютировал с отрывком из «Русских женщин».
Сам спектакль я не помню, зато отлично помню, что за кулисами суетились старшеклассницы в пышных нарядах, взятых на время в рязанском театре юного зрителя, и Мари пришивала мне блестящие эполеты. На ней было зелёное декольтированное платье. Красавица орудовала иголкой, а я зачарованно смотрел в декольте. В первый и, вероятно, в последний раз в жизни…
Мы сыграли. Зал аплодировал. Софья Кирилловна поздравляла и благодарила нас. Фотограф районной газеты ослепил нас фотовспышкой. Я, перенервничавший и уставший, шёл переодеваться в 28 кабинет.
В холле меня остановила Мари:
— Ты сейчас куда?
— Не знаю.
— Может, пойдем, погуляем.
— Конечно.

ФРАЗА.
— Мы не сможем с тобой больше встречаться.
— Как, после всего того, что между нами произошло?
— Да, милая.
— Но почему?
— Мне неловко говорить тебе об этом…
— Я так и знала! Ты – гей!!!
— Нет, упаси Боже! Я женат, милая.
— …

ШКОЛЬНАЯ ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЯ. АПРЕЛЬ 2006.
В школе шумно праздновали шестнадцатилетие театральной студии под управлением Софьи Кирилловны. Но я-то помню, что эти шестнадцать лет начались раньше, в октябре 2005 года…
Гудок, провалившийся на вступительных экзаменах в институт, осенью 1993 года призвался в Вооружённые Силы и погиб в самом начале первой Чеченской бойни.
Спившийся Линкор несколько лет назад умер от цирроза печени. Через год в областном туберкулёзном диспансере за ним последовал Сиплый. Очень скоро на финише очередного запоя и я присоединюсь к ним. Катюха ранним декабрьским утром прошлого года не успела опохмелиться. Травкину, по слухам, лет десять назад обдолбанные ухари в Москве сбросили с девятого этажа. Белка разбилась с неизвестным мне весёлым мотоциклистом тоже где-то в это время. Мари замужем, работает в какой-то конторе, воспитывает двоих детей школьного возраста и выглядит очень постаревшей и затасканной. Про Дёмкину я не знаю. Зато Ох…вший Ферапонтов устроился очень неплохо: женившись на москвичке, он живёт в Чулково, где крутит баранку за 200 баксов.
«А ты меня решила уморить?
Моя судьба ещё ли не плачевна?
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексеевна!»

ОТХОДНАЯ.
Это была история о парне, который просто хотел быть счастливым. Иногда это у него получалось. Десятки тысяч парней тоже хотели быть счастливыми. Иногда это получалось и у них… Герои моего школьного фотоальбома, нас слишком много на земле и под землёй.
Так случилось, что жизнь показала нам яркую этикетку мира, дала потрогать звёзды и сны и убедила в возможности прокатиться по радуге на слоне.
Взамен она забрала нашу радость, а мир так и остался яркой этикеткой на пивной бутылке, звёзды и сны оказались скучными на ощупь, скучнее наших невменяемых подружек, а слоны, предназначенные для катаний по радуге, разбив себе лбы о берлинскую стену, вымерли ещё во времена кислотного периода.
Рождённые в середине 70-х мы в любой толпе узнаем друг друга по тусклому отблеску догорающей мечты в грустных глазах…

18.07.2006