«Обмануть судьбу, обойти смерть» (альтернативная история, Павел 1)

Жданова Марина Сергеевна

Обмануть судьбу, обойти смерть

«Родившийся между 15 сентября и 13 октября бывает частию флегматик, мужественного нрава, имеет великой лоб и широкие брови… Скор к гневу, но скоро и отходит. Охотно слышит о себе похвалы, смирен, но бывает злопамятен. Смерть ему последует от злой женщины. И если благополучно переживет 42-й год, то будет жить до 99 лет». Астрологический прогноз.

Глава 1

Слухи, которые оправдались

Все разговоры, описанные в данной главе, происходили на самом деле. Отчасти выдуманным является только диалог с Гагариной.

В семь часов утра седьмого марта 1801 года в комнату Его Величества в Михайловском дворце постучали. Павел Петрович придирчиво одернул камзол; отражение в зеркале повторило его движение и замерло. Сорокасемилетний самодержец выглядел неплохо – стройный, подтянутый, с большими широко открытыми серыми глазами. Он был похож на своего отца – такой же курносый, с маленьким подбородком и резкими движениями.

— Войдите.

Чеканя шаг, в комнату вошел комендант Петербурга, полицмейстер Петр Алексеевич фон дер Пален. Он остановился в центре ковра, щелкнул каблуками и наклонил голову. Настало время утреннего доклада.

По традиции Петр Алексеевич должен был представить императору подробный отчет о событиях в городе, о настроении народа, о нарушении установленного порядка, а также мерах, принятых для предупреждения волнений, но сегодня Павел был не в настроении. Он решил раз и навсегда выяснить то, слухи о чем ходили по дворцу уже несколько месяцев.

— Господин фон Пален, вы были здесь в 1762 году? – спросил император.

Комендант, немец по происхождению, был высоким и статным мужчиной с большим носом и умными глазами. Коротко кивнув, он ответил:

— Да, Ваше Величество.

Такое начало разговора не предвещало ничего хорошего, потому, что упоминание злосчастного 62-го года, когда к власти пришла покойная ныне Екатерина, было одновременно и датой смерти предыдущего императора – Петра 3, любимого и почитаемого батюшки Павла Петровича.

— Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?

Пален не понял, в какую сторону клонит император, поэтому медленно, тщательно подбирая слова, произнес:

— Ваше Величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом. В то время я был очень молод и служил в низших офицерских чинах в Конном полку и до последнего момента не подозревал что происходит. Но почему, Ваше Величество, вы задаете мне подобный вопрос?

Павел, не удовлетворенный ответом полицмейстера, резко ответил:

— Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год.

Пален вздрогнул, но нужный ответ тут же нашелся; собственно, этот ответ был готов уже давно и только дожидался своего времени.

— Да, Ваше Величество. Хотят! Я знаю это и сам участвую в заговоре.

Павел побледнел.

— Что вы такое говорите?

— Сущую правду, Ваше Величество! Я должен был сделать вид, что участвую в заговоре. Но участвую только ввиду моей должности, ибо как иначе я мог бы узнать планы предателей? Я вынужден притворяться, что хочу способствовать их замыслам, но не беспокойтесь! Вам нечего бояться. Все нити заговора в моих руках.

Павел разжал кулаки и тихо выдохнул, а Пален, видя, что гроза миновала, поспешил совершенно успокоить императора.

— Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их, удалял от себя, а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; — комендант перевел дух, — в его время в Петербурге не было никакой полиции, а сейчас она усовершенствована так, что не делается ни шага, без моего ведома. Каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери; у нее двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только семь лет.

Последний аргумент, собственно, таковым не являлся, но Петр Алексеевич решил провести все возможные параллели, чтобы доказать императору абсурдность его подозрений. И не важно, что в это смысле он противоречил сам себе, утверждая, что заговор есть и то, что его быть не может. Павел Петрович, ошеломленный прямотой полицмейстера, должен был проглотить все, что услышал, ведь приговоренный к смерти до самого последнего мгновения верит в помилование, даже если знает, что оно не настоящее.

— Все это верно, — сказал Павел. – Но, конечно, не надо дремать. — Его Императорское Величество задумчиво посмотрел на коменданта. – Надо полагать, у вас есть список всех, кто замешан в этом деле?

Пален щелкнул каблуками.

— Никак нет, Ваше Величество. Я не знал, что он вам потребуется, но если хотите, я перечислю всех, кто хочет вашей…, — комендант Петербурга многозначительно покашлял. – К моему великому сожалению, главными действующими лицами являются близкие вам люди.

— Насколько близкие?

— Ее Императорское Величество Мария Феодоровна, а также великие князья Александр и Константин.

Павел кивнул.

— Я так и думал. – Он сел за письменный стол, достал бумагу и что-то быстро написал. Потом поставил личную печать и передал указ полицмейстеру. – Вы отлично делаете свою работу, продолжайте и дальше информировать меня об их планах, а написанное мной осуществите, как только возникнет такая необходимость.

Петр Алексеевич поклонился и вышел.

Его Величество тяжело вздохнул и достал еще одну бумагу.

«С получением сего вы должны явиться немедленно. Павел». – Написал он.

Запечатав конверт, император вызвал к себе личного камердинера.

— Немедленно поезжай в Грузино, в Новгородскую губернию. Передашь это лично в руки генералу Аракчееву. Понял?

* * *

Несмотря на раннее утро, все обитатели Михайловского дворца давно проснулись и ожидали, когда император отправится на утренний смотр войск. Но сегодня Его Величество нарушил собственный порядок.

Спустившись по тайной лестнице, находящейся между его комнатой и библиотекой, он оказался в нижних антресолях, где жила княгиня Анна Петровна Гагарина – молодая, красивая фрейлина.

Анна Петровна еще не проснулась, но Павел не сердился. Он улыбнулся, видя, как разметались во сне волосы любимой женщины. Тихо сел на кровать и накрыл ладонью белую руку.

Гагарина вздрогнула, открыла глаза и улыбнулась.

— Ваше Величество!

— Как спала, Аннушка?

— Чудесно! – молодая женщина повернулась на бок и подперла рукой светловолосую голову. – А вы, мой повелитель?

Павел наклонился и поцеловал Гагарину в висок.

— Меня хотят убить.

Анна Петровна, привыкшая к чрезмерной подозрительности императора, тихо вздохнула и села. Одеяло сползло с ее груди, открывая шелковые воланы ночной рубашки.

— На сей раз все серьезно, — Павел лег, положив голову на колени княгине. – Я говорил с Паленом.

— Ах, Ваше Величество! Если уж Петр Алексеевич знает, вам нечего опасаться!

— Он сказал мне то же самое.

Гагарина лукаво посмотрела на лежащего Павла.

— Павлуша, какой же ты у меня!

— Какой?

Вместо ответа Анна наклонилась и нежно поцеловала императора в губы. Павел ответил на ласку, но потом отстранился.

— Ты, Аннушка, не понимаешь, какого человека целуешь! В моих руках сосредоточены все рычаги управления империей. Только представь! Я как центр, от которого во все стороны разбегаются лучи – по моему приказу строятся города, начинаются войны, и все подчинено мне – от связей с иностранными державами, до одежды гвардейцев! И меня, императора, хотят убить!

Гагарина снова наклонилась и заглянула в серые глаза Павла Петровича.

— А ты не давайся.

— Я и не даюсь. Полчаса назад я запер дверь между моими покоями и комнатами Марии Феодоровны. Она не подкрадется с кинжалом, когда я буду спать. Господину полицмейстеру я передал указ о домашнем аресте великих князей. Он использует его, как только возникнет такая необходимость.

Молодая княгиня покачала головой.

– Неужели вы действительно думаете, что Александр Павлович сможет причинить вам вред? Зачем вы запираете своих детей в комнатах?

Император ничего не сказал, но Анна Петровна и не ждала ответа, она нежно гладила Павла по щеке.

— Не переживай, Павлуша! Не зря ты строил этот дворец, Архангел Михаил защитит тебя, я помолюсь об этом.

Император поцеловал руку своей возлюбленной, поднялся с постели и вышел.

* * *

Великий князь Александр Павлович, которому в декабре исполнилось двадцать три года, казался коменданту Петербурга не слишком решительным, но податливым на уговоры, поэтому фон Пален снова пришел в комнату наследника престола, чтобы поговорить.

— Дело идет о регентстве, — в который раз объяснял он будущему императору. – Ведь управлял же Великобританией принц Уэльский, когда заболел Георг III, ведь было же регентство в Дании при Христиане VII. Россия гибнет, ибо государь заболел душевно.

— Что вы такое говорите! – Александр Павлович поднялся с кресла и прошелся по комнате. — Неужели и вы верите слухам? Мой отец здоров. Да, он несколько несдержан и вспыльчив, но он не сумасшедший!

Пален успокаивающе поднял ладони в верх, показывая, что готов встать на сторону Александра.

— Но тогда как вы объясните «индийский поход»? Он отправил на верную гибель 22 тысячи донских казаков! И это при том, что им катастрофически не хватает провизии, а снаряжение солдат можно назвать таковым только при большом воображении.

Александр был согласен с полицмейстером. Этот поход действительно казался безумием. Непонятный союз его отца, вечного противника Франции, с Бонапартом, поспешные сборы и столь же поспешное выступление в Индию, все это заставляло великого князя задуматься о судьбе империи, но всего этого было явно недостаточно, чтобы считать Его Величество умалишенным.

— Мой отец не сумасшедший.

Петр Алексеевич подождал, пока Александр вновь сядет, и продолжил.

— Если бы вы согласились на переворот, то смогли бы вернуть войска, пока они не продвинулись слишком далеко. Вы бы смогли спасти Россию. Смогли бы спасти свою семью, да, в конце концов, и себя самого!

Александр вздрогнул.

— От чего спасти?

Пален достал из подкладки камзола небольшой лист, сложенный пополам.

— Прочтите это, ваше высочество.

Александр пробежал глазами по строчкам и побледнел.

— Это указ о домашнем аресте. – Пален выжидательно смотрел на наследника престола, но тот замер, не в силах выговорить ни слова. – Сегодня вместо того, чтобы выслушать мой утренний доклад, император начал расспрашивать меня о заговоре. Но вы же знаете, что никакого заговора нет! Павел Петрович разозлился, даже разбил тарелку, и закричал, чтобы я немедленно отослал из дворца в какой-нибудь глухой монастырь вашу маменьку и супругу, а также супругу Константина Павловича; а вас с братом запер в тюрьме. – Петр Алексеевич покашлял. – Я постарался его успокоить, но он все равно кричал, что посадит своих сыновей в башню, а на трон возведет племянника Евгения Вюртембергского.

Александр Павлович побледнел.

— Неужели вы все оставите как есть? Неужели допустите, чтобы он сломал жизнь вам, вашему брату, великой императрице? Неужели хотите, чтобы ваша супруга, очаровательная, юная Елизавета Алексеевна закончила жизнь в монастыре? — С последними словами Пален поднялся со стула. — Я предлагаю решительные меры, ваше высочество.

Александр растерянно смотрел на печать отца под указом о домашнем аресте. С одной стороны он не мог допустить, чтобы император отправил его мать и супругу в монастырь, но с другой стороны, если он согласится участвовать в заговоре, не повториться ли история с его дедом – императором Петром III? На одной чаше весов лежали жизни его матери и супруги, а также брата, его жены и целой России, а на другой – жизнь отца.

— Дайте слово, — глухо сказал Александр Павлович, — что не станете причинять императору никакого вреда.

Пален поклонился.

— Клянусь вам! — Теперь руки главного полицмейстера были развязаны. – Все будет сделано прямо завтра.

— Нет, — великий князь серьезно посмотрел на коменданта, — не завтра. Одиннадцатого. В тот день дежурным будет третий батальон Семеновского полка. Мои люди.

* * *

Вечером Павел Петрович позвал к себе двух самых близких людей – графа Ивана Павловича Кутайсова и князя Александра Борисовича Куракина.

Кутайсов, бывший пленник турок, был любимцем императора. Высокий, молодой, полный, с беспечной улыбкой на лице, он был грубияном, задирой и нахалом, однако, что-то в нем привлекало Павла Петровича. Император поручил Ивану прием прошений и жалоб, а также первичный отбор более важных дел, решение которых не представлялось возможным без личного вмешательства государя. Павел не знал, что Кутайсов пользуется его дружбой в целях удовлетворения собственных желаний, то есть, берет взятки, потому что этот завсегдатай шумных вечеров ни разу не попался. К тому же, он был единственным в окружении Его Величества, кто не стеснялся говорить правду, глядя в глаза.

Александр Борисович был полной противоположностью графа. На два года старше императора и почти на двадцать лет старше Кутайсова, он знал императора с самого детства и всегда участвовал во всех предприятиях Павла Петровича, который искренне называл его лучшим другом. Глаза князя были добрыми, а глуповатое выражение, изредка появлявшееся на лице, ничуть не портило общего приятного впечатления от общения с этим человеком. Император знал, что Александр Борисович всегда поддержит его, хотя умного совета не даст в силу отсутствия к оному природных способностей. При дворе должность князя звучала как «вице-канцлер», но, несмотря на громкое название, в обязанности Кутайсова входил лишь разбор бумаг императора.

— Как ты думаешь, Иван, — обратился Павел к Кутайсову, — кто бы пошел против меня?

— Англия, — не задумываясь ответил тот.

— Я не про это. Кто в нашей стране хотел бы, чтоб меня не стало?

В комнате повисло тяжелое молчание.

— К чему такие мысли, Ваше Величество? Неужели заговор?

Император кивнул.

— Моя смерть ходит рядом, и если я не поостерегусь, боюсь, не доживу до следующего дня рождения.

— Вы всегда так говорите, — Куракин вальяжно развалился в кресле, закинул ногу за ногу и закурил.

— Но все же. – Павел Петрович хотел услышать ответ на свой вопрос.

Кутайсов помолчал, потом, вздохнул.

— Если рассуждать здраво, то, конечно, дворянство. Вы, Ваше Величество, совершенно о нем не подумали, когда порвали всяческие отношения с Англией; а англичане, между прочим, снабжали нас мануфактурой в обмен на сало, пеньку, лен, да мачты. На этом дворяне и наживались, а вы им кислород перекрыли.

Павел кивнул.

— Кому еще? Солдатам?

— Ни в коем случае, Ваше Величество! – Иван Павлович вынул изо рта трубку и засмеялся. – На гвардию вы можете положиться. Только солдаты, пожалуй, вас и любят. Вы ведь для них столько сделали — и форму новую справили, и облегчение к уставу сделали, и наказания попридержали, и питание улучшили! Чего же вам гвардии бояться? Они – ваша опора и поддержка. А вот крестьяне, даже если и есть им, за что вас хвалить, не союзники. Слабые они, да глупые, только скажи слово – вмиг все с ног на голову поставят.

— Стало быть, дворян бояться надо? И это после того, что я для них сделал?

— А что вы сделали, Павел Петрович? – Кутайсов лукаво посмотрел на князя. – А ну, Саша, скажи императору!

Вице-канцлер покраснел.

— После того, как вы отменили жалованную грамоту покойной Екатерины, вы должны понимать, что дворянство в союзники не годится. А на добрые дела и на справедливость никто и не смотрит. Все только плохое запоминают. Сколько бы добра в мире не делалось, люди счет ведут лишь горестям, да несправедливостям. Оттого и счастливы быть не могут.

— Вот и я про то же! – Иван Павлович поднял указательный палец. – А крестьяне слишком наивны, чтобы объяснить им что-либо. Тут нужна железная рука – как сказал, так и делать должно. Вспомните хотя бы Пугачева. Пошел за ним народ! И за вами пойдет, только будьте убедительны в своих щедротах.

Император кивнул.

— Значит, дворяне. Значит, ближайшее окружение. Значит, всюду опасность.

Глава 2

Нарушение установленного порядка

В этой главе начинаются первые расхождения с реальностью.

Разговор Саблуков и адъютанта описан в записках, 11 марта 1801 года приказом великого князя Константина Павловича он был назначен дежурным по полку.

Ужин у императора в нашей истории оказался последним.

Сцена, где Павел пьет за исполнение желаний Александра, описана во многих источниках, но историки полагают, что она, скорее всего, является выдумкой.

Ивану Павловичу Кутайсову действительно передали записку с перечнем заговорщиков и подробным планом их действий, только вот нашли ее много позже убийства императора.

11 марта 1801 года эскадрон конногвардейцев Измайловского полка, которым командовал полковник Николай Александрович Саблуков, должен был нести караул в Михайловском замке. Как и положено, в десять часов утра, он вывел людей на плац-парад.

Дисциплина в эскадроне Николая Александровича была железная, и дело вовсе не в том, что Саблуков как-то особенно строго обращался с солдатами, а в том, что гвардейцы относились друг к другу с уважением и старались не подводить своего командира, который, в свою очередь, всегда стоял на стороне справедливости. Поэтому и службу в его эскадроне нести было легче, чем, например, у генерала Уварова, который за малейшую провинность нещадно бил своих подчиненных.

Гвардейцы одетые в парадную форму, сидя на вышколенных лошадях, совершали построение. Саблуков, отличавшийся огромным ростом, возвышался над ними на пегом жеребце. Николай Александрович строго следил за порядком прохождения смены караула.

— Адъютант Ушаков. Разрешите обратиться!

Полковник обернулся. К нему подошел невысокий мужчина в гвардейской форме.

— В чем дело?

— По приказанию великого князя Константина Павловича, сегодня вы назначены дежурным по полку. Вот письменный указ.

Молодой гладко выбритый сероглазый адъютант протянул Саблукову бумагу. Полковник спешился, прочитал написанное и посмотрел на подпись и печать.

— Но этого не может быть! На полковника, эскадрон которого стоит в карауле никогда не возлагается никаких иных обязанностей. Великий князь прекрасно это знает! — Саблуков протянул бумагу адъютанту. – Я вынужден обратиться к вышестоящему начальству.

Ушаков щелкнул каблуками.

— Десять минут назад я получил указания лично от Константина Павловича.

Полковник оглянулся в поисках Александра или его брата, но великих князей на плацу не было, хотя обычно, кто-то из них обязательно присутствовал на утреннем разводе.

— Это совершенно противно служебным правилам!

— Но вы не можете игнорировать указание его высочества!

— Не могу, — согласился полковник. – Караул! На пле-чо!

Подчиняясь командам, которые отдал Николай Александрович, ровные ряды гвардейцев дрогнули, развернулись и направились к дворцу.

— Ушаков, надеюсь, вы помните свои обязанности. – Саблуков посмотрел на адъютанта. – Я, конечно, вернусь в казармы, чтобы исполнить обязанности дежурного по полку, но вы не забывайте, зачем здесь находитесь.

* * *

За вечерним столом Его Величества собралось двадцать человек. Среди приглашенных были только близкие и особо приближенные к императору люди – оба старших сына – Александр и Константин, их супруги; лучшие друзья и надежные советники Его Величества: Кутайсов Иван Павлович и Куракин Александр Борисович, военный комендант Петербурга Петр Алексеевич фон Пален, Петр Христофорович Обольянинов, Федор Васильевич Ростопчин и другие важные и дорогие сердцу императора люди. По левую руку от него сидела Анна Петровна Гагарина. Место августейшей супруги императора Марии Феодоровны пустовало, Императрица, сославшись на головную боль, осталась в своей комнате.

Император сидел во главе стола и непринужденно беседовал с сидящим по левую руку сыном Константином. Этот молодой человек совершенно не походил ни на отца, ни на брата Александра. Высокий лоб и голубые чуть раскосые глаза достались ему от матери, а чувственная линия губ – от бабушки по материнской линии. Константин Павлович доказывал отцу необходимость постройки нового дома, где он мог бы жить со своей молодой женой. Павел смеялся и находил все новые и новые доводы, чтобы оставить сына в Михайловском дворце.

— Обратите внимание, Ваше Величество, — сказал Кутайсов, прерывая шуточный спор, грозивший перерасти в ссору. – Сервиз просто великолепен!

Вся посуда, от больших блюд с закусками, тарелок и соусниц, до ложек с фарфоровыми ручками, были расписаны видами Михайловского.

— Какая прелесть!

Павел, приглядевшись к приборам, поднес одну из тарелок к губам и поцеловал.

— Архангел не оставит нас! Я построил это дворец в честь Архангела Михаила, построил церковь и знаю, что мой покровитель приложит все силы, чтобы оградить меня от всех бед, – с этими словами Павел Петрович подмигнул фон Палену и посмотрел на старшего сына, который за весь ужин не проронил ни слова.

— А почему вы такой невеселый? Что с вами сегодня? – спросил он Александра.

— Я чувствую себя не совсем хорошо, — тихо ответил великий князь.

— Ну, так посоветуйтесь с доктором. И берегите себя. Всегда нужно останавливать недомогание с самого начала, чтобы помешать ему превратиться в серьезную болезнь

Александр, не поднимая глаз от стола и тарелок, кивнул.

— Тогда выпьем за ваше здоровье!

Слуги наполнили гостям бокалы и император, подняв хрустальный фужер с позолоченным орлом, произнес:

— За ваше здоровье! И исполнение всех ваших желаний! – Павел осушил бокал.

Александр Павлович побледнел. Жить императору оставалось чуть больше шести часов.

* * *

После ужина, когда Павел Петрович и большинство присутствовавших за столом разошлись по своим делам, Кутайсову, который выехал на конную прогулку, доложили о просителе.

— Ваша светлость! – К Ивану Павловичу подошел старик в рваном кафтане.

Надо сказать, что к графу часто приходили простые люди. Иван Павлович, вследствие своей близости к императору, мог решить немало вопросов; через его руки, а еще точнее, карман, проходило много посетителей. Часть дел до Павла так и не доходили, но все, что граф считал возможным представить императору, решалось с молниеносной быстротой. Сам Павел Петрович знал, что его любимец берет на себя ответственность в принятии просителей и первичном рассмотрении их дел, но никогда бы не подумал, что граф пренебрегает элементарной порядочностью, беря за свои «услуги» немалую плату.

Старик шмыгнул носом и протянул Кутайсову конверт.

— Вот, ваша светлость. Решить бы. Поскорее бы.

Вторая рука просителя полезла в карман и вытащила рублевую бумажку. Кутайсов спешился и оглянулся. Во дворе никого не было. Иван Павлович взял конверт и положил его в левый карман, а в правый – рубль. Если кто-нибудь будет интересоваться содержимым его карманов, никогда не сможет доказать, что деньги и конверт как-то связаны. Веря в такую нехитрую логику, граф махнул старичку рукой.

— Я займусь, ты не беспокойся. Иди себе с миром.

Крестьянин залепетал слова благодарности.

— Только не забудьте, ваша светлость. Дело уж очень срочное.

Кутайсов кивнул. Через полчаса нужно было идти к императору, который, уходя к себе, изъявил желание его видеть.

* * *

Чтобы предстать перед Павлом Петровичем, Кутайсов переоделся. Малиновый был любимым цветом фаворитки императора фрейлины Гагариной, поэтому, чтобы поднять Его Величеству настроение, Иван Павлович надел камзол именно этого цвета. Напоминание о юной Анне всегда приводило императора в хорошее расположение духа. После ужина, настроение Павла Петровича испортилось, и граф опасался, что недовольство государя может вылиться на него.

— Войдите! — Павел Петрович хмуро посмотрел на Кутайсова. – Что это вы вырядились как павлин?

— Ваше Величество! – Иван Павлович понял, что его хитрость не удалась, и решил сменить тактику. – Вы не поверите, какой забавный случай со мной произошел!

Павел сверкнул глазами, но брови его слегка опустились, и скорбная складка на переносице стала чуть менее заметна. Граф мысленно перекрестился и продолжил:

— Как только вы закончили трапезу, приходит ко мне старик и просит решить одно его дело. И, вы не поверите – протягивает мне рубль!

— Рубль? Откуда у крестьянина рубль?

— Вот и я о том же! Видно, дело свое считает слишком важным.

— А что за дело?

Кутайсов посмотрел в потолок.

— Не знаю, Ваше Величество. Не успел прочесть.

— Ну, так принеси мне. Прочтем, за что мужик дал тебе рубль. Деньги вернешь обратно просителю.

Иван Павлович удалился и вернулся с письмом.

— Вот, Ваше Величество.

— Ну, посмотрим, что за дело. — Император распечатал конверт и вытащил сложенный вчетверо лист. – Откуда у крестьянина такая бумага?

Павел Петрович бегло просмотрел прошение, потом вернулся к верхней строчке письма. Брови его медленно поползли вверх.

— Ничего не понимаю. – Павел медленно опустился на пол. Кутайсов обеспокоено подбежал к государю.

— Вам плохо, Ваше Величество? Врача! – крикнул он.

— Молчи, идиот! — Император поднялся. – Меня действительно хотят убить. Это список заговорщиков.

Павел протянул Кутайсову записку и тот прочел:

— «Граф Пален, генерал Беннигсен Леонтий Леонтьевич, Платон Зубов, Николай Зубов, Валериан Зубов, генерал Талызин, генерал Депрерадович, Марин Сергей Николаевич, граф Уваров, Петр Волконский, Александр Голицын, великий князь Александр Павлович…».

— Ты ниже читай, – резко произнес государь.

Кутайсов подчинился. Опустив длинный список лиц, в конце страницы он нашел три строчки, написанные крупными буквами:

— «Эти люди состоят в заговоре. Список лиц, которые сегодня ночью посягнут на вашу жизнь. Берегите себя, Ваше Величество, не дайте им себя убить. Не доверяйте никому, ибо мы не знаем, кто из ваших слуг перешел на их сторону». — Иван Павлович остановился. – Тут подробный план их действий!

— Как выглядел тот старик?! – вскричал Павел. – Ты что, не понимаешь, что это был совсем не нищий, раз заплатил тебе целый рубль!

Кутайсов затрепетал.

— Совершенно обыкновенный нищий, Ваше Величество. Бородатый, в шапке, рваная рубашка.

— Лицо опиши! Хотя, зачем оно мне! Теперь уж все равно!

Павел Петрович поднялся с пола и в волнении заходил по комнате.

— Так. Срочно. Нужно посадить под домашний арест Александра и Константина и пусть вторично приведут их к присяге. Это поручи Обольянинову. Второе, найди мне Саблукова. Он единственный в гвардии, на кого я могу положиться. И еще. – Император остановился в центре комнаты и, сложив руки на груди, жалобно добавил: – Хорошо бы Аракчеев приехал.

Глава 3

Его Величество смертник

11 марта 1801 года. В восемь часов вечера, приняв рапорты от дежурных офицеров, Саблуков сдал рапорт Константину Павловичу. Его разговор с великими князьями описан в записках самого Саблукова.

Аракчеева боялись даже заговорщики. Письмо, которое Павел I отослал Аракчееву, было прочитано Паленом, поэтому собрание у генерала Талызина было последним шансом совершить переворот. Напоив офицеров, Платон Зубов, Пален и Беннигсен убедили их в необходимости решительных действий.

Проходя через Летний сад, колонна Платона Зубова встревожила ворон, но никто во дворце не увидел этого и заговорщики беспрепятственно проникли во дворец.

Ворвавшись в спальню императора, которого разбудил шум, заговорщики убили Павла I. Относительно способа убийства у историков остаются немалые сомнения – одни говорит, что его задушили шарфом, другие, что ему проломили голову тяжелой шкатулкой. Итог один – Павел I умер.

Александр Павлович не спал. Когда Пален сообщил Александру, что император мертв, упал в обморок, а потом долго плакал, сознавая, что виновен в смерти собственного отца.

В восемь часов вчера, приняв рапорты от дежурных офицеров пяти эскадронов, полковник Саблуков отправился в Михайловский замок, чтобы сдать рапорт шефу своего полка великому князю Константину Павловичу.

Сани остановились перед большим подъездом, и к Николаю Александровичу подбежал камер-лакей Константина.

— Вы куда? – спросил он, глядя на папку в руках полковника.

— К Константину Павловичу.

— Пожалуйста, не ходите, — припросил камер-лакей. – Ибо я тотчас должен донести об этом государю.

— Не могу не пойти, — Саблуков одернул мундир. — Я дежурный полковник и должен явиться с рапортом к его высочеству; так и скажите государю.

Лакей всплеснул руками и побежал к подъезду.

Николай Александрович поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь великого князя. В проеме тотчас возник доверенный камердинер его высочества Рутковский.

— Зачем вы пришли сюда?

Саблуков выдохнул.

— Вы, кажется, все здесь с ума сошли! – Он отодвинул камердинера, пошел в приемную и приказал открыть дверь в зал. Рутковский повиновался.

Пока Саблуков отдавал Константину рапорт, в зал, то и дело оглядываясь, вошел Александр Павлович.

— Хорошо, что вы здесь, Николай Александрович, — сказал он Саблукову.

В этот же момент задняя дверь отворилась и в зал церемониальным шагом, вошел император. Он был одет в парадную форму, в сапогах и шпорах, со шляпой в одной руке и тростью в другой.

— А, ты дежурный! – воскликнул Павел Петрович и учтиво кивнул головой.

Полковник поклонился, а Его Величество строго посмотрел на старшего сына. Александр, которому положено было находиться в своих покоях, тотчас выше. Государь снова обратился к Саблукову.

— Зайди после доклада ко мне.

Бросив последний взгляд на Константина, который вытянулся по стойке «смирно», Павел стремительно вышел.

Как только за императором закрылась дверь и стихли шаги, в зале снова возник Александр Павлович. Константин указал на Николая Александровича и тихо сказал великому князю:

— Ну, братец, что скажете вы о моих конногвардейцах? — Я говорил вам, что он не испугается!

— Как? — удивился Александр. — Вы не боитесь императора?

— Нет, ваше высочество, — Саблуков щелкнул каблуками. — Чего же мне бояться? Я дежурный, да еще вне очереди; я исполняю мою обязанность и не боюсь никого, кроме великого князя, и то потому, что он мой прямой начальник, точно так же, как мои солдаты не боятся его высочества, а боятся одного меня.

— Так вы ничего не знаете? — спросил Александр Павлович.

— Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный не в очередь.

— Я так приказал, — сказал Константин. – Я приказал, чтобы сегодня дежурным были именно вы.

— К тому же, — прервал его Александр, — с сегодняшнего вечера мы оба под арестом.

— Под арестом?

Великий князь кивнул.

— Такова воля Его Величества.

— Но почему?

Александр Павлович пожал плечами:

— Разве его разберешь? Сначала велел привести нас к присяге, а потом наложил домашний арест. Нам запрещено общаться с кем-либо, предварительно не оповестив об этом отца, – великий князь выдохнул. — Вы хорошо выполнили свою работу, надеюсь, император не будет срывать свое недовольство нами на вас. Можете идти.

Саблуков покачал головой и отправился в покои Его Величества.

* * *

Веселье у генерала Талызина было в полном разгаре. Пьяные офицеры Преображенского и Семеновского полков пели песни, играли в кости и вообще вели себя вызывающе. Главным на этом празднике жизни, а точнее, смерти, был Пален. Полицмейстер выпил ровно столько, чтобы показать свое единение с остальными офицерами, но не опьянеть. В который раз он повторял основные положения плана, но его не слушали. Развязным тоном офицеры требовали все новой и новой выпивки. Петр Алексеевич как мог возбуждал в них стремление к деятельности.

— Господа! – крикнул он. – Тост!

Дождавшись, когда большая часть собравшихся посмотрит в его сторону, фон Пален громко произнес:

– Сегодня на нашу долю выпала тяжелая, но почетная обязанность – избавить империю от зла! — В зале закричали. Петр Алексеевич поднял ладонь, призывая к тишине, и продолжил. – Завтра наступит новая эпоха! Наш император будет лишен возможности творить зло! Выпьем за это!

Он поднес фужер к губам, а через секунду, убедившись, что на него никто не смотрит, поставил недопитый бокал на стол.

Среди собравшихся было немало выдающихся лиц. Генералы Деперерадович и Талызин, которые в составе двух разных колонн поведут своих солдат к Михайловскому замку; полковой адъютант Аргамаков, хорошо знающий тайные проходы дворца и согласившийся стать проводником; а также невысокий, но очень красивый мужчина с чистым лбом, большими глазами и густыми бровями – последний фаворит покойной Екатерины II Платон Александрович Зубов. Он не стал пить, краем глаза наблюдая за братьями – Николаем и Валерианам, которые тоже были в зале. Николай – медведеподобный и неповоротливый гигант, то и дело оглядывался на сидящего в уголке Валериана. У младшего Зубова не было ноги, вместе с Николаем он пойдет в составе колонны, которой будет руководить последний фаворит императрицы, но во дворец не попадет, а останется на улице, чтобы в случае опасности, предупредить заговорщиков условленным сигналом.

Платон Зубов подошел к Палену и спросил:

— К чему такая поспешность?

— Дата была назначена еще неделю назад, к тому же, обстоятельства сложились таким образом, что отложить предприятие не представляется возможности. Наш император, — Пален усмехнулся, — весьма глуп. Он имел неосторожность отправить письмо Алексею Андреевичу Аракчееву. Понимаете?

Зубов кивнул.

— Павел Петрович совершенно не учел, что вся переписка Петербурга проходит через мои руки. Если мы не сделаем задуманного сегодня ночью, завтра может быть поздно. Аракчеев уже несется на зов своего повелителя во весь опор.

— Значит, за вами, Петр Алексеевич, стоит кто-то из императорской семьи. Императрица? Или все-таки кто-то из наследников престола?

Комендант Петербурга отозвал Зубова в угол.

— Вы правы. На днях я получил согласие великого князя Александра. Пришлось долго его уговаривать, но он, все же одобрил наши планы.

— Не понимаю. – Платон Александрович удивленно посмотрел на Палена. — Неужели он согласился, чтобы императора… — в этом месте Зубов деликатно покашлял и многозначительно поднял брови.

— Предварительно, друг мой, он взял с меня обещание не причинять его отцу никакого вреда.

— И вы дали слово?

— Дал. Но я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренне взять на себя обязательство исполнить невозможную вещь, но надо было успокоить щепетильность нашего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся. Я прекрасно знаю, что надо завершить революцию, или уже совсем не затевать ее, и что если Павла Петровича не остановить, двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция, и кровь невинных, как и кровь виновных, вскоре обагрит и столицу и губернии.

— А что будет, если император будет сопротивляться?

Петр Алексеевич улыбнулся.

— Pour fair une omelette, il faut casser les oeuts.

Зубов, удовлетворенный ответом, удалился.

Николай Александрович тем временем подошел к Талызину.

— А вы-то почему с нами?

Генерал фыркнул.

— А потому, что он выгнал меня из армии! Я с двух лет нахожусь на службе в Преображенском полку и два месяца назад Его Величество уволил меня только за то, что я не вычистил как следует сапоги!

В толпе пьяных офицеров Пален нашел второго организатора заговора Леонтия Леонтьевича Беннигсена. Пятидесяти шестилетний генерал молча курил, наблюдая за пирушкой. Петр Алексеевич подошел к нему и тихо произнес:

— Все-таки хорошо, что мы объявили о походе в разгар застолья. Людям некуда отступать.

Длинный, сухой и важный Леонтий Леонтьевич кивнул, даже не посмотрев в сторону собеседника.

— Вы правы. На трезвую голову мы не собрали бы и половины людей. Спиртное горячит.

В другом конце зала Валериан Зубов подозвал к себе Платона и спросил, кивнув на пьяных офицеров.

— А они знают, на что идут? В случае неудачи в лучшем случае нам грозит вечная каторга. В худшем, эта попойка окажется последней в жизни.

Платон хищно улыбнулся.

— Даже если и знают, не подают вида. Им страшно, но еще страшнее показать, что ты трус. Первым быть позорно – не поймут пьяные товарищи, сочтут предателем и прощай карьера. А то и голова.

Валериан Александрович холодно кивнул в сторону полицмейстера.

— А этот?

— Пален? – бывший фаворит наклонился к самому уху брата и шепнул. – На него не рассчитывай. Это предатель – предатель дважды. Главное для него – собственная шкура. Он из тех людей, которым удается играть за обе стороны. Можешь быть уверен, что в случае провала нашей операции, он окажется в числе невиновных, впрочем, как и в случае успеха.

Валериан вздохнул.

— Береги себя, братик. Не лезь на рожон.

Старший Зубов улыбнулся.

— Вот этого я тебе обещать не могу.

— Господа! – Пален вновь взял командование в свои руки. – Настало время решительных действий!

Офицеры замолчали, в табачном дыму было видно, как какой-то пьяный лейтенантик медленно сползает под стол.

— Разделяемся на три колонны. Первая, под предводительством Николая Александровича Зубова, собирается у Малых ворот. Вторая – под командованием генерала Талызина — во дворе дома неподалеку от Летнего сада. Гвардейский батальон Преображенского полка идет с ним. Третья колонна, которую возглавим мы с генералом Беннигсеном, соберется на Невском проспекте у Гостиного двора. Моя колонна займет главную лестницу. Остальные пройдут потайными ходами. Если задержат одну колонну, прорвется другая. Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Последний тост! – предложил Талызин. – За успех нового императора Александра Павловича!

— Ур-р-р-а!

* * *

Ровно в полночь император Российской империи вышел из своей комнаты, тихо закрыл дверь и направился в противоположный конец длинного коридора. Завернув за угол, он очутился в приемных покоях вице-канцлера. Куракин к этому времени уже спал и Павел Петрович через неплотно закрытую дверь слышал раскатистый храп Александра Борисовича.

Государь задул свечи и подошел к окну. Летний сад в это время года походил на лес. Высокие деревья, еще не проснувшиеся от зимней спячки, вытягивали ветви к небу, будто просили помощи и защиты. Тишина нарушалась лишь редким сонным карканьем вороны.

О чем думал в эти минуты Павел? Что чувствовал, стоя в темноте холодного коридора Михайловского замка, ожидая, когда в саду появятся люди, желающие ему смерти? Внешне его лицо было совершенно спокойно. Если человек на протяжении долгого времени, изо дня в день, из года в год чего-то боится, то к решающему моменту у него может не остаться сил для страха и все резервы организма мобилизуются, чтобы встретить опасность во всеоружии и выжить.

Неожиданно Летний сад огласился сотнями голосов потревоженных птиц. Вороны и галки поднялись в воздух и начали кружить над верхушками деревьев. Колонна Платона Зубова приближалась к Михайловскому замку.

— С этого момента, у вас все пойдет по-другому, – шепотом сказал государь, перекрестился и отправился обратно в комнату.

* * *

— Чертовы птицы! – Платон Александрович выругался. – Так они весь город разбудят. Эй, там, кто кинул в ворон камнем? — зашипел он на пьяных солдат.

Его колонна, частично протрезвевшая на морозе, сильно поредела, но Зубов понимал, что все, кто не ушел до того, как вошли в сад, уже не могли повернуть обратно. Любому в Михайловском дворце было бы понятно, что потревожить ворон могли только люди. Если птицы подняли тревогу, никто из офицеров не сможет объяснить, что делает в саду государя в первом часу ночи.

— Не отставать!

Они прошли через сад, не встретив ни одного человека, перешли по мостику через ров, вошли в дверь. Поднявшись по лесенке, попали в маленькую кухню, смежную с прихожей перед спальней императора. Аргамаков хорошо знал тайные коридоры дворца, поэтому гвардейцы не наделали шума.

Постучав в запертую на ключ дверь, Аргамаков сделал знак, чтобы офицеры приготовились.

— Кто там? — раздался голос слуги Павла. — Что нужно?

— Я адъютант государя! — отвечал Аргамаков. — Можно ли спрашивать, что мне нужно? Я прихожу каждое утро подавать рапорт императору. Уже шесть часов. Отпирай скорее!

— Как шесть часов? — возразил Прохор. — Еще и двенадцати нет. Мы только что улеглись спать.

— Вы ошибаетесь! Ваши часы, вероятно, остановились. Теперь более шести часов. Открывайте, а то из-за вас меня посадят под арест.

Обманутый Прошка открыл дверь. Аргамаков вошел и зажал камердинеру рот.

— Не кричи.

Изумленный старик молча наблюдал, как в прихожую входят пьяные солдаты.

Валериан Зубов шел последним. Он закрыл дверь и сильно ударил камердинера по затылку. Прошка охнул и упал.

В прихожей заговорщиков ждал еще один сюрприз. Прислонившись головой к печке, спал камер-гусар. Платон Александрович сделал знак, чтобы офицеры тихо обошли спящего, но один из них неожиданно ударил гусара по голове. Человек закричал. Офицеры замерли от неожиданности. Тревога была поднята.

Больше не скрываясь, они ворвались в спальню императора.

* * *

Его Величество, услышав крик, снова перекрестился. К этому времени он уже вернулся в спальню.

— Архангел Михаил! Не оставляй в роковую минуту!

* * *

Вбежав в покои государя, Платон Зубов вскричал:

— Вот он!

Офицеры, удивленные, что Павел Петрович при их появлении ничуть не испугался, столпились в дверях, не решаясь подойти ближе.

— Вы арестованы, Ваше Величество! – крикнул Беннигсен.

Император не шелохнулся, он внимательно посмотрел на Платона Александровича, человека, которого его мать любила больше, чем сына, и крикнул:

— Предатели! – это было условным сигналом

В ту же секунду, дверь, ведущая в комнату великой императрицы, распахнулась, и в спальню вбежали гвардейцы под предводительством Николая Александровича Саблукова. Они встали между преступниками и императором. В прихожей послышался шум – вторая группа офицеров отрезала предателям путь к отступлению.

— Господа! – император казался совершенно спокойным, только складка на переносице выдавала крайнее его напряжение. – Вы арестованы! Николай Александрович! — Павел нашел глазами Саблукова. – За спасение жизни государя жалую вас чином генерала, а каждого из ваших офицеров повысить в звании!

— В чем дело? Ваше Величество! — Сквозь толпу гвардейцев пробирался взволнованный генерал Пален.

— А вот и вы! — Павел усмехнулся. – Все в сборе.

— Кто в сборе? — Петр Алексеевич непонимающе посмотрел на государя. Его колонна несколько задержалась в пути. Это было не случайно, ибо комендант Петербурга все же решил сдержать слово, данное Александру и не присутствовать при казни государя, к тому же, задержав своих офицеров, он, таким образом, оказывался в стороне от заговора. – Я услышал шум и поспешил подняться! С вами все в порядке?

Его Величество кивнул.

— Пойдемте со мной.

Пален, который услышал в голосе императора недобрые нотки, на негнущихся ногах вышел в коридор, а через минуту понял, куда его вел Павел Петрович.

* * *

Александр не спал. Он был одет и в волнении ходил по комнате, ожидая, когда Пален войдет и сообщит об аресте его отца и объявит его новым императором. Дверь открылась.

— Наконец-то! – Великий князь успел сделать навстречу генералу шаг, но остановился. За спиной Петра Алексеевича стоял государь. Его отец.

— Как вы могли, сын мой! – по-французски воскликнул император.

Александр побледнел.

— Отец! Я ни в чем не виноват!

— Арестуйте его, господин Пален, — все так же по-французски сказал Павел. – А потом сами отправляйтесь в соседнюю камеру.

Глава 4

Казни и войны

В восемь часов вечера двенадцатого марта 1801 года, на главной площади Петербурга перед Зимним дворцом собралось необычно много народа. Людям обещали захватывающее зрелище – казнь сразу двенадцати человек.

В центре площади был возведен эшафот, где исполнители казни уже заняли положенные им места. Вокруг лобного места ровными рядами выстроились пехотные полки. Тройное кольцо солдат надежно сдерживало народ. Толпа шумела, волновалась и напирала на ограждения, пытаясь подойти к помосту. Все было готово. Ожидали только императора.

Его Величество Павел Петрович наблюдал за происходящим из окна второго этажа Зимнего дворца. Он специально уехал из Михайловского, чтобы не осквернять кровью предателей землю, которую объявил святой.

Пришло время показаться народу. По сигналу слуга Прохор, который за доблесть, проявленную в ночь на двенадцатое марта, был повышен до обер-гофмейстера, открыл дверцы балкона и склонил перебинтованную голову. Император вышел к людям.

Толпа встретила его громкими криками, а вдали, будто специально, зазвонил колокол. С высоты второго этажа, Его Величество смотрел на помост. Когда шум утих, он поднял руку и произнес:

— Вчера ночью Архангел Михаил спас вашего государя от смерти.

— Архангел Михаил спас вашего государя от смерти! – громогласно повторил слова императора глашатай на площади.

Гвардейцы отсалютовали императору, и Павел продолжил.

— Архангел спас меня, вашего государя, чтобы я спас Россию. Отныне, империя под покровительством Святого Михаила!

Народ радостно закричал, в воздух взлетели шапки.

— Архангел указал мне на заговорщиков и сегодня Россия избавится от злодеев!

На площади появился отряд кирасир, за ним необыкновенной высоты сани. В них сидели приговоренные. Вторые сани везли духовника и трех чиновников. За санями следовал отряд конницы.

Толпа негодующе заулюлюкала, засвистела, заколыхалась; в сторону саней из толпы полетели камни и снег. Когда процессия остановилась и осужденные поднялись на помост, люди дружно вздохнули. Среди заговорщиков был великий князь Александр. Точно, как и остальные приговоренные к смерти, он был одет лишь в рубашку, с непокрытой головой и босыми ногами. Руки его бессильно висели вдоль тела, непричесанные волосы свисали на лоб. Александр Павлович смотрел под ноги и ни разу не поднял голову.

Его Величество снова заговорил.

— Сие люди есть преступники, коварно замыслившие убить меня. Да будут преданы смерти!

— Да будут преданы смерти! – громко повторил за императором глашатай.

Павел Петрович не пользовался особенной любовью у народа, а когда все увидели среди смертников великого князя, раздался страшный шум. Прямого наследника престола лишают жизни!

Со стороны набережной, сидя на белой лошади, к месту казни прискакал статный мужчина в офицерской форме. Солдаты расступились и военный выехал на свободное место.

— Я приехал! – крикнул он императору.

Павел Петрович приосанился.

— Приветствую тебя, Алексей Андреевич!

Толпа зашумела, грозя прорвать оцепление. На помощь одному тирану приехал другой. Аракчеев, мельком глянув на помост и осужденных, спешился и вошел во дворец.

— Что вы делаете, Ваше Величество, — тихо сказал он, когда поднялся на балкон к императору. – Неужели вы хотите казнить собственного сына?

Павел улыбнулся.

– Больше я не буду совершать ошибок. Смотрите, и вы сами все увидите.

Государь махнул платком и один из чиновников, приехавших вместе с преступниками, начал читать манифест.

Первым казнили Палена.

Духовник что-то сказал бывшему полицмейстеру, тот перекрестился и встал на колени. Палач взмахнул своим страшным орудием, солнечный зайчик, отразившись от стали, попал Павлу на лицо, а через секунду, голова коменданта Петербурга уже висела в воздухе – палач держал ее за волосы и показывал народу.

Толпа закричала, но император не смог разобрать, чего в этом крике было больше – ужаса или восторга.

За Паленом последовали Платон и Николай Зубовы. Бывший фаворит Екатерины ничем не выдал своего страха, но рука его заметно дрогнула, когда совершала последнее в жизни крестное знамение.

Беннигсен, Аргамаков, Талызин, Марин, Депрерадович, Волконский, Яшвиль, Татаринов… головы катились одна за другой. Толпа, насытившись зрелищем, уже не так бурно реагировала на каждую следующую казнь, только Павел, стоя на балконе, жмурился от весеннего солнца. Каждая отрубленная голова отдаляла его от смерти и давала надежду, на долгую жизнь.

Наконец, пришла очередь последнего, двенадцатого осужденного — великого князя. Все время, пока казнили других участников заговора, Александр смотрел под ноги, и не пошевелился даже, когда кровь генерала Беннигсена попала на его рубашку. Барабанная дробь усилилась. Толпа затихла. Павел кивнул стоящему рядом Аракчееву и громко, чтобы слышали все собравшиеся на площади, сказал Александру:

— Ваше высочество! – Барабаны замолкли, все, как один, повернулись в сторону императора. – Я не виню вас в том, что злые люди обманули вас и заманили в сети! Я прощаю вам вашу глупость. – Тут он сделал паузу. — И объявляю: ПОМИЛОВАТЬ!

Народ зашумел, в воздух снова взлетели шапки. Александр поднял голову и посмотрел на балкон. Ресницы его были покрыты инеем, на щеках блестели влажные дорожки, которые тоже медленно замерзали. Люди замолчали, они ждали, что ответит наследник престола, но великий князь молчал.

— Я люблю тебя, сын! – торжественно произнес Павел. – Поднимайся скорее во дворец!

Люди закричали в едином порыве, и в этом крике была лишь одна эмоция – радость и любовь. Народ поверил Павлу. Народ поверил в Павла. Народ не обманулся.

* * *

С того памятного дня прошло больше недели. Павел Петрович сидел в кабинете и наслаждался обществом своего верного и преданного друга – Аракчеева Алексея Андреевича.

Генерал-майор стоял у окна, глядя на площадь, где несколько дней назад Павел изменил судьбу России.

— Я все же не понимаю, зачем вы, Ваше Величество, так жестоко обошлись с сыном.

— И не поймешь. – Павел улыбнулся, вспоминая, как помилованный Александр поднялся к нему на балкон и обнял, а тысячи лиц умиленно смотрели на них и радовались.

В дверь постучали, и на пороге появился Саблуков.

— В чем дело, генерал?

Николай Александрович щелкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно». Со времени повышения, пользуясь безграничным доверием государя, Саблуков выстроил службу в своем полку таким образом, что Измайловцы стали примером для всех остальных гвардейцев. Наклонив голову, Саблуков протянул императору письмо.

— О, это от моего друга! – Павел Петрович распечатал конверт. – «Мой дорогой Павел, — прочел он по-французски. – В связи с последними слухами, дошедшими до нас, спешу принести тебе свои соболезнования и поздравления. С одной стороны, испытания, которые выпали на твою долю, поистине невыносимы. С другой стороны, я искренне рад, что из сложившейся ситуации ты извлек наибольшую выгоду».

Саблуков, посчитавший, что его присутствие при чтении личной корреспонденции Его Императорского Величества, является не обязательным, покашлял.

— У меня еще одно письмо. Весьма срочное.

— Давай сначала разберемся с этим, — Павел вернулся к чтению. Государю нечего было скрывать от людей, спасших его от смерти. – «Безмерно восхищаюсь твоей изобретательностью и широтой замыслов. Самым лучшим, что ты мог бы сделать, было объявление, что тебя, мой друг, спас сам Господь. Теперь народ пойдет за тобой на край света, а помилование великого князя Александра Павловича только укрепит веру в тебя.

Я не осуждаю твой порыв – наказать сбившегося с верной дороги сына, ведь, в конце концов, ты приобрел в его лице верного союзника. Теперь никто не посягнет на твою жизнь. И это, Ваше Величество, самая отрадная новость, которую я услышал за последние недели».

Павел прервался и посмотрел на Аракчеева. Его друг за прошлый месяц заметно поседел. Он признался императору, что роковой ночью на 12 марта прибыл в Петербург около одиннадцати часов и мог бы помочь в усмирении мятежников, но на заставе, сославшись на приказ генерала Палена, его не пустили в город. Сейчас, когда все тревоги остались позади, Алексей Андреевич выглядел не на тридцать с хвостиком, а на все сорок.

— Что ты думаешь об этом, Алексей? – император перешел на родной язык.

— Похоже, вы с Наполеоном, действительно друзья.

Павел улыбнулся. На его тумбочке в спальне стояла расшитая брильянтами бархатная шкатулка. Если ее открыть, то под крышкой можно увидеть портрет консула Франции. Эту шкатулку Наполеон подарил императору России в декабре прошлого года, и она до сих пор стояла на самом почетном месте.

— «Возвращаясь к вопросу об индийском походе, — продолжил читать Павел Петрович, — заранее отвечу на возможные вопросы. Моя армия под предводительством генерала Масена уже выступила. Численность ее превосходит сто пятьдесят тысяч. Если твои войска пройдут через Астрахань, мы можем войти на территорию страны с двух сторон. И ни Англия, ни Пруссия нам не помешают. Сначала мы завоюем Индию, потом двинемся на Англию, а следом и на Европу. Мы будем императорами мира»!

Аракчеев посмотрел на Павла.

— Неужели вы действительно верите в осуществление этих планов?

— Верю? Я сделаю это! – Его Величество вспомнил проект, который ему представил Разумовский. Первое его предложение он сделал личным девизом. Он процитировал эту фразу. — «Россия как положением своим, так равно и неистощимою силою есть и должна быть первая держава в мире». Запомни это. Пока ситуация складывается в нашу пользу, Россия будет наступать. Еще полгода назад я хотел последовать плану графа Ростопчина, который предлагал проект новой политики. Следовало бы заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить торговую блокаду Англии, разделить Турцию, забрав Константинополь; захватить Болгарию, Молдавию и Румынию. Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии и образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав. При расчете перехода греков под российский скипетр Пруссия забрала бы Ганновер и Мюнстер, а Франция – Египет.

Его Величество перевел дух.

— Сейчас я не хочу уступать ни пяди земли. Готовя союз с Францией, я заключил его со Швецией. К нам примкнули Дания и Пруссия, так что против Англии в Британском флоте выступит внушительная эскадра четырех держав. Конечно, с нашей стороны, война будет оборонительной. Наступательную же войну будем вести вместе с Францией. Когда Наполеон сделает диверсию нападением на берега Англии. Английскую торговлю с Китаем мы прикроем, для этого из Камчатки к его берегам выйдут наши военные фрегаты. Но на сегодня наша задача – Индия. Ее мы разделим между Россией и Францией.

Саблуков снова покашлял. Павел, оглянулся на генерала, о котором уже успел забыть.

— Что за депеша, Николай Александрович?

— Ваше Величество! Нашим войскам, которые вы направили в Индию, и которые сейчас стоят под Астраханью, катастрофически не хватает продовольствия. К тому же, генерал Донского войска жалуется на недостаток орудий и обмундирования.

— Не может быть! – государь оглянулся на Аракчеева. – Мне лично докладывали, что у них все в порядке!

Павел Петрович замер и, размахнувшись, хлопнул себя по лбу.

— Ах, я, болван! Обо всех депешах мне докладывал Пален! Неужели этот человек не оставит меня и после своей смерти?!

— Это все объясняет. – Алексей Андреевич подошел к Саблукову. – Распорядитесь немедленно отправить обозы со всеем необходимым.

Его Величество между тем ходил по комнате.

— Надо же было быть таким глупцом! Конечно! Им не хватало продовольствия! Пален специально скрывал от меня все проблемы, а я ничего не знал и ничего не предпринимал! Естественно, народ думал, что я жестокий тиран, который не заботится о благе собственной армии!

— Можете идти! – сказал Аракчеев Саблукову. Он опасался, что негодование императора продлится еще некоторое время, и в эти минуты было бы лучше, если вокруг не было посторонних. — И докладывайте мне немедленно обо всех донесениях!

Николай Александрович вышел, а Павел, глядя на Аракчеева, произнес:

— Собирайся, Алексей. Мы едем на войну.

Глава 5

Индийский поход

Индийский поход «сумасшедшая задумка Павла» не состоялся. Император Александр Павлович вернул войско. Торговые отношения с Англией были возобновлены, а Наполеон, узнав о смерти своего друга, воскликнул: «Бедный Павел!». Русско-французская коалиция распалась.

В середине апреля обоз Его Величества Павла Петровича достиг Астрахани. Погода стояла теплая, снега уже не было, а первая зелень радовала уставшие от белизны глаза.

Во время путешествия императорского кортежа к Астрахани, государь России успел увидеть, как живут простые люди. Нищие избушки, покосившиеся заборы, местами заброшенные поля – все это было полной противоположностью того, что увидела в свое время его матушка. В далеком 1787, когда Потемкин организовал путешествие Екатерины в Крым, императрица увидела настоящий спектакль – свежевыкрашенные муляжи крестьянских домов, чистых и веселых детей, полуграмотных, но вежливых мужиков, упитанных кур и толстых баб. Настоящая жизнь крестьян скрылась от пристального взора Ее Величества, а сейчас ее сын увидел неприглядную действительность во всем своем убожестве.

— Друг мой, — сказал Павел Петрович Кутайсову, который сидел с ним в карете, — скажи, видишь ли ты все то, что вижу я?

Иван Павлович вытащил изо рта трубку и кивнул.

— Такова жизнь простого народа, Ваше Величество. А если вы зайдете в избу первого встречного мужика, сможете оценить прелести Михайловского и убедитесь, что восстание, которое поднял Емелька Пугачев, возникло вовсе не на пустом месте.

— Запиши, друг мой, по возвращении издать указ, чтоб жизнь народу облегчить.

Этот разговор состоялся около двух недель назад, когда император перестал удивляться нищете. Сейчас обоз Павла Петровича, состоящий из трех тысяч саней, нагруженный продовольствием и оружием, медленно приближался к Астрахани.

Вскоре сани были заменены на телеги и лошади понесли быстрее. Чтобы императору в дороге не было скучно, собеседники его менялись так часто, как это было возможно. На смену Куракину пришел Алексей Андреевич Аракчеев.

— Вот я все думаю, Андрюша, — задумчиво сказал Павел. – Что было бы, если б вдруг меня не стало? Если б в ту ночь предательская рука выстрелила мне в сердце? Такое вполне могло произойти. Если б Кутайсов не рассказал мне о том, как крестьянин дал ему рубль, я бы ничего не узнал, а сам Иван Павлович вряд ли когда-нибудь вспомнил о той записке. Список заговорщиков вместе с камзолом выстирали бы прачки, а на престоле России восседал Александр Павлович.

Аракчеев задумчиво смотрел в окно.

— Все было бы по-другому, больше мне нечего добавить. Скорее всего, наш поход на Индию был бы отменен, ведь казакам не хватило бы продовольствия… и вообще, ваш сын считает эту затею абсолютно безнадежной.

— Безнадежной? Это мы еще посмотрим.

С каретой Его Величества поравнялся генерал Саблуков. Его пегая лошадь не хотела идти шагом и все порывалась пуститься в галоп, Николаю Александровичу приходилось придерживать повод.

— Ваше Величество! – сказал он, — Первый консул Франции прибудет в Индию через два с половиной месяца.

— Как! Бонапарт тоже собирается воевать?

— Вот, возьмите! – Саблуков протянул императору письмо. – Его поверенный велел передать это лично вам.

Павел Петрович вскрыл конверт. Прочитав мелкий убористый почерк Наполеона, он вскочил, стукнулся головой о потолок кареты и упал обратно на сиденье.

— Друг мой! – радостно воскликнул он. – Наши мечты начинают сбываться!

* * *

Донесения, которые получал Его Императорское Величество Павел Петрович, были радостными только отчасти.

Продовольствие, которое Павел Петрович вез с собой, было отчасти испорчено ливнями и солнцем, однако государь не отступал. Встреча императора России и атамана донского войска Григория Никифоровича состоялась 14 апреля 1801 года.

По велению судьбы, атаман имел фамилию одного из любимейших фаворитов покойной Екатерины — Орлов. Невысокий, полный с большими залысинами, он являл собой эталон доблести и бесстрашия. Его войска не знали что такое нарушение дисциплины, были храбрыми и отлично обученными. В честь приезда государя Орлов распорядился дать салют из тысячи ружей. Император устроил торжественный смотр войск и ужин, на котором разлил солдатам бочку любимого вина, которую вез с собой на этот случай.

Непредвиденная стоянка в Астрахани закончилась. С новыми силами Орлов повел людей за собой. Теперь с ними был Его Величество, весть о чудесном спасении которого, стараниями Кутайсова и Куракина, стремительно распространилась по всему войску. Архангел Михаил хранил государя. Хранил Россию. Хранил двадцать две тысячи донских казаков.

Самой главной новостью, что застигла государя в дороге, было известие о том, что фрегаты Франции, Дании и Пруссии готовятся выступить против английского флота. Его Величество распорядился, чтобы Россия тоже участвовала в этой кампании, в конце концов, это была ее война. Гонцы мигрировали между Петербургом и Павлом, который тем временем продолжал перемещаться на юг.

Через два месяца приготовления были закончены. Бонапарт, который в это время находился где-то на пути к Амударье, отправил срочное и секретное донесение своим поверенным в Париже о том, чтобы те, выслали три корабля без опознавательных флагов в территориальные воды Англии. Ответ не заставил себя ждать, и теперь уже полностью готовая к наступлению флотилия четырех держав атаковала английские берега.

Павел Петрович знал, что Англия не выдержит массированного нападения и сдастся. Единственным вопросом оставался открытым — срок, за который Питт примет свое поражение.

Еще одна новость, которую император получил уже будучи в трех днях пути до границы с Индией, касалась событий, которые Его Величество хотел поскорее забыть.

«Ваше Величество, — было написано в донесении, — С прискорбием спешу довести до вашего сведения, что на прошлой неделе был вынужден посетить английскую тюрьму. Не удивляйтесь, ибо лично меня сие происшествие не касается совершенно.

По велению правительства Англии все русские должны были покинуть сию страну еще месяц назад, однако меня Его Величество изволил задержать. Дело в том, что в английской тюрьме находится подданная Российской Империи некто Жеребцова Ольга Александровна. Вполне молодая и состоятельная барышня из знатной семьи. Вам она не знакома, однако вы хорошо знаете ее братьев – Платона, Николая и Валериана Зубовых.

Правительство Англии выдвинуло ультиматум с тем, чтобы Ольга Александровна выплатила два миллиона золотых английских монет, которые ей были пожалованы Питтом за некие услуги. Жеребцова (в девичестве Зубова) указанную сумму в середине апреля отправила в Петербург, поэтому выплатить долг не может.

Зная вашу доброту, могу предположить, что вы, Ваше Величество, тут же распорядитесь выслать эту весьма солидную сумму, чтобы выкупить даму. Но в свете последних событий, спешу поделиться с вами еще одной новостью. Из верных источников мне стало известно, за что Ольга Александровна получила два миллиона. Я назову только одну дату, и вы сразу все поймете. 11 марта 1801 года.

Как бы вы ни велели поступить с преступницей, все исполню в точности, ибо ваша жизнь для меня, да и для всей России важнее, чем чья бы то ни было.

Поверенный в делах Моршан.

Англия. 1801, 17-го дня апреля месяца»

Таким образом, у Его Величества появилась еще одна причина ненавидеть Англию. Золото этой страны оплатило смерть Павла I. Теперь российские корабли потопят в крови страну. Жизнь за жизнь. Смерть за смерть.

«Дорогой Моршан. Возвращайтесь скорее в Россию. Жеребцову же оставьте в английской тюрьме», — написал Павел, а вслух добавил:

— Все равно скоро не будет ни тюрьмы, ни страны.

А через неделю правительство Пита объявила о капитуляции. Англия пала. Но Павел Петрович узнал об этом только через три месяца, когда пала и Индия.

Таким образом, страница истории с написанным и распланированным планом убийства Его Императорского Величества была перевернута.

* * *

Посидев несколько дней под стенами индийской столицы, генерал Орлов повел своих солдат в двух направлениях. Первая группа атаковала город со стороны главных ворот, а вторая зашла с противоположной стороны, там, где оборона была слабее. В результате Индийская кампания завершилась полной победой.

* * *

Встреча двух императоров произошла уже на индийской территории. Объединенные войска Франции и России, легко подавив сопротивление, вошли в столицу, вывесив на воротах города два красно-бело-голубых флага.

— Дорогой мой Павел!

Его Величество первый консул Франции по русской традиции обнял худого изможденного путешествием Павла, похлопав по спине.

— Сегодня мы празднуем победу! – Павел улыбнулся. – А ты совсем не изменился.

Бонапарт был маленького роста и даже невысокому государю Российской империи едва доставал до середины щеки. Но вид имел бравый – в парадной французской форме, с тростью и в треуголке, он сверкал белоснежной улыбкой, а умные глаза его выдавали только одну эмоцию – искреннюю радость от хорошо проведенной кампании.

— Ты уже слышал об Англии? – спросил Наполеон.

— Да. Теперь нужно подумать о разделе ее территории. – Павел нахмурился.

Шатер, где расположились императоры двух стран, был убран со всей возможной пышностью. Павел Петрович сидел в расшитом золотом кресле, Бонапарт – избрал себе стул попроще, но оба они чувствовали себя достойными друг друга. Пока вопрос о том, кто из союзников был сильнее, не вставал, но Его Величество подозревал, что если планы нарушатся, Наполеон заявит о своих правах, преувеличит их и вынудит Павла встать на противоположный конец доски. Кто быстрее сойдет – тот пропадет.

Наполеон взял с серебряного подноса виноград и отправил в рот сразу две ягоды.

— Знаете, друг мой, — сказал он, жуя, — я, пожалуй, предоставлю право раздела территорий вам. Полностью полагаюсь на вашу справедливость. К тому же, — первый консул многозначительно поднял палец, — вы так пострадали от Питта…

Лицо Павла расплылось в улыбке.

— Я знал, что твоя доброта и щедрость велики, но и не подозревал, что они не имеют границ!

Император России наполнил кубки вином.

— За успех!

— За наш успех! – добавил Наполеон.

И они осушили бокалы.

Глава 6

Новый порядок в стране

Свой сорок седьмой день рождения Павел Петрович встретил в Михайловском.

Индийский поход был завершен. Половина солдат вернулась в Россию, остальные остались в присоединенной к Империи восточной части Индостана.

Наполеон, несколько дней гостил в Михайловском дворце, но, сославшись на частые головные боли, в возникновении которых обвинил любимого Павлом Архангела, решил вернуться во Францию.

Михайловское Бонапарту не понравилось – дворец напоминал средневековый замок. Ров с водой, толстые стены, бойницы, подъемные мосты, все это было похоже на укрепленные казематы. Даже лепнина и полотна знаменитых художников из коллекции Эрмитажа не делали замок похожим на дворец императора. Прежде чем уехать, первый консул Франции долго обсуждал с Его Величеством подробный план дальнейших действий.

Следующим шагом объединенных армий России и Франции была Европа. Следуя плану, предложенному Ростопчиным, Павел настоял, что в первую очередь надо сосредоточиться на Болгарии, Молдавии и Румынии. После этого подчинить себе Боснию и Сербию. Консул одобрил такой порядок действий, добавив, что действовать нужно незамедлительно, пока в Европе еще царит шаткое равновесие, и Пруссия не объединилась, например, с Австрией, создав мощную коалицию. Планы двух императоров она, конечно, не нарушит, но создаст немалую проблему.

Тепло попрощавшись с Бонапартом, Павел Петрович занялся внутренними делами.

Спустившись по тайной лесенки в нижние антресоли, он попал в комнату Анны Петровны Гагариной. Фаворитка переодевалась к обеду, и Его Величество застал девушку в нижнем белье. Быстро отправив служанку за булавками, Анна Петровна подошла к императору и, нежно глядя ему в глаза, спросила:

— Вы надолго, Ваше Величество?

Павел, оторвав взгляд от чудесных голубых глаз Аннушки, отошел в сторону.

— Мне нужно серьезно с тобой поговорить.

Гагарина накинула на плечи шелковый халат и села в кресло. Закинув ногу за ногу, она, будто нечаянно, распахнула полу и взору императора предстала обнаженная нога.

— Я в вашем полном распоряжении, — томно сказала Анна.

Павел нахмурился. Он не был настроен на романтический лад, предстояло решить одно очень важное дело.

— Анна Петровна, — произнес он и отвернулся к окну, чтобы не видеть обнаженной ноги Гагариной. – Я хочу поговорить с вами о деле государственной важности.

Девушка запахнула халат. Павел назвал ее по имени-отчеству, так он поступал только, когда речь шла о действительно важном деле.

— Слушаю вас, Ваше Величество.

— Чтобы дать моей супруге какое-то занятие и отвлечь от разных придворных интриг, несколько лет назад я поручил Марии Феодоровне управление над воспитательным обществом благородных девиц. Позже она стала начальствовать над всеми воспитательными домами Петербурга. Но занятие это увлекало ее ровно настолько, чтобы не мешать мне глупыми советами. Главная идея ее состоит в том, чтобы сократить число мещанок в этих домах. Если помнишь, в 97-ом я утвердил «Мнение императрицы», но сокращения приема девочек из бедных семей не допустил. Естественно, супруга обиделась, но я – император.

Гагарина не понимала, к чему клонит государь.

— Что ты хочешь, Павлуша?

— У меня грандиозные планы! – Павел повернулся к Анне Петровне. – Я хочу, чтобы ты возглавило министерство образования.

— Что?

— Культурой я займусь позже, сейчас, моя дорогая, твоей задачей станет перестройка системы воспитания и обучения. Мы откроем специальные учреждения, где будем обучать детей, не зависимо от их происхождения.

Гагарина поднялась.

— Ваше Величество!

— Ты справишься, моя дорогая! Я выделю толковых помощников и ты все сделаешь, как задумано. – Павел сжал виски. – Нужно подумать о стольких вещах! Пусть все, что связано с образованием, будет сосредоточено в твоих руках! Мария Феодоровна будет заниматься обществом благородных девиц, я распоряжусь, чтобы туда принимали только дворянок. А ты приложишь все силы, чтобы мещанские дети тоже был обучены!

— Ваше Величество! Но как …

— Не перебивай! – Император прошелся по комнате. – Пока наши войска захватывают одну страну за другой, мы выстроим такую державу, что никто против нас пойти не захочет. Нужно, чтобы всем было хорошо. Я прикажу распорядиться, чтобы каждый государственный крестьянин получил дополнительный земельный участок, а там, глядишь, и до крепостных доберусь. Сначала они будут учиться! Этим ты тоже займешься. Школы для мужиков! – Павел хлопнул себя по лбу. – Это отличная идея! Три дня в неделю пусть работают на хозяина, три – на себя, а один посвящают учебе.

Анна Петровна изумленно хлопала глазами.

— Ваше Величество, вы забываете, что у крестьян нет денег, чтобы учиться.

— А кто говорит о деньгах? За образование пусть платят те, на кого крестьяне работают. За государственных – я, а за остальных – дворяне. Здесь, конечно, еще есть о чем подумать, но ты готовься! Назначаю тебя министром!

Гагарина поклонилась.

— Я знаю, что ты умная и способная девочка! – император обнял Аннушку за талию. – Не притворяйся, будто тебе это не нравится!

Анна Петровна улыбнулась.

— Я все сделаю, Павлуша! Только ты не уезжай больше так надолго!

* * *

Вторым важным преобразованием было создание нового государственного банка. Помня прошлый опыт, когда подобным учреждением руководил Куракин, Павел доверил эту почетную обязанность Аракчееву. Кредиты выдавались только крестьянам под очень низкие проценты и на большие сроки. Многие, помня прошлый опыт, отказались участвовать в столь сомнительном предприятии, но те, кто обратились к Алексею Андреевичу, получили все, о чем просили – деньги на покупку лошадей и прочего скота.

Задумка Его Величества удалась. Теперь многие крестьяне смогли улучшить свое материальное положение и постепенно приходили к осознанию того, что работать на хозяина – совершенно не обязательно.

Опасаясь волнений и восстаний, Павел уже подумывал о том, чтобы полностью отменить крепостное право, но внутренний голос останавливал – слишком рано.

Дворянам были пожалованы новые земли, которые завоевывала объединенная армия Франции и России. На местах назначались управляющие, во дворце Его Императорского Величества каждый день толпились послы, спешащие уведомить о новых порядках и испросить разрешений на разную деятельность. Дожидаясь распоряжений, они наблюдали, как крестьяне опускают прошения в специальный ящик, укрепленный на столбе рядом с дворцом.

Павел объяснял, что вернулся к старой задумке. В 1796 году он ввел подобное «окно для приношений», чтобы каждый обиженный мог решить свое дело непосредственно через императора. Шесть лет назад эта затея не удалась – в ящик стали бросать не только жалобы на помещиков и конторских служащих, опаздывающих на работу, но и прямые угрозы, карикатуры, и даже оскорбительные письма в адрес государя.

Сейчас же, в ящик поступали не только жалобы, но и благодарности. Один крестьянин сообщал, что всей деревней молится Архангелу Михаилу о защите Его Величества.

Послы удивлялись и испрашивали разрешения ввести те же законы, что действовали на территории Российской Империи.

Таким образом, завоеванные и присоединенные к России области, постепенно сливались с Империей не только территорией, но и обычаями, законами, устоями.

В армии Его Императорское Величество тоже навел порядок. Окончательно исчезли офицеры, записанные в армию с раннего детства – Павел велел перевести всех на те должности, которые они должны занимать по сроку реальной службы; телесные наказания были отменены, а питание солдат, и так бывшее не плохим, стало просто отличным.

Ряды гвардейцев пополнились, Саблукову пришлось сформировать дополнительные полки, чтобы принять всех желающих.

В Петербурге были организованы бесплатные столовые, в которых каждый мог отобедать, предъявив специальные купоны, которые Павел раздавал всем желающим каждую пятницу. Появилась традиция – раз в неделю перед дворцом собиралась большая толпа народа, приветствующая Его Величества. Теперь крестьяне любили Павла Петровича ничуть не меньше, чем солдаты.

Его Величество Павел Петрович смотрел на дело рук своих и радовался.

Глава 7

Его Величество против Его Величества

В Михайловском был большой праздник. В честь пятидесятого дня рождения Его Императорского Величества устроили салют и торжественный смотр войск. По настоянию Анны Петровны Павел организовал бал-маскарад, на который собралось больше тридцати тысяч гостей. Петербург веселился.

— Почему, Ваше Величество, вы сегодня такой грустный?

Кутайсов подошел к императору, наблюдавшему за танцами с главного балкона большого зала Эрмитажа. На этом самом балконе тридцать два года назад началась его взрослая жизнь. Великая Екатерина получила записку, в которой сообщалось, что у вдовы Чарторыйской родился сын, названный Семеном Великим. В тот день императрица сообщила сыну, что найдет для него подходящую жену.

Сейчас, когда его первая супруга лежала в земле, а вторая танцевала со старшим сыном, император оглядывался на прошлое и сознавал, что все сделал неправильно. В двадцать лет – слишком много мечтал, в тридцать – слишком сильно злился на покойную Екатерину, которая не хотела уступать престол, в сорок – слишком много ошибался в людях. Лишь теперь, в пятьдесят ему есть, чем гордится.

— Все в порядке, Иван Павлович. У вас какое-то дело ко мне?

Граф Кутайсов поклонился.

— Письмо, Ваше Величество. Из Франции.

«Дорогой мой Павел. Надеюсь, это письмо вы получите точно 20 сентября, и я смогу поздравить вас в ваш день рождения. От души желаю вам здоровья и благополучия.

Наши войска завоевали все, что могли; сферы влияния поделены. Россия стала величайшей державой мира. Я, признаюсь, поступил несколько опрометчиво, отдав вам западную Пруссию. Эта часть оказалась изолированной от остальной России, твои торговые пути частично проходят через мою территорию и не приносят никакой пользы. Предлагаю решить это дело мирными переговорами. Со своей стороны, предлагаю в обмен восточную часть Индии, которая получилась в изоляции от Объединенной Франции. Полагаю, что это равноценный обмен, и вы отнесетесь к моему предложению со всей серьезностью.

С нетерпением жду согласия,

Первый консул Объединенной Франции,

Бонапарт».

— Хороши поздравления, — буркнул Павел.

Кутайсов заглянул императору через плечо, силясь разобрать корявый французский почерк, но Павел Петрович уже смял бумагу.

— Приведи ко мне Аракчеева и Саблукова. Срочное совещание.

Граф побледнел.

— Что случилось, Павел?

— Война, – просто ответил император. – Первая мировая война.

Алексей Андреевич и Николай Александрович явились, как только Кутайсов сообщил им о письме из Франции. Иван Павлович сумел найти на балу также и министра иностранных дел, который хоть и был несколько пьян, мгновенно пришел в себя, как только услышал тревожную новость.

— Если Наполеон хочет войны, он ее получит! – говорил Павел. Оскорбленный приказным тоном сентябрьского письма Бонапарта, он принял вызов. – Двум супер-двержавам не ужиться на такой маленькой территории. Рано или поздно, кто-то из нас обязательно нарушил бы договоренность не выступать друг против друга.

Аракчеев и Саблуков переглянулись.

— Нужно просить помощи. Армия Наполеона меньше нашей, но он может завербовать солдат из Дании или Швеции. Они выплачивают ему контрибуцию, и в приказном порядке вполне могут предоставить людей.

— Единственный наш союзник – Турция. – Отрезал Павел. – Я сразу о ней подумал. Николай Александрович, распорядитесь отправить туда гонца. Письмо я сейчас напишу.

Государю принесли письменный прибор, и он вкратце пересказал сложившуюся ситуацию, прося турецкого султана о помощи. Перед глазами Павла Петровича в это время стояла расшитая брильянтами бархатная шкатулка, под крышкой которой прятался портрет первого консула теперь уже Объединенной Франции.

— В огонь, — шепнул Павел. – И портрет, и оригинал.

* * *

Через четыре месяца приготовлений армия Новой России выступила против Объединенной Франции. Турция, как ожидал Павел Петрович, потребовала за свою помощь немалую сумму, но император не скупился, ведь речь шла не о какой-то стране, не о какой-то определенной территории, а о Европе. В этой войне не будет проигравших, потому что борьба пойдет не до первой крови, а до полного уничтожения. Победитель получает все.

Его Величество не сдержал слово, данное Гагариной, и уехал с войсками к западной границе Новой России.

Аракчеев прилагал максимум усилий, чтобы оградить императора от непосредственного вмешательства в бой, но Павел все же побывал на поле сражения. Дважды выстрелил, но промахнулся.

Осколок разорвавшегося неподалеку снаряда попал императору в ногу. Ранение было несерьезным, но государь Новой России решил, что больше на войне не останется, и вернулся в Михайловское.

Во дворце он часто молился, стоя на коленях на специальном коврике, который вскоре протер до дыр. Война шла далеко от Петербурга, но ее отголоски то и дело слышались во дворце. Почти каждый день приходили новые донесения о продвижении армии. Архангел Михаил не оставлял Россию.

ЭПИЛОГ

— Дедушка, расскажи мне о войне, — требовал маленький Александр Александрович.

Его Величество взял внука на руки, пощекотал пухлые щечки губами, и рассказал о том, как однажды разорвавшийся снаряд ранил его в ногу. Закатав штанину, он показал внуку шрам.

— Война – самое плохое, что есть на свете, — назидательно сказал он. – Ты еще слишком маленький, чтобы понять это, но твердо запомни – пока можно обойтись миром – обходись. Для императора это самое главное.

Великий князь Александр Павлович, которому в прошлом году исполнилось тридцать четыре года, смеясь, взял ребенка из рук пожилого государя.

— Право, отец, ты такие ужасы рассказываешь.

— А разве я не прав? – рассердился Павел. – Разве война – не самое жуткое, что может приключиться с Империей?

Александр Павлович покачал головой.

— Ты же знаешь, что именно благодаря войне, вся Европа живет в мире. Ты победил Наполеона, под твоим каблуком оказалось столько стран, что никто не рискнет развернуть военные действия! Именно война, и ничто другое установила мир во всем мире.

Павел Петрович тяжело вздохнул.

— Именно поэтому, сын мой, я хочу, чтобы после моей смерти на престол взошел не ты, не Константин, не Николай, а маленький Александр. Пока его еще можно научить человеколюбию и убедить в том, что важнейшей задачей Императора Новой России является поддержание мира.

Александр Павлович пожал плечами.

— Я не стремлюсь к власти, отец, ты прекрасно знаешь это. После того, как я чуть не убил тебя 11 марта 1801 года, в моей душе не осталось желания взойти на престол. Еще в 1796, когда бабушка Екатерина убеждала меня занять престол, я заявил ей, что скорее уеду в Америку, чем займу твое место. Теперь я понимаю, что если б я стал правителем России, никогда не достиг бы такого успеха, какого достиг ты. Но не лучше ли поручить управление государством Константину или Николаю? Мой сын слишком мал, и если случится горе, мне придется стать регентом и управлять страной от его имени. А я этого не хочу.

— Регентом будет Николай, – отрезал Павел Петрович. – На тебя я не возлагаю никаких обязанностей. Единственное мое желание, чтобы ты продолжил дело освобождения крестьян. По-видимому, мне так и не удастся довести все до конца. Лет десять я еще протяну, но на большее можешь не рассчитывать. Александру Александровичу исполнится пятнадцать, два или три года все решения за него будет принимать Николай, а потом мой внук продолжит начатое мной. И если я действительно умру в 99 лет, как написано в моем астрологическом прогнозе, точно знаю, что народ будет плакать, а не радоваться.

Конец.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Обер-гофмейстер – высшее звание при дворе.

Перевод фр. фразы: чтобы сделать яичницу, нужно разбить яйца