(В девяти песнях, с эпилогом.)
Песнь первая.
Простите, ветры, за унылость.
За грусть, тоску, за немощь крыл.
Когда летал, мне птицы снились,
Теперь – беспомощен… Остыл…
Теперь влачу существованье
Своих бессмысленных страстей,
Как приговор без оправданья,
Без переписки, без вестей…
Я странен, как странны витии…
Стремлюсь к изяществу в словах.
Диагноз прост: мне опостылел
Безумный мир… Я уповал
На соучастие, вниманье
К моей оболганной душе.
Но предан беспощадной брани,
Как отрезвлению в меже…
Прошедшей рвом судьбы меж нами.
И я не верю, что познал
Калёный холод жёсткой стали.
Судьбы зарвавшейся оскал.
—
Я поплетусь своей дорогой,
Сбивая пыль на кромки дней.
В судьбе моей ни капли проку…
Я – Арлекин. Сомнений тень…
Песнь вторая. « Всегда быть в маске – судьба моя…»
Мне под маской удобнее видеть,
Удалась ли реприза концом…
Цель моя – никого не обидеть,
Надевая насмешек лицо.
Лик мой прост, но – с терновой обвязью…
Он красив, как красив эшафот…
Там — топор инкрустирован вязью…
Там – палач: тоже «вышел в народ».
Я кручу откровенное сальто
Под приглядом пристрастных личин.
Я шучу… Обрезая, как скальпель,
Обветшалые нити причин.
Вновь зайдусь жизнерадостным смехом…
(Пусть под маской скатилась слеза…)
Мой творец, с непременным успехом,
Начертал неизбежность конца
Каждой жизни… Под стать экзекуций
Мне положен немыслимый плен:
Так мой милый, беспечный Меркуций,
Тоже ждал от судьбы перемен…
Песнь третья. Высший свет
Мне по чину положено ахать…
Демонстрируя вольностью смех.
Телекамеры «пялятся свахой»,
Море глаз, предвкушая успех…
Вся толпа, замиранием тени,
Вдруг вздохнула: «Звезда… Mon amour!…»
(Стать сирен, окруживших пареньем:
Недвусмысленность выспренных сур…)
—
Так чума, отрезвляя размахом,
Сотворив закулисие тьмы,
Разметала когда-то по плахам
Сокровенность щадящей луны.
—
Высший свет! Откровенные связи
Высших сил: синтетический смех…
Как целебно лечение грязью…
Как циничен всесилием грех…
Песнь четвёртая. Где мне быть…
Где мне быть, если лейблы «reserved».
С кем мне быть, если мир – пустота.
В душах – мрак, и источены нервы.
Мысли – в прах, да саднит маета…
И безвестной, бессмысленной статью
Наполнимы стремления сфер.
Будто век запоздал с благодатью
В обесточенность мыслимых мер.
Сонный мир ТЕ давно «отымели»,
Наслаждаясь в безропотной мгле,
Кинув кость: «соловьиные трели»:
«Жрите, падлы, кусайтесь! Везде,
Где бы ни был клокочущий «хомус»,
Сыщем мы конформизма исток.
С нами просто: у каждого клона
Будет прямо идущий поток
Расточительной всеблагодати,
С точной мерой критической лжи:
Каждой твари – проверенной б…ди,
Каждой мысли – отрезок межи…»
—
Так живем средь безмерного [с]ада,
Где стерильность, как штамба росток,
Где во имя «вселенского блага»
Не растет ни один колосок
Диких прерий… В безумстве отличий
Здесь садовник и востр, и хитер:
Режет жизнь без заметных приличий,
Как заправский электромонтёр…
Песнь пятая. Померанчево
Дни на дни налетали тучами,
Оправляя закаты набело.
Так и жил, лишь одно мучило:
Для чего это все? Да на фиг мне…
Быть свидетелем страшной сутолоки
Пред вратами в рай, что под соснами?
Да за сгнившей калиткой, сутками,
Поминать, что живешь веснами?
Старикам все одно – ветрено,
Что ни день, то беда: выжить бы.
Предрассветный час так уж светел ли,
Коль душа всё саднит: смысл ли,
В том, что жив, но давно старюсь я.
Что умен, только что проку в том,
Что сосед безразлично за стеклами
Наблюдает падения марево…
Что знамена давно скровились.
Песнь души заменили сурами.
Что младые судьбы Кромвели
Топчут шумный насест с курами?..
—
Лишь рассвет над оранжевой пропастью
Поминальной молитвою теплится.
Где-то ветер молотит лопасти…
Да земля все по-прежнему вертится…
Песнь шестая. Достать парабеллум…
Достать парабеллум… Взвести, застрелиться…
Познать сокровенную грань…
Взлететь. Оторваться… Паноптикум в лицах:
Безумством сочащая брань
Всесветской толпы, — как «святое причастье»
Пред «храмом» убитой судьбы…
Внизу – лишь народ: штормовое ненастье
В преддверии общей беды…
…Одних – отделить. Всем другим – по заслугам.
Кто в клетках – святая печаль…
Осталось простить воеводиным слугам
Стремленье в безвестную даль.
И тем обрести переменную власти:
В народности вящих надежд…
Такая судьба: что кому-то – за счастье,
Другим – откровенье невежд…
Песнь седьмая. Друг мой, единственный…
Друг мой единственный, я уж не тот —
Сколько воды утекло из-под крана…
Я не хожу, как бывало, «в народ»,
Жизнь моя – клетка, безумство тирана.
Помнишь, как мы доверяли мирам
Наши мечты о безудержном счастье?
Нашим исканиям, видно, пора:
Неотвратимая мудрость ненастья…
—
Жизнь нас кидала по разным углам,
Пили и боль, посыпали и солью,
Ночи сомнений вели до утра,
Утро венчало птенцов с новой ролью.
Снова кидались в земной оборот…
Мы забывали на миг неудачи.
Ветром несло на желанный порог,
Чаще – не в цель, возвращались, не плача.
Пусть же судьба сохранит лишь тебя,
Пусть сбережет от ущербности духа,
Мне же – молиться, усердно прося:
Не отобрать лишь чувствительность слуха,
Чтобы услышать победную песнь
Горе – птенца, окрыленного счастьем,
Мне б получить долгожданную весть…
Там – будь что будет, хоть – море напасти!
Я успокоюсь… Душа не нашла
Собственный, ладный мотив ощущений,
Бог с нею! Пусть хоть тобою полна,
Мне же удел – монастырское пенье…
Друг мой единственный, я уж не тот…
Песнь восьмая. Моя печаль сокрыта безразличьем…
Моя печаль сокрыта безразличьем…
Пустое, право, коль саднит мечта –
Порок не сердца: рецидив двуличья,
Когда неверием исполнена душа.
И долог день, и преисполнен болью
За век кручин, утопленных в крови,
За крепь мужчин во исполненье воли
Вражды соблазна… Что ни говори, —
Но пробил час, и все уже постыло:
И шумный глас восторженной толпы,
И запах грёз в порханьи нежных крыльев
Забытой, но воспрянувшей зари…
И странен век, ужели так не просто:
Сознанье счастья от услады дней?
Но бьет набат, и пепел давит грозно
Во суть израненной души моей.
—
Да, болен век, катясь давно к закату,
В пучину неизведанной судьбы…
Осталось думы лишь сложить на плаху
Истерзанной, бессмысленной мечты!
Песнь девятая. Последняя.
Я лишь острее почувствовал грань:
Снова виток. И расплавлены бронхи!..
Сладость падения! В лёгких – метан.
Умерли сны… На релизах – ОКОНХи…
В очередь, сукины дети! Стоять!..
Слезоточивость заправит толпою.
Жизнь на земле, как походная б…дь,
Где-то в обозах служила со мною.
…Я растворился в людской суете,
Мерою став заскорузлости чванства.
В этом стремлении – суть фуэте
В рампах судьбы: сцена… грязные танцы…
Мы все стажёры безумного сна,
Что управляется пьяным монтёром:
Где-то за гранью слепого окна
Нам уготована страсть волонтёров…
Эпилог.
Осенние сны, как услада печали
Уставших от боли ранимых сердец,
Меня покорили: безбрежностью дали,
Желанием счастья. Я выбрал свой крест…
И вечный восход на святую Голгофу,
Знамением смысла саднящего дня,
Меня наведет на заветную строфу,
Что кровью исторгнет судьбу из меня.
И тем обретусь неизбежностью смысла
Прихода весны сквозь заветный черёд.
Сквозь холод души и неискренность мысли,
Отпетой безмерностью сущих грехов…
Ноябрь — декабрь 2005, январь 2006
