Второе сожжение


Второе сожжение

«Тот, кто есть, посылает меня;
тот, кто есть, говорит таким образом».

Джордано Бруно «О причине, начале и едином».

Деревья покрылись чернотой, и ветки превратились в когти ревущего под ветром лесного зверя. Зверь пытался исцарапать небо, но не мог, и злился, и рвался от земли. А небо спокойно вело себя под когтями и готовилось к ночи. Небо знало, что небу ничто не может повредить. Утром деревья успокоятся, хотя для неба это не пройдёт бесследно — останутся тёмные пятна, как синяки под глазами, но и они скоро пройдут.
Зима с ветром, — подумал Инспектор, и ушёл от окна. Почему этим делом должна заниматься прокуратура? Это же не убийство и не политические разборки. Значит, все-таки политика? А почему нельзя было подождать до утра? Почему обязательно нужно было испортить ужин? Темно-красное вино из дружественной Италии, если этикетка не лжёт, и курица из родной деревни жены. Даже вина не попробовал! Надо было ответить, что сегодня его законный выходной, и вообще он слишком пьян, чтобы идти на работу. Но, Инспектор не мог солгать, иначе никто и никогда не назвал бы его Инспектором. Вежливый и аккуратный, всегда с тщательно подстриженными и отполированными ногтями Роберт Беллармин — Следователь по особо важным делам. На блатном жаргоне — Дворник, а в прокуратуре прозванный Инспектором за ногти и такой же красивый и отполированный подход к каждой букве закона.
Какой-то идиот подпалил памятник Джордано Бруно. Если уж и палить, так лучше не памятник, а Государственную Думу. Хотя, конечно, того, кто подпалит Государственную Думу, вряд ли назовёшь идиотом. А по этому инквизитору наверняка плачет психушка, и зачем его притащили в прокуратуру? Инспектор вообще не любил памятники, а тем более этим, — атеистам из Рима, или не из Рима, какая разница? Зачем ему поставили памятник в Москве? Мэр не атеист, а может просто отмыл деньги и заодно подыграл коммунистам? Да и кто сейчас об этом задумывается? Атеист, не атеист? Кто победил на выборах, тот и ставит памятники. Они думают, что могут и зиму запретить и солнце остановить.
Стук в дверь прервал размышления Инспектора.
-Войдите.
-Преступник доставлен, товарищ следователь, — в дверях показался человек в защитной форме.
Зачем прокуратуре защитная форма? — подумал Инспектор, и сказал,
-Не преступник, а задержанный. Введите.
В кабинете Инспектора появился худенький человек небольшого роста в грязном длинном пальто. Большие карие глаза и бледное лицо в кровопотёках. Когда-то белый стоячий воротник рубашки напоминал старый бинт, которым перевязали раненую шею. Похож на католического священника, — подумал Инспектор. А почему похож? Может быть потому, что раньше я никогда не видел католических священников, вот так вживую.
-Он что буйный? — спросил Инспектор.
-Нет, товарищ следователь. Так, немножко руками помахал, но мы сказали ему, что он не прав.
-Снимите с него наручники, и можете быть свободны.
-Садитесь, пожалуйста, — сказал Инспектор, когда человек в защитной форме ушёл.
-Благодарю вас, — ответил худенький человек, присаживаясь к столу.
Инспектор сел за стол, оказавшись напротив худенького человека, и достал бумаги с протоколом допроса.
-Ваше имя? — спросил Инспектор.
-Я уже говорил. А, ну да, у вас принято всё повторять. Моё имя — Андреа Морозини.
-Вы итальянец?
-Да, — Морозини болезненно пошевелил левым плечом.
-Что, плечо болит? — спросил Инспектор.
-Немного. Ваши, как их называют, омоновцы, поработали. Надо же, таким словом назвать палачей. Такое может быть только в России.
-Во-первых, не палачей, а тех, кто призван защищать граждан Российской федерации от произвола таких, как например, вы. А во-вторых, чем вам не нравится слово ОМОН?
-А вы знаете, что означает…по-русски это звучит как аминь?
-А вот вы о чём. Не нравится созвучие. А, кстати, у вас что, все в Италии так чисто говорят по-русски?
-Я родился в Москве.
-Да? — взгляды Морозини и Беллармина встретились, но не сожгли друг друга.
-Вы давно живёте в Италии? — спросил Инспектор.
-Давно. Двадцать пять лет. Уехал по религиозным убеждениям.
-А в Москве вы учились?
-Да, я окончил институт имени Губкина. Керосинку, — Морозини улыбнулся.
-А памятник Бруно вы тоже керосином облили, прежде чем поджечь? — спросил Инспектор, доставая пачку сигарет.
-Бензином.
-Вы думаете, что бронза хорошо горит?
-Не в этом дело.
-Вы курите? — спросил Инспектор.
-Нет.
-Так в чём же дело, если не в этом? — Инспектор убрал пачку с сигаретами.
-Вы курите, пожалуйста, — сказал Морозини, — я спокойно переношу табачный дым.
-Я потерплю. А вы не ответили на мой вопрос.
-Сегодня семнадцатое февраля.
-Ну и что?
-В этот день на Кампо ди Фиори сожгли Джордано Бруно.
-Где сожгли?
-Это площадь Цветов в Риме.
-И вы решили повторить подвиг инквизиторов? — спросил Инспектор.
-Я понимаю вашу иронию, но не в этом дело.
-Но, я здесь и нахожусь для того, чтобы разобраться в этом деле, а вы уже второй раз произносите, что дело не в этом. Может, прекратим словоблудие? — Инспектор встал из-за стола, посмотрел в окно, и подумал о курице.
-Вы хотите есть? — спросил Морозини.
-С чего вы взяли? — Инспектор вернулся за стол.
-Я прочитал это в ваших глазах, — ответил Морозини.
-Ерунда. Я в это не верю. Вы, наверно, тоже хотите есть?
-Нет, — Морозини потрогал больное плечо, — я могу долго обходиться без пищи.
-Андреа Морозини? — спросил Инспектор, — зачем вы пытались поджечь памятник Джордано Бруно?
-Потому что я хулиган.
-Почему вы решили хулиганить в Москве, а не в Риме?
-Я же сказал — я хулиган, и решил, таким образом, отомстить бывшей Родине.
-И при этом совершенно случайно проходили мимо памятника Джордано Бруно?
-Да, именно так.
-Ну, хорошо. Вы часто бываете в Москве?
-Часто.
-А где вы останавливаетесь?
-У друзей…, но, гражданин следователь, они не имеют к этому никакого отношения!
-Меня зовут Роберт Эдуардович. За своих друзей вы можете не беспокоиться, если они действительно не имеют к этому никакого отношения. Скажите, Морозини, а где живут ваши друзья?
-На Юго-Западной.
-Значит, на Юго-Западной ваше хулиганское внимание ничего не привлекло. Нужно было ехать минут тридцать, только на Метро, да ещё с канистрой бензина, так?
-Вам это будет трудно понять, — Морозини опустил на стол Инспектора руки с красивыми длинными пальцами и тщательно отполированными ногтями.
Инспектор посмотрел на пальцы Морозини, и спросил,
-Почему?
-Потому, что вы представляете карающий меч правосудия в безбожной стране. В стране, где любая буква закона создаётся только для того, чтобы её можно было выгодно продать.
Инспектор достал сигареты и закурил.
-А вы не противоречите сами себе? Разве Джордано Бруно не был безбожником? Следуя вашей логике, его памятник и должен стоять именно у нас. Уж кого-кого, а хвалить за его сожжение нужно именно Италию. А если и казнить, то тоже только её.
-Италию за это давно казнили. А кто вам сказал, что Бруно был безбожником?
-Если честно, то я об этом мало что знаю, — Инспектор пододвинул поближе пепельницу.
-Если бы кто-то верил хотя бы на сотую часть веры, как верил Бруно!
-И как же он верил? — спросил Инспектор.
-Зачем вам это? — Морозини убрал со стола руки.
Инспектор подумал, что в этом кабинете обычно он задаёт вопросы, и сказал,
-Может быть, и я тоже хочу во что-то верить.
-А вы читали что-нибудь из его работ?
-Нет.
-Тогда всё, чтобы я не сказал, не будет иметь для вас никакого значения.
-Ну, хорошо. Андреа Морозини, я повторяю свой вопрос: зачем вы пытались поджечь памятник Джордано Бруно?
-Я уже отвечал вам, что я — хулиган, и не понимаю, почему моей скромной персоной заинтересовалась прокуратура? Я никому не причинил ни физических, ни материальных страданий, никого не оскорбил. По законам вашей страны мои действия можно квалифицировать, как мелкое хулиганство. Я гражданин Италии. Я заплачу штраф, и меня можно преспокойно депортировать из России. И прокуратура и совесть следователя останутся незапятнанной. Что ещё вам от меня нужно?
-Ну, хорошо, — Инспектор затушил сигарету и взял новую, — тогда ответьте мне не как хулиган следователю, а как Андреа Морозини Роберту Беллармину…
-Как вы сказали? — прервал Инспектора Морозини, — Роберту Беллармину?
-Да, а что вас так удивило?
-Надо же какое совпадение — и фамилия и имя! — Морозини снова положил руки на стол.
-Какое совпадение? — переспросил Инспектор.
-Нет-нет, не обращайте внимания на мои слова. Я готов отвечать на ваши вопросы.
-Хорошо, — продолжил Инспектор, — тогда первый вопрос: за что сожгли Джордано Бруно?
-Это не простой вопрос. Вернее, на него нельзя дать однозначный ответ.
-Дайте неоднозначный.
-Хорошо, я попробую. «…я влюблен в одну, и благодаря ей я свободен в подчинении, доволен в муках, богат в нужде и жив во смерти…». Так писал Джордано Бруно.
-Если это о женщине, — сказал Инспектор, — то такому мужчине можно только позавидовать.
-Это не о женщине и не о мужчине. Это об истине. Истина не мужчина и не женщина, истина это и есть Бог.
-Истина не мужчина и не женщина, — повторил Инспектор, — получается, что Джордано Бруно был влюблён в Бога?
-Именно так.
-Тогда непонятно, где здесь противоречие? Разве священники того времени, да и вообще всех времён, не любят Бога?
-Нет. Тот, кто боится Бога, не может его любить. Тот, кто боится Бога, убивает того, кого боится.
-А как же говорят: «Побойся Бога!»?
-Это глупость. Тот, кто так говорит, на самом деле ни во что не верит.
-Тогда почему Бруно считается атеистом?
-Те, кто так считает, не понимает Бруно. Безбожники вытащили из его работ то, что им выгодно, а то, что они не поняли, оставили так, как будто этого и вовсе не было.
-А что вытащили? Например?
-Материю. Бруно употреблял это слово для объяснения законов мироздания. Это очень удобное слово для безбожников. А у Бруно безбожник и материя не соотносятся друг с другом. У Бруно материя имеет два состояния: телесное и бестелесное, и существует материя при условии взаимной любви этих состояний. Католики во главе с папой поняли это, и страшно испугались, и сожгли собственный испуг.
-Католики? — переспросил Инспектор, — и это говорит католический священник?
-Да, я католик. Но, как писал Лука: «… не Тот же ли, Кто сотворил внешнее, сотворил и внутреннее?»
-Лука, евангелист?
-Да. А Бруно подверг сомнению догму о том, что Иисус — единственный сын Бога. А знаете почему? Потому что каждый человек — сын Бога. Бруно говорил, что однажды воплощённое Слово, не может быть воплощено повторно. Для большинства людей Бог — это внешнее, так удобнее, а для Бруно это внешнее не может быть отделено от внутреннего. После того, как Бог сотворил Слово, Он умер, — это и есть истина.
-Но, раз Бог умер, значит Бога нет?
-Именно поэтому Он есть.
-Я вас не понимаю, Морозини.
-А что тут понимать? Так всё устроено в жизни. Смерть означает переход в другое состояние. Чтобы получить вино, убивают виноград. Но, виноград воскресает, когда удобряют землю. Именно поэтому Бог и умер, чтобы начать жить.
-И за это убили Джордано Бруно? — спросил Инспектор.
-Его восемь лет держали в подвалах инквизиции, — продолжал Морозини, — пытали и изучали его работы, чтобы хоть как-нибудь возразить. Но, так и не смогли.
-Допустим, что вы меня убедили. Повторяю, допустим, но, католики, как и православные не подвергают сомнению тот факт, что Иисус — сын Бога. Как же вы можете называться католическим священником? О чём же вы говорите с прихожанами?
-Я рассказываю им о Боге, я — священник, а людям нельзя без Бога. Авраам, Будда, Иисус, Магомед, — это не имеет никакого значения, потому что истина одна.
-У меня к вам последний вопрос, Андреа, — Инспектор встал из-за стола, — почему вас так удивило моё имя и фамилия?
-Роберто Беллармино — генеральный инквизитор, огласивший приговор Джордано Бруно.

Послесловие.

Инспектор пришёл домой, и съел свою курицу и выпил вина от дружественной Италии. Андреа Морозини заплатил штраф и был депортирован из России. А лесному зверю надоело царапать небо, и он успокоился. Только всё это выдумка, потому что в России никогда не было памятника Джордано Бруно.

Добавить комментарий