Свобода выбора вины

Я вышел на улицу и чертыхнулся. За ночь пространство и время снова поменялись местами.
Вместо автобусной остановки был берег южного моря. Мимо пыхтя клубами чёрного дыма проплывал броненосец. На палубе под красным знаменем бузили матросы.
Оставалась слабая надежда на нейтринный компас. Этот доисторический антиквариат часто сбивался, а порой и вовсе безбожно врал. Абсолютно не краснея.
Я повернул по стрелке, и в это мгновенье меня шмякнула по голове кошка, возможно, это была ворона, но очень похожая на кошку.
Прямо посреди пыльной грунтовой дороги сидел смуглый факир и ожесточённо дул в свою дудку. Но резиновый шланг, свёрнутый в бухту, только покачал хвостом и окатил факира струёй холодной воды.
— Ах ты, Вишну, твою мать! – погрозил ему кулаком факир.
Я рассмеялся и провалился в глубокую яму. Но яма вывернулась наизнанку, и я выкатился обратно.
Обратно – в подземный переход. Стрелка компаса настойчиво указывала направо. Справа в меня уткнулся инвалид на трёх ногах.
— Дай сто рублей, я тебе волшебное слово скажу, — прошепелявил инвалид.
— Да знаю я – пожалуйста!
— Вот гнида! – огрызнулся инвалид и захотел меня пнуть, но его крепко приложил асфальт.
— Убогого бьют! – истошно закричала торговка арбузными грудями, которые она везла на тележке.
— Гдэ бют? – лезгинкой подскочил ненавязчивый кавказец с кинжалом в зубах.
Внести свою лепту в установление справедливости сбежалась огромная толпа. От весомых проявлений благородства меня спас юркий милиционер.
Вежливо расталкивая толпу резиновой дубинкой, милиционер, схватив меня за шиворот, и доставил в участок.
На участке в шесть соток стояла большая будка крытая старыми погонами.
— Некрасиво, — произнёс милиционер и любезно усадил меня на стул. Затем взял какую-то банку с вонючей пастой и стал замазывать мои синяки.
У меня непроизвольно отвисла челюсть.
— Не удивляйтесь, я раньше санитаром в морге работал, — произнёс милиционер. – Сейчас сделаем из вас конфетку. Любо-дорого хоронить!
Я оттолкнул его и бросился к выходу. Дверь распахнулась и я вывалился в бескрайнее пшеничное поле. Знойное марево поглотило меня, а наглые кузнечики щекотали под мышками.
Двадцать два хлопца в майках, трусах и бутсах, под народную английскую песню, неуклюже косили злаки. Различались хлеборобы только национальностью и номерами на спине.
— Моё поле топтать! Запор-р-рю! – ударил мне в спину картавый голос.
Я обернулся. Небритый человечек в ермолке сотрясал кулаками воздух и брызгал слюной.
— Ату его, однако! – заорал он.
И аграрии с косами наперевес бросились на меня. Стрелка компаса указывала в противоположное направление. Я рванулся туда как реактивный истребитель на форсаже.
Только я набрал крейсерскую скорость как сорвался с косогора и покатился вниз.
Остановился я, наткнувшись на чью-то волосатую спину. Пять потных голых мужиков стояли и тяжело дышали. На широкой кровати лежала пышнотелая блондинка и плотоядно улыбалась.
Я со страхом понял, что из одежды у меня только компас.
— Так, снимаем пятый дубль. И поциничней, что это за групповое изнасилование? Не верю! – произнес черноволосый толстяк с похотливыми губами.
— А деньги? – почему-то спросил я.
— Деньги?! – взорвался толстяк, отдалённо похожий на какого-то назойливого депутата. – Я снимаю высокохудожественную сцену! Вместо того, чтобы вживаться в образ какой-то…
Компас у меня в руках задребезжал и ударил кинодеятеля в лоб.
И я уже шёл по железной крыше, продуваемый всеми ветрами и бесцельно сталкивал лунатиков вниз.
Лунатики просыпались и весело матерились.
Но лунатики внезапно закончились – я уже походным шагом двигался по парадной стороне провинциального проспекта. С недоумением я взирал на заснувшую стрелку компаса.
Из подворотни выбежал большой лохматый пёс.
— Что не работает? – участливо спросил он.
— А разве собаки разговаривают? – опешил я.
— Дурак! Я не собака, а лошадь! – и цокая подкованными лапами странное создание умчалось фривольной рысью.
Тут я вспомнил, что забыл заправить компас горючим. Я влил в него пузырёк синего денатурата.
Компас икнул и стрелка ожила.
Канализационный люк оказался выходом к высокой трибуне президиума. Я одёрнул френч, вынул изо рта трубку и тыча ей в зрительный зал сурово растопырил усы.
— Когда нэкоторые грамотэи, мы редко, но цэлко…
Тут трибуна стала подниматься вверх и обратилась лифтом. Лифт был старый и скрипучий, он ехал долго и нудно. Когда в него вошёл седой одноглазый кондуктор в треуголке я уже выкурил свой билет.
— Не хорошо, — сказал кондуктор и пробил мне компостером ухо.
Больно не было, только щекотно. Я чихнул.
Компас раздулся и превратился в самокат, отталкиваясь стрелкой от земли, он помчался прочь. Я еле успел на него вскочить.
Не прошло и мгновенья как я верхом на компасе врезался в огромные чугунные ворота с львиными мордами. Морды отвернулись и за распахнувшимися воротами стоял мой начальник. Его огромный багровый нос, словно бриллиант, переливался на солнце.
— Ну, что опять опоздал? – грозно спросил он, покручивая в руке кнутом. Другой рукой он старательно прятал за спиной пакетик с пряниками.
Компас сжался от ужаса и прыгнул мне в карман.
— Всё, Кузнецов допрыгался, не видать тебе премии как своих ушей!
Я поджал уши и успел заметить, как за угол шмыгнула моя новенькая хрустящая премия. И тут я подумал, возможно, завтра, я успею придти на работу вовремя. А может лучше купить себе новый компас?

29.04.2006. Москва.