Глава 8
Эмилия понимает, что ни её никто не понимает, ни она никого не понимает
Эмилия, как настоящий исследователь, решила не полагаться на информацию из вторых рук – СМИ – а поговорить с людьми. Сначала она поделилась планами с отцом, и тот её идею полностью одобрил, предупредив, что она взялась за сложное дело. Из учебников и лекций по истории она знала, что все жители Республики боятся агентов СОЧ и МВД, но страх этот они прячут глубоко и могут даже его не ощущать сознательно. Из-за него они опасаются высказывать свои истинные мысли, сами этого своего опасения не чувствуя. Кроме того, настолько головы жителей Черноземья забиты, что невозможно их ни в чём убедить и всякие идеологические споры с гражданами бессмысленны и даже опасны: граждан научили ставить сложные вопросы. Впрочем, есть и диссиденты, и это люди, с которыми стоит беседовать: они к власти и идеологии относятся критически. Эмилия, правда, понятия не имела, как ей таких людей встретить, но надежды не теряла: настоящий специалист (кем она собиралась стать) всегда найдёт выход из затруднения.
Поразмышляв немного, решила представляться студенткой-журналисткой УДН, которая собирает материал для статьи. Кое-какие вопросы она продумала заранее, в целом же решила действовать по интуиции. Она перебрала свой гардероб и оделась так, чтобы как можно меньше походить на иностранку и соответствовать «легенде»: майка, лёгкие джинсы и кроссовки-трансформеры. Поразмыслив немного, заказала по доставке футболку с гербом УДН на груди и девизом на спине и надела её вместо майки. В спортивную сумку положила дикто-видеофон, блокнот со стилосом и отправилась беседовать. Эмилия решила опросить людей трёх возрастных (молодёжь, средний возраст, ста-рики) и разных социальных групп.
Начать она решила с пожилых людей: был день, молодёжь находилась на занятиях, а люди среднего возраста – на работе. Только пенсионеры могли отдыхать. Эмилию сначала удивляло, как это так – в час дня на улицах очень мало ровесников и детей? Потом ей объяснили, что таким образом здесь построено обучение, что прогулы и пропуски без уважительной причины осуждаются как бесполезная трата времени.
Эмилия отправилась в центральный парк – там было излюбленное место встреч пожилых людей. Погода стояла приятная – солнце греет, но не печёт, самое лучшее время, чтобы поболтать с приятелями на свежем воздухе. Стариков и старух в парке действительно было пруд пруди. Они явно делились на группы по интересам: Эмилия прошла мимо столов и скамеек, за которыми сидели шахматисты, шашечники, игроки в нарды, го и прочие интеллектуально-развлекательные игры. При этом никакого этнического разделения не наблюдалось, а играющие переговаривались как на русском, так и на прочих республиканских языках. Девушка с удивлением узнала, что старики увлекаются тем же, что и молодёжь. Так, немало было здесь этнистов в национальных одеждах и даже экстремалов! Последние смотрелись забавно в специальных костюмах, обтягивающих небезупречные тела, и довольно-таки неуклюже выполняли те или иные простые элементы программ. Были тут музыканты, поэты, писатели – эти делились своими произведениями с теми, кто желал слушать. Множество людей читали или разговаривали. Бабушки и дедушки выгуливали животных и маленьких детей.
Все они так благопристойно смотрелись, такими казались интеллектуальными и чистенькими, что Эмилия в кокой-то момент решила: они – экспонаты выставки. И возможно, вход сюда как-то регламентируется, чтобы не портить вид парка.
Она стала присматриваться к людям, выбирая тех, кто казался более открытым и общительным. Первые несколько фраз она уже подготовила. Пришлось ей немного побороться с робостью: мнимая журналистка стеснялась подойти и завести нужный разговор. Наконец решилась, подсела к дедушке, который, наверное, её отцу по возрасту годился в папы. Он сам с собой играл в шахматы. Эмилия стала наблюдать за игрой.
-Сыграть со мной хочешь, милая? – Старик сам с ней заговорил.
-Нет, спасибо. – Как продолжать, она не знала.
-А что ты не на занятиях? Мои правнуки вот как ушли в полдевятого, так и учатся.
-Я выполняю задание. Меня зовут Эмилия. Я учусь на журналистку. Можно, я у вас возьму интервью?
-Конечно.
-Как вас зовут?
-Валентин Евгеньевич.
-Вы смотрели новости? Я бы хотела поговорить о главной теме дня.
-Это ты про убийство, что ли?
-Да. Что вы думаете об этом юноше?
-Жалко парня. Мог бы жить да жить. Да вот не судьба.
-Вас задела эта история?
-Спрашиваешь! Конечно! Ведь на его месте мог кто-то из моих правнуков оказаться!
-Значит, вам его жалко?
-Безусловно. Не то чтобы я от жалости плакал, но жалко, конечно. И где гарантия, что моей семьи это не коснётся? Нет такой уверенности!
Эмилия вдохновилась беседой. Она нашла человека, который думал так же, как и она сама – то есть в полном соответствии с идеалами демократии.
-А что нужно сделать, чтобы у вас появилась уверенность в завтрашнем дне?
-Уверенность в завтрашнем дне у меня есть! – Старик как-то странно посмотрел на девушку. – Ты иностранка?
-Да. – Эмилия поразилась проницательности мужчины: она говорила без акцента и внешне, как ей казалось, не отличалась от жителей Республики. – А как вы узнали?
-По лицу. Иностранцев всегда видно. А раз ты иностранка, то тебя наша страна интересует. Так вот, про уверенность в «завтра». Я точно знаю, что у меня всегда пенсия будет такой же, как сейчас, что я всегда буду жить в своём доме, что я всегда смогу покупать нужные продукты и вещи, и что цены на них не изменятся. Но вот я не уверен, что к моему внуку или внучке не привяжется какой-нибудь пьяный иностранец из-за расовых предрассудков! У моего внука жена – мулатка.
-А-а, так вы говорите про убитого юношу! – Тут до Эмилии дошло, что несколько ошиблась она, трактуя слова пенсионера. – Я вас не совсем верно поняла. Могу ли я узнать, что вы думаете об убийце?
-А что можно о нелюдях думать! Вот про правительство я думаю! Пляшут под чужую дудку! Если б приняли закон о биокарте, такого бы не случилось!
— Валентин Евгеньевич, вам совершенно не жаль Никиту Телякова?
Этот вопрос так удивил пожилого человека, что он расширил глаза и даже рот приоткрыл, сделавшись на миг комичным.
-Это АТ-то? Да ведь он человека убил!
-Но это было непреднамеренное убийство, это убийство по неосторожности!
-Точно, иностранка! Эмилия, не бывает непреднамеренных убийств!
Тут уж удивилась девушка:
-Как – «не бывает»?
-А так. Кто не имеет желания причинить другому боль, кто к своей работе относится добросовестно, от того другие люди никогда не пострадают. Допустим, ты работаешь в химической лаборатории с опасными реактивами. Ты точно знаешь, что их сливать нужно в специальную изолированную от канализационной сети раковину, иначе могут пострадать окружающие. Неужели ты будешь лить всякую дрянь куда угодно? Например, в реку? Или случайно в графин с питьевой водой? Нет, ты выполнишь все инструкции! Потому что если кто отравится, виновата будешь ты! А про АТ и говорить нечего: он имел против убитого парня злой умысел, да ещё и не помог упавшему.
-Спасибо вам за ваши ответы, Валентин Евгеньевич. – Эмилия получила нужную информацию и решила откланяться. – До свидания.
-Всего хорошего. Желаю тебе написать хорошую статью.
Беседой девушка была несколько разочарована: она надеялась, что уж пенсионер-то, человек с громадным жизненным опытом, не будет одурманен идеологами Республики. В планы мнимой журналистки входило опросить человек десять — пятнадцать. Этим она и занялась.
К концу дня она успела поговорить ещё с двумя пенсионерами – одним весьма либеральным дедушкой и двумя пожилыми дамами (все они оказались весьма многословными). В нескольких кафе взяла интервью у служащих и рабочих средних лет, а также у пятерых студентов. Результаты были одинаковыми: все до единого опрошенные никакой жалости к преступнику не испытывали, ратовали за жестокое наказание и закон о биокарте. По последнему вопросу были среди прочих радикальные мнения: что надо всех иностранцев по биокарте проверить, а выявленных ненадёжных выслать из страны. Когда Эмилия напоминала им, что травить человека, устраивать на него охоту, как на зверя, негуманно, то получала ответы в стиле: «Наказание должно быть адекватно преступлению и устрашающе!» Все интервьюируемые выражались разными словами, но в одном смысле, а когда Эмилия спрашивала их о жалости к убийце и заводила речь о гуманизме, на неё смотрели, как на умалишённую.
«Ну и общество! Правду в учебниках и газетах пишут! Абсолютно бесчеловечная, антигуманная мораль!» – думала она, возвращаясь домой.
Впрочем, у неё появилась надежда встретиться с человеком, который верно оценивает реальность, может критиковать общество и предлагать принятые в цивилизованных обществах меры. Двое опрошенных Эмилией людей, сами того не зная, дали ей весьма важную информацию и направили в нужное русло её помыслы.
А именно, на её показавшиеся им странными вопросы два человека ей сказали:
-С такими вопросами вам надо к правозащитнику обращаться!
-Но как мне его найти? – Задала она глупый и в высшей степени непрофессиональный для настоящего репортёра вопрос.
-Да по адресной книге или справочной службе. – Ответили ей.
Глава 9
Посол ОСАГЕ колеблется в вере
Пока Эмилия распрашивала граждан Республики и утверждалась в истинности своей веры в идеалы осаговской демократии, её отец испытывал муки сомнения. Посол ОСАГЕ, господин Артур Карр Рифлектинг, которому по протоколу полагалось передвигаться с сопровождением, в одиночестве отправился купаться на реку. У посла был выходной день.
Он поехал общественным транспортом на демисезонный пляж – тот самый, который работал почти с ранней весны до поздней осени и где вода была с подогревом. Казалось бы, подогревать воду в реке – страшный вред экосистеме, но всё было рассчитано так, чтобы свести вредное воздействие к нулю. Сейчас, в начале мая, вода почти не грелась, температура не превышала 18-ти градусов. Пляж содержался на деньги одной из компаний, продававшей телефоны и услуги связи: это был один из видов литургии – траты денег богачей на общественные нужды при снижении или даже освобождении от налогов. Компании, которые заслужили честь «исключительной литургии» – такой, при которой они не платили никаких налогов – считались эталонами экономического гения и примерами службы государству и гражданству.
Посол с удовольствием выкупался в прохладной прозрачной воде, заплывая на глубину к буйкам. До дна, судя по табло дальних от берега реек, было не менее трёх метров, но с поверхности просматривалась чуть ли не каждая травинка. Внизу иной раз сновали довольно крупные рыбины – знаменитые воронежские осетровые. Поголовье рыб, разнообразных раков, водных животных контролировалось. Воронежцы гордились, что воду из реки можно пить, как ключевую, и что тут водятся бобры, выхухоли и прочие водные звери.
Обратно посол поехал на такси. И – чёрт его знает, зачем – специально уронил в машине кошелёк, а затем рассчитался с таксистом при помощи карточки и вышел. В кошельке были наличные деньги, фотография жены и дочери и кредитки с кодами (коды господин А.К. Рифлектинг мог забыть, для чего занёс их в органайзер кошелька). Меньше чем через час бумажник со всем содержимым вернули: в органайзере было имя и адрес посла, хотя и без указания должности. Из-за этого у посла испортилось настроение.
Он работал здесь уже более четырёх с половиной лет – рекордный срок! Обычно граждане ОСАГЕ, где и кем бы они не служили в этой стране, не могли продержаться более трёх лет. Именно в течение трёх лет жизни и работы в Полисной Республике – а здешнее правительство делало всё, чтобы иностранцы не могли жить замкнуто – сограждане посла имели все шансы стать неблагонадёжными. Они могли начать сомневаться в главном – что Республика суть государство тоталитарное, антидемократичное, бесчеловечное и жестокое. Попытки свести к минимуму общение осаговцев с жителями полисов ни к чему не привели: это было непривычно прежде всего ядру ОСАГЕ – американцам. А именно американцы из США составляли большинство ОСАГовского посольства и компаний. Были даже случаи, когда граждане ОСАГЕ оставались в ЧПР навсегда. Эти вопиюще чудовищные явления объявлялись в ОСАГЕ либо предательством идеалов демократии, либо «активным и агрессивным промыванием мозгов». Постулировалось, что по собственной воле в Чернозёмной Полисной Республике иностранцы с цивилизованного Запада никак не могут остаться. Чтобы исключить эту опасность, в помощь работающим в ЧПР гражданам ОСАГЕ была введена должность психоаналитика. Граждане самой свободной в мире страны обязаны были еженедельно посещать своих пси-докторов. В зависимости от выполняемой работы и должности размер психоаналитических групп различался, но в любом случае не превышал 12 человек. Специалисты по душевному здоровью заботились о психической нормальности подопечных: следили, чтобы те не сомневались в абсолютной тоталитарности Чернозёмной Полисной Республики, безусловной демократичности и правильности всех действий родины — США.
Посол, который был примером замечательных достижений в политике, мучился ненужными раздумьями. Вред их он осознавал, но выбросить опасные идеи из головы не мог. Дело осложнялось уверенностью господина Рифлектинга в том, что его психоаналитик – болван и остолоп. Около полугода назад тот сменил своего предшественника, пожилого доктора Олбрайта. Новый пси-доктор, Майкл Дайхад (Diehard), был вдвое моложе посла и казался тому ходячим сборником заученных банальностей.
К тому же он производил впечатление человека излишне самоуверенного.
К тому же послу не нравилась его фамильярность.
К тому же внешний вид и поведение врача действовали на посла раздражающе. «Вырядился, тоже мне, первоклассный специалист!» – сердился посол, глядя на одежду доктора. Тот предпочитал джинсы, спортивные туфли и «водолазки» классическим костюмам. Но вид его проще не становился – так и бросалось в глаза, что каждая вещь куплена в дорогущем магазине или же сшита на заказ. Он не умел избавлять посла от колебаний, а потому вскоре лишился доверия. И теперь господин Рифлектинг ни с кем не мог обсудить сомнения.
Он крутил в руках возвращённый водителем такси кошелёк и предавался унынию.
«А может быть, они действуют правильно? Может быть, так и нужно? Успехи огромны: темпы экономического роста – на третьем месте в мире, самый низкий в мире уровень преступности, самая совершенная система образования и здравоохранения. Даже воровства и проституции среди граждан нет! Наркоманов почти нет, пьяниц – тоже, а кто есть, те в большинстве иностранцы».
«Даже чаевые здесь не принято давать! Сервис, как в Японии. А у нас? Мы, самая передовая страна в мире – и уступаем. Может быть, нам есть чему поучиться?
Степени гражданства – разве это так уж плохо? Если человек не заслужил своими поступками и знаниями политических прав, то как же он может голосовать или избираться? И так ли уж плоха возможность добиться упорным трудом всех категорий гражданства?»
«А запрет жениться и заводить детей тем, кто ещё психологически к этому не готов, так ли уж дурен? Пропаганда семейных ценностей, запрет однополых браков – антидемократичны? Был бы у нас такой низкий процент разводов!»
Посол погрузился в меланхолию. Последнее время его раздражало почти всё, что указывало на успешность или самость Республики. Даже отсутствие моды есть попкорн на сеансе в кинотеатре, и то злило посла. «Видишь ли, хрустеть попкорном в кинотеатре – дикость, так как кино – это искусство! Нельзя, видишь ли, одновременно жрать рукой кукурузу и смотреть на страдание героя! Это то же самое, что в музее смотреть картины и есть мороженое, видишь ли!» – сердился мужчина, вспомнив высказывание тринадцатилетнего мальчика-воронежца.
Его раздражало, что здесь служба в армии и в страже – честь, которой множество молодёжи мечтает добиться, да и берут туда только людей достойных, не каждого желающего. Не нравилось ему и само слово «стража»: в нормальном мире это полиция или, как в России, милиция, а тут, смотрите-ка – новое слово выкопали! Да ещё и стражники обязательно должны получить высшее образование по собственному выбору. «Зачем заставлять полицейских учиться в вузах? Что, они от этого лучше станут справляться с обязанностями? А то большинство говорит, как выпускники университетов!» — думал посол. Но от правды не убежишь: не встречал он ни разу ни одного грубого местного полисмена, не слышал ломаной речи. «Ненавижу я эту про-клятую республику!» – несколько раз подряд сказал себе посол.
Он позавидовал дочери: та уж точно не отравлена проживанием в этой проклятой стране!
«Надо проситься в отставку. Я дольше вряд ли смогу тут выдержать» – пришло ему в голову.
продолжение следует
