OGGI
#
Сегодня за чахлыми деревьями вдруг обнаружилось бледно-голубое небо. Засияло солнышко, повеяло откровенным бабьим летом, значит еще не конец. Жизнь наладится. Непременно! Только ветрено очень. Размазанные цикломеновые облачка так и снуют. Пускай. Четыре дня подряд за окном висела одна непроходящая сентябрьская муть. А чтобы разогнать болотный петербургский сумрак нужно очень постараться. Очень.
А чтобы разогнать кровь по жилам утренней сорокапятилетней женщины нужно постараться ничуть не меньше. Наклоны, махи, приседания, упор лежа, — пот заливает глаза! Но Тамара Дмитриевна не сбавляет темп. Бороться и искать – ух. Найти и не сдаваться – черт. Хрустит, хрустит левый плечевой сустав. Трещит и хрумкает аки горсть орехов в мозолистом кулаке ресторанного вышибалы. Соли! Раньше казалось, будто подобные недуги прерогатива заплывших и опухших Марь-Иванн с первого этажа. И вот лихие времена артритов и радикулитов вплотную приблизились к порогу собственной квартиры.
Тамара Дмитриевна вздыхает: сколько же ей осталось? В смысле, оставаться женщиной? Быть полноценной обладательницей упругой попки, стройных ног и подтянутого животика?
Cекс нашу Тамару Дмитриевну совершенно не интересует. С некоторых пор. Можно сказать – с недавних. А можно, – с тех самых, когда любящий муж легко и непринужденно сменял их добротные двадцатилетние отношения на молоденькую двадцатилетнюю любовницу.
Раз-два, раз-два, еще наклончик, и еще, и еще…. Скачут вверх-вниз уродливые желтые многоэтажки печально знаменитой 137-й серии. Вместе с ними старательно подпрыгивают сморщенные верхушки отмороженных деревьев и меленькие фигурки разноцветных человечков. Человечки суетливо перемещаются по асфальтовым дорожкам.
Сущие муравьи, думает наша физкультурница, покровительственно разглядывая мелюзгу из большого панорамного окна. Вот говорят: объективная реальность! А ведь голову можно дать на отсечение, что и небеса, и тучки скачут сейчас супротив ее персонального окошечка то вниз, то наверх, прихватив для большего почета кортеж из фонарных столбов. И данность сия преподнесена в ощущениях настолько подробнейшим образом, что поверить в нее охота сразу, без сомнений, терзаний и прочих высоколобых «не верю». Не веришь, значит? Сходи, полечись.
Утренний комплекс занимает уже целых сорок минут. Начинала-то она с легенькой разминки, — минуток в пятнадцать, не более. Затем прибавляла, потихоньку, полегоньку, сегодня минутка – завтра другая. И вот так, постепенно, вошла во вкус. Теперь даже и представить невозможно, что еще совсем недавно было по-другому. Приятно осознавать, что все делала правильно.
Она всегда поступает правильно. Всегда и во всем. Она прекрасная мать, чудесная хозяйка, красивая женщина и, кроме всего прочего, отличный работник. Требовательный, исполнительный, невероятно дотошный. Словом, настоящий главбух. За ней – как за каменной стеной. Даже сам шеф повторяет это неустанно. Приятно, черт возьми. Хорошо, когда тебя ценят. Плохо, когда ценят только как специалиста. Как женщина она никому не нужна.. Странно, скажите вы. Такая чудесная, такая сексуальная — и не нужна? Но почему?
Да потому, что все мужики – козлы. Даже говорить, даже думать о них неприятно. Два позыва, две цели в этой жизни: залить глаза и потрахаться. Ее бывший муж, кстати, не является исключением. Увидал кругленькую попку, учуял запах молодой самки, — и тут же передал пламенный привет. Эх, взять бы в руки садовые ножницы и – чик,чик,чик!
— Хек! Хек! Хек! – Тамара Дмитриевна наносит серию заключительных ударов в пустоту и сбрасывает потную футболку на пол. Пора переходить к водным процедурам.
Завтрак: простой, быстрый, диетический. Лучше всего проходят детские кашки. Овсянка, рисовые хлопья, рожь с пшеничкой. Варить их следует без молока, масла и сахара. Огромнейшая польза для организма. Неоценимая. И никакого кофе! Раз в неделю она позволяет себе выпить чашечку. Но только один раз, в субботу. Выходной есть выходной.
Надо устраивать себе маленькие праздники. В остальное же время – ни-ни.В наш век повсеместной интоксикации достаточно и влияния окружающей среды. А ей еще Катьку ставить на ноги предстоит.Кому будет нужна ее родная кровинушка, если не дай бог чего? Уж во всяком случае, не этому любителю нимфеток. И не его сумасшедшей мамаше, определенно. Тоже мне, бабушка, называется! Подарит шоколадку раз в квартал и жаждет за это любви и обожания. Ну, не смешно ли?
Тамара Дмитриевна торопливо накладывает на лицо очередную порцию тональника, взбрызгивается лаком и нежно проводит за ушами указательным пальчиком: духи должны наноситься только на кожу. Эту нехитрую истину она усвоила с детства. И еще одно: духи должны быть дорогие. Очень дорогие. Можно экономить на чем угодно, но только не на духах. Нет денег – не покупай никакие.
Когда-нибудь это осознают и все прочие окружающие. Только вначале они осознают, что нужно еще и мыться. Да-да-да, Тамара Дмитриевна верит. Настанут, наступят и такие счастливые времена. Талдычат, понимаешь ли, талдычат этому демосу о том, что надобно умываться по утрам и вечерам, и никакого толку.
Где она, пресловутая русская любовь к чистоте? Где все эти историки-исследователи, воспевающие вековые славянские леса, вкупе с банными культами и противопоставляющие нашу благодать завшивевшей и зловонной Европе? Засунуть бы вас, родименьких, в общественный транспорт. Да поутру. А еще лучше – в метро. Чтоб занюхать, значится, русский дух. Ощутить, как именно этой самой Русью пахнет. Проверить эмпирическим путем свои кабинетные сентенции.
Ежедневные поездки в метро являются для нашей героини настоящим испытанием. Многоуровневым аутотренингом с непредсказуемым исходом. Представьте: темное и промозглое утро. Над кишащей толпой виснет плотное облако злобного пара. Угрюмые мужчины бесцеремонно отпихивают вас от заветного эскалатора своими широкими плечами, вслед за ними, громыхая тележками-убийцами, устремляются несчастные старушки. Под неразборчивые мегафонные вопли радостно сигает через турникеты продвинутая молодежь. Размазанная вдоль поручней слабосильная часть населения медленно обтекает. Подход, фиксация, — уф! Какое счастье, что сегодня я, — в брюках! Значит, под юбку будет уже не залезть. Полапают, конечно, за попку, не без этого, но это, знаете ли, мелочь. Ерунда, не стоящая внимания. Проблемы начинаются тогда, когда залезают в трусы. Или начинают тереться о тебя своим членом. Да еще и пришептывать при этом на ухо: «только дернись, сладенькая, попробуй, только дернись…».
Было в жизни Тамары Дмитриевны и такое. Ничего удивительного. Подобное происходит с каждой женщиной. С каждой женщиной, раскатывающей на метро. Хотите побеседовать про женскую долю? Не хотите? Что ж, это правильно.
От Удельной до Сенной – шесть остановок. А там — рядом. Буквально минут десять пешком. Название фирмы, в которой трудиться наша Тамара Дмитриевна, мы обнародовать не станем. Вдруг да окажется, что действительно существует в Петербурге контора с подобным названием? Кого в наше время интересуют частности? Ненужная детализация лишь замутняет общую картину.
Ну, напишу я сейчас, будто у приветливого гражданина, не далее как сегодня оттоптавшего нашей барышне обе ноги, не хватало двух передних зубов, хотя на самом деле не доставало ему аж целых трех? Что это изменит по-существу?
Или же укажу, что от весьма даже симпатичной гражданочки, воткнувшей книжку под названием «Архитектурные шедевры Мозамбика» непосредственно Тамаре Дмитриевне под ребра, пахло молодым чесночком, в то самое время, когда от нее несло застарелым перегаром?
Легкое приукрашивание действительности только приятно. Оно придает нашей серенькой и недоразвитой прозябалке некий таинственный шик, гламур. Литература отражает жизнь приблизительно в такой же мере, как милицейские сводки – уровень преступности. Шутки неуместны лишь в вопросах, связанных с выплатами денежного вознаграждения.
Бухгалтер с зарплаткой в пятьсот бэ и бухгалтер с ежемесячным денежным содержанием в размере две тысячи у.е., — это две огромные разницы. Большая часть проблем, терзающих вторую, в голове первой даже не возникает.
— Добрый день, добрый день! – Многочисленные сотрудницы бухгалтерии торопливо разбегаются по рабочим местам. В этот ранний час Тамара Дмитриевна никогда не загружает их работой. Пусть поболтают, выпьют кофе, накрасят мордашки, придут в себя, соберутся с мыслями. Что она, зверь какой?
Однако же являться на работу следует вовремя.Придумано так было не нами и с большим смыслом. Явился к девяти, — глядишь, часикам к одиннадцати, уже приобрел какую-никакую работоспособность.
— Тамарочка, здравствуйте! – Брунова из отдела обобщения. Вовремя полегла под шефа и теперь думает, что ее фамильярность позволительна. Вот нахалка! Тамара Дмитриевна холодно кивает выскочке из низов и молчаливо шествует дальше. Невозможно работать. Кругом одни престарелые ловеласы да юные прошмандовки. Как жить?
Возможно, ей следует взглянуть на вещи шире? Одни, понимаешь, расширяют мировоззрение, раздвигают ноги, разевают рот, в то время, как другие сужают кругозор до размеров собственной комнаты, сдвигают чемоданы с вещичками поближе к двери и заглушают рыдания промокшей от слез подушкой. Как в песне: кто-то теряет, а кто-то находит.
— Главному, наипрекраснейшему, наипринципиальнейшему из бухгалтеров – гип-гип, ура!!! – Марья Кузьминична, администратор. Этакий живчик сорока шести лет отроду. Душа компании, певунья и хохотушка. Все знает, все чувствует, все понимает. Эх, Маришка, подруженька ты моя дорогая. Прошло наше время. Отгуляли, отбалдели, отамурничали.
Сколько же это ее Костику? Совсем уже здоровый бугай, учится в университете, работает, молодец, вообщем. Папаша-то его как свалил в девяносто первом в Америку, так с тех пор ни слуху, ни духу. Может, уже миллионер, а может – давным-давно отправился в изумрудные края последней охоты.
Лучше бы и мой отправился туда же, нет, правда. Стоит только вспомнить как этого, сугубо научного сотрудника, колбасило, когда Меченый прировнял его зарплату к двум банкам гуманитарной ветчины. Как же ж мы кричали! Как брызгали слюнками!
Меньше надо было с ним панькаться, уговаривать да убаюкивать. В итоге, тяжелые и неописуемые времена размазня спокойненько перележал на материнской груди, а после, оклемавшись, тут же принялся делать стойки на молодых девок.
Разумеется, она знала. Что-то почувствовала сама, что-то объяснили «добрые люди». У нас ведь с этим просто. В желающих «сообщить всю правду» и «раскрыть глаза» недостатка как не было, так и нет.
Прыгал наш кобелек с девки на девку, с юбки на юбку ну и допрыгался, понятно. Угодил. Ни семьи теперь толком, ни дочери, а что взамен? Любовь до гроба с черноволосой и предприимчивой красоткой?
# #
— Я ему говорю: Ты сапоги для дочери, вообще, покупать собираешься? А он: в планах на этот месяц у меня не запланировано, представляете?
— Ужас. Какие жуткие вещи вы все время рассказываете, Ольга Владимировна! Выходит, у вас полностью отсутствует совместный бюджет?
— Ха! Естественно! Мы ведь еще год назад чуть не развелись. Теперь у нас каждый живет на свои. У него – свои деньги, у нас с дочкой, — свои, отдельные. Правда, на питание и на хозяйство он нам ежемесячно выделяет. Купил телевизор. Машину содержит полностью. Так и живем. Решили сохранить семью ради ребенка. Наверное, это правильно.
— Ой, а я бы так не смогла. Вместе – значит вместе. А так чтоб эта сволочь неблагодарная получала необходимый домашний комфорт, да при этом еще и денежки от меня зажимала?
Каждый обеденный перерыв превращается в дискуссионный клуб по интересам. Наиболее мужененавистническими настроениями отличаются, как ни странно, вполне даже замужние дамы. Это серая мышка Ольга Владимировна; маленькая, толстенькая, со злобным взглядом из-под золотистых очков и неопрятной копной редких волос цвета перепревшей травы. И экономист-Маша; пухлая томная девица с голосом продавщицы пивного ларька и макияжем Элизабет Тейлор.
— Вообще-то, мне на своего как-то уже совсем наплевать, — надменно вещает Лидия Николаевна, ветеранша супружеской койки с тридцатилетним стажем. Любви, конечно, никакой и в помине нету, а куда я от него пойду? Дети выросли, у них своя жизнь, интересная, должно быть, но нам совершенно непонятная! Тоскливо мне, девочки, временами. Работала, старалась, тащила семью. Отказывала себе во всем, а теперь постоянно себя спрашиваю: чего? Чего ради?
— Вот-вот, Лидия Николаевна, вот-вот, — радостно подхватывает Маша. – К чему отказывать себе в удовольствии? Я давно решила, найду себе иностранца, красивого, богатого, сексуального. М-м-м-м, — она мечтательно закатывает глаза. – Такого, настоящего мачо! Мускулистого, черноволосого, с кругленькой поджарой попкой….
— Да где ж такого взять, — близоруко возражает ей Ольга Владимировна. – Такие только в журналах существуют. А еще – в кинофильмах!
— Где взять, говорите? Здесь, у меня. Не отходя от кассы! Полный компутер! Желаете взглянуть? – И Маша, чуточку рисуясь, клацает пальцами по клавиатуре. – Прошу! Мне не жалко! Глядите: вот тут – итальянец. Сеньор Лазони. Джозеф, в смысле, Джузеппе, пятьдесят четыре, метр шестьдесят семь, восемьдесят шесть килограммов, — самый возраст! Это он же, только в плавках, а это – его машина. Очень похоже на Феррари, правда? Да?
Дамочки сосредоточенно склоняются над Машкиным компутером: — Смотри-ка, и вправду, — удивляется Лидия Николаевна. – Смуглявенький! Чисто молдаван! Грудь до чего волосатая!
— Где? Где? Дайте, дайте же и мне посмотреть! – Марья Кузьминична бесцеремонно вклинивается в плотное кольцо разгоряченных женских тел. – Да подвинься же ты хоть чуточку, Филлипок!
Филлипок – это Ольга Владимировна. И ничего не было бы обидного в подобном прозвище (что поделать, ежели фамилия у человека такая – Филиппова!), когда бы не полнейшее соответствие внешнего облика с художественным описанием маргинального мальчика из бестселлера Левы Толстого.
Именно поэтому, Ольга Владимировна зеленеет, багровеет, а взирает на Марь-Кузьминичну прям таки волком, на крайний случай – сиамским котом, но уж никак не меньше.
— Ладно, успокойся. – Марья Кузьминична делает маленький, едва заметный шажок назад. – Чего вызверилась? Короче, быстренько дайте мне посмотреть на итальянского кобеля, и я пойду…
— Тамара Дмитриевна, идите поскорее к нам! Мы тут новых женихов рассматриваем! – Громко зазывает Лидия Николаевна и тем самым окончательно разряжает обстановку.
Все облегченно вздыхают. Тамара Дмитриевна берет со стола очки и присоединяется к коллективу:
— Ну-ка, ну-ка, давайте, показывайте, рассказывайте, где тут женихи? – Очень важно быть доброжелательной, свойской, ироничной. При первой же возможности, руководитель должен напоминать подчиненному, что ничто человеческое ему не чуждо. Во-первых, это скрепляет корпоративный дух. Ну, а во-вторых, позволяет с легкостью получать любую информацию из первых, именно, что – из первых рук.
— А что? Очень даже ничего, — комментирует свой просмотр Тамара Дмитриевна. – Молодец, Машенька. Ого! Да тут у тебя их целый ворох! И немцы, и финны, и морды арабские!
Женщины охают и вздыхают. Маша чувствует себя героиней дня.
— Небось, у каждого брошенные жены да дети, — желчно бормочет Ольга Владимировна. – Плавали. Знаем. Мужик он и есть мужик. Поманили пальчиком – полетел как на крыльях. Им бы только помоложе, посмазливее. Чтоб попа колесом, губки бантиком и колготки в сеточку….
— А жена, при этом, обстирывала и обглаживала, — вторит ей опытная Лидия Николаевна. – Пожрать – повкусней! Поспать – послаще! А видеть во мне женщину вроде, как и не обязательно.
— Пожрать? Макароны! Макароны, девочки, — делится рецептом супружеского счастья Маша. – Макароны, пельмени, замороженные блинчики. Быстро, дешево и сердито. Я своему объяснила раз и навсегда. Здесь тебе, говорю, не ресторан. Разносолы не предусмотрены.
— А Брунова-то, Наташка, опять у шефа в кабинетике прохлаждалась, — осторожненько нашептывает Тамаре Дмитриевне на ухо верная Марья Кузьминична. – Закрылись на ключ и не выходили больше часа.
— И чего?
— Ничего. Потом попалась мне на встречу. Волосики встрепаны, глаза блестят, а щеки – и того больше.
— Щеки?
— Щеки, милая, щеки. Поблескивают себе этак весело, будто отлакированные. Не успела, видать, отмыться после мужика. Как тебе такое понравиться?
— Э-э-э. М-да-а. Не знаю. Не знаю, что и сказать.
— Не знаешь? Да ты с ума, что ли, сошла? Мне, вообще-то, казалось, что Андрей Геннадьевич к тебе неровно дышит. С женой у него – совсем. Не зыркай, не зыркай! Я знаю, чего говорю, поверь. Говорю тебе – совсем. Совсем того. Мармеладно да шоколадно никогда не было, сама знаешь, а теперь он еще из дому съехал. Вот уже вторую неделю ездит из Лисьего Носа. Там у него дом недостроенный, ты, я думаю, в курсе.
— Откуда дровишки?
— Анжелка. Анжелка рассказала, секретарша. И за все это время ни разу ей не звонил, ни разу, представляешь?
— Ну про это-то Анжелка знать не может….
— Зато про другое – может. И я могу. И еще раз тебе говорю: доигралась, наконец, эта курица. И не спорь! Как есть – курица! А ты – спортивная, фигуристая, интересная….
— Ох, Маришка, вечно ты понапридумываешь. Это кто тут спортивный да антересный? Я? А с чего тогда меня муж бросил?
— Ничего я не выдумываю. Ничего. Я тебе дело говорю. А выскочку эту надо как следует проучить. Поставить на место. Ишь чего удумала. Оральница-охальница!
Марья Кузьминична стремительно увлекает Тамару Дмитриевну в ее же собственный кабинет и прикрывает за собой дверь:
— Тамара. Я должна. Я обязана с тобой поговорить. Я все вижу. Андрей Геннадьевич – мужчина вполне достойный и симпатичный. Бороться нужно за свое счастье, глупенькая. Бороться! Понимаешь?
— КА-А-АК! – Этот неэстетичный вопль вырывается из груди Тамары Дмитриевны как бы исподволь, помимо воли. – Как я могу с ней бороться! Если она моложе меня! Почти на пятнадцать лет!
— Ерунда. Выглядишь ты значительно моложе. Это раз. И потом, тоже мне нашла девочку-ромашку. Ты приглядись к ней получше, приглядись! Шкура она истасканная! И больше ничего….
— Зато отсасывает хорошо.
— Ой, я тебя умоляю! – Склонившись над столом, Марья Кузьминична доверительно хихикает. – Кого этим нынче удивишь. А вот приодеться тебе нужно. Да-да, не спорь. Гардеробчик – обновить. Юбочку – покороче. Нахалку – укоротить. Есть тут недалеко один магазинчик….
— Магазинчик?
— Эге ж. В торговом комплексе. ОЖЖИ называется. Па-тря-са-ю-щи-е вещи. Па-тря-са-ю-щи-е. А стоят – сущие копейки.
— Так не бывает, Мариш.
— Держись за батьку, солдат. Заканчиваем в шесть? Ровно в две минуты седьмого встречаемся у выхода. Вопросы?
— Мариш, я не могу. Вот так вот, спонтанно, сразу….
— А кто говорит «сразу»? . У тебя впереди еще цельных четыре часа рабочего времени. Подготовишься, соберешься с мыслями, денежки у тебя есть, я уверена, и даже не спорь, что? Нет на карточке денежек?
— Да при чем тут денежки, в конце-то концов!
— Правильно. Есть. Все, подруга. Это не шутки. Мужа отдала какой-то непонятной лярве, а теперь собираешься уступить еще и Андрея?
# # #
Перебирая на столе дежурные бумажки, Тамара Дмитриевна искоса разглядывает себя в огромное настенное зеркало: нет, ну что это? Какие еще магазинчики! Это же совершенно незапланированные, абсолютно несвоевременные траты! Она собиралась купить Катьке новый монитор. Большой, жидкокристаллический. Порадовать ребенка. А то пялится часами в махонькую пятнадцатидюймовую коробочку, сажает зрение.
Собиралась. Теперь вот – не собирается. Удивительно. Неужели ей по-настоящему интересен Андрей? Ну да, у них, конечно же, «было». Бывало. Даже неоднократно. Командировки, корпоративные вечеринки, банкеты, фуршеты, да мало ли ситуаций, когда….
Словом, когда директор с бухгалтером составляют единое целое, руководствуясь не одними только лишь экономическими показателями. И вот теперь – опаньки. Гипотетический развод с женой. Это с одной стороны. А с другой? Что у нас с другой?
А с другой стороны, товарищи, у нас имеет место быть некая фаворитка Брунова. Так чем же занималась вышеупомянутая гр. Брунова в свободное от основной трудовой деятельности время? На этот вопрос необходимо ответить принципиально, товарищи. Не стоит подыскивать некие обтекаемые формулировки, наводить, так сказать, тень на плетень. Это проституция, товарищи. Больно говорить, стыдно смотреть в глаза. Однако антиобщественное поведение уводит наших женщин все дальше и дальше, вглубь эротический экспериментов, в сторону от семейного очага. И ведут эти скользкие дорожки не куда-нибудь, а в сексуальную пропасть!
Что ж так зацепило? А! Замуж захотелося! Признаемся, признаемся, захотелося, да? Забрезжило-залунявилося?
Стоп. Неужели и вправду? А ведь точно. И мыслишки разные вовсю поперли. Мол, мужчина в таком возрасте долго один не останется, дети выросли, дом полная чаша, фирма. Он еще и акционер, между прочим. Так что женишок – хоть куда. Дружба между ними уже есть, доверие – тоже. Есть даже секс. Правда, эпизодический. Зато, какие крепкие совместные интересы! Уважение! Солидарность!
Почему-то к нему, к Андрею Геннадьевичу. И совершенно никакой солидарности к его жене. Будто бы и не бросали ее саму. Точно так же. Хотя, нет. Вовсе не также, вовсе. Тамара Дмитриевна была для своего мужа идеальной женой. Да-да-да, именно идеальной, заботливой, понимающей, самой лучшей. И такой жены у этого придурка никогда более не будет. Точка.
А вот жена Андрея, — тут совершенно иная песня.ы. Ограниченная, самовлюбленная баба, находящаяся в состоянии перманентного похудания Забыла, дура, что тощая корова — это далеко еще не газель.
Тамара Дмитриевна запихивает под язык маленькую капсулку грандаксина: здорово помогает. Не даром его называют «лекарством для руководителя». И никакого торможения, что характерно! Обычные успокоительные мгновенно оглушают пользователя качественным релаксирующим ударом по условным и безусловным рефлексам, а затем быстренько переводят клиента в стойкое горизонтальное положение. Это как контрольный выстрел в голову: чикс, — и уснули телята.
Уснули девчонки. Не девочки – тоже. Кто спьяну притих, кто забылся в тоске. Одна только Манька под старой рогожей все ерзает страстно в своем закутке. Мечтает она переехать в больницу. Учиться мечтает и мальчиком стать. Но доктор, подлец, не желает жениться и валит! И валит опять на кровать! — Я Ванька, пойми, — говорит ему Манька. – Мне в игры твои надоело играть. На грудь посмотри да на признаки, глянь-ка: «Уляжется снова! И встанет опять!». Возьми лучше, вон, одеяло на вате, коль слишком легка у тебя голова. И трахай его на огромной кровати! Прости, Самуил, — перепутал слова….
Вечно путаешься в этих словах. Пытаешься выразить то, что и так понятно. Да! Ей нравиться этот мужчина! Да! Она не собирается мириться с тем, чтобы ее женскую составляющую окончательно вышвырнули на помойку. Мы еще поглядим, детишки. Увидите, вам понравится. Позы и запахи. Поступки и размышления. Метафоры и намеки. Бледноликая вуаль, приторные волны тошнотворного мускуса, морщинистые дали, — что это, что это, что это?
Сирень, шагрень мигрень, — о, чудодейственная метафизика проникновенного лиризма! Водка, плетка, селедка, — о, саблезубая физика откровенного реализма! Выходит, опиум и подвязка – романтично. А конопля и затычка, — нет?
— Тамара Дмитриевна, — требовательно мяукает селектор. – Приехали из Телеком-Поинт. Андрей Геннадьевич сказал, что предварительные консультации проводите вы. Минут через пять они уже будут у вас. Со всеми бумажками. Удачи!
— Спасибо, Анжела, — Тамара Дмитриевна встает и с улыбкой подходит к маленькому офисному шкафчику: здравствуй, гнусь. Где там наш компетентный главбух? Да вот же, на переднем крае! На переднем краюшке очередного сражения за лишний доллар? Бесполый арифмометр? Банкомат на шпильках?
Ладно. Ла-адненько. Сегодня она покажет им, что такое настоящая самка. Умная, божественная, истекающая соком. Блестящий аналитик и коллагеновый политик. Сейчас. Минутку. Немного поработаю над образом!
Сладострастно улыбаясь своему отражению, Тамара Дмитриевна проворно стягивает с себя колготки, вместе с черными кружевными трусиками, затем усаживается в удобное кожаное кресло и замирает в предвкушении: боже мой! Что за ощущения! Свобода, прохлада, влажность. Добро пожаловать, дорогие партнеры. Мы ведь уже партнеры, верно? Постоянные, надежные, близкие….
# # # #
— Ну? Идем?
— А? Да. Конечно, идем, Мариш. Конечно!
— Э, да тебя не узнать! Анжелка сказала, ты переговоры проводила, чуть ли не с самого обеда. А ты, смотрю, — свежа и весела!
— Как молодой редис, — смеется Тамара Дмитриевна, наслаждаясь никогда невиданной ранее свободой. – Я, Мариш, так тебе благодарна….
— Да за что ж это. Не выдумывай.
— Нет. Ты не понимаешь. Ты не понимаешь, что я сегодня поняла.
И это хорошо, думает Тамара Дмитриевна.
— Слушай, Тамар, ты и впрямь на себя не похожа! – На простоватом лице Марьи Кузьминичны, определенно, проступает удивление. – Будто помолодела. Лет на десять.
— На сто десять, подруженька ты моя дорогая! Сейчас же отправляемся в твои ОЖЖИ, будем покупать там кожжи и демонстрировать свои рожжи. Вперед!
— Колоссально, — бормочет себе под нос озадаченная подруга. – Если бы подобные метаморфозы случились с моим Костиком, я бы тут же решила, что он обкурился. Или даже еще чего похуже, честное благородное слово!
Вот бы и вправду курнуть, думает Тамара Дмитриевна. Значит, слезы – это фотогенично, а сопли – неприлично? Кто так решил? Кто сказал, будто мир полон необнаруженного значения? Полноте! Все необходимое мы в состоянии обнаружить в себе сами. А внешний мир – не более чем дуновение ветерка между ног. Он может принести с собой облегчение, но никак не оргазм. Правила, в них все дело. Правила в наших головах. Кусок кружевной тряпки, капля расфасованной духоты из стеклянного флакончика, стихотворные междометия, — сколько суеты, маеты, фетишизма….
— Ну вот, сейчас с эскалатора, и направо, — Марья Кузьминична целеустремленно приближается к объекту. – Смотри, Тамар. Какое оно все лиловенькое!
— Симпатично, — соглашается Тамара Дмитриевна, и они входят в сверкающий женский рай. Из бесчисленных и аккуратненьких мегафончиков струится отрешенный ненавязчивый саунд. – А шмотья-то, шмотья! Настоящий склад. Катакомбы!
— Ничего, сейчас нам помогут. Девушка, — возвышает голос опытная Марья Кузьминична. – Девушка! Нас очень интересуют юбки! Мини-юбки, — тут же уточняет она, пристально всматриваясь в подпорхнувшее из неоткуда белокурое создание, которое, тем не менее, не является ангелом. Ангелом?
— Покороче. Лично мне – что-нибудь совсем, совсем коротенькое! – Раздувая ноздри, Тамара Дмитриевна жадно вдыхает тряпочный аромат новых вещей и свободы.
— Конечно, девочки, — балаболит обесцвеченный красителями ангелок. – Сейчас! Сейчас подберем подходящую модельку. Вот. Вот такая. Вот еще. А вот эта – точно будет на вас хорошо. Будете мерить? Тогда проходите, проходите в примерочные, — продавщица делает изящный знак рукой. – Я вам все принесу!
Надо же! Еще один аромат. Новый аромат, осознанный и переосмысленный сегодня. Божественно, чисто, натурально. Теперь ее будут интересовать только натуральные ароматы: шерсть, хлопок, шелк. Шелк с легкой толикой мужского пота. Маленькие капельки спермы на огромном шерстяном ковре.
— Значит, я приношу вам «Тутси», «Джессику» и «Ассоль».
— Несите! – Тамара Дмитриевна чувствует, как внизу живота, там, где, собственно, должны были находиться отвергнутые трусы, неотвратимо зреет маленький, но чрезвычайно приятный взрыв. – Несите все! Гуляем, однако….
— Гуляете? Прекрасно! Еще раз здравствуйте, Тамарочка! – Из соседней кабинки игриво высовывается смазливая физиономия гражданки Бруновой. – До чего непредсказуемая встреча! Работаем в одной организации, а теперь еще и одеваемся в одном магазине. Куда же вы прячетесь, постойте! Тамарочка – ау-у! Ну, куда, куда же вы исчезли, мимолетное виденье….
Рассеянный свет. Уютные кабинки. Серебристая составляющая. Ан-дрей, — звучит как мелодическая секвенция! И только ЕЁ, ЕЁ никак не могло, не должно было быть здесь.
Ничего. Еще можно все исправить. Можно? Конечно.
— Тамарочка! – Из-под тяжелого и по-театральному плотного занавеса явственно выглядывает изящный кончик дорогого сапога. – По-моему, вы на меня рассердились. Или я не права?
— Наташа-Наташа, как сильно, как же сильно ты меня огорчила, — истово шепчет Тамара Дмитриевна, доставая из сумочки острое и удобное шило для канцелярских работ. – Прости, но я вынуждена, вынуждена сделать, сделать именно… именно…. Это!
И Тамара Дмитриевна, с хрустом, втыкает острие в ненавистную кожаную ступню.