Посвящается Диме Клейну
Ниньзя был небольшого роста и очень собранный. Ниньзям иначе нельзя. Иначе – не спрятаться под татами. Сразу найдут. И все. Харакири.
А ниньзя жизнь любил. И суши. Суши он любил даже больше. Потому, что жизнь – всего одна, а суши – разные. И сашими ниньзя любил. Но – меньше. И сакэ. Но саке ниньзям нельзя. Это ему старый мудрый сэнсэй сказал. Перед тем, как показать настоящее харакири. «Сакэ и харакири – две вещи несовместные», грустно сказал сэнсэй, и его острый самурайский мечь поставил жирную точку в этой мудрой мысли.
От сэнсэя ниньзе остались только старенькое черное кимоно с печальным драконом на спине, старинный меч с рукояткой, поцарапанной о камни Фудзиямы, нецкэ, изображавшее толстого мудреца с чашкой чая и фарфоровая чашка для чайной церемонии.
Эти памятные подарки ниньзя всегда носил с собой. В заплечной сумке из рисовой соломы. Кроме, конечно, меча. Кимоно он надевал только в особых случаях. Когда шел на особо опасное задание. И грустный дракон грустно смотрел, как очередной счастливец, ужаленный древним клинком медленно опрокидывается навзнич на ирисовой поляне, благодарно глядя на своего избавителя от ненужных забот суетного мира.
Так было всегда. Всегда одинаково. Всегда красиво. Синие ирисы на берегу прозрачного ручья. Зеленые ветки уже отцветшей сакуры. Миниатюрные квадратики рисовых полей ступеньками по склону. Благодарная жертва. Благодарный заказчик. Чистый здоровый воздух. Покой и мир в душе.
Но сегодня с самого начала что-то не заладилось. Что-то необычное отвлекало ниньзю, мешало ему войти в резонанс, настроиться на волну ручья и ирисов. А без этого его работа превратится в обычный бандитизм и позор покроет и его, и весь его род до десятого колена, включая женщин, детей и даже двоюродных братьев, давно живущих в Сан-Франциско.
Ниньзя перепробовал все известные методы сосредоточения, которым его когда-то учил старый сэнсэй. Он сосчитал от одного до ста. Потом от ста до одного. Медленно вдохнул и быстро выдохнул четыре раза подряд. Закрыл глазва и представил себя ледяной вершиной Фудзи. Открыл. Ничего не помогало. Резонанс не наступал.
Звук шагов тяжело вооруженного самурая по гальке ручья тревогой отозвался в неготовых к священному удару ушах ниньзи. Сердце его запрыгало, как жаворонок в клетке, пот выступил на лбу, и струйками побежал за шиворот из под красной повязки с черными иероглифами.
И тут он понял причину этого всего. Стрекоза, большая стрекоза с голубым как ирисы тельцем, серыми крыльями и выпуклыми блестящими глазами висела над тропинкой, как раз в том месте, где вот-вот приближающаяся жертва должна была встретить свой освобождающий удар клинка.
«Кыш, кыш, пошла, кыш…» — сквозь сжатые зубы прошипел ниньзя по японски.
Стрекоза не улетала. Шаги приближались. Ниньзя попробовал достать нахалку мечом. Он тысячу, нет, десять тысяч раз практиковался в этом, в общем-то элементарном для профессионала, упражнении. Сколько мух рассеченных надвое в полете, сколько волосин, сколько железных подков и похожих на большие грибы парковочных автоматов пали жертвами удара-молнии. Но стрекоза, как посланница сил, более великих, чем все, с чем раньше встречался ниньзя, легко, и как бы играючи и дразнясь избегала встречи с молнией. Более того, она кружилась над стремительным клинком, и мир ниньзи кружился вместе с ней, рассыпаясь на тысячи блестящих холодных осколков.
Ниньзя уже почти забыл о цели. Боль, обида, жалость к себе, ненависть, да темная низкая ненависть переполняли его. Часть его сознания, та, что еще хранила слова сэнсэя, шептала, говорила, кричала – «Ненависть хуже сакэ. Только мир и любовь хранят душу!»
Но другая часть, уже не в силах вынырнуть из-под налетевшего цунами темных страстей приказывала: «Убей, убей, убей!».
В этот удар он вложил все, чему его учил сэнсэй, все, что он постиг сам и больше того. Это была не молния, но тысячи молний слившихся в одну. Лезвие меча надвое разрезало сразу ставший вязко-упругим воздух и эхо удивленно ответило с ближних и дальних холмов. Стрекоза неуловимым поворотом крыльев спланировала на ближайший цветок и села там, иронично глядя на него, и как бы приглашая продолжить.
За этим странным занятием ниньзю и застал гуляющий после лекции о лирике Басё профессор соседнего университета Нииши Огава, девяносто шестой мужчина в известном самурайском роду Огава.
Вид одетого в черное одинокого коренастого ниньзи, красиво, даже где-то гармонично размахивающего настоящим старинным мечом поразил Нииши. Давно забытые, но хранящиеся на генетическом уровне образы прошлого возникли в его памяти, плавно переплетаясь со стихами любимого Басё.
Над спящим ручьем
Танцует с мечом
Неугомонный ниньзя.
И стрекоза танцует
Вместе с ним.
…
Еще много стихов прочитал ниньзе профессор вечером того же дня в своем уютном пергаментном домике, окруженном икебаной миниатюрных сосен. Ненужный более меч отражал огонь очага. Толстый нецке-мудрец, подарок профессору от ниньзи, одобрительно наблюдал, как крепкий, правильно заваренный чай наполняет прозрачные фарфоровые чашки.
Танцуй, танцуй, стрекоза.
Там, где ты танцуешь,
Отступает смерть…
<01/28/06>
:))))))) красота (стрекозы) спасет мир (в душе ниньдзи)! Очень!
Понравилось очень.
Как по мне, то не стал бы смешивать несмешиваемое («нельзя объять неоьъятное», К.П.) — не включал бы сюда генетический код — инородное в Вашем чудесном рассказе. Вам виднее — Вы знаете уже мою присказку! — но я бы еще чуть поработал над сокращением, оставив только самое-самое. Но, возможно, последнюю фразу я написал от того, что слюнки текут, не обращайте внимания, Вы же знаете, что я сокращаю все, на что глаз кладу… :))
Примите мои поздравления!
С удовольствием подписываюсь:
Ваш ДиФотка
А есть что-то такое , что Вы не умеете делать? (риторический вопрос)
В большой теннис не умею (привычный вывих плеча мешает).
И в преферанс тоже вот не научился. А остальное вроде все понемногу :)))
олдбой не-да-винченный
Вот! Прелесный и редкий случай, когда можно с легким сердцем не согласиться с вечно правым (ну, что сделать, если так) Солом! (утомил — правотой!)
Прелесть рассказа, дружище Сол как раз и состоит в сочитании не сочитаемого! От того он и читается на одном дыхании и не вызывает язву желудка у европейца или американца от восточного колорита.
И тоже время это очень «по японски». Для меня навсегда останется загадкой не постижимость той же японской кухни: За каким дьяволом готовить телятину со вкусом рыбы и наоборот, когда можно взять и то и другое в натуральном виде!
Гармонично сочитать не сочитаемое — это искусство! А искусство тем и прекрасно, что понимаешь ты его или нет, а ощущение прекрасного оно в тебе рождает.
С чем я и хочу поздравить нашего Мудрого Юношу!!!!
Илья если ты втюхаешь этот рассказ на подобающий Конкурс, я откровенно не могу предположить состав жюри, который тут же не даст тебе первое место!
С восторгом и благодарностью
Такося — осчастливленный
Ну вот, дорогой Такося, главное у нас уже для конкурса есть: призовая работа! Я как Автор — согласен с неизбежным лауреатством. А что делать, если так уж получилось.
Осталось организовать конкурс и набрать жюри, чтобы прижюрить ей Главный Золотой Оскар, Букер и Медаль Мухосранской Филармонии.
Поскольку меня выдвигает сам Гений и Прижизненный себе Памятник (т.е. Вы, мой друг), никто не сможет отказать…
Ерунда, в общем-то осталась…:)))
олдбой — «We are the champions? No! I am the champion»
Дружище Мудрый Юноша! Как тебе удается ужиться с занудой Ильей? Если бы не мое доброе отношение к последнему, то я рекомендовал бы тебе пригласить его в Техас (желательно в Даллос), подождать пока он отойдет на 20 метров от трамвайной остановке и пристрелить зануду на жалость не размениваясь.
Рассказ действительно классный.
Удачи! (меньше ездий на трамвае- предчувствия у меня нехорошие)
Твой Алексей и Такося в предчувствиях не жобрых
Такося, а давай мы этого зануду Илью и вредителя Алексея вызовем играть в преферанс (в который Илья играть не умеет уж точно, см ниже в ответе Солу).
Обыграем их в пух и прах. Поставим на бабки. Пусть попрыгают, гады. Это лучше, чем пристрелить.
олдбой-бандит-з-техазчины
Не-е Олдбоюшка!
Эти злыдни обдерут нас как липок! Мы же белые и пушистые, а ты на их рожи посмотри — таким деньги сам отдашь…
Такося осторожный
Ну, тогда мы Майзельсу настучим. А что. На войне как на ля-гере. Есть клоны черные, ночные. А мы — клоны белые и пушистые — Дневной Разор называемся для владельцев. Вот Майзельсу и скажем, чтоб он наших АвторОв в суде разорил, за покражу наших кровных стихопрозных творений.
Долой ворье с портала!
Заводи Такося трактор. Поехали в Рязань доносить на Илью с Алексеем. Ура!
олдбой — доносчивый
Эх, Илья, я, как ты знаешь сам считаю себя прежде всего прозаиком, а только потом — человеком, пишущим стихи (поэтом я себя не считаю вовсе). И… Ну, что ж. Тут надо разобраться, что же ты хотел? написать рассказ? Не получилось — это увы не рассказ, это неслабый креатив, но не рассказ. Написать пародийную, юмористическую зарисовку со скрытой моралью… Тогда к чему полная гармонии середина? Я бы разбил Ниньзю и стрекозу на три неравные части. Первая — юмористическое вступление, именно креативного плана. Вторая часть порвана на две — середина, пропитанная гармонией, и концовка — это на самом деле одна и та же часть. И, наконец, бой со стрекозой. На самом деле, если принять данную вещь, как сырую, недоработанную, то пожалуй, найдя возможность гармонично переплести все три части (а это не просто, мне кажется — невозможно), вы бы заставили меня крикнуть на весь он-лайн: «Рэй!» Пока же между этими тремя частями нет гармонии. Такое ощущение, что про одно событие рассказали три разных человека. И, кстати, по отдельности они хороши. А вот вместе — нет, не играют. Или я этой игры не улавливаю, что, кстати, вполне может быть, я нередко промахиваюсь…
и вот еще что… Ну, Илья, ну какой же к черту дракон на кимоно ниньзя? Не было на их одеждах никаких отличительных знаков, ни семейных, ни тем более клановых. Ничто не должно было показать его принадлежность к чему-либо, кроме теней.
Опять вот недовольную я гримассу состроил. Извини, дружище. Отношусь к другим так, как следует относиться ко мне.
С уважением,
РН
Мысли интересные, отчасти, даже близкие к некоторым моим. Я подумаю.
Спасибо в любом случае. Я себя не только прозайкой не считаю, но и не есть никакой. Так, иногда душа и рука хотят от стихов отдохнуть :)))
Илья
Руслану
» и вот еще что… Ну, Илья, ну какой же к черту дракон на кимоно ниньзя? Не было на их одеждах никаких отличительных знаков, ни семейных, ни тем более клановых. Ничто не должно было показать его принадлежность к чему-либо, кроме теней. »
Замечание по сути правильное, но я же не пособие для ниньзей пишу. Напротив, я и не старался добиваться скрупулезной точности всего. Например, дракон на спине. Как он может смотреть на жертву? Можно спекулировать, что ниньзя бьет, повернувшись спиной. Или дракон смотрит, когда ниньзя уходит. Но зачем. Дело не в этом…
Ты не заметил большую «неточность» (тоже намеренную). 96 мужчин в роду означает 96 поколений, что дает минимум 2000 лет. А тогда и самураев не было. Они, как особый род воинов оформились веке в 15 +/- несколько сот лет. Ну и что?!!!
А смешение «принижающего» пафос «креатива», иронии и лирики — это и есть цель. Не люблю нравоучительного занудства (хоть и объявил себя занудой :)))
С уважением
Илья
ну значит я и правда промахнулся 🙂
Всех в ля-геря! Пересажать всех за ломберные столики!