* * *
Как наша жизнь порой нелепа,
как любим мы порою слепо,
и гениальную строку,
как бы в преддверии удара,
мы самый лучший свой подарок
не другу дарим, а врагу.
И так снисходит вдохновенье…
Пишу я в трепетном волненье,
но строчек ряд едва ли жив.
А где-то там, в безумном пенье
с веселым смотрят удивленьем,
как зарождается мотив.
У ПОЭТА ВЫШЛА КНИГА
Июль, жара, средина лета…
В аллеях парков городских
бомжи гуляют и поэты,
соображая на троих.
А на шоссе вдруг тормоз взвизгнет,
а на шоссе рессорный скрип…
Проносятся любимцы жизни
под сладостный болельщиц всхлип.
Издали книжку в «Геликоне».
Теперь сомнений больше нет,
и Рудис, словно вор в законе,
стал коронованный поэт.
А ты не создан для бумаги,
хоть наследить успел на ней,
твоих столбцов бредут варяги –
чем безысходней, тем верней.
Нет у тебя надежной ксивы,
Твой статус-кво на волоске.
Проходишь гордый и красивый
ты по нейтральной полосе.
Издали книжку в «Геликоне».
Настала Рудиса пора.
Вегоновцы в его «ВеГоне»,
скандируют ему «ура».
Поэт выходит к людям. Слезы
скупые по щекам ползут.
Благодарит без всякой позы
за то, что оценили труд.
Благодарит семью и школу,
а также Машин с Динкой вклад,
Житинкину поклон до пола,
Мошкова вспомнил «Самиздат».
Издали книжку в «Геликоне».
Житинкин, гранд тебе мерси,
а я твержу, как фраер, в зоне:
«Не верь! Не бойся! Не проси!»
Но как-то раз, гуляя в парке,
как фавн, стремителен, суров,
вдруг увидал сей книжки гранки
в руках хорошеньких особ.
Я подошел, смешно представясь:
«В сети известный графоман».
Они же вздрогнули, уставясь
на оттопыренный карман.
Переложив под мышку пушку,
продолжил, щерясь, як сатир:
«Простите, леди, я не Пушкин,
да, но и Рудис не Шекспир…
Издали книжку в «Геликоне»,
и этой книжки теплый свет,
сердца двух женщин переполнив,
внушил им, что и я поэт.
Еще встречаются особы,
не западающие, блин,
на мерсы шестисотый пробы
олигархических мужчин.
Порою, сладостные всхлипы
извлечь из них нам не в укор
способны страждущие типы,
из слов рисующие вздор.
Издали книжку в «Геликоне».
Житинкин, черт тебя возьми,
в моем беднейшем лексиконе
нет слов признания в любви.
…и строчек пять из книги Юры
прочел на память, впопыхах.
Моя курьезная фигура
уже им не внушала страх.
Одна шепнула пред рассветом:
« Тобой заполнен весь мой кров
как эманацией поэта
с тех ярославских берегов».
Здравствуйте, Miko!
Поздравляю с хорошими стихотворениями!
Даже трудно сформулировать, за что- но мне просто понравилось. Интересно и красиво- скопировала себе на память…
распечатаю…
читать буду…
Большое Вам Спасибо! 🙂
Издали книгу, коронованным поэтом
Сегодня можно величать себя.
Теперь мои запомниться сюжеты
(Как строчек пять прочел … чужого я).
Андрей, я тоже пишу пародии, побачьте, побачьте…
эТО моя последняя пародия
А. Габриэль
ВОСТОРГ
Как всё резвится и цветёт
в живой и неживой природе!
Как многокрасочен восход!
Как дивно пахнет в огороде!
Как розы сказочно свежи!
Как хорошо, забыв про стужи,
лежать над пропастью во ржи!
(Да и стоять — ничуть не хуже).
Повсюду мирные стада
фламинго, буйволов и кошек.
И где-то рядом — города,
где много девушек хороших.
Сверкает золотом река!
Поэт берётся за поэму!
И воду пьёт из родника
довольный жизнью страус эму.
Разнежился под солнцем луг,
и тучно колосится нива…
О, как красиво всё вокруг!
Усраться, до чего красиво!
воздастся им. Я знаю по себе.
А. Габриэль
* * *
Наверное, мы всё-таки мечтатели…
Не веруя в пророчества и сонники,
мы кузькиной парижской богоматери
языческие верные поклонники.
Мы славно покуражились в малиннике,
немного оцарапавшись крапивою,
но стали ль мы законченные циники
с улыбочкой приклеенной глумливою?! —
навряд ли. Просто дуем на горячее.
Бескомпромиссис — больше нам не жёнушка.
А всё, что остаётся непотраченным,
складируем подстилками на донышко
судьбы, чтоб не впивались рёбра жёсткости
в хребтины сколиозные усталые…
Трёхмерности повыпрямлялись в плоскости,
по краешкам немного обветшалые.
Но всё ж, какими б ни были сценарии,
и на какие б ни бросало полюсы —
не всё мы между пальцев разбазарили,
и истощили вещмешки не полностью.
А взгляд назад — отнюдь не во спасение,
а токмо лишь для восполненья опыта…
Весеннее — по-прежнему весеннее,
от птичьих криков до любовных шёпотов.
Нас ветры жизни чуточку взлохматили,
слегка приблизив ангельское пение…
Наверное, мы всё-таки мечтатели —
потерянное, в общем, поколение.
&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&
П А Р О Д И Я
Поэт природу любит без условностей,
хотя потерянное, в общем, поколение.
Народностью силен и превосходностью,
всем поднимая тонус, настроение.
И славно покуражившись в малиннике,
слегка крапивною клубничкой оцарапавшись.
Он замечает, что вокруг — сплошные циники,
его задором как-то слишком озадачены.
Вокруг него — кликуши с страстотерпцами
пророчества плетут одни и сонники…
Он в бога, душу, матерь, экзистенцию
и страстотерпцев кроет и поклонников.
На битвы не заманишь даже малые…
Бескомпромиссность больше не невестится.
Хребтины сколиозные усталые
уже в окопы не спустить, блин, и по лестнице.
И многомерность жизни его в плоскости,
да и в любой, как видим мы, проекции
старается не повстречаться с жесткостью,
хотя и не чурается эрекции.
Уже не первая его лелеет женушка,
но между пальцев все не разбазарено,
складирует он бережно на донышко,
все — что отпето было, отсценарино.
Орлиный взгляд — отнюдь не в устрашение,
а токмо лишь как подтвержденье зрелости.
Поэт на нашем небосклоне — украшение,
мечтатель и романтик в пору спелости.
Весеннее — по-прежнему весеннее,
не птичьи крики — ангельское пение.
Усраться, но не сдастся утверждению,
что он потерянное, в общем, поколение.
Джанет, ваш вкус вне подозрений. Спасибо.