МОРЯК

Моряк

-Ты скоро уплываешь? –спросила Жанна у мужчины, на груди у которого лежала и выводила указательным пальцем понятные только ей фигурки.
— Сегодня, — мужчина, повернувшись всем телом, посмотрел на часы, лежащие на табуретке, вынудив Жанну сменить привычную лежачую позу на непривычную сидячую. – Через четыре часа.
Он снова лёг, как и до этого, однако женщина не приняла ко вниманию то, что площадка для свободного искусства вновь открыта. Она обернулась простыней до самой шеи, и её правая нога, согнутая под себя, и правое плечо, слегка приподнятое над левым, создавали темно синеватые теневые контуры при свете настольной лампы, придавшей женщине вид холодного одиночества, таково же воющего как ветер в океане. Она скинула покрывало и надела его тельняшку, валявшуюся вместе с остальными вещами на полу.
— Тебе холодно? – спросил он, приподнявшись, пытаясь обнять её.
Она несколько отстранилась от мужчины и с упреком посмотрела ему в глаза.
— Я опять сделал что-то не так? – словно утвердил он, снова ложась на кровать.
— Скажи, у нас сегодня был последний раз? – обратилась с вопросом Жанна, при этом её лицо погасло совсем, и даже тельняшка на её теле тоже поблекла, только свет лампы сиял с постоянной терпимостью ко всему происходящему.
В окно что-то стукнуло.
— Кто-то стучится, ты слышишь? – продолжала Жанна, покинув кровать и подойдя к окну, пыталась разглядеть в черной ночной пустоте признаки возможной жизни.
-Птица, наверное, какая-нибудь, — спокойно произнёс мужчина, ёще раз взглянув на часы.
-А какая птица? – было непонятно то ли обрадовалась, то ли испугалась Жанна, услышав о птицах, но она определенно стала давить на моряка уже вставшего с кровати и одевающего брюки. – Ты куда? Ещё рано.
— Пойду за сигаретами в круглосуточный. Так, снимай тельняшку.
— Жанна приблизилась к нему и, подняв руки вверх, предоставила возможность самому снять так необходимую вещь.
— Ты придёшь? Точно? Нет, Нет, постой, давай ещё немножечко побудем вместе, ну пожалуйста, хотя бы ещё немножко.
— Ну ладно немножко. Ты чаю что ли поставь, — сказал моряк, мельтеша по комнате глазами.
— Да, да, конечно,- звонко произнесла Жанна и, надев белую майку, побежала на кухню.
Моряк засуетился по комнате в поисках чего то жизненеобходимого, даже более необходимого, более, чем сама жизнь.
— Жанна, а ты сумку мою случайно не помнишь?
Жанна вернулась в зал. Её глаза, как глаза раненого оленя наливались слезами, и сама женщина не могла вымолвить ни слова, настолько ожидаемым для неё представлялось всё происходящее.
— Сумка. Не помнишь где она? – виновато повторил моряк, и, посмотрев сочувственно на Жанну, подошел к ней и обнял так, как обнимают человека, потерявшего родственника.
— Ты подожди немного, поверь, что мне будет намного легче, если ты вот сейчас хотя бы на двадцать минут останешься со мной, чем придёшь на два часа со своими сигаретами.
Жанна заплакала, не издав ни единого писка. Она плакала, лишившись самого важного в её жизни, — звука, общения, другого голоса. С бешеной скоростью перебирая в памяти все слышимые ей когда-то голоса, она пришла к выводу, что голос моряка для неё самый близкий, и этот голос теперь погибал.
— А всё-таки интересно, какая птица билась в окно? – воскликнула женщина, подходя к непроглядному заквадратью.
— У нас на флоте только чайки, здесь в городе их не должно быть.
— А вдруг одна из них… ведь может быть такое, хотела выжить.
— Или звала за мной в океан, — продолжил моряк, не взявший во внимание то, что его слова найдут в сознании Жанны резонанс, перевел свою речь в относительно новую тематическую колею. — Ты не волнуйся, я обязательно приеду, обязательно, через четыре месяца мы снова встретимся. Ну что же ты молчишь?
— Оставь мне на память что-нибудь, — попросила Жанна, прищурив глаза, мысленно загадывая неизвестно что.
— Я и так тебе привёз замечательную куклу.
— Нет, я хочу, чтобы это было у меня навсегда.
— Чайник отключи, — произнес моряк с ухмылкой, глядя на женщину, выражение лица которой было больше настроено на игривый лад, чем на трагичный.
Жанна пошла на кухню. В это непродолжительное время моряк заметил, что его сумка с вещами находится под столом.
— Так говоришь на память, — произнес он, сажая пришедшую с кухни Жанну, принесшую две кружки чая, к себе на колени. – На всю жизнь чтобы?!
— А ты сможешь так сделать? – раззадоривая моряка, Жанна наматывала прядь его волос на пальцы.
Он резким движением спихнул её с колен, причем Жанна ничуть не удивилась этой выходке мужчины и, громко рассмеявшись вслед ему, идущему к кладовке, обнаружила, что выходит из своего интимно-одиночного состояния, погружаясь в другое, — страшное и темное, как падающая большая звезда, тухнущая на земле, но автоматически становящаяся объектом внимания исследователей человеческих судеб. Жанне понравилась та интрига, которую она затеяла посредством видимой неискренности от общения с моряком. Мужчина залез в кладовку, долго там копошился и перебирал ненужные для его затеи предметы, и все же им были найдены кусачки и плоскогубцы, — инструменты, имеющие многочисленные родственные отношения. Он взял их и вернулся в зал. Жанна, взяв кружку с чаем и пододвинув стул к окну, сидя, наблюдала за своим темно-синим отображением, напоминающим более не её саму, а то состояние, — в котором она ощущала себя случайной, — вне воли появившееся и прочно расположившееся на одном с ней стуле.
Моряк, не произнеся ни слова, отхватил кусачками два кусочка первой струны, вдетой в колки и, подойдя к письменному столу, ногой вытащил из под него сумку.
-Ложись на живот, — холодно произнёс моряк, доставая одеколон.
Жанна не ожидала словесной грубости с его стороны, хотя к физической давно уже привыкла, и нерасторжимо в её сознании сочеталась мужественность и грубость.
— Что ты сказал? — спросила она, расслышав однако им сказанное. Вопрос был скорее адресован к себе. Жанна сделала глоток чая и почувствовала горечь. – Я не положила сахара, сейчас, подожди.
-Ложись на живот, — резко оборвал её кухонные похождения моряк, и она, нисколько не сопротивляясь его желанию, легла на кровать.
Он взял со стола две синие шариковые ручки и, вытащив из них стержни, зубами извлёк металлические перья. Сломав круглую точилку, он выдул в ее похожий на маленькое блюдце осколок чернила.
— На память, — произнёс он и, порвав на спине Жанны майку и несколько сдернув её трусики, плеснул на низ спины одеколона.
Жанна в испуге повернула голову к моряку, но только лишь голову. Женщина как будто была привязана невидимыми веревками к кровати, и, не успев даже издать звука, повинуясь действиям моряка, вылетела в форточку и приземлилась на трамвайной остановке, на которой никого не было, включая и света: повсюду воцарила темнота, где-то завывали собаки. И лишь их лай квалифицировался Жанной как некий ориентир, должный помочь добраться до дома, где сейчас моряк, окуная проодеколоненные струны в чернила, готовится оставить отпечаток своего участия в формировании внешней женской красоты.
Жанна стушевалась, оказавшись в невыгодном для себя положении уличной гостьи, но ещё более неожиданное ждало женщину дома, где моряк принялся выводить что-то на её теле инструментом, состоящим из двух кусочков струны, примотанных к спичке коричневой ниткой.
— Сегодня, конечно поболит, распухнет, но когда я приеду всё должно зажить, — заметил моряк, пронзая струной совсем белую, лишенную загара кожу Жанны.
— Что ты хочешь сделать? – спросила она, лежа с закрытыми глазами, закрытыми не от кайфа и не от боли, а оттого, что по сути дела Жанны здесь и не было.
Она безнадежно металась в поисках своего дома, там, на темной улице, съевшей луну многоэтажками, мертвыми снаружи, но с капашащимися внутри людьми, прячущими свет в электролампочках. Жанна бежала на лай собак. Он звучал единственным ориентиром в этом ночном городе.
Бешеные хрипы псов, казались для неё столь же спасительными, сколько и то, что выкалывал струной моряк.
— Ну вот, первая буква готова, — произнёс он не столько Жанне, сколько себе.
— Ты хочешь что-то написать? – поинтересовалась Жанна. – Можно попробовать?
— Да, попробуй, — разрешил моряк. – Только не нажимай сильно.
— Это «п» или «л»?
— «Л», — ответил моряк. – Здесь будет «ЛЮБОВЬ».
— Не спорю, здесь она может и будет.
Наколов вторую букву, моряк не разрешил Жанне попробовать её на ощупь, крикнув на женщину, когда она начала тянуть к спине руку.
А на улице по-прежнему лаяли собаки, только теперь они словно посмеивались, но Жанна всё же бежала в сторону существования возможной жизни.
— А теперь можно? — спросила она, когда моряк вывел третью букву.
— Нет, ещё не высохла, после попробуешь, когда высохнет, — пробубнил моряк, принимаясь за четвертую букву.
Жанна споткнулась о крышку, лежащую рядом с открытым люком и чуть не упала в него. Ей почудилось, что какая-то неведомая сила дернув за волосы, оттащила её от злополучного места. Женщина, хромая на левую ногу, невзирая на боль и жгущую теплоту крови, согревающей как компресс коленку, побежала дальше. Отдалившись от люка на несколько метров, она поняла, что бежит не в том направлении: лай собак теперь раздавался совсем в другой стороне, противоположной той, куда она в данный момент передвигалась. «Неужели я в падении развернулась», — подумала она и, поверив своему чутью, повернулась назад и устремилась во тьму, хотя сама и была во тьме.
— Шесть букв? — спросила она.
— Да, шесть, — как будто нехотя ответил моряк.
— Это пятая.
— Да, да, пятая.
— Дай-ка угадаю. Нет, нет, ну зачем ты мне сказал. «В», да?!
— «А», э…, «В», да «В».
— Но почему там, или мне показалось только линии.
— Тебе показалось, есть и кружочки.
Жанна вернулась на остановку, на ту, от которой начался её спринт. Лай собак теперь слышался повсюду. Она озиралась по сторонам, пытаясь понять откуда же точно идут звуки. Но звуки даже доносились из — под земли, и тогда женщина приняла решение бежать куда угодно. Теперь лай для неё казался разгрызающим все внутренности, мучительным и избавится от него можно лишь увидев в глаза и убив его источник или же погибнуть самой.
— Это последняя? – спросила она.
— Самая.
— Мягкий знак, и всё на этом будет кончено, да.
— На память.
— До следующей встречи.
Жанна увидела собаку, смотревшую на неё совсем не озлобленно: дружелюбно махнув хвостом, псина скрылась за углом дома. Жанна устремилась за ней, хромая из последних сил и кусая нижнюю губу.
— Это не мягкий знак!!! Что это за галочка?
— Птица. Чайка.
Женщина вскочила с кровати и, повернувшись лицом к моряку, провела поспешно пальцами по наколотому на спине месту. Он тоже поднялся, держа в одной руке чернила, а в другой иглу.
— Нет, это не «ЛЮБОВЬ», — произнесла она в отчаянии и, схватив со шкафчика его опасную бритву, полоснула моряка по лицу.
Чернила разлились на ковре, кусочек струны воткнулся в ворсовую подстилу вертикально. Моряк, сделав шаг, проткнул себе ногу и, крикнув ещё громче, чем после поверхностного пореза, удостоенного правой щеки и уголка носа, изо всех сил ударил женщину кулаком в лицо.
Предательски оттолкнувший её голову подоконник поставил окончательную точку в её романе с моряком. Хлебнув из стакана, поставленного Жанной на стол уже остывшего чая, моряк схватил свою сумку, бросив в неё бритву, и убежал, оставив входную дверь открытой.
Жанна завернула за угол. Во дворе она увидела поржавевший корабль, на котором завывало множество тощих, голодных собак, судно окружало оранжевое пламя костра, периодически поднимающееся ввысь, отчего шкуры собак слегка подпаливались. Заметив Жанну, звери перестали выть. Они мигом, перепрыгивая через костёр, обжигая себе брюшину и соски, бросились на женщину, вгрызаясь в её измождённое, соленое от пота тело, уже источавшее своей содранной коленкой запах крови. Разодрав тело Жанны они принялись страстно кусоцеловаться между собой, выхватывая из зубов друг друга куски человеческого мяса. Одной собаке достался кусок кожи с наколкой, разгрызя который, она зафыркала, тряся головой, и выплюнула на землю сине-кровавый обслюнявленный кусок человеческого тела. Но вскоре звери остановились: к их кораблю кто-то подходил, постоянно озираясь назад. Они кинулись на незнакомца и сделали то же, что и с Жанной. После этого собаки перестали нападать друг на друга, а спокойно запрыгнули обратно на корабль, где время от времени завывали от пламени, палящего их и не без того лысые шкуры.
А по всему двору лежали разбросанными клочки тельняшки, бритва и сумка с вещами, хозяин которых убежал в ночь с порезанной щекой и носом, наколовший на спине женщины слово «ПРОЩАЙ» вместо «ЛЮБОВЬ», не боясь быть пойманным по таким приметам.