Скоро выпадет первый снег. Занесет чужие тротуары, укроет продрогшую землю, растает на чьих-то ресницах. Застрелит память о весне, и больше она никогда не приснится.
Обрадуются дети, слепят снежок и бросят его в серое пальто прохожего. Подтолкнет его ветер, он расстроится и вспомнит все родное… Родное и сложное…
Скоро выпадет первый снег. И ветер будет звонко и протяжно скулить.
Скоро выпадет первый снег. А я все равно буду жить. Все равно. Буду. Жить.
— Станцуете со мной танго?
— Я не умею танцевать танго.
— И я не умею танцевать танго!
— Тогда почему вы предлагаете танцевать танго?
— Ах! Оно так безукоризненно сочетается с манго!
— Я никогда не ел манго!
— И я никогда не ела манго!
— У вас проблемы с головой…
— Но я все равно хочу танцевать танго!
Отказываются закружить меня в танце и говорить ни о чем. Иногда очень важно говорить ни о чем… Когда стоишь посреди улицы и понимаешь, что больше не вынесешь… когда стоишь посреди улицы одна, когда стоишь под дождем.
Все отказываются со мной танцевать. Боятся нескольких необдуманных шагов. Боятся показаться смешными и глупыми. А мне наплевать.
Откровенно и честно назову их плохими. Плохими и нудными.
Мыслями отвлеченными, рассеянно блуждающими по бессознательному «нигде», закидываю удочку в одно из вероятных «завтра», и, как ни странно, в этой галиматье, мне удается разглядеть себя.
Совсем не похожее на меня \»себя\», но точно \»себя\». Оно радо. Хрипит. Ругается. Падает. А потом снова хрипит и что-то сплевывает. Мерзнет. Дрожит.
Шагами семимильными доберусь до окраины города, отыщу сырое после многолетних дождей бревно и испачкаю об него свое серое пальто, которое буду носить всего пару дней. Но мне будет все равно. А потом — думать. О чем? А о чем важней? Сейчас, когда в моем доме тепло и есть шанс, что кто-то согласится закружить меня в танце, что в этом доме мне можно остаться… — это не принципиально. Но мне придется разделить территорию на сыром бревне с человеком. Не совсем настоящим. Будущим.
Смешно и банально. С тем. Человеком.
Воздух удалит меня от него на пару сантиметров. Но холодные руки я почувствую везде. Он подсядет поближе и вкрадчиво спросит о лете, которого у меня нет. Проще всего – ответить, но ответить я не смогу, потому что сейчас не знаю о лете, ведь будущих мыслей я не берегу. Разумно промолчу. Печально опущу глаза. Чтобы казаться загадочной, такой, какой обычно казаться нельзя, но руки у него по-прежнему останутся холодными, и это будет тревожить меня все время. Холодные руки. Примета к разлуке…Это будет тревожить меня все время.
Терпеливо переживем тишину, выкурим мысли друг друга, пропитаемся взглядами. А потом я возьму и заявлю:
— Тебя нет.
Промолчит. Вздохнет.
Поймет.
Но мне покажется мало, и для ясности я добавлю:
— …потому что я выудила тебя из будущего. Ты будешь.
Воздух пропитается запахом дождя, к сердцу подкрадется предчувствие последней осени. Это будет важно и не важно. Но он признается:
— Странно. Ты была. Я выудил тебя из прошлого, забытого, с проседью. Сейчас я только тоскую по тебе…
— А я пока только мечтаю.
Бог решит нас искупать и откроет небесные краны. Вода заструится по его густым волосам. По моим осунувшимся щекам. Прольется мне под воротник.
Земля не перестанет дрожать под ногами.
— Мне легче. Я все это уже пережил, а тебе еще…
— Мой рассказ будет интереснее.
…Хорошо.
Настенные часы играют секундой стрелкой, а выныривать всегда сложно. Было бы легче вместе, но…
— Поиграем в прятки?
— Нет.
— Ну, пожалуйста, поиграем в прятки!
— Вы что… я давно вырос!
— Вы противный и скучный! И не нравитесь мне!
Вырасту и я. Вырасту и я? Вырасту…
А зря.
Почерствею, оледенею, умоюсь вычурными масками, и больше не буду играть в прятки и увлекаться сказками. И даже если буду, то уже по-другому, по-взрослому.
А по-взрослому не хочу. Это всегда гадко и скользко.
Но я все еще держусь. И имею право ненавидеть взрослых и даже честно им в этом признаваться.
Хочу, плачу. Хочу, смеюсь. Ненавижу. Ненавижу взрослых, которые не понимаю пряток, и не хотят играться.
Тех, которые знают, что они взрослые. И ничего не пытаются с этим сделать.
И ничего не пытаются с этим сделать!
Синими шторами занавешу окна, выключу свет и надушусь запахом белых акаций.
С одной единственной целью. Чтобы признаться. В главном себе признаться.
Скоро выпадет первый снег, но мне двадцать лет. Уже? Еще? Нет. Просто и обыкновенно: двадцать лет.
Но второй снег будет вторым. И этого я боюсь больше всего.
И еще одного:
— Вы хотите танцевать?
— Да.
— Со мной?
— Да.
— Танго?
— Да.
— А вы любите манго?
— Да.
— Вы ели манго?!
— Да.
— Вы взрослый. Прошу вас, уходите, уходите навсегда.
Танго-манго. Манго-танго. Когда ты взрослый, ты танцуешь танго, только если умеешь танцевать танго, и любишь манго, только если ты пробовал манго, и тебе понравилось манго.
И потом. Ведь шагами семимильными когда-нибудь доберусь до окраины города и разделю сырое бревно с тем, кто… С тем. Не стану я ни с кем танцевать, потому что знаю давно, \»С тем\» у меня еще впереди. Хотя, это странно. Ведь \»С тем\» отбросил меня в прошлое, а сам приказал: «Жди».
Нелепо. С моей стороны это очень нелепо, зачем я терплю? Но так уж получилось. У меня все нелепо.
Первый снег, а я все живу.
— Идите вы все со своим манго.
— Вам плохо? Я вызову врача.
— Врача? Нет, лучше станцуйте танго…
А когда дождь прекратит, он скажет, что нельзя терзаться воспоминаниями и жить прошлым. Так его учили взрослые. Ненавижу я взрослых…
Он уйдет. Выуживать будущее. Другое.
Не то, которое на бревне. Не наше. Не наше.
Чужое.
А я спрячу руки в карманы и уткнуть носом в обмотанный вокруг шеи шарф, чтобы достойно выглядело биение сердца, с легкостью поспевающее за каплями дождя. Унисон разбитости.
Где-то на окраине города гроза раскроит небо на куски и мне придется это вынести.
И если у меня получится… я вынырну обратно. В сегодня. Встречу первый снег. И стану в руках его крошить.
Перестану мучиться.
Встречу первый снег и все равно буду жить.
Все равно. Буду. Жить.
