Отчаяния

Весна приходит, вваливается, заряжает, плюхается, расцветает, летит или падает, и, если падает, то еще звучит, чтобы услышали; чтобы увидели и почувствовали всеми фибрами раковин своих бледные, словно снег, люди — вломилась, зарядило, летим.
Маша плыла к весне с упорством Титаника. Ветер дул в спину, пробирал насквозь и закладывал ветхим шумом; ветер дул. На востоке всходила звезда, но настолько нетеплая, невыразительная и немая, что даже мечтатель Герман, проносившийся голубиным галопом мимо, не обернулся. Нет-нет… Весна пришла.
Маша скользила вдоль улиц с унылыми лицами жизни на механических ножках, с пустой суетностью и суетной, то там, то здесь, пустотой, с непохожими друг на друга разочарованиями и однородной устроенностью. В мокрой обуви, чужом сплине и заветных желаниях. Никак не верилось, что она где-то рядом.
-Маша, Маша!!
-Светка!!!
Вздернувшись на тонком молодом суку, белая тень отчаяния тихо выстрелила пучком света — там уже обнимались две весны не заметившие подруги. Маша радостно говорила что-то, все отчетливее понимая, какое славное черной шапкой небо на нее надвигается; какие бездонные лужи глаз — зима кончилась, не могло быть иначе. Светлана открыла только в последний раз опыленный еще зимней дымкой рот, и тут же все потонуло внутри — отражения, звезды, новый ветер. Диковинная мгла желудка обернула город… И лишь проносившийся куда-то голубиным галопом Герман не заметил опять ни солнца, ни съевшей его жалкое подобие весны; ни своих мечт, в звуке слякоти, ни фантазий.
Зачем ему?