…А путь казался длинным-длинным,
и жизнь задумчиво текла
то вслед за клином журавлиным,
то прочь из ветхого села.
Жизнь обожала повороты.
И мир казался мне войной,
где капитан сопливой роты
меня назначил старшиной.
Я пил из скользкого окопа
и суп хлебал из котелка,
вязал веревкою из стропа
в лесу охапки сушняка.
И жизнь казалась длинной-длинной,
но снова — новый поворот.
И из метели тополиной
я вышел в жизнь-наоборот.
Там мир царил везде и всюду,
там пили красное вино.
И я решил: чуть-чуть побуду —
и на войну. Ведь все равно
мне не суметь остановиться:
за поворотами судьбы —
другая жизнь, другие лица,
другие вехи и столбы.
Там ждут друзья по рукопашной,
чуть подостывший котелок
и капитан наш бесшабашный
от смерти чуть наискосок.
Но новый мир был разукрашен
и разрисован под Дали.
В нем силуэты древних башен
слегка маячили вдали.
Я доползти до них пытался,
но мир причудливых ротонд
все удалялся, удалялся
и превращался в горизонт.
А мне вослед кричали люди,
чью воду мне не пить с лица:
“Чудак, в российском Голливуде
все кинофильмы — без конца”.
Они кричали и кричали,
а я ссутуленно молчал
и был в полуденной печали
и горизонты изучал.
И степь казалась длинной-длинной,
но впереди маячил лес.
И я по россыпи полынной
к нему пошел наперерез.
А после, выйдя на опушку
и спину прислонив к стволу,
я встретил жалкую лягушку,
во рту держащую стрелу.
Чело покрылось липким потом,
сознанью не хватило слов:
ведь я к подобным поворотам
был абсолютно не готов.
Была минута длинной-длинной,
длинною в годы и века.
Потом был дом и быт рутинный
и длинный рубль из носка.
Дали ушел, остался Кафка.
И стало явью слово “сын”
(не то чтоб семеро по лавкам,
но вдвое больше, чем один).
и слово горькое “работа”.
И понимание в душе,
что жизнь дошла до поворота
и больше нет ее вообще.
А ведь казалось длинной-длинной
и так задумчиво текла
то вдаль за стаей журавлиной,
то прочь из ветхого села.
То башни строила из света,
то все меняла кверху дном…
И вот итог — семья поэта
в мечтах о близком и родном.
Разлив души покрылся тиной
(она недавно зацвела).
А жизнь казалась длинной-длинной.
И так стремительно прошла.

…А путь казался длинным-длинным,
и жизнь задумчиво текла
то вслед за клином журавлиным,
то прочь из ветхого села.
Жизнь обожала повороты.
И мир казался мне войной,
где капитан сопливой роты
меня назначил старшиной.
Я пил из скользкого окопа
и суп хлебал из котелка,
вязал веревкою из стропа
в лесу охапки сушняка.
И жизнь казалась длинной-длинной,
но снова — новый поворот.
И из метели тополиной
я вышел в жизнь-наоборот.
Там мир царил везде и всюду,
там пили красное вино.
И я решил: чуть-чуть побуду —
и на войну. Ведь все равно
мне не суметь остановиться:
за поворотами судьбы —
другая жизнь, другие лица,
другие вехи и столбы.
Там ждут друзья по рукопашной,
чуть подостывший котелок
и капитан наш бесшабашный
от смерти чуть наискосок.
Но новый мир был разукрашен
и разрисован под Дали.
В нем силуэты древних башен
слегка маячили вдали.
Я доползти до них пытался,
но мир причудливых ротонд
все удалялся, удалялся
и превращался в горизонт.
А мне вослед кричали люди,
чью воду мне не пить с лица:
“Чудак, в российском Голливуде
все кинофильмы — без конца”.
Они кричали и кричали,
а я ссутуленно молчал
и был в полуденной печали
и горизонты изучал.
И степь казалась длинной-длинной,
но впереди маячил лес.
И я по россыпи полынной
к нему пошел наперерез.
А после, выйдя на опушку
и спину прислонив к стволу,
я встретил жалкую лягушку,
во рту держащую стрелу.
Чело покрылось липким потом,
сознанью не хватило слов:
ведь я к подобным поворотам
был абсолютно не готов.
Была минута длинной-длинной,
длинною в годы и века.
Потом был дом и быт рутинный
и длинный рубль из носка.
Дали ушел, остался Кафка.
И стало явью слово “сын”
(не то чтоб семеро по лавкам,
но вдвое больше, чем один).
и слово горькое “работа”.
И понимание в душе,
что жизнь дошла до поворота
и больше нет ее вообще.
А ведь казалось длинной-длинной
и так задумчиво текла
то вдаль за стаей журавлиной,
то прочь из ветхого села.
То башни строила из света,
то все меняла кверху дном…
И вот итог — семья поэта
в мечтах о близком и родном.
Разлив души покрылся тиной
(она недавно зацвела).
А жизнь казалась длинной-длинной.
И так стремительно прошла.