ХОЛОДИЛЬНИК

— А-а-а!
Жуткий крик из гостиной захлестнул волной обе комнаты, кухню, санузел с кладовкой, пугающими струйками просочился сквозь стены в квартиры соседей. Народ торопливо вострил уши, жадно вычисляя, в какой квартире убивают. Не пропустить бы! Не каждую ночь за стеной вопят расстающиеся с жизнью человеки!
Истошный ор подбросил Виктора с постели. Перелетая через лежащую с краю жену, спящим сознанием он уловил выпученные до неимоверной величины глаза… Тоже проснулась? Никогда не замечал, что у жены такие огромно-страшные, неестественно выпученные глаза!.. Не дай Бог ночью в реальности встретить! Натренированно точным движением попал в растоптанные до медвежьих размеров шлёпанцы, много лет сторожившие ноги хозяина строго в протёртых ими же следах на прикроватном, когда-то дорогом, купленном по распределению, иранском коврике, и почти уже очнувшись, сиганул в гостиную. С детства выработанным движением на лету хлопнул ладонью по стене, включая свет, и окончательно пришёл в себя перед диваном, на котором второй вечер жена стелила приехавшему в гости Сергею, её двоюродному, кажется, брату.
Сергей истуканом сидел на скомканной постели. Всклокоченные волосы дыбились причёской панка, ничего не видящие стеклянные глаза пучились страшнее, чем у покинутой жены, перекошенное лицо окаменело на высоте потрясения. Руки мёртвыми коряжинами торчали вперёд, защищаясь от неведомого ужаса.
— Сергей, ты чего? Сергей!
Виктор тряхнул родственника за плечо. Тело Сергея отреагировало резиновой противностью. Виктор заглянул в глаза Сергея, и его передёрнуло от запредельной паники, сочившейся из глазниц неживой маски.
Примчалась Татьяна, подёргала родственника за резиновую руку, зачем-то подула в лицо, в лоб, в немигающие глаза. Натыкаясь на растопыренные конечности зомби, принялась хлопать Сергея по щекам.
— Сергей, миленький, что с тобой? Ты меня слышишь? Очнись, Сергей!
Глаза Сергея потихоньку оттаивали, фокусировались на суетящихся перед ним людей. Непослушными руками он неуклюже защищался от пощёчин. На лице медленно формировалось удивлённое выражение.
— Вы чего? – наконец пришёл в себя и, увильнув от последней пощёчины, возмутился Сергей.
— Это ты «чего»! – в один голос ещё более возмущённо воскликнули Виктор с Татьяной, присаживаясь перед гостем прямо на пол. Наконец-то очухался!
— А чего я? – удивился Сергей.
— Ты же орал, как будто тебя… убивают! – упрекнул родственника Виктор.
— Я… орал?
— Жутко орал! – подтвердила Татьяна.
— Да ну…
Сергей сжимал-разгибал пальцы непослушной руки, трогал лицо, собирал кожу щеки в складку, словно проверял, его ли это лицо. Наконец, пожаловался:
— Будто обморозил, плохо чувствует. И в то же время прикасаться больно. А пальцы… как отсидел.
— Может, отлежал? – неудачно предположила Татьяна.
— Ага, лицо отлежал. И с того орать начал. Ты чего орал-то? – успокоившись, участливо спросил гостя Виктор, трогая его за колено.
— Что, сильно орал, да? – извиняющимся тоном, но всё же недоверчиво переспросил Сергей.
— Орал, Сергей, орал. Как будто тебя… Не знаю, что с тобой делали, — подтвердила Татьяна.
— Приснилось, наверное. Я проснулся, когда вы уже передо мной сидели. Ты мне своими оплеухами всю память отшибла.
— Надо же было тебя как-то в чувство приводить, — оправдалась Татьяна. – Ты же как зомби сидел, ничего не видел и не слышал. Глаза открытые, стеклянные… Бр-р! Ну хоть что-то помнишь?
— Нет, не помню ничего. Так, что-то в глубине, — Сергей задумался, вспоминая, что он видел только что во сне. Пожал плечами, вздохнул и постучал согнутым пальцем по голове. — Тёмное что-то, пугающее. Как в детстве, когда ночью один остаёшься.
— Ну, ты как, нормальный сейчас? – Виктор бодро хлопнул Сергея по колену. – Насмотрелся ужастиков по телевизору…
— Да ладно! Что я, маленький? – обиделся Сергей смешному замечанию. Напряжённо потёр лоб, окончательно утверждая себя в реальности, усмехнулся, удивляясь себе. – Хм… Кричал… Никогда такого не было! Ладно… Нормально всё. Идите, спите.
— Я тебе торшер включу, а верхний свет выключу, ладно? – решила Татьяна. Поднявшись с пола, она накрыла торшер газетой, чтобы свет не бил в глаза, выключила верхний свет. – Ну, спи. А то нам завтра на работу. Да и соседи, небось, проснулись. Подумают ещё, что мы здесь кого…
Хозяева ушли к себе.
— Вот сумасшедший… — пробормотала Татьяна, укутываясь приятным, терпеливо ждавшим её под тёплым одеялом сном.
— Бывает… — засыпая, успел из мужской солидарности оправдать родственника Виктор. Второй вечер подряд они «уговаривали» стандартную дозу на двоих: поллитры было бы мало, литр – много… а ноль-семь – в самый раз! Жена, правда… по поводу сегодняшнего дубля… уже ворчала, но… Женщина… она и есть жен…
— А-а-а! А-а-а! – заорал родственник в гостиной.
— М-м, чёрт! Только уснул!
Виктор перешагнул через жену (сколько раз предлагал, чтобы ложилась у стены!), отыскал шлёпанцы (никогда раньше не терялись!), заторопился в гостиную (чёрт его раздирает… может у родственника белая горячка?). Хорошо, дети у тёщи ночуют, а то бы…
Сергей сидел на постели в той же позе, что и несколько минут назад: протянув перед собой руки со скрюченными, как у ведьмака, пальцами, лицо запредельно испуганное, мертвячьи неживое, глаза открытые, ничего не видящие, остекленелые.
Виктор зевнул, недовольно крякнул, грубо потряс родственника за плечо.
— Эй, лунатик, просыпайся!
Сергей очнулся. Сначала ошарашено, непонимающе, затем виновато огляделся.
— Что, опять, да? Вот ч-чёрт…
Виктор опёрся рукой о подлокотник кресла у стены, повернулся вокруг руки, как вокруг оси, уронил в кресло тело. Подчёркнуто сонно зевнул. Почесал пяткой ноги другую вытянутую ногу, рукой размашисто посрёб бедро, звучно поскоблил затылок, покряхтел недовольно, погримасничал. Надоела, мол, мне вся эта канитель.
Подошла Татьяна. Села на диван рядом с Сергеем, толкнула плечом.
— Ну, чего там тебе снится? Рассказывай. Может, придумаем что сообща. Или опять не помнишь?
Свесив кисти между колен, глядя вниз и покусывая губы, Сергей задумался.
— Да нет, сейчас я не так крепко спал, помню… Не сказать, что снилось невесть что ужасное. Так, бытовуха какая-то… Это в конце накрыло меня жутким ужасом…
Сергей передёрнул плечами то ли от холода, то ли от страха.
— Ну, рассказывай, что в твоём сне ужасно жуткого, — с сочувственной иронией толкнула его ещё раз Татьяна. Вздохнула. – Тебе завтра бездельничать, а нам на работу.
— Я понимаю, — вяло пожал плечами Сергей. – Да я сам бы лучше поспал, чем орать так…
Он опять задумался.
— Ну, говори, что там у тебя во снах, — поторопила его Татьяна, подождав некоторое время и взглянув с сожалением на большие настенные часы, процеживавшие сквозь зубчатые колёсики остатки ночи.
— Оба раза снится одно и то же…
— А говорил, что не помнишь, — поймал его на слове Виктор.
— Это я сейчас вспомнил, во второй раз.
— Бывает… Рассказывай, рассказывай, — кивнула головой Татьяна и сердито посмотрела на мужа: не мешай!
— Снится мне, что вокруг темнота…
— Естественно! Ночь за окном! – усмехнулся Виктор. И пропел строки из песни Высоцкого: «А вокруг темнота… Это он не вернулся из боя».
Татьяна зверски посмотрела на мужа и незаметно показала ему кулак.
— Темнота как бы чуть расступается, и в ней оказываюсь я. Непонятно, что вокруг, то ли подвал какой, то ли что… Спускаюсь по неширокой бетонной лестнице. Дерево с перил отодрано, железная основа покорёжена. Вонь, как в общественном туалете…
— Это тебе наш подъезд приснился. И лампочка разбита, и лестница с изуродованными перилами, и алкаши в углах гадят, — не удержался Виктор.
Татьяна безнадёжно вздохнула, молча покачала головой. Потом умоляюще попросила мужа:
— Ну дай человеку рассказать, а?
— Спускаюсь с лестницы, — продолжил Сергей, — а из темноты грязные, тощие руки тянутся. И бормочет кто-то непонятное.
— Алкоголик в подъезде заблудился без света – вот и тянет руки, и бормочет: «Дай рупь на выпивку!» — усмехнулся Виктор. – Любой струхнёт!
Татьяна безнадёжно покрутила головой и промолчала.
— Выхожу на улицу, погода мерзкая, сырая. Будто лягушку к лицу прислонили. Двор изрыт, траншеи вдоль и поперёк, трубы искорёженные… Как после атомной войны, в общем.
— Ну, это тебе наш двор снится. Опрессовка, дело к осени – трубы собрались менять. Ничего, к весне траншеи зароют.
— Захожу в какой-то тоннель… Темно, вдали свет тусклый. То ли от луны, то ли от лампочки. В конце тоннеля молодёжь на бетоне сидит обкуренная, телевизор смотрит, порнушку… Оханье из телевизора… У другой стенки парень девчонку на каком-то замызганном матрасе трахает. Девчонка лежит под ним безразличная, курит между делом. Один из молодых, что у телевизора, встаёт, преграждает мне дорогу. Предлагает девчонку задёшево. Я отказываюсь, а он приставляет нож, настаивает. Я даю ему денег и пытаюсь уйти — он не пускает. «Братан, — говорит, — я ж не грабитель! Ты мне денег дал, значит, за свои деньги должен оттрахать нашу девчонку!» А я слышу, как один из его дружков говорит другому, что у той девчонки СПИД. Я вырываюсь, бегу по тоннелю и слышу: поезд! Навстречу! Ту-ту-ту… ту-ту-ту… И спрятаться некуда! Поезд неожиданно выскакивает из темноты… Вот он, передо мной! И слепящий свет фар прямо в лицо! Я оцепенел – шага в сторону не могу сделать! А поезд близко, рукой достать можно! Наезжает! Медленно и неотвратимо! А я шевельнуться не могу!
Сергей вздрогнул, очнувшись, испуганно оглянулся. Прислушался и со страхом указал пальцем в стену:
— Вот! Вот он! Слышите?!
— Не слышу, — пожал плечами Виктор и, со значением выпучив глаза, посмотрел на жену.
— Ну вот же… Ту-ту-ту… ту-ту-ту…
Татьяна завертела головой, прислушиваясь к ночной тишине.
— Вот! Слышите?! – воскликнул Сергей.
— Так это холодильник в гастрономе! – радостно спохватилась Татьяна, выделив, наконец, звук, который так пугал Сергея. – В гастрономе установили новый холодильник. Знаешь же, какие в гастрономах холодильники огромные! Он у них периодически включается. Но, то ли неправильно установили его, то ли что, но шумит ужасно. На втором этаже, над гастрономом, у жильцов даже посуда в шкафах из-за этого шума и вибрации ползает. Они уже жалобу написали. А тёмный тоннель с молодёжью… Возможно, это ассоциации с аркой между нашими домами. Там постоянно молодёжь тусуется. А телевизор выброшенный у мусорки валяется. И насчёт СПИДа ты наслушался. В общем, всё это посторонние эмоции, обрывки твоих впечатлений. Реальность, деформировавшаяся во сне. Можешь спокойно ложиться спать… Дать тебе валерьянки?
— Давай, — безнадёжно согласился Сергей, прислушиваясь к ритмичному далёкому постукиванию, доносящемуся сквозь стены.
— Холодильник это, холодильник. Минут через пять выключится, — уверенно проговорила Татьяна, подавая Сергею четыре таблетки валерьянки. –
— Не много? – удивился Сергей.
— Тебе в самый раз, — посмеялась Татьяна. – Возьми книжку. Давай-ка, ты больше не будешь спать. Почитай до утра. Нам завтра на работу… Выспишься днём. Лады?
— Лады, — согласился Сергей и тяжело вздохнул.
Хозяева ушли.
— Ну и устроил нам родственничек ночь! – вернувшись из туалета, ворчал Виктор, перелезая через жену на своё место у стены. – А завтра на работу…
— Тихо ты! Услышит же!
— Пусть слышит… Полдома уже услышали… И спать теперь… Разбудил… — ворчал Виктор обрывками фраз, проваливаясь в здоровый сон неотравленного заботами и успокоенного алкоголем организма.
— Спи… — привычно возразила Татьяна, засыпая и уже не слыша своего голоса.
— А… А… А-а-а! – необычно ново по сравнению с предыдущими сериями накатились волны крика и вновь разбудили хозяев. В пол зло громыхнули. Обычно так стучат шваброй разозлённые шумом соседи. Разозлишься тут, когда третий раз за ночь будят истошными воплями. – А-а-а-а…
В пол забарабанили ещё злее.
— Он что, псих у вас, что-ли? – незло бормотал Виктор, потирая лоб и раздумывая, подниматься ему или не подниматься.
— Да чёрт его знает… Я с ним лет десять не виделась… Лежи, сама схожу.
Татьяна неспешно вставила ноги в тапки, накинула халат.
— Сергей, ну что ты там… Я же просила тебя почитать книгу… Поспал бы днём, когда мы на работу уйдём… Днём кошмары не снятся, — ворчала Татьяна, завязывая на ходу пояс халата. Больше для себя ворчала.
«Послал Бог родственничка!» – вздохнул Виктор, прочищая пальцем забившийся нос.
— А-а-а-а!
Страшный вопль жены подбросил с постели Виктора. В долю секунды, возможно — ни разу не коснувшись ногами пола, он очутился у двери гостиной.
Жена вцепилась в косяк и пальцы её глубоко впились в дерево. Белое лицо исказил ужас, раскрытый рот замер в судороге, глаза тускло заледенели и намертво прилипли к окровавленному трупу, лежащему на полу гостиной, к трупу, жутко обезображенному, будто попавшему под колёса поезда, к трупу, лежащему в огромной луже крови.
— А… А… — Татьяна скованным деревянным движением указала на противоположную стену. В белую поверхность обоев, словно в густую сметану, вдавливался … как бы это сказать… В стену медленно уходило то, что можно увидеть, если смотреть на старинный паровоз сзади. И был этот паровоз белый, словно покрытый инеем. И белые колёса, густо измазанные кровью…