«Охота на Зверя»

Шарифов Раиль Куттусович
Кировская область, город Вятские Поляны улица Школьная д. 86 кв. 27
rail-kaaba7@mail.ru
8 гудок/83334/2-18-08

Он приходит обычно ночью,
Не спросив, открывает дверь.
Кто увидит его воочию,
Понимает, что это Зверь.
Он садится напротив в кресло,
Ногу на ногу положив.
И в душе вдруг становится тесно:
То ли мертвый я, то ли жив.
Он не спросит ни ранга, ни имени,
Все известно ему наперед
Я из рук сигарету выронил,
Вот и мой наступил черед…
Он ее мановением взгляда
Докурил, а дым в потолок.
«Успокойся — не улица Вязов,
Значит, Мальборо куришь, сынок.
Я не стану тянуть твои жилы
И наматывать на рукав.
Мне приятней слова твои лживые:
Жизнь прекрасна, I LOVE, YOU I LOVE.
Ты семь лет почти шел к своей цели
И пытался убить меня,
Только звуки моей свирели
Зачастую пьянили тебя.
Ты не раз спотыкался и падал,
Поднимался и снова шел.
Я тебе говорил: «Не надо!».
Ты ж в ответ — «На три буквы пошел!».
Мы друг другу поднадоели.
Может, выбросить белый флаг?
Я не стану, как тот Сальери,
В твой мартини подкидывать яд.
Это слишком старо и наивно,
Да и метод теперь иной.
Согласись, что сейчас эффективней
Заключить договор небольшой.
Ты убъешь меня сию минуту.
Вот кинжал. Где там библия, крест?
Успокойся и будь что будет…
Принимай все как божий перст.
И тогда будешь ты, как сыр в масле,
Плыть по жизни, не зная невзгод.
Будет сладко тебе и счастье
Никогда не покинет твой род.
Но запомни, как жизнь твоя минет,
Загляни в глубину души.
Без меня твое сердце остынет,
Без меня ты уже и не ты.
Ты не будешь таким, как прежде,
Все слова твои ложь и фальшь,
Даже вера, любовь и надежда
Не сыграют прощальный марш.
Все что было с тобой — уроки,
Все что будет — пороги судьбы.
Главное — береги в тепле ноги
И не пей ты сырой воды.»
Я заглянул ЗВЕРЮ в очи
И принял из рук кинжал.
Душа спокойствия просит,
А, значит, близок финал.
Предо мною открыта дорога,
Только плата моя — душа.
Но я лучше пройду свои годы
Как-нибудь сам, не спеша.
8-гудок 8333421808 Шарифов Раиль Куттусович
rail-kaaba7@mail.ru

Ко мне приходит бесконечность,
В одежды строгие облачена.
Садится в кресло, и беспечность
Моя навек обречена…
А. Гильмутдинова.

ПОСВЯЩАЮ СВОЕЙ МАТЕРИ.

…Эта книга о том, как нелегко быть сильным. О том, как наши души покрываются плесенью.
О том, что свет, за которым мы идем, не всегда от Бога и однажды мы замечаем, что ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ ПРИШЛО.

ОХОТА НА ЗВЕРЯ

Пальцы Жаннет в привычном ритме скользили по клавишам компьютера, останавливались, предоставляя умной машине, время на размышление, и вновь устремлялись в гибкие движения бешеного канкана. Молодая женщина внимательно следила за бегущими строками, проверяла информацию, тут же разбивала ее по файлам, снова проверяла и только после этого отпускала тонкие пальцы в пляску по клавишам. Казалось, Жаннет была увлечена работой. Между тем где-то глубоко в подсознании она видела желтый запечатанный конверт. Он преследовал ее в мыслях уже вторую неделю…
Жаннет не считала свою работу утомительной. Ей нравилось производить банковские операции, выявлять должников, расфасовывать информацию по полочкам и откладывать в памяти более перспективную.
Она сравнивала свое занятие разве что с чтением интересной книги, от которой устаешь лишь по причине утомленности глаз. На худой конец можно было отвлечь серое вещество мозга за компьютерной игрой или еще лучше, прикрыв глаза, мысленно поговорить с тем, кто начинал округлять ее живот и толкал в его стенки.
Жаннет уже четыре месяца носила в себе ребенка, отец которого погиб при странных обстоятельствах. Им обоим было по двадцать пять. Жаннет работала в небольшом банке, занимала место коммерческого директора, имела личный кабинет и гордилась этим. Он же, Андрэ Ришелье, нигде не работал и относился к типу людей, в чьи руки деньги плывут, минуя налоги. Впрочем, это, пожалуй, мягко сказано.
Андрэ никогда не посвящал жену в свои профессиональные тайны. Вокруг него крутились сомнительные лица и Жаннет, всерьез озабоченная окружением мужа, не раз предупреждала, умоляла Андрэ заняться настоящим делом и не подвергать ни его, ни ее репутацию опасному риску быть подмоченной.

Теперь Жаннет жалела о том, что не до конца была твердой в отношении мужа. Две недели назад река времени выплеснула его безжизненное тело из своего бурного течения.
Однажды, месяц назад, Андрэ пришел домой в сильном возбуждении, заперся в своей комнате и целый час не показывался. Затем он позвал Жаннет и, протянув ей желтый, запечатанный конверт, сказал:
— Послушай, мышонок, возможно, на неделю, а то и на две я покину тебя. Если не вернусь, отнеси этот конверт в полицию.
Его терпкий сигарный поцелуй, что оставил он, уходя, на ее губах, Жаннет запомнила навсегда.
Через две недели Андрэ вернулся домой в тяжелом красно-коричневом гробу. Страшный груз был сопровожден незнакомым Жаннет типом, азиатские черты лица которого она успела запечатлеть всего полминуты. Ровно столько ему потребовалось, чтобы выразить свое соболезнование и вкратце сообщить, что Андрэ Ришелье подхватил заразную тропическую болезнь и скоропостижно скончался. Где и при каких обстоятельствах, Жаннет не успела спросить, потому как неизвестный тип сел в машину и укатил.
Этого хватило, чтобы Жаннет поняла: история смерти Андрэ писана вилами на воде. А заключение патологоанатома, зафиксировавшего кровоизлияние в мозг, еще раз подтвердило уверенность — Андрэ умер не своей смертью.
Слезы? В слезах были все носовые платки и подушки. Но она помнила о ребенке. Он — это единственное, что осталось от Андрэ. Она была сильной женщиной и по прошествии недели после похорон мужа сказала себе: «Все, хватит! Иначе расстройство нервной системы моему ребенку обеспечено».
Две недели Жаннет Ришелье мучалась терзаниями, не решаясь исполнить предсмертное желание мужа. Желтый, запечатанный конверт лежал рядом, в ее сейфе. Временами она порывалась отнести его в полицию, вынимала из сейфа, но необъяснимое странное чувство заставляло класть его на прежнее место. Но сегодня она просто решила заглянуть в содержимое конверта. Перед тем как отнести в полицию, должна же она знать что там, в конверте. Жаннет не чувствовала угрызение совести, ведь Андрэ не запрещал ей вскрывать конверт.
Жаннет открыла сейф, кинула на дверь взгляд и вынула конверт. Еще с минуту она колебалась и, подцепив ногтем склеенные края, вскрыла его. Через мгновение на столе перед Жаннет лежало содержимое конверта — компьютерный диск. Прикоснувшись к нему кончиками пальцев, она ощутила необычайное волнение.
«Вероятно, здесь ключ от той самой двери, за которой и был убит Андрэ» — рассудила Жаннет. Однако решение было принято. Жаннет поместила диск в компьютер и распечатала единственный, хранящийся в нем файл.
С первых же секунд молодой женщине показалось, что орешек ей не по зубам и, возможно, придется прибегнуть к помощи постороннего специалиста. Но первые впечатления не всегда бывают верны. Дисплей не высветил ни одной буквы, ни одного слова. Вместо них появилось графическое изображение: непонятные линии, круги и прямоугольники. Затем изображение, меняя проекцию, поплыло в сторону и взору Жаннет открылось что-то наподобие трех стройных башен, напоминающих бутоны нераспустившегося лотоса.
У Жаннет закружилась голова. Она опустила глаза, но когда подняла их вновь, мерзкий холодок пробежал по ее телу. На дисплее был изображен камень. Внешне он походил на горную породу, а его стекловидная масса переливалась мягкими изумрудно-малахитовыми тонами. Компьютер показал его во всех возможных проекциях. Жаннет начинала понимать…
Но она не знала одного — с этого момента водоворот событий захлестнет ее безжалостно и всецело.

Глава 2.

26 мая 2005 года. 10 ч. 13 мин.

Сейшельские острова. Остров Маэ. Виктория. Международный аэропорт.

Прежде чем выйти на посадочную полосу, «Боинг 747» сделал круг, облетая весь остров. Такой маневр давал пассажирам отличную возможность полюбоваться массивной вершиной Морн-Сейшеллуа, бесчисленными бухтами и заливами, а также всем спектром цветов морской воды и коралловых рифов. С высоты птичьего полета взгляд пассажиров охватил группу разбросанных вокруг Маэ гранитогнейсовых островов и переключился на посадочную полосу.
«Боинг 747» шел на посадку тяжело и стремительно. Выпустив шасси, он пролетел еще восемьсот метров и соприкоснулся с землей.
Здесь природа во всей красе демонстрировала свои чудеса. Беспрерывно меняющаяся под ярким солнцем океанская гладь. Фантастически выветренные и разрушенные волнами скалистые берега. Горные вершины, окутанные облаками и туманом. Бесконечные рощи пальм. Заросли тропической зелени, из полога которой высятся кроны деревьев-великанов. И, наконец, пляжи с тончайшим коралловым
песком.
Средняя годовая температура на Сейшелах — плюс двадцать шесть градусов по Фаренгейту — особых жалоб не приносит: постоянные ветры с океана смягчают жару. Сезоны мало отличаются один от другого — главным образом направлением ветров да числом дождливых дней.
Между тем в салоне идущего на посадку авиалайнера разыгрывался спектакль. В воздухе чувствовалось напряжение, точно на затылок легла чья-то холодная и невидимая рука. Некая парочка молодоженов явно переигрывала и притягивала к себе потоки внимания.
Молодого француза, невольного участника этого спектакля, любая кошечка, могла бы назвать красавчиком. И это было истинно. Для своих тридцати пяти лет, он выглядел совсем юным. Таких, как Жан Пьер Лефевр, слабый пол по обыкновению называл лапушкой. Жантильные черты. Узкие губы, нос с горбинкой, курчавые темные волосы, заплетенные в длинную косичку. Все это не могло не сводить с ума женщин. Но только не ту, что сидела рядом с ним в качестве молодой супруги. И на то у нее имелись свои основания.
В жилах этой двадцати пятилетней особы текла румыно-польская кровь. Люсьен Эманеску, была хороша собой. Но этого, пожалуй, не достаточно для описания ее внешности. Всякий наметанный глаз определил бы ее патологической шлюхой. Именно так и не иначе.
И, если она и была шлюхой, то довольно дорогой. В арсенале достопримечательностей она имела немало мощных аргументов, способных привести самого немощного мужчину в состояние боевой готовности. Крутые бедра, узкая талия, крепкая высокая грудь и очаровательная мордашка. Своей внешности она уделяла особое внимание, и при удобном случае чистила перышки, словно это был последний день в ее жизни. Ее пшеничного цвета волосы спускались чуть ниже плеч, а голубые глаза, удачно гармонируя с ними, создавали впечатление невинной овечки. Но кто бы знал, что в головке этой овечки созревает коварный план…
Люсьен обняла своего супруга за шею и прильнула к щеке.
— Мой, Перчик! — Именно таковой была ласкательная форма ее обращения к Пьеру. — Я в восторге! Посмотри, какая красота за окном! Лучше свадебного подарка ты и не мог придумать.
— Люсьен, милая. Ну… — Жан-Пьер Лефевр попытался сбросить ее руки со своей шеи, однако эта затея закончилась тем, что женщина сцепила в замок руки и запечатлела на его губах продолжительный поцелуй. Жан-Пьер с силой оторвал от себя женщину. Этот спектакль продолжался уже добрых полчаса, и она ему изрядно надоела.
— Да отпусти же! — Пьер предательски покраснел. В салоне авиалайнера голос его супруги звучал намного громче, чем того требуют рамки приличия.
— Ну, уж нет, мой милый, — на полтона выше произнесла Люсьен, — я всю жизнь ждала этого дня, и буду вести себя так, как душа моя того просит. Мне плевать на мнение окружающих. Я хочу тебя, прямо здесь. Сейчас!
С этими словами она плюхнулась Пьеру на колени и, не сводя с него глаз, хитро улыбнулась. Разрез ее юбки, плотно облегающей бедра, опасно приоткрылся. Красивая ножка оголилась как раз до тех самых мест, где она теряла свое прелестное название и переходила в более интимное. Пьер торопливо запахнул ее юбку и, скинув женщину с колен, пересадил к окну.
— Что с тобой происходит сегодня? Не слишком ли ты импульсивна. — Пьер говорил шепотом и почти дышал ей в лицо. — Ты превращаешь наши отношения в аттракцион. Если не объявишь антракт — по приезду в отель твоя чудная попочка познакомится с моим кожаным ремнем.
— Хорошо, пусть будет по-твоему! — Лицо Люсьен брезгливо исказилось, словно ей предложили отведать болотную жабу. — Ремень и задница никогда не были друзьями!
Последняя фраза была сказана так громко, что даже безнадежно глухой, будь он в салоне, обернулся бы.
Внимание присутствующих было приковано к Люсьен, и единственным исключением был сидящий впереди мужчина. Ему было не больше пятидесяти, и он не был глухим.
К этому времени «Боинг 747» сошел с полосы приземления и встал в безопасную зону. Однако никто из пассажиров и не сдвинулся с места. Это была довольно странная картина. Между тем оцепенение, вдруг охватившее людей, было далеко не следствием эпатажа распоясавшейся женщины. Нет!
Причиной был пятидесятилетний мужчина, находившийся перед молодоженами.
Внезапно он встал, развернулся к супружеской паре, и, приподняв солнцезащитные очки, потухшим немигающим взором посмотрел на Люсьен, а затем на Жана-Пьера.
— Мсье… — Загадочный типаж выдержал паузу и, то ли сожалея, то ли предвкушая наслаждение, на едином выдохе произнес: — К Вашей радости или нет, но к заходу следующего дня я откушу этой шлюхе язык. А с Вами я еще встречусь.
Желваки незнакомца ходили, словно уже пережевывали откушенный язык. Жан-Пьер от негодования сжал кулаки.

Я его убью и помочусь на труп тут же – чтобы видели все!

Но этого не произошло. Через мгновение мутная пелена захлестнула сознание Пьера. А спустя еще мгновение он не помнил уже ничего, впрочем, как и все остальные пассажиры. Неведомая сила выхолостила из их памяти события последних минут.
Но где-то там, в потаенных регистрах сознания Пьера сохранился взгляд пятидесятилетнего мужчины — взгляд, на миг, сверкнувший зеленым дьявольским огнем.

Глава 3

10 ч. 30 мин.

Жаннет опустила палец на кнопку селектора внутренней связи.
— Детка, заскочи ко мне в кабинет — дело есть, да поживее костями шевели. — Голос в селекторе прозвучал таким тоном, каким клеят не первой свежести девиц в баре.
— Я вам не давала повода так со мною разговаривать, — возмутилась Жаннет. — Будьте осторожны, придет время, и я подрежу Ваш поганый язык.
— Поговори мне еще!!! — Раздался разъяренный голос на другом конце селектора. — Живо, ко мне!!!
Жаннет отключила селектор внутренней связи. К ее горлу подкатил тяжелый ком. Она стала задыхаться — дыхание работало так же, как велосипедный насос с застрявшим в тросике мусором. Жаннет поднесла к горлу руки, ее пальцы мелко дрожали. Ей хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить — она ждет ребенка. Жаннет закрыла глаза и стала себя успокаивать.
«Я сильная женщина, — подумала она, — этому ублюдку не увидеть моих слез! Ему только этого и надо. Детка… шевели костями… поговори мне еще… Коз-з-з-зел вонючий! Чтоб тебя разорвало».
Жаннет ненавидела Брейна Лихмонта, впрочем, с ней были солидарны и остальные представительницы прекрасной половины человечества. Ни от одной из них за свои неполные сорок пять лет Лихмонт так и не удостоился хорошего слова. Причиной столь дурного к нему отношения послужили три незавидные черты его характера. Началось все с того, что месяца полтора назад в банк ввалился некий Брейн Лихмонт, минут пятнадцать он говорил с его управляющим, после чего пожал ему руку и безразличным тоном, словно речь шла о пачке сигарет, произнес:
— Покупаю!
Так вскоре Брейн стал управляющим банка. Нового хозяина все возненавидели — особенно женщины.
Первой причиной тому стала его внешность. Почти всегда Брейн приходил на работу в засаленной рубашке и не отглаженных брюках. Плюс ко всему от него за милю разило чесноком, будто объявили о нашествии вампиров.
Вторая причина была не менее важной. В присутствии женщин Брейн Лихмонт позволял себе фривольно шутить и, как мальчишка, не достигший пубертатного возраста, вооружившись увеличительным стеклом, рассматривать порножурналы. В его космогонии это было в порядке вещей.
И последнее, за что Брейна ненавидели женщины: он был ублюдком — ублюдком с обледеневшим сердцем и душой грязно-отстойного цвета. Словом, Брейн Лихмонт являл в себе те качества, по которым безошибочно характеризуются женоненавистники.
Если говорить о профессиональных качествах этого человека, то, пожалуй, их можно выразить в следующем. Брейн Лихмонт был способен продать даже крысиную задницу, обрисовав ее клиенту как обручальное золотое кольцо высшей пробы. Брейн отлично разбирался в банковских операциях, успешно вел переговоры, а если в дело вплетались женщины, кресло переговоров уступал Жаннет, предварительно ее проинструктировав.
После разговора с Брейном прошло несколько минут, но Жаннет не торопилась на встречу с ним. Ей пришлось долго успокаиваться и по мере этого ее дыхание приходило в норму.
«Спокойно, — мысленно говорила себе Жаннет, — мы этому ублюдку прижмем хвост, и он запоет у нас по другому». Кроме Жаннет в банке работали еще две женщины, и они также не были в восторге от нового управляющего. Вместе с ними Жаннет собиралась подать на Брейна Лихмонта иск в суд по двум статьям: моральный ущерб и сексуальное домогательство. Нет, Брейн никого не лапал руками. Все дело в том, что, движение феминисток, защищая личное право и достоинство женщины, к концу двадцатого столетия достигло невероятных высот.
Ублюдка могли засудить только за то, что в присутствии женщин он с головою зарывался в порножурнал, что расценивается, как сексуальное домогательство. А уж что говорить о репликах: «Шевели костями» и «Живо ко мне»!
Наконец, Жаннет собрала свои нервы в единый пучок — нужно идти. Она вынула из компьютера диск и, сложив его в желтый конверт, закрыла на ключ в ящик стола. Она имела хорошую привычку также запирать свой кабинет, хотя и не предполагала, что это обстоятельство кого-то могло интересовать.
Как только пара внимательных серых глаз проводила ее по длинному коридору, к двери подошел невысокий, лет тридцати мужчина. Он достал из кармана заранее приготовленный дубликат ключей, открыл дверь и, проникнув в кабинет, затворил за собой. Он был служащим банка и отвечал за внутреннюю сигнализацию его помещений. Все сейфы, все окна, все двери, все коридоры, вентиляционные заграждения и даже подземные коммуникации, находящиеся в непосредственной близости, были под неусыпным наблюдением его телекамер, световых индикаторов, тепловых датчиков и разной прочей мишуры, именуемой сигнализацией.
Родом из Сицилии, он, бывший военный, специалист по охранным устройствам, некогда снискал хорошую славу и получил предложение сменить европейский климат на мягкий экваториально-тропический.
Сейшелы. Остров Маэ. Виктория. Высокое жалование, прекрасные креолки, рестораны и казино не могли оставить Джордано равнодушным. Все это слегка пьянило его и возбуждало.
Джордано обладал исключительным слухом, но данный природой талант был направлен им в черное русло. По встроенным в помещении сверхчувствительным микрофонам и отсеивающей посторонние звуки аппаратуре Джордано был способен определить код любого сейфа — достаточно знать его марку. Все началось с обыкновенной обиды…
В 1989 году Джордано окончил Ватиканскую специализированную школу, кадры которой предназначались исключительно для военизированных структур. И он получил направление на север страны в некую воинскую часть, располагавшуюся, по мнению всех курсантов, в такой дыре, где продвижение по службе было похоже на черепашьи бега.
Перед отправкой к месту назначения Джордано, словно в отместку, по «джеймсбондовски» проник в штабные генеральские апартаменты, при помощи фонендоскопа вскрыл сейф и выкрал всю наличность — что-то около пятидесяти тысяч лир.
Через два года, пресытившись черепашьими бегами, Джордано, якобы по состоянию здоровья, уходит в отставку, после чего вскрывает еще три сейфа неких состоятельных господ. Чтобы не испортить послужной список и отвести от себя тень подозрения, Джордано устраивается в Миланский департамент налоговой полиции — все по той же специальности. И не жалеет об этом. Отсюда все слышно и видно. Он не раз участвовал в раскрытии экономических преступлений. Работая с подслушивающей аппаратурой, он пришел к открытию, что код сейфа можно узнать задолго до встречи с ним нос к носу. К тому же это экономило время и позволяло более точно определить конъюнктуру всех возможных и невозможных ситуаций.
Нередко Джордано грабил и «клиентов» своего же департамента. Из всех передряг этот человек всегда выбирался девственно чистым: так Санта-Клаус, из дома сексуальных утех спешит на новогоднюю елку к детишкам. Тем не менее, в глазах детей Санта-Клаус, прежде всего
всегда волшебник — ДОБРЫЙ И БЕЗВИННЫЙ.
Годы спустя, Джордано пригласили работать на Сейшелы. Все в его жизни шло хорошо, до поры пока кое-кто не наступил на его ахиллесову пяту. Когда-то он допустил серьезную ошибку, расплачиваться за которую пришлось только сейчас.
Первый раз за всю криминальную практику Джордано оказался на крючке. Его ткнули носом в пачку фотографий, которые были гарантом того, что в тюрьме его заждались. От него требовали выкрасть из кабинета Жаннет компьютерный диск, помеченный тремя буквами «А.Н.Г». Платой за услугу было обещано молчание.
Джордано не задавал вопросов. В первый же день под видом проверки своего хозяйства, в присутствии Жаннет, он незаметно установил в ее кабинете сверхчувствительные микрофоны.
Он слышал, как Жаннет каждый день вынимает из сейфа какой-то конверт, нерешительно мнет его в руках и, тяжело вздыхая, кладет обратно. Чутье подсказывало: «Это именно то, что от меня требуют».
Джордано не случайно выбрал этот день — 26 мая. Каждый четверг Брейн вызывал к себе всех сотрудников по отдельности и, не взирая на пол, ради профилактики «всыпал перца». Сегодня все сидели по кабинетам и, как мыши перед ужином кота, дожидались своей очереди. Никто не осмеливался даже в коридор выглянуть, а если это и происходило, то лишь когда природа звала. Но и на этот случай, попавшись кому-нибудь на глаза, Джордано мог сослаться на сработавшую в сейфе Жаннет сигнализацию.
Теперь Джордано стоял перед очередным сейфом, каких у него было не меньше, чем блох у бродячей собаки. Итальянская модель 4533. Вес 12 килограмм. Кодовый электронный замок с 8 уровневым двухшифровальным ключом. К этому моменту Джордано знал и его код. Джордано жил на широкую ногу, никогда ни в чем себе не отказывал и был ИГРОКОМ. Только на этот раз ставка была иной — жизнь.
Он волновался, но его внешнему спокойствию мог позавидовать первоклассный хирург. Никаких лишних движений, набрал код и вскрыл сейф. В сейфе он увидел рядком конвертов сорок, не меньше. В одном из них предположительно и лежал компакт-диск, помеченный тремя буквами «А.Н.Г.». Этот конверт Джордано мог определить на слух. Десятки раз он слышал шорох этого пакета, и ровно столько же визуально ощущал его пальцами.
Он перебрал пальцами каждый конверт, но нужного на месте не оказалось. Ничего не понимая, он на мгновение замер.

Она всегда возвращала конверт в сейф!

Внезапно его взгляд упал на рабочий стол. Он потянул ящик стола на себя — он был заперт. Чтобы открыть замок при помощи английской булавки, Джордано понадобилось пять секунд. В ящике на стопке папок лежал желтый конверт. Прикоснувшись к нему, пальцы ощутили до боли знакомый шорох. Затем он вытер со лба капельки проступившего пота и вскрыл конверт…

Глава 4

— И последнее! — Брейн Лихмонт заканчивал беседу с Жаннет, но напоследок решил еще подлить масла в ее разгневанные костры глаз. Это его забавляло. — Мне не нравится, как ты ведешь переговоры. Выброси своего Карнеги на свалку — иногда не грех и по столу ударить.
Жаннет сидела напротив Лихмонта, по другую сторону длинного стола. Она испытывала к этому человеку огромную неприязнь, но на этот раз решила промолчать. Жаннет знала, что разговор близится к финалу и ей не терпелось поскорее покинуть прокуренный ублюдком кабинет.
Словно о чем-то раздумывая, Брейн включил вентилятор, закинул ноги на письменный стол и закурил.
Сегодня Брейн был аккуратно причесан, побрит и к еще большему изумлению Жаннет явился на работу в чистой зеленой рубашке и отглаженных брюках. В правой руке Брейн держал сигарету, с толстой шеи его текли струйки пота. Ублюдок вынул из кармана чистый носовой платок, вытер им шею и стряхнул пепел с сигареты не на пол, как происходило всегда, а в пепельницу.
Брейн был лысоватым, плюгавым и упитанным, и Жаннет показалось, что в наглаженных брюках и чистой рубахе, он выглядит гораздо нелепее. Он вдруг напомнил ей изъеденного молью плюшевого медведя, приодетого по случаю Рождества. От этой мысли Жаннет стало смешно, и она иронично улыбнулась в лицо Брейну.
— Плюшевые медведи едят манную кашу? — спросила Жаннет.
— Что? — непонимающе заморгал Брейн.
— Я думаю, что едят. — Не дожидаясь ответа, произнесла Жаннет.- Только они не всегда знают, что плюшевые медведи — это они.
— О чем это ты?
— Скоро узнаете… — Жаннет сжала кулачки и ударила ими по столу. Вулкан ее негодования, еще мгновение назад казавшийся безобидным, неожиданно взорвался.
— Во-первых! — произнесла Жаннет, поднимаясь со стула. — Вы ведь знаете о смерти моего мужа — могли бы и помягче. Вы явно не человек. А во-вторых, — продолжила она, — я вам не ДЕТКА. Прижмите свой вонючий хвост. Мы — женщины этого банка, подаем на вас в суд.
Жаннет вплотную подошла к Брейну, готовая при первой же его фривольности залепить пощечину.
— Поэтому извольте меня называть на Вы. Я не шлюшка из подворотни и заставлю себя уважать даже такого ПЛЮШЕВОГО МЕДВЕДЯ, как вы.
Глаза Брейна, ничего кроме флегмы до сего момента не выражавшие, вдруг забегали по сторонам. И Жаннет невольно оказалась свидетельницей пре любопытнейшей метаморфозы, сменившей в Брейне вальяжного удава на загнанного в угол кролика. Брейн сбросил со стола ноги и спешно затушил сигарету.
— Да, да… Может быть. — Брейн выдержал паузу и выдохнул: — Может вы и правы, мисс Жаннет. Я приношу свои извинения!
Подобных слов от этого человека Жаннет никак не ожидала. Обычно Брейн считал ниже своего достоинства извиняться перед женщиной.
— В общем-то, я не за этим вас вызвал. — Произнес Брейн, пряча глаза.
Брейн выждал, когда Жаннет успокоится, затем вынул из кармана вчетверо сложенный лист и протянул ей.
— Забудем старое. Несмотря неприязнь к вашему полу я все же ценю вас… как специалиста. Мне нужна ваша помощь. Так… хочу провернуть одну финансовую операцию. Здесь список кое-какой литературы. Нужно отыскать эти книги в Национальной библиотеке и ознакомиться с ними. А завтра я познакомлю вас со своим планом, и вы выскажете свое мнение. На сегодня вы свободны.
Внезапно Жаннет обратила внимание на мусорную корзину за креслом Брейна. В ней лежал его любимый порножурнал. Это показалось Жаннет весьма странным…
Когда она покинула кабинет, Брейн снова водрузил ноги на стол и вальяжно закинул за голову руки. Как и прежде, это был удав, глаза которого сверкнули ярко-зеленым огнем.
— Молодец, девочка, молодец! ПЛЮШЕВЫЕ МЕДВЕДИ питаются только манной кашей…
…Жаннет вошла в свой кабинет. Ее мысли путались в каких-то лабиринтах и искали выхода.

Наглаженные брюки. Чистый носовой платок. Я приношу свои извинения. Порножурнал в мусорной корзине.

Жаннет села за рабочий стол и включила кондиционер. Последнюю неделю температура воздуха ниже двадцати семи не опускалась. Ей хотелось поскорее оказаться под прохладным душем. Наконец, Жаннет привела мысли в порядок — она их просто отбросила в сторону, сняла со спинки стула сумочку, встала, чтобы уйти, но вспомнила о компьютерном диске. Открыв ящик стола, она вынула желтый плотный конверт и, не проверив его содержимого, положила в сумочку. Отчего бы ни посмотреть его дома еще раз. Перед тем, как отнести в полицию.
…Жаннет остановила машину на стоянке недалеко от узорчатой металлической часовой башенки — уменьшенной копии лондонского Биг-Бена. Поставленная лет сто назад часовая башенка была, пожалуй, первым украшением весьма непрезентабельного в прошлом поселения и явно произвела сильное впечатление на островитян. А о домоседах и людях несведущих родилась даже местная поговорка «Да он и часов-то не видел».
От перекрестка, где роль «пятачка», «точки отсчета» и места свиданий традиционно отводится знаменитой часовой башенке, отходят главные артерии столицы. Широкая дорога ведет в старый порт. Это знаменитый Длинный пирс. Метрах в двухстах от местного Биг-Бена на Длинном пирсе стоит ладный, аккуратный двухэтажный дом. На его первом этаже музей, а на втором библиотека с отличным фондом литературы.
Дверь главной комнаты музея открывается прямо на улицу — без всяких вестибюлей и тамбуров. Посетители буквально натыкаются на один из исторических памятников сейшельской истории — большой каменный резной куб, знаменитый французский «камень владения», установленный капитаном К.Н.Морфи в ноябре 1756 года на территории нынешней Виктории. Однако история города начала летоисчисление с другой даты — с 1778 года, когда возникло первое французское поселение на Маэ под названием «Этаблисман дю руа», что значит Королевское поселение.
Жаннет шла по Длинному пирсу медленно и задумчиво. С каждым шагом она погружалась в воспоминания, клубок которых был соткан из великолепия зрительных образов, запахов и звуков.
Жаннет потерянно смотрела под ноги, временами вскидывала усталый взгляд на шоссе, на кроны кокосовых пальм, иногда оглядывалась на несущий прохладу океан и бесконечные мачты рыболовных и прогулочных яхт. Все это были зрительные, реальные образы, среди которых не хватало лишь образа Андрэ. Отныне этот образ жил только в воспоминаниях.
Среди множества окружающих Жаннет звуков — криков белых крачек, шелеста веерных пальм, биения в пирс зеленоглазой волны, будничного гомона разношерстных туристов, рокота разнокалиберных двигателей и плачущего скрежета корабельных рей — не было дыхания любимого человека, его обжигающих сердце вздохов и простых будничных слов. Всего этого уже не существовало, а если и существовало, то где-то там, в подсознательных глубинах памяти Жаннет.
Молодая женщина также помнила горьковатый, терпкий запах его губ — запах кубинских сигарет. Но на пирсе, среди запахов выделяемого водорослями йода, горелого машинного масла, выхлопных газов, запахов свежей рыбы, бистро и пицерий — этого запаха не было.
Он был только в сознании, которое отказывалось верить в реальность происходящего. НО АНДРЭ БЫЛ МЕРТВ, И ЖАННЕТ ВЫНУЖДЕНА БЫЛА ПРИЗНАТЬ — ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ!!!
Здесь, на Длинном пирсе все напоминало о тех днях, когда она, Жаннет, встретила своего будущего мужа Андрэ Кришелье. Знакомство было до простоты банальным. Он подошел к ней, между ними завязался разговор, и вскоре они, забыв обо всем, уже лежали на пляже, купались в океане, говорили о жизни, целовались. Она была очарована им, а через три дня Андрэ сделал ей предложение.
Андрэ ей очень нравился: частенько дарил цветы, был любящим верным мужем, в любой компании мог поддержать разговор, и просто был «обаяшкой». Но после произошло нечто…
Андрэ стал часто покидать страну, а, возвращаясь, снимал со своих «непотопляемых» счетов много денег. На вопрос Жаннет: «Откуда все это?», он просто отмалчивался или уходил от ответа. Единственное, в чем он признался, — это в том, что деньги не окрашены кровью. Она ему верила, но требовала прекратить эту под коверную возню с собственной совестью. Но Андрэ продолжал играть с собственной судьбою. И только теперь, когда все кончилось так трагично, она кляла себя за смерть мужа. Но, несмотря на все его тайные проделки, она любила его. Он был отцом ее будущего ребенка.
Жаннет была красивой женщиной, и красота ее была не совсем обычной…
На россыпях Сейшельских островов можно встретиться чуть ли не со всеми расовыми типами людей. Причем, знакомство это будет намного богаче, чем в любом антропологическом музее, к тому же и в самых неожиданных сочетаниях. У местного населения генетические связи столь запутаны, что даже самая добропорядочная чета не в состоянии предугадать, какого цвета у нее появится малыш.
Потомки французских плантаторов и корсаров, африканских рабов и батраков, английских моряков и чиновников, китайских торговцев, индийских ремесленников и арабских рыбаков образовали сегодняшнюю сейшельскую или, как чаще себя называют коренные жители, креольскую народность.
Отец у Жаннет был французским легионером, и от него ей достались агатовый блеск глаз и мягко вьющиеся каштановые волосы. Мать ее принадлежала к известному на Маэ китайскому роду торговцев и от нее девушка переняла изящные линии рта и красивый восточный разрез глаз. Жаннет была невысокой, с точеной фигуркой, женщиной. В плавной и строгой походке ее угадывались благородство ума, волевой характер и таинственная недосказанность.
Жаннет всегда была склонна говорить о добром доброе и толковать о вещах исключительно по своему жизненному опыту. Ей были омерзительны в людях любые проявления тупости и бессердечности.

И СЕГОДНЯ ОНА ВЫСКАЗАЛА ЭТОМУ УБЛЮДКУ ВСЕ, ЧТО ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ О СЕБЕ ИЗЪЕДЕННЫЕ МОЛЬЮ ПЛЮШЕВЫЕ МЕДВЕДИ.

И она была горда этим!
В раздумьях Жаннет не заметила, как вошла в дом, где располагалась Национальная библиотека. Она поднялась на второй этаж и, минуя стойку библиотекаря, очутилась в окружении стеллажей.
Молодая креолка вынула из сумочки вчетверо сложенный лист бумаги. Ознакомившись с его содержимым, нашла стеллаж «Основы маркетинга». Многое из предложенной Брейном литературы было хорошо известно Жаннет и даже находилось в ее личной библиотеке. В данный момент ее интересовали только две книги: статистический справочник Майкла Борделя и журнал маркетинговых исследований Дугласа Ровенсоля.
В поисках этих книг молодая креолка натыкалась на другие, заинтересованно их перелистывала, однако словно из тумана на нее наплывали мысли о смерти мужа, компьютерном диске и загадочном поведении Брейна Лихмонта.
Внезапно Жаннет почувствовала за спиной запах, подозрительно похожий на трупное тление. Креолка обернулась и обомлела.
С верхней полки соседнего стеллажа, дрожа тусклым зеленым переплетом, выползала одна из многочисленных книг.
Тело Жаннет осыпало до жути ледяным ознобом. Ее охватил ужас, и она ощутила, как нервы ее сжимаются в невидимый узел. Словно кто-то цепкою рукой изнутри схватил за позвоночник и встряхнул его. Креолка ощутила холодное дуновение. Неведомая энергия пронзила ее тело от пят до самого мозга. Жаннет пыталась бежать, но ноги не слушались ее. Она хотела кричать, но горло свистело, как ветер в пересохшем колодце.
Неожиданно СИЛА заставила Жаннет схватить выползающую книгу. Она прочла ее название — «Камбоджа — страна кхмеров». В следующее мгновение, выронив из рук книгу, молодая креолка с криком выбежала из библиотеки.
На выходе она столкнулась с типом, затылок которого украшала плетеная косичка. Жаннет была настолько потрясена случившимся, что не заметила, как сумочка соскользнула с ее плеча, и упала к его ногам.
Он поднял сумочку и долго-долго потерянным взглядом провожал молодую женщину, уходившую в другой конец Длинного пирса.

Глава 5.

Молодая чета Жан-Пьер Лефевр и Люсьен Эманеску устроились в фешенебельном отеле «Бю-Вааллон», расположенном среди буйной зелени в северо-восточной части острова в бухте Бель-Омбр. Здесь к прекрасным коралловым пляжам прижималось множество и других отелей. Все они по регламенту установленному властями, никогда не возвышались над кронами кокосовых пальм, и в этом была особая красота этого уникального туристического района. Нависшие над гостиничными строениями кроны деревьев напоминали раскрывшиеся зонты, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь них, не казались навязчивыми.
Еще подлетая к острову Маэ, Жан Пьер заметил, как с плеч его срывается и тонет в глубинах распластавшегося под них океана тяжесть мегаполисов. Здесь, на Сейшелах, туристы никуда не спешат и не бегут, потому что местный туризм – отдых чистой воды: короткие прогулки и экскурсии, рыбалка, гонка на скутерах, загорание на чудесных пляжах и морские купания.
Но, спустя каких-то сорок минут, Жан-Пьер чувствовал себя раздвоенным: одна часть его существа грезила об отдыхе, другая ощущала себя джином, загнанным в узкую и темную бутылку.
После авиа перелета Люсьен принимала душ. Жан-Пьер лежал на широкой двуспальной кровати и, закрыв глаза, думал. Он тщетно пытался вспомнить что-то жизненно важное и чувствовал себя пирогом, от которого отрезали довольно жирный лакомый ломоть и запихнули неизвестно куда. Этот ломоть был кем-то позабыт… или кем- то спрятан. Мерзкий, волосатый червь сомнения грыз душу Жан-Пьера. Что-то происходило, и что-то было не так!

Последние пять лет Жан-Пьер работал дилером в одной крупной химической кампании. Ассортимент был самым разнообразным: начиная от препаратов для уничтожения тараканов и заканчивая лаком для волос.
Пьер ненавидел свою работу. Ему приходилось улыбаться, когда на душе скребли кошки. А чтобы хоть что-нибудь продать, его ногам доставалась ни одна марафонская дистанция. Химия же, которой он торговал, выходила боком: на его теле часто выступала аллергическая сыпь. Да и мало ли еще почему! В кампании Пьера никто не замечал, а если это и происходило, то лишь тогда, когда искали виноватого. Пьер пытался подняться по служебной лестнице, но ему всегда давали понять, что на большее, чем мальчик на побегушках, он не потянет. В сущности, так оно и было. Пьеру не хватало коммуникабельности и твердой руки. Только понять ему это, дано было позже, когда полгода назад петух удачи клюнул его в самое темечко.
Пьеру негаданно повезло, неизвестно из какого родственного колена на его голову «свалилась» семидесятилетняя старушка из Марокко. Прежде чем отдать богу душу, она переписала ни имя Жан-Пьера все свое состояние, размеры которого, по многочисленным слухам, позволяли скупить десять таких крупных кампаний, как та, в которой работал сам Пьер.
Но Пьер не стал скупать акции родной кампании, дабы войти в совет акционеров. Посмотрите мол, вот я какой. Захочу, сам буду править. Нет! Пьер поступил иначе и непредсказуемо.
Он решил до последней нитки разорить кампанию, которой отдал пять лет – он ненавидел ее! Первая же попытка заставила Пьера спустился с облаков на грешную землю. Все оказалось не так то просто, как он себе представлял. Он понял, что деньги играют лишь второстепенную роль. Главную скрипку в этой жизни играют все-таки личностные качества. Ведь он, Пьер, был воспитан в духе « не укради, не обмани, не прелюбодействуй». Но обида была столь велика, что вынудила его перешагнуть через собственное «Я».
Прежде всего, измениться нужно было внешне. Он уложил длинные курчавые волосы в тугую косичку, вставил в мочку правого уха золотое кольцо и отпустил двухнедельную щетину. Он часами вырабатывал у зеркала властный взгляд, твердую дикцию и уверенную упругую походку. Уроки эти давались довольно легко – огромное тетушкино состояние вдохновляло наследника на решительные перемены. Теперь он походил на бравого средневекового корсара, нежели на юнца, слюняво предлагавшего фригидным домработницам бытовую химию.
Три месяца понадобилось «корсару» на то, чтобы научится смотреть на людей сквозь призму собственных выгод. Искусство лести, красивой лжи, шантажа и обмана стали в его жизни неотъемлемой частью. Одержимость своей главной целью была столь велика, что к моменту ее исполнения Пьер знал не только всю подноготную родной кампании, но и цвет мочи ее главы по утрам.
И наступил момент истины. Пьеру стало известно, что кампания, которой он отдал впустую пять лет, является негласным посредником между подпольной химической лабораторией и организациями с лейблом «политический шантаж, разбой и терракты». Основной продукцией химлаборатории был, дурно прославившийся во времена вьетнамской войны, напалм. Этот химический элемент практически негасим. Применяемая как зажигательная и огнеметная смесь, он хорошо прилипает к поражающим объектам, а при введении в него легких металлов самовоспламеняется от соприкосновения с водой и снегом.
Открыв для себя истинное лицо родной кампании, Пьер еще раз утвердился в своих помыслах:

Я перст божий. Это знак. Я и только я должен их остановить. Мне и только мне, предназначено судьбой, извалять их свинячьи рыла в их же дерьме.

У Пьера было два варианта: либо сдать родную кампанию со всеми потрохами Интерполу, либо придумать что-то еще самому. Пьер никому не верил и пошел по второму пути. Но он не знал одного.

РАНО ИЛИ ПОЗДНО ЗМЕЯ КУСАЕТ СВОЙ ХВОСТ! И ТОГДА КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ – КАК ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ ЦЕПЬ. ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД ПЬЕР ЖЕНИЛСЯ НА ОБОЛЬСТИТЕЛЬНОЙ ШЛЮШКЕ, И ТЕМ САМЫМ ЗАМКНУЛ ЦЕПЬ…

…Люсьен Эманеску подсыпала Пьеру в кофе снотворное. Ожидая результата, она простояла под душем добрых полчаса. Наконец она вышла из душевой. Пьер лежал на широкой тахте. Он спал. Рядом на тумбочке стояла пустая пиала.
— Перчик, ты спишь?
Услышав в ответ легкое похрапывание, она повторила вопрос. Пьер спал.
Удовлетворенная результатом Люсьен положила в кресло кожаный чемодан и извлекла из него кружевное нижнее белье. Белый ажурный шелк. Она отдала за него четыреста долларов еще два месяца назад – по карточке Американ-экспресс. На сегодняшний день эта карточка была пуста.
«Скоро он у меня за все заплатит, — думала Люсьен, облачаясь в белье, — дерьмо голубиное, вообразившее себя орлиным пометом. Завтра ты заглотишь собственную задницу. Свинья. Я обещаю!»
Затем молодая женщина извлекла из чемодана легкое голубое платье. Она отдала за него в парижском бутике на Мон-Шуа три тысячи долларов и все по той же карточке Американ-экспресс. Теперь же карточка была пуста – двадцати миллионов долларов как не бывало, и все благодаря этой свинье. Но теперь-то он за все заплатит. И за смерть отца, и за банкротство кампании, и за бездарный секс.
Через пять минут Люсьен Эманеску была готова к выходу. Она подвела губы, глаза, взяла с журнального столика ключи от номера, но остановила взгляд на тяжелой массивной пепельнице. Внезапно ее охватила волна фантазии: вот она берет в руки пепельницу, подходит к спящему Пьеру и с силой опускает ему на голову.

СЛЫШИТЬСЯ ХРУСТ СТЕКЛА, ЛОБОВОЙ КОСТИ И ЛЕГКИЙ ВСКРИК, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В СУДОРОЖНЫЕ КОНВУЛЬСИИ ТЕЛА. А ЗАТЕМ??? А ЗАТЕМ — СМЕРТЬ!

«Ну, это лишь мечты, — с сожалением подумала Люсьен. – Пока, по крайней мере, мечты. Уже завтра они воплотятся в реальность. Пришло время платить по счетам».

…После того, как Люсьен заперла за собой номер, Пьер соскочил с тахты. Он не пожалел о вылитом за балкон кофе – он никогда его не любил

Что эта сучка задумала? Неужели на панель снова пошла… И при моих-то деньгах?

Второго ключа у «корсара» не было. Он вышел на балкон. На аллеях шумели пальмы. Солнце стояло в зените. Отсюда с четвертого этажа, открывался божественно сказочный вид бухты Бель-Омбр. Длинные коралловые пляжи с одной стороны были окаймлены зеленью экваториальных тропиков, с другой пьянящей лазурью Индийского океана. Подобно хамелеону океан временами отливал нежными цветами малахита и фламинго. А там – в нескольких милях простирался вдоль горизонта, заслоняя его массивным телом, остров Силуэт. Разве мог предположить Пьер еще полгода назад, что когда-нибудь в жизни он увидит подобную красоту. На миг ему показалось, что именно так должен выглядеть рай – так и не иначе. Но теперь он вдруг подумал, что в рай ему не попасть. На его совести множество жизней. Он переступил дозволенную черту, в нем что-то сломалось, и от прежнего Пьера остались только воспоминания, возвращаясь к которым он испытывал в только боль. Ему хотелось стать прежним, пусть и неудачником, но тем прежним Пьером, что по вечерам звонит родной матери и желает спокойной ночи. Если раньше в нем было что-то от бога, то теперь только имя. Пьер. И ничего больше.

…Четвертый этаж. Жан-Пьер взял в зубы узкую плетеную косичку, перекинул тело по другую сторону перил и, опустившись до самого основания, повис над балконом третьего этажа. Спрыгнув, он с сожалением отметил, что первый и второй этажи балконов не имеют. Отступать было некуда. Из комнаты, на чьем балконе он находился, до него донеслись голоса: женский и мужской.
— Ральф, что за шум на балконе?
— По моему тебе уже достаточно.
— Да нет же, там кто-то есть! Сходи, посмотри.
Недолго думая, Пьер распахнул дверь и вошел в комнату. Неприятный специфический запах ударил ему в нос сразу с порога. Это был запах анаши. Пьер быстрым взглядом окинул комнату. Перед ним стоял оцепеневший, лет тридцати мужчина. На нем были зеленые в горошек трусы и ничего больше. Маленький, кривоногий, с обильной растительностью на груди. В его глазах зияла бездонная пустота. Мужчина что-то прятал за спиной, из-за нее же выглядывала бальзаковского возраста женщина. Она была напугана еще больше и, казалось, глаза ее вот-вот выкатятся из орбит.
Женщина толкнула мужчину в спину, а тот, как делает это горилла, защищая свою самку, выпятил вперед грудь.
— Что Вам тут надо, мсье, кто вы такой? – Его голос дрожал.
— Полиция нравов. Маленькое неофициальное предупреждение.
Резким боковым ударом в челюсть Жан-Пьер повалил сомнительного типа на пол. Из правой руки человекообезьяны выпал тлеющий огарыш, а женщина, распластав в стороны руки, грузно упала в обморок.
— Травкой балуемся? – Пьер раздавил носком ботинка самокрутку. – В следующий раз отвечать по закону будешь лично ты, но не за употребление, а за продажу. Я позабочусь.
Тип с волосатой грудью, стоя на четвереньках, схватил Пьера за брюки и стал оправдываться:
— Мсье, вы все не так поняли.
Брезгливо оттолкнув его свободной ногой, Пьер схватил со стола ключи и, отворив дверь номера, выбежал из отеля. Люсьен садилась в такси. Проводив взглядом машину на значительное расстояние, Жан прыгнул в другое такси и скомандовал:
— За тем автомобилем!
Пьер взглянул на часы. 11.30. С того момента, как «Боинг 747» совершил посадку на острове Маэ, прошло более часа. Пьер не знал, что человек, с которым в аэропорту произошел инцидент, направился в небольшой банк на улице Королевы Виктории (авеню Френсиса Рашеля). А если бы и знал, то не придал бы этому никакого значения. Память Пьера о событиях в аэропорту была полностью выхолощена. Впрочем, как и память остальных людей, ставшими невольными свидетелями инцидента.

Глава 6

Джордано дал себе слово — в ближайшее время навсегда покинуть Сейшелы. Ему было жаль расставаться с этой страной, но перспектива оказаться за решеткой не радовала и мало привлекала.
Дом Джордано, специалиста по охранным устройствам, располагался на юго-западе столицы Виктории — в поселке Мон-Флери.
Отсюда, с возвышенности, открывался великолепный вид. Слева в самое небо упирался горный массив, называемый Три Брата. Чуть севернее сквозь перелески взглядом можно было захватить крохотную часть Виктории, и даже новый порт. Если же смотреть прямо — на северо-восток, можно рассмотреть трехкилометровую насыпную посадочную полосу международного аэропорта, концы которой упираются в море. А там, в северном направлении, можно лицезреть выстроившиеся один за другим гранитогнейсовые острова Серф и Сент-Анн.
Часы показывали одиннадцать часов вечера, когда, опустив ноги в бассейн, Джордано грустно всматривался в ночные огни международного аэропорта. Ему не хотелось расставаться с этой страной, но видно придется. Он ждал телефонного звонка.
В кармане его рубашки лежал, помеченный тремя буквами «А.Н.Г.», компакт-диск, его охранная грамота. Кроме того, за него обещали отвалить круглую сумму. Это его и смущало.

Так просто они не отстанут. Меня хотят втянуть в свои авантюры. Однако я работаю всегда только один. И не стану менять своих правил и впредь.

Джордано придерживался золотого правила: если однажды попался на крючок, не мути более воды в этом пруду. Достаточно много других водоемов, где тебя не знают.
Джордано также предполагал исход событий и по иному варианту. При передаче диска его могли просто убрать.

Обещания – это всегда, прежде всего набор красивых слов, не имеющих под собой реальной основы.

На этот случай итальянец записал все телефонные и нетелефонные разговоры на магнитную пленку и, присоединив к ней копию украденного диска, отнес пакет в камеру хранения в аэропорт. Ключ от камеры за определенную мзду он передал соседскому пареньку. В случае его смертельного исхода или же пропажи, паренек должен будет передать ключ в полицию.

На столике у кромки бассейна зазвонил телефон, Джордано вытащил из воды ноги, и, усевшись в тростниковое кресло, снял трубку.
— Слушаю.
— Добрый вечер, мсье Джордано. Товар у Вас? – Вежливость Крейса напоминала диалог из анекдота, в котором палач, обслуживающий гильотину, интересовался у жертвы, не жмет ли ему ворот рубашки.
— У меня. — Ответил Джордано.
— Хорошо. Через пятнадцать минут на повороте у подножия Трех Братьев.
На другом конце хотели положить трубку, однако Джордано опередил.
— Эй, Крейс! Не вздумай шутить!
— Спасибо, что предупредили, — кратко отрезали на другом конце и положили телефонную трубку.
Джордано поднялся с тростникового кресла, надел брюки и красную на выпуск шелковую рубаху. Через полминуты итальянец был в доме. Там в тайничке, за антикварным комодом в гостиной, он прятал револьвер. Вынув из тайника оружие, засунул его за пояс брюк под рубаху и подошел к зеркалу в коридоре. Повернулся боком — револьвер не выпирал.
Три минуты спустя итальянец выезжал из гаража на четырех дверном американском бьюике. До встречи оставалось девять минут.
Джордано знал, что езды от поселка до подножия Трех Братьев при средней скорости минут пять, не больше. Четыре минуты останется, чтобы проверить снова оружие и приготовиться к неожиданным поворотам судьбы.
Через две минуты дорога вывела на пологий склон городского кладбища Мон-Флери. На огромном барельефе у входа было высечено сотни фамилий, не вернувшихся с последней войны сейшельцев.
В эту ночь луна была удивительно яркой. Ее полный диск отливал пронизывающим душу холодом и, обнимая каждую могилу, отчетливо вырисовывал тени могильных крестов.
Джордано посетило странное предчувствие. Ему вдруг пригрезилось, что один из могильных крестов будет непременно его и точно так же, как в сегодняшнюю ночь, яркая и холодная луна «шершавым» светом станет поглаживать и его заросший могильный холм.
Итальянец поежился и, сплюнув против ветра, вдавил педаль газа до самого пола. Пологий склон кладбища плавно съехал вниз и метров через триста открыл взору главный госпиталь страны. Комплекс трехэтажных больничных строений был окружен великолепным садом. Здесь росли единственные на всем острове (после ботанического сада) плодоносящие морские кокосы — сейшельские веерные пальмы. Их пересадили с острова Праслен, из Майской долины. Роскошные пальмы с гроздьями супергигантских орехов склоняли над крышами строений многометровые листья-веера и напоминали опахала. В ослепительном свете полногрудой луны больничный сад представлял собою загадочное переплетение низкорослых стволов, лиан и эпифитов.

ТЕАТР ТЕНЕЙ ОЖИВАЛ…

…Магнетическим взглядом, изучая Джордано, зловеще скалил гнилыми зубами кривоногий сказочный тролль. Чуть дальше, в ожидании броска, томились обглоданные земляным червем живые мертвецы. А там — у главного входа, саблезубая кровососущая тварь, сплошь покрытая рыбьей чешуей, неистово взрывала копытами грешную землю.

НО ЭТО БЫЛИ ТОЛЬКО ТЕНИ, ДОРИСОВАННЫЕ ВОЗБУЖДЕННЫМ СОЗНАНИЕМ ДЖОРДАНО КРУФО.

Электрический свет в окнах больницы почти везде погас, лишь два-три окна на третьем этаже говорили о том, что не спят дежурные сестры и врачи.
Джордано взглянул на освещенные окна главного корпуса и обомлел. Электрический свет разливался почерневшей, спекшейся кровью. Он на миг ощутил во рту ее вкус: марципаново-приторный и гнилой. Его едва не стошнило на лобовое стекло бьюика.

НО ЭТО БЫЛ НЕ КОНЕЦ… ДАЛЕКО НЕ КОНЕЦ!!!

Видение растаяло и от окон в темноту сада поплыло тяжелое сизое искрящееся облако.
Руки Джордано предательски задрожали, правая нога невольно резко опустилась на педаль газа, и машину кинуло на встречную полосу. В ближнем свете фар Джордано увидел несущийся в лоб его «Бьюика» девяти тонный грузовик. До столкновения оставалось две секунды, но Джордано они показались непреодолимо долгими.
…Джордано увидел мощные колеса грузовика, бешено вращаемые коленвалом, хромированную решетку воздушного охлаждения двигателя и в темноте кабины, горящие ядовито-зеленым огнем ГЛАЗА…
Итальянец рванул руль в сторону, две секунды, растянутые до невозможного, истекли и машины разъехались — каждая в своем направлении.
Джордано прижал к обочине бьюик и заглушил двигатель. Закрыл глаза, и минуты две сидел, не шелохнувшись.

Нервы совсем ни к чему. Никогда со мной такого не происходило… Галлюцинации. Как покину Сейшелы, обращусь к врачу. А иначе следующий грузовик закатает меня в бьюик как анчоусы в консервную банку. Передам диск и к чертям Сейшелы. А пока спокойно, ничего не произошло.

Когда Джордано открыл глаза, его руки не дрожали — нервы были в полном порядке. Он даже заставил себя улыбнуться.
…А через минуту, после того как было проверено оружие, Джордано остановил машину на повороте, у подножия Трех Братьев. Впереди метрах в десяти стоял крытый американский джип.
Оставив двигатель бьюика на холостых оборотах, итальянец вышел к джипу. Его задняя дверца отворилась, в просторном салоне находились старые знакомые: с мышцами Шварценегера, молодой парень и восхитительный, белой бородкой смахивающий на Шона Коннора, старичок. Здоровый тип сидел за рулем, «старичок» на заднем сидении.
— Принесли, мсье Джордано? — Крейс хитро прищурился и улыбнулся. Он всегда предпочитал разговаривать с людьми на «Вы», независимо от их возраста и социального положения.
— Сперва негатив и фотографии. — Холодно отрезал Джордано.
Крейс послушно щелкнул пальцем, и парень за рулем передал в руки Джордано кейс. Джордано открыл замки — в кейсе лежал объемный синий конверт, а под ним пачки сто долларовых купюр.
Итальянец вытряхнул содержимое конверта — фотографии и негатив. Еще с полминуты он проверял фотопленку, а затем переключил внимание на деньги. Они также удовлетворили его.
— Пятьдесят. — Лаконично произнес Крейс.
Джордано опасливо бросил взор на здоровяка за рулем, вынул из кармана рубашки компьютерный диск и протянул его Крейсу. Затем с тем же норовом выхватил из-под рубашки револьвер и направил его дуло в голову Крейса.
— Все, разговор окончен. Ну, ты, качок хренов, быстро руки на руль. Иначе я ему башку разнесу. Быстро!!! Чтоб я видел твои руки.
— Ты пожалеешь! Макаронник, чертов. — Гневно процедил водитель, кладя руки на руль.
Держа на мушке голову Крейса, Джордано другой рукой закрыл кейс.
— Вот и верь после этого женщинам. – Произнес он то ли себе, то ли присутствующим.
— Послушайте, мсье Джордано. — Произнес Крейс, будто ничего не произошло. — Иной реакции от Вас я и не ожидал.
— А не пошел бы ты!
— Вы мне нужны. – Ничуть не смутившись, продолжал Крейс. — Недавно я потерял своего человека, а у Вас талант. Соглашайтесь, будете иметь в сотни раз больше, чем в этом кейсе.
— Мне глубоко плевать на твою вакансию. — Неожиданно резко Джордано ударил рукоятью револьвера водителя — точно в сонную артерию.
Здоровяк взбрыкнул и, теряя сознание, откинул голову за спинку кресла. — Пусть поспит, пока я не уеду. А ты молись, чтобы на меня даже кирпич не свалился. Моя смерть или пропажа приведут полицию к твоему порогу.
— Что ты задумал? – В первый раз за всю беседу Крейс перешел на «ты».
— Ты забыл, какая у меня специальность? — Джордано выбрался из джипа и, захлопывая дверцу, добавил: — Моли Бога, старик!
…Лишь усевшись за руль бьюика, он расслабился.
«Я бы мог и не красть диск, — думал Джордано, разворачивая машину в сторону дома. – Я бы мог сделать баш на баш — компромат на компромат. Но вот деньги… Пятьдесят штук на дороге не всегда валяются».
Однако дело было не в деньгах — они лишь были оправданием. Глубоко в душе Джордано впервые в жизни считал себя трусом, ведь он использовал собранный на старика компромат не как ответное оружие, а как прикрытие к отступлению.

ВСЕ ПРОИЗОШЛО ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫЛО ПРОИЗОЙТИ. ДЖОРДАНО НЕ ЗНАЛ, ДА И ОТКУДА ЕМУ БЫЛО ЗНАТЬ, ЧТО ПОСТУПИЛ ТАК, КАК ПРОДИКТОВАНО ВСЕВЫШНИЙ. А ВСЕВЫШНИЙ ГОТОВИЛСЯ К БИТВЕ! ОН РАССТАВЛЯЛ НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ СВОИ ФИГУРЫ. ЕСЛИ БЫ ДЖОРДАНО ЗНАЛ, ЧТО НАХОДИТСЯ НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ, ДА ЕЩЕ В КАЧЕСТВЕ ПЕШКИ, ТО НИ ЗА ЧТО БЫ, НИ ПОЕХАЛ ДОМОЙ, НО СУДЬБА ЕГО БЫЛА ПРЕДНАЧЕРТАНА. ПЕШКИ ВСЕГДА ПРИНИМАЮТ ПЕРВЫЙ УДАР НА СЕБЯ…

Джордано уже миновал городское кладбище и подъезжал к поселку Мон-Флери, когда его взгляд привлекла южная вершина трехглавого горного массива Три Брата. Там на высоте семисот метров, виднелся поставленный кем-то очень давно белый крест: пятиметровый, собранный из двойных деревянных реек.
Фосфорически-лунный свет ложился на крест мягко, а радужный ореол вокруг него пульсировал в такт биению сердца Джордано: сперва спокойно и размеренно, как песнопение григорианских монахов — затем бешено увеличиваясь в ритмах, наводя тревогу и ужас.
…Итальянец не помнил, как загнал в гараж бьюик и прошел в дом. Он держался за сердце и, как рыба, выброшенная на берег, жадно глотал воздух. Сердце не выдерживало ритмов, и вот-вот было готово остановиться. Он чувствовал приближение смерти.

ОНА ДЫШАЛА ЕМУ В ЗАТЫЛОК.

Он остановился посреди комнаты, освещенной маломощной лампочкой ночника. Неожиданно, неведомо откуда воздух наполнился нестерпимо гнилостным смрадом.
— Это смерть. — Еле слышно вздохнул Джордано.
— Да, это я. — Трижды разнеслось по комнате стереоэффектом.
Джордано обернулся и в полумраке комнаты увидел горящие ядовито-зеленым огнем ГЛАЗА СМЕРТИ… Затем Джордано рассмотрел и самого человека.
— Это вы? — Его удивлению не было предела.
— Никогда не бери чужие вещи. — Сухо произнес человек.
— Но как вы догада…
Глухой удар в солнечное сплетение заставил Джордано замолчать, но звуки стягиваемой с него кожи переросли в инфернальный крик, а через минуту комната наполнилась запахами свежей крови и теплого мяса.

Глава 7

Крейс Митчелл сидел напротив компьютера и вдумчиво всматривался в изображение на мониторе. Странные линии и круги – содержимое компьютерного диска – образуя сложный рисунок, переплетались, меняли проекцию и выстраивались в строгую логическую цепь. Желание заполучить этот компьютерный диск было одним из самых заветных за последние три недели. Теперь мечта Крейса осуществилась.
Но это только полдела. Теперь в его руках карта старинного города, города хранившего сердце священного Будды — философский камень. Из века в век об этом камне ходили легенды, описывающие его магическую способность на неслыханные чудеса. Даже сам Адольф Гитлер перед походом на восток, дабы заручиться силою волшебного камня, снарядил экспедицию в Тибет для поисков легендарной страны Шамбалы. Именно Шамбала считается родиной этого камня, обладая которым можно подчинить себе «все и вся».

НО ВРЕМЕНА ИЗМЕНИЛИСЬ. ТЕПЕРЬ КАМЕНЬ ХРАНИЛСЯ В ИНОМ МЕСТЕ. И КРЕЙС УЗНАЛ ОБ ЭТОЙ ТАЙНЕ, БЛАГОДАРЯ СВОИМ УШАМ И ГЛАЗАМ. ПРИЧЕМ ОН СЧИТАЛ ЭТО ПРОСТЫМ ВЕЗЕНИЕМ, КОТОРОЕ БЫЛО НЕПРЕМЕННЫМ АТРИБУТОМ ВСЕЙ ЕГО ЖИЗНИ. ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО СЛУЧАЙНОСТИ, ИБО В ШАХМАТНОЙ ПАРТИИ ВСЕВЫШНЕГО ЛЮБАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ БЫЛА ИСКЛЮЧЕНА. ВСЕ ШАХМАТНЫЕ ФИГУРЫ СТОЯЛИ ТАМ, ГДЕ ИМ ПРЕДПИСАНО БЫЛО СТОЯТЬ.

…Крейс переступил порог своего пятидесятилетия, но, вопреки седине в бороде, обладал крепким здоровьем. На острове Маэ он входил в десятку «жеребцов», способных составить конкуренцию даже самому Казанове. Креолки бегали за новоиспеченным «Казановой» табунами, осаждали его дом и делали все возможное, чтобы занять в его сердце достойное место. В вопросе секса Крейс никому не отказывал. Нередко он доводил женщин до такого экстаза, о котором на острове мог не знать только глухой.
Между тем к кладовым своей души этот человек никого не подпускал — в них было много тайн, раскрытие которых ему грозило казенными харчами, в худшем случае смертной казнью.
Но была одна женщина — единственная из всех в его жизни, кому он мог доверить ключи от этих кладовых. Эта женщина — с красивым именем Уч Тана — однажды спасла ему жизнь, причем при таких экстремальных обстоятельствах, сюжет которых не подвластен перу Яна Флеминга. А до этого Крейс жаркими ночами дарил Уч Тане свою любовь и называл ЦВЕТКОМ ЛОТОСА — именем, которое ей дали в отряде борцов за НЕЗАВИСИМОСТЬ.
Все это было двадцать три года тому назад — в стране, где в одночасье все ее население ощутило на губах вкус собственной крови. В стране, где беременным женщинам вспарывали животы и на их же глазах мотыгами разбивали головы невыношенным младенцам. В стране, в которой мертвецом мог считаться каждый, кто умеет хотя бы читать и писать.
…На тот момент, когда флаг Независимости поднялся над истерзанным телом страны, Уч Тане было шестнадцать лет. И в последующие двадцать три года Крейс Митчелл не раз задавался вопросом:
— Жив ли ЦВЕТОК ЛОТОСА? Что с ней теперь?
И если бы кто-нибудь сейчас сказал Крейсу Митчеллу, что узнает он об этом раньше, чем на то рассчитывал — ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ, он бы лишь усмехнулся.

…У Крейса было много женщин. Благодаря одной из них, два года назад судьба его свела с неким Андрэ Кришелье. Этот малый был крепким орешком, и оказался с Крейсом ягодой с одного поля.
И тот, и другой занимались темными делами, и потому решение объединить усилия в сфере незаконного накопления капитала пришло в обе головы сразу. В созданном альянсе основную роль мозгового центра брал на себя Крейс, как никак жизненного опыта ему не занимать, а исполнительная силовая функция ложилась на плечи Андрэ. Главным источником их капитала служили кредиты, полученные по документам, реальная стоимость которых была не выше туалетной бумаги… Разве что качество не подвергалось сомнению — оно никогда не подводило. Жертвами обмана становились молодые, неопытные банки Азии, Африки, Европы. Как правило, Крейс Митчелл и Андрэ Кришелье выезжали на «арену боевых действий» и осматривались. Механизм изъятия денег был всегда очень сложным и в каждом отдельном банке редко повторялся. Прежде всего, изучалась конъюнктура рынка ценных бумаг, прощупывались слабые места, а, уже исходя из полученной информации, выбиралось время самой операции.
Крейс и Андрэ были слаженной командой, никогда не занимались мокрухой и работали наверняка. Их дополнительными «отмычками» были шантаж, подкуп и просто обман. Если чувствовалось, что банк не по зубам, они не лезли на рожон и разворачивались.
Месяц назад Андрэ и Крейс провели в Таиланде удачную операцию и вернулись домой. С того самого времени Андрэ будто подменили: он отстранился от Крейса, почти не улыбался и был чем-то озабочен.
«Сукин сын, — размышлял Крейс Митчелл, — у него от меня какие-то тайны. Тварь неблагодарная! Я его всему научил, а он… Что он замышляет, мать его?»
Разгадка открылась случайно. Впрочем, опять же это не было случайностью. Это было везением, которое, образно выражаясь, приходило к Крейсу даже тогда, когда он по уши увязал в дерьме — дерьме, богатым золотым песком и алмазами.
Однажды новоявленный «Казанова» посетил напарника, не предупредив. Дом Андрэ располагался на авеню Френсиса Рашеля. Это было типовое двухэтажное строение с мансардами, фестонами и небольшим садиком со стороны фасада. Что-то колдуя над цветником, на корточках сидела Жаннет. Крейс прошел за калитку ограды дома, Жаннет поднялась ему навстречу.
— Добрый вечер, Жаннет. Вы как всегда неотразимы. — Крейс протянул ей руку, несмотря на то, что ее руки были выпачканы землей. Однако Жаннет не подала ему руки, но совсем по иной причине.
— Даже из уважения к своему мужу я никогда не стану с вами здороваться. Вы мне неприятны до рези в печенке. Когда вы оставите Андрэ в покое? — Ее голос звучал гневно и твердо.
На молодой женщине были белая на выпуск футболка и черные брючки, в области пояса, рассчитанные на прибавление в семействе. Живот креолки уже приобретал некую округлость и Крейс вдруг подумал, что вот такая — с искрой гнева в агатовых глазах, с каштановым локоном волос, упавшим на их красивый восточный разрез — она выглядит еще прекраснее.
Втайне Крейс желал эту молодую женщину, но придерживался жесткого правила — не плюй в колодец, из которого пьешь. Жаннет все-таки была женой его напарника. Но если бы она и была свободна, Крейс никогда бы ее не добился, потому что женщина эта… БЫЛА ПОДОБНА АЛМАЗУ НЕГРАНЕНОМУ.
— Андрэ дома? — Спросил Крейс.
— Дома! — Жаннет плотно сжала губы и твердо добавила. — Вам не место в этом доме и забудьте Андрэ. — Жаннет указала на выход, но обольстительно моложавый мужчина повел себя так, словно все, что ему было сказано, вылетело из другого уха.
— Благодарю! — Произнес он и направился к дому. Жаннет взмахнула вслед ему руками и недовольно вздохнула.
Крейс поднялся на второй этаж и вошел в кабинет своего напарника. Посреди комнаты, лицом к выходу, в кожаном кресле сидел Андрэ Кришелье. Перед ним стоял незамысловатый письменный стол, на нем портативный компьютер класса «ноутбук».
Первое, что поразило Крейса — это глаза Андрэ. Они были устремлены в монитор компьютера и выражали страх, покорность и оцепенение. Подобную картину Крейс как-то видел по телевизору. Только там вместо компьютера была раскрывшая капюшон кобра, а на месте Андрэ серая полевая мышь.
Андрэ не заметил присутствие Крейса даже тогда, когда тот обошел письменный стол и уставился в монитор.
Крейс увидел странное графическое изображение, построенное из некоевого «совокупления» линий и кругов. Меняя проекцию, графическое изображение скользнуло в сторону, и голубой экран монитора высветил три стройные башни, напоминающие бутоны нераспустившегося лотоса. Все это показалось Крейсу хорошо знакомым, но память не спешила открывать занавес над тайной.
Но удивление Крейса Митчелла достигло апогея в момент, когда на экране появился камень — изумрудно-малахитовый и притягивающий взгляд. Крейс почувствовал головокружение и отвел глаза в сторону.

Что такое? Мистика, черт возьми!

Крейс снова посмотрел на картинку монитора, и головокружение с новой силой охватило его. В следующий миг он наотмашь ладонью ударил напарника по лицу. Андрэ передернуло, он вышел из транса, и, и только сейчас увидел товарища. А затем, осознавая нелепость своего положения, спешно вынул из компьютера диск и спрятал его в плотный желтый конверт. Крейс успел заметить на компакт-диске три жирных буквы – «А.Н.Г.». Поток воспоминаний с новой силой захлестнул его сознание. И его осенило…

Это же Ангкорват, черт возьми! Ангкор, как я сразу не понял.

…Поток нахлынувших мыслей был прерван мощным ударом в корпус. Крейс упал на пол. Удары сыпались один за другим. Андрэ был невменяем, он сидел на напарнике, зажав его колени и метил в голову. Лицо Крейса было разбито в кровь, когда Андрэ внезапно остановился. Потом наклонился над лицом своего товарища и, глядя в глаза, прошептал:
— Это не я, слышишь, не я… Это ОН!!! Я не в состоянии тебе всего объяснить, но это не я!
Крейс Митчелл увидел в глазах напарника слезы и, расплевывая разбитыми кровь, произнес:
— Да ты с ума сошел, придурок! По тебе смирительная рубашка плачет! — Крейс сплюнул в лицо Андрэ кровавый сгусток. — Черт возьми, слезь с меня с-с-сука!
Андрэ молча вытер с лица кровавый плевок и, завалившись на бок, упал на пол. Его руки сжимали голову так, словно она вот-вот должна была разорваться.
— Он мне приказывает убить тебя. Я не могу бороться с ним, — хрипел Андрэ, — уходи, пока не поздно, и забудь о том, что видел!!!
Крейс и так уже собирался уходить, но последняя фраза подействовала на него магнетически.
— Что за камень?
— Сердце БУДДЫ…- Андрэ катался по полу, крепко сжимая руками голову. — Я больше не могу сопротивляться. Уходи.
Больше Крейс себя упрашивать не стал, но, перед уходом, молвил:
— Мне очень жаль тебя, приятель. Но тебе нужно лечиться.
…В ту ночь Крейс почти не спал. Он думал о том, что Андрэ сошел с ума и искренне жалел его. Но камень также не давал ему покоя и окончательно этот покой был нарушен через две недели, когда из Юго-Восточной Азии прибыл гроб с телом Андрэ. К тому времени новоявленный «Казанова» навел справки о камне и то, что он о нем узнал, подхлестнуло его еще сильнее.

Во что бы то ни стало, я добуду этот камень. Он станет моим, даже если придется перепачкаться в дерьме!

А перепачкаться в дерьме, пусть и образно, ему пришлось на похоронах Андрэ. Крейс никогда не стремился к эталону бестактности и хамства, но желание заполучить камень подталкивало именно к этому. Ему нужно было задать Жаннет всего один вопрос, и посмотреть ей в глаза.
«Пусть она считает меня последним человеком, — думал он перед тем, как подойти к ней, — но я должен спросить ЭТО».
Он спросил ее о том, не оставлял ли покойный ей перед смертью что-нибудь важное и получил отрицательный ответ. Но глаза Жаннет, испепелившие его ненавистью, не могли скрыть истинной правды. Гораздо проще спрятаться за фиговым листом, чем скрыть то, о чем кричит душа.
После этого в отсутствие Жаннет, он аккуратно обыскал ее дом и пришел к выводу: диск хранится у нее на работе, это самое надежное место. О том, что диска там могло и не оказаться, у Крейса не возникало и мысли. Так собака чувствует сырое мясо.
Именно тогда и пришла идея привлечь к решению проблемы итальянца. Крейс обратил на него внимание еще полгода назад — рыбак рыбака видит издалека.
Итальянец ему нравился: осторожный, хитрый, сам себе на уме. В Джордано чувствовался скрытый от постороннего глаза талант.
Крейс всегда был везунчиком. Два месяца назад он познакомился в Милане с одной обаятельной женщиной. Выяснилось, что когда-то она крутила из Джордано веревки и однажды, в подвыпившем состоянии, он поведал ей о своих грешных делах. Эта женщина была профессиональным фотографом и не упустила случая испытать свое мастерство в накаленной обстановке. Фотографии получились, а на следующий день Джордано исчез и с ними и с негативом. Он вовремя взял себя в руки и понял одно: если останется с этой женщиной, то глупые поступки, как таковой случай с фотографиями, будут преследовать его всю жизнь. Но произошел прокол. Джордано выкрал у своей пассии лишь полнегатива.
Крейсу пришлось хорошо поработать в постели, чтобы узнать обо всем этом. А в самом финале он выкрал у этой женщины и другую часть негатива, по оплошности оставленную Джордано.
…Теперь диск был в руках Крейса Митчелла, но появилась еще одна проблема.

Этот придурок — чертова «макаронная запеканка», расставил по всему дому «жучки»! Он знает больше, чем я предполагал. Установить «жучки» даже в туалете… Для этого нужно обладать завидным юмором и фантазией.

Причем, Крейса, за живое задело не само присутствие «жучков», а их дешевизна. В отличие от дорогих — узконаправленных, они, как правило, работали на низких частотах и прослушивались на любых радиоприемниках в радиусе 300 метров. Это означало, что все его соседи могли стать свидетелями не только его разговоров, но и интимного «пускания ветра».

Баран!

Единственное, чего не понимал Крейс, почему итальянец ему подчинился, ведь он мог сделать баш на баш — компромат на компромат. Может, компромат Джордано был недостаточно весомым? Но этого Крейсу Митчеллу никогда не дано было понять, потому что было уже поздно.
Крейса охватило внезапное волнение. Он отключил компьютер, сел прямо на стол и закурил. Прошло пятнадцать минут, ровно столько, чтобы новый его напарник смог добраться до поселка — туда, где жил Джордано. Новый напарник был двадцатилетним мексиканцем. Крейс взял его в ученики, но на третий день осознал, что на большее, чем набить кому-нибудь морду, тот не способен. «Казанова» стал даже подозревать, что мозги у этого «амиго» заменены тяжелой гантелью – чтобы шею можно было качать.
«Амиго» должен был приволочь итальянца в дом Крейса.

Нужно поговорить обо всем обстоятельно, не спеша. И расставить точки над i. Чтобы я, Крейс – побывавший в зубах у самой смерти, не решил эту проблему? Итальянец будет со мной работать!

Когда сигарета в руках Крейса догорела ровно до половины, зазвонил телефон. Предчувствуя неладное, он нехотя поднял трубку.
— Слушаю.
— Он мертв! — Произнес дрожащий голос на другом конце.
— То есть как мертв? — Опешил Крейс. — У тебя гнилые шутки, «амиго».
— Я в его доме… Мне страшно… — Казалось, еще чуть-чуть и «амиго» захлебнется в собственных слезах. — Он за домом во флигеле у бассейна. Как кр-р-рол-лик…
— Что? — Крейс ощутил дрожь в своем голосе.
— С него сняли кожу, как с кролика.
— Кож-ж-жу? — Вопросительно растянул Крейс Митчелл.
— Да. — Еле слышно вздохнул «амиго». — Как перчатку с руки. Боже, мне страшно…
Наконец, смысл сказанного дошел до Крейса без искажений.

Джордано мертв. А стало быть, утром обнаружится труп и собранный на меня компромат попадет в руки полиции.

Крейс не мог представить остаток своей жизни в тюрьме.

Нужно линять к чертовой матери!

— Нужно линять к чертовой матери! — Закричал Крейс. — Немедленно уезжай оттуда. В мой дом не возвращайся. Встретимся в аэропорту. Покинем страну на любом первом самолете.
Крейс ждал ответа, но в трубке послышались глубокие, изрыгающие звуки, странный шум и ужасные крики боли, которые возможны, пожалуй, лишь в тринадцатом кругу ада.
Внезапно Крейс ощутил себя собранным из маленьких стальных шариков, которые вибрировали и стремились рассыпаться.
— Ты слышишь меня, «амиго»? — Спросил он без всякой надежды.
— Он не слышит тебя. — Успокаивающе прошептал в трубке бархатный баритон. — Ему уже никогда не насладиться рассветом.
Тяжесть стальных шариков становилась невыносимой и Крейсу, вдруг, показалось, что каждый из них окунули в жидкий азот.
— Какого черта! — Взъярился Крейс. — Кто ты такой, чего ты хочешь?
— Я хочу того же, что и ты. Ну, а сейчас мы сыграем в одну игру. — В трубке щелкнули зубами. — Проверим, повезет ли тебе на этот раз. Если успеешь сесть на самолет, то оттянешь свою смерть. Время пошло.
На другом конце провода положили трубку.
Всего полминуты Крейс сидел на письменном столе, курил и мысленно прокручивал состоявшийся разговор. За свою долгую жизнь он молниеносно принимал тысячу важных решений, попадал в опасный водоворот событий и выплывал из него целым и невредимым. Крейс был волевым и прожженным, и, казалось, на все вопросы знает ответ. Но в этот момент…

В цепи событий не хватает какого-то звена. Я что-то упустил. Мне не следовало цепляться за итальянца. Он притягивает неприятности.

Оцепенение длилось всего полминуты — ровно столько, чтобы сигарета догорела до конца. Крейс растоптал на полу окурок, собрал деньги, документы и покинул дом.
Дом Крейса располагался в районе Пуэнт-Ларю, в четырех минутах от международного аэропорта.
Когда «Казанова» подъехал на машине к его главному зданию, часы показывали двадцать пять минут первого ночи. До встречи с незнакомцем осталось пятнадцать минут, ровно столько же до любого ближайшего рейса.
Большое электронное табло в зале ожидания высвечивало рейс самолета в Бангкок — столицу Таиланда. Удача и на этот раз наступала Крейсу на пятки, но он этому не удивлялся и воспринимал ее как данность. Таиланд был ближайшей, к месту его направления, страной.
Через пятнадцать минут, удобно расположившись в пассажирском кресле «Боинга 747», Крейс облегченно вздохнул, проверил наличие диска и мирно закрыл глаза. Ему хотелось хорошо выспаться.
Когда «Боинг 747» набрал высоту и занял свой эшелон, к Крейсу подошла молоденькая стюардесса. В ее руках был радиотелефон.
— Мсье, по-моему, это Вас. — Она разбудила Крейса. — Прошу меня извинить. — Крейс взглядом отпустил стюардессу и взял радиотелефон.
— Да. — Произнес Крейс в таком тоне, в каком просят заткнуться и не беспокоить.
— Тебе снова повезло, — отозвался знакомый бархатный баритон. — Но я еще с тобой встречусь.
— Да кто ты такой, черт возьми? — Побагровел Крейс. — Я тебе голову оторву.
— Да нет же, — отрицал бархатный баритон. — Через два дня я оторву голову тебе и ЦВЕТКУ ЛОТОСА…
«Казанова» хотел послать наглеца подальше, но не успел. На другом конце провода положили трубку неожиданно, как в первый раз.
После странного разговора он не мог заснуть еще час: его взгляд был устремлен в огонек дежурной лампочки. Крейс думал…
Он думал о ЦВЕТКЕ ЛОТОСА, спасшей двадцать пять лет назад ему жизнь. Он думал об Уч Тане, судьба которой все эти годы для него оставалась загадкой. И он думал о женщине, вместе с которой ему обещали оторвать голову
Глава 8

27 мая. 6 ч. 30 мин.

Слайкер Ходвард мчался по одному очень важному делу. На прямых участках дороги он выжимал из «порше» последнюю каплю, резко сбрасывал на поворотах скорость и почти не обращал внимания на знаки: в Виктории он знал их наизусть. Позади были долина, прорезанная речкой, бегущей с Трех Братьев, ботанический сад и главный госпиталь страны.
«Порше» с легкостью птицы взбирался по пологому склону городского кладбища…

…Слайкер Ходвард. Тридцать пять лет. Брюнет. Рост метр восемьдесят пять. Атлетически сложен. Мастер техники взрывного метабоя. Аналитический склад ума. Характер общительный, уравновешенный. Семейное положение: вдовец, имеет сына восьми лет.
Восемь лет назад Слайкер проходил службу в подразделении морских котиков армии США. За годы службы принимал участие во множестве операций с грифом «Совершенно секретно». В боевых условиях непредсказуем и очень опасен.
Судьба забросила Слайкера на Сейшелы вместе с другом, проходившим службу в одном взводе. Слайкер и Бред Ли решили отметить первые дни гражданки отдыхом на Райских островах. Много воды утекло с тех пор, но две очаровательные креолки крепко привязывали их к тем местам. Четыре года назад Слайкер в автокатастрофе потерял жену, от которой остались добрая память и сын. Практически семь лет Слайкер занимался частным уголовным сыском, последние три из которых Бред Ли возглавлял отдел по расследованию убийств.
В практике Бреда случилось нечто из ряда вон выходящее, и это был именно тот случай, когда помощь Слайкера могла удержать на плечах друга капитанские погоны.
Бред Ли. Китаец. Тридцать пять лет. Рост метр семьдесят. Телосложение крепкое, с ярко выраженным пристрастием к бодибилдингу. Характер взрывной. Семейное положение: разведен, пятилетняя дочь с матерью. В боевых условиях особо опасен с холодным оружием, из которого отдает предпочтение швейным иглам и бритвенным лезвиям.

…Въезжая в поселок Мон-Флери, возле одного из домов Слайкер Ходвард заметил столпотворение. Казалось, сюда сбежался весь поселок. Толпа была отгорожена полицейским кордоном, в десяти шагах от которого детектив и остановил «порше».
Слайкер был встречен самим Бредом. Они молча поздоровались и также молча прошли в дом. Дом был одноэтажным, с внутренним гаражом и бассейном в саду.
Миновав коридор, друзья очутились в первой комнате. На потолке, на стенах, на полу и мебели была разбрызгана кровь. Причем, она была разбрызгана так, как это можно было бы сделать только из пульверизатора. Тут же делал снимки фотограф.
— Мастерски оформлена комната. Плохо, что я не слежу за модой. — Это было первое, что сказал Слайкер Ходвард.
— Если ты внимательно ознакомился с техникой кисти, то это еще не все. Самое интересное во флигеле у бассейна. — Бред был серьезен и мрачен.
Друзья прошли еще две комнаты, сквозь которые волочился обильный кровавый след. Последняя комната выходила в сад. В пяти шага от дома располагался небольшой бассейн. Вода в нем была окрашена в ослепительно мареновый цвет. Справа от бассейна стоял невысокий бамбуковый флигель. Кровавый след от дома шел к нему.
Слайкер и Бред шли по краю бассейна, когда из флигеля, одной рукой держась за живот, другой, прикрывая рот, выбежал пожилой полицейский. Он тут же прислонился к молодой пальме и со слезами на глазах принялся отрыгивать наспех приготовленный женой завтрак.
Слайкер прошел за Бредом во флигель. В нем располагалась столярная мастерская, но сразу в глаза бросилось нечто неописуемое — висящие под потолком на стальных крючьях две кроваво-сизые человеческие туши. Полностью лишенные кожи, они напоминали мясницкую лавку. Кожа была стянута цельно — с того места, где начинается скальп, и аккуратно разложена на двух столярных столах, как костюмы в примерочной. Кровь сквозь оголенные жилы и мышцы еще просачивалась и стекала на пол. Рой мух, казалось, слетелся сюда со всего острова. Ими были облеплены тела погибших людей.
Слайкер посмотрел на все это и достал из кармана брюк колоду игральных карт. Карты замелькали в руках Слайкера со скоростью ветра. Он всегда это делал, когда наклевывался длинный разговор. И на этот раз изменять привычкам он не имел желания.
Бред Ли оценил реакцию друга и подытожил, что лишь они да фотограф не отрыгались при виде ужасной картины. Все остальные присутствующие к этому времени уже разлучили пищу с желудком.
Когда друзья вышли из флигеля, Слайкер заговорил: — Ничего подобного в жизни не встречал. Ни на культовый обряд, ни на каннибализм не похоже. — Карты в его руках замелькали еще быстрее.
— И это все, что ты хочешь сказать? — отреагировал Бред. — Где же сочувствие?
— Действительно, мне очень жаль. Теперь я не притронусь к пище до завтрашнего утра.
— Я был лучшего о тебе мнения. — Бред развел руками. — В таком случае место под пальмой уже не занято.
— Я завтракаю в семь, а ты разбудил меня в шесть.
Любая встреча двух старых друзей, какой бы она ни носила характер, всегда начиналась с мелких колкостей и, когда надлежащий ритуал подходил к завершающему этапу, разговор переходил непосредственно к делу.
Слайкер вынул из колоды карт шестерку треф и протянул другу.

ШЕСТЕРКА ТРЕФ ОЗНАЧАЛА, ЧТО ПОРА ПРИСТУПИТЬ К ДЕЛУ.

Глава 9.

9.00 — БАНК НА АВЕНЮ ФРЭНСИСА РАШЕЛЯ.

По дороге в банк Жаннет не могла избавиться от одной навязчивой мысли:

Как я умудрилась оставить диск на работе? Я ведь точно помню, как положила ее в желтый конверт, а теперь он пуст. Нет, может, мне все это кажется? Со вчерашнего дня мне многое кажется… С беременными женщинами такое происходит, я где-то читала…

Невольно на ум пришли строки из какого-то заумного медицинского справочника.

Беременные женщины, вынашивающие ребенка на стадии от 3-х до 9-ти месяцев, подвержены сонливости, излишней нервозностью и забывчивости. В очень редких исключительных случаях, протекание беременности сопровождается голлюционациями.

Кажется, автор этих строк даже защитил докторскую диссертацию.

Памятуя об этом, молодая креолка внимательно осмотрела свой кабинет: перерыла ящик стола, заглянула под стол и в сейф. И ее осенило.

Да нет же, мне ничего не кажется. Я точно помню. Я все отлично помню. Я положила диск в конверт, конверт в сумочку, а потом…

Жаннет вспомнила, как у часовой башенки — уменьшенной копии лондонского Биг-Бена, ее окликнул молодой красивый мужчина. Ему было лет тридцать, и напоминал он бравого средневекового корсара: в мочке уха золотое кольцо, на лице двухнедельная щетина и темные курчавые волосы, заплетенные в тонкую косичку. Взгляд незнакомца был уверенным…, но уверенность эта была какой-то неестественной, наигранной. У «корсара» были явно какие-то проблемы, впрочем, проблемы были и у Жаннет — она была страшно напугана инцидентом в библиотеке.
«Корсар» протянул ей сумочку.
— Мадмуазель, вы это выронили.
Жаннет взяла сумочку и рассеянно пожала плечами.
— Благодарю Вас. — Ее мысли плавали совершенно в иных измерениях, и ответ ее был машинальным, неосознанным.
— Что с Вами? — Взволновался «корсар». — Вам плохо, могу ли я чем-то помочь?
«Корсару» показалось, что эта молодая беременная креолка вот-вот упадет в обморок, и он подхватил ее под локоть.
— Нет, спасибо, — также машинально, но уже более твердо отвечала Жаннет. — Я сама.
— Я же вижу, как вам плохо, я провожу вас. Вам куда, где ваш дом?
— Отпустите. — Она отстранилась, чтобы уйти. — Спасибо, я сама!
На этот раз голос Жаннет звучал гораздо тверже, и в нем чувствовалось возмущение: «Что вы лезете в мою жизнь!»
— Прошу вас, минуту…
«Корсар» бесцеремонно взял из рук креолки сумочку, достал оттуда блокнот, ручку и что-то написал. Затем он все это вернул.
— Ради бога, позвоните, как дойдете домой. Мне право неловко, что оставляю вас в таком состоянии.
На этом разговор был окончен. Жаннет молча развернулась и, буря взглядом асфальт, побрела к стоянке машин.
Пропажу диска Жаннет обнаружила лишь сегодня, утром. Но теперь, когда она все вспомнила, тайное становилось явным. «Значит, «корсар» выкрал диск из моей сумочки, — думала Жаннет, — но зачем?»
Жаннет вспомнила о записной книжке и извлекла ее из сумочки. «Так, так… — она перелистывала страницы. — Нет, не это, не это. Ах, вот!» Крупным кривым почерком было написано следующее: «Отель Бю-Валлон, 97-я комната. Жан-Пьер Лефевр».
Жаннет смутилась.

Если он украл диск, тогда зачем он дал свой адрес? Не вижу логики! После смерти Андрэ происходит много непонятного…

Глаза Жаннет были закрыты, она откинулась в кресле за рабочим столом и думала. Она думала о смерти мужа, о компьютерном диске, о внезапной перемене в поведении Брейна Лихмонта и о книге, которую непонятная сила заставила ее схватить. Но чем больше она пыталась что-либо понять, тем больше путалась в своих мыслях.

Нужно уходить в отпуск. Смерть Андрэ выбила меня из колеи окончательно. И кто сказал, что работа – спасение от проблем? Видно кто-то перепутал работу с отдыхом. А что если мне сменить обстановку? Махнуть в Европу, не глядя.

…Через пять минут Жаннет Кришелье входила в кабинет Брейна Лихмонта с желанием вновь «прижать его хвост». УБЛЮДОК потягивал сигарету и, уткнувшись в стоявший на столе маленький цветной телевизор, смотрел местные новости. Гвоздем утренних новостей было сообщение о найденных двух телах, с которых целиком была стянута кожа. Журналисты рассуждали о якобы появившемся на острове маньяке и просили не терять бдительность.
Брейн Лихмонт знаком попросил Жаннет две минуты хранить молчание и снова уткнулся в телевизор. Но Жаннет и не нужно было упрашивать. Ее охватило смутное чувство. Ей вдруг показалось, что убийство в поселке Мон-Флери имеет к ней какое-то отношение. От этой мысли Жаннет передернуло, но она не отвела взгляда от экрана телевизора.
Далее в новостях появился некий Бред Ли, возглавляющий отдел по расследованию убийств. Он комментарии не давал и лишь обратился к населению с просьбой сообщать обо всех подозрительных лицах.
Когда новости закончились, УБЛЮДОК повернулся лицом к Жаннет, но то, что он произнес, поразило ее до глубины души.
— Я думаю, вам самое время подумать о ребенке. О вчерашних делах можете не волноваться. — Затем Брейн затушил в пепельнице сигарету и добавил: — Вам пора на отдых.

Глава 10.

В полдень Жан-Пьер Лефевр грелся на коралловом пляже бухты Бю-Валлон. Он лежал на животе, не спеша, загребал под себя горячий песок и вспоминал вчерашний день. Его молодая супруга каталась на водных лыжах, и потому он мог более ясно сфокусировать свои мысли и вынести решение.

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ЕГО, ЖАН-ПЬЕРА, ДОЛЖНЫ УБИТЬ.

Вчера Жан-Пьер Лефевр выследил свою супругу. Он проследовал за ней до небольшого отеля «Пиратский герб», расположенного в нескольких шагах от Национальной библиотеки на Длинном пирсе. После провозглашения независимости из-за нехватки подходящих зданий в этом отеле некоторое время размещались появившиеся в Виктории иностранные посольства. Причем провозглашение независимости произошло в ночь с двадцать восьмого июня на двадцать девятое июня 1976 года на столичном стадионе, по иронии судьбы, располагавшемся позади отеля «Пиратский герб» (До вышеуказанного года Сейшельские острова были британской колонией).
…Люсьен вошла в один из номеров на втором этаже. Тогда Жан-Пьер с расчетом «балкон над балконом» (опыт никогда не бывает напрасным) снял номер на третьем этаже. Затем бесшумно спустился на балкон второго этажа и, обнаружив супругу в объятиях коренастого мужчины, стал свидетелем неожиданного для себя разговора.
— Не волнуйся, Кристиан. — Люсьен обнимала типа за крепкую шею и гладила его по волосам. — Он спит. Я в его кофе подсыпала снотворное.
Люсьен и мужчина, которому было лет сорок, стояли посреди комнаты и не догадывались, что тайна хороша, когда о ней говорят шепотом.
— И как долго он проспит? — Коренастый тип не терялся и уже сжимал сквозь тонкую ткань платья роскошные груди Люсьен.
— Шесть часов минимум, так что времени у нас достаточно.
Жан-Пьер стоял на балконе и наблюдал за происходящим сквозь приоткрытую штору окна. От негодования кровь в жилах Пьера закипала, как, впрочем, закипала кровь и в жилах Кристиана. Правда, в подобном сравнении, была существенная разница.
— Я хочу тебя прямо сейчас. — Тип резко запустил руки под платье Люсьен, схватил жилистыми пальцами ее шикарные бедра и, притянув к себе, повалил женщину на кровать. Уже на кровати Люсьен отстранилась и объявила:
— Цветочки и ягодки потом… Сначала обсудим дело.
Последняя фраза заставила удержаться Пьера на месте. Он испытывал жгучее желание «разделать» эту парочку в фарш.

Что за дело? Что эта с-сучка задумала? Ей мало моих денег?

Жан-Пьер сжал кулаки и продолжал наблюдать молча.
— Нет, прямо сейчас, — возразил коренастый тип, кидаясь на Люсьен с новым приливом энтузиазма. Он стягивал с нее голубое платье, и она уже не сопротивлялась, потому что прекрасно знала одну житейскую истину – сытый голодному не товарищ.
До хруста, сжав кулаки, Жан-Пьер наблюдал, как тип нежно целовал тело его супруги, с трепетом ювелира гладил ее интимные места и, нашептывая на ухо невероятно пошлую чушь, заставлял Люсьен подниматься на Парнас наслаждения. Женщина громко стонала, ее острые коготки вонзались в мускулистую спину обезумевшего самца и через двадцать минут изнеможенные неистовой тарантеллой тел они затихли в объятиях.
Жан-Пьер чувствовал себя глубоко униженным и обманутым.

Сука, я ведь тебя с самого дна вытащил. Если бы не я, сосать бы тебе член на панели до самого гроба. Др-р-р-я-я-янь!

Однако Пьер ошибался в своих догадках, и сейчас ему предстояло понять все!

ПРИХОДИТ ВРЕМЯ, КОГДА ЗМЕЯ КУСАЕТ СОБСТВЕННЫЙ ХВОСТ.

Люсьен не была в его жизни случайностью. Она была единственной дочерью человека, руководившего подпольной лабораторией по производству напалма. Однажды кто-то подставил лабораторию под «перекрестный огонь» двух мафиозных структур. Ее отца сожгли в напалме живьем — не осталось и косточек. На место возгорания в лабораторию, прибыла команда пожарных: их было шестеро, и все они в тот солнечный день оказались в списках у смерти. Если бы они знали, что собираются тушить помещение, в котором находится супернапалм, то были бы от этого места так далеко, как могли только ноги унести. Почему? Да потому, что супернапалм самовозгорается от прикосновения к нему снега или воды.
Лабораторией заинтересовались соответствующие органы и вслед за ней «за уши притянули» и компанию, занимавшуюся посреднической торговлей напалмом. Судьба последней была предрешена: арест банковских счетов, подозреваемых, банкротство…
Но беды Люсьен только начинались. Отец Люсьен даже своей смертью не расплатился с мафией, и теперь речь шла о жизни самой Люсьен. Между жизнью и кошельком Люсьен выбирает первое. Она продает дом и расстается со всеми своими сбережениями. Правда, у нее остаются кое-какие драгоценности, но и с ними ей придется распрощаться, потому что ей нужно найти виновника всех своих бед и она, Люсьен, найдет этого мерзавца!
Чтобы найти мерзавца, Люсьен нанимает некоего Кристиана Одуля — человека, которому зарезать родную мать также просто, как выкурить сигарету. И, о, удача! МЕРЗАВЧИК ВЫЧИСЛЕН, но как Кристиану Одулю это удалось, Люсьен совсем не интересует. Ее волнует другой вопрос:

ВОТ ОН — МЕРЗАВЧИК! И эта свинья, несомненно, заслуживает смерти. Но не раньше, чем все, что по его вине я потеряла, вернется. НО КАК ЭТО СДЕЛАТЬ?!

…Холодные струйки пота пересчитали на спине Жан-Пьера позвонки. Он до глубины души был потрясен тем, что услышал. Память отбросила Пьера на два месяца назад. И вот он уже идет через просторные светлые залы открывать дверь своего дома. Фирма «Ваш престиж» выписала для него «отличную мебель». «Мебелью» были красивые изящные женщины, с которыми Пьер, как любой уважающий себя сноб, посещал светские вечеринки, театры, презентации и другие подобного рода мероприятия. Разумеется, Жан-Пьер спал с этими женщинами, за что и приплачивал.
Будучи в полу затуманенном сознании, Жан-Пьер прикоснулся к ручке балконной двери «Пиратского герба» и заново ощутил, как открывает дверь своего двухэтажного дома на Бют-Шомон. Первое, что он видит в свете газовых рожков парадного входа — это силуэт женщины в норковом манто, за которым в темноте мартовской ночи медленно утопают хлопья воздушного снега. Затем Пьер видит глаза — БОЛЬШИЕ ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА…, и ему вдруг становится так тепло, так уютно на душе, что заледеневшее сердце его пронизывает щемящая сладостная боль. Ему кажется, что он всегда знал эту женщину с васильковыми глазами и локонами длинных волос цвета июльской пшеницы.
Жан-Пьер делает шаг навстречу, касается руки этой женщины и в морозном дыхании мартовской ночи его сознание растворяется в пьянящих запахах ее тела, в хлопьях серебряного снега, в отсветах летней грозы и в теплом дожде, ласкающем поля васильков и пшеницы…

Жан-Пьер пришел в себя и вовремя отпустил от балконной двери руку. Затем «корсар» с легкостью атлета спрыгнул с балкона второго этажа, потерянным взглядом оглядел туристов, беззаботной толпой рассевшихся перекусить на просторной веранде с видом на океан, и по Длинному пирсу направился в сторону Национальной библиотеки.
И чем ближе он подходил к библиотеке, тем сильнее в нем просыпался прежний Пьер — Пьер, который содрогался даже при виде того, как мучают кошек и собак. В его голове варился борщ мыслей.

Как я – человечишка, мог возомнить себя господом богом? Я ведь знал, что жертвы будут неизбежно. Какая нелепая ошибка. Месть. Я не перст божий. Мне не в силах нести этот крест.

Перед глазами «корсара» мутной пеленой стояли лица погибших в напалмовом огне. И чем больше Пьер думал об этом, тем настойчивее ПЬЕР ПРЕЖНИЙ разрывал по швам изнутри его внешнюю оболочку.

Прости меня Люсьен. Даже после всего, что произошло, я не смогу тебя разлюбить. Ты была единственной моей отрадой… И ты хочешь моей смерти? Моих денег? Но я не желаю умирать! Жизнь только начинается. Что же мне делать? Люсьен…

В раздумьях Пьер брел мимо библиотеки, когда, из нее выбежав, на него натолкнулась молодая креолка. Она была чем-то сильно встревожена и не заметила, как выронила сумочку. Жан-Пьер поднял с земли сумочку и еще долго потерянным взглядом провожал молодую креолку, идущую по Длинному пирсу.
Но кто бы знал, что в момент, когда Пьер, наконец, решился вернуть креолке пропажу, за происходящим на пирсе наблюдала пара внимательных ЯДОВИТО-ЗЕЛЕНЫХ ГЛАЗ.

Глава 11.

ВИКТОРИЯ. 12 ЧАСОВ ДНЯ.

Частное сыскное агентство «Голубой коралл» было расположено в первом на авеню Френсиса Рашеля здании — «Виктория-хауз». В нем же находились торговые арки, столичный банк, конторы авиа кампаний и туристских фирм, а также некоторые посольства.
Именно от «Виктория-хауз» начинало свой «отсчет» авеню Френсиса Рашеля. От центрального перекрестка столицы — того самого, где стоит знаменитая часовая башенка. На север от башенки тянется Длинный пирс, на юг — авеню Френсиса Рашеля, с расположенными на нем супермаркетами, кампаниями телекоммуникаций, судебными учреждениями и центром прикладных искусств и ремесел.
Далее авеню Френсиса Рашеля переходит в прибрежное шоссе, которое ведет к международному аэропорту и уходит в глубь острова — к южной его оконечности.
Но самое время вернуться в «Виктория-хауз», где на втором его этаже в офисе сыскного агентства «Голубой коралл» Слайкер Ходвард «раскручивал» сегодняшние убийства.
Слайкер сидел в своем кабинете за письменным столом, на котором в странной россыпи лежали игральные карты. По количеству их было пятьдесят шесть, и изготовлены они были по специальному заказу Бреда и Слайкера одним китайским карточным мастером в двух экземплярах: каждому по колоде.
Эти колоды были сделаны пятнадцать лет назад, когда друзьям, проходившим службу в подразделениях морских котиков армии США, пришла идея облегчить способ общения в совместных операциях. Каждая карта была покрыта особым светящимся в темноте составом, а на ощупь ее масть и степень иерархии с легкостью мог определить и слепой.
Система общения карточным способом позволяла им разговаривать на значительном расстоянии даже ночью. Здесь были и свои минусы, но, в основном, идея оправдывала себя: в случаях, когда работали радио перехватчики, когда нельзя было даже чихнуть, и когда сами слова были лишней тратой времени. Привычка общения картами настолько сильно вошла в жизнь двух друзей, что даже в обычных условиях они неделями не произносили между собой и слова. Карты мелькали в их руках так виртуозно и быстро, что им мог позавидовать любой карточный игрок высшего класса. Но со времен, когда они покинули подразделение морских котиков, утекло много воды, и теперь друзья пользовались картами лишь в особых случаях.
Вся соль карточного общения заключалась в том, что, понять его, дано было только человеку, посвященному. Каждая карточная масть закрепляла за собой тот или иной смысл. «Пики» предупреждали о роде опасности. «Трефы» информировали о движении. «Бубны» отвечали за цифровую информацию, а «черви» выступали в качестве дополнительного элемента к первым трем мастям.
На первый взгляд система была до банальности проста, но она требовала от человека мгновенной реакции, наличия гибкого ума и хорошей памяти. Эти три фактора для друзей в боевых условиях были гарантом стопроцентного успеха, не говоря уже о самой жизни.
Однако для Слайкера эти карты имели и другую значимость, о которой мой читатель узнает, если наберется терпения, чуть позже.
С момента обнаружения в поселке двух истерзанных тел, Слайкер Ходвард собрал приличную информацию. Первое, что обнаружили в доме с бассейном, это деньги: пятьдесят тысяч долларов в кейсе. Далее медэкспертизой были установлены личности убитых. Ими оказались владелец дома Джордано Круфо и некий мексиканец по имени Сальваро де Бальбоа. Первый работал в небольшом банке, второй же являл круги местного криминала.
Но значительный плюс в деле о двух убийствах принесли магнитная пленка и компьютерный диск, попавшие в руки полиции, как завещание истерзанного итальянца. Из разговоров, записанных на магнитную пленку, стало ясно, что покойный Джордано со стороны некоего Крейса Митчелла и уже упомянутого Сальвадора де Бальбоа подвергался шантажу. Эти субъекты требовали от Джордано выкрасть компьютерный диск, копия, которого и прилагалась к магнитной пленке.
Казалось, убийца найден. Крейс Митчелл получает диск и, заметая следы, сдирает с еще живого итальянца кожу. Но для полной безопасности Крейсу этого маловато и он повторяет сложную экзекуцию и со своим напарником. Но какой же разумный человек оставляет при этом огромную сумму денег?
Выясняется, что первое убийство было совершено в 23 ч.40 мин., а второе ровно через сорок минут, то есть в 20 минут первого ночи. Столь точное время указали соседи, до чьих ушей доносились душераздирающие крики. Но в двадцать минут первого ночи Крейса Митчелла видели в аэропорту, что начисто снимает с него обвинение в убийстве. Но и это еще не все. Нашелся более смелый свидетель, утверждающий, что, когда прекратились крики, из дома Джордано вышел человек по приметам не похожий на Крейса Митчелла. В настоящее время составлялся фото робот этого человека и в скором времени он должен был появиться на столе Слайкера
Слайкер Ходвард не поленился дать запрос и на другие, свершившиеся в последнее время, странные убийства и его старания были вознаграждены. Вчера вечером в мусорном баке за небольшим коммерческим банком был найден труп мужчины. В отличие от сегодняшних убийств с него не была снята кожа, а по причине неосведомленности средства массовой информации не смогли поднять шума. Мужчина, в чьих карманах обнаружены документы на имя некоего Мишеля Арно, был совершенно обезвожен и обескровлен, и внешним видом напоминал древнеегипетскую мумию.
На теле Мишеля Арно не найдено никаких следов насильственной смерти: ни уколов, ни порезов. Ни единой капли крови. Самоубийство отходило на задний план. Что-то не увязывалось. Покойный Мишель Арно был жителем Парижа, имел ученую степень доктора медицинских наук, а до шестидесятилетия не дожил каких-нибудь две недели. Самое интересное произошло после того, как детектив Слайкер Ходвард в департамент полиции Парижа дал запрос на этого человека. Поступившая в качестве ответа информация немало удивила детектива. Глаза Слайкера округлились до размеров теннисного шарика.
Оказалось что на Мишеля Арно объявлен розыск. Он обвинялся в тяжком убийстве. Совершенное якобы им преступление полностью совпадало с постигшей его участью. Так же, как и Мишель Арно, тот человек был обезвожен и обескровлен. Более полной информации от Парижского департамента полиции не поступало.
Шестое чувство нашептывало Слайкеру, что эти два странных, но одинаковых по методу, убийства и сегодняшнее происшествие в поселке Мон-Флери звенья все одной и той же цепи.
Перед детективом на столе лежали четыре червовые карты: валет, дама, король, туз. Валет представлял Мишеля Арно, дама его жертву, а король и туз — это мексиканец Сальваро де Бальбоа и итальянец Джордано Круфо.
Слайкер вынул из колоды пикового туза и положил сверху посередине четырех карт. По мнению Слайкера туз «пики» был палачом всех четырех жертв. Но как это объяснить? Кто этот пиковый туз? Кто этот перец? К убийству в Париже Крейс Митчелл был причастен так же, как Папа Римский к развязыванию второй мировой войны. Все разговоры, записанные на пленку Джордано, имели точное датирование, что совпадало со временем убийства в Париже. Это первое. А во-вторых, Слайкер хорошо знал ловеласа Крейса. Слайкер подозревал, чем занимается новоявленный «Казанова», но не трогал из соображений, что запасной патрон никогда не бывает лишним. Крейс не был способен на убийство, хоть и говорят, что чужая душа потемки. Крейс был отличным дипломатом и отпетым бабником. Он был профессионалом по части юбок, но отнюдь не мясником.
В итоге Слайкер смекнул, что копать нужно с другого конца. Из разговоров, записанных на пленку Джордано, он выяснил следующее. Компьютерный диск, который так стремился заполучить ловелас Крейс, принадлежал некой Жаннет Кришелье. Вывод напрашивался сам. Встреча с Жаннет Кришелье — неизбежность, и эту неизбежность он, Слайкер, постарается реализовать в ближайшие часы.
Слайкер решил заняться телефонными звонками. Первый звонок был давнишнему парижскому другу, которому он когда-то спас жизнь.
— Слушаю, Хэнк Диккенс, — прозвучал в трубке мягкий, слегка женственный голос.
— Это я, Слайкер. Ну, узнал что-нибудь о деле Мишеля Арно? — За истекшие два часа он звонил Хэнку второй раз, но уже за ответом.
— А, это ты! — взбодрился Хэнк. — Я в вечном долгу перед тобой. Нет такой информации, которую нельзя было бы купить.
— Понял намек, — подхватил Слайкер. – Выкладывай, не тяни резину.
— На счет денег я пошутил, но, понимаешь, в чем дело… — Голос Хэнка вдруг стал хриплым и грустным. — Идет охота на ЗВЕРЯ.

Глава 12.

Жан-Пьер Лефевр в два часа дня сидел в небольшом кафе на базарной площади. Столики были вынесены на террасу и, усевшись за одним из них, Пьер еще раз мог взвесить принятое решение.
Строгое английское здание собора святого Павла, расположившееся в начале бывшей Ройял-стрит — ныне авеню Революции, и католический собор Непорочного зачатия, между которыми приютился старый торговый центр, навевали на Жан-Пьера необычайно грустный сплин.
Торговый центр, в прошлом состоявший из сплошных рядов китайских и индийских лавок, ныне потеснился несколькими современными супермаркетами. В один из них и направилась супруга Пьера — Люсьен Эманеску. Сославшись на головную боль, Жан-Пьер отказался ее сопровождать и пообещал подождать в кафе. Столиков, вынесенных на террасу, было около десяти, половина из них оказалась незанятой. За двумя столиками ворковали две молодые пары, за остальными сидела стайка неугомонных детишек и пожилые люди.
Столик, занятый Пьером, находился у края террасы под тенью развесистой пальмы. Пьер вытягивал трубочкой из бокала кокосовый сок и мучился над принятым решением.

Хватит ли у меня мужества совершить задуманное? Что-то я раскисать стал в последнее время. Нюня! Тюфяк! Необходимо собрать в кулак все свои силы. Да, я смогу. Я сделаю это!

Сегодня его должны убить. В одиннадцать часов вечера сообщник Люсьен легким росчерком ножа перережет Пьеру горло, как овце. Как чахлой и дурной овце.
План Люсьен оригинальностью не отличался, скорее наоборот — был по-дилетантски бесшабашен и наивен. В половине одиннадцатого вечера она с Пьером спустится в ресторан отеля «Бю-Валлон». Сегодня там выступает непревзойденная исполнительница блюзовых песен Бриджит Нильсен. Потрясающая певица, восходящая звезда. Ресторан будет забит до отказа, а, значит, будут и свидетели того, что она, Люсьен, к убийству мужа не причастна. Так, по крайней мере, думала Люсьен. В одиннадцать часов вечера она выразит ужас по поводу не выключенного в номере утюга или фена.

Она еще, видите ли, не, не решила, что это будет – утюг или фен? С-с-сука! И дура!

Сила ужаса со стороны Люсьен будет таковой, что Жан-Пьеру придется подняться в номер. Там его и станет поджидать Кристиан Одуль — специалист по умерщвлению чахлых овец. А через полчаса Люсьен, якобы, обеспокоенная исчезновением мужа, поднимется в номер и, обнаружив труп Пьера, вызовет полицию. Далее по сценарию слезы, рыдания над трупом и объяснения в любви, которую она всегда испытывала к Пьеру. Вслед за этим по списку следуют протоколы, дознания, свидетели. Но она пройдет через эту «мясорубку» живой и невредимой. И тогда… ОНА СТАНЕТ БОГАТОЙ, ОЧЕНЬ БОГАТОЙ!!! МЕСТЬ? КАКАЯ МЕСТЬ? АХ, МЕСТЬ ЗА ОТЦА… НУ, ПАПОЧКА САМ ВИНОВАТ, ЕСЛИ ПОЗВОЛЯЛ ТАКИМ МЕРЗАВЦАМ, КАК ПЬЕР, ТЫКАТЬ СВОЕ СВИНЯЬЕ РЫЛО В СВОЮ ЗАДНИЦУ. НА НЕБЕСАХ ВАМ БУДЕТ, О ЧЕМ ПОГОВОРИТЬ.
Народная мудрость «кто предупрежден, то вооружен» для Жан-Пьера обернулась приобретением двух вещей. В его кармане теперь лежал баллончик с паралитическим газом и револьвер. Первый предназначался Кристиану Одулю. Именно его он должен встретить в номере. Времени действия паралитического газа будет достаточно для того, чтобы до прихода Люсьен Кристиан Одуль находился без движения.
Далее во втором акте спектакля, купленный на черном рынке револьвер сыграет немаловажную роль, чтобы Люсьен встала в очередь к ВСЕВЫШНЕМУ и вытянула билет в РАЙ, если повезет, конечно.
Жан-Пьеру останется вызвать полицию, предварительно вложив в руки Кристиана револьвер и пробив утюгом ему голову. Насмерть.
Он рассчитал все до мелочей и объяснение перед полицией представлял примерно таким: «Моюсь в душе, вдруг слышу в комнате выстрел. Выбегаю, на полу в крови жена, а по чемоданам шарит какой-то тип. Подкрадываюсь сзади и опускаю на его голову утюг».
Вроде все складно: разбросанные убийцей жены вещи, мокрые волосы после душа и отсутствие «пальчиков» Пьера на револьвере.
…Когда в бокале уровень кокосового сока остановился на середине, Пьер стал сомневаться в себе. ПРЕЖНИЙ ПЬЕР, которому всегда были чужды ложь, обман и насилие, разрывал изнутри его внешнюю оболочку и уже подавал голос.

Ты ведь любишь Люсьен. Ты всего лишь человечишка. Ты не в праве лишать кого-либо жизни. Прими все, как есть. Поговори с Люсьен.

Но ПЬЕР НАСТОЯЩИЙ сопротивлялся.

НЕТ, ЛЮСЬЕН ПЛЕВАТЬ НА МЕНЯ. ЕЙ НУЖНЫ МОИ ДЕНЬГИ, И ОНА УБЬЕТ МЕНЯ ОБЯЗАТЕЛЬНО, ЕСЛИ НЕ СЕЙЧАС, ТО ПОТОМ. А БОГ? ОН НЕ ПРОСТИТ МЕНЯ — Я БЫЛ НЕ ВПРАВЕ БРАТЬ ЕГО КРЕСТ НА СЕБЯ. СМЕРТЬ ОТЦА ЛЮСЬЕН И ПОЖАРНЫХ НА МОЕЙ СОВЕСТИ. БОГ НЕ ПРОСТИТ МЕНЯ. ОН ПРИГОТОВИЛ ДЛЯ МЕНЯ МЕСТО В АДУ, Я ЗНАЮ. ТАК УЖ ЛУЧШЕ Я ПОЖИВУ ПОКА ЗДЕСЬ.

Внешняя оболочка НАСТОЯЩЕГО ПЬЕРА трещала по швам, и ПЬЕР ПРЕЖНИЙ уже стягивал ее с себя.

Отдай свои деньги Люсьен. Пусть подавится. Ей не нужна твоя жизнь. Ей нужны только твои деньги. А бог? Он простит тебя. Но это произойдет лишь тогда, когда ты станешь мною – прежним Пьером.

Но ПЬЕР НАСТОЯЩИЙ еще сопротивлялся и пытался привести внешнюю оболочку в надлежащий вид.

Я НЕ ВЕРЮ!

А ПРЕЖНИЙ ПЬЕР уже стряхивал с себя прогнившую оболочку.

Веришь!!! Да и поздно уже сопротивляться. Ты – это я!

…Пьер плакал. По-стариковски скукожившись, он склонился над бокалом с кокосовым соком и ронял в него слезы.
— Это конец! — еле слышно прошептал Пьер.
— Ты прав, братец. Это конец, — ответил ему чей-то бархатный голос.
Пьер оторвал взгляд от бокала. Перед ним — за столиком напротив сидел человек. Мужчина был средне сложен, ему было около сорока пяти, но ни его красивая улыбка, ни его белоснежная рубашка не привлекли внимание Пьера. Пьера заворожили глаза этого человека.

Я их где-то видел.

После навалившегося вдруг молчания — оно показалось Пьеру бесконечно долгим — первым заговорил незнакомец.
— Когда я встану, ты пойдешь следом за мной. Ясно?
— Да, я пойду за тобой следом, — неожиданно вырвалось у Пьера.
— Ну, вот и молодец. — Незнакомец лукаво улыбнулся и хитро подмигнул. — Я ведь обещал, что мы встретимся снова.
В глазах незваного гостя промелькнула злая зеленая искра, и Пьер уже не мог сопротивляться. Когда незнакомец встал из-за стола, Жан-Пьер Лефевр послушно поплелся за ним и только потом вспомнил, где видел эти глаза…
В АЭРОПОРТУ.

Глава 13.

Крепфол Сьюн к рейсу в Таиланд успел вовремя, но в Бангкоке ему еще предстояло успеть к рейсу на Сейшелы. «Боинг-747» находился в воздухе уже час.
Крепфолу Сьюн было сорок два года. Ростом он выдался небольшим, а телосложением средним, какое бывает у людей, не злоупотребляющих жирной пищей и спортивными тренажерами. В жилах этого человека текла азиато-арийская кровь, но сознание его было пропитано духом космополитизма.
Крепфол Сьюн никогда не улыбался, а если это и происходило, то лишь тогда, когда чистил зубы. Высокий лоб этого человека был испещрен траншеями глубоких морщин, но гораздо глубже был его разум — разум, впитавший в себя опыт и печаль сотен человеческих судеб. Его рано поседевшие, коротко стриженые волосы также говорили о том, что он многое повидал и многое пережил. Но печать трагизма читалась и в его широких серых глазах — в глазах со сфокусированными на переносицу тяжелыми бровями и зрачками, излучающими укор и сильную волю. А от скошенного мощного подбородка по правой стороне его жилистого лица к самому уху тянулся глубокий алый рубец — БОЛЕЗНЕННОЕ НАПОМИНАНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ ВСТРЕЧЕ СО ЗВЕРЕМ.
Крепфол Сьюн был пилигримом, повидавшим множество стран и народов. И в какие бы обстоятельства он ни попадал, с кем бы ни говорил, он всегда проповедовал БОЖЬИ ЗАПОВЕДИ. Он помогал людям не только добрым советом и искренним сочувствием. Он принимал в судьбах людей прямое участие, ему не были чужды ни материальная помощь, ни физический труд. Но люди не всегда его понимали — потому что в их душах ЗВЕРЬ уже взращивал семена НЕНАВИСТИ, НАСИЛИЯ и СТРАХА.
ЗВЕРЬ питался взращенными плодами этих семян и оставлял за собой кровавые следы. Крепфол Сьюн шел по этим следам уже второй месяц и предчувствовал, что охота близится к концу.
Сегодня Крепфол Сьюн снова напал на след ЗВЕРЯ. В департамент парижской полиции поступил тревожный звонок. Некий Слайкер Ходвард интересовался доктором медицинских наук Мишелем Арно. Последний был найден на острове Маэ в состоянии, напоминающем состояние древнеегипетской мумии — иссохшим. А это означало, что ЗВЕРЬ менял обличие и подходил к финишной черте — к черте, за которой открываются ВРАТА АДА. В руках ЗВЕРЯ было два сердца: сердце Иисуса Христа и сердце Мухаммеда, не хватало последнего…
И все это говорило о том, что ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ ПРИШЛО.

Глава 14.

16 ч. 03 мин.

Жаннет проспала пять часов и «плавала» бы во снах и дальше, однако стоявший возле кровати будильник дал о себе знать: «Пора вставать, мой господин. Вас ждут великие дела». Момент пробуждения Жаннет был самым обычным: пш-шик, яркая вспышка, инстинктивно рука тянется к кнопке звонка будильника, а затем…
А затем приятная истома, сопровождаемая элегическим посапыванием и потягиванием. Но даже после всего этого Жаннет не торопилась вскакивать с постели, Распластав на подушке в стороны руки, она всматривалась в одну, произвольно взятую на стене точку и думала.
«Странно, — размышляла она, — я отгуляла отпуск еще в начале года, а следующий мне грезил лишь на девятом месяце беременности, но сейчас только пятый… Хм, не успела я заикнуться, а Брейн: «Не пора ли вам подумать о своем ребенке, не пора ли на отдых?» И при его-то отношении к женщинам?.. Может, он поджал хвост? Хм, а не влюбился ли он в меня?» — От этой мысли Жаннет иронично улыбнулась и представила, как ИЗЪЕДЕННОГО МОЛЬЮ ПЛЮШЕВОГО МЕДВЕДЯ кормит с ложечки манной кашей. «За дедушку, за бабушку… Ну что же ты, открывай рот пошире, мешок с опилками!!! А это за меня!!!» — снова улыбнулась Жаннет, вообразив, как размазывает по лицу Брейна манную кашу и щелкает его по носу.
Подобный тренаж, поднимавший Жаннет настроение после всякого пробуждения ото сна, был обязательным. В такие минуты она вспоминала что-нибудь хорошее и мысленно высмеивала неприятелей. Теперь же, когда привычный ритуал миновал финишную черту, Жаннет приступила к другому этапу. Она положила на выпуклый живот правую руку и, приятно ощутив себя будущей матерью, задумалась о том, что ей предстояло сделать в ближайшее время.
«Здравствуй, малыш, — она погладила живот, словно привлекала к себе внимание, — и чем мы с тобой займемся? Не знаешь? А я знаю! Нам нужно нанять частного детектива. Он поможет нам найти диск и выяснить настоящую причину гибели нашего папы».
При воспоминании об Андрэ Жаннет испытывала жгучее желание разрыдаться, но ключ от стальной пружины ее нервов был заброшен в самый темный колодец ее души. После смерти Андрэ Жаннет поклялась себе пройти все испытания жизни без единой слезы. Почему? Да потому что она не имеет права быть слабой. Ей придется одной воспитывать своего МАЛЫША и уж лучше он будет крепким, как стальной прут, нежели изнеженным теплом материнских ласк.
Внезапно Жаннет пришла странная мысль. Она вдруг подумала, что следующий день станет самым главным и самым длинным в ее жизни. Но странности молодой креолки на этом не закончились.
В ее воображении появились образы. Их было много, но один из них, подобно ускользающей от игольного ушка нити был неуловим. Казалось, хоть на мгновение дольше замри этот образ, и многое сразу же встанет на свои места.
Жаннет закрыла глаза и представила образы, заснятыми на кинопленку. Вот она вставляет пленку в кинопроектор и включает его на минимальную скорость…
Когда Жаннет просмотрела пленку до ускользающего от сознания образа, ее сердце сжалось и через мгновение… ОНА ВСЕ ПОНЯЛА. Все было намного проще, чем она себе представляла.
Жаннет открыла глаза. Она вспомнила библиотеку, книжные стеллажи, тошнотворные запахи тления и дрожащую тускло-зеленым переплетом книгу — книгу, которую она схватила, повинуясь чьей-то невидимой магической воле. Перед тем, как выронить книгу, Жаннет успела прочесть ее название — «КАМБОДЖА — СТРАНА КХМЕРОВ».
И теперь, возлегая на широкой двуспальной кровати, Жаннет отчетливо ясно понимала две вещи: «Андрэ нашел свою смерть в Камбоджи. Это ясно, как день божий. И за мной теперь кто-то пристально наблюдает».
Через минуту, приняв решение во всем разобраться, Жаннет была на ногах. Но только успела она одеться и привести себя в порядок, прозвенел дверной звонок.
Молодая женщина открыла дверь. На пороге никого не было, но под ногами лежал белый конверт. Жаннет с удивлением тут же вскрыла его и прочитала: «Жаннет, не предпринимайте самостоятельных действий. Диск у меня. Если желаете узнать о смерти Андрэ, направляйтесь в Камбоджу — я вас найду сам. Ваш доброжелатель Жан-Пьер Лефевр.
P.S. …И еще одно условие: никакой полиции — тет-а-тет».
Закрыв за собой дверь, Жаннет с легкой задумчивостью прошла в дом.

Жан-Пьер Лефевр! Ах, этот самый корсар. Значит, все-таки он выкрал из моей сумочки диск! И для чего все эти игры?

Она взглянула на конверт, но никаких почтовых штампов, ни обратного адреса не обнаружила. Однако размышления ее были прерваны повторным звонком в дверь.
На пороге стоял высокий мужчина. На нем были цветастая на выпуск рубашка, белоснежные креповые брюки и ручной работы ботинки — ботинки, кожа которых была убедительным доказательством того, что Бог создал крокодила не зря.
Правильной формы, европейского типа лицо этого человека излучало мужество и благородство. Кроме всего незнакомец обладал такой внутренней мощью, которую нельзя было скрыть, даже притворившись беззащитной овцой.
— Добрый день, — произнес он. — Вы Жаннет Кришелье?
— Да, — ответила Жаннет, предчувствуя водоворот надвигающихся событий.
Вместо слов мужчина протянул молодой креолке удостоверение, но она изумилась еще больше, когда прочитала его: «Агентство «Голубой коралл». Частный детектив — Слайкер Ходвард».

Глава 15.

Это случилось в половине седьмого вечера. Джеф Ходвард — младший, находился в темном сыром подвале уже полтора часа, не меньше. Его руки и ноги были связаны крепким шпагатом, а его рот, дабы исключить крики о помощи, туго затянут куском плотной материи.
Джефу Ходварду было восемь лет, последние четыре из которых он прожил без матери. Она погибла в автокатастрофе. Джеф не помнил ни ее ласковых слов, ни ее голоса и лишь меловидные черты ее лица на фотографии смутно возвращали память в те далекие дни, когда они были вместе.
Всю материнскую ласку, которой в одночасье оказался, лишен мальчик, всецело старался восполнить отец. Слайкер и Джеф были большими друзьями, что, однако, не мешало старшему поколению проявлять к младшему нужную строгость. Но Джеф рос задиристым ребенком: часто поднимал «на уши» сверстников, пробовал лупить более старших, что неплохо получалось, и задирал сопливым девчонкам юбки. Но общая характеристика Джефа на этом не заканчивалась.
Для своих восьми лет Джеф довольно хорошо разбирался в компьютерных языках, проявлял интерес к точным наукам и спорту, к которому особенно старательно приучал его отец. Джеф любил вместе с отцом совершать небезопасные путешествия по горным массивам Трех Братьев, ходить под парусом к дальним островам Альдабры и погружаться в глубокие воды океана.
Мальчик во многом повторял своего отца — Слайкера: никогда не вешал нос, был остер на язык и не помнил, когда в последний раз позволил себе выжать слезу. Кроме того, он не страдал замкнутостью и в кругах сверстников был популярен, как хороший заводила и шутник.
Вот и сегодня ему пришла в голову новая идея подшутить над друзьями. Джеф любил безобидные розыгрыши.
Сегодня в шесть часов вечера, веснушчатый, с ежиком каштановых волос мальчуган по имени Джеф Ходвард собрал местную салажню недалеко от туристского центра «Бю-Валлон» — на пляже перед скалами некогда знаменитой бухты Бель-Омбр. Она знаменита тем, что около четверти века английский чиновник из Кении Реджинальд Круиз-Уилкинс, бросив в 1949 году службу, раскапывал ее пляж и ковырялся в прибрежных скалах в поисках золота. Согласно легенде, здесь были спрятаны сокровища знаменитого французского пирата Оливье Вассера, который якобы перед казнью с эшафота кинул в толпу зрителей карту с чертежом того места, где зарыты его богатства. В толпу также были брошены и его последние слова: «Ищите, кто сможет!». Это произошло в июле 1730 года на острове Бурбон, но ажиотаж вокруг сокровищ не смолк и по сей день.
Больших трудов стоило Джефу собрать на знаменитом пляже гвардию соседских сорванцов. Всем им было по восемь — девять лет: два брата-близнеца Кларк и Серж, рыжий трусишка Джони, симпатичные, как куклы Барби, сестры Бесси и Лаура, косоглазый, но довольно умный парнишка Френк и китайчонок Ли.
Все были в курсе, что Джеф собрал их на северо-восточной стороне пляжа бухты Бель-Омбр по какому-то очень важному делу. Но, по какому? Вся компания сомкнулась кольцом вокруг Джефа в тени старой пальмы. И не прошло пяти минут как, заинтригованные его рассказом о зарытых якобы здесь сокровищах, они воочию засвидетельствовали старинную карту пиратских кладов. Джеф неделю корпел над изготовлением таинственной карты, рисовал ее на компьютере, а затем переводил через принтер на старую замасленную бумагу. И старания Джефа вознаградились — наживка была проглочена.
— Как ты, говоришь, нашел эту карту? — вдруг засомневался Френк, стреляя косыми глазенками то на карту, то на Джефа.
— А ну сюда карту! — Джеф со злостью вырвал ее из рук сверстников. — Для тех, кто уши моет кокосовым молочком, повторяю. В кладовке под прогнившими досками пола. Мне еще отец рассказывал об этих сокровищах. Поговаривают, что их стоимость тридцать миллионов фунтов стерлингов, но сокровища не найдены и по сей день.
— Тридцать миллионов фунтов стерлингов? — в унисон пропели кудрявые сестрички Бесси и Лаура. — Не может быть!!!
— Да он вам по ушам ездит. — Снова стал мутить воду Френк. — Весь пляж давным-давно перерыт.
«Так, значит, один повод, чтобы проехаться по твоим косым глазенкам уже есть. — Подумал Джеф, но сдержался. — После, как-нибудь вечерком…»
— Да, плохо тебе будет ориентироваться по карте. Глазки-то твои расползаются, того гляди, убегут. — Джеф любил присыпать солью раны, но в данном случае каленое железо было более полезным. — Признайся, Френк! Ты действительно на этой карте ничего не видишь?
Стадное чувство сработало молниеносно, как и предполагал Джеф. Упреки и угрозы посыпались на бедного Френка со всех сторон. Первыми не упустили случая порисоваться близнецы Кларк и Серж.
— Помолчал бы уж. — Подал умную идею Кларк.
— А то сейчас поколотим. — Поддержал брата Серж и сжал кулаки.
Переходящий вымпел упреков перехватили кудрявые сестрички Бесси и Лаура.
— Если плохо видишь, то помолчал бы, — Посоветовала Бесси.
— И шел бы домой. Нам больше достанется. — Лаура и впрямь поверила в басни Джефа и начинала делить шкуру неубитого медведя.
— Что вы на него наехали! — Вступился за Френка китайчонок Ли. — Если он плохо видит, то я буду искать сокровища вместе с ним.
Один рыжий Джони, будучи по характеру трусоватым, не высказал свою точку зрения и решил отмолчаться. Но не тут-то было.
— А что у нас Джони молчит? — Поинтересовался Джеф. Предвыборная кампания набирала очки в его пользу, но для жирного знаменателя не хватало решающего голоса.
— Я… А что? — Сжался в комок Джони. — Я, как и все, буду искать сокровища.
Все дружно заулюлюкали и приободрились.
— Значит, так, — скомандовал Джеф, — золото зарыто в четырех местах, поэтому придется разбиться по группам. Джеф учел и это, а потому с основной карты снял еще несколько копий.
— Вот вам карта. — Джеф протянул первую копию кудрявым сестричкам. — Вот вам. — Он дал карту близнецам. — И вам. — Джеф обратился к китайчонку Ли и косоглазому Френку. — А я с Джони.
— Хорошо, — согласился Френк, но отступать от своей линии не стал и на этот раз пошел более хитрым путем. — Сначала посмотрим, как ты с Джони управишься, а после мы.
Джеф заранее проиграл и этот вариант, а потому, не моргнув глазом, ответил: — Тогда вперед…
Двадцать минут Джеф водил друзей по скалам, крутился на одном месте, определял стороны света и под конец в расщелине скал остановился у внушительного по размерам камня. Джеф скомандовал, и они всей компанией дружно навалились на камень. Но он был слишком тяжелым и даже не шелохнулся. Тогда Джеф нашел какую-то палку и принялся со стороны подрывать камень.
Земля была мягкой, податливой, но никто из друзей Джефа не обратил на это внимание. Джеф знал, что в этом месте через две минуты он найдет небольшой глиняный горшочек, доверху набитый коллекционными серебряными монетами отца. Разумеется, столько серебра у отца он не нашел, а потому нижнюю часть горшочка засыпал медными монетами все той же отцовской коллекции. Джеф приготовился выразить бурю восторга, но то, что произошло дальше трудно назвать таковым.
Джеф вынул из-под подрытого камня глиняный горшок и под всеобщее «Ах» сорвал с него печать. Джеф закатил за орбиты глаза и недоуменно раскрыл рот. Вместо отцовских серебряных монет, переливаясь на солнце, лежали ЗОЛОТЫЕ монеты.
— Вот это да!!! — На миг Френку показалось, что его косые глазенки стали еще раскосее. — Значит, все это правда.
В наступившей внезапно тишине слышались возбужденные вздохи юных кладоискателей и шорохи морского прибоя.
В следующий миг Джеф заставил снять рыжего Джони рубашку, а после пересыпал в нее содержимое горшочка. Однако золотыми оказались и медные монеты, лежавшие на дне. Джеф не заметил, как его друзья исчезли в поисках своей доли. Каждому хотелось найти свой личный горшочек, но никто и не подозревал, что все это была хорошо спланированная шутка Джефа. В остальных горшках лежали опилки и небольшой, но довольно жирный сувенирный кукиш.
Рыжий Джони остался с Джефом, как никак напарник, а горшок общий. Джони старательно пересчитывал монеты и складывал их обратно в горшочек.
Джеф заворожено следил за быстрыми пальцами товарища и не мог поверить ни в какое чудо. В конце концов, не могли же медные и серебряные монеты превратиться в золото. Такого просто быть не может.
Он сидел на камне, который только что старательно подрывал. Внезапно его мысли, выстраивавшиеся в строгую логическую цепь, были прерваны потоком чьего-то пристального внимания. Джеф поднял взор.
Источником внимания оказался человек с прищуренными красивыми глазами. Они излучали магнетизм, невероятную волю и власть.
Трусишка Джони заметил, как Джеф спрыгнул с большого камня и поплелся вслед за человеком с косичкой вниз по тропинке ущелья — на пляж. Но Джони больше интересовало содержимое таинственного клада. И удивлению его не было предела, когда в рубашке и горшке он обнаружил медные и серебряные монеты.

Глава 16.

22ч. 30 мин.

Дом Слайкера располагался в районе Сигнальной горы — там, где шоссе уходит за перевал к бухте Бель-Омбр. Эта улочка, спрятанная от городского шума и суеты, притягивала тишиной и уютом. Здесь — под пологом освежающей лесом Сигнальной горы — укрывалось несколько современных причудливых вилл. Каждая из них была в двухэтажном исполнении, с широкой мансардой и бассейном в саду. Вся эта роскошь утопала в цветах хибискуса, дикой ванили и орхидей, а величественные кроны веерных пальм, бережно склоняясь над всем этим, хранили мир и покой.
Не было мира и покоя лишь в одном доме — в доме Ходвардов. Слайкер вышагивал по мансарде из угла в угол и, вглядываясь в темноту сада, тревожился о сыне.

ПРОПАЛ ДЖЕФ…
Бывало, когда Джеф умудрялся возвращаться и в более позднее время, за что соответственно доставалось, но…

СЕЙЧАС ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО!

Слайкер открыл бар, достал бутылку виски, лед и плеснул в стакан. Поднес ко рту, но передумал и со злостью запустил его в стену. Стекло рассыпалось под ногами. Запах спиртного шлейфом распространился по комнате. Это была небольшая слабость, побороть которую детективу помогло одно важное правило: «Никогда не пей, если тебе очень плохо. Сядь, расслабься и подумай, почему это все происходит, как себе помочь, как исправить положение. Найди первопричину». …ПЕРВОПРИЧИНУ!!!
Слайкер удобно расположился в тростниковом кресле и сосредоточился. Он решил разобрать по мелочам все события, произошедшие за последние два дня. Только так можно понять первопричину, затаившуюся под сводами бытия, ничего не значащих фраз, еле уловимых звуков, запахов и видений.
Телефонный разговор с парижским другом Хэнком и встреча с милой креолкой Жаннет предоставили детективу возможность собрать разрозненную мозаику в одну целую картину. Сперва Слайкер не верил всему, что наплел Хэнк, но факты были настолько «жареными», что заставляли подводить итоги. Сопоставляя полученную информацию, детектив пришел к такой хронологии…
ЗВЕРЬ, прилетевший вчера из Парижа в облике доктора медицинских наук Мишеля Арно, меняет тело. Он вживается в тело главы коммерческого банка Брейна Лихмонта. Фото робот, составленный очевидцем из поселка Мон-Флери, полностью совпадает с внешностью Брейна. А необычная перемена в его поведении, как рассказывала Жаннет, еще раз подтверждает тот факт, что Брейн Лихмонт «одолжил» свое тело ЗВЕРЮ. Далее создается впечатление, будто Жаннет находится под неусыпным наблюдением самого ЗВЕРЯ и более того…
Зверь убивает двух людей, замешанных в краже компьютерного диска, принадлежащего Жаннет. Настоящий диск уходит в руки, внезапно, исчезнувшего Крейса Митчелла, но его копия и магнитофонная запись разговоров Митчелла обнаруживают конкретные мотивы кражи. Крейс охотится за камнем и не только он… Со всей очевидностью Слайкер мог теперь утверждать, что священный камень интересует и ЗВЕРЯ. Но происходит что-то странное. ЗВЕРЬ старается втянуть в свои дела Жаннет Кришелье.
Неожиданно Слайкер вспомнил о записке Жан-Пьера и о новой «мумии», обнаруженной час назад в районе базарной площади. Детектив протянул к телефону руку и набрал номер Бреда.
— Отдел по расследованию убийств. Слушаю. — Произнес Бред, будучи явно не в настроении.
— Давай сразу к делу, — сухо оборвал его Слайкер. — Что показала экспертиза?
— Тело бедняги принадлежит Брейну Лихмонту. Он работал…
— Остальное все знаю, — снова перебил его Слайкер. — Слушай внимательно. Через три минуты будешь у меня, захвати бронежилет и оружие помощнее.
— Понял. Буду. — Кратко ответил Бред и положил трубку. В данный момент все вопросы были лишними, потому что время работала явно не в их пользу.
От ужаса у Слайкера в душе все похолодело. Он знал, что происходит с его сыном. Жаннет Кришелье подозревала Жан-Пьера в краже компакт-диска, а стало быть, ЗВЕРЮ выпал новый шанс заманить ее в Камбоджу, где хранился священный камень. ЗВЕРЬ вживается в тело Жан-Пьера, подкладывает записку, а спустя минуту в ту же дверь звонит и он — Слайкер. ЗВЕРЬ все это видел и, чтобы Слайкер не разрушил его планы, похищает Джефа.
…Через минуту с броней под рубашкой и крупнокалиберным пистолетом Слайкер направился к выходу. Когда он открыл дверь, на пороге с протянутой к звонку рукой стоял человек. Он был одет в черную с капюшоном монашескую сутану, поверх которой на груди висел десятидюймовый белокаменный крест. Капюшон монашеской сутаны закрывал незнакомцу глаза.
— Кто вы и что вам надо? — С яростью в голосе прошипел Слайкер.
Незнакомец легким движением руки скинул с головы капюшон и, нервно передернув алым рубцом правой щеки, произнес:
— Я тот, кто убьет ЗВЕРЯ…

ГЛАВА 17.

22 ч. 30 мин.

До этого вечера жизнь в ресторане отеля «Бю-Валлон» текла перманентно и размеренно. Но сегодня происходило нечто удивительное — в программе вечера выступала непревзойденная блюзовая певица Бриджит Нильсен. Казалось, сюда съехались туристы со всего острова.
Ресторан располагал вместимостью в тридцать столиков, но в этот вечер все они были заняты. Пришлось ставить еще дополнительные. На каждом столике в темноте зала мерцали декоративные свечи и со стороны сцены они напомнили Бриджит слетевшихся на пиршество светлячков.
Покачивая бедрами в ритм песни, Бриджит растворялась в звуках собственного голоса — голоса экспансивно падающего с высоты пятой октавы к самой низкой и, наоборот: от шелеста бархатных трав к высокогорным леденящим ручьям. И даже хмель, ударивший в головы посетителей, был далек от той сладостной неги, что исходила от двадцати двухлетней певицы Бриджит.
Официанты и те охладили в своих котлах пар. Здесь все внимание было устремлено на сцену — туда, где в нежно-малахитовых лучах рампы экспрессивная Бриджит пела песню о трагической любви. Но в те мгновения, зажав меж хрупких пальцев микрофон, она не думала о том, что ЧЕРНЫЙ бархат ее платья тонирует печаль ее судьбы…
Под занавес Бриджит сорвала бурю несмолкаемых аплодисментов. Держа в руках пышные букеты, она покинула сцену. Затем прошла в гримерную комнату, завалила журнальный столик цветами и упала в кресло
Если б кто-нибудь знал, каких внутренних сил ей стоили сегодняшние аплодисменты! Еще никогда в жизни она не испытывала такого тяжелого камня на плечах…
Она еще помнила тот марлевый туман, застилавший ее глаза, то головокружение, точно стоишь на краю пропасти. И это ее первый выход за вечер. Однако она смогла не только устоять на ногах и спеть до конца песню, но и внушить публике, что даже ангел под мышкой у бога чувствует себя менее счастливым, чем она — Бриджит.

Милашка! А ведь, даже в самый свой первый день ты не чувствовала себя так паршиво. Что происходит? Уж не беременная ли ты?

Сама мысль о возможной беременности вызывала у Бриджит тошноту.

Только не сейчас, крошка! Ты не можешь вот так просто взять и вытереть ноги об свой контракт. Только не сейчас. Контрацептивы. Презервативы.

Она вдруг представила себя в занюханом фартуке. Как тогда. Два года назад. Придорожная забегаловка-автостоянка. Официантка. Слово-то, какое. Эти липкие взгляды дальнобойщиков ее кожа чувствовала до сих пор. Быть может, потому на свой первый гонорар она себе купила черное бархатное платье, надеясь, что теперь-то даже рентген ее не просветит. Лишь только узкий разрез сбоку позволял демонстрировать ее красивые стройные ноги. В этом она себе отказать не могла.
Бриджит была невысокой, с роскошными волнистыми волосами, брюнеткой. Она имела множество платьев, но среди прочих сценических, сегодня выбрала именно это — платье из черного бархата. Оно было самым любимым, и Бриджит и не подозревала, что в ее жизни оно будет и самым последним. И именно в нем, сейчас, как, тогда будучи официанткой, она вдруг почувствовала себя на сцене совершено голой. Так чувствует себя девственница в окружении тысячи похотливых самцов посреди пустыни. Не убежать, не спрятаться.
Двадцатиминутный антракт недолог и неизбежность того, что после него идти снова на сцену, тяготила Бриджит еще сильнее. Она очень устала и едва стояла на ногах.

Не раскисай, малышка! У тебя впереди вся карьера. Удача в жизни приходит один раз. Ты ее поймала и держи теперь за хвост. Да покрепче! Стоит тебе упасть, и затопчут. Как пить дать.

Внезапно Бриджит поймала себя на мысли, что во время выступления ее магнитом тянуло к столику у сцены. Там устроилась странная парочка: молодой француз с косичкой и красивая, с волосами цвета июльской пшеницы, женщина. Их лица были обращены в профиль к сцене — друг против друга. И было в этом что-то не от мира сего. Ни мужчина, ни его спутница не разу не шелохнулись и в холодном отблеске свечей скорее претендовали на каменные изваяния, нежели на живых людей.
…Прошло две минуты, прежде чем Бриджит решилась покинуть гримерную и посмотреть на эту парочку вновь.
Подходя к зале ресторана, Бриджит испытывала дрожь и волнение. На сцене выступал фокусник. Под восторженные вздохи публики он доставал откуда-то из воздуха синие надувные шары, протыкал их спицами, на что шары раздувались еще больше, вытряхивал из пустого цилиндра голубей и вытворял еще много вещей, в реальность которых верили только глаза.
Бриджит повела взгляд в сторону, где стоял нужный ей столик. Она облегченно вздохнула. Он был пуст. Точнее, он не был пустым, но тех странных посетителей за ним уже не было.

Слава богу, что они ушли. Без них мне будет легче работать. Еще несколько песен…

Целуя каблучками пол коридора, Бриджит Нильсен медленно шла в гримерную комнату. Она вспоминала, как стала певицей. Именно там, в забытой богом забегаловке, она познакомилась с человеком, ставшим ее импресарио. Все произошло до банальности просто и быстро. Цветы, шампанское, кровать. Все эти годы она не замечала данный ей природой талант. Так старьевщик среди груды стекляшек не замечает бриллианта. А он заметил. Она вспомнила его изумление: «Крошка, что ты здесь делаешь? Твое призвание сцена, а не занюханый кафетерий. Взять пятую октаву, даже не имея об этом представления… Просто немыслимо. Чтобы поставить голос многие отдают десятки тысяч долларов». Ее судьба была решена. Она запела, да еще как. Как в кино, да в каком-нибудь слезливом женском романе.
За спиной Бриджит выросли невидимые крылья. Она свободна, как и прежде. И теперь она точно выполнит условия контракта.

Еще семь песен… Да разве это много! Я спою их на одном дыхании!

Войдя в гримерку, Бриджит обнаружила стол перед зеркалом, заваленным запоздалыми букетами орхидей и черных тюльпанов. Она вдохнула в себя аромат цветов и улыбнулась. Для нее цветы были не менее важны, чем деньги и признание. Ведь всегда, когда ей дарили цветы, прежде всего она ощущала себя женщиной — все остальное уже после.
Внезапно Бриджит почувствовала за спиной чье-то дыхание и взгляд. Она посмотрела в зеркало, но ничего кроме собственного отражения не обнаружила. Бриджит обернулась, позади нее стоял человек — тот самый француз, что сидел за столиком у сцены. С плеча его свисала узкая плетеная косичка.
Бриджит повернулась к зеркалу, но в его отражении разглядела лишь свои испуганные глаза. За спиной никого! Но стоило ей обернуться, как мужчина появлялся опять. Он улыбался и в глазах его горел недобрый огонь.
— Что вам здесь нужно? Это ваши цветы? — Тихо произнесла Бриджит и удивилась, что почти не слышит своего голоса.
— Да, это мои цветы. Надеюсь, они понравились вам?
Бриджит утвердительно кивнула, потому что от страха была не в силах произнести и слова.
— Что мне нужно… — Мужчина иронично улыбнулся и сверкнул зеленью глаз. — Твое тело, ягодка моя. Должно быть под твоим бархатным платьем роскошное тело. С-С-СУКА! ТЕЛО…
Человек с косичкой положил на плечи Бриджит свои руки, и ей показалось, что на ее тонких, хрупких плечах держится вся вселенная. Молодой женщине хотелось заплакать, но поглощенная его взглядом, она не могла позволить себе даже этого.
Мужчина приподнял Бриджит за плечи и, притянув ее нежную плоть к своему телу, склонил голову над ее устами.
Когда их губы слились в поцелуе, Бриджит почувствовала, что в нее врывается невероятно мощный поток холодной энергии. И по мере того, как тело мужчины иссыхало, словно яблоко в жаровне, угасающее сознание Бриджит прощалось и с телом и с жизнью…
Но за мгновение до смерти ее посетила страшная догадка: «Лучше бы я осталась в той занюханой забегаловке».

ГЛАВА 18.

22 ч. 45 мин.

Через перевал Сигнальной горы до самого отеля «Бю-Валлон» Бред вел «чероки» следом за «порше» Слайкера. Они встретились у въезда на шоссе, где Слайкер махнул рукой, мол, следуй за мной.

…Карьера Бред Ли была под угрозой — еще один труп и капитанские звездочки слетят с его погон, как пыль с мебели. Туризм, ставший в стране главным источником доходов был в состоянии «руки в ноги и беги». Еще один труп и завтра все воздушные рейсы будут забиты до отказа. Бред был в ярости.

Какой сукин сын сдирает с людей кожу? Мать его! И какая жаба тебя родила? Дай мне только добраться до тебя. Ты почувствуешь то же самое, что ощущали твои жертвы. Я из тебя все жилы вытяну, а член на кусочки порублю, чтобы от тебя уроды не плодились. Дерьмо, дерьмо, дерьмо!..

Когда у отеля «Бю-Валлон» остановились две машины, часы показывали сорок пять минут одиннадцатого ночи. Бред заметил, что Слайкер не один, в сопровождении какого-то монаха. Минуя разъяснения, Слайкер протянул Бреду две карты: пиковый туз и тройка черви. Они говорили: «Категория опасности наивысшая, будешь делать то, что я прикажу».
Вслед за этим они так же молча, все втроем прошли в отель. Облаченный в бронированный жилет, Бред держал в руках двенадцати зарядный винчестер и короткоствольный автомат. Бред протянул автомат Слайкеру, у которого был только пистолет. Слайкер принял оружие. Они прошли в шумный холл, даже не удостоив вниманием очкастого швейцара — последний попытался перекрыть дорогу, но Бред свободной рукой приподнял его за лацкан и как табурет переставил в сторону.
Заметив непрошеных гостей, к ним направился детектив из службы безопасности отеля Скотт Браун. Отдавая по мобильной радиостанции какие-то распоряжения, он жевал резинку, чем напомнил Бреду корову,
— Ах, это вы… — Скот Браун оторвался от рации. Он узнал Бреда и Слайкера, но его беспокоило оружие в их руках — для окружающих оно было подобно в той же степени, что и корабельная течь для крыс.
— Какие-нибудь проблемы? — Неожиданно для себя Скотт перестал жевать резинку и почесал за оттопыренным, как локатор, ухом.
— Повторяю один раз, ты меня знаешь. — Слайкер был похож на сжатый эспандер. — Поставь своих «бульдогов» между всеми этажами, чтобы никто не входил и не выходил. Пусть они без шума осмотрят увеселительные заведения. Мы ищем француза с косичкой по имени Жан-Пьер Лефевр. Если найдешь — мы на четвертом этаже.
Почесав вопросительно другое ухо, Скот Браун прижал к нему рацию, и, что-то выкрикивая, исчез также быстро, как появился.
Затем Бред Ли и монах Крепфол Сьюн проследовали за Слайкером в конец холла, где широкие лестницы вели на этажи — в данный момент лифт мог отнять минуту лишнего времени. На ходу Слайкер снял с оружия предохранитель, примеру друга последовал и Бред Ли. Через полминуты, перескакивая ступени, троица была на четвертом этаже перед номером 97.
— Что теперь? — Прижавшись к стене, тихо спросил Слайкер у монаха.
Крепфол Сьюн снял с головы капюшон и Слайкер заметил, как широкий рубец на его правой щеке меняет цвет — от алого к темно-лиловому.
— Есть только одно оружие, способное убить ЗВЕРЯ. — Произнес Крепфол, снимая с себя испещренный иероглифами белокаменный крест.
Сжав пальцами потаенную кнопку, Крепфол Сьюн отделил нижнюю часть креста. На свет появился стальной пятидюймовый клинок. Затем монах раскрыл складки сутаны и вынул небольшую карманную библию. Ее обложка была сшита из кожи буйвола серебряными нитями. Теми же нитями на ней был вышит витой вензель — три семерки.
Крепфол Сьюн положил на библию правую жилистую ладонь, закрыл глаза и, беззвучно шевеля губами, что-то трижды произнес. Мгновение спустя он открыл глаза и обратился к Слайкеру.
— Если не вернусь через две минуты, уносите ноги. Это все, что я могу сказать…
Три раза перекрестившись, Крепфол вставил в замочную скважину тонкое жало клинка. Оно засветилось ярким голубым ореолом и, ломая представление о реальном мире, заставило пружинки замка отойти в сторону. Послышался характерный щелчок. Крепфол распахнул дверь и вошел. Темнота тут же поглотила монаха, а дверь, точно пасть изголодавшегося дракона, захлопнулась.
Бред и Слайкер следили за происходящим не без удивления, но не произнесли ни слова. Встав по обеим сторонам двери, они вскинули оружие.
…Прошла минута. Нарастало напряжение. Коридор был пуст, и тишина невидимыми пальцами нащупывала в их душах слабые струны — струны, имена которых «смятение» и «страх». Силясь порвать, тишина натягивала эти струны, но они были крепки, словно корабельные канаты.
«Где Джеф? Что с ним? — Мысленно спрашивал себя Слайкер, и мольба о помощи срывалась в безмолвный крик. — Боже помоги моему мальчику! Он же еще жизни не видел. Боже, помоги ему!»
Мышцы Слайкера налились тяжестью свинца, лицо приобрело оттенок ярости — ярости, подобной пороховой бочке на костре.
Дверь отворилась внезапно. В номере уже горел свет и на пороге стоял Крепфол. Он был понурым, а рубец на его правой щеке стал алым, как и прежде.
— Мы опоздали. — Крепфол кивнул куда-то назад. — Он оставил новый след.
Слайкер и Бред Ли вбежали в номер. Практически вся его поверхность — а это стены, мебель, потолок — была забрызгана кровью. В углу комнаты, по щенячьи свернувшись в комок, подрагивала телом молодая женщина. Ее голубое платье, руки, лицо и даже цвета июльской пшеницы волосы были в крови. В глубине ее красивых, полных слез, глаз читался нескрываемый ужас. Женщина попыталась что-то сказать, но вместо слов из ее гортани прозвучало мычание, и хлынула кровь.
Слайкер обратил внимание на ванную комнату. Ее дверь была широко распахнута. Друзья вошли. В наполненной, окровавленной водой, ванне лежало лишенное кожи тело человека. Голова его была пробита так, что мозги плавали тут же, а стянутая цельным чулком кожа свисала с бельевой веревки. Финкой к стене приколота записка. Но Слайкер обратил внимание на то, что висело на самой финке. Нечто. Небольшой кусок мяса, подозрительно напоминающий человеческий язык.
— Он откусил ей язык… — Упавшим голосом произнес Бред.
Слайкер снял со стены записку, прочитал и дрожащей рукой передал другу. Бред прочитал: «Слайкер, не препятствуй, ты ведь не хочешь, чтобы я под овцу разделал твоего сына. Завтра Жаннет должна быть в Камбоджи».
— Что происходит? — Бред был белее бумаги.
Прежде чем ответить Слайкер яростно пробил в стене штукатурку. Однако телесная боль не смогла приглушить душевные муки. Она лишь обострила положение безвыходности.
— Вызови своих парней и мед службу. Расскажу все в машине.
…Спускаясь по лестнице, Слайкер вспомнил, что подобную душевную боль испытывал четыре года назад, когда погибла жена.

Солжет тот, кто скажет, что человек, способный кинуться в брешь, ни разу не посмел выжать слезу.

Слайкер вытер широкой ладонью набежавшие слезы и до крови прикусил нижнюю губу.

Я должен быть сильным, я должен верить! С Джефом все будет в порядке. Только потерпи немного, Джеф. Я спасу тебя, мой, мальчик!

На каждом этаже в проходах стояли люди Скотта Брауна, а толпы возмущенных туристов не могли понять, почему их не пускают.
Слайкер спустился на первый этаж и прошел в ресторан. Здесь происходило НЕЧТО… На полукруге невысокой сцены выступала блюзовая певица. Казалось, что жизнь в ресторане замерла. Официанты и те застыли между столами, устремив все внимание на сцену. Даже огонь свечей в темноте залы был одномерным и неподвижным. Здесь все превратилось в слух и зрение, потому что там — на полукруге сцены в голубых огнях рампы пела Бриджит Нильсен. В облегающем бархате черного платья она покачивала перед микрофоном аппетитными бедрами, вздымала сквозь откровенное до визга декольте холмы страсти и, в неге прикрыв глаза, ворожила голосом публику.
У Слайкера закружилась голова, но он нашел в себе силы повернуться и выйти. Но когда песня закончилась, до его слуха докатился нарастающий шквал оваций и крики на бис.

ГЛАВА 19.

Еще пять минут и Джеф окажется на свободе. Он не знал, сколько прошло времени, после того как незнакомец с косичкой привез его в этот подвал, скрутил веревками и оставил одного. Многое из того, что произошло, Джеф не помнил и не понимал, но, подобно своему отцу, мыслил аналитически и пытался во всем разобраться сам.
Первая, его посетившая мысль, предполагала, что человек с косичкой насильник. Однако он его не тронул… Пока не тронул.

Возможно, он меня оставил на десерт. И что он во мне нашел?

После Джеф решил, что человек с косичкой украл его с целью выкупа, но и этот вариант не укладывался в голове юного аналитика, потому что его отца знают на острове все злые собаки, но чтобы тявкнуть вслух или, не дай боже, укусить…

Такого быть просто не может. Папа живо той собаке накрутит хвост на самую высокую пальму. Об этом знают все.

Оставалось последнее предположение, вероятность которого вытесняла в голове Джефа все сомнения.
Уже неделю Слайкер твердил Джефу о каком-то сюрпризе, но в последствии просил не терять головы. Джеф в воображении рисовал новый компьютер, поход под парусом к дальним островам Альдабры или еще лучше — тур поездка по Европе. Джеф давно привык к некоторым причудам отца, а потому допускал свое похищение по его воле.
Все, что Джеф получал от отца — карманные деньги, компьютер, велосипед — было сполна отработано хорошей учебой в школе, физическим трудом и борьбой за выживание. Слайкер Ходвард учил своего сына ориентироваться в незнакомой местности, среди растений различать съедобные и лекарственные, читать по глазам правду и ложь, анализировать свои поступки и находить всему свое объяснение. Ставя под всем этим жирный знаменатель, трудно не обобщить. Слайкер воспитывал в Джефе самостоятельного, готового найти в любой ситуации выход, сильного мужчину и не подозревал, что молодые побеги уже способны принести здоровые плоды.
…В итоге Джеф остановился на последнем. Перед сюрпризом отец приготовил для него испытание. Но будь Джеф хоть намного старше и пугливее, то подобная чушь не пришла бы ему в его голову. Но это был Джеф, для которого приключения стали нормой жизни.
Он помнил уроки отца об освобождении от пут. Если руки и ноги связаны по отдельности, то есть смысл перекинуть руки через ноги и развязать узел зубами. Но задача, возникшая перед Джефом, была куда более сложной.
Любая помощь со стороны была исключена. Через рот проходил плотный отрез материи, концы которой заканчивались на затылке узлом. Кроме того руки за спиной были связаны так, что веревка проходила через какую-то деревянную балку, и это усложняло положение Джефа. Ноги и корпус Джефа были связаны таким образом, что нельзя было ни приподняться, ни тем более встать.
Прошло очень много времени и, несмотря на усталость, Джеф заставил свое тело максимально расслабиться. Превозмогая боль, ему удалось сдвинуть локти и спустить с них веревку ближе к запястьям. Балка, через которую была перекинута веревка, проходила чуть выше поясницы и упиралась в ладони.
На шестом часу заточения, обливаясь потом, Джеф добился невозможного. Перебирая пальцами рук, он умудрился ослабить на балке веревку. Ломило кости, и Джеф от усталости хотел спать.

Нет, только не сейчас. Осталось совсем чуть-чуть. …И я на свободе.

…Прошло две минуты. Джеф освободил руки, сорвал с головы повязку и, жадно вдохнув сырой воздух подвала, развязал веревку на ногах. Обессиленный он упал на землю. Ее спасительная влага приятно охлаждала. В темноте скрипнула мышь. И только почему-то сейчас Джеф уловил на фоне призрачной тишины слабый, характерный звук…

Аэропорт! Рядом аэропорт. Как я сразу этого не заметил? Должно быть, я в районе Пуэнт-Ларю.

Джеф встал на ноги, встряхнул затекшее тело и вдоль стены на ощупь побрел туда, где еле теплился свет. Под ногами хрустнула гнилая доска, в сторону кинулась пугливая мышь. Но Джеф не испытывал страха. Он всегда мечтал встретить привидение.

У-у-у-у-а-а. …Где ты? А ну выходи. Посмотрим, кто кого напугает.

Джеф сделал еще несколько шагов, когда стена неожиданно повернула за угол. И остановился. Он увидел дверь: небольшую, криво сколоченную из плохо подогнанных досок. Сквозь многочисленные щели яркая и холодная луна, точно мельник муку, просеивала свет. Но Джеф не успел сделать и шага. Свет внезапно померк, и дверь распахнулась…
На пороге в отблеске сочной луны стояла красивая женщина. Но ни лунное серебро, упавшее на бархат ее черного платья, ни аппетитные формы ее тела не привлекли внимание Джефа, потому что он был опьянен взглядом ее глаз — глаз, по-кошачьи сверкнувших в темноте ядовито-дьявольской зеленью.

ГЛАВА 20.

24 ч. 00 мин.

Жаннет Кришелье собирала вещи — через двадцать минут самолет рейсом из Бангкока начинает посадку. Прямых рейсов до Камбоджи не существует, и потому через Таиланд это самый короткий путь.
Невольно в памяти молодой креолки возникал образ главы банка — Брейна Лихмонта. Все это время — начиная со вчерашнего утра — ЗВЕРЬ был рядом с ней. Он общался с ней. Он следил за ней. Об этом она узнала от детектива, и многое сразу прояснилось. Правда, вопрос о смерти ее мужа Андрэ оставался еще открытым и к нему прибавился еще один…
Смерть Андрэ Кришелье была первым звеном в этой жуткой истории и преподнесена Жаннет так, что она не могла не включиться в задуманную ЗВЕРЕМ игру. И теперь Жаннет спрашивала себя: «Зачем я нужна ЗВЕРЮ. Что он от меня хочет?»
Слайкер убеждал Жаннет, что заплывать в расставленные ЗВЕРЕМ сети не стоит и лучше покинуть Сейшелы до поры, пока ЗВЕРЬ не будет убит. На словах Жаннет соглашалась со Слайкером, но в глубине души горделивый червячок вонзался острыми зубами в ее самолюбие.

Ну, уж нет, красавчик. Не такая уж я простушка, как могло тебе показаться. Я буду в Камбоджи и узнаю причину смерти Андрэ. Только тогда я успокоюсь.

И теперь, когда Жаннет прощалась со своим домом, она невольно поймала себя на мысли, что Слайкер Ходвард ей нравится. Она хотела бы укрыться за его широкой спиной и ощутить себя женщиной: слабой и беззащитной. Внезапно ее посетило простое желание — уткнуться в его сильную мускулистую грудь и разреветься. Но молодая креолка тут же осеклась.

Я не должна так думать. Эти мысли… Все это неправильно и не совсем хорошо. Если бы Андрэ сейчас был бы жив, он бы меня понял. В моих мыслях только ты, Андрэ. Только ты. Прости, что не уберегла тебя. Прости… И хватит об этом. Я сильная женщина. Все, хватит!

В дорогу Жаннет надела шелковое цвета спелого граната платье, а в сумку положила легкие черные брючки и белую блузку — все остальное, если понадобится, она купит в Камбоджи.
Жаннет поставила у дверей сумку, и последний раз окинула взглядом дом. Она любила его… потому что он был частью ее прошлого — счастливого прошлого. Вернется ли она в этот дом? Что ее ждет впереди?

До свидания, мой дом. Ты дарил мне прохладу своих потаенных углов. Ты был ко мне добр. В твоих стенах был зачат мой ребенок. Я очень хочу вернуться к тебе. Мой малыш… Он будет также скучать по тебе. До свидания!…

Размышления Жаннет были прерваны несмелым звонком в дверь. И когда она ее открыла, где-то там, в сердце она ощутила звон вергилиевских бубенцов
— Вы?
Грустный и потрясенный на пороге ее дома стоял Слайкер.
— Можно войти? — Тихо спросил он.
— Входите… — Также тихо ответила Жаннет, не в силах заглушить в сердце звон.
Слайкер вошел в дом и дрожащей рукой вынул из кармана обагренную кровью записку.

ГЛАВА 21.

Ровно тринадцать лет, без месяца, Ален Фишер проработал в таможенной службе международного аэропорта. И мог ли он предположить, что не доживет и до утра, да еще на рабочем месте.
В прошлом этот человек обладал завидной красотой, был хорошо сложен и весел. Но время покоробило Алена: к тридцати пяти годам его рот был полон вставных зубов, живот приобрел форму увесистой пивной бочки, а от курчавых темных волос осталось лишь одно воспоминание.
Фишер с грустью вспоминал, когда «мальчик» в штанах мог порадовать своим озорством не только его, но и молодую супругу. Однако девять лет назад озорной «мальчишка» при виде запретных плодов перестал проявлять осанку, и супруга ушла от Фишера. Ален перепробовал все: начиная от китайской медицины и заканчивая современным электрошоком. Но «мальчик» как страдал мягкотелостью, так и по сей день выполнить команду «смирно» был не в состоянии, Ален сильно переживал и за своего «мальчика» и за уход супруги. Все закончилось довольно плачевно: за два года выпали все волосы, практически все зубы и Ален пристрастился к пиву, которое употреблял в непомерных количествах.
Единственной радостью и единственным смыслом в его жизни осталась работа. Многие коллеги завидовали профессиональному нюху Алена Фишера, но никто не решался перенять его опыт, поскольку все, что он вытворял, было позволительно только ему одному.
Ален знал одну небольшую тайну. Чтобы скрыть свое истинное социальное лицо все люди носят «маски». Так ребенок, которому нужна понравившаяся игрушка, впадает в истерику. Но в жизни он просто прелесть. Так молодая женщина, полчаса тому назад изменившая супругу, начинает к нему ластиться. Это тоже маска. Так, молодой человек, стянувший в толпе кошелек, начинает кричать, что его обокрали. И это все маски, сняв которые, можно узнать не только о тайных помыслах субъекта, но и том, каков будет его следующий шаг.

Проверяя документы пассажиров, Фишер имел привычку задавать странные вопросы: «Как ваша женушка поживает? У вас обувь не сорок пятого КАЛИБРА?» — или еще хлеще — «Вы не в курсе, что за перевозку наркотиков с сегодняшнего дня в нашей стране объявлена смертная казнь?»
Эта шоковая процедура срывала с людей «маски» и, благодаря ней, Фишер с точностью мог определить, что, человек, испытывающий в данный момент враждебность, спустя некоторое время опустится по эмоциональной шкале до боли, или, наоборот, поднимется до антагонизма., что жизнерадостный человек, испытывающий ко всему сильный интерес, поднимется до веселья или сделает шаг к нижней ступени – к консерватизму. И только так и не иначе.
Задерживая на границе человека, Фишер никогда не ошибался. Обычно выяснялось, что личность человека не соответствует паспортным данным и находится в розыске, не говоря уже о контрабанде и непредусмотренных вывозу или ввозу предметах.
Сегодня Ален Фишер находился в приподнятом настроении. Днем он катался на яхте, вечером вкусно поужинал. Разве не повод, чтобы улыбнуться? Фишера даже посетило предчувствие: сегодня в его тусклой жизни произойдет что-то важное.
Когда объявили сорок седьмой рейс до Бангкока, часы Алена, заменившего напарника у контрольной полосы, показывали двадцать минут первого ночи. Ален не изменял своим привычкам и на этот раз. Иным пассажирам он практически не уделял никакого внимания — достаточно взглянуть на фото в документах. Остальных же Фишер подвергал шоковой терапии: задавал странные вопросы, криво улыбался и следил за реакцией.
Фишер начинал наблюдать за пассажирами еще издали. Он изучал их походку, подмечал доминирующий в одежде цвет, следил за тем, в какой манере подают ему документы. Из всего этого Ален узнавал тип человека и судил о его предрасположенности к дурным замыслам. Многое о человеке могло рассказать и лицо, и Фишер не считал мелочью даже такие детали, как сбритые виски, форма усов и прически. Ну, все последнее — это о мужчинах.
…Внимание Фишеры было приковано за стоящей к нему в очереди женщиной. Он испытывал необъяснимое волнение. Эта молодая сексапильная красотка начинала сводить его с ума. Ее тело аппетитно обтягивало черное бархатное платье, и в сознании Фишера рождались самые нескромные желания. Но «мальчик» Алена, как и прежде, продолжать «отмалчиваться». Так коту завязывают тряпицей рот перед миской сметаны.
Ален поймал себя на том, что руки его дрожат. Он попытался унять эту несвоевременную дрожь и не смог. Его взгляд скользил по бедрам женщины. Они пьянили и чуть заметно покачивались.

Хочешь меня?

Мутная зеленая пелена-пена захлестнула сознание, и только почему-то сейчас, на краю реальности и фальши, Ален заметил, что в одной руке женщина держит за ладонь маленькую девочку.

Как я сразу не заметил? Здесь что-то не так. Сейчас я тебя, красотка, выведу на чистую воду.

Однако то, что произошло дальше, полностью сломило волю Фишера. ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ протянула ему документы и кончиками пальцев коснулась его руки. По телу Фишера пробежал легкий электрический заряд, закружилась голова, и он вдруг ясно осознал, что «мальчик» в его штанах настойчиво подает сигналы и гордо держит осанку.

Бог ты мой, да правда ли это? Мой член стоит! Да, да, он…

Наплевав на все рамки приличия, Фишер опустил вниз руку и, подобно Майклу Джексону, в области гениталий сделал неприличное движение.

Боже, я не верю своей руке.

Сердце бешено забилось в груди Фишера. Он бесконечно долго ждал этого дня. И теперь, как и прежде, он в рядах бойцов за любовь. Фишер ликующе посмотрел на женщину, но не произнес ни слова. Первой заговорила сама ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ.
— Быстро сюда документы! — Женщина протянула руку, сверкнула зеленью глаз и, когда Ален Фишер беспрекословно повиновался, добавила. — И передавай привет своему члену, МУДАК!!!
В следующее мгновение эзотерическая сила женщины выхолостила в памяти Алена события последних минут, и Ален не помнил даже того, как провожал взглядом женщину — женщину, к выходу ведущую маленькую девочку, чей неестественный облик был схож с обликом бездомной болонки…
Когда объявили об окончании посадки на 47-й рейс до Бангкока, Фишера сменил напарник. Ален направился по своим делам, но его остановил чей-то окрик. Он обернулся. У контрольной полосы стояли старые знакомые — Бред Ли и Слайкер Ходвард. Рядом с ними он заметил монаха и очаровательную молодую креолку.
— Привет! — Фишер поздоровался с Бредом и Слайкером. — Что за мрачные лица? Что-нибудь произошло?
— Да… — Заговорил Бред. — Пока твой напарник проверяет наши документы, взгляни на фото робот этого типа.
Бред выложил на стол небольшой лист бумаги, на котором графитовым стержнем был изображен человек с косичкой.
— Мы опросили некоторых ваших сотрудников, но никто этого француза не видел. — Вздохнул Бред. — Может, ты нас обрадуешь?
Алену Фишеру было достаточно одного взгляда, чтобы отрицательно покачать головой.
— Нет, не видел. — Отрезал Фишер.
Бред и Слайкер удрученно переглянулись, и в этот раз зазвучал голос детектива.
— Ну, а пацана моего случаем здесь не видел?
— Нет, не видел. — Ален Фишер рубил фразы, как мясник тушку. — Мне ли не знать твоего Джефа. Я до сих пор помню, как в прошлом году он на мне штаны подпалил. Если бы рядом не было бассейна, то из меня получилось бы неплохое жаркое.
Но, видя, что Слайкеру и Бреду не до смеха, Ален тут же осекся.
— А что случилось?
— Мой Джеф в руках маньяка. — В интонацию Слайкер вложил всю злость и отчаяние. — Если что-нибудь вспомнишь, позвони в самолет на сорок седьмой рейс до Бангкока. Мы улетаем.
— Да, конечно. — Сочувственно произнес Фишер, провожая взглядом друзей. Когда они скрылись из виду, Фишер ощутил в области гениталий слабое приятное жжение. Он вдруг вспомнил, что уже не импотент, но, как и при каких обстоятельствах это случилось, понять был не в силах.

Что произошло? Что-то с памятью моей стало. Всевышний сделал рокировку. Поменял импотенцию на склероз. Странные чудеса происходят. Ну, да и ладно. Нужно испытать свой аппарат.

С этими размышлениями Ален Фишер прошел в зал ожидания. Там, под развесистой акацией у автомата «КОКА-КОЛА» стояла рыжеволосая девица. Эта женщина была проституткой, Фишер знал об этом и даже не один раз собственноручно выпроваживал ее из аэропорта. Но теперь был иной случай.
Не испытывая перед окружающими никакого стеснения, Фишер потрогал, готового вот-вот разорвать штаны «мальчика» и подумал, что маньякам нужно вырезать самые сокровенные места. Затем Фишер подошел к рыжей женщине, показал ей сто долларов, и она, как собака за куском мяса, поплелась за ним — туда, где со списком жертв маньяков ЕЕ ЖДАЛА СМЕРТЬ…

ГЛАВА 22.

С момента, как Крейс Митчелл — он же новоявленный «Казанова» и профессиональный аферист — спешно покинул Сейшелы, маленькая стрелка часов обернулась вокруг своей оси два раза. Истекли сутки, а за это время произошло много интересного.
…В Бангкоке «Казанова» пересел на другой самолет и к двенадцати часам благополучно прибыл в столицу Камбоджи город Пномпень. Пномпеньский международный аэропорт Почентонг — один из самых красивейших в мире: нарядный, удобный и совершенный по своим пропорциям и техническим требованиям — встретил Крейса Митчелла невыносимой духотой. Стрелка термометра в тени поднималась до тридцати градусов по Цельсию, но организм Крейса был отягощен еще и тем, что он, Крейс, попал в Камбоджу на конец первого месяца сезона дождей, длящегося с мая по октябрь.
Как правило, утро влажного сезона начинается с сильных испарений. К полудню духота становится невыносимой, насыщенный парами воздух недвижим, а солнце, как теннисный мяч, выпрыгнувший из воды, с семи утра, зависнув где-то в зените, нещадно палит до самого захода. После полуночи, каждый день в одно и то же время, с Индийского океана летний муссон приносит массы теплого и влажного воздуха, который в свою очередь выпадает на континент в виде дождей. Уже через час после ливня ни в городе, ни на дорогах нет никаких следов воды: все, что не успело впитаться в землю, уйти на поля, превращающиеся в дождливый сезон в сплошные озера и реки, снова поднялось в воздух, до предела насытив его парами. А в шесть часов вечера, уступая место расцвеченной звездами тьме, солнце уходит за горизонт так же стремительно, как и при восходе.
Итак, каждый день до самого ноября, после которого на смену влажному муссону приходит зимний, приносящий с собой сухой воздух с континента.
…Международный аэропорт «Почентонг» был расположен от Пномпеня в пяти километрах и дорога к нему, называемая бульваром Советского Союза, как и всякие другие Камбоджийские автострады, была проложена по насыпной дамбе. По обеим сторонам дамбы тянулось раздробленное, еще не залитыми островками полей, зеркало воды — в нем отражались белоснежные курчавые облака, ослепительное, режущее взгляд, солнце и сахарные пальмы. Но Крейс Митчелл, несшийся в такси навстречу своей судьбе, в зеркале воды видел лишь воспоминания — воспоминания, в которых были кровь, любовь и поражение…

17 АПРЕЛЯ 1975 ГОДА.
ПОБЕДА…
Когда камни станут пылью, а реки, поменяв русла, потекут вспять – этот день не сотрется в людской памяти даже через века. И в эпоху КОСМИЧЕСКИХ ПИОНЕРОВ, когда гомосапиенс станет возделывать почвы облюбованных им планет, историки, привычно искажая факты, станут рассказывать о том дне, когда бредовая идея «создать палочный коммунизм» стала воплощаться в реальность. Возможно, это будет преподнесено соплеменникам каким-нибудь писателем-фантастом несколько иначе. В виде страшной-страшной сказки-легенды. И начнет повествование примерно так:
Этот, поистине кровавый для Камбоджи день был ознаменован победой патриотических сил над американо-сайгонскими агрессорами и проамериканским реакционным режимом, возглавляемым Лон Нолом. Свобода?.. НЕТ…

ПРЕДАТЕЛЬСТВО.

В итоге пятилетней освободительной войны Камбоджа из цветущей страны превратилась в полуразрушенный край. Было разгромлено четыре пятых предприятий, уничтожено две трети каучуковых плантаций, более чем на три четверти выведены из строя шоссейные и железнодорожные дороги, значительно пострадали порты и пристани. Но ослабленной войнами стране не дали подняться на ноги.
В тот же день — 17 апреля 1975 года — на смену американо-сайгонским агрессорам пришел свой собственный. Его звали Пол Пот — человек, узурпировавший власть и создавший вокруг себя мощную военизированную клику.
Буквально через пару часов после того, как военные представители Лонноловской партии объявили о своей капитуляции, клика Пол Пота, применяя насилие, обман и запугивание, вынудила всех жителей города Пномпеня, более двух с половиной миллиона, покинуть город. В сорокаградусную жару, без еды и питья, людей, как скот гнали по дорогам страны в сельскую местность. Тысячи людей были расстреляны по дороге и десятки тысяч гибли в пути от истощения, солнечных ударов, болезней и эпидемий. 300 тысяч домов в Пномпене опустели, словно после взрыва нейтронной бомбы. Подобная трагическая участь повторилась и в других городах и населенных пунктах. Вся операция по выселению городских жителей в сельскую местность прошла в 72 часа.
Пол Пот еще за несколько лет до этого кровавого дня сколачивал клику, кадровый состав которой был преимущественно из крестьян, в большинстве своем неграмотных и недовольных тем, что город сидит на их шее. Именно этот психологический феномен использовал Пол Пот, придя к власти. Еще в джунглях, ведя партизанскую войну с Лон Нолом, Пол Пот окружил себя молодыми — тринадцати-четырнадцати лет — ребятами. Пол Пот заставлял детей убивать своих отцов и матерей и есть сырую печень врага. После этого молодые «красные кхмеры» были готовы на любые зверства.
Пол Пот хотел переустроить общество в модель Мао Цзедунской «культурной революции», где народ, согнанный в «коммуны», не имел личной собственности и проходил «очищение» физическим трудом. В одно мгновение, отрезанная от всего мира, страна превратилась в гигантский концентрационный лагерь. В первую очередь истреблялась интеллигенция, к числу которых относили даже тех, что умел хотя бы читать. Остальных убивали за всякого рода провинности: семилетнему мальчику из провинции Свайриенг снесли мотыгой черепную коробку только за то, что он — истощенный от голода, посмел без спроса съесть живую лягушку.
Детей в «коммуне» отделили от родителей, жен от мужей. Личная собственность, не говоря уже о частной, была ликвидирована: все, вплоть до домашней утвари, обобществлялось, а уж о собственной ложке и мечтать не приходилось.
В марте 1976 года была введена военизированная организационная структура: батальоны, роты, взводы и мобильные отряды по признаку пола, возраста и т.д. Людей посылали на работу по укреплению дамб, рытью каналов, расчистке непроходимых джунглей. Из-за отсутствия инвентаря землю обрабатывали бамбуковыми палками, вручную корчевали деревья и впрягались в упряжь вместо тяглового скота. Каторжная работа длилась по 12-16 часов в сутки, а иногда и дольше…
Три года восемь месяцев и двадцать дней стали для Камбоджи, образно выражаясь, «нулевым годом». 7 января 1979 года освободительное знамя Единого фронта национального спасения Кампучии /она же Камбоджа/ взвилось над Пномпенем. За время правления Пол Потом сотни тысяч людей были истреблены, остальные лишены всех человеческих прав. В стране были в корне ликвидированы товарно-денежные отношения, разрушена вся почтовая и телеграфная связь, разделены семьи, поруганы традиционные нравы и обычаи.
…В самые короткие сроки было необходимо решить множество первостепенных социально-экономических задач: обеспечить население жильем, воссоединить семьи, спасти людей от голода, наладить мирный труд и нормальную жизнь, вывести экономику из состояния полной анархии и отстоять территориальную целостность и безопасность страны.

КРЕЙС МИТЧЕЛЛ.

Знал ли он тогда, еще тридцатилетний мужчиной, что Камбоджийские события перевернут всю его жизнь с ног на голову. Жизнь непредсказуема и случается так, что человек теряет все в одночасье. Именно это и произошло с Крейсом: он потерял работу, родную страну, в которую не было возврата, и даже лицо — СВОЕ НАСТОЯЩЕЕ ЛИЦО.

7 ОКТЯБРЯ 1979ГОДА.

«Як-40» садился на полосу «Почентонга» визуально, потому что Пол Пот уничтожил все аэродромное хозяйство: никакой радиосвязи, никаких диспетчеров. При посадочной скорости более двухсот километров это было не безопасно, но выбирать не приходилось: на помощь Камбодже из стран социалистического содружества летели специалисты отраслей народного хозяйства. Полпотовцы истребили в стране практически всю интеллигенцию, не говоря уже о тех, кто умел хотя бы читать. Специалистам из соцстран предстояло обучить кадры и помочь разрушенной до основания стране встать на ноги.
Основная масса специалистов, бескорыстно и безвозмездно, шла из Советского Союза. Бескорыстен в своих помыслах был и некий Лежнев Максим Николаевич. Однако время обладает магической способностью менять суть вещей.
Лежнев Максим Николаевич. Гражданин Советского Союза. Тридцать лет. Семейное положение — холост. Полиглот: английский, немецкий, французский, венгерский, китайский. По профессии переводчик.
В качестве последнего Лежневу Максиму и пришлось работать в Камбоджи. Здесь он «окопался» при МИДе, но на этом его заботы не ограничивались. Его помощь требовалась практически везде, даже на сварочных работах.
Через три месяца Максим Лежнев имел обширные связи, мог достать все, что душе было угодно, и был способен на вещи, о которых раньше и не помышлял. В стране расцветала коррупция, взяточничество и в стороне от них не остался и Лежнев.
Максим Лежнев брал плату за те или иные услуги золотом и драгоценными камнями. Но кто бы знал, что эти услуги имеют гнилой запашок и встанут Лежневу поперек горла. Но об услугах, из-за которых и заварилась вся каша, мой читатель узнает чуть позже.

УЧ ТАНА.

В 1975 году ей было тринадцать лет, и все, кто знал ее по партизанскому отряду, называли ее Цветком Лотоса. Ее судьба? Она вряд ли отличалась от судеб соотечественников, испытавших на себе ужасы полпотовского режима, но в этой стройно сложенной девушке было что-то особенное, таинственное.
До полпотовского режима Уч Тана занималась кхмерским балетом, у нее была большая семья: отец, мать, четыре брата и две сестры. Но 17 апреля 1975 года ей уже никогда не было суждено увидеть семью. В тот день в балетную школу, в которой занималась Уч Тана, ворвались вооруженные до зубов люди. Они были в кепках и легких клетчатых шарфах. С криками: «Всем приказано покинуть Пномпень, через час американские бомбардировщики сравняют город с землей» парни в кепках вывели воспитанников и учителей школы из здания и загнали в колонны, бредущие под дулами автоматов, по центральной улице. Людям не разрешалось брать с собой даже личные вещи. Недовольных расстреливали сразу на месте. Ужас, крики, слезы, паника, кровь — море крови. За городом полпотовцы приказали людям снять обувь. Колонны редели на глазах и к заходу солнца тут и там вдоль дорог лежали разлагающие трупы людей. Только ближе к вечеру следующего дня колонны прибыли в небольшую деревеньку провинции Свайриенг. Горожан загнали в затхлые бараки и поставили над ними командовать крестьян. На другой день Тану — еще тринадцатилетнюю девчонку — изнасиловали три подонка в клетчатых шарфах. И той же ночью Тана сбежала, подрыв под бараком землю…
Только через сутки, истощенную и еле живую, ее в джунглях подобрал партизанский отряд. Уч Тана находилась в этом отряде вплоть до самой победы и, участвуя в подрывных операциях, ей приходилось брать в руки оружие: возраст не был помехой, потому что каждый уцелевший от рук нелюдей желал отомстить за родных и близких. Тана была смелой и отважной, в отряде ее очень любили, и за умение исполнять танец неземных апсар ее прозвали Цветком Лотоса — Цветком Лотоса, изливающего из своей чаши на души людей целебный бальзам. Эта девушка, словно светилась изнутри, она дарила людям надежду и утешение, но ее израненную душу смог излечить только один человек — Максим Лежнев.

31 ЯНВАРЯ 1981 ГОДА.
ВСТРЕЧА.
Максим увидел ее на празднике Нового года — на зеленой поляне, где, перед взорванной полпотовцами пагодой, собрались люди. Была теплая ночь, в вышине мерцали пьяные звезды и ярко потрескивали костры. Неподалеку, на случай нападения красных кхмеров, в американских джипах сидели бойцы с автоматами. Официально война закончилась еще три года назад, и люди вернулись в свои города. Неофициально, война продолжалась и по сей день и, засевшие в джунглях, недобитки Пол Пота совершали набеги.
Взор людей, полукругом рассевшихся перед пагодой, был устремлен на миловидную, лет девятнадцати девушку. Она исполняла танец апсар. Максим сидел с другом кхмером по имени Вен Джун в центре полукруга и курил «Родопи». Сердце Максима от волнения защемило, ему никогда не приходилось видеть волшебного танца апсар — танца пришедшего из глубины веков Ангкорской империи.
Все колдовство апсары заключалось в том, что в нем каждый жест руки, определенное положение взгляда и даже движение ресниц требуют абсолютной, строго предписанной традицией синхронизации и являются неповторимыми и единственными для выражения определенного чувства. Что чувствовал Максим, когда восточная девушка в голубом саронге, танцуя на фоне летящих от костра искр, изливала на искалеченные души людей целебный бальзам. Он чувствовал ностальгию: перед его глазами проносились голубоглазые реки, застенчивые березы, родные лица, улицы Москвы и снег — обыкновенный снег, который здесь в Камбоджи можно встретить только в холодильниках, да и то в качестве льда…
…- Эй, проснись! Приехали. — Молодой кхмер-таксист толкал Крейса Митчелла в плечо и широко улыбался. — Вот твоя площадь Независимости.
«Казанова» протер глаза, увидел улыбающегося до ушей кхмера и перевел взгляд в окно машины. В пятнадцати шагах была площадь Независимости, в центре которой на возвышении красовался памятник — башенка, напоминающая бутон нераспустившегося лотоса.
— Да, приехали… — Произнес Крейс Митчелл, расплачиваясь с таксистом. Он хотел попрощаться, но неожиданно передумал.
— Послушай, молодой красивый, — произнес он, — ты не хочешь заработать сотню долларов?
— Сколько?.. — Улыбка молодого таксиста стала еще шире. — А что нужно сделать?
— Я останусь здесь у памятника, а ты съезди, спроси у ребятни, живет ли в 37 доме Уч Тана. По-моему она учитель народных танцев. Если узнаешь ее семейное положение, получишь еще пятьдесят.
Таксиста упрашивать не пришлось. Крейс вышел из машины, а через двадцать минут, когда вернулся таксист, вынимал из кармана деньги.
— И чем ты меня обрадуешь? — Крейс был весь в ожидании.
— Да живет. — Улыбался таксист в ожидании еще большем. Крейс отстегнул сотню.
— И что дальше?
— Была замужем. Муж погиб в боях под Баттабангом пять лет назад. Детей нет.
Крейс отстегнул еще пятьдесят, а через пять минут таксист подвозил его к дому 37.
«Казанова» вылез из машины и махнул на прощанье таксисту. Тот показал в улыбке красивые зубы и, вырулив на главную дорогу, исчез.
Дом Уч Таны располагался в небольшом квартале и, как все остальные, утопал в зелени и по-кхмерски поднят на сваях. Дом был двухэтажным, с широкой верандой и садом перед ним.
Крейс открыл калитку и мимо молодых кокосовых пальм, увеянных эпифитами, прошел к дому. Возле лестницы, круто ведущей к двери, росли цветы красной и белой магнолии. Крейс поднялся с одним из цветков и постучался.
За дверью послышалась легкая поступь шагов. Крейса охватило волнение, то ли от тяжести вины, то ли от предвкушения встречи. Но в это мгновение ему не дано было этого понять.

Зачем я здесь? Что я тут делаю? Прошло практически двадцать три года, и я вдруг решил заявиться. Старый болван.

Осознав всю нелепость своего положения, Крейс развернулся, и в то же время дверь отворилась. На пороге стояла моложавая красивая женщина: стройная талия, благородная осанка. На женщине был голубой саронг и Крейс подумал, что все, словно в первый раз, как тогда в Новый год:

Те же крупно очерченные губы, та же смоль волос – ах как они пахли… Если б ты, боже, знал об этом, то спустился б с небес.

Крейс протянул женщине цветок красной магнолии и разорвал вдруг затянувшееся молчание.
— Истинная красота времени не подвластна. Ты все та же… — Крейс опустил глаза.
Женщина удивленно вдохнула запах магнолии и, теряясь в догадках, внимательно посмотрела в глаза незнакомцу. И внезапно она все поняла.
— Максим!!! Ты?.. — Она прикоснулась к белоснежной щетине его щеки, и слезы покатились из ее глаз. — Но что же ты сделал со своим лицом? — Прошептала Уч Тана и упала в обморок.

ГЛАВА 23.

По паспортным данным этому человеку было сорок шесть лет, на вид все шестьдесят.
Некрасивое в ямочках лицо и протез вместо подколенной части правой ноги создавали о Вен Джуне впечатление не из приятных. При встрече с ним людям хотелось бежать куда-нибудь подальше, но, пообщавшись, они забывали об его уродстве.
Этот человек занимал кресло главного редактора газеты «Пномпеньский рассвет». Но вопреки занимаемому посту мог бесконечно беседовать с простым человеком, выслушивать от него бесполезные жалобы, а иногда, наплевав на субординацию, ругнуться так, что даже портовые грузчики посчитали бы за честь посидеть рядом с ним. Но никому не было невдомек, что 23 года назад Вен Джун оказался замешанным в таких делах, вспоминая о которых он во сне от страха мочился в постель.
В те далекие времена Вен Джун якшался с советским переводчиком. Для Вена он был просто Макс, для всех остальных Максим Лежнев. За определенную мзду тот хранил у своего камбоджийского товарища золото и драгоценные камни, которые по прошествии двух лет взвешивалось грубо, нам глаз мясницкими весами. Вен Джун никогда не спрашивал о природе возникновении золота. И зря.
В марте 1982 года Максима Лежнева арестовали. Ему инкриминировали пособничество полпотовским недобиткам, засевшим в джунглях горного массива Кравань. Как выяснилось, Максим за золото доставал для них медикаменты и оружие — большими партиями. Обо всем этом Вен Джун узнал из единственной в то время газеты «Кампучия». В газете была помещена фотография Максима и небольшая статейка о его «проделках». Поджав хвост в ожидании ареста, Вен Джун просидел дома целые сутки. Однако Максим держал язык за зубами плотно, и на следующий день сбежал из хорошо охраняемой тюрьмы, расположенной на южной окраине Пномпеня.
Но даже после этого Вен не нашел покоя. На протяжении 23 лет он жил в состоянии ОЖИДАНИЯ. Это состояние тяготило еще и потому, что золоту Максима он давно нашел применение и делиться не собирался. И сегодня предчувствие ОЖИДАНИЯ сбылось.

В полдень редактор рассматривал отпечатанные редакционным фотографом снимки. Некоторые из них должны были пойти в завтрашний номер, и Вен отбирал лучшие. Все снимки относились к теме международного аэропорта «Пончентог».
Откинувшись в кресле, он курил сигареты, и, пуская в потолок своего кабинета кольца, думал. Что-то было не так! Один из снимков, подобно сверлу в затылке, не давал покоя. Открыл ящик стола, достал увеличительное стекло и склонился над странным снимком. На нем был запечатлен самолет, по трапу которого спускались люди. Их лица были мелковаты, но одно из них по непонятной причине притягивало внимание.
Вен Джун вызвал к себе фотографа и попросил увеличить лицо странного человека до максимума.
…Через десять минут на столе Вен Джуна лежало сырое фото человека — человека, чем-то смахивающего на голивудского киноактера Шон Конори. Вен Джун рассмотрел каждую черточку его лица и, когда фокус увеличительного стекла скользнул на глаза, сигарета выпала изо рта редактора прямо на снимок. Даже когда пепел сигареты прожег в нем солидную дырку, Вен Джун не мог оторвать взгляда от этих глаз.

Это Макс! Это Макс… Сомнений быть не может. Это должно было когда-то случиться. Он вернулся за своим золотом даже спустя 23 года.

Мысли старого кхмера выстраивались в строгую логическую цепь.

Если его снова поймают, то мне не сдобровать. Любыми путями ему развяжут язык и вслед за ним за яйца притянут и меня. Ты зря вернулся Макс. Золота давным-давно нет. Слишком много воды утекло, чтобы предъявлять права на это золото.

Через мгновение Вен Джун набирал номер своего домашнего телефона — нужно поговорить с сыном.
— Да, слушаю Чен. — Раздалось на другом конце провода.
— Чен, у меня к тебе серьезный разговор…
— Как всегда не телефонный?
— Да… Возможно завтра, нам будет нечем даже подтереться.
— Понял, буду через пятнадцать минут.
Вен Джун положил на рычажки телефона трубку, трясущимися от страха руками вынул из пачки Мальборо сигарету, прикурил и стал размышлять над методом убийства.

ГЛАВА 24.

ОН и ОНА сидели за столом небольшой кухни у распахнутых в сад окон, и смотрели, как ярко рыжие апельсины склоняют к земле своей тяжестью ветви. Причем, ни одна из них, чтобы исключить проникновение в дом злых духов, не касалась ни окон, ни крыш, ни тем более самих стен.
Небо заволакивалось тяжелыми тучами и солнце, проглядывая сквозь них, чередовало светлые лучи с полосами тени. Светотень ложилась на рыжие апельсины, проходила через распахнутые в сад окна и скользила к столу. На нем в низкой тарелке были аккуратно уложены тонко нарезанные ломтики фруктов папайи, бананов и апельсинов. Рядом на двух широких блюдах отдавали жаром, пронизанные острым запахом прахока, сваренный на пару рис и мясо креветок. Тут же стояли бутыль игристого вина и наполненные до краев бокалы. Две свечи, расположенные между всем этим, зажжены еще не были, но пальцами двух рук были сплетены мужчина и женщина. За окном листьями рыжего апельсина шумел надвигающийся муссон, а в небольшой уютной кухне оживали воспоминания…

28 МАЯ 1982 ГОДА.
…Максим Лежнев был знаком с Цветком Лотоса еще с той новогодней ночи, когда на фоне разрушенной пагоды и горящих в ночи костров она исполняла танец неземных апсар. Как они познакомились? Возможно это риторический вопрос и все же…
Внезапно, на удивление всем, Максим выскочил из круга зрителей и стал отплясывать вокруг Цветка Лотоса что-то вроде «яблочка». Со стороны это выглядело несколько смешно и даже наивно, но поступок Максима шел от самого сердца — чисто по-русски. Когда танец Цветка Лотоса — начавшийся медленно, плавно и лирично — перешел в темп возрастания и в финале достиг апогея, на поляне не было человека, который под веселый смех и пощелкивание пальцев не пытался бы станцевать «яблочко».
А после? А после уже под утро, когда все стихло, Максим провожал Уч Тану до самого дома. Они шли рука об руку. Максим много говорил, а Тана, изредка заглядывая ему в глаза, внимательно слушала. Она была заворожена его голосом, умением говорить на разных языках и тем, как он, Максим, осторожно и трепетно проникает в ее душу, подобно настройщику роялей касается ее порванных струн и заставляет их звучать так, как это было до 75 года: звонко и радостно.
Уч Тана полюбила впервые, жаркими ночами Максим дарил ей любовь, а потом… А потом все рухнуло. 28 мая 1982 года Максима арестовали по обвинению в пособничестве полпотовским недобиткам. Его заточили в тюрьму, расположенную на южной окраине Пномпеня у реки Меконг. Но ЛЮБОВЬ творит чудеса. Уч Тана вызволила своего возлюбленного. Темной ночью через подземный канал сточных вод Тана проникла в тюрьму, рискуя собственной жизнью, пропилила в камере Максима решетку и вместе с ним тем же путем вернулась к Меконгу. А через час Максим был далеко от Пномпеня. На прощание Максим поцеловал Тану в жаркие губы и произнес: «Когда-нибудь я вернусь… Обязательно!»
…Окружным путем через Вьетнам Максим попадает в Таиланд, где, окончательно раскрывает в себе талант афериста. У него снова появляются большие деньги и затем, опасаясь Интерпола и КГБ, он делает пластическую операцию и меняет имя.
ПРОШЛАЯ ЖИЗНЬ? ЕЕ НЕТ, НЕ БЫЛО И НЕ БУДЕТ.
А спустя некоторое время под именем Крейса Митчелла Максим поселяется на Сейшельских островах. Впрочем, он и не Максим.
ТЕПЕРЬ У ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА НОВОЕ ЛИЦО, ИМЯ, МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА И ЖИЗНЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ.
За эти двадцать три года Крейс так и не решился заглянуть в Камбоджу. Странное чувство. Ему казалось, что именно в этой стране он найдет свою смерть. Странное чувство… И сейчас все произошло так быстро и спонтанно, что Крейс с трудом осознавал реальность рыжих апельсинов и тепла женских рук, сжимаемых его крепкими и жилистыми ладонями…
…В небольшой кухне царил полумрак, на столе ярко горели две восковые свечи, а там — за закрытым окном — омывая рыжие апельсины, шел ливень. Но на фоне не прекращающегося второй час дождя, на кухне раздавались веселый смех и голоса.
…- Ты действительно приехал за мной? — Недоверчиво спросила Уч Тана. — Как ты изменился, тебя не узнать…
— Ты знаешь, когда мы поехали за продуктами, там, на Центральном рынке произошел забавный случай. Когда ты выбирала мясо и фрукты…
Крейс провел ладонью по нежному, как персик, лицу Таны.
— Что с тобой? Ты погрустнела…
— Нет. — Тана отрицательно покачала головой. — Все в порядке… Просто я немного перепила. Ведь мы кхмеры практически не пьем. И что дальше — там на рынке.
— С тобой, правда, все хорошо? – Непроизвольно он взглянул на свечи и в длинных языках пламени на мгновение увидел чьи-то ядовито-зеленые глаза — лишь на мгновение.
— Да, я слушаю тебя. — Уч Тана попыталась улыбнуться, но это с трудом получалось.

Он все же не ответил на мой вопрос. Неужели через двадцать три года, он приехал именно за мной? Ведь он вполне понимал, что я могла быть и замужем, у меня могли быть и дети. А он приехал именно тогда, когда я осталась одна: муж погиб, детей…

Тана прикрыла глаза, проклиная свою бесплодность, и, вдруг, осознала, что совсем не слушает Крейса.
-…И ты представляешь, — рассказывал Крейс, изучая свои ухоженные ногти. — Он раздавил мой компьютер. Пришлось покупать новый.
— Что? — Удивилась Тана. — Какой компьютер?
— Сейчас покажу.
Крейс Митчелл поднялся из-за стола и его голос доносился уже откуда-то с прихожей.
-Правда, он мне оставил свою визитную карточку. У него свой ресторан, говорит, что лучший в Пномпене. Там он и обещал со мной расплатиться. Ты слушаешь меня. Цветок?
— Да, да… Внимательно. Что за ресторан?
— Вот об этом я и хочу тебя спросить. — Возвращаясь на кухню, произнес Крейс.
Он положил между горящими свечами на стол небольшой черный кейс и вынул из кармана рубашки визитную карточку.
— Взгляни.
Тана взяла в руки визитную карточку и прочитала:
«Ночной ресторан АПЕЛЬСИНОВЫЙ РАЙ. ЧАСЫ РАБОТЫ С 18.00 до 7.00. В ПРОГРАММЕ ТАИЛАНДСКИЕ СТРИПТИЗЕРШИ И ЭРОТИЧЕСКИЙ МАССАЖ. ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР — ЧЕН ДЖУН».
Далее, чуть ниже шли два телефонных номера: домашний и рабочий. Тана вернула Крейсу визитку.
— Этот ресторан находится где-то в районе старого города, но это все, что я могу о нем сказать.
— Съездим? Ты наденешь свое лучшее платье.
Тана опустила глаза.
— Мне нечего надеть… Мне нечего надеть в ресторан. Саронг, в котором ты меня сейчас видишь, это лучшее, что у меня есть.
Крейс опустился на пол и, нежно, обняв колени Таны, прошептал.
— Когда мы покинем Камбоджу, я куплю тебе много-много платьев, самые лучшие — красные, голубые, зеленые. Какие захочешь. Я покажу тебе МИР… Я покажу тебе самые красивые города мира, и какой тебе больше понравится, там и останемся жить.
Тана захотела закричать: «Да, да — увези меня отсюда. От воспоминаний, которыми пропитан каждый угол моего дома, от нищеты, что унижает, и от кровавого прошлого, не коснувшееся в этой стране только призраков». Но Тана промолчала. Она вдруг подумала, что воспоминания и глубокое прошлое, это все что у нее осталось и потеряй она хоть крупицу от ЭТОГО — она потеряет себя. Она станет такой же черствой и холодной, как он. Да, да! Как Крейс. Или Максим. Да какая разница, потому что он уже не такой, каким был раньше — чутким и нежным. Теперь во всем чувствовалась фальшь. Даже его голос, который она всегда любила, стал другим — он не проникал в глубь ее души и был похож на дождь — на дождь, омывающий за окном рыжие апельсины.
— Кроме городов мира ты мне хотел еще что-то показать? — Тана взглядом показала на лежащий меж двух свечей кейс.
-Да, вот смотри. — Крейс сел на стул и открыл кейс. Это был портативный складной компьютер класса «ноутбук». Крейс вставил в него диск, сделал по клавишам несколько движений, и на голубом экране появилось странное графическое изображение.
— Это же Ангкор! — Воскликнула Тана.
— Ты права. — Сухо ответил Крейс.
— А это что за камень, что ты задумал?
— Не смотри на него, голова закружится.
Тана и правда почувствовала головокружение. Ей показалось, что весь мир рушится под ногами, и в этот самый момент сильный ветер тряханул за окном дерево. Разбив стекло, два рыжих апельсина влетели в комнату, сломали две свечи и закатились в угол кухни.
— Ты не порезался стеклом? — Забеспокоилась Тана.
— Нет, а ты… — Без эмоций отреагировал Крейс, осматривая компьютер.
Тана подняла с пола апельсины и, задумчиво, их, рассматривая, подошла к Крейсу.

Они погасили свечи. Плохая примета…

Тана положила рыжие фрукты прямо на клавиши компьютера и произнесла.
— Взгляни на свою визитку. Не слишком ли много на сегодня апельсинов?
Крейс вынул из кармана визитку.
«НОЧНОЙ РЕСТОРАН — АПЕЛЬСИНОВЫЙ РАЙ…, ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР — ЧЕН ДЖУН».
Крейс Митчелл потрясенно взглянул Уч Тане в глаза и подумал, что эта женщина спасает ему жизнь второй раз.
Но Крейс не знал одного — БОГ НЕ ВСЕГДА ЛЮБИТ ТРОИЦУ.

ГЛАВА 25.

ОТ АВТОРА.
С того момента, как Крейс Митчелл и он же Максим Лежнев — все в одном лице — спешно покинул Сейшелы, прошли сутки. «Боинг-747» рейсом N47 был в воздухе, но мог ли Крейс знать, что с приближением самолета к материку, для него стрелки циферблата отсчитывали последние часы.

ХХХ

«Боинг-747» был далеко от Сейшел, когда один из его четырех двигателей марки CF6-45A2, созданных компанией Дженерал Электрик, отказал. Это случилось ровно в три часа ночи. За штурвалом корабля находился капитан — Джон Гаррет.
С жирными, как обувная щетка, бровями и развернутыми, словно принимающие ультразвуковые волны, ушами он скорее напоминал циркового шута, нежели человека, которому доверены жизни трех сотен людей. Но в противовес этому, Джон имел за спиной солидный опыт. Плюс ко всему он обладал славой скандалиста, и многие побаивались его.
Двадцать лет Джон провел в воздухе, и за эти годы возникало, пожалуй, семь сложных ситуаций, вина которых всецело ложилась на людей. По статистике именно обслуживающий персонал – пилоты, диспетчера, метеорологи – виновны в 70 процентах авиакатастроф. И только 12 процентов катастроф случается из-за отказа техники. Все остальное в божьей воле.
Но происходящее в данный момент носило трудно объяснимый характер. Пятью минутами раньше стюардесса принесла Джону записку, непонятным образом попавшую ей в карман блузки. Записка гласила: «Джон Гаррет, не удивляйся, когда откажет двигатель. Будет гораздо интереснее, если ты не послушаешь моего совета, и откажут все остальные. С приближением к земле меняй курс на Камбоджу. Самолет должен приземлиться в «Почентонге».
Записка всполошила Джона. Он давно смирился с мыслью, что в воздухе, где ему доверены сотни жизней, нет месту шуткам, пусть даже безобидным. Через минуту отказал первый двигатель, но попытки его завести сравнялись к нулю. Двигатель бездействовал. Джон доложил о возникшей ситуации на землю — в центр авиакомпании «Тай Эйруэйс Интернэшнл» города Бангкок. Именно этой кампании принадлежал самолет, на котором работал Джон Гаррет. Центр просил подождать. Через пару минут Джон получил приказ курса не менять и стоять на дежурном приеме.
Капитан корабля понимал, что на трех оставшихся двигателях он сможет дотянуть до материка, а уж тем более до Бангкока, но записка… И не только она. Сам тот факт, что двигатель отказал по чьему-то мановению выводил его из колеи. Такого в своей работе Джон еще не встречал. Он вел самолет дрожащими руками. Это был первый признак страха. И это был первый признак того, что на самолетах ему делать уже нечего. Джон осознавал это. Вот так пролетаешь на этих гробах двадцать лет без всякого страха, и какая-то сраная записка вышибает из тебя смелость и отвагу.
Джон передал штурвал второму пилоту.

Не дай бог, увидят, как руки дрожат. Можно лишиться лицензии.

Но, не смотря на это, капитан корабля мысленно благодарил судьбу за то, что это произошло ночью. Пассажиры спали, что исключало панику.
Невольно он провел по волосам и стряхнул со лба капли пота. У Джона были красивые темные волосы, но сегодня им предстояло стать пепельными — под цвет грязного снега.
Тем временем двадцатисемилетняя стюардесса Шина готовила капитану кофе. Она и только она готовила ему кофе. По особому рецепту. Запах приготовленного ею кофе обладал свойством приободрять даже тех, кто находился рядом. А о вкусовых качествах среди сослуживцев ходили легенды. Странным образом кофе воздействовал на рецепторы слуха и зрения, обостряя их до предела. Но секрет она всегда держала при себе.
Она отключила кофеварочный аппарат, налила в чашку молотого кофе, добавила чайную ложку тростникового сахара, столько же армянского коньяка и щепотку «магического корня». Не доставало капсулы женьшеня. Женьшень всегда хранился в аптечке, но по неясной причине исчез.
Шина решила, что коробку с женьшенем взяла стюардесса Рита Айсмерг. У одной пожилой женщины случился инфаркт миокарда, и Рита возилась с ней.
Шина вошла в лифт и поднялась на уровень пассажирских отсеков. Они были погружены во мрак, и только слабый дежурный свет касался спящих лиц пассажиров. Шина медленно проходила меж кресел и всматривалась в лица.

Я должна вспомнить, кто положил в карман моей блузки записку. Кто?

Сознание пассажиров было погружено в фазу глубокого сна. Одни люди во сне улыбались, другие в унисон похрапывали, третьим снились неприятные вещи. Но даже самые страшные из снов, предвещая надвигавшуюся трагедию, были далеки от тех событий, что должны были произойти в самолете. Ничто не говорило о том, что перманентное течение времени выйдет из своих берегов, и захлестнет мир людей ИНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ – РЕАЛЬНОСТЬЮ, в которой смерть лишь прелюдия к тому, что ждет духовное существо на самом деле.
Шина проходила мимо последних кресел бизнес класса, когда во мраке сверкнули два ярко-зеленых огонька. Они тут же погасли. Шина неприятно поежилась.

Наверно показалось.

Она знала, что там расположилась молодая женщина, и маленькая — по возрасту ученица начальных классов — девочка. На девочке было голубое платьице. Светлые воздушные локоны ее неестественно падали на лицо и в воображении стюардессы рисовали образ нечесаной дворняги.
Шина осеклась. Память вернула ее в те мгновения, когда она предложила женщине прикрыть девочку теплым одеялом — в салоне было прохладно. Однако вместо ответа Шина наткнулась на леденящий взгляд ЖЕНЩИНЫ В ЧЕРНОМ. И только теперь отчетливо вспомнила, как сама взяла из протянутой руки этой женщины записку и положила в карман блузки.
«Но как я могла забыть об этом? — Силилась понять Шина. — Словно из памяти срезало».
Лишь спустя некоторое время, наткнувшись на записку, Шина отнесла ее Джону Гаррету, но объяснить, как она к ней попала, была не в состоянии. А через минуту отказал первый двигатель.
Шина вошла в салон туристического класса. Царил полумрак. Где-то в середине салона, склонившись над пожилой женщиной, стояла Рита Айсмерг. Шина прошла мимо сопевшего во сне монаха, мысленно оценила красоту изящной креолки, и про себя отметила, что рядом сидящие с нею двое мужчин не спят и о чем-то тихо, но взволнованно беседуют. Шина не разглядела их лиц.
В это время вторая стюардесса Рита Айсмерг вводила старушке укол. У старушки, разменявшей седьмой десяток, случился сердечный приступ. Рите удалось его снять, но покидать пациентку не торопилась. Приступ мог повториться, а это значило, что самолет придется сажать в ближайшем аэропорту — на Мальдивах, до которых еще минут сорок полета.
Шина подошла к Рите незаметно и, положив ей на плечо руку, чуть не оставила заикой.
— Ах, это ты… — С трудом успокоилась Рита.
— А ты пугливая. — Заметила Шина. — Впрочем, я по другому поводу. Ты не брала из кухонной аптечки женьшень?
Рита и правда была пугливой, но старалась никогда не показывать этой стороны своего характера и держалась, нужно сказать, молодцом. Сегодня Рите предстояло выдержать самый сложный в ее жизни экзамен — БИТВА С СОБСТВЕННЫМ СТРАХОМ.
— В нижнем ящике стола твой женьшень. — Не моргнув глазом, ответила Рита. — Там я его видела.
— Странно… — Промолвила Шина, соображая как доложить командиру корабля о записке. Сейчас или прежде принести ему кофе?

Нет, кофе первым вагоном. А о записке скажу после. Пусть разомлеет, раздобреет и только потом записка.

Шина представила град обрушившихся на нее упреков:

Как ты могла позабыть? Провал памяти? Уж не пора ли тебе на землю – аэродромы мести.

Кофе, как не раз убеждалась стюардесса, смягчало гнев капитана. Шина бросила на Риту задумчивый взгляд и повернулась в направлении кухонного лифта.
…Шина спустилась в кухню. Налитый в чашку, кофе еще не остыл, но коробки с капсулами женьшеня в нижнем ящике стола не оказалось.
Шину разбирало зло.

А ты шутница, Рита. Погонять меня решила?

Полная решимости разнести Риту в пух и прах, Шина повернулась и замерла. В черном бархатном платье перед ней стояла красивая женщина — та самая, что протянула записку. Позади женщины она увидела девочку-дворняжку. Опущенные плечи. Искаженное болью лицо.
— Ты не это ищешь? — ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ держала в руках коробку с капсулами женьшеня.
— Кто вы такая? — Возмутилась Шина. — Почему вы здесь роетесь? Верните коробку и живо по местам!
— Молчать, С-С-СУКА!
Шина открыла рот, чтобы ответить наглячке подобающим образом, но не произнесла даже и слова. Глаза ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ сверкнули ярко-зеленым огнем.
А через минуту небо пополнилось еще одной невинной душой.

ГЛАВА 26.

С момента обнаружения в отеле «Бю-Валлон» кровавой записки Слайкер Ходвард был вне себя: ему казалось, что его сердце вырвали из груди, обваляли в битом стекле, а затем, пропустив через каток, воткнули обратно — туда, где плакала и стонала душа.

О, боже, если ты есть – ответь на один вопрос, всего на один. Почему именно Джеф, почему?

Но Бог молчал, потому что говорить было не время — время было действовать.
Слайкеру не пришлось уговаривать Жаннет: было достаточно показать ей записку, и, кроме того, вопреки прежним советам детектива, она и сама собирала вещи в дорогу.
До последних событий в холостой жизни Слайкера произошел один эпизод, имеющий все основания претендовать как на самый волнующий. Слайкер встретил женщину, которая могла стать ему хорошей женой, а Джефу прекрасной матерью. Слайкер их хотел познакомить и уже загодя намекал Джефу, что его ждет сюрприз. Однако после встречи с Жаннет, Слайкер спросил себя: «Уж, не поторопился ли я».
Но, увы! Теперь Слайкера волновали другие вопросы.

Каким образом Зверь собирается переправить ДжеФа в Камбоджу? Жив ли мальчик и если ли у меня хоть какие-то шансы на спасение. Как сделать, чтобы не пострадала Жаннет и почему она нужна Зверю, для каких целей?

На ряд, из этих вопросов странствующий монах Крепфол Сьюн знал ответы. Он решил поделиться своим мнением со Слайкером.
Крепфол напомнил Слайкеру о том, что ЗВЕРЬ – это, способная вживаться в тело человека, демоническая сущность. Кроме всего, Зверь обладает неограниченными метафизическими способностями и может с Джефом пройти любые таможни. Странствующий монах убедил Слайкера в том, что Джеф пока жив — пока… Джеф будет живой приманкой для Жаннет до того места, где хранится камень. А уж после догадаться о судьбе мальчика нетрудно: смерть.
Но все рассуждения Крепфола Сьюна заходили в тупик — ПОЧЕМУ, ОБЛАДАЯ ГИПНОЗОМ, ЗВЕРЬ НЕ ИСПОЛЬЗОВАЛ ЭТУ СПОСОБНОСТЬ В ОТНОШЕНИИ ЖАННЕТ?
…После легкого ужина, откинувшись в креслах, пилигрим и Жаннет незаметно уснули. Слайкер и Бред от пищи отказались и спорили о том, как Джеф попадет в Камбоджу. Водный путь по Индийскому океану? Исключено! Пройти расстояние в четыре тысячи километров на корабле до завтрашнего дня невозможно, то есть уже сегодня. Только самолетом, только по воздуху. Но друзья и не предполагали, что Джеф летит с ними в одном самолете.
Бред винил во всем лишь себя и почти не смотрел в глаза друга.

Если б я так не дрожал за свою карьеру, ничего бы этого не случилось. Обращаться к Слайкеру за помощью было ошибкой, за которую теперь расплачивается Джеф.

Слайкер понимал мысли Бреда, но упреки держал при себе.

…Стрелки часов показывали половину четвертого утра, когда таможенник Сейшельского аэропорта Ален Фишер заканчивал с проституткой секс. Они занималась этим на кожаном диване, отдавались друг другу на письменном столе и в ритме нефтяной качалки испытывали прочность подоконника. Два часа секса, сопровождаемые пятнадцатиминутными перекурами, показались Фишеру глотком прохладной воды, которую желаешь в раскаленной пустыне третьи сутки.
Они лежали на диване, прикрывшись простыней. Женщине было около тридцати: она носила рыжий парик, которому место было на свалке, наносила слой пудры толщиной с палец и претендовала на звание «МИСС АТОМНАЯ ВОЙНА».
Фишер подцепил эту девицу прямо в аэропорту у автомата «Кока-кола». Он показал ей сто долларов и она, как собака за куском мяса, поплелась за ним. Через лабиринт административного здания Фишер привел ее в кабинет начальника метеорологической службы. До утра кабинет был свободен и у Фишера по стечению обстоятельств был ключ. Фишер не мог воспользоваться моментом.
…Он курил лежа на диване, рыжая девица была тут же под боком. Ален тяжело затягивался сигаретой, стряхивал пепел на пол и думал.

Я должен что-то вспомнить. Непременно… Я был безнадежным импотентом и, вдруг, хлесть и на тебе – член стоит, а памяти нет. Ничего не пойму!

Внезапно Фишера, словно током ударило — как тогда, когда ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ прикоснулась к нему. Память, сквозь заблокированные Зверем способности, возвращалась.

Так, так, кажется… Да нет, не кажется, а точно. С ЖЕНЩИНОЙ В ЧЕРНОМ была маленькая девочка. Лет восьми-девяти.

Почти интуитивно Ален сравнил черты лица Джефа и девочки.

Тот же костяк, тот же нос, тот же рот. Только вот глаза… Их не было видно за прядью волос. А рост? Походка? Абсолютная идентификация! Девочка! Он же Джеф!

Фишер отбросил в сторону сигарету, решительно поднялся с дивана и подошел к письменному столу. Затем Ален поднял трубку телефона, набрал номер диспетчера, и через минуту его соединили с «Боингом-747», летящим в Бангкок.
К телефону, расположенному в салоне туристического класса, подошла Рита Айсмерг. Ей было тридцать лет, и для своей профессии она имела безупречную внешность. Рита носила стрижку под каре и была еще далека от тех мыслей, когда волосы придется подкрашивать в натуральный каштановый цвет. Но сегодняшний день все изменит…
Как и всякая женщина, Рита мечтала о счастливой семейной жизни. Однако всякий очередной мужчина бросал ее. Она хотела иметь ребенка, но вопреки желанию четыре раза делала аборт. Всему виной Рита ставила свой через, чур, мягкий характер — она считала, что ей никогда не справиться с ним. Но она ошибалась…
— Борт семнадцать тридцать пять слушает. — Произнесла в телефонную трубку Рита Айсмерг.
— Лапушка, будь добра, передай телефон Слайкеру Ходварду. Здоровый, скуластый такой. Рядом с ним еще китаец, такой же крепкий.
— Пожалуйста… Ждите минуту.
Рита перевела линию на радиотелефон, повесила трубку на автомат и удалилась в глубь салона. Поиски были недолгими. Она остановилась у кресел Слайкера и Бреда. Они прекратили разговор и вопросительно на нее посмотрели.
— Мы слишком громко говорим? — Спросили Бред.
— Нет. Если я не ошибаюсь, — она обратилась к Слайкеру, — вы Слайкер Ходвард?
— Да. — Удивился Слайкер.
— В таком случае это вас. — Рита протянула ему радиотелефон. — Но вы можете поговорить и с автомата, если желаете. — Она указала в конец салона.
Слайкер знаком показал, что будет говорить с места и Рита удалилась.
— Фишер, это ты? — Спросил Слайкер, затаив дыхание.
— Да. Я тут вспомнил кое-что.
— Ты видел француза с косичкой? — Слайкер был на взводе и проявлял нетерпение. — Да говори же, Фишер, говори.
— Но ты меня сам перебиваешь. — Счел нужным отметить Фишер. И лишь после ответного «прости» продолжил. — Никакого парня с косичкой я не видел, но могу с уверенностью заявить…
Но, вспомнив о личных амбициях, Фишер прервал речь и осторожно спросил.
— Но прежде… Я могу быть уверенным, что все останется между нами? В ином случае я рискую попасть в немилость начальства.
— Да, да, да. — Сдерживая ярость, прохрипел Слайкер. — Все будет только между нами. Ты будешь девственно чист.
Удовлетворенный ответом, таможенник приступил к рассказу.
Боясь чего-нибудь пропустить, Слайкер превратился в слух. Тем временем вторая стюардесса вдоль кресел катила тележку. На ней стояла тарелочка с крекером и чашка кофе. Запах этого кофе был изумительным и сильным. Детектив встретился со стюардессой взглядом.

Ничего особенного.

В каждом движении этой молодой женщины чувствовались сила и уверенность: эта манера вскидывать голову, оценивающий взгляд, привычка поправлять рукой волосы. Приветливо улыбнувшись детективу, стюардесса прошла мимо — туда, где у пилотской кабины на стене висел телефонный аппарат…
Слайкер внимательно слушал Фишера и ловил каждое слово. Между тем, таможенник рассказывал, как и где встретился с женщиной в черном и, сопровождавшей ее маленькой девочкой. Внешнее описание ЖЕНЩИНЫ В ЧЕРНОМ показалось Слайкеру знакомым.

Я где-то ее определенно видел! Но где?

Фишер не спешил акцентировать внимание Слайкера на девочке.

Всему свое время. Сперва о том, как ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ меня излечила от импотенции.

Детектив начинал обо всем догадываться, но слушал не перебивая. Внезапно голос Фишера пропал, и все усилия до него докричаться были напрасными. Слайкер в последний раз слышал голос Алена Фишера.
В тот момент, когда Ален перешел к описанию девочки вкрадчивый женский голос его перебил. — Здравствуй, лысенький, он тебя уже не слышит.
— Кто говорит? Ало, Слайкер, где ты там? Кто в линию влез?
— Это Я — ТВОЯ СМЕРТЬ. — Было сказано в таком тоне, в каком вежливо просят принести чашечку кофе.
— Что за черт? Кто это? — Фишер начинал испытывать необъяснимый страх. Он взглянул в сторону дивана, на котором лежала рыжая девица. Облокотившись на спинку дивана, она проявила немало любопытства, чтобы не пропустить мимо ушей каждое слово Фишера.
— Правильно беспокоишься. Эта рыжая стерва слышала все. — Еще мягче произнес чей-то женский голос.
Фишер дрожал как лист на ветру и не мог вымолвить слова.

Откуда она знает, что я смотрю на эту рыжую стерву? Куда делся Слайкер? Кто со мной говорит?

— Посмотри на письменный стол. — Неожиданно грубо приказал голос, и Фишер не мог не повиноваться. Он увидел перед собой небольшой ножичек для резки бумаги. — Возьми этот нож, встань и убей ее.
Последние слова прозвучали для Фишера как приказ. Словно сомнамбула Ален поднялся со стула, взял со стола нож и подошел к возлежащей на диване рыжей девице…
Лишь спустя некоторое время сознание его прояснилось. Он увидел разбросанный по комнате расчлененный труп, и его вырвало. Фишер услышал настойчивые крики за дверью — ее начинали взламывать. Только теперь до него дошло, что это он убил рыжую девицу, и ее крики привлекли внимание службу безопасности. Фишер понял, что это конец.
Он подошел к стулу, снял с него кровавыми дрожащими руками кобуру и вынул из нее табельное оружие. Затем Фишер засунул в рот ствол пистолета и спустил курок.

ГЛАВА 27.

Джеф — Ходвард младший находился в большом деревянном ящике в грузовом отсеке «Боинга-747». С момента похищения прошло более семи часов, и Джеф уже не считал все происходящее чьей-либо шуткой. О новом испытании отца и речи быть не могло.
ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО!!!
Образы последних событий в сознании Джефа отпечатались тусклыми пятнами, но отдельные моменты все же зафиксировались в его памяти ярко и четко.
Джеф хорошо помнил, как распахнулась дверь подвала и на пороге в лунном свете появилась ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ. На Джефа смотрели не просто глаза этой женщины. На Джефа смотрела сама вселенная – черная и бездонная, полная недосказанной тайны и страха. Внутренний холод, шершавой змеей вползал в существо мальчика, обвивал его кольцами и плотно сжимался. Где-то в области темени Джеф ощутил невероятную острую боль, и затем мешком рухнул об пол.
Следующие, отложившиеся в его памяти, моменты произошли в аэропорту. Почему-то там сознание Джефа неожиданно прояснилось. Он вдруг осознал, что его собственные ноги, вопреки желанию, плетутся за ЖЕНЩИНОЙ В ЧЕРНОМ. Джеф ничего не понимал.

Кто эта женщина? Куда я иду? Что со мной? Как меня зовут?

Но чем больше Джеф пытался что-либо понять, чем сильнее от боли раскалывалась голова, будто в нее гвоздей сыпанули горсть. И Джеф стал контролировать себя. Он старался ни о чем не думать, потому что мысли пронзали его мозг, как тысяча игл.
Затем в памяти возник снова провал. Когда Джеф открыл глаза, то увидел себя уже в самолете. ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ занимала соседнее кресло. На этот раз Джеф действовал по принципу «применяй накопленный опыт».

Чтобы не провоцировать незнакомку, нужно гнать мысли подальше. И ни о чем не думать, а если и думать, то с особой осторожностью.

Джефу казалось, что женщина читает его мысли как книгу.
Первым омерзением, которое испытал Джеф, было голубое платье.

О-ля-ля, если бы друзья увидели меня в этом платье, я бы провалился сквозь землю.

От этой мысли у Джефа покраснели даже уши. Сейчас он знал точно — его похитили. Он спрашивал себя, кто эта женщина сменившая француза и не находил ответа. Когда стюардесса объявила о взлете самолета, Джеф узнал ответ на другой вопрос: его увозили в Таиланд.
Сразу после этого Джеф ощутил на себе влияние незнакомки. Он затаил дыхание и апостериори старался не думать. Сила взгляда ЖЕНЩИНЫ В ЧЕРНОМ нарастала, и неожиданно Джеф осознал то, что от него требуют. Все пассажиры пристегивали ремни. Рефлекторное движение заставило его сделать то же самое. Давление извне исчезло. Взгляд женщины отпустил.
Отныне Джеф, словно угадывал то, что от него требуют. Стоило почувствовать на себе поток дьявольского внимания, как он начинал лезть из кожи, чтобы угадать желание ЖЕНЩИНЫ В ЧЕРНОМ. Если Джеф ошибался, то его мозг начинал плавиться, словно железо в плавильной печи.
Подчиняясь мысленным командам незнакомки, Джеф поужинал, сходил в туалет и откинулся в кресло. «Главное, — смекнул Дджеф, — не сопротивляться. Нужно расслабиться». Во-первых, в голове утихала боль. А во-вторых, в расслабленном состоянии легче всего подстроиться в энергоканал женщины и уловить ее приказы.
Джефа тянуло ко сну…
…Он не знал, сколько проспал, но, ощутив давление, проснулся. Подстроиться в энергоканал незнакомки теперь не составило труда. Джеф встал и проследовал за ней в сторону кухонного лифта. И там, на кухне он стал свидетелем страшной сцены.
Перед ЖЕНЩИНОЙ В ЧЕРНОМ затравленным зверьком стояла стюардесса. Ее глаза пытались спрятаться от испытывающего взгляда ЗВЕРЯ и не находили спасения. Сила ЗВЕРЯ была везде: в ее мелко дрожащих плечах, в ее пересохшем горле и в похолодевшей от страха крови. Стюардесса Шина была обречена. Она послушно закрыла глаза, и сделала шаг вперед.
Джеф стоял на подкосившихся ногах позади ЗВЕРЯ. ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ протянула руку и указательным пальцем коснулась лба стюардессы. Находясь в энергоканале неведомой твари, Джеф кожей ощутил, как вся ее энергия в бешеном потоке сквозь указательный палец уходит в тело стюардессы.
В ноздри Джефа ударил приторный запах несуществующего марципана. Нежная кожа ЖЕНЩИНЫ В ЧЕРНОМ трещала, лопалась и морщилась. От ужаса Джеф попятился к лифту, но споткнулся и упал.
Кожа незнакомки почернела, а тело, как мяч, попавший под колеса автомобиля, теряло объем и иссыхало. Джеф был уже не в состоянии контролировать мысли: они как пиявки, почуявшие кровь, вонзались в его возбужденный мозг и грызли, грызли, грызли.
Перед Джефом на полу лежало НЕЧТО. От незнакомки осталось лишь черное бархатное платье. Да кусок неживой плоти напоминавшей гибрид древнеегипетской мумии и испекшегося яблочного огрызка. Пустые глазницы этого НЕЧТО смотрели на Джефа и словно насмехались: «Скоро твоя очередь, КРЫСЕНЫШ».
Джеф взглянул на стюардессу и отшатнулся. Ее глаза. От них веяло тем же холодом — холодом, сковывающим душу, как корабли в льдине. И от холода этого было невозможно спрятаться, невозможно убежать, потому что он был внутри — там, где сердце…
Когда Джеф пришел в себя, его голова разрывалась от боли. Вокруг было темно. Под спиною ощущались мягкие тюки.

Все! С меня хватит. Еще один раз и голова моя как арбуз об колено. Пх-хык. Нужно уносить ноги.

Джеф пошарил во мраке рукой и наткнулся на прочные стенки деревянного ящика. Они были вокруг: сверху, снизу, по бокам.

Похоже на гроб.

Рука наткнулась на крышку «гроба». Мускульное усилие. Крышка не поддалась. Тогда Джеф приподнялся на ослабших руках: в узкой щели под крышкой «гроба» пробивался слабый свет — свет, дарующий НАДЕЖДУ на спасение.

ГЛАВА 28.

Крепко спавших монаха-пилигрима и молодую креолку пришлось разбудить. Слайкер сделал это с сожалением, но обстоятельства диктовали свои условия. Он рассказал друзьям о телефонном разговоре с Фишером. Сомнений не было: Джеф и, облаченный в тело блюзовой певицы, ЗВЕРЬ находятся в этом же самолете. Причем, Джеф замаскирован под девочку. Связь прервалась в тот момент, когда Фишер лишь заикнулся о девочке. Однако Слайкеру и этой информации было достаточно, чтобы выстроить логическую цепь до конца.
ПРИШЛО ВРЕМЯ ДЕЙСТВОВАТЬ.
Друзья решили обследовать самолет. Бред Ли должен был начать осмотр с задней части салона экономического класса, в котором они, к слову, и находились, Слайкер же все остальное. Крепфол Сьюн остался рядом с Жаннет, и, провожая друзей, предупредил:

— Не смотрите ЗВЕРЮ в глаза. Его взгляд способен испепелить человека заживо и обладает чудовищной силой.

…Слайкер вошел в салон бизнес класса. Вглядываясь во мрак, он сделал первые шаги в НЕИЗВЕСТНОСТЬ. Казалось, здесь жизнь замерла и сквозь сны пассажиров просачивается, заполняя пространство, СМЕРТЬ. Слайкер читал ее ЗНАКИ как на ладони. Она ощущалась в леденящей душу тишине, в еле заметном мерцании дежурных огней и в приторном запахе несуществующего марципана. Этот букет дьявольских феерий был знаком Слайкеру еще со времен военного прошлого — тогда, когда игра в прятки со смертью была его работой. Теперь же прошлое возвращалось: оно пыталось застать Слайкера Ходварда врасплох, но он сбрасывал его с плеч, как ненужную ношу. Он был все тем же морским котиком — котиком, реакцией схожим на молнию, мощью на разъяренного леопарда и хладнокровием на сытую кошку.
Детектив осторожно ступал по проходу, присматриваясь к мозаике проплывавших мимо лиц. Неумолимая общность этих лиц бросалась ему в глаза. Их объединяла трогательная, щемящая душу наивность – наивность людей, не предполагающих что такой тонкий биологический процесс, как собственная жизнь мгновением позже может оборваться.
Слайкер перешел во второй ряд и двинулся в обратном направлении.

В первом ряду ничего нет. Посмотрим здесь. Так… Что это? Стоп.

Детектив остановился в середине ряда у двух пустых кресел. Ладонью провел по их натянутой коже и ощутил слабое тепло.

Упустил. Они где-то рядом! Но где?

Взгляд выхватил из темноты контуры кухонного лифта, располагавшегося между салонами экономического и бизнес класса.

Нужно проверить!

…Полминуты спустя Слайкер обозревал кухню: она была широкой и просторной.

Никого. Хоть мертвого режь. Нужно горло промочить.

Слайкер вынул из буфета фарфоровую чашку и подошел к кофеварочному аппарату.
С последним глотком кофе в него вселилась убежденность – за спиной кто-то стоит. ЗВЕРЬ! Так, главное не смотреть в глаза.
Ручка фарфоровой чашки была твердо зажата между пальцами. По дыханию за спиной и, предполагаемому росту певички Бриджит Нильсен, Слайкер рассчитал траекторию полета, расстояние до цели. А затем, не поворачивая головы, резко через правое плечо кинул в мишень фарфоровую чашку.

В глаз! Другой проткну пальцем!

Через мгновение Слайкер перевернулся высоко в воздухе через себя. Заднее сальто.

В плечи.

Удар ногами пришелся точно в плечи, но за долю секунды до него Слайкер понял, что ошибся.
…На полу у самого лифта лежал Бред, он держал в руке фарфоровую чашку и растерянно смотрел на товарища. У каждого из них был вопрос, но первым заговорил Бред.
— Ты хочешь меня убить? — В его глазах не было гнева, только сожаление.
Слайкер виновато развел руками.
— Обознался. Я не слишком тебя?
Слайкер подал другу руку, тот встал на ноги и болезненно повел плечами.
— Терпимо, но ты как всегда в форме.
— Да, но я промазал?
— Не забывай, что я тоже в форме. Я поймал чашку у самых ресниц. — Бред притронулся к правому глазу. — Когда все кончится, я обучу тебя скорости броска.
— И сбривать на лету мухе крылья?
— Думаю, на тебя мух не хватит. Что там у тебя? — Бред кивнул куда-то наверх, в сторону пассажирских отсеков.
Слайкер отрицательно покачал головой и молниеносным движением достал из-за уха Бреда пикового туза.
— Ни-че-го-о! Но запомни эту карту, потому что я знаю, где их искать!

ГЛАВА 29.

Самолет вел второй пилот. Джон Гаррет находился тут же в командирском кресле. Мелкими глотками он пил кофе и втягивал ноздрями его специфический запах. Прищурив глаза, Джон ловил жуир и думал о смысле жизни.
За двадцать лет он облетел почти все страны мира, на собственной шкуре испытывал все существующие наслаждения и загнал под каблук «табун» неугодных ему людей. В трех столицах мира Джон Гаррет имел по жене, в чем ни разу себя не упрекнул и был готов пополнить коллекцию новым обручальным кольцом.
Джон не считал себя грешником. Наоборот. Он бы был не против того, чтобы окружающие стали его называть Ваше Святейшество. Ведь именно он осчастливил тех женщин, по тем или иным причинам не способных довести мужчину до брачного ложа. Все жены Джона имели кучу недостатков, но в каждой из них он находил что-то СВОЕ: ценное и неповторимое. Но самое интересное заключалось в том, что каждая из них прекрасно знала о существовании двух других и относилась к этому факту без особой нервозности.
Всем троим, было ясно одно: «Не стоит устраивать сцен ревности. Иначе в следующий раз Джон не появится вовсе». Джон размышлял о том, как приятно каждый раз прилетать к новой жене: ни скандалов, ни упреков, ни слез — сплошной праздник. Первая супруга прекрасно готовила, вторая была интересной собеседницей, а от третьей ничего кроме профессионального секса Джон и не требовал. В итоге Джон пришел к выводу, что первые две супруги составляют около 40% смысла его жизни, а остальные 60 занимает его третья жена.
…Джон слегка повернул голову в сторону Шины, оценил ее стройные ноги, фигуру и в которой раз про себя отметил, что эта кошечка стоит всей его коллекции. Шина прекрасная собеседница, она отлично готовит, а обо всем остальном лишь можно догадываться.
Джон мысленно шлепнул стюардессу по мягкому месту и сглотнул слюну.

Она будет моей, как только посажу самолет!

По одной немаловажной причине Джон Гаррет решил немного расслабиться и дать волю воображению. Заработал, вдруг, остановившийся, двигатель и более повода для волнений не было.
— Шина, сегодня твой кофе превзошел мои ожидания. — Джон понимал, что путь к сердцу женщины лежит через уши, и на комплименты не скупился. — Думаю, у вас все там в порядке? — Спросил Джон в таком подтексте, словно хотел услышать именно этот ответ.
Стюардесса мило улыбнулась и склонилась над ухом капитана.
— У меня всегда все в порядке. А ты, — ее влажный язык, по-змеиному извиваясь, скользнул по ушной раковине Джона, — рановато расслабился. По-моему представление только начинается.
Слова стюардессы были слышны только Джону и потому, второму пилоту и штурману о смысле происходящего оставалось только догадываться.
Внезапная выходка стюардессы потрясла Джона настолько, что, проводив ее взглядом, он был не в состоянии удовлетворить любопытство штурмана и второго пилота. Ухо жгло так, словно в него влили сургуч. А во рту, несмотря на выпитый кофе, появилась сухость. Джон дотронулся до ушной раковины и вымазал пальцы в липкой массе непонятного происхождения. На цвет она походила на детскую неожиданность, на запах была еще хуже.
— Какая мерзость! Да что это? — Произнес Джон, доставая платок.
Отскабливая ухо, он услышал мнение второго пилота.
— Не нравится мне все это. Сперва записка, после двигатель отказал. Шина сегодня странная, да еще эта дрянь в твоем ухе.
Джону и самому все это не нравилось, но он терпеть не мог, когда яйца начинали учить курицу.
— Заткни пасть и следи за штурвалом. — С гневом отрезал Джон. – И дай свой платок. Если не сморкался, конечно.
— Не сморкался. — Молодой пилот недовольно сдвинул брови, подал Джону платок и предпочел держать язык за зубами. Ему было известно, что среди прочих талантов Джона был и такой, благодаря которому многие выскочки навсегда попрощались как с небом, так и с метлой на аэродроме.
Штурману было сорок лет, и совместные с Джоном многолетние перелеты научили его многому. Джон отличался гнусным характером, он не любил чужих мнений, а тем более критики в свой адрес. Штурман показал знаком молодому пилоту помолчать и про себя подумал, что в этом коллективе зелень быстро созревает. Главное не перечить Джону, а иначе можно сгнить так, и не созрев.
Когда Джон Гаррет кое-как вычистил ухо, в кабину вошла Рита. Дрожащий голос и покрасневшие щечки выдавали в ней сильное волнение. Как женщина она нравилась Джону, но как личность казалось ему чудаковатой и слегка замкнутой.
— Капитан. — Обратилась она к Джону. — Одной пожилой женщине требуется срочная медицинская помощь… Сердце.
— А врачей среди пассажиров нет? — В надежде спросил Джон.
— Ни одного. Но поверьте, в данный момент лишь уместно хирургическое вмешательство. Ее искусственное сердце видно отработало срок.
— Не могла другого момента выбрать. — Зло прошипел Джон.
— Что? — Непонимающе заморгала ресницами Рита.
— Это не в Ваш адрес. — Успокоил ее Джон. Ему показалось, что она вот-вот расплачется. — Сколько лет этой женщине?
— Семьдесят шесть. — Тяжело вздохнула Рита.
— О, господи!!! Ей семьдесят шесть лет, у нее искусственный насос и она все еще кайф ловит от жизни. — Брызгая слюной, заворчал Джон. — Всевышний ее забирает к себе, так и нам решил дерьмо такое подкинуть?!
В кабине наступила внезапная тишина. Все потоки внимания были устремлены на Джона. Такой занозой для коллектива он еще никогда не был.
Рита не могла поверить ушам своим. Если бы ей сказали, что у этого человека есть сердце, она бы не поверила.
— Вы, вы… — Задыхаясь от негодования, произнесла Рита. — Такой мрази как вы, я еще не встречала.
Слезы текли по ее щекам, она повернулась к выходу, но напоследок услышала злобное шипение.
— Ты пожалеешь, стерва. Я тебе обещаю. Очень пожалеешь.
Проводив стюардессу потоком сопроводительной брани, Джон связался с диспетчером Мальдивских островов, объяснил возникшую ситуацию и попросил дать эшелон. Ему дали добро. Джон направил самолет в сторону воздушных границ островов. Вынужденная посадка должна была состояться в городе столице Мале.
В момент, когда «Боинг-747» пересек воздушные границы островного государства, отказали все четыре двигателя. И тогда Джон вспомнил слова Шины: «представление только начинается».

ГЛАВА 30.

Все попытки вылезти из «гроба» для Джефа закончились неудачей. Длина ящика составляла семь футов, ширина четыре, а высота ее была таковой, что в сидячем положении Джеф упирался головой в ее крышку. Джеф пробовал оторвать ее ногами, но внешние запоры не заставили усомниться в прочности ни на миг. Под конец Джеф бросил бесполезную затею вырваться наружу и решил обследовать содержимое ящика. В темноте он наткнулся на небольшое количество брезентовых мешков, все они были с лямками и напоминали рюкзаки. Один из них Джеф вскрыл и обнаружил в нем шелковую материю, подозрительно напоминающую парашют. Содержимое остальных мешков было точно таким же.
Под конец, измученный приключениями, Джеф растянулся на мешках и закрыл глаза. Он думал об отце, вспоминал лица друзей, родной город, коралловый пляж. Теперь все это так далеко и недоступно, что даже воспоминания казались Джефу подарком судьбы. Но вопреки всему, Джеф верил в счастливый конец.
Он уснул быстро, но еще долго во сне бредил. Он понимал, что в следующий раз его воспаленный мозг может не выдержать и тогда наступит смерть.
Через десять минут Джеф проснулся. Он ощутил чье-то присутствие. Сквозь узкую щель под крышкой «гроба» он увидел, как погасли дежурные огни, уступив место, свету центрального освещения.
…Слайкер и Бред спустились в багажный отсек, но перед тем как выйти из лифта между друзьями произошел короткий диалог.
— Понятно, ТУЗ ПИКИ. — Утвердительно кивнул головой Бред. — Но может все-таки я?
— Нет. — Твердо отрезал Слайкер. — Если ЗВЕРЬ действительно здесь, то первым принять бой должен я. Ну а ты в этой время за монахом. И еще, — Слайкер положил Бреду на плечо руку, — ты знаешь что делать, если меня постигнет неудача.
Бред прекрасно понимал, о чем идет речь. Если Слайкер погибнет, то он, Бред, должен позаботиться о Джефе.
— Можешь на меня положиться. — Ответил Бред перед тем, как двери лифта распахнулись.
Друзья вошли в грузовой отсек. Его освещал ряд маломощных лампочек, а вдоль стен стояли багажные контейнеры, закрепленные стальными приспособлениями к полу.
Далее друзья действовали по заранее продуманному плану. Бред затаился у лифта за одним из контейнеров, а Слайкер, включив главное освещение, направился в хвост самолета. Все контейнеры были плотно прижаты к стене и находились друг от друга не на большом расстоянии. Слайкер двигался в хвост самолета.
Со стороны можно показаться, будто Слайкер прогуливается по Бродвею. Но за внешним спокойствием этого человека, подобно притаившемуся в высокой траве леопарду, кипела ярость. Слайкер был готов отразить любое нападение, но в те минуты не знал одного:

ФИЗИЧЕСКОЕ СОВЕРШЕНСТВО В БОРЬБЕ СО ЗВЕРЕМ ИГРАЕТ ЛИШЬ ВТОРОСТЕПЕННУЮ РОЛЬ.

Взгляд детектива выхватывал из глубины помещения очертания предметов, одновременно анализируя возможные сценарии будущих событий. За каждым физическим объектом могла таиться опасность. Слух сканировал пространство, отсеивал естественные в данной ситуации звуки и отмечал подозрительные. Обоняние распознавало запахи, идентифицируя, на знакомые и ЧУЖИЕ. Запах пыли, авиационного масла, резины, плексигласа. Тончайший запах МАРЦИПАНА – апофеоз престранного непостоянства, то появляющийся, то исчезающий по законам неуловимой цикличности. Информация стекалась в регистры памяти, разбивалась по ячейкам, складывалась в строгий математический алгоритм для решения единственно важной задачи – найти Джефа. Боевая машина по имени Слайкер.
Мозг детектива, этот биологический механизм для управления духовным существом своим телом, получил слабый импульс. Внимание привлек крепко сколоченный ящик, приютившийся между двумя контейнерами.
Шестое чувство подсказывало, что поиск закончен. Джеф найден.
Ящик был прихвачен в основании пола стальными крепежами. На его крышке размашистыми буквами Слайкер прочитал три слова. «Снаряжение авиа клуба Икар». Попытался отомкнуть у ящика запоры, но за ним заметил очередную мумию. Кусок неживой плоти, облаченный в роскошное черное бархатное платье.

Черт! Зверь поменял тело. Он теперь не певичка из отеля. Он…

— Да, да, я теперь не певичка. — Словно прочитав его мысли, произнес чей-то женский голос.
Слайкер обернулся. В пяти шагах стояла стюардесса — та самая, что провозила на тележке дымящийся кофе.
Каскад упругих светлых волос спадал стюардессе на плечи, а обтянутая блузкой ее грудь томилась, как птица в клетке.
Слайкер ощутил на своих плечах невыносимую тяжесть, сознание заволокло сизым туманом, но где-то там — в глубинах своего «Я» он услышал голос.

БОРИСЬ!

Чтобы не смотреть в ЭТИ глаза, детективу потребовалось нечеловеческое усилие. Превозмогая неведомое сопротивление, Слайкер высоко в руке поднял ПИКОВЫЙ ТУЗ.
…Бред хорошо запомнил темноволосую певичку из отеля «Бю-Валлон», а потому появление стюардессы было скорее незапланированным эпизодом, нежели сигналом об опасности. Бред решил не высовываться из укрытия и удерживать стюардессу. И правильно сделал. Он стал свидетелем того, как женщина остановилась за спиной Слайкера. Когда Слайкер обернулся, Бред увидел в руке друга ПИКОВОГО ТУЗА.

Зверь поменял тело. Теперь он не певичка из отеля. Он теперь стюардесса.

Бред выскочил из укрытия и кинулся в лифт. Отжал кнопку верхнего уровня, и в следующий миг из-под него уплыла земля. Бреда откинуло в сторону, при этом его голова снесла плафон лифта, и он потерял сознание…

На высоте двадцати пяти тысяч футов капитан корабля Джон Гаррет положил «Боинг-747» в левый вираж. По замыслу Джона это позволяло избежать две опасные вещи. Самолет уходил в крутое пике и чтобы, не пристегнутых ремнями пассажиров не подбросило к потолку, плавный вираж мог обеспечить им удерживающую на месте центробежную силу. И второе, о чем подумал Джон, это о кораблях следующих тем же курсом, но в более низких воздушных эшелонах.

ТЕПЕРЬ САМОЛЕТ НЕ ЛЕТЕЛ — ОН ПАДАЛ ВНИЗ, КАК ПОДБИТАЯ ОХОТНИКОМ ПТИЦА.

На щитке приборов загорелась зеленая лампочка, сигнализирующая о выпуске шасси. Их самопроизвольный выпуск тут же затормозил скорость самолета и резко изменил его траекторию падения.

ОТСЧИТЫВАЯ РАССТОЯНИЕ ДО ЗЕМЛИ, БЕШЕНЫЙ АЛЬТИМЕТР РАСКРУЧИВАЛСЯ В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ.

Джон Гаррет включил радар на две семерки: знак SOS.
«Боинг-747» ТЕРПЕЛ БЕДСТВИЕ…

…Бреда подбросило к потолку именно в тот момент, когда отказали двигатели, и самолет ушел в пике.
А ВСЕВЫШНИЙ РАССТАВИЛ ФИГУРЫ НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ ТАК, ЧТО БРЕДУ УЖЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО СУЖДЕНО УВИДЕТЬ СВОЕГО ДРУГА — СЛАЙКЕРА.
…А Слайкер как был на месте, так и в момент перехода самолета в крутое пике не сдвинулся ни на йоту. Упругий воздух, точно сжатая струя, ударил ему в грудь и удержал от падения. Перед мощью ЗВЕРЯ закон всемирного тяготения на тело детектива не оказал никакого влияния. Если бы это видел Ньютон, то он бы понял что ошибался, принимая видимое за явное. Известный же мексиканский маг Кастанеда, увиденную картину, скорее всего, описал бы одной единственной фразой: «Это только описание мира».
Удерживая прямой угол в отношении поверхности под ногами, Слайкер словно висел в воздухе. В каждой клетке его тела шла неумолимая борьба за жизнь.
Не было мускула, в котором жилы были бы не напряжены. Не было мысли, которая, подобно вражескому лазутчику, могла бы спровоцировать на слабость его силу, волю и дух. Все три последние качества в этом человеке были сплетены в мощный тугой узел. Слайкер уже не отводил взгляда. В леденящих зрачках демонической твари он видел свое отражение – затирающий льдами корабль. Неумолимый арктический холод сдавил грудь, и кровь, бешено ударяя в виски, вытесняла сознание за границы реальности.
ЗВЕРЬ пытался разорвать невидимую оболочку своей жертвы. Его не интересовал этот кусок органической плоти, он мог спалить ее одним взглядом. Его интересовало само духовное существо, этот сгусток вселенской энергии, осмелившийся помешать его планам. Чтобы расщепить его на атомы, на электроны, на нейтрино. И разметать по галактике во все ее стороны.
Но Слайкер черпал из тайных источников новые силы, словно где-то там, в подблоке сознания находился секретный автономный двигатель.
«Я сильнее и ты меня не возьмешь!» — многократно про себя повторял он, сжав до скрежета зубы.
…В щель под крышкой «Гроба» Джеф увидел ноги человека. Впрочем, не совсем ноги, лишь их незначительную часть — белоснежные креповые брюки.
«Как у моего отца» — с надеждой подумал Джеф и внезапно, всем существом ощутил, как над человеком навис воздушный энергетический купол: подобно удавке, он стягивался вокруг его шеи и сжимал.
«Еще минута и он умрет, — размышлял Джеф, — но если, я ему помогу, то, возможно, мой мозг не выдержит, и тогда умру я…»
Джеф вспомнил кухню, таинственную ЖЕНЩИНУ В ЧЕРНОМ и светловолосую красавицу стюардессу. В Джефе нарастал гнев и смятение.
К черту рассудительность. Лучше свихнуться, чем быть трусом.
— Не-е-е-т!
Волна гнева захлестнула пространство, уровень необходимости возрос до нужной в данной ситуации точки и Джеф выбил, ранее не поддававшуюся крышку.
Крышку ящика сразу же унесло вглубь самолета к лифту, а Джефа, игнорируя законы Ньютона, прижало спиною к контейнеру. Джеф увидел светловолосую стюардессу и… своего ОТЦА.
По лицу Ходварда-старшего градом струился пот. От непосильного напряжения оно вспыхнуло огнем. На висках, разрывая кожу, выступили вены, на подбородок с прокушенных губ сочилась кровь, а глаза уже закатывались за орбиты.
Джефу захотелось крикнуть: «Пап, папочка», но решил промолчать, потому что эффект неожиданности для его отца в данный момент был бы смерти подобен.
Джеф настроился в энергетический канал стюардессы и, как камень, преграждающий реке путь, мысленно представил себя впереди отца — перед ЗВЕРЕМ. Попросту говоря, Джеф принял удар на себя.
И удар этот был мощным. Волосы на голове мальчика встали дыбом, его мышцы свело судорогой, и работал лишь МОЗГ — МОЗГ, в котором, как испорченная пластинка, вертелась одна мысль:
НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ!!!
ЗВЕРЬ направил единицу внимания на Джефа, но Слайкера не отпустил. Слайкер висел в воздухе, как и прежде, а УДАВКА СМЕРТИ была теперь накинута на Джефа.
— Я накажу тебя, Крысеныш-ш-ш… — Произнесла стюардесса. — В глаза, смотри мне в глаза. Я тебя на атомы расщеплю. В глаза!!! ЗМЕЕНЫШ…
А Слайкер висел в воздухе и не в силах разорвать энергетический купол, наносил в пространство бесполезные удары.
Неожиданно Джефа приподняло и понесло по воздуху к стюардессе. Она поймала его за шиворот голубенького платьица и зашипела.
— С-с-слайк-ке-рр. — Ужасная гримаса обезобразила лицо стюардессы. — Посмотри на своего ЗМЕЕНЫША в последний раз. Удачного тебе приземления.
До каждого уголка грузового отсека долетел инфернальный смех. ЗВЕРЬ смеялся так, как смеются над поверженными.
Но Слайкер не был повержен, потому что, как духовная сущность он остался нетронутым.
Тем временем «Боинг-747» с высоты двадцати пяти тысяч футов снизился до тринадцати тысяч. На этой отметке с первоначальных минус 50-ти градусов по Цельсию, температура за бортом снизилась до минус пяти, а разряженные слои атмосферы насытились тем содержанием кислорода, которое было способно поддерживать нормальное дыхание человека.
Стюардесса свободной рукой сделала взмах в сторону багажного люка. Люк быстро отошел и нормальное, искусственно поддерживаемое давление резко упало. В тот же момент все незакрепленные к полу предметы — различная мелочь, мусор, какие-то коробки, потрепанный веник, крышка от ящика и брезентовые мешки, которые в нем находились — с нарастающим гулом подающего давления всосало за борт самолета.
И в тот же миг стюардесса вытолкнула Слайкера из энергетического купола, под которым все оставалось недвижимым. Ходварда-старшего всосало за борт самолета как щепку. Но в душе, падающего в темноту Слайкера ни сковывающий тело холод, ни крики отчаяния не смогли заглушить боль — БОЛЬ ОБЕЗУМЕВШЕГО И ВЗБЕСИВШЕГОСЯ МИРА…

ГЛАВА 31.

Джон Гаррет, что есть силы, потянул на себя штурвал, система управления послушно сработала. Нос самолета стал подниматься и на высоте восьми тысяч футов самолет вышел из пике. «Боинг-747» безнадежно падал две минуты тридцать секунд, а по показанию вариометра скорость его падения составила шесть тысяч футов в минуту. Если бы Джон взглянул на себя со стороны, то сполна бы засвидетельствовал, что седина и старость вещи диаметрально противоположные. От темных волос Джона осталось серое пепелище. Он до конца своих дней еще будет рассказывать женам об этой страшной ночи.
А двумя минутами раньше воздух в кабине самолета сотрясался от ругани. Матерился сам Джон Гаррет. Второй же пилот и штурман, намертво вцепившись в кресла, во все горло орали и звали на помощь всех существующих и несуществующих матерей. Но двигатели завелись не случайно, и Джон осознал это позже.
Капитан корабля вспомнил о странной записке:
«Джон Гаррет, не удивляйся, когда откажет двигатель. Будет гораздо интереснее, если ты не послушаешь моего совета, и откажут все остальные. С приближением к земле меняй курс на Камбоджу. Самолет должен приземлиться в «Почентонге».
На высоте тринадцати тысяч футов Джон решил провести эксперимент. Он поднял самолет на прежние двадцать пять тысяч футов, но любая попытка направить его к Мальдивам заканчивалась плачевно: либо самопроизвольно открывались шасси, либо отказывал один из двигателей.
Больше Джон решил не экспериментировать. Спасение жизни одной старушки могло обойтись слишком дорого. Три с половиной сотни пассажиров, включая и экипаж корабля, имели все основания оказаться со старушкой пусть и не на одном кладбище, но в одно и то же время.
Капитан вел «Боинг-747» с полной уверенностью, что совершать посадку станет только в Камбоджи. Он не верил в сверхъестественные силы. Он верил в террористов, управляющих системами автоматики с помощью дистанционного управления. Ни второй пилот, ни штурман не особо поддерживали его версию, но старались не заострять на этом внимание. Они помнили о последней вспышке гнева своего капитана и понимали, что для Риты Айсмерг как для стюардессы это завершающий полет. Джон камень зубами сточит, но сделает так, чтобы Риту дисквалифицировали. Капитан ни чем не побрезгует для достижения своей цели…
Рита Айсмерг сидела в своем кресле и тихо плакала. Она сразу поняла, что произошло, но никого из пассажиров будить не стала. Смерть во сне намного лучше — никто даже понять ничего не успеет.
Но вопреки всему, самолет вышел из пике. Рита заметила, что все стюардессы, кроме Шины, спят мертвым сном, и разбудить их просто не возможно.
На протяжении десяти минут Рита была не в состоянии успокоиться. Она жадно глотала воздух и не догадывалась, что очень скоро ей придется пережить нечто более отвратительное. Именно в это время ей вдруг припомнилась больная старушка. Рита вытерла носовым платком слезы и, встав со своего кресла, направилась в глубь салона туристического класса.
Старушка лежала в кресле, широко раскинув руки. Ее глубоко посаженные глаза были широко открыты, а тонкие в паутинках морщин губы, будто замерли в поцелуе. Старуха показалась Рите похожей на одну из диснейлендовских ведьм.
Стюардесса взяла старушку за руку: пульса не было. Старая женщина была мертва. Рита скрестила ей руки и провела ладонью по глазам. Веки старушки закрылись.
Подавленная ее смертью, Рита повернулась, чтобы уйти, но услышала позади себя ясное, скрипящее:
— Рита!
Рита обернулась. Старушка лежала в прежней позе, с раскинутыми руками и открытыми глазами. Ничего, не понимая, Рита вторично сложила ей в крест руки, закрыла ей веки, но уходить не стала.
С замиранием смотрела она на погруженное во мрак старческое лицо женщины и думала.

Если долго на нее смотреть она может и оживет… Тьфу, тьфу, тьфу. В голове полный мусор. Не пора ли его выметать?

Рита заметила, как ресницы старушки мелко дрогнули, а ее тонкие старческие губы чуть приоткрылись. Сердце Риты, и без того перепуганное, сжалось в комок, а через мгновение его словно окунули в кипящее масло.

ГЛУБОКО ПОСАЖЕННЫЕ ГЛАЗА СТАРУХИ ОТКРЫЛИСЬ, ГУБЫ РАЗЪЕХАЛИСЬ В ЗЛОБНОЙ УХМЫЛКЕ, А КОСТЛЯВАЯ, В ЗОЛОТЫХ ПЕРСТНЯХ РУКА ПОКОЙНИЦЫ, СХВАТИЛА РИТУ ЗА ЛОКОТЬ.

— Спасибо, Рита за заботу. — Проскрипел свербящий голос старушенции. – Ты, просто милашка, и, надеюсь, на вкус также хороша.
Рита с омерзением откинула старушечью руку, с визгом попятилась назад, но споткнулась и упала. Стюардесса хотела подняться, но, раньше, чем оперлась на локтях, почувствовала на своей нежной шее острые коготки покойницы. Последняя уже восседала на груди своей жертвы и, прижав руками ее шею к земле, как волчица, убитая горем, выла на луну. Рита же била старуху ногами и пыталась скинуть с собственной шеи ее мерзкие пальцы. Но покойница была сильна — дьявольски сильна. Рита пробовала кричать, звать на помощь, однако старушечьи пальцы сжались вокруг ее шеи так, что воздуха хватало едва, чтобы не задохнуться.
Рита Айсмерг мысленно прощалась с жизнью. Между тем, восседавшая над нею старуха вытянула дряблое лицо и, закатив за орбиты зрачки, широко обнажила десны. Затем ее четыре еле выступающих клыка зловеще сверкнули во тьме, с треском разорвали десны и, обильно взбрызнув кровью, стали вытягиваться.
Клыки старухи вытянулись в полдюйма, но на этом спектакль не закончился. Ведьма схватила стюардессу за руки и широко растянула их по земле. После этого старая пигалица склонилась над лицом молодой женщины и шершавым, как рыбья чешуя, языком трижды провела ей под левым ухом.
Теперь Рита дышала свободно, полной грудью. Звать на помощь было слишком поздно. В последние секунды Рите вдруг захотелось ощутить запах воздуха всем своим существом. Рита трепетала и ждала…

КАК ТОПОР ПАЛАЧА НАД ЖЕРТВОЙ, СТАРУХА ВЗМЕТНУЛА НАД НЕЖНОЙ ШЕЕЙ СТЮАРДЕССЫ КЛЫКАМИ, НО ВОНЗИТЬ ИХ В СОЧНУЮ МЯКОТЬ НЕ УСПЕЛА…

В лицо Риты брызнула тугая, холодная кровь. Тело старухи обмякло, хватка костлявых рук ослабла и только после этого стюардесса освободилась. Рита отползла в сторону. Старуха змеей извивалась по окровавленному полу, из ее сердца хлестала кровь. В спине покойницы торчала финка. Над всем этим в черной монашеской сутане стоял невысокий человек. Его волос был седым, а от мощного скошенного подбородка по правой стороне жилистого лица тянулся широкий алый рубец.
Старуха повернула к человеку в сутане, трясущееся в судорогах лицо и прошептала.
— Тебе не долго осталось жить. Как только взойдет новая ЛУНА, ЗВЕРЬ распахнет врата АДА. И тогда я вернусь. Нас много… нас очень много…
С этими словами тело старухи стало быстро разлагаться и тлеть. С покойницы облезла вся кожа, и затем, распространяя по салону до рвоты гнилостный смрад, она разложилась до белых костей. И лишь дождавшись, когда они рассыпятся в прах, Рита второй раз за день дала волю слезам. Она с трудом верила в избавление и подозрительно наблюдала за человеком в сутане. Он поднял из праха покойницы стальной клинок и, вставив в белокаменные ножны, уже в виде креста повесил его на шею.
Монах подошел к молодой женщине и помог ей встать на ноги. Риту ужасал алый шрам на его лице, но добрые глаза этого человека подкупали — они излучали тепло и словно говорили: «Не бойся».
— Нам нужно отсюда уходить. — Произнес монах, беря женщину за ладонь. И Рита безропотно подчинилась своему избавителю.
«Было бы глупо не доверять этому человеку, — рассуждала стюардесса, продвигаясь за Крепфолом Сьюном по проходу салона. — Но кто он такой? Что происходит? А не снится ли мне это?»
Рита себя ущипнула, но сон не исчезал.
ЭТО БЫЛА РЕАЛЬНОСТЬ, ВО ВСЕХ СВОИХ ПРОЯВЛЕНИЯХ.
И тут Рита обратила внимание на странные, похожие на завывание, синхронные звуки. Они исходили от спящих пассажиров. Да, они спали, но их тела мерно раскачивались из стороны в сторону.
Крепфол, таща за собой девушку, ускорил шаг. Рита ощутила на себе потоки дьявольского внимания и от ужаса всхлипнула. Она заново представила на своей нежной шее шершавый язык неведомой твари. Все могло повториться…
Они остановились у лифта, ведущего на кухню.
А в это время в пассажирском салоне начинали подниматься с кресел: теперь звук усилился — он резал перепонки и выбрасывал в кровь адреналин.
— Быстрее. — Монах втолкнул стюардессу в лифт и, когда он тронулся, в его двери вдогонку послышались громоподобные удары.
ОНИ ПРИБЛИЖАЛИСЬ… ОНИ ЖАЖДАЛИ КРОВИ…
…Монах и стюардесса вошли в кухню в тот момент, когда Бред шарил по буфету. На кухонном столе возле кофеварки лежали три четырехдюймовые свечи.
— А где Жаннет? — Растерянно спросил Крепфол Сьюн.
— Ее невозможно было остановить. — Отвечал Бред. — Она уверена, что ЗВЕРЬ ее не тронет. Я, говорит, нужна мальчику.
Монаху оставалось лишь развести руками. Такого поворота событий он и не предполагал.
…Бред вернулся из багажного отсека десять минут назад, сразу после того, как самолет вышел из пике. Он был один. Там в лифте, ударившись головой об плафон, ему пришлось некоторое время пролежать без сознания. Когда же Бред привел Крепфола в багажный отсек, было уже поздно. На стене кровью ЗВЕРЬ начертал такие слова:
НЕ ИЩИ МЕНЯ КРЕПФОЛ. А ИНАЧЕ КРЫСЕНЫША ОЖИДАЕТ УЧАСТЬ ЕГО ЖЕ ОТЦА! ТВОЙ ЛАСКОВЫЙ И НЕЖНЫЙ ЗВЕРЬ.
Бред терзал себя, но духом не падал. Ему приходилось принимать смерть своих друзей не один раз и, даже теперь, когда погиб Слайкер, он останется сильным. Иначе нельзя.

Я виноват во всем. Только я один. Слайкер, я отдам жизнь за твоего мальчика. Будь спокоен.

— Бред, вернись в настоящее время. — Толкнул его Крепфол. — Давай сюда соль и быстро в центр кухни.
Бред протянул Крепфолу соль. На полу в центре кухни были зажжены три свечи – по иронии судьбы ровно три, по одной на каждого.
Но каждый из них понимал одну и ту же истину – сейчас, начнется НЕЧТО УЖАСНОЕ.

ГЛАВА 32.

Жаннет нашла Джефа в небольшом помещении, под багажным отсеком. Как она и предполагала, мальчику было плохо…

Воспользовавшись внезапным уходом Крепфола, она решила вернуться в багажный отсек и разыскать Джефа. Где-то глубоко в душе молодая креолка чувствовала незримую нить – она вела к маленькому, беззащитному существу. Так мать чувствует свое дитя за границами вселенной.

Я должна быть рядом с Джефом. Он нуждается в помощи и кто, если не я, поможет ему. Ему очень плохо. Потерпи Джеф, я иду к тебе.

Бред хотел удержать Жаннет, но она убрала его руки и произнесла.
— Если я не буду рядом с мальчиком, он умрет. А ты уже никогда не оправдаешься перед своей совестью. Ты возненавидишь себя еще больше.
Жаннет попала в самую точку. Бред ненавидел себя. Это он вплел в историю своего друга. Это он не позвал вовремя Крепфола и Слайкер погиб. Это по его вине жизнь мальчика висит на волоске.
ЭТО ПО ЕГО ВИНЕ. ЭТО ВСЕ ОН.
Но Бред был не прав. Всему виной было случайное стечение обстоятельств, да иначе и быть не могло, потому что на шахматной доске ВСЕВЫШНЕГО у каждой фигуры свое определенное место — место, двигаясь от которого ты уже поступаешь не по своей воле, а по воле ВСЕВЫШНЕГО.
На прощание Бред поцеловал Жаннет в обе щеки и, осторожно сжав ее ладони, произнес.
— Передавай привет Джефу…
На большее Бреду было трудно найти какие-либо слова, да и они уже теперь ничего не значили.
Где-то в конце багажного отсека Жаннет нашла на полу люк. Она его открыла и, спустившись по лестнице, попала в довольно узкое помещение, по которому вглубь уходили кабеля и распределительные щиты. За одним из них лежал Джеф. ЗВЕРЯ рядом не было, но, будто тихий шепот Жаннет услышала голос внутри своего существа.

Он здесь, неподалеку. Ты не успеешь унести Джефа. Просто, будь с ним рядом.

Джеф лежал на спине. В полумраке одинокой тусклой лампы, он показался Жаннет очень похожим на отца. В сжатых уголках рта все те же воля и сила. Глаза Джефа были закрыты, но по щекам его текли кровавые слезы. Дыхание же его было прерывистым и неглубоким, будто сдавили грудную клетку.
Жаннет опустилась на холодный пол рядом с Джефом, прислонилась к стене и подумала о бьющейся в своей утробе жизни.

Что ждет моего малыша? Увидит ли он свет белый? Почему я нужна Зверю и почему он не смеет по отношению ко мне применить силу? Что все это значит?

Жаннет прикоснулась ко лбу Джефа, он был горячим. Затем молодая креолка легла рядом с Джефом и, чтобы его обогреть, обняла.
Джеф не спал, а просто лежал с закрытыми глазами и плакал. Он не мог их открыть и даже пошевелиться. Каждая клеточка его тела неумолимо стонала. Болело все: мозги, глаза, мышцы.
Джеф думал об отце, когда его мысли были прерваны – кто-то сверху открыл люк. Затем к нему кто-то подошел и опустился рядом на холодный пол. Мальчик ощутил прикосновение к своему горячему лбу.
Тонкие пальцы, длинные ногти. Женщина.

Джеф попытался открыть глаза, но это было невозможно. БОЛЬ…
Затем женщина легла рядом и обняла его. От женщины исходило тепло.
Джеф с трудом сглотнул пересохшим горлом и, в кровь перекусанными губами, еле слышно спросил.
— Кто Вы? Здесь очень опасно… Вам нужно уходить.
— Джеф, так ты не спишь? — Встрепенулась Жаннет, приподнимая голову.
— Вам лучше уйти. — Более твердо повторил Джеф. — Здесь смерть, медленная и мучительная. Вам и не снилось… Уходите!!!
— Джеф, успокойся. — Жаннет нежно погладила его по голове. — Я здесь для того, чтобы тебе больше не было больно. ЗВЕРЬ не тронет ни тебя, ни меня. Я нужна ему.
От прикосновения женской ладони, в душе Джефа зародилось странное чувство. Отец редко его гладил, и обращался, как с равным по возрасту и духу. А потому ощущение материнских флюид для Джефа было ни с чем не сравнимым вдвойне. Ему так не хватало тепла, ему так не хватало матери.
Джеф тяжело вздохнул и, крепко сжав пальцы Жаннет, произнес:
— Расскажите о себе…

ГЛАВА ЗЗ.

Соль была рассыпана в центре кухни тремя кругами – один в другом. Диаметры внешнего и среднего кругов имели разницу в три фута, а радиус последнего круга с трудом в себя умещал Крепфола Сьюна, Бреда Ли и Риту Айсмерг. Тесно прижавшись, друг к другу спиной они сидели на коленях лицом из центра. В руках каждого горела четырехдюймовая свеча. Свет на кухне был погашен не ими, и узкое пламя свечей отбрасывало на стены и потолок зловещие тени, столпившихся вокруг ЗОМБИ. Желчно оскалив клыки, они стояли у границ внешнего круга и, не в силах его переступить, жаждали крови. Они тянули когтистые длинные руки, но, натыкаясь на плотный энергетический купол, неистово выли и били себя в грудь.
У самых колен Крепфола лежала небольшая библия. Прямо над нею монах держал белокаменный крест, а в его правую руку, сжимающую горячую свечу, стекал расплавленный воск. Растекаясь по пальцам, он обжигал кожу и не давал уснуть. Крепфол Сьюн не мог отоспаться уже второй месяц — второй месяц бесконечной ОХОТЫ НА ЗВЕРЯ…
…Да, это началось два месяца назад, когда Крепфол Сьюн гостил у одного давнего калифорнийского друга Билли Стингрея на ранчо у озера Буэна-Виста. Билли Стингрей, возраст, которого равнялся количеству всех пальцев помноженных на три, был патологическим холостяком и выращивал лошадей. В основном человек этот специализировался на арабских хадбанах, экстерьером уступающих кохейланам и сиглави. Хадбаны были крепче и резвее в скачках, а взращенные на заводе Билли пользовались особенной популярностью. Бизнес калифорнийского ковбоя шел хорошо до поры, когда однажды…
«До поры пока однажды, — рассказывал Билли Крепфолу Сьюну, — мне не подарили арабского сиглави».
Друзья сидели на ступеньках дома и, потягивая сигарами, смотрели как рыжий хадбан по кличке «Сексуальный маньяк» покрывал собою молодую кобылу. Далеко за загоном зеленели пастбища, а еще дальше километрах в пятнадцати у города Форд-Сити поднимался в высь горный хребет Темблор. За него, прячась в облаках, садилось рыжее солнце, а со стороны озера Буэна-Виста — в двух шагах от ранчо — веяло прохладой.
— Чего же ты замолк? — Спросил Крепфол, стряхивая пепел сигары в траву у дома.
Рыжий хадбан встал на задние копыта и, перебирая в воздухе передними, призывно заржал. Молодая кобыла воротила крупом и не давалась.
Ковбой в черной широкополой шляпе тяжело затянулся, выпустил дым и продолжил.
— Ты же знаешь, сиглави довольно дорогая лошадь и, принимая такие подарки, нужно понимать, что в жизни за все нужно платить. Мне уже седьмой десяток, а я как мальчишка… Я влюбился в этого скакуна сразу, как только увидел. Белоснежный, с идеальным экстерьером и легкий, как пух.
В это время хадбан по кличке «Сексуальный маньяк» уже загонял кобылу в угол загона, та же отбивалась копытами, но теперь не так напористо, как первые минуты.
— Я целыми сутками не слезал с этого сиглави. Особенно он был хорош рысью. Он понимал каждое мое слово, любое движение.
— И что произошло дальше, — Крепфол Сьюн вытянул с лесенок ноги и встряхнул плечами, — его кто-нибудь отравил?
— Нет. — Ковбой сплюнул в траву. — Я его пристрелил.
— Что? — Изумился Крепфол.
Со стороны загона стали раздаваться похотливые фырканья лошадей. Крепфол повернул голову и увидел как рыжий хадбан, навалившись на молодую кобылу, совершал недвусмысленные движения.
— Да, ты не ослышался. — Билли прикрыл левый глаз от выскочившего из-за облаков солнца. — Сиглави прожил у меня год, и за этот не случилось ни одного приплода. Сиглави ничего, а остальные лошади одна за другой стали хворать. Знаешь, по утрам зайду в стойло, а с лошадей пот градом, словно всю ночь на них бес катался. А сиглави всегда сухой… Это он навел порчу. И даже сейчас после его смерти, я не продал ни одной лошади. Мои дела хуже дерьма собачьего.
Ковбой снова сплюнул в траву, взглянул на «сарабанду» в загоне, прищурился и добавил.
— Этот единственный из всех жеребцов не потерял интерес к сексу. Да и то от него, — Билли презрительно сплюнул в сторону хадбана, — дохлого жеребца и того не дождешься.
— Я помогу тебе. — Затаптывая в траве окурок, произнес Крепфол. — Скажи мне, где останки твоего сиглави?
— Я их сжег, а прах развеял над озером.
— Значит, от сиглави ничего не осталось, — С каким-то подозрением спросил Крепфол.
— Ничего. — Уверенно отрицал ковбой.
— А седло и упряжь? — Не отставал монах.
— Тоже сжег. — Билли Стингрей сцепил пальцы рук и тряхнул так, что послышался хруст. Неожиданно ковбой вскочил на ноги и всплеснул плечами. — Черт, вспомнил… Я же сжег свое седло. Как сейчас помню. Когда мне подарили сиглави, я снял с него его родное седло, а повесил свое.
— И где же первое седло? — Монах вскочил на ноги.
Ковбой в черной шляпе неопределенно пожал плечами, но неожиданно вспомнил:
— За мной…
Ковбой повел за собой монаха. Они обошли дом и мимо конюшни направились в небольшой флигель. Когда ковбой открыл дверь, монаху стало абсолютно все ясно — АБСОЛЮТНО ВСЕ!!!
Во флигеле находилась соляная яма. Ковбой в нее спрыгнул и, рассекая шпорами соляные комки, побрел куда-то в угол. Через пять минут Билли Стингрей вынырнул откуда-то из тьмы. В его руках было изъеденное солью кожаное седло.
…Еще через минуту друзья сидели на лестницах веранды дома, перед ними в траве лежало седло.
— Вот, что я тебе скажу, — опершись на колено, произнес монах, — ты зря пристрелил своего сиглави. Вокруг твоего ранчо бродит нечисть и ей нужно это седло. Но оно лежало в соляных копях.
— Ну, и… — Ковбой приподнял шляпу и почесал за ухом.
— Нечисть не любит соль.
— Тогда почему сиглави, единственный из всех лошадей был здоровым? — Не унимался Билли.
Вместо ответа Крепфол Сьюн протянул ковбою ладонь.
— Дай свой охотничий нож.
Двумя минутами позже седло было распорото вдоль и поперек. В одном из разрезов взору друзей показался небольшой кожаный мешочек. Монах его развязал и вытряхнул в траву содержимое. Это были белокаменный в непонятных иероглифах крест и карманная библия — библия, на которой витым вензелем было вышито три семерки.
Крепфол Сьюн поднял с травы эти вещи и посмотрел в глаза Билли.
— Твой сиглави всегда был здоровым, потому что когда-то на нем было это седло. Вернее, не седло… А это… Крест и библия. В них какая-то сила и она оберегала сиглави даже тогда, когда ты с него снял седло.
— Что? — Билли раскуривал новую сигару. — Ты так думаешь?
— Уверен. Борьба с нечистью моя специальность.
— В таком случае окажи мне одну услугу… — Ковбой сделал паузу, но монах, словно прочитав его мысли, ответил.
— Нет проблем, я оставлю у себя эти вещи и завтра покину твой дом.
…Крепфол Сьюн проснулся в час ночи от шорохов в комнате. Монах, не вставая с постели, протянул к тумбочке руку и включил торшер. У подножия кровати стоял КОВБОЙ. Его шляпа была приспущена на глаза, а в руках его блестел охотничий нож.
— Тебе не нужно было приезжать сюда, монах. — Прошептал КОВБОЙ так, что по телу Крепфола пробежали мурашки. Крепфол все понял…

Боже, в него вселилась нечисть. Господи, дай мне силы!

Крепфол Сьюн нащупал под подушкой крест и библию.
— Но я пощажу тебя, монах. — КОВБОЙ сдвинул черную широкополую шляпу на затылок, — …если ты утопишь в озере то, что лежит под подушкой.
Монах сжал крест и библию крепче.
— Изыди, вон нечистая сила.
— Да, нет же… — Глаза КОВБОЯ вспыхнули ярко-зеленым огнем. — Ты сделаешь то, что я тебе прикажу. Сейчас ты встанешь, завернешь в простыню то, что лежит под подушкой и утопишь в озере. В глаза!!! Смотри мне в глаза!!!
Крепфол Сьюн почувствовал головокружение и необыкновенную слабость во всем теле. Сопротивляться бесполезно и он сделает то, что ему приказано. Он сейчас встанет и утопит в озере то, что лежит под подушкой. Да, да, он сделает это.
Вдруг монах почувствовал под ладонью, сжимавшей библию, сильное жжение. И в следующий миг его пронзила невероятная сила — она встряхнула каждую клеточку тела и наполнила его такой энергией, которой хватило бы не на одного «Сексуального маньяка».
— Нет!!! — Твердо сказал Крепфол.
— ДА-А-А-А-А… — Крикнул КОВБОЙ, кидаясь на монаха.
Монах схватил крест и библию и с кровати скатился на пол. Но лезвие ножа в руке КОВБОЯ успело зацепить Крепфола. Оно рассекло ему кожу правой стороны лица: от подбородка до самого уха.
Крепфол вскочил на ноги и вытянул перед собой крест.
— Именем БОГА, изыди вон, нечистая сила. ВОН!!!
КОВБОЙ прикрыл лицо руками и попятился.
— Вон, отсюда! — Крепфол сделал два смелых шага вперед. КОВБОЙ взревел как тысяча гиен и отступил назад.
— Ты ослушался меня, Крепфол. — КОВБОЙ вскочил на окно, разбил стекло, но, перед тем как выпрыгнуть, произнес. — Запомни, крыса… Два месяца… Запомни!!!
С этими словами КОВБОЙ исчез в темноте двора. Крепфол подошел к кровати и сел. В душе не было страха, только неприятный осадок, как накипь на стенках чайника, и все. Жаль было друга, очень жаль. Чего еще? А еще было предчувствие — предчувствие чего-то важного и рокового.
Монах обратил внимание на свои руки, они были в крови. Но чего-то не хватало. Боли.

Он мне порезал лицо. Охотничьим ножом. Но где же боль?

Крепфол кинулся к зеркалу на стене. Его лицо было в крови. Монах схватил с тумбочки графин с водой и ополоснулся. Снова вернулся к зеркалу. От подбородка до самого уха на правой стороне его лица тянулся алый рубец. Он был затянут, словно после ранения прошло не меньше месяца.
Крепфол подошел к кровати, взял с нее библию и подумал: « Книга, заживляющая раны».
В доме никого не было, потому что Джон Стингрей жил один. Но к утру подойдет юноша-прислуга. Нужно уходить, а иначе будет много вопросов, клубок которых потянется в полицию.
Перед уходом монах зашел на конюшню. В стойлах находилось около двадцати лошадей, но Крепфол подошел только к одной из них — к рыжему хадбану по кличке «Сексуальный маньяк». Хадбан выражал беспокойство, его упругие мускулы дрожали, и в глазах его была печать страха. И тогда монах увидел за спиной хадбана МУМИЮ — ПЕРВУЮ МУМИЮ. Остальные будут потом, и Крепфол поймет, что ЗВЕРЬ переходит из одного тела в другое.
…В тот же день Крепфол покинул США и прилетел в Париж. Крепфола интересовали странные письмена, которыми был испещрен найденный в седле крест. В этом Крепфолу мог помочь один его давний знакомый. Он имел ученую степень доктора медицинских наук, и звали его Мишель Арно. Мишель увлекался лингвистикой и почти сразу признал письмена древнеегипетскими. Они были консонантными, главным элементом дешифровки, которых являлось отсутствие знаков обозначающих гласные звуки. Когда труды лингвиста увенчались успехом, Крепфол прочитал следующее.

ЧЕЛОВЕЧЕ — ПРИДЕТ ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ, НО КОГДА ПОСЛЕДНИЙ, ТРЕТИЙ КАМЕНЬ БУДЕТ У НОГ ЗВЕРЯ — НЕ ДАЙ ЕМУ ОТКРЫТЬ ВРАТА АДА. ПРОНЗИ СЕРДЦЕ ЗВЕРЯ КЛИНКОМ, ЧТО В РУКАХ ТВОИХ.

Тщательный осмотр креста привел к заключению: кнопкой отсекающей ножны может быть только инкрустированный на его перекрестии крохотный рубин. Далее легким нажатием на рубин Крепфол отсек ножны. На свет появился клинок
Но появился новый вопрос. Камни? Какие камни? Где их искать? Ответ пришел не сразу. В различных странах стали происходить необычные явления. Кто-то стягивал с живых людей кожу, плюс к этому тут и там появлялись труп мумии. Это были следы ЗВЕРЯ, и Крепфол Сьюн шел по этим следам.
Они привели его в Мекку, и тайное стало явным. В Мекке — в центре исламской религии, расположен священный храм Кааба. В северо-восточный угол этого храма вкраплен знаменитый Черный камень — камень, к которому прикасался сам Мухаммед. По преданиям этот камень первоначально был ослепительной белизны, но от прикосновения грешников стал тускнеть и вскоре почернел. История гласит, что ангел-хранитель Адама после грехопадения своего подчиненного и был обращен в этот камень. Со дня основания храма пролетали века, Кааба много раз разрушалась от пожаров, наводнений, землетрясений и нечестивых рук, но ее всегда восстанавливали в первоначальный вид. Разрушался и сам Черный камень, но серебряный обруч, в нем скрепляющий трещину, словно говорил за него:

МОЖЕТ БЫТЬ, Я И НЕ ВЕЧЕН, НО ВЕЧЕН СВЕТ ОТ МЕНЯ, ИДУЩИЙ СКВОЗЬ ПЫЛЬ ВЕКОВ К ВАШИМ СЕРДЦАМ!!!

И произошло землятресение, и был Черный камень препровожден в безопасное место…
И ИСЧЕЗ КАМЕНЬ, СЛОВНО В ВОДУ КАНУЛ.
Пропажа Черного камня взволновала весь мусульманский мир и вызвала бурю негодования. А спустя некоторое время следы ЗВЕРЯ привели монаха в Иерусалим к Храму Гроба Господня. Там у подножия Христова распятья хранился второй камень. Прямо напротив входных дверей, на расстоянии нескольких шагов, на полу лежит плита из бледно-розового мрамора — камень миропомазания, на который было уложено снятое с креста тело Христа для умащения ароматическими составами перед погребением. Так же бесследно пропал и этот камень.
Далее следы ЗВЕРЯ привели Крепфола Сьюна в Париж. ЗВЕРЬ надсмехается над монахом и вживается в тело лингвиста Мишеля Арно. Крепфол понимает, что круг начинает замыкаться. В руках ЗВЕРЯ два камня, не достает лишь последнего – философского камня.
…И теперь, когда Крепфол почти настиг ЗВЕРЯ, кольцо замыкалось с невероятной скоростью. Сейшельские острова, «Боинг-747», ЗОМБИ…
…Свет на кухне теперь исходил только от одной свечи. Две первые рассыпались в порошок из—за выброса в крови Риты адреналина. Она была не в состоянии подавить в себе этот страх – страх животного спрыгнувшего с ветвей Дарвина прямо в лапы тигра.
Из ее гортани вырвалось пятьдесят децибел истошного вопля. Этого хватило, чтобы утолить энергетический голод демонических тварей в первых рядах и волною отраженной от них энергии погасить пламя двух свечей.
ЗОМБИ переступили два соляных круга и встали у границ последнего. От их мерного покачивания у Крепфола зарябило в глазах, его клонило ко сну. Слова из библии слетали с его уст механически, и пламя последней свечи уже обжигало руки.
Рожденная больным сознанием, всплеском негативных эмоций, бесконечной вереницей людских страданий и дьявольских феерий, КОНЦЕНТРАЦИЯ ЗЛЫХ ДУХОВ достигла такого апогея, что населенный ими астрал стал для них тесен. Они жаждали крови и живой плоти. Чтобы потом, став подобными ЗВЕРЮ, сеять на планете ЗЕМЛЯ смерть и пробуждать во всем живом ужас. Ибо ужас и страх заставляет вырабатывать огромное количество энергии, которая для тварей иных измерений, что батарейка энерджайзер для электронной игрушки.
Демоны окунулись в сознание спящих людей, и не было силы способной им противостоять, потому что в эту ночь царство снов всецело принадлежало ЗВЕРЮ.
Крепфол сквозь дремоту читал молитву и автоматически крестил воздух. Бред и Рита повторяли за монахом слова из библии и понимали: страх, это единственное чего ждут ЗОМБИ. По вине Риты в пыль рассыпались две свечи. ЗОМБИ стояли у границ последнего круга. Рита старалась не смотреть на зловещие тени и молча роптала на трусость.

Я их не боюсь… Отче наш, дай мне силы… Я их не боюсь.

Она попыталась отвлечься от непосильного груза нахлынувших эмоций.

Когда все закончится, напьюсь до поросячьего визга. Да, да и плевала я на этого засранца. Я ему яйца в штурвале зажму – пусть увольняет.

Тьма наваливалась на Риту и, проникая в ее существо, ласково нашептывала:

ТЫ БОИШЬСЯ. ДА, ДА, ТЫ БОИШЬСЯ ВСЕГО: МУЖЧИН, МЫШЕЙ, ЛУННОЙ НОЧИ И ДАЖЕ СОБСТВЕННОЙ ТЕНИ. ТАК БУДЬ ЖЕ САМОЙ СОБОЙ — ОТДАЙСЯ.

Но, отгоняя от себя тьму, Рита все еще сопротивлялась.

Нет, это неправда. Я не трусиха.

А тьма обнимала Риту за плечи и сжимала их так, что она начинала плакать — тихо и безмолвно. В ее горле стоял горький ком, она задыхалась и, подобно пробке шампанского, из глубин ее существа в одно мгновение вырывался крик — КРИК ОЗНАЧАЮЩЕЙ СМЕРТЬ.

ГЛАВА 34.

Зловещий хохот ЗВЕРЯ заставил Жаннет содрогнуться. Прислонившись к холодной стене, она прижимала к себе Джефа. Его глаза были по-прежнему закрыты, дыхание стало ровным, но жар не спадал.
Теперь молодая креолка знала не только о том, какой именно смертью умер ее муж Андрэ, но и почему, собственно говоря, в отношении ее, Жаннет, ЗВЕРЬ не применил силу. Подчиняясь силе Зверя, она вряд ли дошла бы до места нахождения третьего камня живой. Но существовала и другая причина, по которой для этой сущности она была особой неприкосновенностью. Но об этом Жаннет поймет после.
Жаннет нежно гладила Джефа по голове и в полголоса рассказывала ему старую-старую сказку о Золушке. Джеф раза два слышал ее от отца, но Золушка всегда ему казалась немного чудаковатой девчонкой. Он никогда не мог понять, почему она, Золушка, на злых мачеху и сестер работает безвозмездно и терпит с их стороны несправедливое отношение. Джеф был неглупым парнем, но не мог сообразить, что поведение Золушки оправдано отнюдь не добротой душевной. Воспитанный в духе Спарты, он порицал любое бессилие и зачастую ее, Золушку, мерил по своей планке.
Но только сейчас, вникая в голос Жаннет, до него вдруг дошло — мир совсем не такой, каким он себе представлял. Даже сила бывает разной. Она бывает не только выпуклой и напористой, каковой она являлась в Ходвардах, но и тихой и незаметной, как в Золушке. Она была сильна тем, что, попав в незавидное положение падчерицы, сумела сохранить в себе все то, чем так был эпатирован принц: красоту, женственность, упрямый и стойкий характер и, наконец, главное – добрую душу. Для Джефа это было открытием. Сможет ли он, подобно Золушке, пройти до конца все испытания, сохранить свою непосредственность, не зачерстветь и не замкнуться в себе? НИ В ЭТОМ ЛИ СОЛЬ ИСТИННОЙ СИЛЫ?
— У Вас красивый голос. — В каком то раздумье прошептал Джеф. Он почему-то подумал, что именно Золушка, если она существует, должна обладать таким голосом: проникающим в душу, звенящим и в то же время простым.
Джеф сделал попытку открыть глаза, но боль их пронзила с такой силой, что со слезами выступила кровь.

Должно быть она очень красивая. Жаль, что я не могу на нее посмотреть.

Неожиданно в глубине помещения, разрывая тишину, прозвучал разъяренный рык ЗВЕРЯ. Тело Жаннет осыпало до жути ледяным ознобом. Она крепче обняла Джефа и прошептала:
— Не бойся, я не дам тебя в обиду.
Но Джеф удивил Жаннет еще больше, когда твердым сухим голосом произнес:
— Запомните одно, главное его не бояться. Он питается нашим страхом.
И в тот же миг, сопровождая глухими ударами об пол, ЗВЕРЬ взревел, как тысяча ошпаренных гиен.
— Им просто повезло, повезло. Но я снесу с тебя череп, КРЕПФОЛ!

ГЛАВА 35.

Им и, правда, повезло, потому что демонам пришло время возвращать пассажиров на места. Наступал РАССВЕТ. Для темных сил по законам магии солнечный свет был разрушителен. Демонам предстояло успеть покинуть этот мир.
Рита не успела вскрикнуть, как, Бред ей зажал рукой рот и произнес.
— Я с тобой, крошка.
Бред посмотрел Рите в глаза. Они были полны слез и страха.
— Вот, увидишь… — Продолжал Бред Ли. — Все будет хорошо. Ты веришь мне?
Рита кивнула головой, и он ее отпустил. Там — за кругом, происходило нечто странное. В панике, друг друга, давя, демоны, кинулись к лифту. Они как дикие кошки визжали, царапались и кусались. Разрушая все на своем пути, они протискивались в лифт и один за другим исчезали…
Через несколько минут помещение стало свободным. Крепфол Сьюн встал на ноги и вышел из круга во мрак.
— Победа. — Произнес он, включая свет. — На этот раз бой за нами.
…Горизонт вспыхнул первыми лучами солнца, когда маленькая стрелка часов отметила цифру пять. До материка оставалось около полутора часа. Все пассажиры, как ни в чем не бывало, находились на своих местах и пока еще спали. Потом они будут долго теряться в догадках о причине разорванной одежды, ссадинах и синяках. Многих из них еще долгие годы станет сопровождать бессонница, а психоаналитики пополнят свои счета. Но это будет потом.

Рита всматривалась в карманное зеркальце и не узнавала себя.

Я ли это? Ни одного темного волоска… Бог ты мой. Я как старуха. Вся седая…

С нагнетающей злобой Рита размахнулась, чтобы разбить об пол зеркало, но передумала.

О, нет! Я ведь обещала сама себе напиться? Как свинья!!!

Стюардесса спустилась на кухню, взяла из бара бутылку коньяка и поднялась наверх. Откинувшись в кресле, первый бокал Рита выпила за жизнь.

Жизнь. Как я люблю ее грешную. Надо шоколад хотя бы взять. Кто бы знал, чем я заплатила за свою жизнь. Волосами, черт возьми, волосами. И нервами. А они не восстанавливаются.

Опрокидывая второй бокал коньяка, Рита уже видела перед глазами расплывающиеся круги. Стюардесса широко улыбнулась.

А ведь я совсем не пью. Увидели бы меня девчонки. Не поверили бы. Когда ж я пила в последний раз?

Рита задумалась.

Ну, Рождество не считается. А, так, в колледже на выпускном вечере. Неужели? В колледже.

Наполняя третий бокал, Рита вспомнила об еще одном обещании.

У меня ведь остался должник. По-моему я кому-то обещала яйца на штурвал намотать!

…Самолет вел второй пилот, Джон Гаррет же, откинувшись в кресло, машинально следил за его движениями и кидал редкие взгляды на приборы. Сегодняшний день в жизни Джона был самым паршивым. На его голову свалилось сразу столько неприятностей! Джон Гаррет размышлял над судьбой Риты Айсмерг.

Как же поступить с тобой? Что предпринять для твоей дисквалификации?

Джон почесал нос.

А не вписать ли тебя в сегодняшнее происшествие. Неплохая мысль. Ты и будешь террористкой. А что?

Джон услышал позывные своего внутреннего голоса.

Погоди, погоди Джон. Ты не слишком далеко заходишь? Ты сам виноват. Ты был не прав в той ситуации.

Но Джон отнекивался.

Нет, нет. Она сука. Она не имела права при экипаже обливать меня грязью. Собака не лает на хозяина – иначе ее пристреливают.

Но внутренний голос стучался в самое сердце.

Да брось Джон, все это шелуха. Ты посмотри, какое солнце встает! А облака! Радуйся, что жив. А ведь мог сейчас лежать где-нибудь на дне Индийского океана.

Но Джон был непробиваем.

Да что ты мне мозги пудришь. Солнце, облака. Да, плевал я на них.
Как прилечу, землю целовать буду. И вообще, пошел ты знаешь куда?

Но внутренний голос не сдавался и к сознанию Джона подбирался с другой стороны.

А не послать ли тебе Риту в ту же сторону. Плюнь на нее. Молодая, неопытная. Еще пороха не нюхала и не понимала что делает.

Джон Гаррет почесал висок.

Что? О чем это ты?

Внутренний голос заползал в саму душу и вкрадчиво объяснял.

Послушай, оставь все как есть. Она неплохая женщина. Ну, представь себе. Уволишь ты ее с корабля, у тебя вдруг случись плохое настроение, а тебе поскандалить не с кем. Взгляни на этих…

Джон посмотрел на штурмана и второго пилота и мысленно сплюнул.
Тем временем внутренний голос проникал в центр сознания.

Разве я не прав? Тебе не по душе это соседство? Да с них как с гуся вода. Они привыкли к твоим скандалам. Даже когда их станут резать, они будут молчать.

Джон Гаррет пожал плечами.

Ну, не знаю. Может я ее и прощу. Только пусть на колени встанет.

Размышления Джона были прерваны вошедшей в кабину Ритой. Она была на бровях.
— Привет, мальчики. — В руках Риты позвякивали бутылка коньяка и наполненный им до середины бокал. — Что пригорюнились?
Джон сдвинул густые щетки бровей в кучу.
— Ты пьяна? А-а, — Джон вытянул от удивления лицо, — что это у тебя с волосами?
— Это? — Рита тронула прядь своих волос и улыбнулась. — Да, так… Мелочи жизни. Да ты на себя взгляни, ты же седой как лунь.
— Что? — Испугался Джон Гаррет.
Рита склонилась над Джоном.
— Еще успеешь на себя насмотреться. А теперь, — Рита с силою сжала ему рукой место, от которого не в восторге лишь импотенты, — передавай большой привет своим женам.
Джон взревел от боли и схватился за промежность.
— Сука, дрянь… Да что же ты делаешь?
— Прости. — Стюардесса состряпала невинную мину и, схватившись за живот, засмеялась. — Я хотела проверить, не намочил ли ты в штанишки, когда самолет падал.
Хмель сильно приударил в голову Рите, и он развязал ей не только руки, но и язык.
Рита глотнула из бокала коньяк, повернулась к выходу, но, услышав от капитана сопроводительный поток нецензурной брани, остановилась. Второй пилот и штурман и пальцем не шевельнули, чтобы приструнить Риту. Они поддерживали ее, но предпочитали молчать.
Между тем Рита вплотную подошла к Джону, вылила ему на голову из бокала остатки коньяка и без всякой злобы произнесла.
— Если и этого недостаточно, чтобы меня уволили, могу еще постараться.
С этими словами Рита сунула в штаны оторопевшего Джона бутылку и свободной рукой поочередно заехала ему в оба глаза. Джон свалился с кресла под приборы и завопил еще громче.
Уже на пороге Рита обернулась и, пошатываясь, изрекла следующие слова.
— Думаю, с тебя достаточно, но человеком ты вряд ли когда-нибудь станешь. А вы, — она обратилась к молодому пилоту и штурману, — как были дерьмом, так им и останетесь.
Они стыдливо опустили глаза и, когда Рита вышла, каждый про себя подумал: «Лучше лишний раз промолчать и сохранить свою работу».
Джон пришел в себя только через пятнадцать минут. Под каждым его глазом стоял синяк, между ног зудело, а в душе царили чувства униженности и опустошенности. Джон понимал, что досталось ему по заслугам, но оставлять все как есть и не думал. Капитан вызвал по рации камбоджийского диспетчера и попросил соединить со службой безопасности…

ГЛАВА 36.

В семь часов утра Вул Висьен со своей командой уже находился в международном аэропорту «Почентонг». Воздух был влажным и липким. Солнце не жалело энергии и палило так, словно хотело изжарить. Капитан смахнул с широкого лба капли пота. Он ждал…
Вул Висьену было тридцать четыре года. Его широкий Робеспьеровский лоб создавал впечатление большого ума и вся красота этого человека, казалось, была высосана мозгом. Но за широким лбом Вула скрывалось не столько ума, сколько коварства, хитрости, зависти и зла. Этот человек ненавидел свою страну за климат, за ужасное прошлое и мечтал, что вторую часть своей жизни приведет в тихом, укромном уголке планеты, где станет разводить кактусы или еще что-нибудь в этом духе.
Почти все свое отрочество Вул Висьен просидел в лагерях Пол Пота, остался живым и невредимым, а это уже что-то значило. Вул пришел к выводу, что человек человеку волк и ему, потерявшему в лагерях всех родных, никто не поможет встать на ноги. А значит, будет не лишним хорошо поработать не только головой и локтями. Вул Висьен достиг многого. От простого грузчика в портовом городе Кампонгсаоме он поднялся до высот, с которых мечта всей его жизни была близка как никогда. Оставив позади себя десятки поломанных судеб, Вул Висьен «с боем» возглавил в международном аэропорту «Почентонг» службу безопасности. Используя власть, подкуп и шантаж, он на незаконных перевозках делал большие деньги, и минимум через год собирался навсегда покинуть страну. Но вчера произошло одно непредвиденное событие, которое обнадежило Вула на более скорое осуществление задуманных планов.
С просьбой на территории «Почентонга» сделать серию снимков вчера из газет «Пномпеньский рассвет» к Вул Висьену обратился фотограф.
Опасаясь за свои незаконные делишки, Вул Висьен строго следил за происходящим в аэропорту и не позволял делать снимки даже туристам. Но сейчас был случай особый. На Вула надавили с правительства, потому что снимки шли как сопроводительный материал для статей имеющей для страны важное экономическое значение. Вул поставил фотографу два условия: снимать в указанных местах и печатать снимки в его присутствии.
Когда на стол редактора «Пномпеньского рассвета» упали готовые снимки, Вул Висьен находился в фотолаборатории. Ему хотелось узнать утвержденные редактором снимки.
Через несколько минут редактор Вен Джун попросил фотографа увеличить лицо некого типа, попавшего в один из кадров. Фотограф исполнил просьбу Вен Джуна, но печатать снимок пришлось дважды. Первое фото забрал капитан из службы безопасности «Почентонга». На удивленные вопросы фотографа Вул Висьен ответил намеком, что язык, крепко сидящий за зубами, имеет свойство продлевать своему хозяину жизнь. Фотограф спорить не стал — чревато последствиями.
Вул Висьен, чья жизнь была соткана из сплошных подозрений и предосторожностей, сообразил, что дело здесь темное.

Или под меня копают, или здесь что-то другое. Нужно выяснить. И если что-то не так, я сверну ему шею.

В борьбе за власть капитану не один раз приходилось убивать, но его действия были настолько обдуманы и скоординированы, что перед законом он всегда был девственно чист. В сердце этого человека таились те душевные качества, по которым, не читая Библии можно перечислить все десять заповедей. Каждая из них, без исключения, на суде божьем сыграла бы не в пользу Вула Висьена.
Уже к ночи Вул Висьен был спокоен: никто под него не копает и даже более… ЗДЕСЬ ПАХНЕТ ДЕНЬГАМИ.
Посредством надежных людей капитан устроил за одноногим редактором слежку. Выяснилось, что через своего сына Чена тот делает то же самое. Чен следит за типом, изображенным на фото, /назовем его мистер «х»/ от самого дома до Центрального рынка. С мистером «х» молодая красивая кхмерка. Женщина уходит куда-то в глубь торговых рядов, а мистер «х» покупает в специализированном магазине портативный компьютер. Чен же в свою очередь, якобы по неуклюжести, спотыкается и ломает сложную аппаратуру. Чен извиняется, протягивает мистеру «х» визитную карточку и приглашает в свой личный ресторан, где и расплатится за компьютер.
Происходят странные вещи — очень странные. Такое впечатление, будто мистера «х» заманивают в ловушку.
Дальнейшую слежку за мистером «х» производит уже человек капитана. Под видом таксиста он следит за домом мистера «х».
Но спокойствие капитана к полуночи улетучивается. От его «таксиста» ни слуху, ни духу. В час ночи Вул Висьен подъезжает к дому мистера «х», но не обнаруживает ни машины «таксиста», ни его самого. Тогда Вул Висьен проникает в дом и находит на кухонном столе визитную карточку Чена и следующего содержания записку.

Вен, если не оставишь меня в покое, я выдерну твой костыль и вставлю тебе же в задницу. Это мое первое и последнее предупреждение. Максим… P.S. Передавай привет сыну. У него прекрасные актерские задатки.

…Вул Висьен был холост и жил один. В половине пятого утра в его доме раздался телефонный звонок. Звонил «таксист». Пять минут объяснений заполнили в голове капитана информационные пустоты. Мнимый «таксист» рассказывал, как подвез мистера «х» и его женщину до ресторана «Апельсиновый рай». Там они с автомата куда-то позвонили и после этого за хорошую цену попросили доставить их в Кампонгтхом, что в направлении Ангкора в ста пятидесяти километрах. В Кампонгтхоме мистер «х» и его женщина остановилась в отеле «Меконг».
Вул Висьен приказал «таксисту» держать ухо востро и ждать его через полтора часа: в распоряжении капитана имелся служебный вертолет. Однако ему не пришлось никуда лететь. В пять часов последовал второй телефонный звонок. На этот раз звонил диспетчер «Почентонга». Диспетчер вкратце объяснил ситуацию и соединил с командиром «Боинга-747». От Джона Гаррета капитан узнал, что в самолете террористы, одной из которых является стюардесса Рита Айсмерг
В семь часов утра с командой хорошо обученных людей Вул Висьен был в аэропорту у посадочной линии. До прилета «Боинга-747» оставалось пятнадцать минут, когда Вул Висьену передали трубку телефона. Звонили из злополучного самолета.
— Слушаю, начальник службы безопасности. — Со злобой произнес Вул. Его мысли были далеко отсюда, в Кампонгтхоме.
— Это стюардесса Рита Айсмерг. — Со слезами представилась на другом конце. — Меня заставили, заставили. Я не могу долго говорить, рядом террористы.
— Кто они, как выглядят? — Чуть не заглатывая микрофон, прокричал Вул.
— Ну, во-первых, есть раненые, — с содроганием произнесла стюардесса, — нужна «скорая помощь» прямо к самолету.
— Ясно. — Выражая нетерпение, гаркнул капитан. — Но кто эти…
— Человек в монашеской сутане и китаец. Они будут вместе. — Теперь же голос стюардессы был спокойным, от волнения не осталось и следа. И тогда до слуха Вула донеслось приказное «УБЕЙ ИХ!!!»
У капитана закружилась голова, он положил трубку, но в его широколобом мозгу бесконечной каруселью завертелось два слова:
УБЕЙ ИХ, УБЕЙ ИХ, УБЕЙ ИХ.

ГЛАВА 37.

Два санитара «скорой помощи» были убиты ударом головы об пол машины. Жаннет Кришелье с ужасом прижимала к себе Джефа и наблюдала, как по полу машины растекается кровь.
Рафик уже покинул пределы Пномпеня и мчался по шоссе, ведущим в Кампонгтхом. Жаннет вспоминала события последних тридцати минут и понимала, что помощи больше ждать не от кого…

В момент касания шасси «Боинга747» с полосой приземления между Бредом и Крепфолом Сьюном произошел короткий диалог.
— Послушай, как там тебя, святой отец что ли…
— Да никакой я не святой. — Поправлял Бреда Крепфол. — Называя меня просто — монах.
— М-да, монах значит. — Бред повел взглядом на висящий на груди Крепфола крест. — Я хочу поговорить об этой вещице. Как ты проходишь с такой вещью таможни. Это же холодное оружие. А метало искатели?
Монах нервно передернул алым рубцом.
— Ты до сих пор не понял с чем имеешь дело? Так я скажу тебе, — монах склонился к уху собеседника, — ни метало искатели, ни ренгент не способны обнаружить клинок.
— Что? — С явным сарказмом скривился Бред. — Чистое волшебство что ли?
— Понимай, как хочешь, но чтобы не случилось, этот клинок должен войти ЗВЕРЮ в самое сердце. Сегодня… Как луна взойдет.
— Ну, уговорил. А книга?
— В этой библии, — Крепфол гладил ее переплет с каким-то волнением, — великая сила. Однажды книга эта спасла мне жизнь. Поэтому ни книга, ни крест не должны попасть в чужие руки. В этих двух вещах смерть ЗВЕРЯ…
…Люди капитана заняли удобные позиции на крыше главного корпуса, за кордоном машин, за пуленепробиваемые щитами. У каждого имелись автоматическая винтовка и рация. Все ждали приказ Вула.
Наконец метрах в шестидесяти от центрального корпуса «Боинг-747» замер, к нему подъехала трап-машина. Еще через несколько минут по трапу спускались пассажиры. Их усталые не выспавшиеся лица попадали в оптический прицел винтовки капитана. Облокотившись на капот машины, он крепко прижимал к плечу приклад и размышлял.

Что же я делаю, и что вообще происходит? Стрелять? В кого стрелять? Ничего не понимаю? Террористы? Откуда я это выдумал. Что с моей головой? Мозги будто утюгом прижгли. Наверное, у меня солнечный удар.

Но внутренний голос вмешался в размышления капитана.

Нет, не солнечный удар.

Капитан обернулся, но никого не было.

Да, что ты башкой вертишь. Это ведь я.

Капитан опешил.

— Кто мать твою?

— Да не ори ты, придурок. Говори со мной мысленно. Это я – твой внутренний голос.

— ТЫ?

— УГУ. Я, Я…

— И что же ты хотел сказать? Если не солнечный удар, то, что же?
Внутренний голос гибкой змеей обвивал душу Вула и впрыскивал туда сладостный яд — он был сладким как мед.

— У тебя это… Приказ!
— Какой приказ?
— Скоро узнаешь. Потерпи немного. Да не крути башкой. Смотри в прицел.

Вул Висьен почувствовал головокружение, ему захотелось бросить винтовку и бежать, бежать, бежать. Но он не мог этого сделать, потому что КТО-ТО там — внутри него, был намного сильнее.
Внутренний голос вырвался из капитана и, зависнув над его головой ЗМЕИННЫМ КАПЮШОНОМ, прошипел.

— Приготовься. В прицел. Смотри в прицел!!!

Вул Висьен послушно присмотрелся, поток людей не ослабевал. Тем временем ЗМЕИННЫЙ КАПЮШОН плавно и грациозно раскрылся.

— Что ты видишь?
— Людей…
— Каких людей?
— Разных. Идут семьи. Какие-то делегации, монах…

Вул Висьена, словно током ударило. Он увидел в прицел оптики монаха и идущего рядом китайца. Капитан вспомнил вдруг позабытый телефонный разговор; «Убей их, убей их, убей их…»

— Нет, я не стану их убивать. Тут что-то не то. Нужно во всем разобраться.

Зависший над капитаном внутренний голос волнообразно тряхнул капюшоном, обнажил жало и молниеносно воткнул его в мозг Вул Висьена.

— Убей их!!!

…Пуля разорвала Крепфолу Сьюну черепную коробку. Кровь забрызгала позади идущего Бреда. Под какофонию всеобщего крика тело Крепфола Сьюна перевалилось за трап и упало на бетон.
Бред Ли вскинул голову и сделал это вовремя. Он увидел капитана, винтовку и блеснувший на солнце прицел оптики. И раньше, чем вылетела вторая пуля, Бред перепрыгнул перила и оказался возле трупа Крепфола. Пуля же предназначавшаяся Бреду поразила в живот молодую женщину. Тем временем одна часть пассажиров уже разбегалась по аэродрому, а другая ломилась обратно в самолет.
Вул Висьен опустил ствол винтовки и, повернул его чуть влево, поймал в прицел голову Бреда. Бред сидел на корточках и снимал с убитого монаха белокаменный крест.

Снять крест – а смерть твоя в яйце, а в яйце игла. Теперь библия. Где же ты?

Бред пошарил по мертвому телу и нащупал в потаенном кармане сутаны книгу.

Ага, вот она.

Капитан спустил курок в третий раз. Пуля попала Бреду в плечо, когда тот кинулся в сторону. Бреда от удара передернуло, но по инерции его тело продолжало двигаться вперед. Он вскочил в кабину трап-машины и под градом взметнувшихся в его сторону пуль включил двигатель. Развернул трап-машину и помчал ее в сторону сетки заграждений. Машина порвала сетку также легко, как шило входит в масло. За забором Бред спрыгнул и на своих двух помчался к автостоянке.
Капитан снял с пояса рацию и коротко рявкнул.
— Все видели?.. Молодцы!!! Он нужен мне живим. Это приказ!!!
…Жаннет Кришелье сходила с самолета по новому трапу. В ее руках лежал Джеф, его лицо было в крови и на нем было все то же голубенькое платье. Позади, облаченный в тело стюардессы, плелся ЗВЕРЬ.
У самолета стояли две санитарные машины, в одну из них мимо Жаннет на носилках пронесли раненую в живот женщину. Справа от трапа Жаннет увидела распластавшегося в луже собственной крови Крепфола Сьюна.
«Бежать нужно и как можно быстрее» – промелькнуло в голове Жаннет, когда в следующее мгновение на ее плечо легла чья-то рука.
Молодая креолка обернулась и наткнулась на пронизывающий взгляд ЗВЕРЯ.
— Даже и не мечтай! — Произнес он, подталкивая ее ко второй санитарной машине.
…Санитарный рафик беспрепятственно миновал запретную линию «Почентонга», и повернул на бульвар Советского Союза.
Джеф лежал на носилках. Склонившиеся над ним санитары протирали ему спиртом лицо. Они не могли понять, откуда кровь.
Когда на лице мальчика совсем не осталось крови, один из санитаров удивленно спросил.
— Почему мальчик в платье? Что происходит?
Жаннет не знала языка кхмеров, но сообразила о чем идет речь. ЗВЕРЬ сидел рядом. Его ноздри раздулись до невероятных размеров, тонкие брови сдвинулись к переносице, а глаза сверкнули ЗЕЛЕНЫМ ОГНЕМ СМЕРТИ.
Жаннет опустила ресницы — она знала, что произойдет дальше. Санитары жили еще ровно две с половиной секунды.
Лишь спустя время Жаннет решилась открыть глаза, но в тот момент она пожалела о том, что Бог одарил ее зрением.

ГЛАВА 38.

Для Крейса Митчелла и Уч Таны утро в отеле «Меконг» началось с чашечки кофе. После кофе и совместного душа они засобирались в дорогу. Дальнейший путь пролегал вдоль озера Тонлесап через населенные пункты Энлам и Сиемреап. Конечным этапом путешествия намечался старинный город Ангкор.
Крейс вышел покурить на балкон и когда с сигареты упал последний пепел, он понял что попал в ловушку снова. Балкон, на котором стоял Крейс, выходил на внешнюю сторону отеля — там, где под окнами росли сахарные пальмы. В Камбоджи даже говорят, что там, где кончаются сахарные пальмы, кончается и кхмерская территория.
Сразу за пальмами, в небольшом периметре асфальта стояло порядка тридцати машин. Среди них с высоты третьего этажа Крейс узнал одну — роскошный седан темно-вишневого цвета. Именно в этой машине Крейс Митчелл и Тана вчера покинули Пномпень. Тана собрала лишь самое необходимое: деньги, документы. Но сделала она это лишь потому, что этого хотел Крейс. Да, она его все еще по-своему любила — в жизни любят далеко не ангелов. Но сердце подсказывало Тане: «Завтра последний день в твоей жизни. Насладись этим днем и не думай о смерти».
В семь часов вечера Тана и Крейс вышли из дома. Им повезло — такси темно-вишневого цвета, словно поджидало их. Перед тем как сесть в такси Уч Тана посмотрела на луну и звезды — в последний раз.
Было пятнадцать минут восьмого вечера, когда такси въехало за границы «старого» города. Тана любила Пномпень, а эту его жемчужину особенно сильно. Она прощалась со своим городом.
Придерживаясь правильной формы прямоугольника, границы «старого» города тянулись километра на два вдоль берега реки Тонлесап. «Старый» город был сосредоточием всей деловой, культурной и торговой жизни столицы. Здесь были расположены лучшие магазины, отели. Рестораны и большинство кинотеатров. Словно импонируя, здесь же были раскинуты улочки аристократических кварталов, где из пышной тропической зелени садов и цветников выглядывали изящные, со вкусом выстроенные двух- и трехэтажные виллы. В своеобразном Беверли-Хилз жили знаменитые люди, удачливые коммерсанты, члены вышестоящих семей и многие другие, чьи кошельки могли им позволить эту маленькую слабость.
Таксист остановил машину недалеко от роскошного ресторана с иллюминацией «Апельсиновый рай».
Крейс вышел с Таной из машины и попросил таксиста подождать. У небольшого магазина сувениров стоял телефон-автомат. Крейс и Тана подошли к нему.
— Понимаешь, — произнес Крейс Митчелл, — я хочу быть твердо уверенным, что это ловушка Вен Джуна. Там где деньги нет друзей. И по сути дела это мой ресторан. Если это действительно Вен.
— Что нужно сделать? — Спокойно спросила Тана.
— Цветок Лотоса, — Крейс погладил Тану по щеке, — ты знаешь, что я… Нет, послушай. Прошло столько времени. У меня было много женщин, но ни в одной из них я не находил того, что есть в тебе.
— И что же во мне необычного? — Тана была серьезна и в тоже время удивлена — она в первый раз не чувствовала в его словах фальши.
— Свет — греющий душу.
Тана испытывающим взглядом посмотрела в глаза Крейса. В них одновременно уживались холод и пламень, свет и тень, ложь и правда.

Нет, он не лжет. Но он теперь не тот, каким был раньше и я не думаю, что он меня любит. Он болен тоской по прошлому и сейчас путает ее с любовью. Да и кто тебе говорил о любви?

Крейс привлек к себе Тану и, касаясь устами ее ушной раковины, ясно и внятно сказал:
— Я люблю тебя. Выходи за меня замуж…
Это прозвучало так естественно и неожиданно, что Тана заплакала. Ее слезы были глубокими и молчаливыми. Она их хранила в себе долгих двадцать три года, словно боялась вместе с ними утратить любовь к Крейсу. Но сейчас все было по-другому. Тана не страшилась плакать, потому что ОН вернулся, Он был рядом, ОН ее обнимал и, касаясь устами ее ушной раковины, проникновенно шептал:
— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…
…Когда все закончилось, Тана уже говорила по телефону.
— Простите, пожалуйста… — Тана собралась с духом и на одном выдохе выдавила из себя. — Я могу поговорить с Веном Джуном?
— Его нет дома. — Коротко отрезали на другом конце, но трубку положить не успели.
— Тогда вы не подскажите, где его можно найти. У меня для него срочная информация.
— В ресторане у сына. — Не вдаваясь в подробности, ответил чей-то женский голос. А затем раздались короткие гудки.
— Я все слышал. Немедленно уезжаем. — Скомандовал Крейс. — Это ловушка…
…»Это ловушка» — Думал Крейс Митчелл на балконе кампонгтхомского отеля «Меконг».
Он узнал машину таксиста, что их привез в Кампонгтхом. Он узнал эту машину — она стояла у дома Уч Таны задолго до того, как они в нее сели.

Вот черт! Он же нас караулил у самого дома Таны.

Крейс вспомнил, как таксист всю дорогу жаловался, что ему к ночи нужно обязательно быть в Пномпене. Якобы у его жены начинаются предродовые схватки.

Не слишком ли быстро она у тебя родила, чтобы слоняться, где попало. И не где-нибудь, а именно здесь.

Крейс отметил на часах восемь утра.
Тана лежала в кровати и смотрела старинный ламповый телевизор. Она не вникала в суть того, что происходит на экране: она думала о Крейсе, о себе, о взаимоотношениях с ним. Вчера она ему сказала: «Да, я выйду за тебя» и сегодня она могла бы повторить эти слова тысячу раз, но сегодня они уже ничего не значили, потому что ЗАВТРА не существовало.
Внутренний голос змеей заползал в постель Таны и обвивал кольцами ее горячие ноги.
— Ты не спиш-ш-шь?
— НЕТ — Отвечала мысленно Тана.
— Почему не спишь?
Тана положила на грудь руку и закрыла глаза.
— Я чувствую приближение смерти.
Капюшон ЗМЕИ распахнулся и стал ходить волнами.
— А-а-а?.. Вот ты о чем. Ну, знаешь ли, все там будем.
— Но я не хочу умирать, я еще слишком молода для этого.
Кончик змеиного хвоста приподнялся и пощекотал ноги Таны.
— Не грусти. Улыбнись. Лови моменты счастья последнего дня.
Тана мысленно сбрасывала ЗМЕЮ, но ее кольца были крепки.
— Нет, свой последний день я проживу так, как этого хочу сама.
ЗМЕЯ отпустила ноги Таны, заползла ей на грудь и, величественно раскрыв капюшон, прошипела.
— А что такое жизнь?
— Это обратная сторона смерти.
— А что такое смерть?
Тана задумалась.
— Все это замкнутый круг и нет смысла об этом говорить.
— Нет! Смерть это избавление от страданий, которыми переполнена твоя жизнь.
Тана отрицательно покачала головой.
— Но я не страдаю…
— Лжешь! Ты страдала всегда: при режиме Пол Пота, после расставания с Максимом и гибели мужа. Ты даже не можешь иметь детей…
— Но теперь со мной Максим. Пусть и последний день, но я проживу его так, как мне хочется – в грусти ли в радости. Это мое дело!

Тана мысленно сдавила ЗМЕЕ голову и, взяв ее за хвост, сбросила с себя.
— Ты спишь?
Тана открыла глаза, у постели стоял Крейс.
— Уже проснулась.
Тана потянула за руку к себе Крейса и поцеловала его в самые губы. Крейс обнял женщину и произнес:
— У нас снова проблемы…
…Уч Тана спустилась в холл отеля. Вентиляторы не работали, и жизнь здесь была подобна воздуху, невыносимо душному и застоявшемуся. Тана подошла к стойке администратора.
— Простите… — Она обратилась к полному, как булочка клерку. Он пил кофе.
— Да, «булочка» оторвал губы от чашки с таким сожалением, будто прервал с нею сладкий разговор, — чем могу быть полезен?
— Если я правильно понимаю, — Тана мило улыбнулась, — вы глаза и уши этого отеля?
— Да… — «Булочка» растянул в улыбке толстые губы и тут же принял серьезный вид: выправил осанку и сделал умные глаза. По некоторым, не столь важным причинам он временно заменял главного администратора, а потому старался быть авантажным. Этот человек пытался во всем походить на главного администратора, однако со стороны ничего кроме смеха не вызывал.
— Мимо меня и слон…, тьфу ты, мышь не проскочит. — Произнес, путаясь в словах, «Булочка».
— Значит, вы должны были заметить… Такого… Некрасивого лет пятидесяти кхмера. У него протез вместо правой ноги. У меня с ним деловая встреча.
— Все понимаю, — зашлепали «толстые губы», — такого человека тут не было.
Поблагодарив клерка, Тана направилась к бару. В нем стояло семь столиков. За одним из них Тана увидела «таксиста». Ему было лет двадцать и в искусстве лжи, как видно, он явно не преуспевал. Он заметил Тану сразу, но прятаться было поздно. Тана подошла к его столику и села напротив. Лицо «таксиста» было мятым, словно он спал на гвоздях. Решив освободить его от ненужных разъяснений, Тана взяла инициативу в свои руки и запричитала о помощи.
…Уже через пять минут околдованный словами «пакет особой важности…, доставить в Пномпень», и «вознаградить по заслугам» «таксист» поднялся в номер Таны, получил от Крейса ребром ладони мощный удар по шее и потерял сознания. После этого Крейс его связал и засунул в рот кляп.
А еще через пять минут в темно-вишневом седане «таксиста» Тана и Крейс мчались прочь от отеля. В Сиемреап.

ГЛАВА 39.

В восемь часов утра Вен Джун, по обыкновению, был в редакции, в своем рабочем кабинете. Вытянув под письменный стол деревянный протез, он курил и думал. Он был зол на свою нерешительность, на промашку своего сына Чена, на липкое душное утро и даже на свой дурацкий протез.
На столе перед Веном лежали визитная карточка Чена и, полная насмешек, записка Максима Лежнева.
Вен Джун с сыном прождал Максима в ресторане до часа ночи. Они решили убрать Максима именно в ресторане. Это было самое подходящее место, по крайней мере, так и они думали.
ПОДСЫПАТЬ В ПИЩУ СНОТВОРНОЕ, ПЕРЕНЕСТИ ТЕЛО В ПОДВАЛ И ТАМ ЖИВЬЕМ ЗАКОПАТЬ. ВСЕ ШИТО-КРЫТО. СВИДЕТЕЛИ? ИСКЛЮЧЕНО — ВСЕ ПРОДУМАНО ДО МЕЛОЧЕЙ.
В полночь терпение Вен Джуна лопнуло, и через полчаса пряча в кармане револьвер, он был у дома Уч Таны. С того самого момента, когда Вен Джун увидел фото Максима, он словно кожей почувствовал, что Максим остановится именно у Таны. Все эти годы, не попадая в поле зрения, Вен Джун интересовался жизнью Таны, словно ожидал появление старого друга. Да, когда-то они были большими друзьями, но времена меняют людей.
Вен Джун отворил калитку, прошел мимо молодых кокосовых пальм и по крутой лестнице поднялся к двери. Но взламывать ее не пришлось. Кто-то постарался уже до него — были выломаны замки. Вен вошел в дом и почуствовал пустоту. В доме никого не было, а на кухонном столе лежали записка Максима и визитная карточка Чена.
После этого Вен был не в состоянии заснуть до самого утра.

Чен совершил ошибку. Он дал Максиму визитную карточку, на которой моя фамилия. И потом этот телефонный звонок. Жена разговаривала, да что ей объяснишь. Ей только деньги на подносе с голубой каемкой. И почему взломана дверь Таны? Максом еще кто-то интересуется – это очевидно.

К пяти утра Вен все же заснул, а, проснувшись, обнаружил, что от страха намочил в постель. И это продолжалось 22 года.
…Вен Джун растоптал здоровой ногой на полу окурок и вытряхнул из пачки «Мальборо» новую сигарету. В дверь кабинета постучали. Вен прикурил и вскинул голову.
— Входите. — Произнес он упавшим голосом.
В кабинет вошел фотограф. Он был сравнительно молод, и его движения отличались нерешительностью и угловатостью, как у провинившегося школьника.
— В чем проблема, — Голос редактора дрожал. Все шло к чертям собачьим.
Фотограф поправил, сползшие на нос, очки и ответил:
— Мне вам нужно кое-что рассказать…

ГЛАВА 40.

Кабинет начальника службы безопасности располагался на втором этаже главного здания «Почентонга». Перед Вул Висьеном на другом конце длинного стола стоял телевизор и видеомагнитофон. На расстоянии протянутой руки непрерывно надрывался телефон, но Вул Висьен и не думал отвечать. Звонили отовсюду: с федеральных властей, с органов государственной безопасности и даже из больницы. Капитану показалось, что не звонят только оттуда, где нет телефонов.
Взор капитана был устремлен на другой конец стола — в телевизор. На экране раз пятнадцатый прокручивалась видеозапись произошедшего. У Вула всегда имелся человек с видеокамерой, который снимал подобные операции. Разумеется, не для утренних новостей. По отснятым сюжетам Вул Висьен разбирал со своей командой ошибки, но теперь же, глубоко утонув в кресле, он с ужасом наблюдал моменты устроенной им бойни.
Допросив команду корабля, прослушав пленку с черного ящика, просмотрев данные Мальдивских диспетчеров, капитан видел, что «Боинг-747» действительно падал, однако несколько сот пассажиров полностью опровергали это. В то время как самолет пикировал, все пассажиры спокойно спали. У Вула создалось впечатление, будто в самолете происходила, не поддающаяся здравому смыслу, какая-то чертовщина. А детский лепет командира корабля Джона Гаррета капитан пропустил мимо ушей. Но когда в рассказ вмешалась сама «террористка» Рита Айсмерг, его лоб стал еще шире. Стюардесса хорошо изъяснялась на китайском языке. Она поведала капитану обо всем, не тая, и капитан не мог не поверить ей — он сам на себе испытал могущество этих сил. Он вляпался в эту грязь по уши.
«И как же я выберусь из этого дерьма?» – спрашивал он себя. Его широколобый мозг работал как паровая машина.

Думай, капитан. Думай. Не из таких переделок вылезал. Мне нужен стрелочник. Китаец. Китаец, которого я подстрелил и будет козлом отпущения. Почему бы и нет? Он террорист. Тем более эта сволочь отправила на тот свет восемь моих людей. И все спишется. Только вот китаец мне нужен в качестве трупа.

Капитан улыбнулся и ударил кулаком по столу так, что с телефона, звонившего без конца, откинулась трубка. Вул Висьен смело прилепил ее к уху, но его удивлению не было предела, когда на другом конце провода дрожащий мужской голос представился редактором газеты «Пномпеньский рассвет».

ГЛАВА 41.

Волосы сыпались с Бреда целыми снопьями. Они аппетитно срезались челюстями механической машинки до самых корней и падали под ноги. Закрыв глаза, Бред вспоминал…
Прихватив с убитого Вул Висьеном монаха библию и крест, Бред растолкал толпу ротозеев и сел в чью-то потрепанную «Тойоту». Затем выехал на бульвар Советского Союза и отжал педаль газа до самого пола. По обеим сторонам дамбы ничем непримечательная низменность томила Бреда зеркалом воды. Оно было разбито на осколки еще не залитыми им островками рисовых полей и рощицами сахарных пальм.
Поток движения транспорта, как с одной, так и с другой стороны был интенсивным. На скорости семьдесят километров в час Бред вел «Тойоту» левой рукой. Правое плечо было прострелено, и кровь окрасила голубой шелк рубашки в цвет мареновой розы. Боль сковывала всю правую руку, но Бред усилием воли подавил ее.

Не время расслабляться солдат. Боль ничего не значит и она не остановит тебя. Вперед солдат. Это приказ!

Бред открыл бардачок.

Взглянем, чем можно поживиться. Так: сигареты, презервативы, солнцезащитные очки.

Бред натянул очки на нос и продолжил осмотр.

Свечи, аудиокассеты. …Вот оно. Нашел!!!

Бред вытащил из бардачка две пачки бритвенных лезвий, и, не сбавляя скорости, их распечатал. Затем он услышал позади шум винтов вертолета и взглянул в окно. Окрашенный в желто-зеленый цвет, вертолет пролетел недалеко вперед и сел у дамбы на не залитый водою островок.

Нет, сукины дети, так просто я вам не дамся. А может развернуться во встречный поток?

Бред обернулся. В метрах трехстах позади него висел второй вертолет. Он замер в воздухе, как стрекоза над водою.

Вы начинаете меня злить!!!

Впереди идущий транспорт сбавил скорость и, «целуя друг друга в затылок», теперь шел с поспешностью беременной черепахи.

Заслон. Машины проверяют.

Через пять минут метрах в пятнадцати Бред Ли заметил четырех человек. Они были экипированы короткоствольными автоматами и одеты в униформу цвета хаки.
…Когда расстояние до военных сократилось до двух машин, Бред выскочил из ворованной «тойоты». В обеих руках между пальцами он держал по два бритвенных лезвия. По одному на каждого.
Один человек стоял со стороны водителя, другой проверял багажник, а два остальных стояли у обочины.
Расстояние до объектов, скорость ветра, влажность воздуха, поражающая способность, структура и плотность точки-приемника – все эти данные Бред использовал еще, будучи дилетантом, двадцатилетним мальчишкой. Стандартные представления о мире были в одночасье разрушены китайским мастером Шао Цинь, заявившим, что расстояние не имеет значения, поскольку это всего лишь СОГЛАШЕНИЕ, которое каждый рожденный на этой планете всасывает с молоком матери. Время – это кусок СЫРА под языком, который ты вправе тут же отправить в пищевод, либо растянуть удовольствие на бесконечно долгие моменты. Значение имеет только твое НАМЕРЕНИЕ, ведь только оно способно изменить суть вещей, положение в пространстве и энергетическую массу. Только НАМЕРЕНИЕ. Все остальное искусственно созданные преграды.
ДВИЖЕНИЯ БРЕДА БЫЛИ ТОЧНЫМИ И СТРЕМИТЕЛЬНЫМИ. СВЕРКНУВ НА СОЛНЦЕ, ЛЕЗВИЯ, СЛОВНО МОЛНИИ ВЫСКОЛЬЗНУЛИ ИЗ ЕГО РУК И, КАЖДОМУ, ПЕРЕБИВ НОСОВОЙ ХРЯЩ, ВПИЛИСЬ В ПЕРЕНОСИЦУ ДО САМОГО МОЗГА. СМЕРТЬ НАСТУПИЛА МГНОВЕННО.
Бред не чувствовал жалости, как не чувствовал и боли своего ранения. Боль была сметена нахлынувшей яростью, как щепка ураганом.
Желание мести за погибших друзей захлестнуло все остальные чувства. Да и можно ли это назвать местью. Это странное чувство – смешение обиды, злости и ненависти – было лишь придатком к той единственной цели, за пределами которой у человечества нет ЗАВТРА. Так же как и ПРОШЛОГО, потому что вспоминать его будет некому.

Вперед, солдат!

Бред Ли подошел к одному из убитых, поднял с земли автомат и расстрелял стоящий неподалеку первый вертолет. Сила взрыва была таковой, что разметавшиеся обломки вертолета охватили пламенем несколько машин. Люди кинулись с дамбы, и, прикрыв головы руками, залегли прямо в воду. Пространство затопило криками толпы и стонами раненых…
Бред явно перестарался, но на этом не остановился. Со стороны «Почентонга» над водою летел вертолет. Бред вскинул на вытянутой левой руке автомат и прицелился. В эти минуты он был похож на ТЕРМИНАТОРА, сеявшего на своем пути СМЕРТЬ. Когда бензобаки оказались в прицеле, Бред нажал спусковой крючок. И только после этого сообразил, что уничтожил более удобное средство транспорта.
До самого города Бред выжимал из «тойоты» максимальную скорость, потому что все, кто был впереди, в него уже въехали.
Самая большая по протяженности улица Кхемаракфумин полукругом замыкала город одним кольцом в перекинутый через Тонлесап мост и переходила в дорогу уходящую к северу на Сиемреап. Когда-то этот мост был взорван полпотавцами, и в этом месте находилась переправа. На север Кхемаракфумин выходил на уцелевший мост Монивонг, перекинутый над рекой Бассак. Отсюда начиналась дорога, ведущая на юго-восток, в провинции Свайериенг. Пномпень заканчивался границами «старого города» протянувшегося вдоль реки Тонлесап на два километра. «Старый город» был началом пяти радиальных улиц, упирающихся в полукруг, обнимающий город, улицы Кхемаракфумин. Две из этих пяти улиц — Кампучия-кром и бульвар Советского Союза, на выходе из города сливались, образуя шоссе, ведущее к международному аэропорту «Почентонг».
При въезде в город сразу бросался в глаза большой и красивый комплекс зданий университетского центра. Фронт главного здания был украшен барельефом с традиционным кхмерским сюжетом, но архитектура самого здания, как и всего комплекса, была далека от традиций кхмерского зодчества. Сразу после университетских зданий следовал комплекс Высшего технического института кхмеро-советской дружбы. Он был возведен по проекту советских архитекторов с участием советских же специалистов и передан безвозмездно в дар кхмерскому народу. В то время как территория застройки комплексов протянулась на добрых два километра, на другой стороне улицы среди зелени деревьев стояли богатые виллы, уровень роскоши которых до полпотовщины был не ниже аристократических кварталов любого южного города Европы.
Бред свернул в один из кварталов, остановил «тойоту» под развесистой сахарной пальмой и заглушил двигатель. Бред огляделся. Первая волна горожан уже схлынула. Над кварталом поднимался запах жареного жира, первый признак того, что домашние хозяйки приступили к приготовлению пищи. К запаху жира примешивались запахи соевого соуса и вяленой рыбы.
Бред заметил движущихся по улице бикху — буддийских монахов. Их было шесть человек. Со стриженными под «нулевку» черными головами, в ярко шафранно-желтых одеждах, они шли парами. Их одежда состояла из единственного куска материи, которая изящно драпировала тело, оставляя голыми одно плечо и руку.
Из всей группы бикху особенно выделялся один человек. Он был карликового роста, с большими ушами и золотым колечком в носу. Однако, в противовес, казалось бы, шутовской внешности было в нем что-то авантажное, фраппирующее. Его голубые, полные альтруизма глаза были пронизаны светом — светом, в себе растворяющим мирские заботы. Это был самый старший, как по возрасту, так и по духовной иерархии бикху. Его глубокие морщины лица попадали в контраст ювенальности, рядом идущего, совсем еще мальчика-бикху. В одной руке молодой бикху держал небольшую, для сбора подаяний, кастрюлю, в другой — ярко-шафранный зонт, прикрывающий от солнца голову. Чуть поодаль парами шли другие бикху. Степенно, не спеша, они заходили в дома, где их уже ждали хозяйки. «Горе тому дому, который обойдут монахи, — так говорят кхмеры, — подать бикху не одолжение, а почетный долг». Хозяйки хорошо знали время их прихода и выносили мясо, рыбу, вареный рис и, одним словом, все то, что едят сами.
Бред отвлек внимание на свою руку. Пульсирующими токами боль пронизывала ее от плеча до самой кисти. Кровью пропитало рубашку, брюки и сиденье. Кружилась голова. Бред перелез назад и нашел там аптечку. Затем разорвал пропитанную кровью рубашку и осмотрел рану. К счастью пуля не задела кость и вошла в дельтовидную мышцу. Сжав плотно зубы, Бред плеснул в рану йод и перетянул ее бинтом.
В окно машины постучались. Бред опустил стекло, перед ним стоял карлик-бикху. Он не сказал ни слова и голубыми глазами взирал на Бреда. Карлик дышал тяжело. Его ноздри высоко приподнимались, а золотое кольцо, продетое в одну из них, отбрасывало, стекшие с носа капельки пота.
Бред молча вынул из брюк обагренный кровью бумажник, достал двадцать долларов и протянул карлику.
Но карлик молча покачал лысой головой.
— Что же тебе надо? — Изумился Бред. — Мне больше нечего тебе дать.
-Следуй за мной, и я помогу тебе дойти до того места, где лежит камень. Там тебя уже будут ждать. — С этими словами карлик развернулся и, присоединившись к мальчику-бикху, побрел обратно, в конец квартала.
Бред пересел к рулю, завел двигатель и повел машину за желтыми маячками бикху.

Откуда он знает про камень? Куда он ведет меня? Волшебство, да и только. А разве у меня есть выбор? Нет! Ну, и помалкивай, солдат.

Через некоторое время Бред Ли остановил «Тойоту» перед буддийским монастырем. Его размеры были невелики, но архитектура построения впечатляла. С трехскатной, словно слоеный пирог, крышей, с подпирающими ее карниз стройными колоннами, с белоснежными ведущими на веранды лестницами и с множеством, схожих на луковицы, башенок этот буддийский монастырь был одним из тех, что можно встретить в Пномпене чуть ли не в каждом квартале. Быть в Пномпене и не заметить хотя бы одного бикху просто невозможно. В отличие от монахов от других вероисповеданий, эти монахи посвящаются как в таковые всего на три месяца. Пред тем как постричься в монахи, мальчик или мужчина должен был доказать, что он не убивал, не крал и в отношении государства не имеет не выполненных обязанностей. Во главе каждой пагоды стоял настоятель и два его помощника.
…И теперь, в полумраке двух свечей, в небольшом помещении за алтарем Бред сидел на цветастой циновке и рассказывал свою историю.
Когда Бред вошел за настоятелем монастыря в эту комнату, его силы были на исходе. Бред взял из машины с собой крест и библию. Молча, без слов карлик-бикху снял с Бреда, пропитанные кровью, бинты, промыл рану, а затем быстрым росчерком ножа сделал надрез и вынул пулю. Бред был готов кричать благим матом, но держал боль в себе.

Молчать, солдат! Эка невидаль, боль!

Однако вторично перевязывать рану не пришлось. Без позволения Бреда, словно это входило в порядок вещей, настоятель взял книгу Крепфола и, на мгновение, опустив глаза, провел по ее формату рукой.
Затем бикху схватил правую ладонь своего гостя и прижал ее к библии. Бред ощутил, как энергия мощным потоком врывается в его тело: она встряхнула каждую его клеточку и прояснила помутившееся от боли сознание. Рана на руке Бреда стала затягиваться, и спустя минуту, от нее остался рубец. Бред Ли потрясенно повел исцеленной рукой и дотронулся до головы. Еще в самолете, когда его откинуло в лифте, он обо что-то ударился в кровь. Теперь от раны на голове также осталось воспоминание в виде небольшого рубца.
После всего этого бикху попросил рассказать Бреда обо всем, что произошло. Бред ничего не утаивал и по окончании рассказа, уступил слово настоятелю. Тот начал с того, что подтвердил наличие священного камня. Философский Камень, как его чаще называют, ранее находился в легендарной области Тибета — Шамбале. Даже сам Адольф Гитлер перед походом на Восток хотел заручиться силой необыкновенного камня, но к счастью поиски его ни к чему не привели. Тибет надежно хранил свои тайны. Но на протяжении последнего времени этот камень хранился в Ангкорвате — священном храме Ангкора. Вследствие постоянных войн камень не раз кочевал из одного храма в другой. Камень вернулся в Ангкор по решению двух главенствующих из Синода бикху. И сейчас камень мудрости мог вынуть из тайника лишь тот человек, чья душа подобия алмазу неграненому.
Настоятель закончил рассказ тем, как к нему пришло таинственное видение. Высший Разум ему приказал оказать Бреду помощь.
Неожиданно в комнату вошел мальчик-бикху. Он был краток и взволнован.
— На улице много военных. Они ищут нашего гостя.
Следующие пятнадцать минут Бред прощался со своими волосами. Чтобы не допустить более страшного греха, настоятель совершил иной грех. Он постриг Бреда в монахи. Затем Бреду принесли шафранно-желтые одежды, он переоделся и вместе с карликом-бикху вышел из монастыря. И в этот момент Бред пожалел о том, что оставил ворованную «тойоту» рядом с монастырем. Бред увидел полицейских…

ГЛАВА 42.

Вул Висьен и Вен Джун летели на вертолете в Кампонгтхом. Каждый хотел получить свое, но в объективе сложившейся ситуации желание редактора было вторичным.
Они встретились через пятнадцать минут после телефонного разговора,
в котором Вен, редактор «Пномпеньского рассвета» изъявил желание встретиться и поговорить. Оба понимали, что телефон штука ненадежная.
Вилла начальника безопасности аэропорта располагалась на окраине столицы. Подъезжая к ней, Вен Джун рассуждал:

Определенно, капитан что-то пронюхал. Но что? По моим сведениям этот человек хитер и опасен, как гремучая змея. Если он начнет под меня копать, то непременно выяснит, что золото Максима у меня. Кроме того, он уже следил за мной. Поэтому нужно направить внимание этой военной крысы на то, что Максим вернулся за припрятанным им золотом, и лично меня, он лишь интересует по этой причине. Сейчас, главное оттянуть время. А дальше по ситуации разберусь и с капитаном.

Встреча была холодной без рукопожатий. Капитан провел редактора через сад с бассейном, и они очутились в небольшом бамбуковом флигеле. Вул Висьен здесь любил отдыхать. Мощные кондиционеры обдували застоявшийся горячий воздух ледяными потоками. Капитан предложил закурить. Вен Джун не отказался.
— Я так понимаю, что нас интересует одна и та же монета… — Начал Вен Джун.
Вул Висьен молча вникал в детали рассказа и следил за тем, как курит одноногий редактор. Капитан не случайно предложил ему закурить. Уверенный в себе человек пускает дым от сигареты в потолок. Редактор же пускал дым через верхнюю губу, в пол. Дослушав редактора до конца, капитан решил, что пора заносить в стремена ногу.
— Короче, писака, — натянул удила капитан, — я поверю тебе. Этот русский не зря купил компьютер. Но если ты лжешь, я сверну тебе шею.
Редактор потупил взор и про себя ухмыльнулся.

Ага, заглотил крючок. Смотри – не подавись.

— Ты упустил русского, — продолжал капитан, — но я знаю, где он. Поэтому семьдесят процентов мои. Вопросы!
— Не многовато ли? — Стал подыгрывать Вен Джун.
— Будет много, если твой костыль окажется в твоей заднице. — Отрезал капитан. — Кто-нибудь еще в курсе?
— Только мой сын Чен.
— Хорошо… — Вул Висьен взглянул на часы, — пора действовать, иначе мы его потеряем.
За виллой на зеленой лужайке стоял служебный вертолет, но перед тем как к нему направиться Вул Висьен позвонил по одному телефону.
— Да, да, да. — Затараторил капитан. — Что? Где? А-А-А… Послушай Кхай, мы ведь всегда были друзьями. Помнишь дело о сапфирах… Угу… Совсем немного! …Так вот этот китаец уложил половину моего взвода. И мне нужен только его труп!.. Ну все, передавай привет детям!
Капитан положил трубку. Он только что говорил с одним высокопоставленным полицейским, курировавшим дело о китайце. Только что нашли ворованную «тойоту» — недалеко от буддийского монастыря.

ГЛАВА 43.

В девять часов улицы Пномпеня обычно пустели. Сперва перманентным течением по центральным улицам уносило школьников. Сливаясь в мощный поток, они шли из глубины кварталов. На это время движение транспорта приостанавливалось. Водители машин, рикши и их пассажиры терпеливо ждали, когда школьный поток схлынет, чтобы затем все перемешалось в велосипедной ватаге студентов. С толкотней, шутками и смехом эта двухколесная команда направлялась к началу бульвара Советского Союза, туда, где разместился основной студенческий центр — университет, Высший технический институт. Там же под боком располагались и факультеты Университета изящных искусств: хоровой, музыкальный, танцевальный.
Почти в то же время с лица улиц исчезали и служащие. На велорикшах и машинах они терялись в потоке другого транспорта, везущего людей уже с рынков и магазинов. После этого большинство улиц пустело, и не только потому, что все население училось и работало; просто люди прятались от жары.
Совсем иначе происходило утро в старом торговом центре. Там день начинался несколько позже, и жизнь замирала не так быстро, как в остальных кварталах.

Карлик-бикху и Бред Ли спешили в сторону торгового центра, чтобы затесаться в толпе. Они сидели в бричке двухместной моторикши, а за ними в таких же бричках неслась полиция…
Только настоятель и Бред Ли спустились по лестницам монастыря как к ним подошли люди: сержант полиции и его подчиненный. Они были одеты в хлопчатую цвета хаки рубашку и шорты. Экипировка же их состояла их висящего на боку пистолета и резиновой дубинки, которую они держали в руках. Бред пожалел о том, что бросил «тойоту» слишком близко от монастыря.
Сержант был хлюпким лет двадцати пяти парнем, но о таких обычно говорят: «Его шатает ветром, но он с занозой в голове». Смышленый и слишком сомнительный. На ремне через плечо у него висела портативная рация, посредством которой он только что передал в центр о найденной «Тойоте». Первым заговорил сержант.
— Вы настоятель этого монастыря? — Он обратился к карлику, который дышал ему в самый пупок.
— Да, я настоятель этого монастыря. — Ответил бикху, предчувствуя неприятность.
Сержант решил не ходить вокруг и около.
— Люди видели, как китаец с ранением в плечо вышел из этой машины, — он указал на «тойоту», — и исчез в вашем монастыре.
— Да, так оно и было. — Ничуть не отрицал карлик. — Я оказал ему первую помощь, после чего посоветовал отправиться в больницу. Что он и сделал.
— Тем не менее, я должен обыскать монастырь. — Парировал сержант.
— Ваше право. В монастыре вы найдете двух моих помощников. Они все покажут.
Сержант махнул своему подчиненному и направился с ним вверх по лестнице к входу. Однако перед самыми дверями он остановился и посмотрел вслед удалявшимся монахам. Его что-то смутило. Он обратил внимание на второго бикху. Его свободная от желтых одежд правая рука буквально бугрилась от четко выраженных мышц. Сержант про себя подумал, что этот бикху с легкостью и камень зубами перегрызет.

Ну и дела. Да его место в отряде спецслужб, нежели в монастыре.

Взгляд сержанта упал на открытое плечо монаха. На его дельтовидной мышце краснел широкий шрам.

Так это же китаец! Да, но ранение… Он был ранен в плечо. А рубец?
Можно ли залечить огнестрельную рану в течение получаса?

Прошло полминуты, прежде чем сержант принял решение.
— За ними. — Он махнул подчиненному и ринулся вниз по лестнице.
Бикху уже садились в моторикшу, когда рация сержанта запиликала. «Лови другую моторикшу» — крикнул рядовому сержант, снимая с себя гарнитуру.
— Шестнадцатый слушает. Что?.. Да, нашли!!! Понял — на поражение.
…Рикша вез Бреда и карлика к торговому центру, минуя бульвар Советского Союза, по аккуратным зеленым улочкам. Прогремел выстрел. Бред оглянулся и увидел несущуюся им вслед моторикшу. Сержант стрелял на ходу.
— Прибавь скорости, — крикнул Бред водителю, — я заплачу тебе столько, сколько тебе не заработать и за месяц.
Слова Бреда подействовали на водителя моторикши молниеносно. Он прибавил скорость и не ослаблял ее даже на поворотах. Пули свистели, словно взбесившиеся пчелы. Одна из них продырявила тент, другая чиркнула по спицам колес.
Вскоре показалось главное здание Центрального рынка. Огромное крытое каменное строение было сооружено по проекту известного архитектора Ван Маливана. Когда-то, прежде на месте этого здания существовала базарная площадь. Высоко взметнувшееся над землей на пяти массивных прямоугольных основаниях-крыльях, это здание напоминало гору со срезанной, заканчивающейся застекленным куполом, верхушкой. Цвет песчаника, монументальность и масштабы его напоминали об эпохе Ангкорской империи. Центральный рынок начинался с многочисленных улочек, сплошь забитых народом. Здесь были сотни лавок и магазинов, километры витрин с бесконечным названием и количеством товара.
Моторикша остановилась, потому что ехать дальше было невозможно. Бред сунул в руку водителя две сто долларовые бумажки, чем немало удивил: никто и никогда ему столько не платил.
Бред Ли и карлик-бикху втиснулись в толпу. Сержант с рядовым были уже рядом, на расстоянии видимости.
Сквозь торговые ряды палаток и столов, ломящихся от всевозможных овощей и фруктов, Бред и настоятель кинулись в конец рынка. Торговые ряды фруктов менялись товарами «ширпотреба». Чуть поодаль стояли рыбные и мясные ряды. Здесь все продавалось и покупалось. Тут и там шла бойкая торговля, где основными покупателями и продавцами были женщины. Как принято на любом восточном рынке, первые сбивали намеренно высокую цену продавцов, пока не приходили к взаимному согласию. Рынок жил обычной жизнью.
Наконец Бред и настоятель пробились к тому месту, где стояли такси и моторикши. Сержант со своим подчиненным сильно отстал, но из видимости не упустил. Он увидел как китаец, и карлик сели в такси, и повернули на дорогу, ведущую в северо-западную часть города в сторону взорванного семисотметрового моста.
Сержант злобно сплюнул под ноги и включил портативную рацию…

ГЛАВА 44.

К десяти часам капитан, возглавляющий службу безопасности «Почентонга» и редактор газеты «Пномпеньский рассвет» прилетели в Кампонгтхом. Чтобы не мозолить окружающим глаза (в городе были посадочные площадки), они оставили вертолет недалеко от города и сели в такси. В отличие от Пномпеня, численность населения которого перевалила за полтора миллиона, Кампонгтхом был сравнительно небольшим — тысяч 15-20. Но во всем остальном Кампонгтхом был таким же: чистым, уютным — те же дома, та же зелень, те же монастыри.
…Подъезжая к отелю «Меконг» Вул Висьен был в неопределенном настроении. Неожиданное происшествие в аэропорту отодвинуло его планы на пару часов, а за это время все могло измениться.
За стойкой сидел все тот же клерк-толстячок. Казалось, он изнывает не только от жары, но и от недостатка занятий. Посетителей не было, и толстячок баловался чаем. Он опускал в него лоснящимися пальцами кусочки рубленого ананаса, вынимал их и, с наслаждением заглатывая, запивал чаем. Для него не было занятий важнее, когда перед ним появились два человека. Один из них ему сразу не понравился. Громко стуча по полу деревянным протезом, он чуть не испортил толстячку аппетит. Второго человека он рассмотрел только сейчас. Отличительной чертой, выделявшего этого посетителя, был очень широкий лоб.
Человек Большие Мозги, подумал толстяк про капитана, отодвигая в сторону чашку.
— Добрый день? Хотите у нас поселиться? Мы во всеоружии: в отличие от других отелей у нас нет клопов и у нас самое чистое белье.
— Нет. — Буркнул Вул Висьен. — Передай клопам от нас большой пламенный привет, но мы как-нибудь в другой раз. Скажи-ка нам…
Капитан описал своего «таксиста» и спросил где его можно найти.
— Помню, помню. — Встрепенулись узкие глаза толстяка. — Он все в баре сидел. Но его сейчас нет там. Я только что оттуда.
Вул Висьен описал Максима Лежнева, и клерк закивал головой так, как это делают, отряхиваясь от воды собачки.
— О, да. Был, был. Кстати с ним еще была красивая кхмерка и она, — толстяк обратился к Вен Джуну, — спрашивала о вас.
— Что? — Удивился редактор.
— Перед уходом они даже оставили вам записку. — Клерк вынул из журнала вчетверо сложенный листок бумаги и передал Вен Джуну. — Извините, что не сразу. Память… — Толстяк почесал жирным пальцем за ухом и добавил, — понимаете ли…
Вен Джун прочитал записку и передал полковнику. В ней были следующие строки: «Если успеешь, то, возможно, найдешь своего «таксиста» живым. С приветом, Макс».
Капитан передал записку толстяку.
— Думаю, тебе придется нас кое-куда провести.
— Да, но… — «Булочка» из записки ничего не понял и растерянно развел руками.
В следующие пять минут капитан объяснял клерку, что люди делятся на три категории — тупых, чрезвычайно тупых и безнадежно тупых. Речь капитана была богата «блатным» лексиконом и ввела бы в краску не одну девственницу. Наконец до клерка дошло, что его усиленно пытаются склонить к самой последней категории. Тогда он еще раз взглянул на записку и мило заулыбался.
— Да, да, да… — Неожиданно улыбка сползла с его лица, как крем-брюле со стены: речь шла о возможном трупе. — Я провожу.
Он взял от номера ключи и вышел из-за стойки. Его габариты превзошли все ожидания, а своей семенящей походкой он бы ввел в заблуждение целое стадо пингвинов. Его приняли бы за своего.
Через пару минут «булочка» их привел в номер. Связанный по рукам и ногам, на кровати лежал «таксист», во рту его торчал кляп. Но было уже поздно — в невыносимой духоте человек задохнулся.
— О, м-мамочка! — Толстяк плюхнулся задом об пол и схватился за голову. — Что же делать? Вот проблемы мне привалило…
Стоя над трупом «таксиста», капитан мысленно рассуждал.

Если труп обнаружится, полиция начнет допрашивать этого придурка. Все нити потянутся ко мне, а у меня и так не медовый месяц. Возникшие проблемы нужно решать немедленно. Но ни в коем случае не оставлять. Так, учил меня покойный отец. И он был прав.

Капитан пнул толстяка под зад.
— Заканчивай ныть, весь первый этаж затопишь. Живо на ноги!!!
Вул Висьен вынул из кармана удостоверение, и ткнул в него носом толстяка.
Толстяк прочитал на обложке: «Служба безопасности». Если бы ему пришло в голову заглянуть во внутрь самого удостоверения, то он бы понял, что служба безопасности аэропорта достаточно далека от компетенции в данном вопросе.
— Если не хочешь, чтобы убийство повесили на тебя, делай то, что я прикажу. — Произнес капитан, засовывая удостоверение в карман. — А может, ты сомневаешься в моих способностях?
— Нет, не сомневаюсь. — Толстяка затрясло как желе на подносе. — Но что я должен делать?

ГЛАВА 45.

Впереди готовился заслон. Полиция намеревалась проверить все машины, подъезжавшие к переправе с северо-западной части Пномпеня. Еще в центре города Бред заметил большое скопление военизированных сил. Сегодняшнее правительство, если верить средствам массовой информации, полностью контролировало положение. Если в восьмидесятых годах прошлого века полпотовцы пытались вернуть страну в страшное прошлое с помощью силы и террора, то в девяностых они вели себя несколько иначе. Придерживаясь тактики «бархатных перчаток» они покупали у крестьян рис за доллары, а золото по завышенной цене, раздавали медикаменты и оружие. Расчет был простым — заручиться на предстоящих выборах поддержкой населения бедных и затерянных деревень. Таким образом «красные кхмеры» скупали голоса, но под их «бархатными перчатками» были все те же окровавленные руки. После падения своего режима Пол Пот жил в провинции Трат на юго-востоке Таиланда и, именуя себя «научным сотрудником высшего института национальной обороны», как и прежде, продолжал оставаться руководителем «красных кхмеров». Множество раз для успокоения общественности диктатор «умирал», но по настоящему умер Пол Пот только в 1998 году в поселении Анлон Вен от малярии. И на этот раз его смерть не была военной хитростью.
Последние бои с «красными кхмерами» были четыре года назад под Баттамбангом…
— Есть другая, но более длинная дорога — через Баттамбанг. — Еле слышно сказал Бреду карлик-бикху. Таксиста было не обязательно провоцировать на подозрения.
Бред намек понял и, склонившись к таксисту, произнес.
— Я заплачу в пять раз дороже, если ты довезешь нас до Ангкора через Баттамбанг. — Бред сунул таксисту аванс. — Здесь половина, остальное на месте.
Таксист ни слова не сказал, спрятал деньги и, дав газу, проскочил между двумя военными джипами готовыми вот-вот встать поперек дороги.
Дорога N 5 до Баттамбанга шла вдоль западной стороны озера Тонлесап. Это озеро, с площадью три тысячи квадратных метров, являлось крупнейшим рыболовным центром, который благодаря особенностям водного режима и географического положения давал в год не менее ста тысяч тонн рыбы. В дождливый сезон озеро разливалось, увеличивалось в размерах втрое, а глубина его с двух метров возрастала до четырнадцати. По этой важной причине, почти все автострады страны расположены на насыпных дамбах и разливы в сезон дождей им не страшны.
Чтобы достичь Ангкора нужно проехать Баттамбанг и обогнуть озеро в приграничном с Таиландом городе Сисопхон. В Сисопхоне государственная дорога N 5 встречалась с дорогой N 6 и уходила через города Ангкор, Сиемреап и Кампонгтхом обратно к переправе.
Переправа у города Пномпень в былые времена представляла собой паром: некогда здесь существовал семисотметровый мост, теперь — это рваная рана, оставленная Пол Потом. Мост был взорван. Два года назад в сорока километрах от Пномпеня в провинции Компонг Чам через реку Меконг был открыт новый мост. Полутора километровый мост был оплачен японской стороной и теперь соединял восточный и западный районы страны. Но для наших героев этот мост мог оказаться ловушкой – поэтому ими было решено пользоваться только автотрассой.

Через некоторое время машина спускалась с горы Удонг. Отсюда открывался великолепный вид на Камбоджийские равнины. Весь пейзаж, нарисованный художником по имени ПРИРОДА, напоминал огромную чашу, на дне которой блестело, разливавшееся на равнины, озеро Тонлесап.
А в противоположной стороне — на высоте, виднелись не обрабатываемые человеком земли — редколесье: саванна с жесткой высокой травой, такой же острой как осока. Уже вдали над саванной поднимались горы с густыми непроходимыми джунглями.
А вдоль дороги N 5 тянулись сахарные пальмы, между которыми с лиан свисали ярко-красные цветы китайской розы. И с цветка на цветок перепархивали громадные, похожие на палитру художника, бабочки.
Взирая на всю эту божественную красоту, Бред Ли и карлик-бикху незаметно заснули. Но в это время в голове под черной шляпой таксиста созревал план.

ГЛАВА 46.

Труп человека, работавшего на капитана Вул Висьена, был сброшен с вертолета в болото за городом Кампонгтном. На все про все ушло минут тридцать. Вытащить труп из отеля было делом не легким, но впереди стояла задача еще более сложная. Капитан потерял след русского. Однако оставалась еще одна надежда…
…Толстяк подогнал свой пикап к западной стороне отеля, к тому месту, на которое указал капитан. Здесь был запасной, на случай пожара, выход. Он выходил прямо в рощицу дынных деревьев папайи. Папайя — это растение с полым стволом, достигающее семи метров в высоту и сантиметров двадцати в диаметре. Но плоды его, скорее похожие не на дыню, а на кабачки, необычны по вкусу. По мере созревания из совершенно зеленых они превращаются в ярко-оранжевые. Но в рощице у запасного входа они были еще тускло-желтыми. Папайя распространена по всей Камбоджи, а плоды ее самые дешевые из фруктов — особенно полезны для людей, страдающих расстройством желудочно-кишечного тракта. В момент созревания плодов папайи «Булочка» частенько заглядывал сюда. С его неумеренным аппетитом эти плоды были как никогда кстати.
Клерк оставил машину прямо у черного входа. Поднимаясь по лестницам в номер, он в первый раз мечтательно подумал, что было бы неплохо найти в природе дерево, плоды которого придают характеру смелость. Однако он глубоко ошибался, считая причиной своей податливости трусость. Ему просто не хватало серого вещества в голове.
Дрожащими руками «пышка» вставил в дверь номера ключ и вошел. Труп человека лежал по-прежнему на кровати. «Булочка» так жалостно посмотрел на него, словно просил встать и уйти. Но труп оставался трупом.
В следующую минуту «Булочка» обернул простынями мертвое тело, но перед тем, как вынести, вышел в коридор. Он был пуст. Его главная лестница с правой стороны спускалась в холл, к основному входу. Левый же конец коридора изгибался под прямым углом и через десять номеров упирался в запасную лестницу. Там располагался служебный лифт.
Клерк вернулся в номер, как услышал стук в дверь. За порогом с ведром воды стояла горничная. Она уверенно попыталась вломиться в номер, но получила неожиданный отпор. «Булочка» чуть не заплакал, объясняя, что в номере идеальный порядок и всякое беспокойство излишне. Горничная — лет пятидесяти кхмерка, состроила сомнительную гримасу и со словами «ваше дело» вошла в следующий номер.
Тем временем Толстячок взвалил на плечо труп, и подобно, получившей под хвост вожжей, лошади, ринулся в конец левой стороны коридора, к запасному выходу.
Тело был тяжелым, и клерк пропотел основательно. Переваливаясь мелкими пингвиньими шагами, он спустился на второй этаж и внезапно услышал внизу чьи-то шаги. Метнулся к служебному лифту. Но, подчиняясь безотказному закону подлости, он не работал.
Прижав плотнее к себе труп, Толстяк замер за стеной у лестницы. Шаги незнакомца звучали все отчетливей.

Мама, мамочка. …Сохрани меня. О, святой Будда, соверши чудо. Я больше не буду таскать деньги из кассы – пусть тогда мои руки отсохнут.

Каждый шаг незнакомого человека в сердце клерка отдавался тройным ударом.

Пройди на третий этаж. Ну, пройди же. Я всю зарплату отдам детскому дому. Даже две зарплаты!!!

Незнакомец остановился на лестничной площадке, чиркнул зажигалкой, закурил и… направился на третий этаж.

Тьфу, тяпун тебе на язык. Детскому дому… Две зарплаты. Пусть мои руки отсохнут. Загибай пальцы, может, еще и бесплатно работать захочешь?

Клерк побежал вниз. Лишь, когда тело оказалось в багажнике «пикапа» толстячок нервно зашарил по карманам в поисках сигарет. А через минуту с сигаретой в зубах он погнал «пикап» в конец города. Там, за сахарным заводом на поляне его ждали капитан и одноногий редактор.
Загодя до этого одноногий редактор про себя рассуждал:

Капитан заглотил наживку. Отлично! Но как только найдет Макса, моя ложь раскроется. …Или нет? Неспроста же Макс приехал. Компьютер купил. Явно что-то затевает. А здесь и точно пахнет деньгами. Не за Таной же, в конце концов, он вернулся. Это глупо. Тем не менее, с капитаном нужно быть осторожнее.

Широколобый капитан был уверен — Толстяк нигде не засыплется и доставит труп без задержки. Вул Висьен всегда замечал, что странноватым людям, вроде «Булочки», везет.
— А дуракам, и правда везет! — Произнес капитан, когда на поляну из-за сахарных пальм выехал «пикап».
…Через две минуты клерк облегченным взглядом провожал вертолет. «Человек — БОЛЬШИЕ МОЗГИ» — с завистью о капитане подумал Толстяк, когда вертолет был далеко над болотом.
Без десяти одиннадцать он был на своем рабочем месте. Он считал дурным тоном изменять своим привычкам и потому чашка чая с кусочками рубленого ананаса, как и прежде, стояли перед ним на столе. «Булочка» смаковал кусочки ананаса в крепко заваренном чае и с чувством победы отправлял их в ту часть тела, которая другим людям служит и для того, чтобы думать.
Он не считал последнюю функцию головы роскошью. Он просто об этом не думал. Все что он хотел от жизни, происходило само собой. И сегодня судьба обошлась с ним отнюдь не жестоко.
Отправляя очередную порцию ананаса в рот, он поднял глаза. Перед ним стояли две красивые молодые женщины. Первая была симпатичной креолкой и на лице ее читалась усталость. Толстячку даже показалось, что она смотрит на него так, словно завтра его похороны.
«Булочка» перевел взгляд на вторую женщину. Длинноволосая шатенка с красивой грудью. Но на себя внимание она обращала не этим. Еще никогда в жизни ему не приходилось встречать таких испепеляющих глаз. И теперь клерк понимал, что Рубикон далеко не позади. Глаза этой женщины вспыхнули зеленым огнем и пронзили холодом его существо так, как пронизывают на вертел молочного поросенка.
«Ее глаза горят адским огнем…» — Промелькнуло в голове «Булочки». Он встал из-за стола и, пошатываясь, вышел за стойку. Желания бороться не было, да и не умел он этого делать. Никогда. Первый и последний раз фортуна повернулась к нему спиной, а он, как послушный и слабоумный младенец, поплелся к выходу, вслед за своей смертью.

ГЛАВА 47.

Рыбацкая деревня Кампонглуан располагалась в пятнадцати километрах от крупнейшего туристического центра — Сиемреап. Путь к озеру Тонлесап, где находилась эта деревня, от автострады шел проселком между мангровых лесов. Во время приливов, «по колено» стоящий в воде, этот лес прекрасно себя чувствовал. По соседству с перистой кустарниковой пальмой «нипа» неплохо уживались болотный финик, зоонерация, камыш и многие другие растения. По мере приближения к озеру в глубь мангрового леса незаметно подступала вода. Разъезженный грузовиками проселок у раскинувшегося на берегу Кампонглуана неожиданно сменялся мощеной дорогой. Несколько километров дорога то появлялась, то исчезала, и об ее направлении и существовании можно было судить лишь по параллельным рядам деревьев.
Главной особенностью всех рыбацких деревень оставалось непосредственная близость к земле — твердой почве. По мере прибывания воды вместе с береговой линией отступали и деревни. Второй особенностью таких деревень, как Кампонглуан, были пайотты. Пайотты — это очень большие плоты, на которых достаточно места, чтобы не только разводить кур и свиней, но и делать небольшие насыпные огороды. Бамбуковый кол, к которому привязывалась пайотты, служил в качестве якоря.
Самым урожайным по отлову рыбы считался сухой сезон. Привлеченная молодыми листьями и свежими почками рыба стремилась в затопленные районы мангровых лесов. Недалеко от берега рыбаки устраивали искусственные леса — самсары. Свежие бамбуковые ветки, воткнутые в дно озера, порой занимали несколько гектаров и окружались плетенным из тростника сплошным забором. Привыкшая к лиственной «диете» рыба поселялась в самсарах, а когда спадала, она запутывалась в ветвях и зарывалась в ил. Рыбакам оставалось собрать богатый улов.
Крейс Митчелл и Уч Тана плыли на моторной лодке, удаляясь от берега, по водным просекам и тропинкам среди, скрытых наполовину под водой, деревьев. Тана с трудом уговорила Крейса заехать в Кампонглуан. Она в последний раз хотела взглянуть на эти места, она с ними прощалась, как прощаются с тем, что тебе дорого. Тана пыталась остановить Крейса, но он был непреклонен. Он добудет этот проклятый камень, во что бы то ни стало. И в отличие от Таны его не тяготило чувство обреченности. Лишь отвращение к тому, как рыбаки закидывают сети и извлекают улов. В сетях трепыхалась рыба, общий вес которой был не меньше двухсот килограммов. Совсем недалеко отсюда, за Сиемреапом лежал ФИЛОСОФСКИЙ камень. Он не давал Крейсу покоя. Крейс даже не представлял чего себе пожелает. Деньги? Их у него предостаточно. Скорее всего, в этом человеке играл профессиональный азарт. И не более того.
Крейс повернул моторную лодку обратно к берегу. Он не видел, как по лицу Таны текли слезы, а если бы и видел, то не изменил бы РЕШЕНИЯ — ДОСТАТЬ ПРОКЛЯТЫЙ КАМЕНЬ.
…На берегу под навесом женщины чинили сети и плели тростниковые плавни — ловушки для рыбы. Немного поодаль под пальмами другая группа женщин разделывала рыбу, отсекая ей острым кесарем голову. Затем эта рыба относилась в огражденный бамбуком неглубокий загон, где прямо в корзинах мужчины топтали ее босыми ногами. В результате внутренности и чешуя рыб отделялась и вымывалась. После этой операции рыба укладывалась в большие глиняные жбаны — ее пересыпали солью и пряностями. Спустя двое суток рыбная масса — прахок, приобретала острый своеобразный аромат селедки анчоусного засола. Рыбная паста прахок неотъемлемая часть кухни в любой кхмерской семье и поэтому ее можно встретить на любом рынке. Здесь же на берегу, другая часть рыбы сразу укладывалась в ящики, которые тут же грузили в грузовик.
Крейс причалил к берегу лодку. Ему не терпелось отсюда уехать. Смешанный с запахом разложившихся внутренностей рыбы горячий воздух был невыносим.

Какая вонь!

Но пришлось ждать, когда загрузится грузовик. Только он мог проехать до того места, где был оставлен вишневый «седан».
Тана уловила мысли Крейса, но ничего не сказала. Она испытывала иные чувства. Она в последний раз окинула взглядом копошившихся над рыбой людей, на пайотты мирно покачивающихся у берега и на голых детишек играющих на песке. Все это было частью ее жизни, частью ее души…
…Груженый рыбой грузовик остановился в километре от деревни возле вишневого «седана». В этом месте воды было уже меньше. Крейс и Тана вышли из кабины, поблагодарили водителя и сели в свою машину. Грузовик подождал пока «седан» развернется, а затем тронулся вслед.
…Выезжая на шоссе, Крейс заметил, как мимо пролетел вертолет. Но Крейс не придал этому никакого значения и задумчивым взглядом проводил винтокрылую железную птицу до самого горизонта.

ГЛАВА 48.

Впереди показался второй в стране по количеству населения город — Баттамбанг. Человек взявшийся подвезти двух монахов-бикху отметил на часах без пятнадцати час. Затем поправил на своей голове черную широкополую шляпу и взглянул в зеркало.

Здоровый китаец! Небось, шаолинь. А второй мне в пупок дышит. Ну, и парочка. «Твикс», одним словом. Посмотрим, что за начинка.

Бред и карлик-бикху спали. «Черная шляпа» торжествующе улыбнулся. У въезда в Баттамбанг от государственной дороги N 5 шло ответвление. Он свернул на него. Это была провинциальная дорога идущая на юго-запад. Сквозь сплошные стены джунглей она вела в небольшой поселок Пайлин. Четыре года назад здесь шли кровопролитные бои.
Пайлин находился в 300-соткилометровой пограничной с Таиландом зоне — зоне богатой рубиновыми россыпями. И вплоть до 2000 года полпотовцы контролировали ее. Но в исходе жестоких боев были разбиты и откинуты в Таиланд.
«Черная шляпа» пересек железнодорожные пути, проехал еще с километр и заглушил двигатель. Вышел из машины, прислонил к земле ухо и, убедившись, что свидетелей опасаться не стоит, достал из бардачка пузырек с жидкостью. Намочил ею платок. После залез коленями на переднее сиденье и прислонил к лицу Бреда платок. От чужого прикосновения Бред встрепенулся, но, вдохнув эфира, тут же уснул. Далее последовала очередь за карликом-бикху.
Обшарив Бреда «черная шляпа» стал обладателем трех тысяч долларов, белокаменного креста и библии. Карлик же ничем не обрадовал таксиста. «Черная шляпа» занимался этим промыслом полгода. Основными «клиентами» становились туристы, но бывали и исключения. Неприспособленные к климату, туристы быстрее засыпали и, как правило, возили с собой большие деньги.
Таксист отволок Бреда и карлика в кусты и ударил каждого в живот ножом. Затем сел в машину и поехал в небольшой поселок Пайлин.

ГЛАВА 49.

К половине второго дня Крейс Митчелл и Уч Тана разместились в Сиемреапском гранд отеле «Ангкор». Сиемреап — крупнейший туристский центр, располагался к северу от озера Тонлесап. В былые времена сегодняшняя провинция Сиемреап носила иное название — Ангкорская империя. Для тех, кто летел самолетом, первое знакомство с древнейшей цивилизацией начиналось с воздуха. В Сиамреапе действовал второй, после «Почетонга», международный аэропорт.
Но «Почентонг» был выбран Зверем не зря: чтобы устранить все препятствия ЗВЕРЮ требовалось время, а оно, шло не на пользу тех, кто пытался его остановить.
С высоты птичьего полета открывается захватывающая душу панорама — четкие границы квадратов полей, отделенных друг от друга дамбами, сеть магистральный и отводных каналов, несущих воду рек и бараев на отдельные участки полей, аккуратные в зелени джунглей деревушки и, конечно же, сам Ангкор.
Многие века Ангкор находился в плену джунглей, но в годы независимости сюда пришли люди и техника. Прокладывались сотни километров асфальтированных дорог, налаживались экономические и культурные связи, возводились отели, не уступающие по техническому оснащению европейским, и даже был построен аэропорт международного класса.
Однако, как свидетельствуют, найденные в районе Ангкора, на камнях надписи, в свое время Ангкорская империя была высокоразвитой цивилизацией.
История гласит, что «первый камень, Ангкорской империи был заложен индийским царем-воином Ишанаварманом первым. Со времен его царствования и начинается, собственно, история Камбоджи. Архитектура и скульптура Ишанавармана первого и по сей день, сохранила следы влияния индийских прототипов, но далеко не доминировала над самобытным почерком кхмерского искусства.
Все это началось в шестом веке, однако в четырнадцатом столетии Великая Ангкорская империя начала свое стремительное падение. В 1353 году под напором чужеземных захватчиков она пала, а в 1432 году первый камбоджийский король Понья Ят, не выдержав семимесячной осады сиамцев, сдал Ангкор и навсегда покинул места былой славы кхмеров.
Насколько была развита Ангкорская империя, можно судить, лишь, по словам историков. По всей империи были проложены высоко поднятые над уровнем паводковых вод дороги шестиметровой ширины. Только протяженность магистральных дорог превышала двухтысячную отметку. Причем все дороги проходили по насыпи каналов, что говорит о мощной, отлаженной ирригационной системе. Кхмерские крестьяне собирали по три полноценных урожая и неплохую долю от него свозили в королевский дворец и храмы.
По свидетельству храма Прах Кхан по империи было разбросано порядка сто двадцати одного придорожного дома, нечто вроде прототипа современных мотелей. Лишь тот факт, что

Имеется в виду НЕЗАВИСИМОСТЬ декларированная договором 1949 года, когда кхмерский народ с себя сбросил колонизаторские оковы Франции.

впоследствии 938 деревень были полностью освобождены от налогов в пользу государственной казны и храмов, говорит о том, что страной правили отнюдь не тираны.
Медицина Ангкорской империи была настолько сильна, что Европа в этом вопросе просто плелась далеко позади. В империи существовали 102 провинциальные лечебницы, столичные госпитали, причем штат каждого заведения состоял из четырнадцати медицинских сестер, двух квалифицированных врачей, шести ассистентов, поваров и больничных служителей.
Но, как уже было сказано, Великая Ангкорская империя под напором Сиама пала. Сам Ангкор был полностью разграблен, деревни обезлюдели, ирригационные системы пришли в запустение.
Но пришло время вернуться к нашим героям.
…Расчет Вул Висьена был верным. Шестое чувство подсказывало ему, что кульминация будет происходить где-то в районе Сиамреапа. Но старания капитана были бы напрасными, если бы Уч Тане не взбрело в голову заехать в рыбацкую деревню Кампонглуан. Возвращаясь на магистраль N 6, Крейс Митчелл и Тана были обнаружены капитаном с вертолета. Капитан узнал темно-вишневый «седан». Вул Висьен пролетел до самого города, оставил вертолет и, взяв такси, вместе с Вен Джуном занял позицию у въезда в Сиемреап.
Вскоре показался темно-вишневый «седан». Капитан проследовал за ним до гранд отеля «Ангкор». Он обратил внимание на то, что по пути в отель Крейс Митчелл /он же Максим Лежнев/ купил два мощных фонаря, моток тридцатиметрового альпинистского шпагата и стальной ломик. Этого было достаточно, чтобы широкий лоб капитана покрылся испариной.

ЗДЕСЬ ПАХНЕТ ДЕНЬГАМИ!!!

Крейс и Тана поселились в комнате на третьем этаже, приняли душ и спустились в ресторан.

ГЛАВА 50.

Пикап «скорой помощи» мчался в Сиемреап. Машину вел ЗВЕРЬ, а его пленники были расположены в кунге. Не в силах шелохнуться, Джеф лежал на кушетке. Его голова покоилась на коленях Жаннет Кришелье. Он вспоминал…
Он вспоминал, как, ориентируясь лишь на слух и осязание, почувствовал, как пикап въехал в какой-то город. Об этом Джефу говорили запахи и звуки, а их было великое множество. Он слышал скрежет и лязганье четырех- и двухколесного транспорта, их предупреждающие звуки клаксонов и еле уловимые, за всем этим, людские голоса. При въезде в город воздух сразу наполнился запахами подгоревшего растительного масла, острых приправ, имбиря и одуряющим ароматом цветов гелиотропа.
Было много перекрестков, за одним из которых пикап проехал несколько сот метров и остановился. Затем ЗВЕРЬ приказал Жаннет выйти из машины, и они куда-то удалились.
Джеф лежал почти рядом с телами мертвых санитаров, и от этого ощущения стыли вены. Запах, растекшейся по салону крови сопровождал всю дорогу, но единственное, что его успокаивало — трупы санитаров лежали под кушеткой. И, не смотря на драматизацию пережитого, мысли мальчика приобретали все большую ясность и логичность.

Почему Всевышний, так не справедлив? Ни ему ли, всевидящему, всезнающему и всемогущему, под силу обрушить на ЗВЕРЯ свой гнев. Почему именно Жаннет, ожидающая на свет ребенка, должна проходить через все круги ада. Почему я и мой отец вплетены в эту грязную историю? Очевидно причина, прежде всего, в нас.

Джеф попытался открыть глаза. Медленно, чтобы избежать болевого шока, он разомкнул веки. …Он видел. Боль еще пронзала его глазные мышцы, но была уже терпима. Не в силах повернуть голову Джеф скосил в сторону глаза. Салон машины был забрызган кровью санитаров. Джеф опустил веки.

Пусть это будет тайным оружием против ЗВЕРЯ. Он не должен знать о том, что я снова вижу. До самого конца…

Размышление мальчика были прерваны, когда дверца салона открылась.
«Жаннет и… — Почувствовал Джеф. — Какой-то мужчина. ЗВЕРЬ поменял тело».
Молодая креолка расположилась возле Джефа и осторожно положила к себе на колени его голову. Жаннет желала впитать в себя всю ту боль, что испытывал Джеф. Она его гладила по голове и безмолвно плакала.
Лишь когда пикап выехал за город, Джеф решил открыть на мгновение глаза. И он был потрясен до глубины души тем, что увидел. Он впервые увидел лицо Жаннет…

ГЛАВА 51.

От места преступления человек «черная шляпа» отъехал на семь километров, но неожиданно вспомнил о надвигающемся ливне (в тропиках это явление происходит в строго определенное время) и решил вернуться обратно.

Лучше отосплюсь в Баттамбанге, подремонтирую машину, а утром в путь. Не стану же я ночевать в джунглях.

До поселка Пайлин, в который направлялся «черная шляпа», оставалось семьдесят шесть километров. В былые времена, чтобы доехать до Пайлина требовались стальные нервы. Каждый километр пути прорезали до десятка глубоких расселин, мосты через которые представляли два бревна, положенные на расстоянии ширины автомобильной колеи. Толщина же бревна была как раз по размеру автомобильной шине — не больше. Впоследствии бревна были заменены мостами и теперь жизнь не подвергалась такой опасности, как прежде, но, зачастую, после утомительной встряски машина нуждалась в ремонте. Таксист помнил это. Стоило вернуться в Баттамбанг и по другой причине. Он не доедет и до четвертой части всего расстояния, как попадет в ливень. Ливень будет идти два часа, после чего минимум как еще один час вода станет растекаться, впитываться и испаряться. К моменту, когда можно будет трогаться в путь до захода солнца останется всего час. Но за час не покрыть и половины расстояния, а рассекать по джунглям при свете луны небезопасно. Или сорвешься с моста, или попадешь на ужин к диким зверям.
«Черная шляпа» приезжал в Пайлин второй раз. В первый раз он устанавливал с нужными людьми контакт и решил проблему пропускного режима. Контакт был налажен, а пропуском, который предъявлялся военным на подъездах, к Пайлину, служил небольшой почтовый конверт с вложенной в него определенной суммой денег.
Поселок Пайлин находился в восьмидесяти трех километрах на юго-западе от Баттамбанга. Расположенный на некрутых отрогах горной гряды Краваня, этот поселок представлял собой живописную россыпь аккуратных деревянных домов.
В окрестностях Пайлина было множество горных ручьев, мандариновых и грейпфруктовых рощ, где ветви сгибались под тяжестью огненно-рыжих плодов. Каждый дом окружал, благоухающий ароматами разнообразных цветов, садик, а сами дома были словно расписаны зеленью вьющихся растений.
Но в Пайлине жизнь не совсем беззаботная, как может показаться на первый взгляд. В Пайлине много веков добывали драгоценные камни: рубины, сапфиры, цирконы и ониксы. Прииск в поселке раскидан по всей территории, вся земля на которой сплошь изрезана ямами и траншеями. Все население поселка, кроме детей и стариков, занято поиском драгоценных камней.
Но работа эта далеко не идиллия. Всю перекопанную землю приходится просеивать и промывать — это залог того, что ни один драгоценный камень не пропадет. Но даже найдя драгоценный камень, старателю еще далеко до богатства. Двадцать пять процентов от стоимости найденных камней старатель отдавал владельцу источника, где промывались земля и, еще пятьдесят процентов стоимости каждого камня он терял у перекупщика, владеющего шлифовальной мастерской.
За готовыми камнями и направлялся таксист. Если он завтра не возьмет камни, то завтра они уйдут к другому покупателю. А до следующего раза ждать еще две недели. Таковы были условия пропускного режима. Опасаясь проверок, военные пропускали контрабанду в строго определенное время. Обычно драгоценные камни покупались большими партиями по оптовой цене и перепродавались дельцам из Таиланда.
Сегодня «черной шляпе» крупно повезло: он грабанул клиентов на три тысячи американских долларов. Да, он убивал своих пассажиров. Это происходило уже полгода, но занятие «грабани ближнего» становилось опасным — «черную шляпу» искала полиция. Вот поэтому он решил перейти на драгоценные камни: меньше риска.
К юго-западу от Пномпеня в ста шестидесяти километрах был расположен морской курорт — Каеп. Этот курорт давно запал ему в душу своими песчаными пляжами, вокруг которых разбрасывали тень кокосовые пальмы. Там — где в прибрежных лагунах рыбу можно ловить руками, он мечтал открыть небольшой отель, а потому убивал, убивал, убивал. Но сегодня он сделал это в последний раз…
Было без пятнадцати два по полудню, когда «черная шляпа» остановил машину перед лежащим на дороге окровавленным телом. По телосложению это был китаец. Таксист вышел из машины.

Нужно немедленно убрать тело. Да, подальше. Видно плохо зарезал.

На случай, если китаец еще жив, таксист вынул из кармана орудие своего труда — складной нож. Перед тем, как подойти, он прислонил к земле ухо и убедился, что все по-прежнему тихо.
«Черная шляпа» остановился перед телом в двух шагах. Плохое предчувствие его не обмануло, потому что в следующее мгновение два бритвенных лезвия вонзились ему в оба глаза. Брызнула кровь. Третье лезвие, перебившее ему переносицу до самого мозга, стало последним ощущением в его жизни. «Черная шляпа» упал на горячий песок замертво.
Прикрывая рукой окровавленный живот, Бред встал на ноги. Не задев важных жизненных органов, таксист воткнул ему нож вдоль линии сильных мышц живота. Были порваны ткани пресса, но не более. Бред нашел в машине таксиста крест и библию. Прижал к старинному фолианту правую руку. Мощным потоком энергия ворвалась в его тело. Она находила пораженные участки и регенерировала их до полного восстановления. Рана затягивалась на глазах. Через две минуты Бред чувствовал себя прежним: здоровым и сильным.
Затем китаец перенес мертвое тело карлика-бикху в машину. Карлик не заслужил быть съеденным дикими зверями. Подъезжая к главной дороге, Бред выложил тело несчастного так, чтобы оно бросалось в глаза. Грустно окинув взглядом зловещие джунгли, Бред сел в машину и направил ее по государственной магистрали N 5 через Баттамбанг в сторону Сисопхона.

ГЛАВА 52.

Жаннет внесла Джефа в гранд отель «Ангкор» на руках. Который раз она его держала на руках и в который раз ловила себя на мысли, что причиняет ему этим невероятную физическую боль. Но внутренний стержень Джефа был настолько крепок, закален и благороден, что было невозможно догадаться о его страданиях.
Теперь вместо голубенького платья на Джефе были пацаньи штанишки, кеды и футболка. По пути в отель все это ему приобрел ЗВЕРЬ. Он не трогал Джефа. До поры, пока камень не будет найден, он нужен ЗВЕРЮ живым. Мальчик был единственной причиной, благодаря которой ЗВЕРЬ мог заставить Жаннет следовать за собой. В ином случаи, используя метафизическую силу, ЗВЕРЬ обрек бы ее на быструю смерть. Как обрек на смерть ее мужа Андрэ и Джефа, почти, что, не жильца на этом свете.
И, кроме того, прикосновение этой адской СУЩНОСТИ к астральным нитям молодой креолки, было сравнимо ополаскиванию грязных рук в чистой воде. А это могло повлиять на окончательный исход событий.

ТОЛЬКО ЖАННЕТ — ТОЛЬКО ОНА БЫЛА СПОСОБНА ДОСТАТЬ ИЗ ТАЙНИКА ТРЕТИЙ КАМЕНЬ! ТАКОВА БЫЛА МАГИЯ, ХРАНИВШАЯ ПОД ТЯЖЕЛЫМИ СВОДАМИ АНГКОРВАТА, СЕРДЦЕ СВЯЩЕННОГО БУДДЫ.

ЗВЕРЬ снял апартаменты на пятом этаже. Для этого ему не потребовались ни деньги, ни документы. Одного взгляда было достаточно, чтобы администратор лично отвел троицу в номер. Получив ключи, ЗВЕРЬ отпустил администратора.
Жаннет осторожно уложила мальчика на диван и присела у изголовья. Ее терзал один вопрос: «Как спасти Джефа?»
Громко брякнув ключами, ЗВЕРЬ обратил на себя внимание.
— Без меня не шалите. — Его тон был приказным и суровым. С этими словами он вышел из номера и закрыл его на ключ.
Внезапно Джеф открыл глаза.
— Вы очень красивая.
— Джеф!!! Милый мой… — Жаннет встрепенулась, и очередная слеза скатилась с ее щеки. — Так ты видишь? Господи… Я… Я люблю тебя, мальчик мой…
— Как видите. — Джеф попытался улыбнуться, но в уголках улыбки его была все та же боль — боль до основания пронизывающая тело. — Только больше не плачьте, прошу Вас. Ваши слезы как мед, но я не люблю сладкого.
Жаннет сквозь слезы улыбнулась и по-матерински поцеловала Джефа.
— Больше не буду.
— Хорошо. — Джеф стал вдруг серьезным. — Но пришло время бежать.

ГЛАВА 53.

Вен Джун обратил внимание на кейс сразу. Он одиноко лежал на широкой двуспальной кровати, размеры которой достойно компенсировали низкие потолки. Во всем остальном номер был просто шикарным. Напротив кровати на стене висел плоский жидкокристаллический телевизор, здесь же в стороне у закрытых жалюзями окон стояла встроенная в пол ванна. Плюс ко всему номер был оснащен прекрасным баром и кондиционером.
Вен Джун вошел в номер Крейса Митчелла через балкон и остановился перед лежащим на кровати кейсом.

Посмотрим, что ты задумал.

Редактор открыл компьютер, но компакт-диска в гнезде не оказалось.

Как и предполагал капитан, диск спрятан где-то в номере. Не унес же он его с собой в ресторан. Ничего. Времени у меня предостаточно. Начнем обыск.

Первым делом Вен Джун заглянул в дорожную сумку Крейса и прощупал в ней каждую вещь. Диска не было.

Очень странно, что Тана никаких вещей с собой не взяла. Мне казалось, что Макс заберет ее с собой. А это что? Ее документы. Стала быть все-таки она уедет из страны вместе с ним. Ну, да черт с вами. Начнем обыскивать номер.

…Спустя сорок минут, когда в номере была прощупана практически каждая вещь, Вен Джун ощутил в воздухе запах сигарного дыма. Редактор обернулся. У кровати, в пышном велюровом кресле, с дымящейся в руке сигарой, сидел Толстяк — тот самый, что выносил из отеля в Кампонгтхоме труп помощника Вула.
— Что тебе надо, хомяк жирный? Тебе мало неприятностей? Как ты вошел незамеченным? — Внезапно дрожь пробила тело Вен Джуна от самых пят до головы. Глаза «пышки» опалили душу редактора адским зеленым огнем и тот, стуча по полу деревянным протезом, сделал последние в своей жизни шаги.

ГЛАВА 54.

Ресторан в отеле «Байон» был столиков на тридцать. Разморенные липкой, духотой официанты проявляли неторопливость. Они двигались между столиками точно сонные мухи, однако в глазах у каждого читалась готовность за скромные чаевые исполнить любое желание — даже принести жареного слона на подносе.
— Что еще пожелаете? — Спросил молодой официант у капитана. Вул Висьен поднял на официанта сытые глаза и сморщил широкий лоб. Ему вдруг нестерпимо захотелось заехать этому молодцу в ухо, но, сжав до хруста кулаки, подавил это желание.
— Ты разве не видишь, что у меня сейчас из ушей полезет? — Вул Висьен показал взглядом на стол, ломившийся от всевозможной пищи. Наблюдая за, воркующей через два столика, парой, капитан, пожалуй, еще не пробовал главного повара в собственном соку. — Счет давай и проваливай. — Грубо скомандовал капитан.
Официант сонно подсчитал, получил требующуюся сумму, и справедливо полагая, что чаевые ему не светят, исчез. Картина, где Крейс и Тана «сдували друг с друга пылинки», уже сидела у капитана в печенках. Эта женщина ему была симпатична, и если бы не данные обстоятельства, он бы за ней приударил.

Любовь… Ха! Этой белой европейской обезьяне ты нужна лишь как инструмент для достижения цели. Да и мне, впрочем, ты интересна как самка. Не более того.

Вул Висьен издали посмотрел в глаза Таны, пытаясь выяснить какие же цели преследует она. На женщине был голубой саронг, смоль ее красивых волос волнами спускалась на плечи и в глазах ее, печальных и грустных, горели две искорки — две живые искорки, от погасшего за ночь костра.
Капитан хлебнул из чашки чай и задумался.

Безусловно, она влюблена в этого стервеца. Но ее взгляд мне не нравится. В нем страх. Он парализует. И это чувство странным образом передается и мне. Эпидемия какая-то.

Когда парочка поднялась из-за стола, капитан взглянул на часы.

Они ворковали целых сорок минут

Затем проводил их взглядом до самого выхода и стремглав кинулся вслед. Вул боялся их выпустить из поля зрения. Выждав, когда они войдут в лифт, капитан бросился по главной лестнице на третий этаж.
Там он проследил за ними до дверей их апартамента, и вошел в свой номер, располагавшийся по соседству. К удивлению Вула одноногого редактора еще не было. Капитан прилег на кровать, он явно переел в ресторане. «О-о, эта русская пища…» – промелькнуло в голове капитана.
Ресторан отеля «Байон» в городе пользовался большой славой и был оценен по достоинству даже самим Вул Висьеном. Каждый новый день ресторан специализировался на той или иной кухне, будь то болгарская, французская, итальянская и, разумеется, восточная. В сегодняшнем меню значилась русская кухня. Она стала для Вул Висьена открытием и теперь, лежа на кровати, он с удовольствием поглаживал располневший живот. Раковый суп с расстегаями, свадебный курник с начинкой из молодой курочки, сибирский рыбник, лососевые пельмени, политые соусом из белого вина, перепела запеченые в тыкве, свиная грудинка фаршированная капустой и яблоками, крестьянский салат и много другое при одном воспоминании заставлял ныть желудок капитана так, что последний был готов съесть русскую поваренную книгу.
Вул Висьен с трудом поднялся с кровати и вышел на балкон. Брызги бушующего ливня окатили капитана с ног до головы. Черная тугая туча, нависшая над городом, изрыгала молнии. Капитану что-то не нравилось.

Где эта хромоножка? Неужели засыпался. Да за сорок минут, что я провел с ними в ресторане, можно не только обыскать весь номер, но и перецеловать каждый его сантиметр.

Вул Висьен принял решение перелезть на балкон Крейса и выяснить что происходит. Чтобы, с набитым до отказа животом, под бушующей стихией природы переползти на соседний балкон, капитану пришлось проявить немалую сноровку. При этом размышления капитана, далеко от присущих ему ругательств, не ушли.

Вернется эта одноногая черепаха, пересчитаю все кости. И костыль а задницу воткну.

Очутившись на чужом балконе, капитан, пригибаясь, заглянул в окно.
Первая, посетившая его лоб, мысль была о постигшем его сумасшествии. Увиденная картина ему напомнила о зверствах в лагерях Пол Пота. Вул Висьен вошел в комнату. Следующими его словами были «срань Господня». В страшных конвульсиях он изрыгнул на пол все, что отведал в ресторане.
На широкой кровати лежали две оторванные головы: женская и мужская. Они буквально плавали в лужах еще не остывшей крови.
Вул Висьен прислонился к стене и тяжело задышал.

Этого не может быть. Они же только из ресторана. Я… Но, я не слышал ни криков, ни борьбы?

Вул прошел в глубь комнаты. За кроватью у велюрового кресла лежали изувеченные тела несчастных. Капитану показалось, что их пропустили через дробильный аппарат. Кровь была разбрызгана по всей комнате и стекала тонкими ручьями с потолка и со стен… к ногам Вул Висьена.
Он собирался уходить, когда заметил на велюровом кресле компьютерный диск. Диапазон взгляда охватил и стоящий на журнальном столе компьютер.
…Уже в своем номере Вул Висьен плеснул в стакан рисовой водки. Нужно было успокоить нервы.

Что происходит? Где одноногая черепаха? Кто убил эту парочку?

Стремительно опустошив стакан, капитан вставил в компьютер диск и распаковал единственный в нем хранившийся файл.

ГЛАВА 55.

…Когда ЗВЕРЬ ушел, между Жаннет и Джефом состоялся короткий диалог. Он закончился правильным единственным решением — бежать.
Молодая креолка оставила Джефа на кровати и подошла к двери. Но прежде чем она поняла, что бегство этим путем нереально, ей пришлось поломать в замке несколько шпилек. Замок имел высокую степень защиты. К нему подходил четырехгранный ключ, к которому подобрать дубликат практически невозможно. Ключ мог повториться только через миллион комбинаций.
Оставив бесполезную идею за границей иллюзий, Жаннет вошла обратно в номер и растерянно посмотрела на Джефа. Он был недвижим, как мумия и только открытые глаза говорили о еще теплившейся в его теле жизни. Молодую женщину охватила волна нежности. Она шла от самого сердца, и это были не просто чувства сострадания и любви. Там — глубоко в душе, она ощутила Джефа частью своего существа — так, словно он был ее сыном.
«Ну, уж нет, я так просто не дамся» — подумала Жаннет, выходя на балкон. Завеса дождя была настолько сильна, что движение всего транспорта остановилось. Улицы города опустели, уступив место веселью царства дождя. На молодую креолку опускались крепкие, тяжелые капли, но ей было все равно. Теперь она знала что делать.
Через десять минут все было готово. Она собрала в номере все простыни, шторы, покрывала и перевязала их тугими узлами в длинную веревку. Затем она привязала к своей спине Джефа и начала спуск с балкона пятого этажа. Обвязанная вокруг перил веревка тянулась до самой земли. Жанне не боялась высоты, однако опасение разбиться об асфальт проявилось совершенно в ином плане. Узел веревки, закрепленный на перилах балкона, был слабым. Жанне поняла это поздно. На уровне четвертого этажа узел развязался, и веревка сорвалась. Жанне ухватилась за балконный карниз. На высоте четвертого этажа она висела на одних пальцах. Она попробовала подтянуться, но безуспешно: Джек был слишком тяжел для нее. Пальцы слабели с каждой секундой.
Раскачиваясь на слабеющих пальцах, она предприняла еще один шаг.

Или разобьемся, или мы спрыгнем на балкон третьего этажа.

Ее взгляд был прикован к асфальту и в тот же миг сознание ее, как река, в которую бросили камень, помутилось и все заходило кругами. Пальцы молодой креолки не выдержали и разжались.
Амплитуда раскачки была невелика, но неведомая сила стремительно толкнула Жаннет на балкон. Она упала на руки и уберегла Джефа от возможных ударов. Женщина подняла глаза. Так, за порогом балкона, в комнате, она ощутила чье-то присутствие. И ощущение это было до боли знакомым. Его нельзя было спутать с чем-либо другим. Жаннет поднялась на ноги и, с привязанным за спиной Джефом, вошла в расписанный кровью номер. На кровати лежали две оторванные человеческие головы, прямо как кочаны созревшей капусты. По другую сторону от кровати в черном велюровом кресле сидел человек: некрасивый и худощавый. Он тут же встал на ноги и, стуча по полу деревянным протезом, подошел к молодой женщине.
— Я ведь просил не шалить в мое отсутствие. — Произнес он совершенно спокойно.
До нитки промокшая и ослабевшая Жаннет стояла перед ЗВЕРЕМ, как агнец на жертвеннике, но эмоции гнева захлестнули ее.
— Если хочешь убить нас, то сделай это сейчас. — Жаннет размахнулась, для того чтобы ударить, но ЗВЕРЬ поймал ее за руку. Его голос был опустошающе бездонным и торжествующим:
— Нет, сперва камень. Рыба уже клюнула, и осталось совсем немного. И лично для тебя, — ЗВЕРЬ отпустил руку Жаннет, — я приготовил нечто более страшное.

ГЛАВА 56.

На фоне оживающих к ночи джунглей, взору Бреда открылся, будто вырезанный из картона, хрупкий с тремя башенками силуэт Ангкора. На фасаде, строго обращенного к западу храма, солнце отливало прощальные лучи. Оно уступало место властителям тьмы — не считанным звездам и холодной луне, и стремительно уходило за горизонт.
Бред Ли добирался до Ангкора три с половиной часа. Один час потребовался Бреду для того, чтобы достичь приграничного с Таиландом города Сисопхон. Здесь его встретил продлившийся полтора часа ливень, и по причине нулевой видимости ехать дальше было невозможно. По окончании ливня Бред тронулся в путь и прибыл к Ангкору только в шестом часу вечера. Солнце садилось стремительно.
Бред остановился у широкого наполненного водой рва — рва опоясавшего Ангкор правильным четырехугольником, смежные стороны которого соответственно тянулись на 1300 и 1500 метров.
Неподвижные воды большого пруда были покрыты цветами лотоса, а там — вдалеке за передним планом, вырисовывались башенки Ангкорвата. Они казались нереальными и недосягаемыми.
Бред вступил на, пересекавшую западный ров, вымощенную плитами дорогу. К ней вела окруженная стилизованными изображениями львов площадка. Сама же дорога, показавшаяся Бреду вечностью, тянулась через ров на две сотни метров и была украшена по краям величественными в виде змей-наг балюстрадами.
Вскоре дорога привела Бреда к первой внешней ограде храма — этакая стена из латерита длиною по внутренней окружности 800 и по внешней 1025 метров.
С каждым шагом напряжение Бреда нарастало, и вот он уже подходил к монументальному портику шириной не уступающему протяженности дороги через ров. Портик был образован тремя центральными башнями, от которых к боковым башням шли галереи. Каждым сантиметром своей поверхности Ангкорват воздействовал на воображение Бреда возбуждающе: по мере приближения храм рос, ширился и обрастал деталями. Архитектурная симфония целостности композиции и изысканности скульптурного декора была эмоциональна, эффектна и неповторима. И Бред уже ощущал себя вселенской пылинкой — пылинкой, невзначай упавшей на ладонь БОГА.
В галереях было влажно и сумрачно, и заходящее солнце слизывало с их стен последние лучи — лучи, ласкающие орнамент сказочно-волшебных узоров. Бреду даже стало не по себе. Внезапно вязь цветов лотоса и листьев переходила в людей и животных, и было невозможно уловить, где начало, где конец. На светлом, легко податливом резцу скульптора, песчанике красной нитью проходил сюжет «Рамаяны», где повесть любви и злоключения бога Вишну-Рамы и его возлюбленной Ситы была несколько прототипна сегодняшним Ромео и Джульете. Выполненные в человеческий рост все фигуры создавали некую иллюзию реальности происходящего. Вся композиция сплошного рельефного панно была настолько динамична, что ни один из ее сюжетов не мог показаться лишним, а любая взятая сцена поражала точностью исполнения, ярко выраженной в каждом жесте экспрессией и законченностью.
Через 350 метров дороги, увенчанной балюстрадами в виде змей-наг, Бред подошел ко второй террасе. В отличие от первой, она возвышалась над землей ровно в два раза выше — семь метров, а длина галереи уменьшилась до ста пятнадцати метров. По крутой лестнице Бред поднялся на вторую террасу и замер. Отсюда открывался завораживающий вид самого храма. Он возвышался на последней третьей террасе и ступень эта, придерживаясь арифметической прогрессии, поднималась над второй на тринадцать метров.
Бред Ли направился к храму. Он стоял на огромных плитах из песчаника и представлял собой как бы три последовательных этажа, опоясанных галереями. Некоторые из них украшались барельефами.
Храм напомнил Бреду водопад — водопад башен неотступно ведущих взгляд к господствующей над ними центральной гопуре — башне-алтарю. Взметнувшаяся на 65 метров, она была похожа на стрелу: легкую, изящную и стремительную…
Поднявшись на последнюю террасу, Бред обнаружил, что со стороны видны только три башни — башня-алтарь и две боковые. На самом деле главных башен было пять. Четыре башни, две из которых были не видны Бреду, занимали угловое положение. И с какой бы из трех ведущих дорог — западной, южной, восточной, не посмотрел человек, его взору всегда откроются только три башни — две угловые и центральная. Ему также не видны и основания храма, потому что весь комплекс окружен широким прямоугольником колонн, за которыми высится высокая из латерита и песчаника стена.
Через некоторое время Бред стоял у основания башни-алтаря, но, перед тем как в нее войти, он повернулся к западу, к тонущему в горизонт солнцу. Небо, где в точке заката джунгли окрасились в нежно изумрудрный оттенок, было подернуто синевато-малиновой перистой дымкой. После дождя воздух был липким и очень душным. Бред подождал, когда в горизонт втянутся последние лучи солнца, а затем, под вспыхнувшие фонарики звезд и леденящий взгляд желтоглазой луны, вступил за входной портик в галерею, ведущую в центральную башню.

ГЛАВА 57.

Чтобы понять, за чем охотился Крейс, капитану было достаточно одного взгляда на монитор компьютера. Это был камень — странный камень, от второго кружилась голова. Информация в диске указывала на местонахождение камня — Ангкорват, центральная башня-алтарь. Капитан про себя подумал:

Должно быть это безумно дорогой камень. Не из-за него ли поплатился жизнью русский. И все-таки, кто их убил? На первый взгляд не похоже, что их убили из-за камня. Компьютер и диск не тронуты. Наверное, у русского были старые должки. Вот он и поплатился. Много непонятного. Очень много…

Вул Висьен решил отыскать камень, но первым делом сменил отель. В «Байоне», где запах разлагающихся трупов вскоре станет доминировать над знаменитой кухней, находиться стало опасно. Далее капитан прикупил тридцать метров крепкого шпагата, два мощных фонаря и стальной ломик: все то же самое, что приобрел Крейс. Не полезать же обратно в номер за всем этим.
Капитан отправился в путь в конце пятого часа, ему вдруг захотелось прогуляться пешком, потому что расстояние от Сиемреапа до Ангкора не более трех километров.
К половине шестого вечера капитан уже был на южной аллее, ведущей к Ангкорвату. Быстрым шагом он миновал двухсотметровый ров и поднялся на первую террасу. На лужайке слева от дороги происходила какая-то возня. Группа людей — человек десять, разжигали костры и готовили невысокие театральные помосты. В былые времена, один раз в год, обычно в дни празднования кхмерского Нового года, у подножия Ангкорвата Королевский балет давал представление. Но времена изменились — чтобы привлечь туристов представления стали проводить чаще.
Капитан останавливаться не стал и направился дальше — в сторону центральной башни.

ОТ АВТОРА.

Пока капитан поднимается к центральной башне, я рискну окунуть Вас, мои дорогие читатели, в волшебный мир апсара — в мир танца, танцовщицы которого, если верить древней легенде, не являются простыми смертными.
Цитируя слова великого скульптора Огюстена Родена, впервые увидевшего в 1906 году кхмерский балет на парижской сцене, я посмею еще раз поставить акцент на знаменатель вышесказанной легенды. «В течение трех дней, — писал он, — мы жили в трех тысячелетнем прошлом. Невозможно представить себе обычного смертного носителем такого мастерства. На это способны лишь эти танцовщицы и древние греки».
Когда раздаются первые звуки национального оркестра, на сцене появляется прима Королевского балета — небесная танцовщица апсара. В нежной атмосфере музыки, льющейся с оркестровой ямы, каждое движение апсары предопределено каждой фазе, исполняемой хором песни. Каждый жест руки, определенное положение взгляда и даже движения ресниц требуют абсолютной, строго предписанной традицией синхронизации и они являются неповторимыми и единственными для выражения определенного чувства и данной фазы хора.
Во времена расцвета Ангкорской империи танцовщицы тысячами обслуживали королевский двор и многочисленные монастыри. Но с падением Ангкора из тысячи танцовщиц осталась лишь небольшая группа, которая хранила и из поколения в поколение передавала искусство небесного танца — апсар.

…За плечами капитана остались первые две террасы, он стоял у входа в центральную башню-алтарь. Вул Висьен обернулся назад — туда, где солнце было готово нырнуть в горизонт. Затем снял со спины рюкзак, вынул фонарь и, освещая перед собой дорогу, вступил в галерею, ведущую в башню.
Воздух в галерее был горячим и влажным, луч фонаря скользнул по ее стенам и осветил на панно неземную апсару. С невыразимой грацией и лучезарной улыбкой она протягивала капитану цветы. Капитан отшатнулся.

Фу, ты! Чего шарахаешься, она ведь неживая.

Следуя за лучом, Вул Висьен оставил апсару позади себя и вступил в главное помещение башни. Здесь было достаточно солнечного света. Он проникал сквозь узкие, инкрустированные античным барельефом, окна, осторожно касался крутых, украшенных мифическими змеями-нагами, лестниц, скользил по орнаменту всевозможных цветов и падал на трепетные фигуры, впечатанных в барельеф различных божеств.
Мириады песчинок каменной пыли пронизывались в воздухе светом, играли с ним в прятки, рисовали безумные капилляры теней и создавали необычайно грустное гризайли. Здесь и, правда, было неуютно серо. Широкие винтовые лестницы бегущие на этажи, небольшие статуи Будд и небольшая площадка посреди всего этого обволакивали сознание капитана монументальностью и таинственностью, и было не возможно не прочесть на скрижалях истории всего три слова — ЗДЕСЬ ЖИЛИ БОГИ!!!
Вул Висьен остановился, прислонил к стене ухо, и прислушался. Ни звука. Затем он уверенно направился в центр башни, присел на колено и, сняв со спины рюкзак, вынул стальной ломик. Каменные плиты, устилавшие пол храма, расходились по спирали и увеличивались по величине. Начиная от центра, капитан стал просматривать каждую плиту. Наконец он нашел то, что искал. Третья по счету плита особенно выделялась. Ее щели заметно отличались, будто кто-то уже сдвигал ее. Не долго думая, Вул Висьен подцепил ломом плиту. Размерами с небольшой письменный стол она была очень тяжелой, но чтобы сдвинуть ее с места, капитан был готов в нее зубами вцепиться.
Прежде чем плита приподнялась, Вул Висьен основательно пропотел, исцарапал в кровь руки и погнул лом. Наконец плита отошла в сторону, и впалым глазам капитана открылась зияющая ночью пустота. Никакой лестницы. Луч фонаря разрезал темноту глубоко вниз. Вул Висьен вынул из рюкзака веревку, и, повернув плиту поперек пустоты, отдышался. Рубашку можно было выжимать. Затем он обвязал веревку вокруг плиты и полез вниз.
Периметр пустоты не превышал размеров снятой плиты. Зажав в одной руке фонарь, Вул плавно скользил по веревке и осматривал стены. Они были украшены ажурной резьбой.
…Когда над головой, осталась добрая половина веревки, яркий луч фонаря осветил землю и уходящий в глубь коридор. Капитан смело спрыгнул на твердую почву. Вдоль стен коридора на расстоянии поднятой руки висели чаши. Они были наполнены синеватой жидкостью. Неожиданно жидкость во всех чашах вспыхнула ярким пламенем. Капитан попятился и остановился.

Постой! Куда это ты направился. А КАМЕНЬ? Ты же никогда не был трусом? Нет, никогда! Тогда вперед! Чего рот разинул!

Капитан наморщил лоб, вытащил из-под рубашки револьвер и двинулся вперед. По мере приближения по узкому проему коридор сужался. Чтобы пройти конец коридора Вул Висьену невольно пришлось повернуться боком. Втянув живот и, проклиная русскую кухню, он сделал еще три шага и оказался в небольшом помещении. Оно не имело более того ни входов, ни выходов. Капитан подошел к фронтальной стене. У ее центра, высеченная из камня в человеческий рост, стояла богиня красоты Лакшми. В ее протянутых руках лежала глубокая чаша. Она была наполнена прозрачно-бесцветной жидкостью, и на дне ее покоился камень. Немного неправильной формы, этот камень отливал изумрудным оттенком и в свете мерцающих огней казался еще прекраснее.
«Ну, вот и все. — Подумал капитан. — За сколько интересно я смогу его продать?»
На этом риторическом вопросе Вул Висьен опустил в чашу руку, но дотронуться до камня так и не смог.
БОЛЬ И НЕНАВИСТЬ, ИСПУГ И НЕПОНИМАНИЕ, ЖАЛОСТЬ И ПРОКЛЯТИЕ В ЕДИНОМ ПОТОКЕ МЫСЛЕЙ ВОРВАЛИСЬ В ШИРОКОЛОБЫЙ МОЗГ КАПИТАНА.
Непонятная сила отбросила капитана к самому проему. Он молниеносно вскочил на ноги и, внезапно, обнаружил, что его левая рука, та самая которую он опустил в чашу, парализована. Боли не было, она была лишь во время соприкосновения с жидкостью. Рука висела как плеть и никуда не годилась.
Взрыв Везувия и тот, в сравнении с яростью капитана, мог показаться детской забавой. Поток грязных мыслей с новой волной захлестнул капитана. С воплем нецензурной брани он кинулся на статую и, занес для удара ногу. Чтобы повалить ее наземь, чтобы растоптать, разбить на осколки и заполучить этот проклятый камень. Чтобы подчинить себе и уничтожить то, что отказывалось подчиниться. Уже в последний момент, словно кто-то разложил время на цепочку мгновений, Вул Висьен явственно увидел момент своего рождения, свою юность, главным событием которого была изнасилование пятнадцатилетней девочки, зрелость, за порогом которой было растоптано десятки человеческих судеб и свою смерть, на кромке летящего лезвия бритвы.
Волна изотерической силы с удвоенным напором оттолкнула капитана прямо в узкий проем коридора. Он ударился головой об пол. Этого было достаточно, чтобы пар в его котлах охладел.

К чертям! Что-то здесь не то. Да ну, его, этот камень… Пора делать ноги.

Перед тем как уйти, Вул Висьен не глядя, разрядил в проем револьвер, но оставил последний патрон нетронутым…
Через пять минут Вул выбрался на поверхность. Подтягиваясь на одной руке, он упирался ногами в стены, прижимался к ним спиной и перехватывал веревку. А левая рука как ненужный отросток мешалась и волочилась по стенам.
Когда Вул Висьен выполз в помещение башни, солнце уже село за горизонт. В узких проемах окон мигали желтоглазые звезды, а откуда-то из дебрей гигантского тропического леса доносился красивый, мелодичный звук. Это, наполняя воздух неземным серебряным звоном, пели цикады.
Капитана в тот момент можно было бы сравнить с выжатым лимоном, но это было не так. С виду скорее похожий на перееханную грузовиком черепаху, он имел еще достаточно резервов и мог даже дать сдачи.
Здоровой правой рукой Вул вытряхнул из рюкзака второй фонарь — первый остался внизу, и, отопнув в сторону пустой рюкзак, поплелся к выходу из башни, навстречу своей смерти.
Луч фонаря то и дело прыгал с одной стены на другую. Капитан был в бешенстве.

Убью первого попавшегося. У меня еще остались силы. Только жаль, что я разрядил почти весь барабан. А то повеселился бы от души. Как сегодня утром. А ведь неплохо я этого монаха. Одним выстрелом черепную коробку разворотило. Ф-фых и все… Жаль, очень жаль, что в резерве один патрон.

Внезапно луч фонаря выхватил из темноты западной террасы человека. Он был одет в ярко-желтые шафрановые одежды. Но даже в обличии монаха-бикху Бред был узнан капитаном. Мгновением позже в широколобом мозгу Вул Висьена прозвучал приказ — «УБЕЙ!!!».
С быстротой молнии капитан выпустил из руки фонарь, выхватил из-за пояса брюк револьвер и спустил курок. Почти в тот же момент бритвенное лезвие перебило Вул Висьену переносицу и вонзилось в серую мякоть мозга. Капитан упал замертво, а Бреда откинуло на три метра — почти к самому выходу. Пуля капитанского револьвера вошла Бреду в живот. Прикрывая его рукой, Бред жадно глотал воздух и истекал кровью. Бред понимал, что, от таких ранений не выживают. Он лежал у самого выхода и смотрел в ночное небо. Бред не хотел умирать. Теплый воздух обнимал его умирающее тело, желтоглазые звезды прощались с ним, а цикады пели для него последнюю песню. Теряя силы, Бред снял с груди белокаменный крест и вынул из желтых одежд библию Крепфола. Затем он положил на нее свою правую ладонь и умер.
Он не мог видеть, как к нему подошел человек и, склонившись над его телом, грустно произнес:
— О-о-о, Бред…

ГЛАВА 58.

Широко раскинув в стороны руки, Джеф лежал в центре башни. Его глаза были закрыты. В десяти шагах у раскрытой плиты хромал ЗВЕРЬ. Мальчик слышал его неровную поступь, также как и то, что Жанет спускалась вниз по веревке, чтобы принести камень. Но Джеф был необычайно спокоен: отчасти оттого, что его наполняла вера. Теперь он не один. Он видел предзнаменование – две игральные карты.
Джеф открыл глаза и устремил взгляд туда, где желтоглазые звезды густым роем, берегли спокойствие ВЕЧНОСТИ. В сиянии звезд через миллионы световых лет к нему неслась энергия жизни. Из ПРОШЛОГО, чтобы спасти НАСТОЯЩЕЕ. Она питала своей праной каждую клеточку его болезненного тела, а сознание его прокручивало одну и ту же фразу:

Семерка треф, тройка черви. Семерка треф, тройка черви…

…После неудавшегося побега ЗВЕРЬ отвел их обратно в номер на пятый этаж. Жаннет бережно уложила Джефа на диван, легла рядом и, как волчица, согревающая щенят, трепетно по-матерински обняла его. Она не замечала, как ее слезы стекают Джефу на лицо. В сознании прокручивались события последних трех дней, и все ее существо наполнялось отчаянием.
«Как спасти Джефа? – спрашивала она себя. — Как остановить ЗВЕРЯ?». Но не находила ответа и, роняя Джефу на лицо слезы, тихо плакала. Мальчик лежал с закрытыми глазами и думал о том, что ему всегда не хватало этого тепла, этих обжигающих сердце слез и этих ласковых материнских рук.
…Через полчаса после ливня Джеф и Жаннет в сопровождении ЗВЕРЯ были уже у подножия Ангкорвата. Они подошли к нему с южной аллеи — там, где Королевский балет готовился к выступлению. Жаннет несла Джефа на руках. Она часто останавливалась, чтобы передохнуть. Джеф был для нее слишком тяжел, тем более она была на четвертом месяце беременности. Но Жаннет несла свою ношу до самого конца. Жаннет хотела быть с мальчиком до последних минут. Единственное, чего теперь она желала, это быстрой смерти, как для себя, так и для Джефа. Но Жаннет ошибалась. ЗВЕРЬ готовил для них мучительную смерть. Но первым делом этой демонической твари нужно было открыть ВРАТА АДА.
Жаннет дышала тяжело: поступь ее была медленной, но твердой. Солнце обжигало воздух и после ливня до предела насыщало его, не впитавшейся в землю влагой. Джеф лежал на руках Жаннет и чувствовал каждый ее шаг всем своим существом. Оно вопило от боли безмолвно — так, словно сам крик или стон мог причинить боль еще большую.
…Когда они миновали вторую ступень Ангкорвата, Жаннет остановилась чтобы передохнуть и положила Джефа под тень балюстрады. ЗВЕРЬ повернулся спиной. В ожидании капитана он смотрел в направлении южной аллеи, в сторону рва.
Джеф лежал под спасительной тенью придорожной балюстрады и, уронив в траву голову, следил за тем, как ярко-желтый жук перебирает по травинке мохнатыми лапками, пробует длинными усиками влажный воздух и недовольно передергивает крыльями. На мгновение Джеф даже позавидовал этой безобидной букашке. Ей ли не радоваться жизни?
Ярко-желтый жук взмахнул крыльями, а Джеф, проводив его взглядом, увидел на испещренной замысловатым рисунком стене два небольших белых прямоугольника. Сердце Джефа учащенно забилось — это были две пластиковые игральные карты. Джефа окатило ледяным освежающим потоком. Карты говорили всего три слова:
«КРЕПИСЬ», «Я РЯДОМ»…

ГЛАВА 59.

Жаннет вглядывалась в, погруженный в бесцветную жидкость, камень и думала о словах Джефа. Он их прошептал так тихо, чтобы ни одно из них, подобно затаившемуся предателю, не донеслось до острого слуха ЗВЕРЯ. Жаннет расслышала отчетливо каждое слово, но теперь ее тревожили разорвавшие тишину башни выстрелы.

…Когда ЗВЕРЬ привел своих пленников в башню, солнце уже начинало скатываться к горизонту. Затем по крутым каменным лестницам они поднялись на второй этаж. Жаннет положила Джефа прямо на горячие плиты, устилавшие пол, присела рядом и поместила под голову мальчика свои мягкие ладони.
Демоническая тварь чего-то выжидала. Она знаком показала вести себя смирно и прошла на балкон. Жаннет обратила внимание на то, что ЗВЕРЬ вглядывается вдаль, в сторону входных портиков. Жаннет склонилась над лицом Джефа, чтобы прижаться к его полыхающей жаром щеке, но услышала его тихий шепот:
— Мой отец жив и находится рядом. Я видел его знак. Будьте внимательны.
Сразу после этого вошел ЗВЕРЬ. Он сел перед пленниками прямо на пол и, приложив к губам палец, дал понять, что требует абсолютной тишины.
После этого Жаннет услышала внизу чьи-то шаги. Если бы она смогла поговорить с Джефом, то поняла бы, что это не его отец. Слайкер Ходвард был профессионалом и никогда, а тем более в такой ситуации, не расшаркивал по полу ногами. Движения Слайкера были тихими, подобными тени.
Через некоторое время внизу раздались свербящие звуки сдвигаемой плиты, непонятные шорохи, а после все стихло. Внезапно тишину разорвали оружейные выстрелы. Они прозвучали откуда-то из глубины.
А спустя какое то время, когда солнце село и все погрузилось во тьму, шорохи повторились. В ночи были ясно слышны недовольное сопение и удалявшиеся, пошаркивающие шаги человека. А мгновением позже прогремел еще один выстрел. А после все стихло. Жаннет была почему-то уверена, что последний выстрел был предназначен Слайкеру.
Со словами «ну вот и все, рыбак заглотил свою рыбу» ЗВЕРЬ приказал Жаннет взять Джефа на руки и следовать вниз. Следуя за ЗВЕРЕМ, Жаннет спустилась с Джефом на первый этаж. А там — откуда-то снизу, словно пар над водой, в центре башни разливался слабый мерцающий свет. Подойдя ближе, молодой креолке стали ясны причины непонятных звуков. Слабый свет шел из-под земли, а поперек ямы лежала плита. Веревка, привязанная к ней, опускалась вниз.
Демоническая тварь повернулась лицом к своим пленникам, властно взмахнула рукой и обратила весь поток своего внимания на Жаннет:
— Положи мальчика наземь. И принеси КАМЕНЬ.
Молодая креолка крепко прижала к себе Джефа и попятилась назад.

Так вот почему я нужна ЗВЕРЮ… И поэтому он меня не трогал!

Тяжело прихрамывая, ЗВЕРЬ неторопливо шел за Жаннет. Его глаза засветились во тьме ядовито-зеленым огнем. Медленно, будто во сне, хромающий силуэт надвигался на Жаннет и прижимал к стене.
Сквозь узкие проемы окон желтоглазые звезды шептали Жаннет: «Беги», цикады в проснувшихся джунглях звенели: «Прощай» и только каменная пыль, струившаяся в мерцающем свете подземелья, молчала.

Ну, уж нет. Послушными рабами, идущими на Голгофу, мы не будем!

Креолка рванулась в сторону, но через три шага была настигнута ЗВЕРЕМ. Грубо вырвав из ее рук Джефа, он с силой оттолкнул ее.
Жаннет упала на плиты. Ее наполняли гнев и негодование. Поцарапанные в кровь руки сжались в кулаки и были готовы придушить эту неземную тварь.
— Отдай мне Джефа! Я придушу тебя, тварь!
ЗВЕРЬ держал мальчика за штанишки высоко над головой. Джеф сложился пополам и свисал над землей неживой плетью. Он был не в состоянии ни сопротивляться, ни брыкаться. Вся его жизненная энергия была поглощена ЗВЕРЕМ еще тогда – в самолете. У Джефа оставались только боль и надежда:
— Возьмите КАМЕНЬ, все будет хорошо. – Произнес он, не поднимая головы. – Я знаю, что говорю!

…Спустя несколько минут, Жаннет стояла перед камнем. Словно прося прощения, она виновато смотрела на статую богини Лакшми. Жаннет опустила в жидкость чаши обе ладони и на мгновение замерла. Она внезапно окунулась в мир белых призраков — туда, где добрые духи нашептывают малышам на ночь сказку, — туда, где златоперые стаи облаков несутся вдоль, берущих начало в девственных источниках, серебряных рек, — туда, где, подобно, неграненым алмазам, человеческие души крепки, чисты и прекрасны.
Ничего похожего Жаннет никогда в жизни не испытывала. Отражаясь в ее изумленных глазах, огни факелов играли с изумрудной поверхностью чаши и словно подмигивали: «Ты можешь взять этот камень, можешь взять…».
И тогда Жаннет опустила руки до самого камня и взяла его.

ГЛАВА 60.

Джеф вбирал в себя силу желтоглазых звезд. Впитывая каждой клеточкой ее жизненную энергию, он думал об отце.

Он где-то рядом и постарается помочь. Но я дожен быть сильным. Я должен встать на ноги.

И желтоглазые звезды в эту ночь были щедры. И они дарили Джефу свою волшебную силу, и в их ярком мерцании он слышал еле уловимый шепот вечности: «Соедини волю и дух, и сила придет к тебе. Ты всегда был первым, так оставайся же им до конца. Ты можешь встать на ноги. Не думай о боли. Просто встань! Сделай это».
Джеф ощутил, как в его теле происходит борьба. Каждый его мускул наливался желанием стремительной силы, все его мысли растворялись в сознании духа, все его тело была в строгом подчинении воли и боль уходила, медленно, но уходила.
…Джеф повернул голову в сторону ЗВЕРЯ. Он стоял в трех шагах от подземелья спиной к Джефу. Неожиданно ЗВЕРЬ вскинул в зенит голову и высоко над собой поднял руки. На фоне мерцающего подземного света его силуэт выглядел зловеще. ЗВЕРЬ совершил руками три незамысловатых магических пасса и пространство перед ним, засветилось. Воздух наполнился невыносимо гнилостным смрадом.
Джеф удивленно приподнял голову, но вставать на ноги не стал.
Перед ЗВЕРЕМ засветилось три энергетических купола. Они были разными по размеру и находились один по другим. Радиусом в полтора метра первый самый маленький купол возвышался над ЗВЕРЕМ на три головы и испускал ослепительно-голубое сияние. Второй купол был более объемным и отливал более мягким, спокойным изумрудным оттенком. Третий купол покрывал собою два первых и ослеплял цветом утренней зари.
Пронизывая, сквозь друг друга световую гамму, они разливали ее по всему помещению в плавной, щемящей душу, градации. В этом было что-то сильное, волнующее. От удивления раскрыв рот, Джеф следил за тем, что произойдет дальше. До слуха мальчика донесся тонкий, похожий на звук комара, зуммер. Откуда-то из бездны неведомых миров надвигалось что-то непонятное, инфернально ликующее. Странный звук нарастал и, достигнув своего апогея, пропал. После этого, откуда-то извне весь объем малого ослепительного голубого купола наполнился черной тяжелой пеной. Она не проникала сквозь стенки купола и, подобно центрифуге, завертелась по ним с бешеной скоростью. Малый купол стал раздуваться, но, достигнув границ второго купола, вернулся в прежнее положение. Густая черная пена замедлила круговые движения и успокоилась.
Джеф наблюдал, затаив дыхание. Черная пена стала исчезать, но на ее месте стали возникать зловещие, как из страшного сна, тени — тени ДЕМОНОВ. Их было великое множество. Они напирали, теснились, и пытались разорвать защитную пленку первого купола. Однако энергетический купол был очень крепким и не поддавался. Это было то, о чем рассказывал Крепфол — ВРАТА АДА!!!
ЗВЕРЬ совершил рукой незамысловатое круговое движение. По воздуху пробежали извивающиеся змейки пламени, и в пространстве возник Черный камень Каабы — СЕРДЦЕ МУХАММЕДА. В тот же миг камень с нарастающей скоростью понесло по спиралям внешнего купола — сверху вниз. Сила купола пропадала и, когда он и вовсе исчез, камень Каабы вернулся к ЗВЕРЮ.
Повторным пассом руки неземная тварь явила в воздухе и второй камень — СЕРДЦЕ ХРИСТА. Этот камень представлял собой небольшую плиту из бледно-розового мрамора – КАМЕНЬ МИРОПОМАЗАНИЯ, на который по легенде было уложено снятое с креста тело Христа для умащения ароматическими составами.
Второй камень понесло уже по спиралям второго купола — изумрудного. Джеф наблюдал, как под таинственной силой священного камня изумрудный купол теряет энергию и медленно гаснет. Когда все было кончено, камень вернулся и упал к ногам ЗВЕРЯ.
Под оставшимся куполом, в ожидании последнего камня — камня открывающего ВРАТА АДА, томились черные демоны. Как только откроются Врата, они усладятся живой плотью и превратят МИР в огромное кровавое пиршество.
…Жаннет поднималась по душному проему античного подземелья с великими мучениями. В ней почти не осталось сил, но она была полна решимости… Неожиданно Жаннет ощутила как веревку, по которой она взбиралась, сильными рывками кто-то тянет наверх. Молодая креолка вскинула голову. Это был ЗВЕРЬ. Он грубо схватил женщину за руку и вытянул из подземелья.
— Камень!!! — ЗВЕРЬ торжествующе протянул ладонь и сверкнул зеленью глаз.
Жаннет отступила на шаг и посмотрела в сторону Джефа. Он по-прежнему был недвижим. Ах, как хотела бы она иметь такого сына как Джеф — сильного, волевого и непреклонного. Но она приняла решение. В любом случае они умрут, но пресмыкаться перед ЗВЕРЕМ…
— НЕТ! — Гневно произнесла Жаннет. — Камень остался лежать там, где ему, и положено быть.
После этого Жаннет обратилась к Джефу.
— Прости меня, мальчик мой. Я люблю тебя…
ЗВЕРЯ затрясло от негодования. Он желал испепелить ее одним взглядом, но магия была такова, что эта молодая женщина была единственным человеком, способным достать камень.
— Ну, что же С-СУКА… — ЗВЕРЬ с укором посмотрел на Жаннет и перевел взгляд на, лежавшего в десяти шагах Джефа. — Пока ты не принесешь камень, я буду вытягивать из этого КРЫСЕНЫША жилы.
Жаннет посмотрела на Джефа. и сердце ее безмолвно заплакало.
— НЕТ! — Жаннет кинулась к Джефу, — Только через мой труп!!!
Однако, как в первый раз ЗВЕРЬ поймал креолку и с силой оттолкнул в сторону. Она упала, распластав по земле руки, но тут же, как волчица, защищающая своих щенят, яростно набросилась на него. Она вцепилась руками в его деревянную ногу. ЗВЕРЬ же, словно ничего не происходило, спокойно тащил женщину за собой.
За всем этим Джеф следил с негодованием. Жаннет боролась за его жизнь как тысяча разъяренных волчиц. С неистовым рычанием, она била ЗВЕРЯ, царапала и даже кусала.
Но Джеф не шелохнулся и тогда, когда до него оставалось всего четыре шага.

Рано, еще рано… Подпусти ближе. Сейчас я заеду ему по глазам.

Жаннет с силою рванула на себя деревянный протез ЗВЕРЯ. Послышался треск, однако деревянная конструкция выдержала и не сломалась.
Не выдержал сам ЗВЕРЬ. Он размахнулся, чтобы ударить креолку… Эмоции захлестнули Джефа, и он вскочил на ноги.
— НЕТ, Мамочка-а-а…
Джеф был НАМЕРЕНИЕМ на мгновение остановившим время, он был самой СУТЬЮ и ЦЕНТРОМ ВСЕЛЕННОЙ. Он был ВСЕМ и в тоже время НИЧЕМ. Джеф являл саму СТАТИКУ, не имеющей ни длины волны, ни массы, ни времени, ни положения в пространстве…

— Здравствуй, Раиль!
— Здравствуй, Джеф!
— Почему ты написал эту книгу?
— Книги диктуют даймоны… И все же я не снимаю с себя ответственности.
— Почему именно мы?
— Вы сильные и благородные.
— Почему ты придумал нас?
— Чтобы измениться и понять этот мир.
— И все-таки, самое главное?..
— Тебе пора Джеф. Мы еще встретимся…

…Джеф ощутил смещение пространственных точек. Воздух стал плотнее, как будто в воду опустили физическое тело. В звуки примешалось что-то еще, быстрое и настораживающее. Чувство присутствия чего-то нового не удило и не испугало. Лишь зрительное восприятие зафиксировало перемещение неуловимой, как дуновение ветра, тени.
И Джеф увидел человека. Его движения, как росчерк пера, были до боли знакомыми и в тоже время непредсказуемыми. Без предисловий и обманных уловок в его руке сверкнул клинок. Он вошел в самое сердце ЗВЕРЯ.
ЗВЕРЬ взвыл, волна его НАМЕРЕНИЯ захлестнула пространство и отбросила человека-тень в сторону.
По телу демонической твари пробежала судорога. Ее взгляд опустился на то самое место, где из сердца торчал клинок. Он вошел не по самую рукоять. ЗВЕРЬ схватился за нее обеими руками и потянул на себя. Клинок поддался. Медленно, как заржавевший гвоздь он выходил из плоти.
И только теперь Джеф обратил внимание на то, что все происходящее походит на смазанные кинокадры: сознание улавливало мельчайшие детали, а тело тормозило.
По наитию Джеф вернул течение времени в привычное прежнее русло, мгновенно оценил ситуацию и бросился грудью на рукоять клинка. Священная сталь вошла ЗВЕРЮ через все сердце. Джеф расцепил руки и упал.
— Я еще вернусь! – Произнес, ЗВЕРЬ пошатываясь. А затем рухнул об пол. Его тело охватили предсмертные конвульсии, из раны хлестала черная спекшаяся кровь, а воздух вмиг наполнился запахом гниения. Джеф отвернулся. И он уже не видел, как стихиалии ветра подхватили рассыпавшиеся в прах останки и унесли в неведомое. Мальчик поднял с бледно-розовой плиты камень Каабы. Он знал, что за его спиной стоит его отец – живой и невредимый.
Жаннет нежно прижала к своей груди Джефа и посмотрела на Слайкера. Ей вдруг захотелось заплакать, но уже не от горя. В ее сердце звенели вергилиевские бубенцы…
…Они спускались по каменным ступеням Ангкорвата — туда, где звучала музыка Королевского балета, и в мерцании костров неземные апсары исполняли танец любви. Желтоглазые звезды смотрели на все это с глубокой печалью. Джеф крепко сжимал в своей маленькой руке ладонь Жаннет. Его отец шел впереди и нес на руках тело погибшего друга. ВРАТА АДА так и не открылись и исчезли в туманную пыль, но все понимали, что ЗВЕРЬ не убит. ЗВЕРЬ будет существовать до тех пор, пока в человеческих душах живут бездуховность, бессилие и безволие. Вековая пыль Ангкорвата также знала об этом, но молчала и хранила свои тайны.

ГЛАВА 61.

НЕДЕЛЮ СПУСТЯ. СЕЙШЕЛЬСКИЕ ОСТРОВА, ВИКТОРИЯ.

Городское кладбище в этот вечер было подернуто призрачной дымкой, и, словно предчувствуя свое ненужное присутствие, солнце спряталось за плывущими в горизонт облаками. На свежей могиле Бреда лежали полевые цветы. Огромный букет из бело-розовой дикой ванили и орхидей был собран Джефом и Жаннет на пике Ниоль, третьей вершине Трех Братьев.
Но прежде они узнали о последней загадке. Слайкер долго рассказывал как, спустившись на парашюте – тот, что лежал в ящике с Джефом, он был подобран в воде приграничным катером, как ему, Слайкеру, пришлось доказывать службам безопасности Мальдивских островов о непричастности к воздушному терроризму, а затем, после выяснения всех обстоятельств, иметь наглость потребовать, чтобы его доставили туда, куда направлялся самолет. Слайкеру повезло, однако красноречие было далеко не главной причиной его успеха. В тот момент река судьбы повернула именно в нужное русло.
Уже к полудню Слайкер Ходвард был в Камбоджи, а копия компьютерного диска, хранившаяся при нем, привела в Ангкорват. Пять башен Ангкора, изображенных на компьютерной распечатке, были символом Камбоджи, а три загадочные буквы А.Н.Г. на диске перечеркнули все сомнения.
Затем из новостей массовой информации Слайкер узнал о трагедии в аэропорту. Крепфол Сьюн убит, на Бреда объявлена охота. Слайкер знал, что все нити ведут к Ангкорвату, но не успел спасти друга. Стечения роковых моментов привели Бреда на последнюю ступень — кладбище Мон-Флери.
Жаннет и Джеф, взявшись за руки, стояли в раздумье перед могилой Бреда. Слайкер обнимал их за плечи. Его мысли были далеко за пределами кладбища — в поселке, там, где и начиналась вся эта история…

18.11.92. — 24.12.2002г.

Он приходит обычно ночью,
Не спросив, открывает дверь.
Кто увидит его воочию,
Понимает, что это Зверь.
Он садится напротив в кресло,
Ногу на ногу положив.
И в душе вдруг становится тесно:
То ли мертвый я, то ли жив.
Он не спросит ни ранга, ни имени,
Все известно ему наперед
Я из рук сигарету выронил,
Вот и мой наступил черед…
Он ее мановением взгляда
Докурил, а дым в потолок.
«Успокойся — не улица Вязов,
Значит, Мальборо куришь, сынок.
Я не стану тянуть твои жилы
И наматывать на рукав.
Мне приятней слова твои лживые:
Жизнь прекрасна, I LOVE, YOU I LOVE.
Ты семь лет почти шел к своей цели
И пытался убить меня,
Только звуки моей свирели
Зачастую пьянили тебя.
Ты не раз спотыкался и падал,
Поднимался и снова шел.
Я тебе говорил: «Не надо!».
Ты ж в ответ — «На три буквы пошел!».
Мы друг другу поднадоели.
Может, выбросить белый флаг?
Я не стану, как тот Сальери,
В твой мартини подкидывать яд.
Это слишком старо и наивно,
Да и метод теперь иной.
Согласись, что сейчас эффективней
Заключить договор небольшой.
Ты убъешь меня сию минуту.
Вот кинжал. Где там библия, крест?
Успокойся и будь что будет…
Принимай все как божий перст.
И тогда будешь ты, как сыр в масле,
Плыть по жизни, не зная невзгод.
Будет сладко тебе и счастье
Никогда не покинет твой род.
Но запомни, как жизнь твоя минет,
Загляни в глубину души.
Без меня твое сердце остынет,
Без меня ты уже и не ты.
Ты не будешь таким, как прежде,
Все слова твои ложь и фальшь,
Даже вера, любовь и надежда
Не сыграют прощальный марш.
Все что было с тобой — уроки,
Все что будет — пороги судьбы.
Главное — береги в тепле ноги
И не пей ты сырой воды.»
Я заглянул ЗВЕРЮ в очи
И принял из рук кинжал.
Душа спокойствия просит,
А, значит, близок финал.
Предо мною открыта дорога,
Только плата моя — душа.
Но я лучше пройду свои годы
Как-нибудь сам, не спеша.
8-гудок 8333421808 Шарифов Раиль Куттусович
1.Авторское право защищено
2. В тексте зашифрована авторская печать.
rail-kaaba7@mail.ru