Эрос

ВЯЧ КОН.
ЭРОС.

Эскалатор движется вниз. Я на ступеньке ниже, мы смеемся о том, что я маленький, я
оказываюсь на ступеньке выше, она все равно смеется, что я маленький, я рьяно
клоуничаю будто какая-то невероятная мысль посетила, наклоняюсь к ее лицу, наклонив
свою голову чтоб козырьки наших кепок не столкнулись, и касаюсь ее губ.

Чудесное время. Лето. Вокруг холмы вулканы. Я занимаюсь любимым делом и
неожиданно влюбляюсь. В ту, которая есть жена моего друга.

Лапушка, в тебе любви во сто крат больше чем во мне. Я купаюсь в твоих лучах. Но! я
хочу быть тебе равным. Мне нужно добрать объема как в тебе.

Бессмертие.

Промозглый Петербург озаряет искусственным светом посадов бегущих мимо
домов. Я сижу в мягком кресле теплой машины, прижимаясь носом к мокрому окну
любуюсь величием искусных мастеров. Их руки возложили камни мостиков и закоулков,
пытаясь смягчить суровый край, где человеку жить не дано. Сколько же веры в
человеке, чтоб наперекор сумятиц жизни воздвигать храм творения. Мягкой оттепелью
я вхожу в чувство восторга и, оставаясь, в нем, предвижу красоту. Которая войдет,
скрасив жизнь смыслом, который впрочем, так и останется для меня где-то очень
близко и вокруг меня. Словно окутанный подлинной истинной я прохожий путь от
машины до гостиницы, открывая дверь, чувствую взгляд, который держит меня за плечи. Я чуть
распрямляю их, пытаясь освободиться. Они стекают книзу, и я вхожу в мир, где этого
всего нет.
День проходит в суете концерта, вечер в гостиничном номере у телевизора в
ожидании поезда, мне кажется, умираю….
Если я знаменит.
то сегодня и очень пуглив. То сегодня ужасно боюсь и чураюсь малейшего
признака, что указует мне на полет от которого стынет под кожею. То боюсь
возбуждения сил, разрывающих тело на частия, и уже не велик мой порыв и не столь
величавы мечтания. Я горю не пожаром-костром, а лучиною еле дыханною, я погиб от
бесчисленных слом и воскреснуть нет терпения. И в таком
если я на вершину взойду, то ослепну и камнем паду под откос, из которого нет
пробуждения. Если я на вершину взойду, то погаснет мечта откровения — засияет
признанья звезда.
……и вдруг звонок: вас ждут внизу. Кубарем кочусь вниз, распахиваются двери
лифта и, о боже! какое сиянье окруженное белизной очень простого и волшебного
платка, плотно обтянувшего круглую голову, я помню хорошо коротко стриженный
волос. Косынка надвинута на самые брови, между них видно припудренность нескольких
юношеских прыщиков и огромные блестящие глаза — свет и вода наполняют их
переливаясь, восхищают и призывают к восторгу. В этом можно окунутся как в счастье
бескрайнего горизонта, где все соединяется и все, может быть. Где теряются нити и
обретаются связи, где все воедином движеньи. Откуда возврата уж нет. Оттуда зовет
она всех, туда, где дороги всем нет — а она зовет всех.
Двери лифта открываются, и я уже не вижу ничего кроме нее. В мгновения ока, не
заметив что, пробрался меж столиков и тяжелых кресел, меж взглядов и тяжелого
воздуха случайных встреч, я оказываюсь лицом к лицу. Глаза ищут подтверждения
желаниям, руки волнуясь, утверждают их. Одно мгновение раскрывает огромный
мир, одно мгновение, словно двери распахнув, впускает в необъятность, в одно
мгновение рушиться все, что было прежде — наши губы тянуться другу к другу, мы касаемся
щеками, в последний миг, спасая жизнь… земную, небесную отодвигая в даль. Теперь
мечтая, я скажу, что это ложь и сразу кубарем качусь под свой откос — я просто пес,
всего лишь пес. Вот наши руки разошлись, присели мы на край дивана, но утонув в нем
потеряв, мы вырываемся, и чашка кофе с твердого стола чуть приближает нас опять к
мгновенью. Но разве силы есть сдержать порывы столь неведомые мыслям, что
разговор наш прерывается касаньем рук, взрывая связь проблем земного
происхожденья. О. как вдвоем нам хочется решить в один лишь миг всех их, но дальше
больше-больше слов, и нас уносит водоворот в глубины тайны мирозданья и вот, — один
лишь луч нетронутой любви нас держит от затменья. О, это луч!….
Бегу обратно в номер за вещами и на ходу, закрывая чемодан, я возвращаюсь — она
сияет. Господи что за сиянье! как раствориться в нем… Еще мгновенье — и вдруг надо
многое сказать: пожалуйста, надо найти точки прикосновений, плоскости прикосновений —
это очень важно, это позволит уйти от одиночества, и сотворить реальность
возможную для жизни человеческой души. Реальность, в которой возможно быть и
чувствовать себя немного счастливым…

Счастье.
Я все больше прихожу к выводу, что счастье оно где-то сейчас не здесь, оно бросает
свои лучи, согревая нас, мы тешимся и живем, воцаряясь над землей поэзией – о, сколько
света и игры в этом мгновении сколько безграничного. Здесь время уходит в сторону,
отступает. Ты входишь в мир безтленного, безконнечного. Ты движешься, замираешь
вновь движешься, вновь замираешь перед восторгом этого движения —
жизни. Восхищение, восхищение и восхищение…

Вот и прикоснулись мы к друг другу — не разнять. Мы размыкаем наши руки, а души… души
остаются вместе. Еще мгновение — я в автобусе, она идет в метро. Я вижу ее
изменившийся силуэт — опушенную голову, округлившуюся спину, стекло витрины не
отражает ее. Не оборачивается. А в поезде.. в поезде я не нахожу ее телефон в
записной книжке мобильного телефона и мечусь по тамбуру с зажженной
сигаретой. Засыпаю с мольбами: Господи, не дай ей умереть сейчас — дай силы ей
постичь всю тяжесть нашего существования и найти в ней смысл — найти возможность в
этом жить и выжить. Путь пройти — полный различный несовершенств и прийти к Тебе
неразоблаченной в своем стремлении Быть. Вовеки веков.

Быть несчастным удобнее — всегда впереди маячит надежда. Смотришь ли ты на зеленные, чуть колышущиеся от вихрастого ветра деревья, через окно или касаешься запахом еловые шишки — они неожиданно пришли сами собой из детства. Все касается тебя и проходит сквозь тебя, лишь открываешь сердце — окном взлетев под небеса. Когда посапывает любимый нос, уткнув в подушку свой сон, прикрывая одеялом чтоб не упорхнул. А иногда поздней ночью, когда ни слышно даже собственного сердце в тебя проникает нежный шепот — любимый….И не уснуть, не умереть никогда — все звезды купаются в твоих реках, плывущим по рекам, но-гам, несущих волны к голове.
В центре Вселенной есть точка, из нее исходят импульсы, по этим импульсам движется ток заряжающих противоположности одним настроением. Настроением на соединение. Мы пу-тешествуем по тропинкам и видим, как березка и тополь начали расти вместе и, потянувшись к солнцу, колышут кронами рядом. Все едино и цельно, и зерна которые попадают к нам руки одного происхождения, вот только есть зерна зараженные болезнью и некоторые просто мертвы — не стоит допускать оплошности и калечить землю такой неряшливостью. Стоит чуть потрудиться и отобрать. Наш век неразборчивый, создает философию целостности, основыва-ясь на поверхностном, словно усталом взгляде, все в природе есть и мы все будем, но приро-да удивительным образом отделяет здоровое от больного, заботиться о будущем — наше мило-сердие о больном и не здоровом делает нас человечней, и уже рядом с природой мы воспри-нимаем ее жестокой и убивающей, мы отделяем себя от нее и умираем в самопожертвовании к любви нами выбранной, а не законам существования. И жизнь становиться вторичной.
Иногда душа вдруг, словно отделившись от своей оболочки, уходит внутрь тела и между ко-жей и ею образовывается пустота, куда по странной причине не проникает внешнее. Пустота зияет и зудит. В ней неожиданно появляется еще одна жизнь. Человеческая жизнь. Словно вместилище всего она соединяет в себе и душевное и мирское, преломляя, претворяя, пере-плавляя, рождает некое удивительное явление чего-то действительного, где есть немного подпорченности от внешнего, но все-таки действительное. Душа в волненьи — как это при-нять, и вдруг расширившись и проникая во все — все изменяет по подобию любви. Какой экс-таз воспламененья и утешенья одновременно! Какая сила в движении том…
Экстаз вводить меня в транс. Оцепенев, вдыхаю аромат сладчайшего изъяна. Душа, словно ребенок, купаясь в лучах заботы своей мамы. Слава это любовь многих людей, это когда во-круг тебя акомулируеться поле из тысячи волн, в которых ты плещешься. Это наслаждение, ради которого можно многое перетерпеть. Это пространство божьего мира. И если кто-то скажет, что все это иллюзорно и не настоящее, то есть, видимо, этот человек не склонен вос-принимать пространство любви чуть больше самого и близкого ему человека. Если кто ска-жет что это сиюминутно, то попробуем ему ответить, что жизнь имеет свое начало и конец, а вот память вечна, и вполне достаточно, если о тебе помнят. Я не знаю, что есть настоящая вечность, но в человеческом понимании она выписывает историю времени. И если у этой истории есть и свой конец и она не вечна, то пусть эта жизнь во вселенной тоже войдет в ее лоно. Даже если и она имеет свой предел, то и из этого зерна родиться новое движенье. Па-мять не измена, она в последствиях храниться.
Говорят, что не бывает, что и человек хороший и любовь была. А у меня есть, видимо этот исключительный случай пришел как раз после долгих скитаний, среди многих и много пови-давши, ты приходишь к чуду. И это чудо сбывается, когда…..
Какие-то глаза, темные с искусственно высветленными прожилками волосы, черные на-кидки на бедрах поверх брюк, столько же на плечах, непонятные руки и удивительно влаж-ный рот. Он совершенно по детски розовел в между слова, которые метеором вылетали из нее, и что-то еще смешное было в зубах.
-Тори, — прозвучало так же смешно, как было сказано, хотя за этим чувствовалась немалая подготовка. Протянутая ладонь, словно выброшенный корабельный флажок, взлетевший и уже трепыхавшийся, ладонь, была правлена кинжалом мне прямо в грудь. Я приложил свою. Выскользнув, она с тем вектором обратилась и к моему другу.
За окном резвятся дети, их гомон возвращает мою больную голову к жизни, я борюсь с негой, которая поднимается снизу простыми средствами дня — готовлю сам себе завтрак и понемногу отвлекаюсь. Отстранясь от, возвожу в памяти этот жест, который и стал причиной многих бед. Когда я разбираю, как возникают подобные события, пытаюсь проследить цепь некото-рых повторений в моей жизни. Они периодически входят в мою жизнь с какой-то своей миссией, я хочу понять их предназначение. Я не могу принять мысль, что это ничего не зна-чит — весь смысл подножного проявления: является ли проходящей сценой к чему-то больше-му или кульминация главного. В этом жесте может открыться и открытая линия проявления — ладошки повернутой открыто. Попробуем проследить дальнейший ход событий — я подхожу к этому с позиции интеллекта, так как во мне это
не пробуждает чувства, но волнует по причине явления. Оно не будоражит даже воображе-ние, а лишь как импульс бьет изнутри, словно пробуждая во мне что-то мне не желательно, но требующего своего присутствия.
Чем может быть такое…. Мы встречаемся с другой группой, которая выясняется у нас на “разогреве”, при этом группа уже давно существующая на эстраде и популярность ее стабиль-но, не говоря о качествах творчества (здесь этот вопрос не разбирается, хотя если это всплы-вет то может быть. Вряд ли анализ может дать любопытные открытия, но он обычно предше-ствует). Итак, в аэропорту разыгралась небольшая драма по поводу задержки нашего багаже, другая трупа вспыхнула — почему должны они ждать нас. Я пошел на смягчение ситуации, определяя, что в той группе одни девушки и это вполне объяснимый факт. Но возбуждение на претензию осталось. Я вспомнил, как в автобусе от самолета к аэровокзалу я встретился гла-зами, но остановился на нижней части лица, как писал это ранее, заметив при этом, что у де-сен были странно посажены зубы. Дальше в гостинице ожидая распределения, номер мы пе-ресеклись взглядами, теперь заметил, что и другие девушки рассматривали внимательно нас. Видимо теперь они уже знали, кто мы и изучали тех, кто за короткий период перешагнул их и других на поприще шоу-бизнесса. Мне показалось это странным, что, приехав раньше, они, продолжали сидеть в холе.
Пересеклись мы позже по дороге в ресторан. Враждебность, которую я запомнил в холе, неожиданно переросла в этот жест с совершенно детским голосом — Тори. Я вновь увидел ро-зовый рот и представился по имени. В ответ слышал — Тори псевдоним. Пустился в разъясне-ния своего. Девушка, сконфузившись, заволновалось — ведь было странно: мы одного поля ягоды, а представляемся так чинно. Чтоб не обидеть рассказал в намеках о своем имидже, как он перевернулся от ошибке в букве и стал гремучей смесью. Ее развеселило. У столика мы распрощались улыбками уже приветливыми и, пожелав всей группе приятного аппетита, я вызвал благодушный окрик.
Она сидела спиной, курила. Тонкая сигарета в пальцах не играла.
На высоте, поверх облаков я не прочел ни сточки из того, за чем проводил свои минуты. Она сидела рядом, чуть сзади у окна, я у прохода. Мы писали на моем блокноте друг другу свои мысли, передавали, касались тем, что не смогли ночью.
Домой я привез больное чувство на утро и смешанные воспоминания о встрече со своей любимой.
Вакх просыпался во мне с новой силой, не утоленного голодом зверя, напивается до смерти и до обессиливания заниматься любовью, но это не исчерпает его силы, а только преумно-жит. Дурман окутал мой мозг. Словно свинец залили в мои жилы, и он медленно остыва-ет. Хочу проснуться и не могу от этого ужаса. Остается одно писать и искупить свой грех лю-бопытства. Писать и видеть чудо примененья влеченья сильного, того, что в нас вдруг откры-вает силу страсти, и разум окрыляющий нас душу и силу воли, словно середины вбирающей оплот всей жизни. Отвергнуть что-то есть родить борьбу не жизнь, а на смерть. Я вспоминаю страшную борьбу разума и чувств, пред тем как написал записку. Сидели за столом. Был ужин. Другая группа все не приходила, а я надеялся на это. Я помню, ждал веселья бурного и примиренья, мол, мы танцуем вместе, вместе и поем, пьем и резвимся. Но не свершилось, так что я принял бокал вина и написал “Звоните в номер” и отдал официанту. Официант пришел за счетом в номер, оповестил, что передал записку, и все уж разошлись. И я заснул. На утро с явным напряженьем, что встретимся за завтраком и надо как-то смотреть в глаза, я все-таки заговорил — и мне улыбкой той же ответили, словно не бывало. Лишь на слова как вам спа-лось, почувствовал я что-то, что убежало внутрь. Потом уже в аэропорту все разъяснилось — она не угадала от кого было послание. И мы разговорились. Но вряд ли можно так сказать, что это было так, скорее тот же страх соединенья двух противоположностей, усиленным и твор-ческими разногласиями, давал лишь повод поскорей освободиться. Но странно я все-таки взял телефон, хоть точно знал, что это только на день ни больше, и почему она дала его столь не понятно, как и итог. Теперь я болен, я должен что-то сделать и коль в руках есть телефон, то нужна встреча, хоть и это не по моей все ж воле.
И я звоню. Гудки. Молчанье. И вновь нахлынули воспоминанья — поток людей огромный, площадь, великое соединенье душ в полете над землею, что вызван музыкой, кумиром, сферой празднеств. Великое смятение умов, где нет контроля, где есть сила влекущая к участию во всем. И я закручен в этом повороте жизни, воронкой падающей вниз. Как сон в яви, я пригуб-ляюсь и падают, нет сил сдержать. Я вижу ее тело с высокой талией и низкой попой, с широ-кой грудью малых величин, я позже задаю вопрос — не боитесь ли воды, ответ — встречала много и побеждала всегда. Смешно, подобное, но так видно, что в тактике отказа ее стремле-нье победить всего лишь соль в надменности и превосходстве, и видимо победа состоит лишь в том, чтобы отказ создать, когда придется. Молчанье — есть победа над диалогом и соеди-неньем. Она ответила молчаньем и значит, победила движенье моей души. Пусть в той побе-де она одержит право быть и оставаться с самим собой, но рано или поздно ее желанье побе-дит. Здесь то позор есть, стыд перед собой и разочарованье что не смогла осилить. Но рок судьбы столь виден для подобных и, кажется, вот-вот свершиться, оставаясь в этом. Тот жест разрезал грань.
Предположим, что она идет по ощущениям исходящих от внешних раздражителей. Ее влече-ние зависит от объекта и жест, который вызвал во мне то, что мне не свойственно, являет именно эту предпосылку. Предпосылку на действие. Что и породило дальнейшее мучение как навязывание чужой воли. Но разобраться, почему при внешней активности ее внутренняя деятельность индифферентна не просто. Это вполне возможно, что для развития ее активно-сти нужно больше времени на общения чтобы возбудиться от объекта, поэтому маленький жест — ничего незначащая встреча. Во мне, которая породила столь тягостные ощущения. Вполне может, что и другое отвернуло — когда сходила она со сцены, я отвернулся, не придал значения, хотя хотел дать ей руку, но там было столько поклонников, что я ушел и скрылся от беспомощности. Буйная фантазия моя дала ростки, в отличие от нее более реальной дейст-вующей по объективности, то, что во мне всегда не хватала. Вот и причина нашей встречи — обоим дать, что не хватало, восстановить равновесие. Именно поэтому я понял, что больше никогда не позвоню чтобы родить в ней фантазирование, а мне она дала импульс к действию — звонку. И вот уже ростки: я звоню, звоню, звоню, а она молчит, уже мечтает.
Подобные встречи для обмена недостающими функциями в человечке вполне осознанны со стороны судьбы. Мы часто злимся на нее и благоговеем, когда постигаем, и тем отчетливее видим ее чудесный дар — творенья! из однобоких скудных мы превращаемся в объемных справедливых. Да будет так.
Друг друга, углубляя или поднимая, идем мы к небу и его, великим совершенствам.
А что же стало с той, с кем жаждала душа, с кем страстным чувством упоенным стремилась — не свершилось! но произошло еще углублений сияние надежды, мечта о встрече стала боль-шей, чем прежде. Мы во снах встречались, словно Прометеи, зажигая звезды в сердцах друг друга. Мы потому не встретились, что наши души в небесах уже парят свободою высокой. Да будет так.

Вот как чудесны наши устремленья в познании друг друга, мира, жизни! вот так прекрасны проявленья озарения души от выше. Компенсирующая функция бессознательного не только обогащает нас объемом, но обнаруживает и утверждает нашу ценность, мы находим себя, а значит, и находим другого. Ценность бессознательного открывает в нас не только себя, друго-го, но и главный фактор — явлений встреч в судьбе. Нам более становиться яснее ее влияние руки и Божий промысел, в котором явнее проступают те черты, что мы зовет и чудом и свер-шеньем. И целью всей мечты становиться движение к взаимопониманью как человеков, так вселенной в целом. И если цель веков соединить в величьи вечной жизни, преодолев разрыв всего, то в сплаве этом безразличью не будет место, ибо мы уже прошли великий путь скита-нья и одиночества, и радость упоенья воссоединенья пусть будет.
Мы, растворясь в другом, не теряем себя уже отлитых бремем скитаний одиноких. И в этом сплаве, сохранившем нас, мы обретаем силу жизни вторящей вечность.

Мне с трудом удается обуздывать свои намерения и страсть из них рождающуюся. Я пи-шу только и потому чтобы собрать ее в пучок и словно лазером очертить иероглифы на бума-ге, как только, от, нее, я, отстраняюсь, так, луч, рассеивается, в, тысячи, лучей, и, вся, энергия, выходить, распыляясь, теряясь, в, пространстве, которое, мне, охватить, не, удается, взором, и, я теряюсь, погибаю лишенный зрения. Я слепну от пространства мира и ухожу в обитель, откуда на расстоянии могу хоть как-то охватить. И обрести форму. Форма мне всегда давалось сложнее. Я растекаюсь по малейшему поводу и, теряя границы, перехожу в иное измеренье, теряя человечность. А как же это нужно!
Порою страсть взрывает так, что не собрать и по крупицам.

Итак, из моего рассказа вполне определились две причины себя скрывающие и откры-вающие в своем сокрытьи. Та, что от меня сокрылась бы причинной страсти сильной и страх ее открыть, как видимо и потому что дальше не остановить ее, и вследствие всего перевер-нуть и жизнь и мысли, а та вторая с твердым намереньем и внешней страстью для достиже-нья. Та первая есть Земля, вторая Солнце. Первая есть, чтоб загореться от светила, вторая суть, дающая нам жизнь. А между ними я. И мы.
Конечно это всего лишь ситуация в которой так распределились роли и все перевернется в другое время. Но вижу я, как нами управляют женщины и мы зависимы от них.
А что есть женщина? — природа, материя, Вселенная, Великая София, Церковь, Несущая Лю-бовь, Первопричина, Чрево сути, Пространство времени и жизни….Они находят нас, чтобы заполнить себя — мы их, чтоб быть где-то. Они захватывают нас, обволакивая любовью, мы жертвуем свободой, чтоб быть в тепле.
Есть женщины, внешне горячие что обожжешься, а внутренне такой холодный камень…. Вот от такого я и заболел. Я согреваю свою душу огнем, который в глубине находиться меня. Я не знаю, что это есть Бог иль Дьявол, хоть многие мне утверждают что второй, но так или иначе согретый и живущий в глубине я вдруг оказываюсь по мановенью наверху и сразу тянусь к подобному. Но теплота людей лишь в прикосновенье, где теплый воздух кожи, но не больше. Там глубже вдруг разверзается холодная тень и мерзлота, в которой задохнуться можно.
Льняные волосы обычно свободные и пленительные, теперь были собраны в небольшой пучок. Кожа, которой видимо, приходилось в лучшем случае тысячи волшебных мазей, чтоб сохранить свою первозданную свежесть лилии, но, по-видимому, ее вообще надо было дер-жать под стеклом или хранить в аквариуме. Теперь это чудо двигалось прямо на меня. В со-вершенно простой блузке, сквозь которую можно было увидеть даже прожилки голубых вен на некоторых участках тела, розоватые оттеки о малейших прикосновений белья или случайно попавшейся грубой руки. Казалось, коснешься и она вся затрепетает словно водная гладь. Я утонул в этом аромате нахлынувшего воображения. Я закрыл глаза, боясь упустить этот вол-шебный миг и как можно дольше продлить это видение. Меня толкнули. Пришлось открыть глаза. Хмуро я взглянул на окружающий мир, но – О, чудо! Внутренняя картина воображения стояла передо мной и спрашивала оплату за проезд. Я был ошеломлен. Я долго тянул из зад-него кармана удостоверение и столь же долго разворачивал его, чтобы удержать перед собой теперь уже явь. Она скользнула взглядом по моей руке и двинулась далее по проходу. Что де-лала это фея здесь? Какая великая нужда бросила ее сюда?
Тысячи домыслом промелькнули в одно мгновение в мое голове. Мне мерещилось, что ве-ликая любовь к простому человеку перенесла ее в подобное пространство. Или случай пере-вернувший ее мировоззрение, и ниспровергший ее с высот существования до этих низин. Или ее собственный каприз – хочу быть проще (но это так абсурдно) в какой момент поступила идея со столь гадкой сердцевиной, но столь прочной основой. Она уверяла меня, что именно все наоборот и желание этой девушки очень простое: быть в центре внимания, нравиться и по возможности найти себе достойного спутника. Я боролся
_ Бывает такое, что чувство любви стихает и уменьшается душа. И вы скажете, что вечно любить не возможно! — это происходит тогда, когда мы просто об этом забываем и мысли направляем на другие дела. В делах вся наша сущность, но, совершая дело без души, не вкладывая в него чувств, пусть они даже будут не столь приятны, и приносить боль, эта боль вызвана нанесенной травмой, но вы излечите своим отношением к ней, без этого вы обретете пустоту, которая неминуемо приходит, как только огонек чувств стихает и душа уходит. И эта зудящая пустота на время даже станет отдохновением, забвением от всех страданий и бурных радостей, и в этой пустоте есть вероятность остаться, не впустив туда и демонические силы, создать по памяти головы и гармонии природы свой мир, и вы получаете то, что получаете:
Тоска. Она приходит, обрушивая на свои тяжелые сковывающие все клетки естества, ноты. Она творит музыку невероятной чистоты устремлений. Я прижимаюсь к телу любимой и чув-ствую, что ближе, чем на кожу мы не можем быть, я сдираю ее, разрываю нервы и мышцы, я ищу душу и не могу ее найти — я пленник натуры. Я не чувствую и не вижу ее. Мне не дано. От такой мысли меня поташнивает. Тоска превращается в чудище. Оно растет и съедает как тихо и мягко. Я не издаю ни единого звука. Я выдохся. Сегодня выдохлись многие, я самый слабый из них. У меня нет ни будущего, ни прошлого, а настоящее идет мимо, не замечая ме-ня. Внутри ноющая пустота. Звенящая. Я забыл и не помню благодать. Но иногда в тиши я слышу что-то. Как легкий ветерок мне наполняет душу, и робкое прикосновенье рождает дол-гожданный трепет — душа проснулась, грезит. Не спугните. Но крики, шум и грохот роняют все. Но если мне удастся умиротворенность защитить, то есть возможность родить новое ды-хание… И коли, нет возможности здесь на земле, я поднимаюсь под облака.

Бессмертие. Промозглый Петербург озаряет искусственным светом посадов бегущих мимо
домов. Я сижу в мягком кресле теплой машины, прижимаясь носом к мокрому окну
любуюсь величием искусных мастеров. Их руки возложили камни мостиков и закоулков,
пытаясь смягчить суровый край, где человеку жить не дано. Сколько же веры в
человеке, чтоб наперекор сумятиц жизни воздвигать храм творения. Мягкой оттепелью
я вхожу в чувство восторга и, оставаясь, в нем, предвижу красоту. Которая войдет,
скрасив жизнь смыслом, который впрочем, так и останется для меня где-то очень
близко и вокруг меня. Словно окутанный подлинной истинной я прохожий путь от
машины до гостиницы, открывая дверь, чувствую взгляд, который держит меня за плечи. Я чуть
распрямляю их, пытаясь освободиться. Они стекают книзу, и я вхожу в мир, где этого
всего нет.
День проходит в суете концерта, вечер в гостиничном номере у телевизора в
ожидании поезда, мне кажется, умираю….
Если я знаменит.
то сегодня и очень пуглив. То сегодня ужасно боюсь и чураюсь малейшего
признака, что указует мне на полет от которого стынет под кожею. То боюсь
возбуждения сил, разрывающих тело на частия, и уже не велик мой порыв и не столь
величавы мечтания. Я горю не пожаром-костром, а лучиною еле дыханною, я погиб от
бесчисленных слом и воскреснуть нет терпения. И в таком
если я на вершину взойду, то ослепну и камнем паду под откос, из которого нет
пробуждения. Если я на вершину взойду, то погаснет мечта откровения — засияет
признанья звезда.
……и вдруг звонок: вас ждут внизу. Кубарем кочусь вниз, распахиваются двери
лифта и, о боже! какое сиянье окруженное белизной очень простого и волшебного
платка, плотно обтянувшего круглую голову, я помню хорошо коротко стриженный
волос. Косынка надвинута на самые брови, между них видно припудренность нескольких
юношеских прыщиков и огромные блестящие глаза — свет и вода наполняют их
переливаясь, восхищают и призывают к восторгу. В этом можно окунутся как в счастье
бескрайнего горизонта, где все соединяется и все, может быть. Где теряются нити и
обретаются связи, где все воедином движеньи. Откуда возврата уж нет. Оттуда зовет
она всех, туда, где дороги всем нет — а она зовет всех.
Двери лифта открываются, и я уже не вижу ничего кроме нее. В мгновения ока, не
заметив что, пробрался меж столиков и тяжелых кресел, меж взглядов и тяжелого
воздуха случайных встреч, я оказываюсь лицом к лицу. Глаза ищут подтверждения
желаниям, руки волнуясь, утверждают их. Одно…

Промозглый Петербург озаряет искусственным светом посадов бегущих мимо
домов. Я сижу в мягком кресле теплой машины, приживясь носом к мокрому окну
любуюсь величием искусных мастеров. Их руки возложили камни мостиков и закоулков,
пытаясь смягчить суровый край, где человеку жить не дано. Сколько же веры в
человеке, чтоб наперекор сумятиц жизни воздвигать храм творения. Мягкой оттепелью
я вхожу в чувство восторга и, оставаясь, в нем, предвижу красоту. Которая войдет,
скрасив жизнь смыслом, который впрочем, так и останется для меня где-то очень
близко и вокруг меня. Словно окутанный подлинной истинной я прохожий путь от
машины до гостиницы, открывая дверь, чувствую взгляд, который держит меня за плечи. Я чуть
распрямляю их, пытаясь освободиться. Они стекают книзу, и я вхожу в мир, где этого
всего нет.
День проходит в суете концерта, вечер в гостиничном номере у телевизора в
ожидании поезда, мне кажется, умираю….
Если я знаменит.
то сегодня и очень пуглив. То сегодня ужасно боюсь и чураюсь малейшего
признака, что указует мне на полет от которого стынет под кожею. То боюсь
возбуждения сил, разрывающих тело на частия, и уже не велик мой порыв и не столь
величавы мечтания. Я горю не пожаром-костром мгновение раскрывает огромный
мир, одно мгновение, словно двери распахнув, впускает в необъятность, в одно
мгновение рушиться все, что было прежде — наши губы тянуться другу к другу, мы касаемся
щеками, в последний миг, спасая жизнь… земную, небесную отодвигая в даль. Теперь
мечтая, я скажу, что это ложь и сразу кубарем качусь под свой откос — я просто пес,
всего лишь пес. Вот наши руки разошлись, присели мы на край дивана, но утонув в нем
потеряв, мы вырываемся, и чашка кофе с твердого стола чуть приближает нас опять к
мгновенью. Но разве силы есть сдержать порывы столь неведомые мыслям, что
разговор наш прерывается касаньем рук, взрывая связь проблем земного
происхожденья. О. как вдвоем нам хочется решить в один лишь миг всех их, но дальше
больше-больше слов, и нас уносит водоворот в глубины тайны мирозданья и вот, — один
лишь луч нетронутой любви нас держит от затменья. О, это луч!….
Бегу обратно в номер за вещами и на ходу, закрывая чемодан, я возвращаюсь — она
сияет. Господи что за сиянье! как раствориться в нем… Еще мгновенье — и вдруг надо
многое сказать: пожалуйста, надо найти точки прикосновений, плоскости прикосновений —
это очень важно, это позволит уйти от одиночества, и сотворить реальность
возможную для жизни человеческой души. Реальность, в которой возможно быть и
чувствовать себя немного счастливым…

, а лучиною еле дыханною, я погиб от
бесчисленных слом и воскреснуть нет терпения. И в таком
если я на вершину взойду, то ослепну и камнем паду под откос, из которого нет
пробуждения. Если я на вершину взойду, то погаснет мечта откровения — засияет
признанья звезда.
……и вдруг звонок: вас ждут внизу. Кубарем кочусь вниз, распахиваются двери
лифта и, о боже! какое сиянье окруженное белизной очень простого и волшебного
платка, плотно обтянувшего круглую голову, я помню хорошо коротко стриженный
волос. Косынка надвинута на самые брови, между них видно припудренность нескольких
юношеских прыщиков и огромные блестящие глаза — свет и вода наполняют их
переливаясь, восхищают и призывают к восторгу. В этом можно окунутся как в счастье
бескрайнего горизонта, где все соединяется и все, может быть. Где теряются нити и
обретаются связи, где все во-едином движеньи. Откуда возврата уж нет. Оттуда зовет
она всех, туда, где дороги всем нет — а она зовет всех.
Двери лифта открываются, и я уже не вижу ничего кроме нее. В мгновения ока, не
заметив что, пробрался меж столиков и тяжелых кресел, меж взглядов и тяжелого
воздуха случайных встреч, я оказываюсь лицом к лицу. Глаза ищут подтверждения
желаниям, руки волнуясь, утверждают их. Одно мгновение раскрывает огромный
мир, одно мгновение, словно двери распахнув, впускает в необъятность, в одно
мгновение рушиться все, что было прежде — наши губы тянуться друг к другу, мы касаемся
щеками, в последний миг, спасая жизнь… земную, небесную отодвигая в даль. Теперь
мечтая, я скажу, что это ложь и сразу кубарем качусь под свой откос — я просто пес,
всего лишь пес. Вот наши руки разошлись, присели мы на край дивана, но утонув в нем
потеряв, мы вырываемся, и чашка кофе с твердого стола чуть приближает нас опять к
мгновенью. Но разве силы есть сдержать порывы столь неведомые мыслям, что
разговор наш прерывается касаньем рук, взрывая связь проблем земного
происхожденья. О, как вдвоем нам хочется решить в один лишь миг всех их, но дальше
больше-больше слов, и нас уносит водоворот в глубины тайны мирозданья и вот, — один
лишь луч нетронутой любви нас держит от затменья. О, это луч!….
Бегу обратно в номер за вещами и на ходу, закрывая чемодан, я возвращаюсь — она
сияет. Господи что за сиянье! как раствориться в нем… Еще мгновенье — и вдруг надо
многое сказать: пожалуйста, надо найти точки прикосновений, плоскости прикосновений —
это очень важно, это позволит уйти от одиночества, и сотворить реальность
возможную для жизни человеческой души. Реальность, в которой возможно быть и
чувствовать себя немного счастливым… Вот и прикоснулись мы к друг другу — не разнять. Мы размыкаем наши руки, а души… души остаются вместе. Еще мгновение — я в автобусе, она идет в метро. Я вижу ее
изменившийся силуэт — опушенную голову, округлившуюся спину, стекло витрины не
отражает ее. Не оборачивается. А в поезде.. в поезде я не нахожу ее телефон в
записной книжке мобильного телефона и мечусь по тамбуру с зажженной
сигаретой. Засыпаю с мольбами: Господи, не дай ей умереть сейчас — дай силы ей
постичь всю тяжесть нашего существования и найти в ней смысл — найти возможность в
этом жить и выжить. Путь пройти — полный различный несовершенств и прийти к Тебе
не разоблаченной в своем стремлении Быть. Во-веки веков.

У одного начинающего режиссера были трудности с постановкой спектакля. Это были не творческие, а привычные бытовые – у него не было возможностей где-либо его поставить. Все театры были оккупированы старыми мэтрами, и чтоб попасть в их расположение, нужно было иметь связи. Что делать приходиться ради искусства идти на жертвы и наш герой сделал этот шаг. Вначале это была его мама и ее знакомая, но он быстро сбежал оттуда, считая этот театр мертвым, и в нем видел свой преждевременный гроб. Потом на юге встретил моло-денькую барышню, и, узнав, что родители киношники, очень быстро добился ее расположе-ния. Но здесь оказался подвох, они уже давно не работали и занимались бизнесом. Папа, правда, познакомил его с другими режиссерами, но это не увенчалось успехом, и он получил вежливый отказ. Правда, как сценарист. Далее у него случается знакомство с пра-пра-праплемяницей, ну очень выдающегося режиссера, который, кстати, был уже в приличном возврате и вполне, как думалось нашему герою, пора искать наследника. Пустив в ход обаяние своего ума, он вскоре был поражен неожиданным поворотом событий.
Барышня оказалась хитра. Быстро смекнув в чем его проблема, она, тем не менее, в первую очередь решила свою проблему, а именно то, что ей нужен был мужчина, ибо она уже была возрасте, а он подходил как нельзя, кстати, по внешнему виду, как и по внутреннему. Финансовый вопрос здесь не интересовал, так как сама она была обеспечена. Вот тут то она и начала водить нашего героя за нос, давая понять, что только после свадьбы будет возможна подобная встреча. А в его планы это никак не входила. Вообщем-то идея была заманчивой стать непосредственной родней, да к тому же она была не дурна и состоятельна, что вполне могло, обеспечит его нищенское актерское существование, она даже любила театр. Ну, по крайней мере, любила туда хаживать. Была одна заковырка, а именно то что — а если после замужества связь не состоится, а если и состоится, то вдруг не удачно, а если даже и удачно, то вряд ли семейные узы позволять ему быть свободным художником на сцене. Последнее, правда, его не беспокоило, здесь многое выпадало и по форме и по подходу, и вообщем-то он чувствовал, что вполне мог бы стать преемником без ущерба для себя и для мэтра и его теат-ра.. И, тем не менее, что-то его пугало и одновременно толкало. Конечно, у него была девуш-ка, которую он любил, и чувствовал себя вполне комфортно на житейском и бытовом уровне. Конечно, он вполне мог найти массу причин для расставания, а именно то, что к его творче-ству она была равнодушно, хотя задней мыслию он вполне осознавал, что у нее должно быть свое мнение и может быть, как раз эта противоположность толкала его писать. Но он хотел перемен, и перемен в сторону единения и слияния душ, тем более что новая барышня подава-ла на это повод. (Он еще не знал, как тонка и прозрачна женская паутина, как сладка на вид приманка и как потом превращаются нежные руки в железные оковы тюрьмы. Из которой вырваться становиться страшно, ибо она имеет огромную паутину вселенной. А куда дальше вселенной!! Мы все в ней.) И потому он принял решение, коль так, то он поменяет только ячейку в великой Соте на более широкую и удобную, при этом не потерять любимого челове-ка.
Фиктивный брак великая вещь. Она обеспечивает обоим неравенство, тем самым, давая возможность рождения высочайшего альтруизма с одной стороны и эгоцентризма с другой. Перетекание сил с одной сторону в другую превращается в безостановочный акт, и особенно это когда льется с женской стороны в мужскую. Здесь бесконечное женственное обретает всю свою мощь беспредельности, а мужское в переплавление ее в конечную. Масса плодов дея-тельности на лицо. Если конечно в один прекрасный день женская половина не заявит свои права на взаимную отдачу. Но к тому времени пока это случиться, уже накопиться что-то у нашего героя и ему будет, что вернуть сполна или частично. Да бог чтоб только у него хватила времени.
Барышня имела вид маленькой мышки, с заостренным подбородочком и острыми жи-выми как у всех крыс глазками. Ничто бы так не привлекло его внимания как это маленький язычок высунутый между тонких губок в момент когда он пробиралась на свое зрительское место при первой встрече в театре. Что-то вспомнилось ему из своего прошлого, и мигом воскрес в памяти образ миленькой девушки, с которой в коротком романе он испытал уми-ленное блаженство нетронутой страсти. Тот образ мигом наложился на новоиспеченный и стал столь живым и притягательным что не отгонял его, как запах духов расходившихся пер-вые несколько минут начала спектакля.

От нее исходил Эрос, столь открытой и

Невероятная боль сковала ее лицо

-Я не знаю что такое оргазм. Многие женщины не достигают оргазма.
Глаза девушки напряженно всматриваются в собеседника. Современное поколение нахо-диться на периферии сознания и своего существования. Для них вселенная давно потеряла центр и вся превратилась в периферию, потому и Бога нет, а есть только они существующие на этой периферии.. У меня нет, и я даже не знаю, как мне ее найти. У Вас есть цель?
Она потеряла не находя связь со своей природной силой. Лень, о которой она говорит, про-стое бессилие найти решение своей проблемы, и потому прилипает к кому ни будь. Новое по-коление, получившая так легко свободу и живущая в ней, не зная, как она обретается, теперь находиться в смятении. Она не знает, что с ней делать. Они существуют в свободе и не по-нимают ее смысла. Если старое поколение с таким другом, обретая ее, наслаждается, то новое смеется над ними и выводит губительную формулу свобода – это иллюзия, новое поколение и все последующее само уже создает новую диктатуру. Они уже создают вожака и властелина, на которого переложат свое бессилие.
-Я хочу вернуть людям источник жизненной силы.
Лицо девушки задумывается и опускается.
-Да, это наверно хорошая цель.
Слышится ее голос.
Сексуальная энергия не имеет ценность сегодня. Эрос служить всего лишь для снятия напря-жения. Некое расслабление, но не как не творческую силу созидания. Неужели эрос в свободе носит именно такую форму – задумываюсь я, наблюдая, как девушка ест виноград.
-Попробуйте довериться даже маленькому импульсу пришедшему не из вас самой, а извне.
Слабо добавляю, без особенного убеждения, что она поймет это, если же до этого вела аморфную жизнь по правилам формальной необходимости своих желаний. Я вижу портрет действительности, в которой скоро мне придется раствориться. Нам приходится входить в мир. Страх рождается вполне естественный, ибо ты знаешь, этот мир высосет из тебя все, что ты набрал и доведет до полного смертного истощения. И спасает только, что ты знаешь в на-граду обретешь новую жизнь.
Новое поколение не верит в Бога, старое к нему вернулось, и между ними пропасть. Представим себе, что на земле наступило благополучие или два героя попали на райский остров. Два героя: один интроверт другой экстраверт. Я назову их свободный волей. И делать ничего не надо. Живи, да и только. Но начинается оно очень любопытно.
-У греков римлян, и еще в некоторый племенах, возбужденный фаллос отображал энер-гетический столб, отращенный к небу, женские гениталии определялись как цветок, Логос, дающий жизнь, плодородие несущий. В некоторых племенах монахи и монахини регулярно мастурбировали и тем самым повышали плодородие природы для населения. Ранние Хри-стианские общины, которые удалялись, и жили в пещерах, расписывали на стенах картинки эротической жизни. Тоже мы встречаем и в Индии, об этом пекутся психологи времени и пи-сатели. Убеждающие о необходимости на сегодняшний день гармонировать себя с природой. Сегодняшнее направленность тех. прогресса убивает человека в самом его корне души. Ра-ционалистическое направление воли к цели и победы превратилось в одержимость и значит зло. Его униженная и подавленная природа влечения бунтует, как бунтует Азия против Евро-пы. — расхаживаю по комнате жестикулируя руками.
-Я все контролирую. Даже в минуты …я изначально все просчитываю. — девушка чуть смущенно посматривает на меня.
-И потому не впускает в себя невероятное. Грех не в природе, а в ее подавлении. При-рода гармонична. Даже если иногда чрезмерна. Она восстанавливает баланс для равновесия. И жизнь человека, живущего на земле, заключена в гармонии и понимании с природой.
-Вы словно лекцию читаете – девушка улыбается со стороны.
-Привычка режиссера. – «Странно. Словно совершенно нет чувство благоговение перед словами. Видно действительно сегодня нет веры ни мысль, ни ее тем более в ее речение.»
-Мне очень нравится, и я чувствую себя в переводе иностранных языков. Я бы хотела в этом себя развивать но при этом я не нахожу себя в этом – девушка все таки продолжает упорно смотреть на меня с легким прищуров.
«Может, меня дурачат, и все на самом деле обстоит иначе» –пробегает строчка в голове.
-Я понимаю, что вы имеете в виду…у меня много знакомых, но вот в одном есть это, в другом нет того, и чтоб вот все в одном – прищур переходит в узкую щель.
«Современное мышление – три в одном», и вслух добавляю, – Вы ищете себя в других, но может быть есть смысл поискать себя в себе.
-Так вот я и не знаю, кто я – Вновь появились глаза на лице.
-Поймите, без обнаружения своей природы вы не обретете в полной мере то, на чем сейчас работает. Станьте вначале женщиной, потом из этого родиться человек, из человека личность, из личности сверх – я брожу по комнате, но чувствую, что начинаю уставать.. По-чему вы так напираете на секс. Он разве.. — стушевывается.
-Чтоб подняться вверх. Надо уметь опустится – я твердо смотрю ей в лицо. — это опыт прошлого. Века проверили. « Вчера мне кто-то сказал, что это прошлое уже не нужно, есть бо-лее короткий и легкий путь. Вот и еще один представитель подобного устремления. А таких видимо тысячи. Новое поколение.. »
Когда-то, когда я был художник, любил рисовать обнаженную плоть женщины. В этом, во времени развернутом акт, было присутствие вечного. Я наблюдал, как моя сексуальная энергия превращалась из конкретного физического влечение в божественную сферу вдохно-вения и восторга, через обобщение. Когда плоть становилась поэзией. Обретала не четкие и обобщающие формы. Словно поднималось ввысь, превращалось в воздух. Символ женст-венности, вмещающий в себя всех женщин и всю любовь, идущую от них. Я помню, что то-гда любил всех и не был привязан к конкретной. Я был счастлив. Каждая часть тела женского вмещало в себя космос. Это было изображение строительства космоса. Я ждал каждой встре-чи в студии, как ждет верующий своего религиозного экстаза. Эта небольшая по размерам комната художника впоследствии стала символом церкви моей. Когда в последствии я ски-тался по земле не имея пристанища и обрел эту комнату в себе и воплотил вновь в реально-сти, где мог творить в уединении, прикасаясь вновь и вновь к чарующим звукам небес – вот эта жизнь моя, полная подлинного существования, невидимого для других.
………………….
Демон вожделения или бог плодородия просыпается во мне каждое лето. Когда за ок-ном пылает жара, и ты смотришь на проходящие мимо силуэты тонких блузок, под которыми явно читается обнаженная плоть. Волнующая и волнуемая под кантатными взглядами. Все словно дышит праздником Ивана Купалы, и нет сил найти разумное равновесие этой силе. Силе, которая переворачивает меня с ног на голову и несет в маленькие квартирки забытых знакомых, чтоб растворит меня в их сочных от солнца телах. Ни одна ночь, ни какое прохлад-ное озеро так не снимает жар как разгоряченное тело женщины летом. Любой, даже самой сдержанной на вид просыпается огонь вотворения желания. Словно вся распахнувшаяся при-рода впитывает твой пыл, отдавая свои соки. Целебные соки, бегущие по крови реками. Ни одна мораль. Ни один запрет, не остановит такое растворение в этой гармонии, только лю-бовь. Простая, естественное чувство быть в целостном слиянии. Воспроизводить на свет но-вое чувство единения, после долгого отрешения друг от друга.
Я распахиваю дверь. Я сжимаю в объятьях хрупкое лоно. Волнительное и всепогло-щающее твой рассудок. Иступленное, дрожь сменяется сладким отдохновеньем. Воздух про-питан благоухающим восторгом. Он концентрируется в диафрагме и вновь новый толчок поднимает энергетический столб, выбрасывая, распыляя себя. Яблоки падают, падет семя. Колос не держит его. Земля принимает. С той же могучей силой, не отвергающей ничего, что дает ее чадо. Тонкие нежные плечи и с грудью девичьей красы наполняются радостью полно-ты. Сторонники зимы в ужасе – как это может быть. Но их страх основан на не возможности такое отдать и по движению этой зависти рождают злобу. Сила рода человеческого в этом ак-те. Борьбы за жизнь. И даже если за это предстоит умереть, то счастье быть умерщвленным, зная, что это будет началом новой жизни.
Я отдаю свою плоть, свои чувства всему, что меня окружает. Случайному ветреному похожему. Засиженной мухами комнате. Изъеденной червями бумажному листу. Женствен-ный логос, увлажнялся, мягко принимая в себя мое перо. Побежденный я падал. Радость! Ра-дость изливания…- кто-то видимо вспомнил обо мне, занимаясь любовью.