Конопатый закат навалился на крыши, все дневные грехи отпуская домам. На втором этаже Меньдельсон еле слышный обручал на часок Джентльмена с Мадам. Джентльмен разливал портвешок по стаканам, потрошил колбасу на немытом столе, говорил о семье и о старенькой маме, и, как, встретив Мадам, он душой заболел. Бывший интеллигент, ныне бомж …
Качает ночь на темных вОлнах безлико-плоскую луну. Вздыхая, океан огромный нас завлекает в глубину. На салинге впередсмотрящий сквозь тьму глядит за горизонт; чуть слышно ветерок уставший ему о родине поет. И, этой песней убаюкан, матрос расслабился слегка… Но, дьявол! Что это за звуки?! Кого несет нелегкая?! Из бледно-лунного сиянья возник …
Качает ночь на темных вОлнах безлико-плоскую луну. Вздыхая, океан огромный нас завлекает в глубину. На салинге впередсмотрящий сквозь тьму глядит за горизонт; чуть слышно ветерок уставший ему о родине поет. И, этой песней убаюкан, матрос расслабился слегка… Но, дьявол! Что это за звуки?! Кого несет нелегкая?! Из бледно-лунного сиянья возник …
Как устали Атлантовы плечи над Землёю держать небосклон… Тают дни, как пред образом свечи, отбивая столетьям поклон. Осень-осень… Дожди изрыгая, твоё небо пригнулось к земле. Сбросив листья, природа нагая погружается медленно в тлен. Серый купол, промокший и стылый, ржавой кромкой прижал горизонт; южный ветер завыл уныло, вдруг прорвавшись из тёплых …
Как устали Атлантовы плечи над Землёю держать небосклон… Тают дни, как пред образом свечи, отбивая столетьям поклон. Осень-осень… Дожди изрыгая, твоё небо пригнулось к земле. Сбросив листья, природа нагая погружается медленно в тлен. Серый купол, промокший и стылый, ржавой кромкой прижал горизонт; южный ветер завыл уныло, вдруг прорвавшись из тёплых …
Как устали Атлантовы плечи над Землёю держать небосклон… Тают дни, как пред образом свечи, отбивая столетьям поклон. Осень-осень… Дожди изрыгая, твоё небо пригнулось к земле. Сбросив листья, природа нагая погружается медленно в тлен. Серый купол, промокший и стылый, ржавой кромкой прижал горизонт; южный ветер завыл уныло, вдруг прорвавшись из тёплых …
Жизнью битый и молью траченый, то правительством озадаченный, то старухиной скалкой обласканный — виноватый всегда без вины — в Сахалинском поселке Взморье в покосившемся старом доме доживал век старик Анатолий, ветеран японской войны. Переживший царя и Брежнева, не растратив веры с надеждою, в домотканой простой одежде, не привыкший к судьбы …
Жизнью битый и молью траченый, то правительством озадаченный, то старухиной скалкой обласканный — виноватый всегда без вины — в Сахалинском поселке Взморье в покосившемся старом доме доживал век старик Анатолий, ветеран японской войны. Переживший царя и Брежнева, не растратив веры с надеждою, в домотканой простой одежде, не привыкший к судьбы …
За туманом не видно земли, за туманом попрятались скалы; как с тобой мы до дома дошли – только лодка подводная знала. Напрягая до слёз окуляр, перископ горизонт отодвинул, и окрестности щупал радар, чтоб противник не выстрелил в спину, и торпеды стояли на «товсь», чуть дрожа в предвкушенье атаки… Только что-то, …
За туманом не видно земли, за туманом попрятались скалы; как с тобой мы до дома дошли – только лодка подводная знала. Напрягая до слёз окуляр, перископ горизонт отодвинул, и окрестности щупал радар, чтоб противник не выстрелил в спину, и торпеды стояли на «товсь», чуть дрожа в предвкушенье атаки… Только что-то, …