«И воздастся вам по делам вашим»

В конце 1976 года СССР готовился к встрече Нового Года.
Шахтеры со страниц газеты «Правда» рапортовали родной Коммунистической Партии о миллионах тонн сверхпланового угля, строители спешно, с недоделками, сдавали тысячи квадратных метров некачественного жилья, обезображивая городские пейзажи колоннами безликих «хрущевок».
Милиционеры спешно долавливали слегка пьяных граждан, выполняя план по наполнению вытрезвителей, космонавты срочно чистили парадно-выходную форму, готовясь к съемкам «Голубого Огонька», а мохнатобровый Генсек заучивал текст новогоднего обращения к народу.

Все старались, стремились, выполняли и перевыполняли.
Костя Ганкин старался вместе со всеми, но у него получалось плохо.
Не так, чтобы совсем уж плохо, но хуже, чем у остальных, старающихся еще и перевыполнить план.

Проектно-конструкторский отдел института, где Костя трудился в качестве старшего техника, уже перевыполнил план по выпуску проектной документации, и заказчики сказали им своё «спасибо», но денег платить не спешили.
У них ведь тоже все шло с перевыполнением плана, в том числе и расходование средств, отпущенных на строительство.
Так что денег не было ни у кого.

Первой задёргалась Тамара Ивановна, — ГИП отдела, где работал Костя.
Она, мысленно, уже забила в свой семейный бюджет немаленькую сумму премиальных, которые могла бы получить, если бы не…
А премиальные, показавшиеся где-то там, вдали, тут же накрылись мокрым полотенцем, и Тамара Ивановна, краснея щеками, с ужасом ждала вызова на директорский ковер, — для разбора полётов.

Костя, видя, как мучается Тамара Ивановна, сидел за своим кульманом, чему-то глупо улыбался и рисовал чертей.
Тамара Ивановна, давно наблюдавшая за ходом Костиной работы, решила на нем немного оторваться.
Она тихо подошла сзади, полюбовалась длинным хвостом, просунутым между ног рогатого так, что он казался издали тонким и длинным членом, потом, по своей старой армянской привычке, уперлась руками в крутые бока, и громким голосом стала стыдить Костю:
-Как тебе не стыдно, Ганкин! Все работают, план перевыполняют, свой вклад вносят, а ты сидишь и чертей рисуешь!

Костя, старательно дорисовывающий кисточку на хвосте у поганого, повернулся к ней на вертящемся своём стуле и с улыбкой посмотрел на ГИПа.
-И еще по-дурацки улыбаешься при этом! – добавила Тамара Ивановна, наливаясь злобой.
Костя, продолжая улыбаться, поднялся со стула, и, глядя ей в переносицу, сказал:
-Лично я уже внес все, что мог внести, а теперь, вот сижу, жду Нового Года и обещанной Вами премии.
Тамара Ивановна выслушала Ганкина и пошла на него жаловаться.

Начальник отдела, Федор Иванович Дядичев, в миру — «Дядя», через пять минут позвал Костю к себе.
-Ганкин, это правда, что ты дурак? – спросил он, медленно зеленея лицом.
Костя посмотрел в добрые, отеческие глаза «Дяди» и ответил, проникновенно и тихо:
-Умные — у умных работают, а меня к вам направили…
-Пошел вон, придурок, — закричал добрый «Дядя», хватаясь за баночку с валидолом, — мы с тобой после праздников поговорим!
-Какой грубый, какой некультурный человек, этот «Дядя», — подумал Костя, выходя из кабинета начальника.

Ну, разве может он, своим черствым сердцем, своим заскорузлым умом, понять состояние души Кости Ганкина?
А состояние было хреновым.
До Нового Года оставалось два дня, а с кем он будет его встречать, оставалось загадкой.
Еще неделю назад, когда он сказал своей девушке, что они приглашены к Генке, закадычному другу Кости и единственному из всех его друзей, живущего в частном доме, она закатила такой скандал, что у Генки пару дней звенело в ушах.
-Ты четыре года встречаешься со мной, и за эти годы ни разу не признался в любви, — заявила она.
-У меня есть знакомый инженер, и я буду с ним Новый Год встречать; он не такой придурок, как ты! – добавила она под конец и ушла, оставив Костю в глубоком раздумье.

«Жаль, что так получилось», — думал Костя, — «а ведь поначалу все так хорошо складывалось»…
Дело было в том, что дом Генки был большим и просторным, и все праздники их компания отмечала именно у Генки.
Все объяснялось очень просто: хозяева, заботясь о «детках», не отпускали их поздно вечером домой, а оставляли гостей ночевать. Пользуясь этим, «детки» сознательно старались допоздна засидеться у Генки, а потом до утра предавались любви со своими подружками в комнатах гостеприимного дома.

В то время Генкины родители держали квартиранта, который на праздники уезжал к себе в деревню, освобождая и комнату, и кровать.
Вот в ту самую кровать и хотел уложить коварный Костя свою девушку, да сорвалось!
И теперь Костя, хоть и улыбался, но не от веселья, а скорее, — от нервов.
И так ему стало плохо, что, не дожидаясь праздников, он решил напиться.
В конца рабочего дня он надел свою кроличью шапку и пошел в гастроном.
Время было самое горячее, — жаждущих «сообразить на троих» было так много, что Костя всерьез обеспокоился, достоится ли он в своей очереди до победного конца.
И тогда Костя решил найти инвалида.
К слову сказать, в те времена быть инвалидом было не только почетно, но и удобно.
Во всяком случае, в очередях они не стояли, потому что их всегда пропускали вперед.

Инвалиды, подрабатывающие таким образом себе на сигареты, собирались, как правило, у входа в магазин, и Костя, направляясь к выходу, прошел мимо касс, где рассчитывались за покупки счастливые обладатели суповых наборов.
Уже миновав их, он, краем глаза заметил, что одна из кассирш пристально смотрит ему вслед.
Лицо девушки, сидящей в кабинке кассы, показалось Косте знакомым, а услужливая память тут же напомнила ему события семилетней давности.

Любушка!
Да, это была именно она!
Но как изменилась, как похорошела она за те годы, что они не виделись!
Тогда, в восьмом классе школы, он встречался с её подругой, Галкой Долженко, а Любушка, маленький нескладный подросток с двумя прыщиками вместо грудей, всегда неотступно следовала за ними.
Так они и встречались – Костя с Галкой, да Любушка.

…Костя смотрел на сидевшую за кассой девушку, и откровенно любовался ею.
Статная, красивая, с темно-русыми волосами и модной стрижкой «паж», она выглядела королевой, случайно попавшей в мир колбасы и кефира.
Когда толпа покупателей немного разошлась, он подошел к ней поздороваться.
-Здравствуй, Люба, — сказал он чуть хриплым от волнения голосом, — ты меня узнаешь?
Люба подняла на него глаза и спокойно произнесла:
-Здравствуй, Костик.

Костя стоял как болван, не зная, что ему еще сказать и только пялил глаза на тугую Любину грудь, обтянутую тонким коричневым свитером.
Когда, наконец, его волнение улеглось, он произнёс:
-Ты очень изменилась с тех пор, похорошела…
Люба рассмеялась в ответ и сказала, что Костик тоже сильно изменился, ведь они не виделись семь лет!
Нахлынувшая вновь толпа разъединила их на время, а когда они вновь смогли заговорить, Костя сказал:
-Можно мне тебя подождать?
Люба согласно кивнула головой, давая понять, что она не против встретиться с Костей:
-Я заканчиваю смену через час. Жди меня во дворе, возле служебного входа.

Через час они встретились.
Люба вышла из дверей служебного входа, и на секунду остановилась, ожидая, пока её глаза привыкнут к темноте, а потом, заметив стоявшего неподалеку Костю, подошла и взяла его под руку.
Пока она шла к нему, аккуратно обходя застывшие лужи, Костя успел её рассмотреть.

Высокая, почти одного с ним роста, она была очень хорошо сложена.
Короткая беличья шубка едва прикрывала округлую попку, обтянутую плотной узкой юбкой, а длинные, стройные ноги Любы, в сапожках на высоком каблуке, делали её ещё более желанной и женственной.

…В тот вечер они долго бродили по пустым улицам, шли мимо вереницы домов, где за стеклами чужих окон были видны наряженные елки, и вспоминали прошедшие школьные годы.
Костя все порывался спросить Любу, как она жила все эти годы, где была и чем занималась, но Люба мягко останавливала его и переводила разговор на другую тему.
Было уже почти одиннадцать, когда она посмотрела на часы, и с грустью сказала, что ей пора домой.
Костя кинулся ловить такси, чтобы проводить Любу, но она остановила его, сказав, что поедет троллейбусом, а провожать её не надо.

Обиженный, Костя замолчал, а Люба, видя, что обидела его, взяла Костю за руку, и сказала:
-В следующий раз проведёшь, хорошо?
И в этот момент Косте пришла в голову блестящая мысль!
-Ты где будешь Новый Год встречать? – спросил он Любу.
-Пока не знаю, возможно, буду дома, с мамой, — ответила она.
-А давай мы к Генке Кайданову пойдем, предложил он, — ты его должна по школе помнить, я с ним дружил с пятого класса…
-Ну что ж, — легко согласилась Люба, — пойдем к Генке!
Костя, еще не веря в свое счастье, попытался поцеловать Любу, но та, отстранившись от него, лишь помахала на прощание рукой из уже отходящего от остановки троллейбуса.

Тридцать первое декабря встретило Костю проливным дождем.
Когда он, проснувшись в шесть часов, выглянул в окно, его глазам предстала жуткая картина свихнувшейся природы.
Такого ливня не было даже летом!
Косте очень не хотелось идти на работу, но сегодня был короткий день, да еще обещали дать зарплату.
Позвонив Генке и обо всем договорившись, Костя нахлобучил свою шапку и выбежал под дождь.

Зонтик не спас его от воды и, пока он добежал до трамвая, низ его брюк был мокр и болтался, как тряпка после мытья полов.
…Единственная радость – зарплата, была выдана в двенадцать, и директор, пожелав коллегам счастья в Новом Году, отпустил всех по домам.

…Люба работала до восьми, и Костя, одетый в свой выходной костюм, вечером зашел за ней в гастроном.
Сделав лёгкий макияж, она была еще прекрасней, чем вчера, и Костя при её виде задышал часто, как собака, увидевшая кусок копченой колбасы.
Если бы у него был хвост, он бы завилял, застучал им от восторга об пол, но у Кости небыло хвоста и он, преданно посмотрев на Любу, прижал её руку к груди.

У Генки их уже ждали.
Его «предки» собирались в гости к соседям, но, накануне, Генкина мама постаралась вовсю, и стол в гостиной ломился от блюд.
Выпивка была самая обычная: шампанское, бутылка «Московской» да бутылка домашнего вина – для дам.
Генкина подружка тут же увлекла Любу на кухню, где они о чем-то оживленно стали болтать, а Генка показал Косте большой палец, высоко оценивая его новую подругу, и у Кости радостно подпрыгнуло сердце, — так он был рад этой похвале.

В одиннадцать сели за стол – провожать Старый Год.
Когда все немного выпили и закусили, Генкины родители, пожелав молодежи всего наилучшего в Новом Году, ушли, предупредив, что если у соседей им будет скучно, то они, возможно, придут в два-три часа.

Оставшись одни, молодежь устроила танцы.
Выключив люстру, Генка включил ночник, и в этой полутьме они стали скользить по пятачку свободного пространства, прильнув друг к другу, обнимая и целуясь.

Волнение, охватившее Костю, передалось и Любе: краснея, она, прижималась к нему всем телом, и Костя в такие минуты чувствовал, как дрожит Люба, как она волнуется от каждого его прикосновения.

Они чуть не прозевали наступление Нового года, а когда часы в телевизоре показали двенадцать, все закричали «Ура»! и выпили по бокалу шампанского.
Потом они включили свет и стали подчищать со стола все, что приготовила им Раиса Сергеевна.
Генка и Костя вскоре расправились с «Московской», а девушки – с домашним вином, оказавшимся на редкость вкусным и крепким.
Голоса и смех звучали все громче, и в два часа ночи всем снова захотелось танцев.

…Давно уже были сброшены пиджаки, а девушки расстались с туфлями, и так, в полутьме, обнимая друг друга, они кружили по залу, убрав в сторону лишние стулья, и снова — целовались, целовались, целовались…
Когда в очередной раз парни вышли во двор покурить, Генка, закрывая за собой дверь, сказал, обращаясь к Косте:
-Мы с Тоней ляжем в моей комнате, а вы с Любой идите в комнату жильца, — и с этими словами он протянул Косте ключ.
По всему было видно, что девушки уже устали, и, когда, пожелав спокойной ночи, Генка со своей подругой ушёл, Костя подал знак Любе.

…Комната квартиранта оказалась крошечной: полуторная кровать, стол и шкаф едва помещалась в ней.
Включив ночник, Костя запер дверь изнутри и повернулся к Любе.
Та села на кровать и вопросительно посмотрела на Костю.
Костя, присев рядом, обнял её и снова стал целовать.
…Когда им стало неудобно делать это сидя, они легли, продолжая целовать и ласкать друг друга.

…Люба позволяла ему многое, но не все.
Каждый раз, когда осмелевшая Костина рука пыталась проникнуть под её юбку, Люба нежно, но решительно отводила её в сторону.
Вскоре им стало жарко в хорошо натопленной комнате, и тогда Костя стал раздеваться, не забывая то же проделывать и с Любой.
Каждая расстёгнутая пуговица на блузке Любы давалась ему с боем, но, наконец, он добился своего, и теперь они лежали на кровати, он – в ставших вдруг тесными плавках, и она – в миниатюрных белых трусиках, лишь символически прикрывавших то, к чему так стремился Костя.
Её круглая, крепкая грудь была чудо как хороша, а темные ягодки сосков задорно и вызывающе смотрели на Костю, словно спрашивая его: «а что дальше?»
Видя, что Костя рассматривает её тело, Люба смутилась и попросила его:
-Погаси свет, Костик.
Несколько минут они лежали так, — без движения, привыкая друг к другу, а потом Костя, целуя её божественное тело, пахнущее сладким, неуловимым, призывным женским запахом, снял с неё трусики…

…Едва стало сереть за окном, Люба и Костя стали собираться.
-Мама, наверное, волнуется, — сказала Люба, — уже на часах половина восьмого, мне пора…
Найдя разбросанную на полу одежду, Костя помог Любе одеться, застегнув застежки её лифчика, при этом норовя поймать губами горошины её сосков.
Люба смеялась низким, грудным смехом, прижимая его голову к своей груди и гладя его волосы.
Когда же Костя, притянув Любу за ягодицы, стал усаживать её к себе на колени, она легко отстранилась, а потом, поцеловав в губы, сказала:
-Нам пора…
Когда они стояли уже одетые, Люба, краснея от смущения, показала Косте на небольшое красное пятно, расползшееся по смятой простыне.
-Что это? – спросил Костя.
-А ты не догадываешься? – лукаво улыбнувшись, спросила Люба.
-Так ты была девочкой? – внезапно удивился он, и этот глупый, после всего того, что было этой ночью, вопрос, так насмешил их обоих, что они скорчились от хохота, не в силах более разогнуться.
Отсмеявшись, Костя обнял и нежно поцеловал Любу, а она, прижавшись к нему, тихо прошептала:
-Я люблю тебя, Костик, с тех самых пор, когда ты начал встречаться с Галкой.

Услышав такое признание, Костя моментально стал трезвым.
-Я тебя тоже люблю… — ответил он, сам в этом немного сомневаясь.
…Генка со своей подругой еще спали, когда Костя и Люба, тихо прикрыв за собой дверь, выскользнули во двор, а оттуда – на улицу.
Скомкав испачканную простыню, Люба бросила её в ближайшую урну, и сказала:
-Поехали ко мне, я хочу познакомить тебя с мамой, а заодно – получишь и отвезешь Генке новую простыню.

…Ах, как корил себя Костя потом за то, что согласился тем утром ехать знакомиться с потенциальной тещей!
Любушка, только что ставшая женщиной, только что поверившая Косте, наивно решила, что он уже полностью принадлежит ей.
Она, выросшая в трущобах рабочей окраины, не могла себе даже представить, какое впечатление может произвести на Костю то, что ему предстояло вскоре увидеть.
Не надо было тогда этого делать, ох, не надо!

…Грязная «хрущевка» на далекой городской окраине встретила их зловонием подъезда, а растрескавшаяся входная дверь квартиры говорила о том, что её уже не один раз высаживали вон.
В тесной прихожей, заставленной каким-то барахлом, их встретила толстая, неопрятная женщина в давно не стираном халате и с взлохмаченными волосами.
Стараясь произвести хорошее впечатление на «молодого человека», она жеманно присела, знакомясь с Костей, и, извинившись за беспорядок, пригласила пройти в комнату.
В комнате, служившей, по-видимому, гостиной, стояли разнокалиберные вещи, и над всем этим витал дух острой нужды.
Люба, поцеловав Костю, оставила его одного, сунув ему для развлечения альбом с домашними фотографиями, а сама пошла на кухню, — помогать матери готовить завтрак.
…Когда Костю пригласили на кухню, — завтракать, — первое, что бросилось ему в глаза, была большая и уже в нескольких местах порванная подушка, вставленная в выбитое окно.
Видя Костино недоумение, смущенная Люба сказала, разглаживая несуществующие складки на грязной, в потеках жира, клеёнке:
-Это брата проделки. Пьет он…
Мамаша, по-видимому, тоже пила, так как её дрожащие руки никак не могли совладать с графинчиком, который она достала откуда-то из-под стола.
На завтрак была срочно разморожена и сварена рыба, куски которой плавали в тарелке, изображая собой уху.
Костя, чтобы не обидеть женщин, принялся работать ложкой, перед тем налив из графинчика им и себе.
Пока он, превозмогая себя, глотал горячую юшку, мама успела еще дважды «принять на грудь», и, теперь сидела за столом страшнее атомной войны, раскачиваясь на табурете.
-Вот так вот мы и живем, — вдруг сказала она, обведя вокруг себя рукой.
-Люба работает, а мама всё пропивает, — спела она фальцетом и зашлась в странном, дребезжащем смешке.
Не зная, куда деться от стыда, Люба резко поднялась и пошла в спальню, — искать свежую простыню.
Поблагодарив «маму» за завтрак, Костя прошел в гостиную, где застал плакавшую в углу Любу.
Не зная, как её утешить, он стал целовать её волосы, но горячие слезы все равно, капали и капали ему на руку.
Немного погодя, они вдвоём вышли из дома.
-Извини, — сказала Люба, — я не могу оставить маму одну, встретимся позже, — и она протянула ему листик с номером своего домашнего телефона.
-Он у нас работает, когда шнур не оборван, — словно извиняясь, сказала Люба, и, поцеловав на прощание Костю, пошла в дом.

…В тот же день Костя напился.
Пьяный, он пролежал дома сутки, лишь вечером второго января немного придя в себя.
На работе шеф поставил ему прогул, сказав, что в конце недели его поведение будет служить предметом разбора на профсоюзном собрании института.
-Круто, — подумал Костя и пошел опохмеляться.
Выйдя на улицу, он дошёл до угла, где с утра бойкая продавщица в клеёнчатом фартуке продавала сухое вино на разлив.
Стены деревянного павильона были исписаны мелом, и двое таких же больных, как и сам Костя мужиков, уже стояли, прислонясь спинами к длинному прилавку, заставленному не убранными со вчерашнего вечера пластиковыми стаканчиками с воткнутыми в них окурками сигарет.
Чувствуя на себе сочувственные взгляды товарищей по несчастью, Костя выгреб из карманов кучу медяков, и, отсчитав тридцать копеек, протянул их продавщице.
-Что брат, болеешь? – спросил один из парней.
Ничего не ответив, Костя взял стакан с вином, и медленно, словно смакуя, выцедил кислую, пахнущую бочкой жидкость.
Поставив стакан на прилавок, он повернулся и пошел назад, в институт.
Почувствовав себя немного лучше, он решил в обеденный перерыв сбегать в гастроном, к Любе.
Когда он, распугивая прохожих своим помятым видом, добрался в полдень до магазина, то оказалось, что приходил он зря: Люба работает во вторую смену.
Узнав об этом, Костя решил, что после работы обязательно к ней зайдет.

…В конце рабочего дня прибежала секретарь директора и объявила:
-Ганкин, к директору!
Когда Костя, дыша перегаром, вошел в кабинет, директор отвернулся от окна, в которое внимательно глядел до тех пор, и процедил:
-Наверно, тебе, Ганкин, на ногах стоять тяжело, так ты не стесняйся, присаживайся.
Помолчав с минуту и в упор рассматривая Костю, он, наконец, произнес:
-Я за твои художества должен был тебя с треском сегодня же выгнать, да вот незадача: никто не соглашается в командировку ехать. У одних – дети, у других – сессия в институте, у третьих — месячные… Так что выбирай, Ганкин, – трудовая книжка в руки или билет на самолет в Тмутаракань.
«Какого черта», — подумал Костя, — «какая Тмутаракань? А на кого я Любу оставлю?»
Но тут же, откуда-то снизу, поползла и, и в конце концов, таки влезла ему в голову подленькая, гаденькая мыслишка: «А ведь это же выход»!
Выход из той ситуации, в которую он сам себя загнал, переспав с понравившейся ему девушкой из неблагополучной семьи!
…Костя, несмотря на то, что был он далеко не ангел, все же считался в своем кругу порядочным человеком.
И, как всякому порядочному человеку, жизнь, словно издеваясь, подбрасывала ему время от времени баб до того развратных, что знакомые, узнав о его очередной связи, качали головами и говорили:
-Доиграешься ты, Костя!
…Люба оказалась не просто случайной партнершей по сексу.
Он был у неё первым, и, как понял Костя – любимым мужчиной.
По всему теперь выходило, что Косте надо жениться на Любе.
«Но как быть с её окружением»? – раздумывал он, стоя «на ковре» у директора, — «мама — алкоголик, да ещё буйствующий братец в придачу, и не станет ли со временем такой же и Люба»?
И Костя, чувствуя себя последним мерзавцем, ненавидя себя за слабость, ответил:
-Я еду в Тмутаракань, мать её так!

…Самолет до Москвы улетал утром, а там ему надо было пересаживаться на рейс полярной авиации и лететь дальше, на Север, поближе к Полярному Кругу.
Времени на сборы было в обрез.
…Но у Кости тогда был еще один вечер, вечер перед отлетом в командировку!
У него тогда еще было время попрощаться с Любой, объяснить ей причину такого внезапного отъезда…
Он не пошел к ней.
У него не хватило духа.

Вернувшись через четыре недели, он, прямо из аэропорта, бросился в гастроном.
Толстая и прокуренная заведующая, долго выяснявшая, кем ему приходится Люба, сказала так:
-Уволилась неделю назад твоя Люба. Увез её с собой какой-то морячок; говорят, – на Дальний восток…

…Вот и все.

Когда пару лет спустя кто-то сказал Косте, что Люба, бросив своего моряка, вернулась, он помчался в старую «хрущевку», но никого там уже не нашел, – старые жильцы куда-то съехали.
Лишь на входной двери детским почерком было написано: «Костя – дурак!».

Эпилог

Несколько лет назад я побывал в родных краях.
Конечно, я не мог не навестить Генку, с которым меня связывает долгая и верная дружба.
Мы с ним посидели, выпили, вспомнили молодость, поговорили о жизни, о детях, о женах, о друзьях.
Вот тогда и вспомнил я Костю, который был когда-то нашим общим знакомым.
Когда Генка услышал его имя, он заметно оживился:
-Юра, а ты знаешь, Костя неплохо устроился, у него теперь «семейный бизнес», — и Генка невесело усмехнулся.
-Если захочешь его увидеть, приходи завтра в одиннадцать часов, он в это время обычно в «Льдинке» сидит, — посоветовал мне он.
В одиннадцать я был уже там.
«Льдинка» за эти годы почти не изменилась, — то же бочковое пиво, те же столики, тот же устоявшийся запах вяленой рыбы.
Только посвежели стены после косметического ремонта да появились мальчики-официанты, снующие по залу с бокалами пива.
Я сел за дальний столик и заказал себе кружку местного «Жигулевского».
В это время появился Костя.
Если бы я не знал, что он должен придти именно в это время, то никогда бы не узнал в этом сухоньком, потёртом человеке с торопливыми жестами и бегающими глазами, своего старого приятеля Костю Ганкина.
Он или не узнал, или не увидел меня, присев за соседний столик.
Когда официант принёс пиво, Костя схватил кружку двумя руками и, не отрываясь, большими глотками сразу осушил её до дна.
Не успел он ещё поставить пустую кружку на стол, как произошёл конфуз.
На пороге «Льдинки» возникло существо женского пола, неопрятно одетое, с нечёсаными прядями седых, жирных волос, выбившихся из-под яркого турецкого платка.
Нагруженное двумя сумками стеклотары, это существо обвело зал пронзительным взглядом, а затем, заметив сидящего за столиком Костю, оно закричало на весь зал, перекрывая своим криком и шум работающих под потолком вентиляторов, и гул подвыпивших посетителей:
-Ах ты, паразит проклятый, с утра уже засел в гадюшнике! Я по помойкам бегаю, с утра не пила, не ела, а он, — прохлаждается!
-А ну, марш работать! – и с этими словами она стала выталкивать Костю из зала.
…Когда я, заплатив за пиво, вышел из «Льдинки», Костя, сгибаясь под тяжестью сумок, уже брел по бульвару в сторону пункта приема стеклотары…

июль 2006 г.