Опешил я и спешился поспешно.
Мой першерон заржал во тьме кромешной.
Заржал и я, как лошадь Пржевальского,
Не без оттенков тона издевательского.
Опешил я, проворно замешавшись.
Упав на землю, изучал различных трав жизнь,
А после костоправ лечил мне кости.
Я стал шутом, кривлялся на помосте.
Плешивя, шил капор, прикрыть тонзуру,
Писал лимерики, но не прошёл цензуру,
Мензуркой яды пил и танцевал фанданго,
Пока с галёрки мне горланили: «Болван, go!»
Фламенко слушал я, якшался с Фалун Гонгом.
Они хорошие, увлечены пинг-понгом.
В Синг Синг отправившись, встречался там с Кинг Конгом
И в Сингапуре был, заворожён Гонконгом.
Олеша я. «Три толстяка». Нет, спутал:
Отшиб мозги при пытках экзекутор.
Алёша я, Попович, богатырь.
Мне смерды часто льстят: «Сын бога ты ль?»
Помешан я и мне язык потешен,
Стишу пишки, и тем, признаюсь, грешен.
А Пржевальский? Пережив докуки,
Споспешествует проискам науки.