Жизнь и удивительные приключения Арчибальда Керра, английского дипломата

В его голове рождались гениальные мысли о том, как укрепить мир. Он считал войну величайшим злом на свете. Был уверен, что победить это зло можно силой слова. Он дружил с королями и генералиссимусами, с писателями и политиками. Предлагал компромиссные решения лидерам «большой тройки» в годы Второй мировой. Он был одним из лучших дипломатов ХХ века. Жаль, что имя Арчибальда Керра сегодня мало кому известно…

 

 

 

От автора

В исторических книгах меня всегда интересовала та черта, которую автору позволительно переступить, когда он образно домысливает, как всё происходило, что именно говорили герои его произведения. Эта грань между вымыслом и домыслом занимает меня и сегодня. Для детективных или любовных романов это не столь важно. А для исторических – главное.

Как автору мне доставляет огромное удовольствие рассказывать неизвестное о людях, которые оставили заметный след в истории. Таких людей очень много, а вот знают о них чаще всего очень немногие. И потому неважно, на мой взгляд, что и как персонажи говорят, во что одеты и на чём ездят. Это детали. Важнее их поступки, их жизненный путь со всеми его изгибами.

Писатель – не историк. Он не работает с источниками. Его задача – вжиться в образ своего героя, увидеть мир его глазами, а потом рассказать о том, что увидел. И не соврать при этом, не придумывать того, чего не было и не могло быть. Это обязательно, если пишешь о человеке не просто реальном, а значительном, известном в своё время.

Мне захотелось рассказать об английском дипломате Арчибальде Керре, который очень много сделал для России. Он представлял интересы Британии в пятнадцати разных странах. С 1942-го по 1946 год был послом в СССР. Я очень удивился, узнав, что на русском языке нет ни одной книги об этом интереснейшем человеке. Более того – и на английском языке существует только одна: Donald Gillies. “Radical Diplomat: The Life of Sir Archibald Clark Kerr, Lord Inverchapel, 1882–1951”. Она вышла двадцать лет назад, выдержала несколько изданий, но сегодня о ней как-то забыли.

Автор этой английской книги добросовестно, соблюдая хронологию, описал жизненные перипетии своего героя. Имея доступ к личным архивам и дневникам дипломата, процитировал сотни его писем. И лишь изредка комментировал их и высказывал своё мнение о тех или иных событиях. Это очень основательная работа историка. Художественным произведением его книгу назвать нельзя. Но помощь её для романа была колоссальной.

Не хотелось бы, конечно, идеализировать героя моего романа, но уж очень импонируют его взгляды на войну. Арчибальд Керр добровольцем пошёл на фронт рядовым солдатом, хотя служба в министерстве иностранных дел давала ему бронь. И там, в окопах Первой мировой, понял важную истину: война – самое страшное, что есть на земле. Остановить это зло могут лишь те, кто умеет вести переговоры, – дипломаты. А вот тут можно купить сухие мухоморы

Арчибальд Керр был прекрасным дипломатом. Одним из лучших в ХХ веке – теперь, прочитав всё, что нашлось о нём, я уверен в этом. Потому и родился роман о жизни и удивительных приключениях такой неординарной личности.

——х—Х—х——

Вместо пролога: раздумья о герое,

о котором поначалу мало что было известно

 

 

Все, кто смеялся над килтом, давно умерли

Ах, как хочется живописать рождение сына у Джона Керра! Так и просятся сюда какие-то яркие краски, пряные запахи, истошные вопли чаек, восход мартовского солнца, слюдяные блики на снежных вершинах далёких Грампианских гор и радостный крик старой повитухи:

– Сын! У тебя сын родился!

И он войдёт в дом, который построил ещё дед, глянет на розовое сморщенное личико своего первенца, наденет праздничный килт и спустится по знакомой тропинке, уже расцвеченной по бокам ранними крокусами. Он распахнёт дверь в таверну, пахнущую солью и смолою, и закажет праздничный шотландский обед из семи блюд: одну бутылку виски и шесть пинт доброго эля. И все знакомые моряки и гранитных дел мастера будут пить за здоровье наследника:

– Джон Керр, с Джоном Керром тебя!

Здесь его уважали. Здесь ещё помнили его отца, тоже Джона Керра. Здесь никто не сомневался, что на свет появился ещё один Джон Керр.

Половина друзей в честь такого события будут одеты в тартановые рубахи и парусиновые штаны, колом стоящие от рыбьего жира. А те, кому сегодня не в море и не в гранильню, явились налегке, в клетчатых килтах. У тех и других в бородах засверкает серебряными монетками рыбья чешуя. Значит, день пошёл правильным курсом, злости и печали нет сегодня в прокуренном зале. Не все шотландцы пьют виски, но выпьют сегодня все.

И пусть для контраста войдут в таверну несколько смурных англичан в сюртуках и кепках – места всем хватит, никто давно не воюет. И пусть самый молодой из них засмеется, глядя на весёлого бородача в праздничном килте. Не надо пальцем тыкать, мальчик. В ответ камнетёс Джон Керр нехотя поднимется со скамьи во весь свой шестифутовый рост и, показав парню огромный кулак, скажет на весь зал:

– Все, кто смеялся над килтом, давно умерли!

Никто не достанет кортики, ведь никто не заказывал драку. Шотландцы закажут ещё виски, каждому по полной, и сдвинут кружки:

– За Англию!

И станут долго пить и ещё дольше смеяться. Потом снова выпьют за владычицу морей, подмигивая друг другу.

Под звуки волынки захмелевший Джон будет смешно танцевать посреди зала, вбивая сапоги в пол с оттягом и припечаткой. А когда начнёт темнеть, он пойдёт домой. Сядет у постели бледной жены и будет смотреть, как она кормит ребёнка. Потом младенец, завёрнутый в тонкие батистовые пелёнки и одеяло из козьей шерсти, уснёт, а они ещё поговорят, посматривая на детское личико, такое светлое в отблесках огня.

– Я так рада, что он тоже будет Джон!

– Когда повивальная бабка кричит «сын!», все рады, – скажет он в ответ. – Но потом пусть родится девочка, я не против. Много детей в доме – к добру.

– Хочу, чтобы у нашего Джона было несколько имён. В честь тебя и твоего отца уже есть. А можно ещё в честь моей мамы?

– Кларой? Ты с ума сошла!

– Ну хотя бы Кларком.

– Будь по-твоему. Кларк – это тоже коротко и ясно, как и Джон.

– А Арчибальдом – в честь борцов за независимость Шотландии, можно?

– Спи давай!

А сам ещё долго будет сидеть у затухающего камина, который своими руками сложил перед свадьбой. И полочку каминную сам выточил из местного абердинского гранита с блёстками слюды. Было тепло в доме, который построил старый Джон.

Из всех прижимистых соседей в округе дед слыл самым скупым. И вот скопидом скопил на дом, а отец купил коз и первую овцу. Спасибо деду и отцу за дом, за коз и за овцу! Потом Джон, который построил дом, умер. Отец погиб на фабрике при взрыве паровой машины. А для его сына сегодня началась новая жизнь. У него родился свой сын.

Он обожал свою молодую жену. Кэт Луиза – так её звали – принесла в дом немалое приданое, оказалась покладистой и домовитой, жизнь быстро стала налаживаться. Она тоже любила мужа, хотя иногда подшучивала над ним. Над его рыжей бородой, которой, как она утверждала, хорошо чистить не только сковородки, но и пьяные морды. Сама мужа не била, как другие её товарки. Знала, случись такое – это будет первый и последний раз. Да и он не представлял себя одиноким. Он мечтал о большой семье и хорошо отметил сегодня рождение сына…

…Примерно так хотелось живописать появление на свет первенца в семье Керра, жителя старого шотландского города Абердин. Но на самом деле всё было не так. Может, так?

…Будущий дипломат Арчибальд Кларк Джон Керр родился не в Шотландии, а в Австралии. Случилось это 17 марта 1882 года.

Итак, отец пока ещё не родившегося Джона Керра – тоже Джон, сын Джона и внук старого скопидома Джона, который скопил на дом, – был женат на молодухе с хорошим приданым. Все они родом из Абердина, бывшей столицы шотландских королей. Предки их ещё успели поучаствовать в непрекращающихся войнах с англичанами за независимость своей части острова. Но это было полтора века назад.

Когда началась промышленная революция, абердинским камнетёсам пришлось несладко. Новые машины гранильной фабрики вытеснили их на улицу. Хорошо, если успеешь ещё наняться матросом на парусник Ост-Индской компании в родной гавани или в Глазго.

Отец будущего дипломата уже мастерски владел топором и попал на торговое судно. Он немало обогатил местных купцов индийскими пряностями, сходив в Бенгалию. За долгие месяцы успел вдоволь наслушаться трюмных рассказов о безумных гонках чайных клиперов и невыносимо, по-детски тосковал по родному дому и по ещё безбородым друзьям на скамье в таверне.

Наконец, судно пришвартовалось в Лондоне. В порту набирали команду на собственный клипер Ост-Индской компании, построенный точно по чертежам американского, но Джон решил возвращаться в Абердин. И правильно сделал. Клипер затонул, не дойдя до Шанхая. Да тут ещё вспыхнули с новой силой опиумные войны в Китае, началась война с сипаями в Индии. Короче, когда заработанные деньги кончились, снова отправился в абердинский порт. Но не тут-то было. Парусники шли на слом, уступая место пароходам. Плотники были не нужны, нужны были механики.

Джон Керр-старший уже успел в гранильне познакомиться с паровыми машинами, этими грохочущими чудовищами, стреляющими струями обжигающего пара и брызгами раскалённого масла. И он сказал сыну:

– Ты повидал китов в Северном море, пережил шторма в океане, тебе ли бояться паровых котлов? Иди учись грамоте!

И Джон Керр-младший пошёл в только что открывшуюся бесплатную школу. Было ему двадцать лет, при росте почти шесть футов весил он девять стоунов. Когда кто-то из одноклассников решил посмеяться над его килтом, он одной рукой поднял шкодыря к потолку и сказал остальным:

– Все, кто смеялся над килтом, умерли! Килт для шотландца – это гордость, его надо заслужить!

За два года учёбы обогнал всех, научился читать и быстро считать, познал основы навигации и техники безопасности при работе с паровыми машинами. Отец не успел этого узнать и погиб при аварии на фабрике. Следом Джон Керр-младший похоронил деда и мать. Через сорок дней привёл в дом молодую жену, её звали Кэт Луиза Робертсон.

Теперь, вроде бы, всё так, как и было в действительности. Только вот жизнь в его семье не налаживалась. Сначала было невыносимо тяжело, а потом всё тяжелее и тяжелее. Какое там Кельтское возрождение? Даже спустя много-много лет уже вполне сформировавшийся дипломат Арчибальд Кларк Джон Керр будет уходить от разговоров о том периоде, молчаливо утверждая: ни к богатым кельтам, ни к знатным валлийцам его родня не имеет никакого отношения, отец был простым рабочим и, чтобы не умереть с голода, продал дом и отправился в Австралию в поисках лучшей доли.

Людей просто выдавливали из Абердина. По ночам вспыхивали деревянные дома – целыми улицами. Кто-то поджигал их, чтобы освободить территорию для новых фабричных цехов. Англичане занимали лучшие места в мэрии и в порту. Тысячами шотландцы уезжали в Глазго, Лондон – куда придётся.

Работы у них не было. Детей у них не было тоже. Вечерами Джон Керр и Кэт сидели у камина. Он читал жене вслух книгу о жестоких пиратах, рассказывал о штормах и далёких землях, об удивительных индийских животных высотой с дом и носом длинным, как шланг. Она не верила, что бывают на свете такие большие животные, называла мужа морским волком и сказочником, но глаза её горели, и лицо светилось ожиданием женского счастья.

– Как бы я мечтала всё это увидеть – если ты, конечно, не обманываешь меня! – шептала она, обнимая мужа.

Уехали из старого города почти все соседи и друзья. И в один прекрасный день Джон подобрал в порту старую эдинбургскую газету. Глянул на крупный заголовок – и помчался домой.

– Смотри, что делается! Англичане купили акции Суэцкого канала! Теперь до Австралии можно добраться всего за месяц! Едем?

Дом и коз продали за полцены, денег хватило на дорогу до Лондона, на два билета на пароход в одну сторону, и ещё немного осталось.

– Пусть по правому борту, зато отдельная каюта на двоих, это же немыслимая роскошь! – смеялся морской волк Джон. – Ты не представляешь, Кэт, в какой тесноте мы тогда целый год жили на корабле!

Вещей было столько, что ему пришлось несколько раз возвращаться на причал. Наконец, затащил последний сундук, сбросил с плеч тяжелый баул.

– Что с тобой? Почему ты такая невесёлая?

Жена сидела у открытого иллюминатора с таким потерянным видом, словно в Шотландии они забыли что-то важное.

– Смотри, Джон!

Лучше бы он не смотрел.

В двух футах ниже плавали окурки, размокшие газеты и старые тряпки, и вся эта гадость грозила перелиться в каюту, когда корабль слегка наклонялся на борт. Вдобавок прямо перед глазами качались обросшие ракушками причальные сваи. Ни неба, ни солнца не было в помине.

– Закрой, – тихо попросила Кэт.

Он задраил иллюминатор, сдвинул шторки, зажёг керосиновую лампу.

– Ничего, дорогая. Всего лишь месяц. Ложись отдыхать…

Койка была одна. Жена категорически отказалась спать в гамаке. Она постелила себе постель и мгновенно уснула. Он тоже не услышал, как пароход вышел из гавани и взял курс на Сидней.

Проснулся он оттого, что закричала жена. Её выбросило из кровати, а следующая волна швырнула на стол животом. Штормило так, что и он, ухватившись за крюк, едва сумел выбраться из гамака. Лампа потухла. Они так и просидели несколько часов на полу, обнявшись и отбиваясь в темноте от летающих по каюте корзинок и сундуков.

Когда шторм стих, Джон пошёл в прачечную, благо она оказалась рядом. Жена сидела на кровати, уставившись в одну точку. Она не могла ни есть, ни разговаривать – так и сидела или лежала пластом целыми днями, пока корабль не прошёл Гибралтарские ворота.

А потом наступила жара. Дикая жара, хуже преисподней. Каюта раскалилась, как консервная банка, брошенная в костёр. Джон обтирал жену мокрыми простынями, которые мгновенно сохли. Так прошла ещё неделя. На Кэт было страшно смотреть, она иссохла и задыхалась. Когда корабль подходил к Порт-Саиду, он вынес её – невесомую, как дитя – на палубу.

Над каналом вставало солнце. Жене стало получше на свежем воздухе.

– Как странно! – прошептала она. – Одни только пески, и вдруг вода. И ни одного человека…

Потом, уже в Индийском океане, их снова ждали шторма. Но конечная цель была всё ближе и ближе.

Сидней показался шебутным и бедным посёлком, огромной стройплощадкой, где хижины-времянки стояли вразброд с военными палатками и шатрами кочевников. В их Абердине давно работал университет, величественные замки блистали в окруженье садов, по воскресеньям на центральной площади бил фонтан, они ходили смотреть на него после проповеди. А здесь? Как можно здесь жить?

Она молча ждала на пирсе, когда Джон подгонит нанятый фургон и погрузит вещи. Сама залезла под брезент. Куда теперь – они оба не знали. Остановились в какой-то хибаре, где за золотой соверен им выделили комнату на месяц. Цены здесь были просто смешные.

Пока Кэт приходила в себя, Джон не бездельничал. Он купил целых двести акров земли и заложил фундамент под собственный дом. До дождей успели подвести его под крышу. Свой каменный дом с камином – чего ещё надо молодой семье? А-а, детей надо. Вот с этим ничего не получалось. Доктор сказал: «Смиритесь. Это тот шторм в Атлантике виноват».

Шли годы. Руки Джона, его умение одинаково хорошо справляться с камнем или деревом, с лошадьми или машинами приносили немалый доход. А природная шотландская бережливость очень быстро вывела их из нищеты. Настолько, что они взяли в дом молодую служанку из местных аборигенов. Та с утра до поздней ночи занималась огородом и скотиной, освободив жену от самой тяжелой работы.

Кэт не стала затевать скандала, когда уличила мужа в тазобедренной близости с прислугой. Наоборот, начала учить её грамоте, дала ей имя – Марта. Понятно, что матерью родившегося 17 марта 1882 года ребёнка считалась Кэт Луиза. Она задала мужу только один вопрос:

– Ничего, что в день святого Патрика?

– Это ерунда! Ирландцам тоже в жизни досталось. Они с нами, – ответил Джон, явно намекая, что всё человечество давно уже делится на англичан и всех остальных, и кельтский праздник можно отмечать и в Дублине, и в Глазго, и в Сиднее. Где угодно, кроме Лондона. Кому угодно, кроме англичан.

Крестили маленького Керра в маленькой местной церкви. Кэт надела белое платье. Отец был в килте и рубахе-шотландке. Сыну, как и мечтали родители, дали тройное имя – Арчибальд Кларк Джон. Считалось, что чем больше у человека имён, тем больше жизней ждёт его на земле. Собственно, так и получилось. Первая жизнь будущего дипломата началась.

К тому времени Сидней стал одним из крупнейших городов Британской империи и даже мира! Здесь тоже открылся университет, били фонтаны на площадях, строились высотные дома и дворцы в викторианском стиле – всё это напоминало Керрам родной Абердин. А когда они увидели в зоопарке огромного слона, верблюдов, кенгуру, обезьян и пёстрых попугаев, Кэт сказала мужу, что из тёплой Австралии она теперь никогда не уедет. Мечта её сбылась.

Мальчик родился светленьким, крупным, похожим на отца, только нос с горбинкой и приплюснутый, как у боксёра. И то – драться ему приходилось часто. Сам носы разбивал, когда над его килтом смеялись. И от отца немало получал. Старший Джон считал по старинке, что от крепких родительских подзатыльников вырастают здоровые парни. Кэт старалась хоть как-то оградить ребёнка от палочной дисциплины, но муж был непоколебим. А Марта вообще не допускалась до малыша.

Читать и писать Арчибальд научился рано, чем обеспечил для себя не только родительскую гордость, но и физическую неприкосновенность. Однако в колледже кулаки пригодились. Первый, кто спросил, почему он не рыжий, как все шотландцы, схлопотал в нос. Следующий поинтересовался, что у новенького под килтом, и тоже пожалел о своей любознательности. Все, кто нарочно коверкал слово «скаут» так, чтобы звучало «шотлашка», исправно получали своё, без сдачи.

В классе было немало бриттов, кельтов, валлийцев и даже индийцев. Шотландцы сразу признали Арчи лидером. И когда один из новых друзей сообщил ему шёпотом, что у старшеклассников Керр носит прозвище «австралопитек», тот даже обрадовался: «Значит, они считают меня местным старожилом!»

…Мать Арчибальда умерла, когда ему не было восемнадцати. Он почему-то не очень переживал по этому поводу. Но когда Марта перебралась с вещами в комнату отца, возмутился донельзя.

– Жить с прислугой?! Ты с ума сошёл, отец?

– Эй, хорошо слышно в доме только дурных детей, – отвечал отец, как-то странно глядя на него. – Пока ты в моём доме, не смей кричать и указывать, что мне делать и как поступать! Жаль, что мало сломал палок, пока ты был маленьким!

Первый раз в жизни они поругались. Арчибальд орал на отца:

– Чем раньше я уйду отсюда, тем лучше! Не хочу жить, как ты! Не хочу быть похожим на тебя – ни внешне, ни внутренне!

Джон-старший едва сдерживал гнев:

– Что ж, сынок, у тебя свой путь. Следуй ему. Но не забывай старую истину: идя по костям своих близких, ты дойдёшь до собственных костей…

После уроков ему уже не хотелось возвращаться домой. В городе недавно пустили трамваи, и он до позднего вечера катался по городу. Видел много удивительного.

Он доезжал до огромного здания чайного склада на набережной реки, пешком шёл по мосту в южную часть города, долго сидел на парапете, ожидая, когда по соседнему мосту проползёт пассажирский поезд. Маленький паровоз с длинной трубой тащил обычно шесть-семь вагонов. Окна первых двух светились огнями, то был первый класс. В окнах следующих вагонов мелькали отблески керосиновых ламп. А в конце ехали арестанты – в решётчатых окнах этих вагонов было темно, а на площадках стояли вооружённые солдаты.

Арчи снова садился на трамвай и ехал до самого поворотного круга, огибая город с другой стороны. Позади оставались бесконечные пристани и склады, корабли и доки. Там, куда привозил его трамвай, была совсем другая жизнь. Здесь не было высоких домов и чётких улиц. Здесь стояли палатки новоприбывших в поисках счастья, а через дорогу, в гигантском овраге, сотни каторжан мыли золото.

Они стояли сплошной стеной, плечо к плечу, по обе стенки этого оврага, на дне которого протекала небольшая речушка. Они нагребали в лотки глинистую землю и по цепочке передавали вниз, к тем, кто стоял по колено в воде и промывал эти лотки, а потом передавал их на другую сторону, выше. Там их принимали такие же невольники, и уже они ссыпали в мешки то, что осталось в лотках, и грузили мешки на фургоны. Рядом ожидали своей тягловой участи лошади, верблюды, волы…

Это было жуткое зрелище – сотни людей в дикой тесноте и полной тишине копошились, как муравьи, в илистой земле. А сверху на них смотрели и весело скалились вооружённые британские солдаты в красных мундирах.

– Эй, парень, что тебе здесь так интересно? – крикнул один. – Тоже мечтаешь о мундире и винтовке? Так записывайся, нам волонтёры нужны!

Солдат стал насвистывать что-то похожее на «Лунную сонату». Арчи молча отошёл. Сел на трамвай и поехал домой. «Сколько у нас диковин, каждый солдат – Бетховен», – думал он, втайне завидуя красным мундирам.

Обратный путь занял больше двух часов. Дома его не потеряли, даже не спросили, где был. Впрочем, у Марты никогда и не было права что-либо спрашивать.

В следующий раз он увидел тоже удивительное: целое стадо странных птиц промчалось мимо него с дикой скоростью. Это были не совсем страусы – тех он уже видел в зоопарке. Но и на лебедей они не походили – слишком уж короткая чёрная шея высовывалась из мощного тела в жёлто-соломенных перьях. И хрюкали эти жуткие монстры громче взрослых свиней. Пронеслись, не хуже поезда, оставив после себя облако пыли.

А назавтра рядом с Арчи случилась драка двух рыжих кенгуру. Штук десять их мирно паслись за крайними хижинами, как вдруг налетело ещё одно животное, через заборы перепрыгивая, с ходу нашло главного в мирном семействе – и давай колотить его сразу обеими передними лапами. А потом, опираясь на толстый хвост, подняло задние лапы и так махнуло ими, что чуть не распороло живот противника.

– Он же убьёт его! – вскрикнул Арчи и, схватив с земли толстую палку, кинулся было их разнимать.

– Стоять! – чья-то жёсткая рука схватила его за шиворот.

Арчи вывернулся, но палку не бросил. Перед ним стоял бородатый дядька в чалме, похожий на погонщика верблюдов.

– Эй, брось палку! – сказал погонщик. – Ты что, не знаешь, что человека они могут запросто искалечить?

– Так он же убьёт его!

– Ты, похоже, не местный?

– Местный! Меня даже в колледже австралопитеком зовут!

– Это меняет дело, – засмеялся погонщик. – Но всё равно расскажу тебе, что это больше игра, чем бой. Они оба понимают, что свобода размахивать кулаком у чужого носа кончается там, где начинается этот нос. Видишь, старый кенгуру не даёт сдачи? И молодой только делает вид, что дерётся. Он испытывает старого: не даст ли тот слабины, не уступит ли главное место в стаде. Раз вожак героически терпит наскоки новичка – испытание закончится победой старого…

– А если отступит, то проиграл?

Бородатый снова засмеялся.

– Кенгуру не умеют пятиться, этому наша армия должна у них поучиться. И давай-ка лучше делом займемся – хочешь мне помочь?

Часа три Арчи помогал бородатому нагружать мешки. Когда караван верблюдов тронулся, погонщик сказал:

– Завтра приходи сюда же – работы будет много.

Это был первый заработанный шиллинг в жизни Арчибальда Кларка Керра. Он больше не будет таскать мелочь у отца. Он вырос.

Потом ему приходилось подрабатывать и на кораблях в гавани, и у золотоискателей. Колледж всё равно окончил в числе лучших. Отец попытался поговорить с ним о дальнейшей учёбе, но разговора опять не получилось. Арчи просто молча уехал на другой берег и вернулся домой затемно. В тот вечер он впервые попробовал виски с портовыми грузчиками.

Так проходили дни, недели, месяцы. Ему хотелось перемен – и они не заставили себя ждать…

…Конечно, и так можно начать роман об интереснейшем человеке, Арчибальде Керре, английском дипломате. Но всё, что выше было сказано, это придумано. На самом деле его жизнь и приключения не нуждаются в домыслах. Всё, что ниже будет сказано, – это правда. Если и нет, то придётся извиняться. Всё описываемое ниже основано на реальных событиях, а несовпадения в именах, датах, фактах и явлениях, скорее всего, случайны.

——х—Х—х——

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ I

 

 

 

Глава 1.

Кого благодарить

за счастливое детство?

 

Будущий английский дипломат Арчибальд Керр родился в день святого Патрика, 17 марта 1882 года, в пригороде Сиднея (Южный Уэльс, Австралия). Он был предпоследним ребёнком из одиннадцати детей, рожденных Джоном Керром Кларком (1838–1910) и Кейт Луизой Робертсон (1846–1926). Кларки жили в родовом шотландском имении Инверчепел, и все они из века в век были успешными фермерами. Фамилия нашего героя не раз менялась: прежде чем стать лордом Инверчепел, он попробовал несколько вариантов, пока в 1911 году не остановился на самом простом. Так он и будет ниже называться – Арчибальд Керр.

Дедушка Арчи по отцовской линии Джеймс Кларк, не доучившись в Эдинбургском университете, устроился в торговую фирму, где очень быстро женился на дочери хозяина Маргарет Керр. Этот короткий брак закончился рождением их единственного сына, Маргарет умерла родами. Убитый горем дед вернулся в Инверчепел, а ребёнка назвали Джоном Керром Кларком – он и станет отцом будущего дипломата.

Окончив местную школу, молодой Джон Керр Кларк немало попутешествовал по Европе. Достаток отца позволял это, хотя от второго брака у того было ещё три сына и несколько дочерей. Из дальних поездок Джон возвращался в семью, которая с каждым годом становилась всё более чужой. Ему было чуть за двадцать, когда он решил искать счастья за границей.

Уехал в Австралию. В двухстах милях от Сиднея они с родным дядей купили недвижимость, потом приобрели и соседние участки, так что через несколько лет имели уже более двухсот тысяч акров земли и сорок тысяч овец. А спустя ещё несколько лет разбогатевший Джон Керр Кларк женился на Кейт Луизе, дочери соседского помещика Джона Робертсона, бывшего премьер-министра Нового Южного Уэльса.

Сказать, что его шотландский тесть был главой правительства австралийского штата, – это ничего не сказать про такую уникальную личность, как Джон Робертсон. За тридцать лет этот австралийский дедушка будущего дипломата пять раз становился премьер-министром. На лицо ужасный, он держал в страхе всю юго-восточную часть австралийского континента. Внутри у него кипели две нехилые страсти: к спиртосодержащим напиткам и к сверхнормативной лексике. К концу жизни титулованный сэром, он не изменил этим страстям, а если кого и любил сильнее, так это собственных многочисленных детей, особенно девочек.

Старшую дочь Кейт Луизу австралийский дедушка выдал замуж за разбогатевшего соседа Джона Керра Кларка, а младшую – за Роберта Кларка. Дважды породнились, так сказать, две семьи. Но у младшей дочери брак оказался скоротечным: в двадцать один год Маргарет-Эмма Робертсон-Кларк стала вдовой и вернулась в отцовский дом.

Дом был просто гигантский. Широкая деревянная лестница вела на огромную веранду, где за длинным столом в праздники собиралась многочисленная родня. В будни здесь кормили ребятишек, которых с каждым годом становилось всё больше. Детей в семействе Робертсонов-Кларков называли в честь бабушек-дедушек, так что на Маргарет, Джеймса или Джона, например, откликались сразу несколько человек. Арчибальду в этом смысле повезло.

Австралийского дедушку Джона он запомнил на всю жизнь. А шотландский дедушка Джеймс умер до его рождения. Так что из детских воспоминаний самыми яркими оказались у Арчи: грозный дедушка, огромный дом с многочисленными спальнями на втором этаже, лужайка перед главным входом и весёлые игры с братьями и сёстрами в индейцев.

Однажды дедушка привёз с собой худощавого бородатого гостя. Был он похож на египтянина или даже на индийца, но никак ни на шотландца или австралийца.

– Вот мои пенаты, дорогой Николай! – забасил дедушка Джон, стараясь избегать крепких словечек. – Ну-ка, женщины, мигом нам стол! Не оплошайте перед русским учёным, а то я вас…

Ничего себе! Гость – русский! Вот это да! Из той далёкой и огромной страны, где совсем нет дорог, а медведи запросто подходят к дверям, словно почтальоны. Малышня сразу облепила стол, раскрыв рот, разглядывая диковинного гостя. Но дед отогнал их:

– Шагом марш все на улицу!

Остались втроём: сам хозяин, русский учёный из медвежьего угла и тётя Маргарет-Эмма. С этого всё и началось. Уже через пять минут гостю не о чём стало говорить с главным министром штата. Они с тётей Маргарет смотрели друг на друга и всё спрашивали-переспрашивали, всё рассказывали. Она – о том, что прочитала в последнее время, о желании учиться вокалу в Италии, о своей последней поездке в Лондон. Он – о начатом строительстве биологической станции совсем не далеко отсюда, о путешествиях далеко отсюда, о том, что видел в дальних странах и куда собирается поехать ещё.

Потом они смеялись, что фамилии у них двойные: у неё – Робертсон-Кларк, у него – Миклухо-Маклай. Потом ахнули, что в Лондоне у них есть общая знакомая – старшая дочь известного русского революционера. Они не знали ещё о трагической судьбе этой тонкой натуры: Наталия Герцен поставит точку в запутанных любовных треугольниках своего отца и его верного друга, признавшись в любви к Огарёву, и вскоре она сойдёт с ума.

Они многого ещё не знали, молодые Маргарет и Николай. Лишь через полгода, уезжая по делам в Санкт-Петербург, он оставит ей письмо с предложением руки и сердца. А её ответ будет ждать Николая в русской столице раньше, чем его корабль пришвартуется в Финском заливе. Ответ был коротким: «Я согласна. Буду ждать тебя из всех твоих путешествий».

Он вернётся в Австралию, и они поженятся. Потом он снова уедет на остров Новая Гвинея, где живут одни папуасы, и Николай будет описывать их быт в дневниках и в подробных письмах жене. Та вечерами зачитывала их вслух, сидя за длинным столом на веранде. Сэра Джона Робинсона допоздна не бывало дома, и потому вся ребятня устраивалась рядом с тётей Маргарет и жадно ловила каждое слово из такой далёкой и дикой страны.

«Туземцы берега, на который мы высадились, до моего приезда никогда не соприкасались с белою расой, – медленно читала тётя Маргарет. – Эти папуасы живут в каменном веке. Они не умеют добывать огонь и всегда держат у себя горящее бревно, зажжённое когда-то от дерева, в которое ударила молния. Странствуя, они носят с собой это горящее бревно…»

Спускалась ночная тьма. Детей разводили по спальням, но ни Арчи, ни его братья и сёстры долго не могли уснуть. А наутро в кустах возле старого фигового дерева начиналось действо. Старшие строгали копья, младшие делали себе из лопухов новую одежду и мазали лица сажей и глиной. Через час ватага перепачканных дикарей с улюлюканьем носилась вокруг дома. Брат Арчибальда Робин, как самый старший, стучал кулаком себя в грудь:

– Я – Маклай!

Никто с ним не спорил. И каждый должен был назвать своё индейское имя. Арчи стал Майкл-Ухо… А вечером все, уже отмытые, снова, замерев дыхание, слушали письма дяди Николаса. Они так боялись, что дикари съедят его, как сто лет назад поступили с путешественником Куком. Больше всего боялась этого тётя Маргарет. Но Николас успокаивал её в письмах:

«Меня тут любят, называют человеком с Луны. Кушать меня никто не собирается, не волнуйся. Меня кусали огромные рыбы, пчёлы и осы, орангутанг и мартышки, жалили ядовитые растения и насекомые. Но всё благополучно кончилось, я здоров и очень соскучился по тебе и детям».

У них с тётей Маргарет родилось уже двое сыновей. Но они были ещё маленькие и не могли играть со всеми. А все делали тайники и секреты, прятали в них спички, стекляшки, бусинки, иголки, ножи – всё, что могло пригодиться в будущих битвах.

– Никаких войн! – строго заявили сёстры Маргарет-Эмма и Кейт Луиза.

И стали рассказывать, как однажды папуасы собрались с копьями, топорами и луками воевать с соседним племенем. Всего лишь потому, что так у них бывало каждый год – никаких других причин. Узнав об этом, дядя Николас молча набрал в миску воды, чуть-чуть добавил керосина и поджёг. Сказал: «Я море подожгу, если начнете войну». Все испугались, побросали копья и стали зарывать топоры в песок. Так что – никогда никаких войн, дети…

И дети послушно отложили копья, расселись вокруг стола на веранде.

– Дальше, тётя Маргарет, дальше читайте!

«Оглянувшись, я увидел как будто выросшего из земли человека, который поглядел секунду в мою сторону и кинулся в кусты, – продолжала читать тётя Маргарет. – Почти бегом пустился я за ним по тропинке, размахивая красной тряпкой, которая нашлась у меня в кармане. Увидев, что я один, без всякого оружия, он остановился. Я медленно приблизился к дикарю, молча подал ему красную тряпку, он принял её с удовольствием и повязал себе на голову…»

Утром всё молодое племя бегало с красными лентами на головах…

Кого благодарить за счастливое детство? Почему детство кончается быстро, но в памяти человека остаётся до последнего дня? Почему в старости не можешь вспомнить имени соседа, а детские прозвища помнятся вечно? Странно всё в этой жизни. Странно, что так рано умер Николас Миклухо-Маклай, а тётя Маргарет снова осталась вдовой. Странно, что в школе оказалось совсем не интересно, не так, как в доме у деда. Именно там Арчи нашёл ответ на вопрос «Кем быть?» Он хочет побывать в разных странах.

Мечта стать путешественником не нашла поддержки у матери Арчи. Она считала себя матроной, достойной высокого положения в лондонском свете. Не век же им жить в Австралии рядом с пьяными скотоводами! Это ж со стыда можно сойти – крестить ребёнка на улице, под старым фиговым деревом!

Сэр Джон Робертсон был уже не так свиреп и страшен, он состарился. Незадолго до его смерти мать и отец Арчибальда объявили о своём решении вернуться в Англию. Ни ругаться, ни перечить дед уже не мог.

В Британии родители купили дом. Арчи, следом за братом Робином, поступил в местный колледж.

Шли годы. Перед окончанием учёбы мать спросила, не хотел бы он стать дипломатом, они ведь тоже много ездят по миру. Он с готовностью и с полной серьёзностью ответил:

– Там очень сложные экзамены, но, думаю, что я смог бы подготовиться. Потребуется ни один год, но вам с папой не будет стыдно за меня. Обещаю работать изо всех сил, чтобы моя статуя появилась на Трафальгарской площади!

 

 

Глава 2.

Две секретарши

и третий секретарь

Решено: он будет дипломатом! Понятно, что одного колледжа недостаточно – надо учиться, учиться и ещё раз учиться. Желающие служить Соединённому Королевству в сфере внешней политики должны сдать весьма не простые вступительные экзамены. Одних иностранных языков нужно знать в совершенстве минимум четыре, да плюс другие предметы.

Керру понадобятся долгие шесть лет, чтобы получить эти знания. Год он провёл во Франции, ещё год в частном колледже в Лондоне, куда семья переехала, чтобы поддержать его в выбранной профессии, а затем годы обучения в Германии, Италии, Испании и снова во Франции.

Поддержать сына – это значит оплачивать его учёбу. Денег репетиторы и тогда стоили немалых. И даже если бы он успешно выдержал конкурс на вступительных экзаменах, родителям пришлось бы внести ещё четыреста фунтов стерлингов – залог того, что выбор юноши и его родителей твёрд, как и их кошелёк.

А если примут, то первое время зарплаты ему вообще не видать. Только с должности третьего секретаря дипломату положены двести фунтов в год. Двести в год, по полфунта в день. Как хочешь, так и крутись. Такие правила, давно и не нами установлены…

Даже во время летних отпусков Керр не забывал о зубрёжке, удивляя серьёзностью всех родственников. Родовой дом в Инверчепеле, невысокие шотландские горы, озера, леса – это великолепные места для весёлых игр, рыбалки и охоты. А он не расстаётся с книгами.

«Сегодня я немец». И всё, что юноша видел перед собой, он описывал вслух на немецком, весь мир укладывал в тяжёлые рамочные конструкции. Повторяя сложные правила предпрошедшего времени, думал только о своем светлом будущем. Думал, естественно, тоже по-немецки.

Назавтра он уже француз. Бродил среди скал и слушал, как эхо отвечает ему, раскатисто картавя. На третий день брал лодку и на середине озера во всё горло пел неаполитанские песни – под возмущённые крики чаек. И так день за днём, по кругу. Ему всего двадцать, но в выбранном пути он не сомневался. Ни тогда, ни потом, в течение следующих сорока лет.

Наконец Арчи решил, что готов бороться за место в дипломатической службе. В начале 1905 года он участвует во вступительных экзаменах, победителям которых будет предложена работа в Форин офис. Провалился… Точнее, не добрал баллов. Не вошёл даже в пятёрку лучших. Обидно было до слёз.

– Ничего, Арчи, – успокаивала его мать. – Ты всё делаешь правильно, и обязательно победишь.

На следующий год мест было четыре. Керр вошёл в первую тройку. В марте, прямо к его дню рождения, почтальон принёс в их дом долгожданный конверт из министерства иностранных дел. Дважды почтальону стучать не пришлось.

«Вау!» Это было первое слово, которое прошептал Арчибальд, войдя в главное здание Форин офис на улице Короля Чарльза. Было от чего ахнуть. Потолок вестибюля – этот шедевр архитектуры, удивительно похожий на творение великого Микеланджело в Ватикане, – эти фрески, лепнина, колонны, люстры… Нет, великая честь – быть на службе Его Величества короля Эдуарда VII, представлять Британию в заграничных миссиях.

Впрочем, до заграничных миссий было ещё далеко. По крайней мере, полгода – обязательный срок до первой зарубежной командировки.

Обязанности младших клерков были на удивление лёгкими. Рабочий день с одиннадцати до часу, потом с пяти до семи. Большая часть времени уходила на второстепенные дела: регистрацию и сортировку телеграмм, отправку писем в кабинет министров на Уайтхолл, копирование документов, набор текстов и прочее «принеси-подай».

Письма конфиденциального характера поступали в специальных зеленых конвертах, их запрещено вскрывать, клерки отвечали только за их регистрацию.

Простые секретарские обязанности, тут главное – быть внимательным, не ошибаться. А когда в департаменте появились две молоденькие секретарши, делать вообще стало нечего.

Керр первым пошёл с ними знакомиться. Обе милашки-милашки, Мария – блондинка, Элизабет – черненькая. Вопреки викторианскому этикету, Арчибальд сам представился им. Даже пошутил про шотландское происхождение и предложил помощь. Девушки ответили хором:

– Если вы хоть в чём-то поможете, у нас самих не останется работы!

Контакт был установлен.

– Милые леди, доброе утро! – так он теперь начинал свой рабочий день, заглядывая прежде в секретариат. Вёл с девушками короткие лёгкие беседы, подшучивал над собой и над ними, угощал конфетами. Милашки с огромным удовольствием кокетничали с ним. В глазах обеих по очереди Арчи читал шальную надежду на нечто большее, не очень этикетное. И то правильно – сезон бальных знакомств в Лондоне всегда начинался в апреле.

Как-то днём он проходил мимо секретариата и, разумеется, заглянул. Приёмная была пуста. «Обедают», – догадался Арчи. Но на обратном пути чуть не столкнулся в коридоре с Элизабет.

– О, Лиз, как я рад видеть вас!

Брюнеточка смотрела на него почему-то нерадостно.

– Арчи, вы очень милый. Но я не должна стоять с вами. Нехорошо получится, если Мария увидит нас вдвоём. Она же моя подруга…

И ушла. «Значит, я всё-таки выбран блондинкой Марией», – подумал Керр. Буквально на следующий день он издалека увидел её, спешащую куда-то по пустынному коридору.

– Мария, постойте, пожалуйста, я вам должен что-то сказать!

Она подождала его. И странно – вдруг приложила палец к губам.

– Тише, Арчи, тише! Вы очень милы. Но я не должна стоять с вами. Нехорошо получится, если Элизабет увидит нас вдвоём. Она же моя подруга…

«М-дааа, – только и смог протянуть в уме Керр. – Девушки вообще-то уникально созданы, в каждой из них может биться два сердца сразу».

Он уже реже появлялся в приёмной. Старался забыться в работе. Как-то набросал проект важного письма. Думал, его похвалят, понёс начальству. Получил по носу: чтобы писать письма самостоятельно, нужно быть старше тридцати лет, а не двадцатипятилетним, и не надо бежать впереди лошади…

А вот спортом заниматься можно, это приветствуется. И когда начальство исчезало, в коридорах младшие клерки играли в крикет – рулоны бумаги вместо клюшек.

Поощрялись плавание, верховая езда, фехтование, стрельба в тире. Подразумевалось, что молодые дипломаты Британского королевства не только безупречно воспитаны, но и физически крепки.

Однако спорт теперь его мало радует. Большую часть своего времени Арчи бездельничает, а потому несчастлив и одинок. Этот сплин накрыл бы его с головой, если бы вовремя не вспомнил наставление отца:

– Во дни сомнений и тягостных раздумий надень килт, вспомни о родной Шотландии – и сразу придут силы и уверенность!

Так и сделал. Так и явился на службу. И надо ж такому случиться – ни позже, ни раньше, шёл навстречу министр с незнакомым гостем в форме американского капитана. Выговор Керру был обеспечен. Если бы не гость, который вдруг заорал на весь коридор:

– Арчи! Малыш, ничего себе ты вымахал!

Американец кинулся его обнимать. Керр мигом узнал его: встречались в Европе и даже однажды были соседями в каком-то отеле. Американца звали тоже Арчибальд. Лейтенант Батт был старше Керра лет на двадцать и тогда служил на Филиппинах. А сейчас…

Глаза министра чуть не вылезли из орбит: почётный гость, главный военный советник американского президента Теодора Рузвельта, обнимает какого-то младшего клерка?! Да кто он такой, этот парень в клетчатом килте?

Они, два Арчибальда, просто были добрыми друзьями. И неизвестно, как сложились бы их отношения дальше, если б майор Батт в апреле 1912 года не ступил на палубу «Титаника». Говорили, он до последнего помогал женщинам и детям. Тело его не нашли…

Надо ли говорить, что через неделю после этой встречи в министерстве Арчибальд Керр получил должность третьего секретаря. С этого дня жизнь его стала стремительно меняться. Девушки-секретарши, Мария и Элизабет, поздоровались с ним первые:

– Доброе утро, сэр! Как ваши дела? Нет ли каких указаний?

Словно не было ещё недавно между ними некой душевной близости и озорных переглядов и намёков. Словно стал он другим человеком. А он, как и раньше, угостил их конфетами и наказал всегда оставаться такими же ослепительно красивыми. Две милашки – одна чёрная, другая белая – обе сразу, весело кинулись исполнять…

 

 

Глава 3.

Берлинское танго

с ароматом греческой смоковницы

Истекли шесть месяцев его испытательной службы. Первая зарубежная командировка обозначена – Берлин. В Форин офис считали, что британская миссия в Германии – самое важное и ответственное место. Соперничество обеих стран растёт, никто не хочет уступать, а военная мощь немцев и их агрессивность всё сильнее и сильнее.

Арчибальд Керр этой важностью не проникся. В дневнике написал: «Мысль о работе в этом месте наполняет меня самым чёрным отчаяньем». С таким настроением он и прибыл в столицу Германии. С такими мыслями и служил, всё больше замыкаясь и страдая от рутины, всё сильнее мечтая о самостоятельной работе и всё чаще надевая на службу килт.

Посольское начальство в Берлине стало смотреть на него с удивленным прищуром: не пора ли этому юноше щеголять в смокинге, а не в клетчатом килте? Впрочем, и сам Арчибальд подумывал с первой же зарплаты приобрести фрачный джентльменский набор. Что и было сделано – почти половина из двухсот фунтов ушла на новую одежду и обувь. Таким денди лондонским, при полном параде он прошёл весь путь от Бранденбургских ворот до британского посольства и специально поднимался медленно по широкой лестнице. Дефиле оказалось выигрышным. Через каких-то пятнадцать минут его вызвали к послу.

Керр уже бывал в этом огромном кабинете. Прежний посол водил дружбу с Вильгельмом II, но чем крепче становилась связующая их нить, тем чаще в императоре Германии вспыхивала странная и дикая ненависть ко всему английскому. Кто был тому причиной, неизвестно, но в один прекрасный день ниточка лопнула, и Великобритании пришлось срочно искать замену. Новый посол, как мог, принялся разруливать ситуацию.

Когда Керр вошёл в его кабинет, посол что-то наигрывал на скрипке. Отложив инструмент, он добродушно улыбнулся:

– Доброе утро, Арчи! Спасибо, что зашли. У меня для вас сюрприз! Сестра кайзера Софи приглашает на вечеринку. Раньше это игнорировалось, а я предлагаю вам прокатиться со мной во дворец кронпринцесс и познакомиться с местной элитой. Как вы, не возражаете?..

Другой бы спорил.

Керр, безусловно, был наслышан о принцессе Софи. Внучка английской королевы Виктории, жена греческого кронпринца, мать уже пятерых детей, она могла затмить красотой любую при дворе немецкого императора. Стройная, гибкая, она обожала великосветские приёмы и весёлые пикники на природе. Софи только что приехала из Афин, и сейчас навёрстывала в родном доме то, что казалось непозволительном при дворе венценосного свёкра.

Арчибальд был представлен принцессе. Он учтиво склонил голову. Софи протянула руку для поцелуя, а когда Керр поднял глаза, её смеющееся лицо оказалось совсем рядом.

– Я очень рада видеть вас, – сказала она по-немецки. – Наконец-то в этом дворце присутствуют настоящие английские джентльмены!

Посол предложил какой-то остроумный тост, все заулыбались, выпили шампанского. Один из великих князей предложил тост за здоровье Его Величество короля Эдуарда VII – снова выпили. Через каких-то полчаса гости уже разбились на островки, где звенели бокалы, звучали отдельные тосты и взрывы смеха.

Керр не мог оторвать взгляда от Софи. Она единственная на этом вечере была в облегающем платье. Суженная книзу юбка без турнюра, в отличие от других дам, воротник-стойка, летящие рукава-кимоно, широкие бёдра, змеиная талия – вся она была похожа на русалку в своём серебристом наряде. Арчибальд стоял пораженный и бормотал про себя: «Я не знаю, что это может означать, и почему я так смущён…»

Серебристая русалка выскользнула из ближнего островка и подплыла к молодому дипломату.

– Надеюсь, вы не скучаете у меня? Мы сегодня собрались специально без музыки. В следующий раз обязательно потанцуем с вами, обещаете?

– Непременно, – он едва сумел выдавить из себя одно слово.

Софи засмеялась, слегка откинув голову. Серые глаза её вмиг стали голубовато-зелёными.

– Вы очень милы. Но напрасно так стесняетесь. У нас всё по-простому. Хотите, я покажу вам оба дворца?

И не дожидаясь ответа, повернулась и пошла. Керр быстро догнал её. Принцесса показывала назначения комнат, через которые они проходили.

– Поначалу был один дворец, для кронпринцев. Там родился мой брат. Чуть позже рядом построили дворец принцесс. Сейчас они соединены переходом. Видите? Но мы туда не пойдём. Давайте лучше присядем на этом диване и поболтаем. Расскажите мне о себе!

Как на экзамене, Керр начал с родителей и с места, где родился. Принцесса была удивлена его рассказом об Австралии. Даже придвинулась к нему поближе.

– Как, как они называются? – заливисто смеялась она. – Эму? Какое странное название! Они, правда, похожи на маленький бегающий стог сена? Хрюкают, как свиньи? Этого не может быть, Арчи!

С интересом всматривалась в его лицо. И постоянно переспрашивала.

– Вас обзывали в школе австралопитеком? Только за то, что вы родились в Сиднее? Так вы, может, и в самом деле сын местной аборигенки? Любого наказывали? Прямо кулаком? И вам тоже разбивали нос? О боже, Арчи, мне вас жалко! И вы никогда ещё никого не любили? Совсем ни разу? Как же мне интересно с вами!..

Она была на двенадцать лет старше Керра, но наслаждалась этим разговором совершенно искренне. А потом Софи стала изливать юноше свою душу: как она несчастна в Греции и как она любила мать и через неё – бабушку и всю Британию.

Через час они вернулись к гостям. Посол Его Величества короля Эдуарда VII уже отбыл с вечеринки без своего подчинённого…

В августе третий секретарь британского посольства Арчибальд Керр получил персональное приглашение приехать в летнюю резиденцию кайзеровской семьи в качестве личного гостя принцессы Софи. В выходной день он отправился туда.

Принцесса встретила его в костюме амазонки. И сразу повела его куда-то в сторону от замка, усадила на скамью в небольшом искусственном гроте.

– Вот здесь мы продолжим нашу беседу, не возражаете, Арчи? А потом я представлю вас моему брату, и пойдём завтракать.

Они снова много смеялись и болтали обо всём на свете, перебивая друг друга. Потом он предстал пред суровыми очами кайзера.

Ровно в полдень распахнулись широкие двери, и в зал твердым шагом вошёл Вильгельм II. Он был одет в фельдмаршальский мундир, который прекрасно сидел на нём. Странно, но в руке он держал сверкающий железный шлем с гербом.

Император сперва поприветствовал сестру, затем жестом пригласил всех в столовую, где справа от себя посадил гостя. Стол был сервирован просто, единственным изыском был золотой звонок, которым император пользовался всякий раз, когда наступало время для перемены блюда. Подавали суп, жаркое, фруктовый десерт. Ни шампанского, ни ликёров не было, только красное рейнское вино.

Кайзер говорил безумолку, обращаясь практически только к гостю. Сам он при этом с удивительной скоростью расправлялся с едой, несмотря на парализованную с детства левую руку. Император пользовался специальной вилкой, которая с одной стороны имела лезвие с зубцами, и он с завидной ловкостью отрезал кусочки жареного мяса.

Керр посчитал для себя, что невежливо есть, когда с тобой разговаривает император, поэтому слушал, ловя каждое слово, и практически не притронулся к завтраку.

Взяв из вазы два самых крупных инжира, кайзер мгновенно проглотил их, запил вином, вытер салфеткой лихо закрученные кверху усы и молча кивнул на прощанье. Гость и принцесса Софи снова остались одни.

Они ещё погуляли по чудесному парку, посидели у фонтана на скамейке.

– Арчи, закройте глаза, – вдруг попросила Софи.

Ему вдруг стало страшно: неужели принцесса сейчас его поцелует?

– Не подглядывайте! И не краснейте так! Говорите, чем пахнет?

Пахло свежими плодами смоковницы и кёльнской водой. Врать принцессе не стал.

– Инжиром и одеколоном.

Софи засмеялась своим серебристым колокольчиком.

– Правильно! Вот и пусть этот запах останется у вас на память от меня!

И она погладила его лицо своей тёплой ладошкой.

Всю обратную дорогу в карете с гербами Керр ощущал этот аромат.

…В сентябре принцесса Софи должна была вернуться в Афины: в соседней Турции случился какой-то переворот, неприятности могли коснуться Греции, и муж потребовал её присутствия. На прощальную вечеринку Керр также получил приглашение. Посол безоговорочно отпустил его и даже дал краткосрочный отпуск, сказав при этом:

– Дорогой Арчи, мне, честное слово, приятно, что вы делаете успехи не только в рабочих делах, но и в сердечных. Мне за вами уже не угнаться.

Керр, наверное, даже не удивился бы, если б Софи при встрече кинулась ему на шею, так она была обрадована и возбуждена. Впрочем, он тоже. Вот что он писал в своём дневнике спустя пару дней:

«После обеда мы танцевали креольское танго. Я краснел, потому что не знал ни одного басе этого новомодного танца, она учила меня. Я танцевал почти всё время с Софи… И я снова краснею, говоря, что получил странное удовольствие от того, что держал её в своих руках. Более того, мне казалось, что она полностью в моей власти и испытывает то же самое…»

За окном шелестел ночной дождь, ему пора было уходить. Он ушёл. Исчез незаметно, по-английски.

Но ночь не закончилась. Он так и не смог уснуть. Спустя примерно час Софи постучалась в дверь комнаты, отведённой Керру во дворце.

– Арчи, – прошептала она. – Я не могу вас так просто отпустить…

Она подошла к нему вплотную, взяла его за руку и повела, как маленького. Через едва освещённый переход, через анфиладу пустынных салонов, где совсем недавно играла музыка, рекой лилось шампанское и рейнское вино, скользили по наборному паркету дамы в шикарных платьях и их партнёры – немецкие офицеры в высоких сапогах и коронованные отпрыски во фраках.

Лишь когда они добрались до её покоев, Софи повернула к нему лицо.

– Я знаю, что не должна так поступать, но… Тише, пожалуйста, не перебивайте. Ничего не говорите, а то передумаю!

Потом они так и не перешли на «ты». Молча слушали, как капли дождя стучат по окнам спальни. Наконец, Софи заговорила.

– Знаете, Арчи, мне так много хочется вам рассказать. Я вижу в вас родственную душу. Мы с вами такие одинакые…

Керр свободно понимал её немецкий, но последнее слово, в котором принцесса собрала вместе два несравнимых чувства – похожесть и одиночество, – заставили его улыбнуться. Она тоже улыбнулась по-доброму.

– Вы не шпион, Арчи?

– Нет. Я мечтаю о карьере только в своей профессии.

– Слава богу, а то тут полно шпионов. Поверите, я не могу открыться даже мужу своему. Особенно сейчас, когда он намертво прикипел к своей новой любовнице. Сейчас мне даже трудно представить, что двадцать лет назад я была влюблена в этого человека. Знаете, какая у нас шикарная свадьба была? Внучка Её Величества королевы Великобритании и наследный принц греческой короны – мы ведь с Константином состояли в родстве не только между собой, но и практически со всеми королевскими домами Европы. Все верили, что Константинополь и Святая София снова объединятся с Грецией, когда на трон взойдут Константин и София. Гостей понаехало тысячи. Мы венчались дважды – сначала по православному обряду, потом по лютеранскому. А мой брат, как узнал об этом, запретил мне появляться в Берлине. Вы заметили его странности?..

И тут принцессу просто понесло.

– Вы в курсе, что он родился калекой, с сухой рукой и кривой шеей? Что он страдал Эдиповым комплексом? Все подростковые сексуальные мечты переводил на мать и даже пытался сделать её, дочь британской королевы, своей любовницей! Он страшный человек, Арчи! Чем строже мать старалась убедить его, что это нехорошо, что так нельзя, – тем сильнее он ненавидел всё английское. Он, только он виноват, что она так рано умерла. Злоба его не имеет границ. Поверьте, скоро он доведёт Германию до страшной войны со всеми, включаю Англию. Брат возомнил себя великим воином и полководцем, он не слезает с коня, по несколько раз на дню переодевается в разные мундиры – то якобы командует артиллерией, то флотом, то кавалерией. А шлем? Вы видели его шлем?

– Видел, – откликнулся Керр, пытаясь всё запомнить дословно.

– Нет, не тот. Он заказал себе шлем из чистого золота и щеголяет в нём, когда принимает королей и императоров самого высокого уровня. Возомнил себя властелином мира. Это ужас! И при этом, Арчи, ему ничего нельзя сказать, никто не вправе спорить с ним. Он уверен, что кайзер Германии никогда не ошибается, что его жена и вообще все родственники – вне подозрений, прямо ангелы во плоти. Был уверен, пока не получил оплеуху с этим скандалом…

– Не понял. С каким скандалом?

– Как, вы не в курсе?! Это же было вселенское грехопадение! Все газеты писали! Слушайте же… Дело было так. В начале 1891 года дамы и господа – числом пятнадцать, все голубых кровей – катались на санях в окрестностях Берлина. А потом приехали в охотничий замок, скинули шубы, прогнали прислугу, напились – и началось! Это была грандиозная оргия. Интимные места они чуть прикрывали листочками фигового дерева, а то и без оных обходились. Пары менялись по кругу. Было всё, на что способна безудержная фантазия богемы. Вы знаете, что такое богема, Арчи?

– В переводе с французского это, кажется, цыганщина, – отозвался пораженный Керр.

– Именно! Представляете, целый табор принцев и принцесс, занимающихся любовью? Причем однополой тоже. А ведь за это полагается у нас тюрьма, как и у вас в Англии…

От неё крепко пахло кёльнской водой, вином и инжиром… «Высокие, высокие отношения», – подумал Керр. И чуть не спросил: «Вы тоже там были, Ваше Высочество?» Да вовремя язык прикусил.

– И всё бы ничего, Арчи, но через несколько дней участники этой вечеринки стали получать анонимные письма, в которых подробно описывались детали этой оргии. Досталось всем. Потом письма стали получать непричастные к этому персоны: политики, журналисты, аристократы, родственники. Даже вдовствующая императрица, покойная наша с Вильгельмом мать, получила несколько таких писем. Все были просто в шоке, при дворе каждый со страхом ожидал, что в следующем письме будет упомянуто и его имя…

– А что требовал анонимный шантажист?

– В том-то всё и дело, что ничего не требовал. Просто выдавал интимные тайны. Причём неизвестно, был это «он» или «она». Экспертиза установила, что почерк, скорее, женский. Подозрение падало на мою старшую сестру Шарлотту, но и она сама получила немало этих оскорбительных анонимок. Представляете, как взбесился наш брат?

– Уверен, что кайзер приказал немедленно разобраться и найти виновного!

– Да что толку! Письма приходили годами. Представляете, годами! И в каждом – пикантные подробности из личной жизни кого-то из императорской семьи. Тайная полиция арестовывала любого, кто мог быть хоть как-то причастен. Арестовывала и отпускала. Все перессорились друг с другом. Несколько дуэлей было, со смертельными исходами. Ах, подорван авторитет монархии! Ах, император и его двор живут по двойной морали! До сих пор ведь ещё отголоски этого скандала слышатся…

– Так нашли всё-таки негодяя?

– Нашли. Моя сестра Шарлотта потеряла когда-то свой дневник, а в нём она записывала всё без купюр, все-все тайны и даже собственные фантазии. Этот дневник и попал в руки шантажиста. Вильгельм изгнал его за пределы страны…

Софи обняла Керра на прощанье.

– Арчи, милый Арчи, никогда не ведите дневников, они обладают фатальной склонностью быть прочитанными! Найдёте дорогу?

Наутро они встретились перед завтраком в пропитанном дождём саду. Софи была не одна, рядом сидела её старшая сестра Шарлотта. Софи, похоже, рассказывала ей что-то смешное, потому что сестра беспрестанно смеялась, некрасиво открывая рот.

Через несколько часов Софи уехала в Афины. Расстались они добрыми друзьями.

Вернувшись домой, Керр хотел записать в дневнике свои мысли о событиях последних часов. Он почему-то чувствовал вину за собой. Вся эта история выглядела очень странно. Это была какая-то жуткая смесь восторга и разочарования, радости и опустошенности одновременно. Других слов у него просто не нашлось. Вспомнил горячий шёпот принцессы: «Никогда не ведите дневников!» И отложил перо.

Спустя пару дней он написал-таки в заветной тетради: «Берлин сокрушает всю мужественность человека и делает его своего рода бесполой медузой. Я пропитан невыразимой ненавистью к Берлину».

К принцессе Софи эта ненависть не относилась. Он по-прежнему думал о ней с теплотой и нежностью. В 1914 году они снова встретятся. Последнее лето перед войной Керр проведёт в круизе по Средиземному морю, и в Афинах он посетит с дружеским визитом дом короля Греции, точнее его жены.

Софи искренне обрадовалась ему, протянула руку. Они немного посидели на мягком диване в тени старой смоковницы. Потом она, как и шесть лет назад, повела его за руку во дворец. В богато украшенном зале показала новинку – портативный граммофон. Улыбаясь ласково, поставила какую-то пластинку.

– Это Тино Росси – очаровательный голос, не правда ли? Помните наше танго в Берлине?

– Конечно, помню, – ответил Керр. – У меня профессиональная память.

 

 

Глава 4.

«Что ты можешь

сделать для победы?»

Перед пасхой 1910 года Арчибальд Керр, наконец, попрощался с Берлином. Спустя десятилетие он с грустью напишет в своём дневнике: «Считаю, что не уделял тогда должного внимания служебным делам, тратил слишком много времени на разные встречи, мне следовало быть более серьёзным в Берлине. Понятно, что сегодня я уже ничего не могу сделать, ничего изменить…»

Однако министерство иностранных дел официально заявляло, что Керр был самым добросовестным и трудолюбивым сотрудником во время работы в Германии. В любом случае, за эти годы у него накопился опыт, выросли самооценка и уверенность в правильном выборе профессии, а также умение применять дипломатический шарм на зависть друзьям и врагам.

Его новая командировка в Буэнос-Айрес оказалась очень короткой. Керр даже не успел толком осмотреться и понять свои обязанности. Он прибыл в бесконечно суетный, многоголосый город, шумно отмечающий столетие свободы, и при первой же возможности уехал на берег Ла-Платы, чтобы передохнуть от людей и непереносимого гама. Не удалось. Ранним утром он проснулся от конского ржания и криков рядом с палаткой.

– Мистер Керр! Я ищу мистера Арчибальда Керра!

Пришлось натянуть рубашку и выйти наружу.

– Вам срочная телеграмма!

Почтальон, не слезая с коня, протянул ему жёлтый листок.

– Соболезную, – он приложил два пальца к козырьку фирменной фуражке и ускакал.

Сообщение из Сиднея было коротким: «Отец умер двадцать второго. Пожалуйста, приезжай. Похороны двадцать седьмого».

Это был тяжелый удар. Отца Арчи не видел уже десять лет, но постоянно чувствовал его заботу и гордость за сына-дипломата. И вот отца больше нет. Нет навсегда, и ничего тут не сделаешь.

В министерстве искренне посочувствовали и дали дополнительный отпуск, так что Керр мог до весны оставаться в Австралии. За это время он постарался успокоить мать и сделал ещё одно важное дело. Обострившиеся после смерти отца отношения с австралийскими родственниками заставили его изменить фамилию. С 1911 года он официально стал именоваться по-другому – Арчибальд Джон Керр. С маленькой поправкой: первое своё имя – Арчи – он всегда любил намного больше второго. Так и идёт с самого начала нашего повествования.

В марте Арчи Керр вернулся на службу. Но не в Аргентину. Его направили в британскую миссию в Вашингтоне. В то время там было всего девять дипломатов под началом либерала Джеймса Брайса, совершенно уникальной личности.

Этому бородачу давно перевалило за семьдесят. Он тоже был шотландцем. И тоже после местных колледжей уехал на континент повышать своё образование в германских и французских университетах. Общего у них с Керром было много. А разница одна – в возрасте.

– Арчи, я мог бы вас усыновить и даже увнучить, – улыбался Брайс. – Но я вижу свою задачу в том, чтобы успеть передать вам, такому амбициозному и талантливому человеку, накопленные знания и понимание жизненной сути.

Брайс разбирался во всём на свете. Его студенческие труды по истории Римской империи получали первые места в университете. Он был блестящим специалистом в юриспруденции. Когда ему было столько же лет, сколько Керру сейчас, он уже возглавлял в Оксфорде кафедру гражданского права. Знал несколько языков. Много путешествовал, занимался альпинизмом. Покорил немало горных вершин. А спустившись с Арарата, утверждал, что видел остатки Ноева ковчега. Ему не верили, а напрасно – именно там, в совершенно недоступном месте, столетие спустя обнаружат с самолёта нос старинного корабля…

– А не хотите ли вы, молодой человек, отправиться со мной в путешествие по России? Не тянет ли вас проехаться по Транссибу через всю эту огромную и загадочную страну?

Арчибальд не знал, что ответить.

– Может быть, как-то в другой раз…

–Надеюсь, что у вас будет такая возможность позже. Не упустите её!

В глазах молодого дипломата Брайс был не начальником, он был настоящим героем. Керр восхищался его интеллектом и эксцентричностью, особенно его привычкой начинать каждое утро со словаря той страны, в которой находишься или куда собираешься ехать.

– Языки знать обязательно. Читайте каждое утро по десять-двадцать страниц чужого словаря, – советовал старый профессор. – Пусть вы ничего не запомните, – но когда надо будет, мозг сам вытащит из подсознания нужные слова. Понимать чужую речь – это важнее важного для дипломата…

Прошёл год. Джеймс Брайс уехал на Дальний Восток. Без такого учителя Керру вмиг стало одиноко. Других друзей в этом маленьком коллективе у него так и не появилось. Каждому теперь приходилось работать чуть ли не сутками. К счастью, наступило время отпуска, и Керр отбыл в Лондон.

Долгожданная встреча с матерью. Он почти ежедневно писал ей письма, беспокоился, стремился сделать всё, чтобы убедиться, что она здорова и счастлива. Эту любовь к матери отмечали все, кто его знал.

В один из дней пошёл в министерство. На ступенях широкой лестницы чуть не столкнулся с человеком в великолепном парадном мундире. Его камзол без эполет был расшит золотыми галунами, длинный ряд пуговиц говорил о высоком статусе чиновника. Ослепительно белые чулки прочно натянуты, панталоны и перчатки – в идеальной чистоте. Шпага с дорогим эфесом на левом боку, сверкающие пряжки на лакированных туфлях. Кто же это?

– Добрый день, сэр! – Керр почтительно снял свой котелок.

Незнакомец остановился.

– Арчибальд! Рад вас видеть, мой юный друг! Как вы? Как ваша матушка поживает?

О, боже! Это же Уолтер Таунли, его бывший начальник, который был посланником в Аргентине и встречал Керра в Буэнос-Айресе. Тогда они не успели толком познакомиться, но когда пришла телеграмма о смерти отца, Таунли немало помог, чтобы Арчибальд успел на похороны и сделал все необходимые дела в далёкой Австралии.

Он и сейчас не важничал, был краток и деловит. Спросил напрямую:

– Я назначен посланником в Тегеран – не хотите присоединиться?

Керр тут же согласился, и они поднялись в секретариат. Знакомых девушек уже давно там не было. Усатый клерк с Таунли разговаривал чрезвычайно почтительно, а Керра попросил прийти на следующий день. Что тот и сделал.

Клерк даже не встал, когда Арчибальд вошел в комнату. Не глядя в глаза, он сказал медленно и даже небрежно:

– У министра сложилось впечатление, что вы, похоже, несколько склонны менять свои посты слишком быстро…

Керр был взбешен. Как так?! Всего три должности за шесть лет службы, тем более что из Аргентины он уехал из-за обстоятельств, не зависящих от него. Но… Оставалось только дуться и страдать. Нужно возвращаться в Вашингтон. Прощаясь, Уолтер Таунли обнял его:

– Не переживайте, Арчи. Моё предложение остаётся в силе. Персия никуда от вас не уйдёт.

Прошёл ещё год. В феврале 1914 года он, наконец, стал вторым секретарем и будет переведён в Европу. Так что последний мирный отпуск Керр провёл в круизе по Средиземноморью. Известие о войне его застало в канцелярии посольства в Риме.

Никто не мог понять, почему суматоха на Балканах так быстро переросла в пожар мировой войны. А Керру не раз пришлось вспомнить ту ночь с принцессой Софи, её шёпот:

– Злоба моего брата Вильгельма не имеет границ. Поверьте, скоро он доведёт Германию до страшной войны со всеми, включаю Англию…

На всех перекрёстках висели плакаты «Что ты можешь сделать для победы?» Керру казалось, что солдат с винтовкой спрашивает лично его: «Ты уже записался волонтёром?» Прямо на улицах были открыты пункты, где оформляли желающих воевать. Возле столиков – толпы мужчин. Ещё и Робин, старший брат Керра, написал, что зачислен капитаном 7-го батальона шотландских егерей. Это было последней каплей. Арчибальд решил: я должен быть с ними, военные переводчики очень нужны, раз в войну ввязалось столько стран.

Военный атташе в Риме от его имени написал в Форин офис ходатайство, но из министерства ответили, что пока нет чётких правил, кто из дипломатов может идти на военную службу, а кто нет; если посол обойдётся без второго секретаря, то шанс есть. Посол ответил жёстко:

– Наше посольство не укомплектовано. Потом вы сами будете меня благодарить, что в живых остались. Единственное, в чём могу уступить, – соглашусь в вашем переводе в другую страну…

Керр не стал обвинять начальника в трусости. Он просто подал заявление об отставке.

Однако Форин офис оказалось не так-то легко победить. Непонятно, почему они цеплялись за него, но сказано было: если он уйдет в отставку, министерство проследит за тем, чтобы он не попал на фронт, и гарантирует, что в армию его не возьмут.

Это был тупик. Оставалось согласиться на посольство в Тегеране.

 

 

Глава 5.

«Чужим остался Запад,

Восток – не мой Восток…»

Арчибальд с горечью написал матери: «Назначен в Тегеран. Согласился под давлением». То, как поступило с ним министерство, глубоко ранило Керра. Он чувствовал себя обманутым, преданным.

В таком чёрном настроении он вернулся в Лондон. Ему повезло, встретил давних друзей, получил приглашение на обед в Адмиралтейство, где за сигарой рассказал о своём желании воевать первому лорду Уинстону Черчиллю. Тот пообещал сделать всё, что сможет. Но обещать – не значит жениться, ничего он не смог. В Тегеран Керр должен ехать.

До Персии добирался окольными путями, через несколько стран. Заметно постаревший Уолтер Таунли был радушен и краток, сразу раскинул карты:

– Официально Персия держит нейтралитет. Но… Пока на Западном фронте без перемен, здесь, в древней Месопотамии, разгорается крупный пожар. Турция давит со всех сторон, Россия мечтает захватить проливы, местные племена куплены немецкими шпионами, тегеранское правительство беспомощно. Мы сидим на пороховой бочке. Так что принимайтесь за дело, засучив рукава…

Трудное положение небольшой британской миссии в Тегеране стало еще более тяжёлым после того, как Форин офис неожиданно заменил Таунли на Чарльза Марлинга. Новый посланник сразу раскритиковал всё, что было сделано до него – все контакты, договоренности, планы. Он изощрённо издевался над персидскими чиновниками, в лицо оскорбляя их. Ломалось всё, что было построено. Понятно, что Арчибальд никак не мог смириться с таким невежественным и глупым руководством. Его сердце и мысли были на Западном фронте, и уж точно не в песках Месопотамии.

Отношения Керра с Марлингом совсем ухудшились, когда турки оставили Басру: английский десант при поддержке броненосца и канонерских лодок быстро продвигался на юг, к слиянию Тигра и Евфрата. Посланник торжествовал, словно он лично продумал и провёл эту военную операцию. Однако торжество Марлинга было недолгим.

В конце ноября 1915 года, не дойдя тридцати километров до Багдада, экспедиционный корпус потерпел жесточайшее поражение. Турки наголову разбили англичан. Остатки их полков отошли к Эль-Куту, где им пришлось встретить Рождество почти в полном окружении.

На помощь осаждённым из Басры двинулось мощное подкрепление, бои были жуткие, длились они неделями. Войска Его Величества короля Георга V так и не смогли продвинуться ни на милю. Потери исчислялись тысячами. Положение оставшихся в Эль-Куте стало совсем плачевным. У них не осталось продовольствия, воды, боеприпасов. Половину защитников скосила малярия. И тогда британское командование обратилось к союзникам. Помощь русских пришла быстро…

Приказ есаулу Василию Гамалию был краток: не позже, чем через четырнадцать суток соединиться с английскими войсками в районе Басры. Цель рейда: создать у противника впечатление, что сотня кубанских казаков – это головной дозор крупной русской группировки, спешащей на помощь британским союзникам.

До Басры можно добраться двумя маршрутами. Один – через долину, где в изобилии продовольствия и фуража, но полно враждебных племён. Второй короче – через пустыню, окрещенную местными кочевниками Долиной смерти. Гамалий после совета с проводниками избрал его.

С первого дня сотне пришлось вступить в сабельные бои. Помогали полученные для подкупа пятьдесят тысяч рублей, несколько мешочков с золотыми персидскими туманами, а также десять тысяч фунтов стерлингов от представителя Британии. Избегая встреч с басурманами, сотня немного отклонилась от маршрута, сумела во владениях лурского хана пополнить запасы продовольствия и питьевой воды и исчезла в барханах Долины смерти.

Все оазисы в пустыне были заняты турецкой пехотой, караванные тропы контролировались кавалерией на земле и аэропланами с воздуха. Отгоняя их пулеметным огнем, вырубая вражеские засады, казаки неуклонно приближались к цели. Потери – всего восемь человек. Беспримерный переход в тысячу вёрст по тылам турецкой армии был завершен не за четырнадцать, а за десять суток. Это позволило англичанам выиграть время. Собрав силы, они быстро вытеснили турок из долины Тигра.

Русское главнокомандование высокое оценило этот казачий рейд. За проявленное мужество и храбрость есаул Гамалий был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени, офицеры сотни – золотым оружием, все нижние чины – Георгиевскими крестами. Это был второй случай в истории Российской империи, когда георгиевскими наградами отмечался героизм целого подразделения (первый – экипаж крейсера «Варяг»).

Ответное слово пришлось держать и британской стороне. Его Величество Георг V распорядился наградить военными орденами Соединённого Королевства наиболее отличившихся казаков. Вручать их должен был чрезвычайный и полномочный посланник. Увидев, что Марлинг побаивается ехать в действующую армию, Керр вызвался вручить ордена. Посол с радостью согласился и даже разрешил своему второму секретарю побыть какое-то время у союзников в качестве наблюдателя.

Это была свобода. Это было то, о чём казаки поют в своих песнях, куря трубочку с турецким горьким табачком. Это была та война, о которой Керр так долго мечтал. Три месяца он провёл в седле, и не раз ему приходилось вынимать из ножен саблю, когда они разбирались с воинственными племенами на границе Месопотамии или с кавалерией распадающейся Османской империи.

Своим для русских казаков он стал в первый же день, когда после вручения орденов от имени короля Арчибальд Керр на могиле погибших в том рейде казаков прочитал по-английски стих:

Они быстро на мне поставили крест –

В первый день, первой пулей в лоб.

Дети любят в театре вскакивать с мест –

Я забыл, что это – окоп…

Комкая в руках кубанскую чёрную папаху, усатый ротмистр подошёл к нему и, перекрестясь, тихо спросил:

– Вашблародь, как называется эта молитва?

Путая русские слова, Керр рассказал ему про «Эпитафию» английского поэта Редьярда Киплинга. Take Me To Church. Amen! Потом до ночи казаки поминали павших, пустив водку по кругу, потом снова пили, бросив в котелок новенькие ордена, и английский дипломат Арчибальд Керр пил наравне с ними. Он ещё не знал, что сын Киплинга был убит на Западном фронте в битве при Лоосе, близ города Лилля. В том же страшном побоище погибнет и Робин – родной брат Арчибальда. Причем неизвестно, кто их убил – немцы или сами англичане.

В тот день британцы впервые применили отравляющие вещества. Более ста тонн ядовитого хлора ветер погнал на немецкие позиции. Но вдруг его направление переменилось, и атакующие пехотинцы оказались в ловушке. Тысячи англичан погибли в страшных мучениях, остальных солдаты кайзера уложили пулемётами на нейтральной полосе. Потом ещё три дня британское командование посылало под пули резервы свои и союзников-французов. Поле перед этим предместьем Лилля было сплошь усеяно мертвецами. Более трёхсот тысяч погибших с обеих сторон. От батальона шотландских гвардейцев-хайлендеров, которым командовал брат Робин, осталось в живых всего несколько человек.

Письмо, в котором рассказывалось о гибели брата в газовой атаке, Керр получил, уже собираясь прощаться с русскими казаками. Хотел немедленно мстить – туркам, немцам, австриякам. Но… Подплыла вдруг серо-жёлтая пелена, весь мир задрожал миражом, глаза перестали видеть, словно не песком засыпаны, а едким хлором обожжены. В посольство его доставили уже совсем больным. Врач твёрдо заявил: второму секретарю нужно срочно возвращаться в Англию.

После трудного путешествия Арчибальд Керр оказался в Лондоне. Долго лечился. Когда с глазами стало лучше, съездил в Шотландию. Весной 1917 года вышел на работу в коммерческий департамент министерства. Новые обязанности ему нравились, и зарплата была намного выше, но желание пойти в армию оставалось столь же сильным. Тем более что за спиной порой шептались: ловко, мол, устроился.

Почти год Керр терпел. Потом придумал – правдами и неправдами добыл у медиков справку, что работа в данном департаменте не подходит для его зрения, а потому нет причин отказывать ему в желании присоединиться к армейским добровольцам. Помогло…

Несмотря на высокий статус, он принципиально не пожелал стать офицером. В гвардейском полку шотландских егерей появился рядовой солдат – Арчибальд Керр.

 

 

Глава 6.

Самое страшное,

что могут придумать люди

Самое страшное, что могут придумать люди, – это война. Так сказал сам себе рядовой Керр, когда его рота сменяла тех живых на передовой, кто ещё остался после беспрестанных и безуспешных боев. Они молча шли мимо новичков, оскальзываясь на грязном дне траншеи, держась друг за друга и падая. Раненых несли санитары на чёрных от крови носилках. Небо светлело, с той стороны никто не стрелял. Лишь слышно было, как у немцев лает собака, и стучат котелки: укрывшись за многими рядами колючей проволоки, кайзеровская пехота ужинала. Это означало, что сегодня атак больше не будет. Потому санитары и шли в полный рост.

– За брустверы головы не высовывать! – распорядился сержант, расставив отделение. – Всем поправлять стенки траншеи и чинить мостки! Противогазы держать у пояса по-походному! Родни Дженекс, за мной!

Родни, с которым Керр познакомился и подружился в вагоне по пути на передовую, вернулся от сержанта с пулемётом «льюис» через плечо и двумя тяжелеными блинами-магазинами в руках.

– Арчи, пойдешь ко мне вторым номером? Сержант разрешил, если ты согласишься!

Они стали обустраивать пулемётное гнездо, благо мешки с песком от предыдущего артналёта не очень пострадали. Лишь поправили бруствер да выложили ниши для боеприпасов и для себя. Родни – опытный боец, ещё в первой битве на реке Сомме участвовал.

– Там очень тяжело пришлось. Много наших полегло. Все просто герои. В атаку мы шли в килтах, под волынку. Немчура от страха кричала: «Фурии, адские фурии идут!» И поливала нас из пулемётов…

Родни достал большие белые таблетки, быстро скрутил из проволоки горелку, поставил на неё банку с фасолью – разогревать.

– Это сухой спирт. Горит без дыма, потому и разрешено в окопах. Пить не советую – это яд, таблетка прилипнет горлу, и будешь неделю мучиться.

Родни был родом из Глазго. Сейчас на нём не было традиционного килта: все хайлендеры хранили гражданскую одежду в личных вещевых мешках, лишь идти в атаку и умирать они предпочитали в килтах.

Новый друг казался моложе лет на десять, но Керру с ним легко и надёжно, как с братом. С Родни можно было откровенничать, смеяться или спорить о чём угодно, его даже слушаться было приятно.

– Давай-ка соорудим здесь сушилку. У тебя есть запасные обмотки, Арчи? Переобувайся, пока нет дождя. А я к ребятам – помогу скамьи делать.

– Для чего скамьи?

– А где, по-твоему, они спать будут? Прямо на земле?

Он ушёл. Арчи ещё слышал, как он поучает новичков:

– Каски новые, вы их грязью сверху обмажьте, чтоб не бликовали – не дай бог снайпер увидит…

Родни едва успел вернуться, как в траншею свалился сосед из второй линии обороны.

– Из Йоркшира есть кто? Земляки есть?

Он приполз с подарками – с бутылкой и банкой каких-то консервов. Позвали сержанта, уселись на скамьях, разлили ром и кофе. Выпили за знакомство, за победу, третий тост – за павших.

Гостя звали Генри Тэнди. Он с гордостью показал нашивку на рукаве – «Green Howards», Йоркширский полк принцессы Уэльской. Генри тоже успел повоевать, и даже был дважды ранен. Неделю назад «зелёным Говардам» досталось по полной. Да и другим тоже. Что тут было – ужас. Казалось, кайзер все силы бросил на эту французскую деревню Маркуэн. «Зелёные» успели к лесу отойти, а то потери были такие же, как у полка Гордонских хайлендеров. Тех выбило почти полностью. Ещё бы – германцы целый час стреляли по их обороне из «Большой Берты», словно горцы не в земле, а за стенами бастиона какого-то сидели. Каждый взрыв – ямища десятиметровая, осколки за километр летят…

Выпили по последней. А консервы союзнические так и не открыли.

– Понятия не имею, что там. Может, и не еда вовсе. Кто-нибудь французский знает?

Генри вертел в руках банку, а все почему-то смотрели на Керра. Тот сказал тихо:

– Можно есть, не отравитесь. Это лягушачьи лапки в ткемалевом соусе.

– Ну, союзнички, вот петухи, у-ля-ля!  – рассмеялись все. – Хотят за наши жизни лягушками расплатиться!..

Гость засобирался. Пожал всем руки, пригласил к себе:

– Ночью наши минёры деревья будут валить: немцы пристрелялись, надо им ориентиры посбивать. Приходите за лапником – дно завалите, не так грязно в траншее будет. А на нейтралку ночью не ходите, там просто трясина. И мин полно. Я один знаю проходы…

Ушёл. Горцы долго глядели ему вслед. За второй линией траншей, где окопались «зелёные Говарды», начинался смешанный лес. Там медпункт, кухни, штабы, тылы – короче, все те, кто после войны будет носить медали и ордена, не доставшиеся павшим.

Какое счастье, что сегодня не стреляют. Затишье на всём Западном фронте. Вот бы так всегда! Четыре года совершенно никчемной войны. Столько погибших – во имя чего? Зачем?

Арчибальд смотрел через амбразуру на нейтральную полосу, на это изъеденное воронками поле, на это сплошное месиво из грязи и человеческих останков. Ни звука с той стороны, ни стона, ни крика. Лишь изредка лает собака. И страшный смрад, дикая непереносимая вонь…

Он попытался напевать-нашёптывать невесть откуда всплывшую в памяти песенку:

And a Mirage in the desert smitten on the spot,

I’m walking on someone’s head; it’s not a sport…

Заканчивался первый день Керра на фронте. Этот день оказался последним, когда на Западном фронте не стреляли. Третьего августа силы союзников перешли в наступление. До победы оставалось всего сто дней. Но, как поётся в армейской песне, «долог путь до Типперери…» Ещё предстояло взломать сильно укреплённую линию Гинденбурга. Территориальные силы Великобритании неоднократно будут подниматься в атаку. Шотландцы в килтах выбьют германцев из их траншей, долго будут удерживать занятые позиции, но потом всё-таки отойдут, оставив на этом проклятом поле десятки сгоревших танков и сотни погибших. Смерть тогда проявит благосклонность к Арчибальду и его друзьям…

Однажды ночью рядового Керра срочно потребуют к командиру батальона. В блиндаже он увидит старого знакомого Генри Тэнди, «зелёного Говарда», и худого, грязного немца. При свете коптилки было видно, как пленный трясётся от страха.

– Вы знаете языки, не так ли? Не могли бы помочь? Нужно допросить этого немца. Кто он, что с ним, почему он всё время воет?

Керр перевёл. Немец взвыл сильнее, выкрикивая одно слово:

– Фоксль! Фоксль! Майн Фоксль!

Ему дали воды. С трудом удалось понять, что немец ничего не видит, ослеп после газовой атаки, что вчера потерялась его собака Фоксль, и кто-то украл его альбом с рисунками, что солдаты его презирают, хотя он ефрейтор и никому не причинил зла, что отвечает только за доставку писем и никогда не стрелял в англичан…

Тэнди объяснил Керру, что обнаружил этого слепого на нейтралке, перевязал и на себе приволок, надеясь, что «язык» окажется ценным и разговорчивым. Командир батальона сказал сердито:

– Лучше бы ты заколол его там! Тащи теперь обратно! Дай ему белую тряпку в руки, лицом к своим поставь да пни под зад хорошенько. Доберётся – его счастье, а нам завтра всё равно наступать…

Если бы они только знали, кто был этот слепой, трясущийся ефрейтор!

…В начале 1920-х годов нашлась медицинская карта Гитлера. Оказалось, что он временно потерял зрение не после газовой атаки, а из-за истерической амблиопии. Это редкое заболевание возникает при стрессах, например, у солдат из-за сильного страха перед боем. Мозг как бы отказывается реагировать на жуткие картины действительности и перестает принимать сигналы зрительных нервов, само же зрение при этом остаётся в норме. Немецкий профессор Форстер выяснил, что у его пациента крайне болезненное самолюбие, и это можно использовать во время гипнотического сеанса. В абсолютно темной комнате психотерапевт ввел Гитлера в транс и сказал: «Ты ослеп, но раз в тысячу лет на Земле рождается великий человек, которого ждёт великая судьба. Возможно, именно тебе суждено вести Германию вперёд. Если это так, то бог вернёт тебе зрение прямо сейчас». После этих слов Форстер чиркнул спичкой, и – случилось чудо. Больной заорал: «Я вижу-у-у!»

Стоит ли говорить, что после 1933 года все, кто знал об этой медкарте, бесследно исчезли? А известна эта история станет лишь в 1938 году. Английского премьер-министра Чемберлена будут торжественно встречать в лондонском аэропорту, и с трапа самолёта он торжественно объявит: «Я привёз вам мир!» А на банкете расскажет, как подписывал с Гитлером мюнхенское соглашение, и фюрер рассказал ему, что двадцать лет назад английский солдат близ деревни Маркуэн проявил к нему милосердие, и лишь благодаря этому он остался жив…

В конце сентября Керр был отправлен в тренировочный лагерь. Молодым офицерам, с которыми он по вечерам курил трубку, льстили его опыт и влиятельные связи, его остроумные и пикантные рассказы. Он опять был в центре внимания, чем-то вроде заезжей кинозвезды в гарнизонном бараке. И каждый вечер Арчи спрашивал себя: «Надо было потратить столько лет, чтобы стать военным на три месяца? Надо было рваться на фронт, чтобы один раз подняться в атаку? Чтобы узнать, что горчичный газ пахнет сиренью и навсегда разлюбить этот весенний запах? Сколько друзей нужно потерять, чтобы возненавидеть войну? Нет, это самое страшное, что может придумать человек. И только плохой человек может придумать войну…»

В январе 1919 года, спустя два месяца после победы, он вышел на работу в министерстве иностранных дел. А на Рождество был гостем на неофициальном приёме во дворце и встретился там с Уинстоном Черчиллем. Тот пошутил, вспоминая, как не помог Керру с отправкой на фронт: «Ты мне не благодарен? Если бы я уступил тебе в 1914 году, ты был бы уже мёртв. А ты даже не говоришь мне спасибо».

 

 

Глава 7.

«Люди терпеть не могут…»

Следующие несколько лет в жизни английского дипломата Арчибальда Керра не наблюдалось каких-либо удивительных приключений. Всё в его карьере шло по устоявшемуся в министерстве иностранных дел распорядку: каждые два года – повышение, а значит и ротация, переезд в другую страну. Какая это будет страна, зависит от департамента кадров, там решают всё. И, конечно, учитывают при этом лояльность работника. Будешь хорошо себя вести – поведут дороги в Рим. А стремление Керра пойти на фронт было так непонятно, так выбивалось из консервативных взглядов Форин офис, что через год после войны ему предложили… Танжер. Это на самом севере Африки, почти напротив Гибралтара.

В конце сентября 1919 года наш герой отбыл в Африку. Он только что стал первым секретарём, а это – второй человек в дипломатической миссии. Пусть она совсем маленькая: кроме генерального консула и Керра, два вице-консула, их помощник да два переводчика. Тут главное в должности: с марта следующего года генеральный консул отсутствовал, и Арчи стал и. о. главы дипмиссии. Ему теперь принимать любые решения от имени Его Величества короля.

В начале двадцатого века в Танжере столкнулись интересы многих враждующих держав. Раньше город успел побывать и пиратской гаванью, и протекторатом разных империй, и подарком английскому королю в качестве приданого, и французской собственностью, и объектом зависти Германии, и надеждой Испании вернуть хотя бы южную половину Гибралтарского пролива. Не раз Танжер был разрушен до основания. И не раз «битва за Африку» чуть не перерастала в крупномасштабную войну.

Когда Керр прибыл в Марокко, страна была разделена на две зоны (французскую и испанскую), а Танжер окружала международная территория. О ней и шли споры. Вроде как всего два государства претендовали на город: Франция – по договорам, подписанным пятнадцать лет назад; Испания – по понятиям, что эти договоры, как и Утрехский мир, давно устарели. Все прекрасно понимали: кто обладает проливом, тот и на море владычествует. А сама «владычица морей» для того дипмиссию в Танжер и направила, чтоб показать: кто Британию ущемляет, тот слёзы проливает. При этом о Марокко как цельном государстве и о живущих в нём людях никто даже думать не собирался. Никто, кроме Керра.

Прекрасно владея французским и испанским, он быстро смог завоевать доверие обеих сторон. И они согласились, что судьбу Танжера нужно решать совместно, на международной конференции. Только вот в Лондоне думали иначе. Форин офис терпеть не мог никакой самодеятельности.

О том, что министерство опять им недовольно, Керр узнал от своего старого друга Гарольда Николсона, с которым встретился во время очередного отпуска. Они не виделись с 1908 года. А познакомились в Берлине. Однажды вечером Керр заметил новое лицо в посольстве – молодой красивый дипломат, прибывший по дороге из Санкт-Петербурга, заметно нервничал в новой среде, Керр подошёл, представился. Увидев килт, юноша радостно засиял. Он оказался шотландцем. Немного поговорив, Арчибальд пригласил новичка к себе домой. Тот согласился.

Эта ночь стала началом их крепкой дружбы. Николсон никогда не забывал этот случай и спустя годы, когда сам служил в Европе, писал сентиментальные письма: «Я часто вспоминаю, как ты подошёл и пригласил меня на ужин – это было двадцать лет назад, Арчи. Господи! Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни!»

…Оскар Уайльд сказал: «Люди терпеть не могут тех, у кого такие же недостатки, что и у них самих». Разумеется, он не философствовал, а оправдывал себя, прежде всего.

У Арчибальда Керра было полно недостатков – про одни он знал точно, про вторые догадывался, о третьих ему подсказывали друзья, четвертые скрывал от всех, не желая в них признаваться. Но при всём при том он старался не ссориться даже с теми, кто вызывал раздражение или ненависть. Он вообще не умел ненавидеть людей, даже самых изощренно-подлых и отвратительных терпел, наблюдая за ними издали и описывая в своём дневнике. Словно врач-психиатр…

Он был готов поделиться всем, что имел. Особенно с теми, кто ему нравился. Его нельзя назвать бесконфликтным, просто Керр уважал тех, кто шёл с ним рядом по жизни. С греческой королевой Софи Керр оставался в добрых отношениях до самой её смерти в 1932 году. С Гарольдом он дружил совсем не потому, что тот был сыном влиятельного дипломата. И таких друзей – неважно, женщин или мужчин – у него за сорок лет жизни можно насчитать немало. Арчибальд Керр не был святым. Но на фоне доказанных и недоказанных слухов о его нетрадиционной ориентации хотелось бы сказать вот что.

Это для Великобритании, наоборот, очень даже традиционно. Испокон веков здесь существуют частные закрытые школы, колледжи и университеты для будущей элиты. В них взращиваются высокопоставленные чиновники, которые понесут по миру то, что от них требуется. Понятно, что наивно было бы рассчитывать только на патриотизм новоиспеченных агентов влияния. Выпускников необходимо «заякорить» чем-то, помимо обычного «промывания мозгов». Власти нужен компромат на каждого. Вот почему в элитных учебных заведениях работают всякие тайные общества, обряды, клятвы и отличительные знаки.

Но главное – проживание вдвоём в студенческом кампусе. Проверено ещё со времён древнегреческой Спарты: юношеские игры обязательно перерастут в «нетрадиционное ориентирование». Вот тебе и крючок на будущее: официально государство толерантно к геям, но стоит чиновнику сделать что-нибудь не так, власть тут же расскажет обществу кое-что о провинившемся. А люди терпеть не могут ничего нетрадиционного.

Эта система в Соединённом Королевстве доведена до совершенства. Она не миновала и Уинстона Черчилля. Одно время тот даже не скрывал своей принадлежности к гомосексуалам. Утверждают, что первым любовником был его личный секретарь. В 1905 году, став заместителем министра по делам колоний, Черчилль удивил коллег тем, что приблизил к себе молодого красавца Эдди Марша, с которым только что познакомился на вечеринке. У Марша был высокий голос и женственные манеры. А может, Уинстона прельстил странный фетишизм Эдди: красавчик обожал стаскивать сапоги с мужчин. Как бы то ни было, новый секретарь Черчилля был рабски предан своему хозяину и служил ему почти четверть века.

У будущего премьера были и другие сердечные привязанности. Его жене Клементине пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить консервативное лондонское общество в отсутствии недостатков у «величайшего британца в истории»…

Дипломат Арчибальд Керр не имел комплексов на этот счёт. Он лишь пару раз написал в дневнике о «превратностях любви». Понятие это многозначное, с английского можно перевести как «перемены в жизни», «поворотные моменты судьбы», а от неё, как известно, не уйдёшь, не зарекайся.

Кстати, лесбиянок в Британии никогда в тюрьму не сажали – якобы долгие десятилетия своего правления королева Виктория не могла поверить, что английские женщины способны на однополую любовь.

…Однажды Керр плыл на теплоходе по Средиземному морю. Погода была хоть ветреная, но тёплая. Он вышел на верхнюю палубу и заметил сидящую за столиком женщину. Лицо её, вытянутое, как у лошади, он узнал сразу: Вирджиния Вульф, автор нашумевших психологических романов. Арчибальд подошёл, представился.

Он не спросил разрешения, она сама царственным жестом указала на стул напротив и первая начала разговор. Говорила странно – отрывисто и нервно.

– Вы можете не говорить, что мои книги вам понравились. Мне это не нужно… Не вздрагивайте и не краснейте… Жизнь хороша, солнце светит, но люди… Занятно, что, так редко получая по почте что-нибудь стоящее, мы вечно в ожидании писем, не правда ли?.. Не спорьте со мной! И не называйте меня «писательница», я ненавижу это слово, я не женщина и не мужчина… Что за книга у вас в руках, что вы читаете? Марсель Пруст – вы с ума сошли?!

Керру показалось, что с ума сошла она, а не он. Он всего-то хотел спросить Вирджинию Вульф, не знает ли она каких новостей о его друге, Гарольде Николсоне. И вопрос был вполне корректен, потому что Вирджиния открыто жила со своей подругой Витой Сэквилл-Уэст. Обе были замужем, но это не мешало им делить друг с другом кров и всё остальное уже многие годы. А Вита была замужем как раз за Гарольдом Николсоном.

– Вы не смеете! Вы не смеете так со мной разговаривать! – вскипела нервная писатель. Она с грохотом отодвинула стул и пошла к трапу.

Вечером за ужином в кают-компании они не встретились. Керр больше никогда её не видел. Да и мы никогда бы не узнали об этой истории, если б не злобное письмо Вирджинии Вульф своей невенчанной подруге. Много лет спустя Гарольд Николсон рассказал об этом письме своему старому другу Керру.

«Был на пароходе и песчаный экс-дипломат средних лет с красным лицом, который во весь голос спрашивал меня обо всех наших общих знакомых. Он почти добрался до тебя, но я ему ни слова не сказала о Гарольде, и он втянул в себя рога… Господи, как утомителен разговор с дипломатом, если он сексуальный полудурок!» – писала Вульф.

Слово она употребила другое, неприличное, но стоит ли казнить за это женщину с крайне неустойчивой психикой? Люди терпеть не могут тех, у кого такие же недостатки, что и у них самих. Тем более что Вирджиния Вульф к тому времени уже покончила с собой: наложила камней в карманы пальто и вошла так в реку. Теперь никто её не боится, только жалеют. А Вита долго вспоминала, как они дружили: «У меня были толстые брови, тёмные глаза, румянец на щеках и заметные усики, которые так любила Вирджиния».

 

 

Глава 8.

«А ты будешь

любить меня вечно?»

Едва Керр вернулся в Марокко из отпуска, как ему сообщили, что он переводится в Египет. В этом было мало привлекательного. Больше всего он жалел, что не увидит итогов конференции по Танжеру. Обидно было и то, что переводится на ту же должность. Но на дипломатической службе так часто бывает. Кстати, это хорошая традиция – каждые два года менять послов и направлять их в другие страны в зависимости от качества работы. А то засидятся, понимаешь, корни пустят, а толку мало…

Единственное, что Керра вдохновляло, – окружение в Каире. Оно его не только окружило, оно его пленило. Ещё бы – быть замом у верховного комиссара лорда Алленби, который только что стал фельдмаршалом! Этот боевой генерал в годы войны прославился тем, что брал один город за другим, пока воинственная Турция не капитулировала. Назарет, Мегиддо, Дженин, Хайфа, Амман, Дамаск, Бейрут, Алеппо открывали ему свои ворота. А перед Иерусалимом он приказал своей коннице спешиться и вошёл в святой город пешком. Вот это человек!

«Лорд Алленби – большая голова, большой нос, большое тело, большой голос и большой ум, – писал Керр в письме другу. – Сердце не интеллектуала, конечно. Но огромная честность, огромная сила и огромная человеческая симпатия… Я уверен, что буду любить его».

А ещё Лоуренс Аравийский! Археолог, путешественник, фронтовик, писатель, дипломат – тоже легендарная личность. Его можно назвать третьим в их дружеской компании: министр по делам колоний Уинстон Черчилль только что предоставил Лоуренсу фактически полную свободу действий при подготовке мирного соглашения по Ближнему Востоку.

Лоуренс был действительно уникальный человек. Потом о нём будут и фильмы снимать, и книги писать. Жаль, что так рано и так трагически погиб. Разбился на мотоцикле. Последнее, что он успел сделать для людей, – после его гибели всех мотоциклистов заставили ездить в шлемах. На похоронах Уинстон Черчилль сказал:

– В лице Лоуренса мы потеряли одного из величайших людей нашего времени. Я надеялся убедить его вернуться к активной службе и занять командную должность в борьбе, которая вскоре предстоит нашей стране.

Черчилль, этот «величайший в истории британец», прекрасно разбирался в людях…

В Каире эти трое – Алленби, Керр и Лоуренс – сразу понравились друг другу. Работали с утра до ночи, а потом, до зари порой, дегустировали разные сорта виски. Правда, Арчибальд и Лоуренс уходили раньше, и тогда Алленби продолжал один. Так было, пока его в Лондон не отозвали. Керр остался исполняющим обязанности советника.

Суэцкий канал был для Британии даже важнее, чем Гибралтарский пролив. Через пролив всегда можно войти и выйти, а с рукотворным каналом сложнее – не дай бог, чья-то рука закроет проход, нельзя этого допустить! Тут дипломату в помощь всё, что угодно: и авторитет, и армия, и профессиональная хитрость.

Керр прекрасно понимал, что два года в Египте определят потом его карьеру. Он не терял ни дня. Каждое утро – десять страниц англо-арабского словаря. Для правильного понимания ситуации в Египте нужны два языка: французский – для официальных контактов, арабский – для общения с народом. Арчибальд мечтал о демократическом будущем для Египта и искал решения, которые удовлетворяли бы законным желаниям египетского народа и при этом соответствовали бы интересам Британии.

В начале 1924 года в Египте впервые состоялись всеобщие свободные выборы. По итогам стало ясно, что отныне придётся считаться с избранным правительством. Керр был даже рад, что теперь присутствие армии и флота Британии становится неправомочным. Однако министерство иностранных дел не спешило дружить с новой властью.

Начались бесчисленные переговоры. Дело чуть не дошло до войны. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но в ноябре консерваторы победили лейбористов, правительство Соединённого Королевства обновилось, пост министра иностранных дел занял Чемберлен. Дальше покатилось, как с горки. Лоуренс улетел домой, Алленби подал в отставку, а на место верховного комиссара новый министр поставил свою креатуру, опустив Керра на третье место в миссии. Египетское правительство тут же уступило Великобритании по всем спорным пунктам, парламент был распущен, назначены новые выборы. Окошко демократических свобод захлопнулось.

Для Керра сложившаяся ситуация стала потрясением. Близилась его замена, и он понимал, что хорошего места и должности ему теперь не видать. Друг писал из Лондона: «У вас же отличные друзья повсюду, поможем. Это Форин офис потерпел неудачу, а не вы, и большинство коллег знают это». Из министерства по секрету сообщили, что, возможно, Керр поедет в Японию: слишком долго был в центре внимания, и пребывание в тени теперь ему просто необходимо.

Решилось всё по-другому. Он возвращался из отпуска и в Эдинбурге на вокзале вдруг услышал за спиной громкое рычание:

– О-о! Египет идёт!

Мощный Уинстон Черчилль навалился на него и зажал в объятьях. Потом они обедали в ресторане, и канцлер казначейства удивлялся, зачем Керру ехать в такую далёкую и такую закрытую Японию, когда в Латинской Америке полно перспективных дел. И сколько можно ходить в советниках, а?

Они договорились о встрече в Лондоне, где Керр получил приглашение на обед на Даунинг-стрит. По окончании трапезы Черчилль приобнял заместителя министра иностранных дел сэра Уильяма Тиррелла и безапелляционно заявил, показывая на Керра:

– Я хочу, чтобы этот человек сегодня ушёл счастливым. Я хочу, чтобы он почувствовал, что у него здесь есть друзья, на которых он может рассчитывать. Он знает, что у него есть друг в казначействе. Я хочу, чтобы он знал, что у него есть друг и в министерстве иностранных дел…

Спустя некоторое время Арчибальд Керр был официально повышен в звании до министра и возглавил посольство в Гватемале с аккредитацией в Никарагуа, Гондурасе и Сальвадоре. Отправился он туда вместе с матерью и слугами.

Наверное, зря он взял мать в такую дальнюю дорогу. В возрасте восьмидесяти лет она тихо скончалась жарким летом следующего года. Арчибальд сразу решил, что он должен похоронить её рядом с отцом. Министерство разрешило ему поехать в Инверчепел. Возвращение было тягостным, тяжёлым. И работа пошла не в радость. Да и не было её в том объёме, к которому Керр привык. Сплошные отчёты и досье – словно он не представитель великой империи, а сторонний наблюдатель в четырёх небольших государствах, где неописуемая нищета и бесконечные войны.

Ему было всё равно, куда заменяться. Так что предложение занять аналогичный пост в Чили принял без особой радости. Но Чили оказалось приятным местом. В Сантьяго была совсем другая атмосфера, тут только что президентом страны стал генерал Карлос Ибаньес, он жёстко расправился со всей оппозицией, набрал у Соединённых Штатов кредитов и задумал скачок в добыче полезных ископаемых, которыми так богата эта страна.

Однажды на пляже Керр увидел девушку. Он был просто потрясён её совершенной красотой. Какое уж тут бытие – сознание чуть не потерял. Заговорить не посмел. Но через час увидел её на ресторанной террасе и подошёл.

– Разрешите вам представиться, сеньорита?

Она глянула на него искоса. Ответила тоже по-английски:

– Вы не похожи на американца. Я их не люблю.

– Нет, я не американец. Я вообще-то шотландец. А за что не любите американцев, позвольте узнать?

– Они хотят залезть к папе в карман, – весьма доверительно отвечала девушка. – У него рудники, а им завидно. Вы тоже любите чужие деньги?

Керр рассмеялся.

– Вовсе нет! Зарплата министра Соединённого Королевства позволяет ни в чём себе не отказывать.

– О как!

Девушка сняла солнечные очки и внимательно посмотрела на него.

Так Арчибальд Керр познакомился с Марией-Терезой Диас Салас, дочерью чилийского миллионера, разбогатевшего на добыче селитры и меди. Она была почти на тридцать лет моложе Керра и на голову ниже его. Она только что вернулась из Парижа, где окончила колледж, и мечтала об одном – как можно скорее вернуться в Европу. Что и было сказано незнакомцу из Великобритании открыто и честно.

Она ушла, оставив свои координаты, и Арчибальд долго смотрел ей вслед. Как говорится, страстное желание овладело им – желание страстно овладеть ею…

Через неделю они объявили о помолвке, а ещё через месяц поженились. Сразу после свадьбы Арчи и Тита (так она просила себя называть) отплыли в Англию. Пара выглядела великолепно: высокой, седеющий мужчина, а рядом – потрясающе красивая миниатюрная блондинка.

Ничего, кроме удивления, этот брак в министерстве иностранных дел не вызвал. Никакого восхищения или радости. Даже дошли слухи, что один высокопоставленный чиновник назвал их брак «непрофессиональным и несчастным». Керр вскипел, а Тита сказала спокойно:

– Милый, не обращай внимания! На все их нападки и оскорбления мы будем отвечать любовью и добротой – пусть они почувствуют разницу, сволочи!

Она всегда выражалась не как жена дипломата. В первые месяцы семейной жизни, как и положено женщине, донимала мужа одним и тем же вопросом:

– Ты меня любишь?

Арчибальд кивал утвердительно, но при этом вспоминал старую присказку. Весь второй год молодая жена будет спрашивать: «Ты меня всегда будешь любить?» Третий год: «Ты меня до сих пор любишь?» А четвертый и все последующие: «Ты меня правда любил?» Такие они любознательные, эти женщины!

В августе 1930 года Тита обыденно и кратко сообщила мужу о своей беременности. Керр чуть с ума не сошёл от радости. Но горе пришло раньше. Тита тяжело заболела, ребёнок не выжил. А потом самые чёрные страхи подтвердились: у неё не будет больше детей.

Поправилась она довольно быстро, через несколько месяцев они уже отправились в отпуск – кататься на горных лыжах в Швейцарских Альпах. Там Керра и застало новое предложение – Стокгольм. Хоть и на ту же должность, но зато в Европу, как хотела жена.

Она отнеслась к этой новости, как всегда, спокойно. Как раз собиралась на занятие с инструктором по слалому. У дверей обернулась:

– А ты будешь любить меня вечно?

– А ты? – вместо ответа спросил Арчибальд.

Но Тита уже ушла, не ответив. Какая-то безответная любовь получалась…

 

 

Глава 9.

«Честно делю я

участь вещей земных»

В апреле 1931 года Арчи и Тита прибыли в Швецию.

В Стокгольме, вручая королю Густаву V верительную грамоту, Керр выразил ему соболезнование и прочитал по-английски:

«Честно делю я

участь вещей земных,

мучаясь, наслаждаясь,

в полную меру их».

Это были стихи шведского поэта Эрика Карлфельдта, который ушёл из жизни несколько дней назад. Реакция Густава V оказалась неожиданной. Он так растрогался, что чуть не прослезился:

– Вы сейчас помогли мне отбросить все сомнения. Теперь я убеждён, наш великий поэт достоин Нобелевской премии – хотя бы посмертно, чего никогда не было и скорее всего не будет больше. Он чаще писал о прошлом нашей страны, но при этом был настоящим новатором в языковых средствах выражения. Я тронут, господин Керр. От души благодарю вас. Позже я официально обращусь к Шведской академии, выскажу своё мнение. Если они согласятся со мной, вы с вашей очаровательной супругой будете приглашены на торжественную церемонию вручения премии…

Его Величество ещё добавил, что по-доброму завидует Керру, ведь королевские особы в Швеции теперь не могут жениться без разрешения правительства и вообще лишены многих свобод. Интересно, что Густав V – четвёртый по счёту потомок Жана Бернадота, наполеоновского маршала. Бонапарт отбил у боевого друга невесту, бросил её, но потом решил откупиться, наградив обоих престолом в маленькой завоёванной стране. Наполеон давно умер, а эта семейная пара ещё десятилетия занимала шведский престол, рожала принцев и была счастлива…

Премия по литературе была всё-таки посмертно присуждена Эрику Карлфельдту. И десятого декабря, в день смерти Альфреда Нобеля, король Густав V вручил её родственникам национального шведского поэта.

По окончании торжественной церемонии все прошли в Стокгольмскую ратушу. Там, в Голубом зале, проходил банкет, на котором присутствовала королевская семья и тысяча гостей, в том числе и Арчи с Титой. После трапезы всех пригласили в соседний Золотой зал на бал. Именно там Арчибальда Керра познакомили с коллегой – послом Советского Союза Александрой Коллонтай.

– Очень приятно, – она протянула ему ладошку вертикально, была без перчаток, в тёмном костюме.

Арчибальд пожал протянутую руку и слегка поклонился. Он был немало наслышан об этой женщине, первом советском комиссаре. Знал, что она из генеральской семьи, образованная, умная и смелая, даже с Лениным спорить позволяла себе. Много чего ещё позволяла, не зря же в СССР её называли валькирией сексуальной революции. И Керру даже успели шепнуть, что нынче она «в отношениях» с секретарём советского посольства, который по возрасту мог бы быть её внуком.

– Хорошо, что вы решили показать эту прекрасную церемонию своей дочери, – сказала Коллонтай.

Тита дёрнулась, повисла на его руке.

– Это моя жена, – отчеканил Керр.

– Не люблю слова “моя”, оно несёт в себе какую-то зависимость женщины от мужчины, не находите?

– А ваш муж, кажется, крупный военачальник? – Арчибальд попытался отвести разговор от своей семьи.

– Бывший! Бывший муж. Я женщина свободная, а свобода – это залог равных прав прекрасной половины человечества с оставшейся половиной.

Она смотрела на него прямо, фиолетовый блеск её глаз обещал одновременно коварство и любовь. «В ней есть всё, – подумал Керр, – кроме любви к кошкам и вышивке. А из цветов она, скорее всего, предпочитает кактусы».

– Кстати, вы знаете, что семнадцать лет назад я уже жила в Швеции? Густаву V очень не понравились мои антивоенные статьи, и он приказал выслать меня из страны навсегда. А теперь, – она засмеялась порошковым смехом, – был вынужден издать отменяющий указ.

– Ну да ладно, – посол Советского Союза сменила тему, – тридцать первого марта у меня юбилей, я вас приглашаю.

И тут же добавила:

– Разумеется, с женой. Дресс-код свободный.

– О, спасибо! Но сначала, семнадцатого марта, мы ждём вас на мой юбилей. Официальное приглашение я вам пришлю…

На том и раскланялись.

Дома Тита назвала её молодящейся старушенцией в цыганских юбках. Хотя было видно, что в запасе у жены осталось немало более резких слов.

Арчи и Тита быстро стали в Швеции объектом пристального внимания местных журналистов. О необычной паре писали газеты и журналы, молодую чету стерегли у посольства фотографы со своими идиотскими вспышками. Однако Арчибальд считал жизнь здесь скучной, а шведов слишком формальными. В дневнике Керр писал: «Десятилетиями дисциплинированны и до скуки прилежны эти шведы… Они интересны, только когда голые; одетые все одинаковые, они – самые худшие из самых скучных». Тита полностью соглашалась с ним.

Старый друг Гарольд Николсон, приехавший в Стокгольм для чтения лекций, был немало озадачен образом жизни молодой семьи. Арчи не вставал раньше одиннадцати и до обеда занимался посольскими делами в халате. Тита лежа читала детективы до часу. Скука поселилась и в их комнатах. Жену Швеция утомляла так сильно, что она собиралась на месяц-другой улететь в Лондон. А Керр откровенно признался, что снова подумывает об отставке.

Гарольд пытался отговорить друга. Вернувшись в Англию, он написал: «После Швеции у тебя хорошие шансы на Мадрид. Тита расцвела бы там… Будет мир и почёт. Если ты уйдёшь сейчас, не будет ни мира, ни почёта».

Пятидесятилетие Керра отпраздновали спокойно. Всё было в рамках приличия. Дисциплинированно по-шведски и по-английски чопорно, но с лёгким юмором. Никого из королевской семьи не было. Коллонтай подарила юбиляру странную картину – чёрный квадрат на сером фоне. Уверяла, что это русский авангард, таких картин не много, цена их будет с годами расти. Гендерных тем в кратких беседах они не задевали. Политику тоже не трогали. Раз, правда, советский посол посетовала, что от шведской монархии осталась одна видимость, плюмаж, перья на шляпе:

– До смешного уже доходит: король, как обычно, в сентябре будет открывать парламентскую сессию, но только в этот день, раз в году, ему позволено входить в здание риксдага…

Керр тут же сделал вид, что его позвали, и отошёл от гостьи. Привычке не обсуждать вслух внутренние дела страны, в которой работаешь, он никогда не изменял. «Честно делю я участь вещей земных» – это правильно сказано. Земля и вещи у каждого свои. Лишь честность должна быть единой для всех.

А через две недели он не уследил-таки. Началось всё с того, что Тита твёрдо заявила, что наденет в советское посольство белое платье в пол. «Оно же с блёстками», – успел подумать Арчи, но она чем-то отвлекла его. И, конечно, на торжестве жена затмила юбиляршу своим свадебным нарядом. Керр видел, как взлетели ко лбу тонкие изогнутые брови Александры Коллонтай, как поджала она губы, как заострился её и без того острый подбородок. И едва Тита оказалась рядом, она громко спросила её:

– Милая, вы вышли замуж за человека старше вас почти на тридцать лет. Вас не пугает такая разница в возрасте?

– Меня, знаете ли, трудно испугать, – вскинула белокурую головку юная дева. – А по поводу разницы – согласна: век у женщин короток, не успеешь глазом моргнуть, как вот она, старость…

«Это опасность! – ахнул внутренне Керр. – Точность пусть остаётся гордостью королей, а гордостью дипломата всегда есть и будет способность избежать скандала». При первой же возможности они покинули советское посольство.

Дома Тита заявила, что во всём виноват язык. Но не её, а английский язык, который намного тяжелее, чем её родной испанский и даже труднее, чем французский. И ещё сказала, что если они не поедут в Мадрид, то лучше уж она останется в Лондоне.

В такой атмосфере супруги прожили два года. Тита часто летала в Англию, но каждый раз возвращалась. Керр добросовестно писал отчёты, злился и пил виски. Потом друзья по секрету сообщили, что в Мадрид назначили другого, а ему вместо Испании предложат Мексику. И снова дали понять, что от успехов на новом месте зависит, будет ли ему предложена Москва через пару лет.

«Это очень соблазнительно, – написал Керр в дневнике, – это один из немногих стоящих постов и, безусловно, самое важное посольство в мире. Нужно иметь дело с русскими, они дипломатичны, они всех дразнят, и нужен профессиональный навык: умение очаровывать, намекая на будущие награды, умение вернуть, ничего не отдавая».

Боже, покарай министерство иностранных дел Англии! Ни Мадрида, ни Мехико, ни Москвы. А не хотите ли вместо всего этого снова поехать на Восток – теперь в Ирак? А мы за это дадим вам должность посла, о которой вы так долго мечтали. Надо же честно делить земные вещи, не так ли?

Пока он с отвращением думал о своём будущем, Форин офис решил добавить стимулов: в декабре Керра официально известили, что его имя стоит в списке новогодних наград, ему будет вручён рыцарский орден святых Михаила и Георгия…

А как бы вы поступили, если бы вам так изощренно выкручивали руки: либо ты рыцарь и твоя жена отныне леди, либо ты всё равно едешь послом в Ирак, но без приставки «сэр»?

Короче, в начале 1935 года сэр Арчибальд Керр и леди Керр вернулись в Лондон, где получили квартиру на Гросвенор-стрит. В марте они начали долгий путь в Багдад. В пятьдесят три года Арчи впервые стал послом.

 

 

Глава 10.

В Багдаде не всё спокойно,

или Самолёт вверх ногами

Сказать, что в Багдаде всё было спокойно, нельзя никак. Наоборот, ситуации менялись стремительно. А к «ситуациям с покойным» Керр был подготовлен. Дело в том, что первый в истории Ирака король Фейсал за полтора года до его приезда в страну скоропостижно скончался. Арчибальд встречался с ним во время работы в Египте и много хорошего слышал о нём от лорда Алленби и Лоуренса Аравийского.

Престол перешёл к единственному сыну Фейсала. Но не успел Арчибальд вручить верительную грамоту 21-летнему Гази ибн Фейсалу, как в стране был объявлен траур – умерла мать молодого короля. Сын после положенных дней поминовения начал с жаром праздновать рождение своего первенца – будущего короля Фейсала II. Страсти у Гази, ставшего уже адмиралом флота и маршалом военно-воздушных сил, всегда было две – бои на подушках со слугами во внутреннем дворике королевского дворца и полёты на новых аэропланах.

Если первая почти никому не приносила вреда и увечья, то вторая страсть чуть не убила друга детства Сабаха ас-Саида, сына министра иностранных дел Саида Нури. Поощряемый отцом и венценосным кунаком, Сабах решил продемонстрировать королю, что вполне можно самолёт посадить и вверх колёсами.

А тут ещё старшая сестра, принцесса Азза, наделала делов. Она не смогла вовремя встретить достойного принца на арабском белом скакуне, а когда поезд показал последний вагон – убежала из дворца с греческим официантом и шокировала весь мусульманский Ирак, приняв в Афинах православие. Особенно недовольно было правительство.

Раздражена была и жена Арчибальда. Ей явно здесь не климат. И никакого интереса. Она всё чаще улетала в Лондон и всё реже возвращалась. К концу года Керр выпросил в министерстве отпуск. А вскоре после его возвращения в Багдаде произошёл военный переворот. Восставшая армия убила главу правительства, блокировала королевский дворец, и Гази I был вынужден пойти на уступки, назначив новыми министрами мятежных генералов.

Сэр Арчибальд Керр всё это добросовестно описывал в своих докладах в Форин офис. Бой у дворца он молча наблюдал из окна, вспоминая поговорку: дипломат на Ближнем Востоке должен говорить, не переставая; как только он замолчит, начнется стрельба. Короче, переворот он пережил молча, повторяя чьё-то изречение: «Эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется».

Вот так и будет всё продолжаться в Ираке. И корни всех этих событий надо искать в земле – там, где огромные залежи нефти.

Правительство заговорщиков очень скоро уйдёт в отставку, новое возглавит Саид Нури (он, кстати, восемь раз будет премьер-министром в Ираке, пока его не застрелят при очередном перевороте, когда он попытается сбежать в женской одежде; но это много позже).

Королю Гази I будет двадцать семь лет, когда он погибнет в автомобильной катастрофе. Загадочные обстоятельства, при которых его машина врезалась в фонарный столб, были восприняты населением как свидетельство заговора, к которому, как считали многие в Багдаде, был причастен премьер-министр страны Саид Нури. Сотни иракцев собрались у дворца и часами скандировали:

– Нури, ты ответишь за кровь Гази!

…К счастью, этого Керр уже не увидит. Интересно, что следующим место службы Арчибальда станет страна, в которой бесконечные войны достигли апогея. А он, похоже, был даже рад этому. Министру иностранных дел Энтони Идену он написал:

«Вы заставили меня чувствовать себя гордым и польщенным. Должность посла в Китае в данный момент я расцениваю, как высокую оценку моей работы и возможность проявить себя в очень не простой ситуации. Я должен признаться, что ничего не знаю о Китае, но вы можете рассчитывать, что я вложу в эту командировку своё сердце».

 

 

Глава 11.

Официальный визит

во дворец к генералиссимусу

В Китае первый официальный визит Арчи Керр и его жена Тита нанесли генералиссимусу Чан Кайши. Именно он тогда представлял собой главную политическую и военную силу, дававшую надежду на объединение истерзанной страны.

Для Поднебесной начало двадцатого века оказалось сплошной вереницей войн. Во время очередной войны умер Сунь Ятсен – основатель партии Гоминдан. Освободившееся место занял его давний помощник и зять Чан Кайши, который, проведя ряд реформ, повёл армию в наступление. Уже через полтора года под контроль гоминдановцев попал весь юг Китая, а также Нанкин (куда была перенесена столица) и Шанхай. Но японцы напали на Манчжурию, вырезали там половину населения и основали своё государство. Вскоре они вплотную подошли к Пекину.

Противостояние оказалось недолгим. Началась вторая японо-китайская война. За считанные недели в захваченных Пекине, Шанхае и Нанкине были убиты сотни тысяч невинных граждан. И в такой обстановке, максимально приближенной к боевой, появились в Поднебесной супруги Керр.

– Милый, что мне надеть? – спросила Тита. – Кимоно обязательно?

– Ты с ума сошла! Только не кимоно! Ты же не чай идёшь пить на веранде с подружками, а ужинать с самыми известными людьми одной из самых древних цивилизаций мира! Кроме того, там будут и немцы, и русские, и американцы…

Чан Кайши прислал за ними машину. Ехали долго. Тита молча смотрела по сторонам, любовалась видами. Несмотря на март, все склоны ближайших гор были покрыты зеленью. Зацветали яблони и вишни. Саму резиденцию они увидели издалека – несколько дворцов и павильонов, огромный парк с живописными искусственными водоёмами, соединёнными арочными мостами. Главное здание представляло собой большой шестигранный дворец с многослойной крышей в традиционном китайском стиле. На внешних фасадах – золотые скульптуры драконов, гигантские иероглифы и оригинальный резной орнамент. Их провели внутрь.

При входе в зал гостей встречали скульптуры из бронзы, терракотовые солдаты и огромные вазы из нефрита. Хозяин с женой стояли на некотором возвышении в конце зала. Справа и слева – сын, сёстры жены, родственники.

– Очень рад вас видеть в своём дворце, – приветливо улыбнулся будущий президент Китайской республики. – Хотя это больше дом моей жены, точнее – всех сестёр Сун…

Керр уже знал, что все три сестры были женами крупных политических деятелей. Старшая, Сун Айлин, вышла за самого богатого человека в стране – он как раз стал премьер-министром в правительстве. Средняя, Сун Цинлин, вдова Сунь Ятсена, до сих пор носила траур. А младшая, Сун Мэйлин, стояла теперь рядом с мужем, лидером партии Гоминдан, встречая гостей.

– Они все из христианской семьи, – снова улыбнулся генералиссимус. – Вот и мне пришлось принять крещение.

Сёстры были разные даже внешне. Потом про них в Китае будут говорить: единственное, что их объединяло, – большая любовь. Намёк на то, что старшая любила деньги, средняя – страну, а младшая – власть. А ещё три сестры прекрасно знали английский, потому как учились в Америке, и это сделало вечер приятным в общении для всех гостей.

Чан Кайши представил Арчибальду и Тите своего старшего сына, Цзяна Цзинго.

– Мы с Фанлян поженились три года назад, – доверительно стал рассказывать тот, ведя жену за руку. – Она у меня русская. Вместе работали на Урале. Моё русское имя Николай, а она – Фаина.

Он говорил по-английски легко и как-то музыкально, акцентируя и растягивая гласные. Было видно, что этот человек очень счастлив – то ли тем, что рядом жена и отец, то ли своей удивительной биографией.

В 1925 году отец отправил Цзян Цзинго в Москву учиться мировой революции. Пятнадцатилетний юноша жил на правах воспитанника в семье сестры Ленина Анны Ильиничны, потому и фамилия по документам стала Елизаров. Отчество, понятно, Владимирович.

Изучал экономику, иностранные языки, сельскохозяйственные науки. Затем создавал колхозы в Рязанской области, мыл золото на Алтае. Вступил в партию. Был послан на самую главную стройку Советского Союза. Там, на «Уралмаше», и познакомился с Фаиной Вахревой, комсомолкой, спортсменкой…

– Правда, она красавица? – «Николай» ласково поглядывал на молчащую жену. – С китайского Цзян Фанлян так и переводится – «чистая красавица». Мы работали в одном цехе. Она токарем, я слесарем, потом в отделе кадров заместителем начальника. Два года боялся к ней подойти. Познакомились случайно, когда я стал редактором заводской газеты…

Как-то тёмным зимним вечером Николай возвращался домой из редакции. Вдруг услышал крик о помощи. Кричала девушка: какой-то хулиган преградил ей вход в общежитие, хватал за руку, грязно приставал. Коля мигом подскочил, один удар – и грубиян лежит на снегу. Девушка поблагодарила за помощь, и тут он узнал Фаину.

С того времени каждый раз, когда Николай читал лекции в техническом училище на заводе, Фаина сидела там и внимательно слушала его. Однажды они встретились в клубе, и Николай пригласил её на танец…

– Коля, – по-русски вдруг попросила его жена. – Расскажи лучше, как мы твой день рождения отмечали!

– О, это было незабываемо! Я бы с удовольствием повторил. Выдался такой тёплый, просто летний день. Весь Советский Союз готовился к Первомаю. А Фанлян предложила скрыться от всех и посидеть на берегу озера вдвоём. Даже помню странное название этого озера – Шувакиш. Мы устроились на полянке у самой воды, и Фая подарила мне 24 жёлудя, по числу лет. Сказала: пройдёт время, дубы вырастут, и люди будут нас вспоминать… Мы их посадили по кругу. А вскоре поженились. Свадьба была в общежитии, с вареной картошкой и селёдкой. Руководство завода дало нам отдельную комнату в доме, похожем на пилу. Это, конечно, не дворец, как этот, но мы тогда были счастливы, ведь некоторые рабочие «Уралмашзавода» жили ещё в земляных норах…

– Фантастико! – вскрикнула Тита по-испански.

– Да, так было. У нас через год родился сын, потом дочь. А потом меня арестовали…

– За что? – поинтересовался Арчибальд, хотя догадывался, за что китаец мог быть арестован в СССР в тридцать седьмом году.

– Всё очень просто. Отношение Кремля к Гоминдану было то хорошим, то плохим, то наоборот. И моё содержание в тюрьме было соответствующим. Они потребовали, чтобы я отрёкся от отца, – я пошёл на это ради своей семьи. Не помогло. Папа обратился в Лигу Наций и к Сталину – и вот мы с детьми здесь, в этом прекрасном дворце. Отец был счастлив увидеть сына, невестку и детей. Он распорядился сыграть свадьбу еще раз – уже по нашим китайским обычаям…

Дамы от мужчин чуть приотстали – сёстры Сун стали показывать гостям коллекцию разнообразных реликвий императоров династии Цин.

– Хотите, я вам расскажу коротко о некоторых гостях? – тихо спросил сын генералиссимуса.

– С удовольствием послушаю, – согласился Арчи.

– Вот тот, с короткой стрижкой и внимательным взглядом, – Вальтер Штеннес. В прошлом возглавлял отряд штурмовиков в Германии. Был близким приятелем Гитлера, знал о нём всё, за что фюрер хотел с ним расправиться. Вальтер бежал в Китай, и теперь он советник отца. Диверсант высшего класса. Лысый в очках – тоже немец, Йон Рабе. Когда началась резня в Нанкине, создал международный комитет и даже добился от японцев, что из города в Шанхай проляжет зона безопасности. Благодаря этому почти двести тысяч жителей были спасены. Наденет повязку со свастикой на рукав – и идёт впереди. Японцы не такие уж смелые – боятся и нас, и вас, и русских, и фашистов…

– А тот здоровый, похожий на американского писателя Хемингуэя?

– Это и есть Хемингуэй!

Тут их всех пригласили к столу.

Было много тостов. За здоровье монархов и их посланников, за армию и её полководцев, за хозяина дома и его многочисленных родственников, за детей, и, наконец, за победу над Японией и процветание Поднебесной. Генералы пили залпом рисовую водку байцзю, дамы – шампанское и красное вино, Керр и сидевшие напротив Хемингуэй с женой – белый ром и джин. Весь вечер шли представления местных артистов в национальных одеждах, музыканты играли на старинных инструментах.

Потом были танцы. Тита пользовалась вниманием. Все китайцы были на голову ниже её, а американский писатель пил, не переставая. Потому она предпочитала в основном немецких партнёров. «Арчибальд, ты не в счёт». Так жена сказала, когда они возвращались на машине домой.

 

 

Глава 12.

Кто сможет остаться глухим

к колокольному звону?

Арчибальд расстелил цветастое покрывало с драконами, одежду аккуратно сложил в головах, рядом с дорожным саквояжем. Его новый знакомый раздевался не торопясь. Керр удивился, сколько шрамов на ногах, на всём огромном теле этого американца, похожего на чикагского рейнджера или бывшего боксёра, уставшего от сладких побед и горьких поражений.

– Где вас так, Эрнест? Это всё Италия или уже Испания?

Они лежали на устланной сосновыми иглами бурой земле. Американец молчал. Он вообще был немногословен. Вчера, когда их знакомили, Арчи сразу вспомнил, что видел в газетах это широкое лицо с усами и даже читал его книги. «Прощай, оружие!» – первый роман вмиг ставшего знаменитым писателя – наделал много шума не только в Соединенных Штатах, но и в Старом Свете.

Репортажи Хемингуэя из Испании ему не попадались, за судьбой американца специально не следил. И совсем не ожидал, что за ужином в маленьком прифронтовом городке Ханькоу их познакомят, и что они выпьют немало рома и зауважают друг друга. Их жены тоже подружатся, но наутро откажутся идти купаться, а Керр с Хемингуэем устроятся под высокими соснами на берегу Янцзы.

Место они выбрали прекрасное. Сзади от утреннего ветра их прикрывал склон горы. Мартовское солнце грело словно летом. Сверкал в его утренних лучах покосившийся и осевший после пожара бронзовый шпиль на Башне жёлтого аиста. От речной воды пахло устрицами и имбирём. Тихо было так, как никогда не бывает на войне.

– Скажите, дружище Эрнест, ваши произведения всегда будут автобиографичными?

– Не могу обещать, – пробурчал здоровяк, уткнув подбородок в скрещенные руки. – А почему вы спрашиваете?

– Просто интересно, о чём будет ваш следующий роман?

Арчи понимал, что такой вопрос больше подходит начинающей журналистке, оказавшейся на встрече с маститым писателем. Но ему очень хотелось разговорить американца.

Ветер шевелил над ними кудрявые верхушки стройных сосен.

– В нём будет немало всего, – прервал, наконец, молчание Хемингуэй. – Любви, страданий и, конечно, потерь. В Испании мы с Мартой насмотрелись всяких смертей. Каждый человек умирает на войне по-своему. Одни от страха, усталости или невезения, другие – геройски. Вы ведь сами были на войне, знаете. Я там встречал и англичан, и даже русских, этим вообще ничего не страшно… Война – это ад, кошмарная и абсолютно ненужная штука. Людям нужна тишина, чтобы лучше понимать друг друга, спокойно разговаривать и мечтать о будущем. В древности войны начинались из-за религиозных различий, потом воевали за новые земли. Неужели в будущем люди станут убивать друг друга из-за глотка воды?

– Кстати, пошли купаться? – Керр попытался дипломатично перевести разговор в более мирное русло.

– Нет. Вода холодная.

– Она крутая, а я ещё круче! – скаламбурил Арчи (английское слово cool означает не только «холодный», но и «крутой»).

Река приняла его как данность. Слышно было, как он отфыркивается и ухает на середине Янцзы, видно было, как он нырнул и повернул обратно. Вернулся счастливым, яростно стал растираться полотенцем. Хемингуэй сидел, поджав к груди ноги, и даже в позе эмбриона смотрелся монолитно и торжественно.

– Дружище, почему бы нам не выпить виски перед завтраком?

Керр расстегнул саквояж, налил два стаканчика.

– Нет, – запоздало процедил Хемингуэй. – Извините, до двенадцати не пью. Зарок дал.

– А что так? Женщины? Грехи юности?

– Журналистская работа приучила: сначала сделай норму по объёму, потом – свободен.

– Вы не похожи на писателя, который увлекается строчкогонством ради денег.

– Журналистика и писательство – разные вещи. Журналистика высасывает из тебя все соки, и у тебя уже не остаётся сил для серьёзной работы. Я теперь специально вычёркиваю всё, что можно сократить. Словно военный цензор. – Эрнест наконец-то улыбнулся. – Вечером пишу, утром сокращаю. Так что не уговаривайте…

– Жаль. Это знаменитая «Куропатка». Такого вчера за столом не было. Это единственный шотландский виски, который поставляется ко двору Его Величества. Для шотландцев скотч – это как молитва. Скотче наш… Ну, уж от местного чая, надеюсь, вы не откажетесь? «Хубэй-кимун» – прекрасный цимэньский чай. Китайцы считают его красным и пьют без молока, но у меня есть сливки, если захотите добавить.

– У нас тоже пьют без молока. Спасибо, не откажусь.

Керр достал термос, налил американцу ароматного горячего чаю. Хемингуэй отхлебнул, похвалил напиток. Керр допил свой виски и не утерпел похвастаться:

– Термос – прекрасное изобретение моего земляка, шотландца Дьюара. Мне в юности, когда учился в колледже, довелось слушать его публичную лекцию по физике. Не поверите, Эрнест, я ещё тогда подумал, что настоящий талант – рассказывать так, чтобы было понятно пятнадцатилетнему школяру и интересно члену Королевской академии. Вы тоже талантливы по-настоящему, вы очень талантливы, Эрнест…

Писатель слушал молча, но было видно, что такой поворот ему приятен. Глаза Хемингуэя заблестели, чай он прихлёбывал с довольным видом победителя. Керр сбавил обороты.

– А вашу порцию виски я вылью в Янцзы – тут такая традиция: разговаривать с рекой, как с живым существом, кормить и поить её. До вашего приезда я пару раз переплывал туда и обратно, а здесь ширина почти километр. Представляете, пройдёт совсем немного лет, и такие заплывы тоже станут традицией. Кто бы ни победил в Китае – коммунисты, гоминдановцы или даже японцы, – с этого самого места, где мы с вами сейчас сидим, их лидер под кинокамеры и восторженные крики поплывёт на тот берег Янцзы, а потом ещё и стих про это сложит…

– Вы провидец, Арчибальд?

– Может быть. Быть может. Но не исключено, что ваши книги будут переведены на многие языки мира, будут стоять в витринах книжных магазинов, словно ангелы с распростёртыми крыльями, а фотографии вашего мужественного лица будут висеть в рамочках чуть ли не в каждом доме.

– Откуда вы это знаете? – удивился американец.

– Всё, что должно случиться с вами, записано в книге жизни, и ветер вечности наугад перелистывает её страницы.

– Это ваши слова? Вы тоже пишете книги?

– Нет, мой дорогой друг, я не писатель, я нахожусь на службе Его Величества короля Георга V. А цитата эта из Корана, я ведь приехал в Китай из мусульманской страны. А вы уже начали писать свой испанский роман?

– Я пока ищу название и обдумываю первую строчку. Это очень важно.

– Согласен. Моё дилетантское мнение – название должно быть необычным, броским. Если оно не прочитается с первого раза, второго может и не быть. А начало – скорее наоборот, должно быть простым, незатейливым. Как вот про вас сейчас: «Он лежал на устланной сосновыми иглами бурой земле, уткнув подбородок в скрещенные руки, а ветер шевелил над ним верхушки высоких сосен».

Хемингуэй засмеялся.

– Нет, вы точно ясновидящий!

…Он даже не догадывался, до какой степени прав. Пройдёт совсем немного лет, и 63-летний лидер китайских коммунистов Мао Цзэдун переплывёт в Ханькоу реку Янцзы и напишет стихотворение под названием «Башня жёлтого аиста»:

Ширь китайской земли омывает разливом Янцзы.

Север с югом связала бегущая вдаль колея.

В дымке ливня сверкающей яркая зелень сквозит.

Защищают Янцзы Черепаха-гора и Змея.

Жёлтый аист от нас улетел далеко.

Только башня осталась, как память о нём.

Наполняю бокал, в реку выливаю вино.

Волны чувств поднимаются в сердце моём.

Прав окажется и сэр Арчибальд Керр – посол Его Величества короля Соединённого королевства Великобритании и Северной Ирландии в Китае. Сейчас они пьют – один шотландский виски, другой цимэньский чай, – лежа на покрывале с вышитыми драконами, оба курят трубки с крепким, чуть сладковатым табаком Samuel Gawith, высоко ценимым английскими аристократами. А четверть века спустя портреты американского писателя будут размножены миллионными тиражами, как и его книги. Имя же шотландского дипломата-провидца вспомнят только специалисты…

С горы к реке спускался китайский монах в длиннополой одежде. Над головой он нёс шест с маленькими колокольчиками на перекладине. Монах слегка дёргал за веревочки, и колокольчики звенели на разные лады, напоминая щебет райских птиц.

– Слышите? Это фэн-шуй, – сказал Керр. – Символ гармонии человека с небом. Охраняет от злых духов. А нам пора на завтрак.

– Конечно, слышу, я не глухой. Мы уже идём, – согласился будущий нобелевский лауреат.

…Дома Керр хотел поработать с бумагами, но в кабинет ворвалась без стука жена.

– Милый! Ты в курсе, что она не жена ему?

– Не понял, Тита, кто кому не жена?

– Марта – не жена твоего нового друга, этого писателя!

– Ну и что с того? Сейчас не жена, будет жена. Эрнест сказал, что он оформляет развод с первой женой.

– С какой первой?! – Тита чуть не взвизгнула. – Он уже дважды был женат! Да ещё роман с этой медсестрой!

– С какой медсестрой? – Керр уже начинал жалеть, что поддержал этот разговор.

– Ты что, не знаешь, что он описал самого себя? Кэтрин Баркли – это Агнесса фон Куровски. Она не умерла, как в книге, она прекрасно себя чувствует, замужем, и Хемингуэя она никогда не любила, он всё выдумал. Никакой он не герой, он пьяница и эгоист. Женщин использует, меняет их как перчатки. Это ж надо только додуматься – нашёл себе новую игрушку, познакомил с законной женой, та пригласила девушку пожить у них, а муж через две недели – здрасте, пожалуйста – с женой развод, а с новой я уезжаю в Испанию!..

– Это ты про Марту? Она сама тебе рассказала всё это?

– И не только это. Она сказала, что Испания – единственный период в жизни Эрнеста, когда он загорелся чем-то, что было выше его самого. Ещё и засмеялась, добавив: «Иначе я не попалась бы на крючок». Арчи, милый, с ним нельзя иметь дело. Он страшный! Я тебе не сказала ещё, что случайно услышала после ужина, когда мы все пошли спать…

– Что же ты услышала?

– Они ссорились. Он так орал на Марту. Она хотела утром поехать с гоминдановцами туда, где какие-то бои намечались, а он её не пускал. Кричал: «Или ты журналист на войне, или ты женщина в моей постели – выбирай!» А ещё Марта сказала мне, что всё равно поедет – не сегодня, так завтра. Он ведь не успокоится. У него что-то с психикой – наверное, наследственное, у него же и отец, и дед с собой покончили, и не только они… Ой, Арчи, я тебе, наверное, помешала? Прости, дорогой, уезжаю…

– Куда ты уезжаешь?

– Ну-у… Не будь занудой, как этот американец! Я еду в американскую миссию. Скоро вернусь.

…Она не вернулась. Вечером объявили воздушную тревогу, она успела позвонить, сказала, что сейчас ехать опасно, останется в миссии, вернётся «маньяна», то есть завтра. Потом пару раз буркнула: «Я не слышу тебя!» И положила трубку.

За окном уже грохотало, как в сильную грозу. Керр догадывался, что жена ему изменяет, но старался не думать об этом. Аккуратно сложил все бумаги в сейф, потушил свет и спустился в подвал, куда перенесли от греха подальше и бар с запасами спиртного.

Хемингуэй сидел уже там. Видно было, что утреннюю норму свою по объёму он выполнил и теперь перевыполнял вечернюю норму по виски. Керр подсел к нему. Эрнест молчал. Потом сказал грустно:

– Мы познакомились с ней в Ки-Уэсте, в баре Sloppy Joe’s. Знаете, Арчи, это ведь я дал такое имя бару… Джо был мой друг, он, действительно, несколько неряшливый. А бар у него был хорош. Пятнадцать центов – порция виски, десять – джин. Представляете? Вот и Марте понравилось. Там за стойкой стоял такой здоровый негр… Хороший бар. Правда, тесноватый… А она всё-таки уехала. Почему, Арчи?

– Эрнест, может, вам на сегодня хватит?

– Да лишь бы её не убили там!.. Арчи, друг, скажите: я умру?

– Конечно. Но не сегодня. И не здесь.

– Ну вот, и вы туда же…

Наверху загрохотало сильнее. Бомбы ложились уже совсем рядом с дипломатической миссией.

– Нет, к войне невозможно привыкнуть, – устало протянул Хемингуэй. – Какая нехорошая вещь война. Я уже оглох от этих взрывов. Верите, Арчи? Днём даже колокольчик купил, отгонять злых духов.

Он достал из кармана маленький бронзовый колокольчик с волнистым обрезом и стал яростно трясти им. Словно в ответ, наверху взорвалось совсем уж близко…

 

 

Глава 13.

Чуньцзе – китайский Новый год

Боже, как она кричала! Её слышно было, наверное, на другом конце площади. Тяньяньмэнь, эти древние «врата небесного спокойствия», похоже, захлопнулись от потока грязных ругательств, половину из которых Керр не слышал с войны. Она орала, путая английские и испанские слова, а слугу обозвала по-китайски базарным эпитетом. Вёрткий малый, он сумел проскользнуть мимо цепких рук разъярённой жены и исчез. А Керру пришлось выслушать всё, что она так громко думает.

Тонкие китайские стены посольского дома шатались, резонируя разбитой посуде. Раз за разом Тита подскакивала к нему, размахивая руками, словно мельница, а он смотрел молча на неё, повторяя про себя: «Свобода размахивать руками перед носом собеседника кончается там, где начинается его нос». Наталкиваясь на эту непроницаемую оборону, жена отступала на кухню за очередной тарелкой, не уставая при этом метать проклятья в его сторону.

За десять минут она успела вспомнить названия десяти или больше самых отвратительных животных, раз пять взывала к отцу и матери и дважды – к совести мужа. При этом успела разбить семь (Керр считал) тарелок и собрать дорожный чемодан. Он всё стоял, не шевелясь, держа в одной руке потухшую вишневую трубку, а другой рукой сжимая в кармане пижамной куртки сложенный вчетверо листок.

Пока он так стоял, она успела собраться, намотать на шею черные нити жемчужного ожерелья, вывернуть карманы мужниного пиджака в поисках денег и позвонить в американскую миссию…

Многое изменилось за три года их жизни в Китае. Самым сложным было сохранить нейтралитет, точнее некую видимость дружбы, с враждующими сторонами. С Гоминданом отношения установились сразу. Судьба агрессивных японцев решилась после быстротечных боёв у озера Хасан и на реке Халхин-Гол. А атакой на Пёрл-Харбор они составили себе послевоенную программу – недолговечный союз с фашистами и несостоявшуюся мечту о расширении территории. Русские не оставили им шансов, а американская авиация стала бомбить все места, где только видела красный круг на белом фоне.

Досталось даже маленькому городу Ханькоу – его просто стёрли с лица земли. Эрнест Хемингуэй сказал на прощанье:

– Не хватало ещё погибнуть от американской бомбы!

И умчался в Гавану, где фантастически быстро закончил роман «По ком звонит колокол».

Арчибальд и Тита за эти годы неоднократно меняли местожительства. Керр мотался по стране, стараясь найти общие точки с коммунистами. Встречался с Мао Цзэдуном, другими деятелями новой партии. После окончательного разлада с гоминдановцами они стали главной силой. Разочаровавшись в Чан Кайши, Советский Союз нашёл новых друзей в КПК и теперь усиленно помогал Народно-освободительной армии. Гоминдан отступал по всем фронтам.

Их семейные встречи с генералиссимусом прекратились. Перед праздником чуньцзе – китайским Новым годом они виделись последний раз. Чан Кайши подарил Арчибальду на прощанье старинные серебряные подстаканники. Он словно знал, что следующей ступенькой в служебной лестнице Керра будет СССР: на подстаканниках была изображена охота на медведя. Нет, конечно, никто не мог этого знать. Сам Керр только позавчера получил шифрограмму. Этот сложенный вчетверо листок он и сжимал сейчас в кармане пижамной куртки.

Тита хлопнула дверью и уехала. Всё шло к тому. Её «маньяны» с ночёвками в американской миссии последнее время повторялись через день да каждый день. И вчера не было никакой возможности сказать ей, что агреман получен, они уезжают в Советский Союз. Жены просто не было дома. А когда она появилась, это была не жена, а фурия, решившая устроить фурор по поводу того, что она больше не жена. Совсем…

Агреман – это согласие аккредитующей стороны. И там, разумеется, не сказано, по какой причине Стаффорд Криппс перестал устраивать Советы. Похоже, им не понравилось, что Форин офис запросил для Криппса особые условия. Потом всё утряслось, и Стаффорд выполнил главную работу: подписал в июле 41-го соглашение о совместных действиях двух стран против Германии. А уже в августе неутомимый Черчилль повстречался с американским президентом Рузвельтом, и они составили программу антигитлеровской коалиции. Послу предстояло готовить встречу Черчилля со Сталиным, а это мог сделать только человек более обаятельный и удобный для Москвы.

Шифрограмма была простая. Сплошные цифры, которые показывали на место буквы в тексте оговорённой книги. Уже давно ею стал любимый Керром роман Пруста «В поисках утраченного времени». Первая группа цифр – что ему предписано сделать («заменить»), вторая – кого, третья – где. Просто, и главное, не нужен профессиональный шифровальщик. Всего три ключевых слова: заменить Криппса в Куйбышеве.

Керр позвал слугу, приказал собирать чемодан. За Титу он уже не волновался: новые друзья доставят её поездом в Шанхай, откуда она морем либо самолётом через Париж, Нью-Йорк и Буэнос-Айрес за неделю-другую доберётся до родного Сантьяго. Там её папаша пытается спасти свои миллионы от цепких рук американских сырьевых концернов. А может, она ещё останется в Китае на праздник чуньцзе – не случайно же выбирала из своих вещей только чёрную одежду. В прошлый Новый год надо было носить всё белое, а в этот – чёрное.

Слуга собрал чемодан и сейчас, поглядывая на хозяина, приклеивал к дверям красные новогодние квадраты с традиционными пожеланиями. Надеялся, что всё останется, как было…

Как было, уже не будет. Керру предстоял путь тоже по железной дороге. Только не на юг, а на север, через полстраны, до советского города с коротким именем Чита. И ещё дальше, ещё полстраны, но только другой, очень большой…

До Харбина он добрался на удивление быстро. От когда-то «особого города» не осталось былого блеска и богатства. Людей на улицах мало, половина магазинов закрыта. Но английские фунты открывают многие двери. Правда, найти шотландский виски Керру не удалось, пришлось довольствоваться американским бурбоном. Вечером он уже садился в спецвагон поезда – помогло личное знакомство с Мао Цзэдуном.

Вагон был просто королевский: всего четыре купе, в каждом свой туалет и душ, сиденья обиты бархатом, стены – красным деревом, пулемёты на крыше, позади и спереди вагона – вооружённая охрана. «Сдадим вас советским братьям в целости и сохранности», – обещано было. Ну и ладно, в путь!

Он только успел устроиться в купе, как в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, вошёл стройный молодой человек в дорогом пальто. Сказал на чистом английском:

– Я ваш попутчик. Не возражаете?

– Конечно, располагайтесь! Купе шикарное, это вам не офицерская казарма…

– С чего вы решили, что я военный, сэр?

– О, для этого не надо быть особо наблюдательным. Во-первых, ваш английский, похожий на лондонский кокни. Во-вторых, ваша выправка и уверенность, что приказ будет выполнен любой ценой. В-третьих, у вас билет в спецвагон – значит, ваш начальник в генеральском звании, не ниже военного советника. Я даже знаю ваше задание. Как вас зовут?

– Алёша… В смысле – Алексей.

– Вот и отлично! Присаживайтесь, Алёша, не стойте горой. Да не краснейте вы так! Запомните: во внешнем выражении внутренних чувств кроется самая большая опасность для разведчика. Понятно, что вы «прикреплённый» и должны меня сопровождать, чтобы выяснить: «чистый» я дипломат или «подснежник», для которого дипломатический статус лишь прикрытие для осуществления разведывательных функций. Я не против, делайте свою работу. Но вынужден вас огорчить: у нас разные службы. Вы ищите врагов, а мы, дипломаты, работаем со всеми. У Британии нет ни врагов, ни друзей. У неё есть интересы, и мы их защищаем…

Поезд слегка дёрнулся, и вокзальные огни поплыли в купейном окне.

– Ехать нам с вами долго, – продолжил Арчибальд. – Пять тысяч миль. Так что устраивайтесь поудобней. Будем наслаждаться жизнью. Давайте выпьем за знакомство. Можете потом в рапорте указать, что специально меня спаивали, чтобы выведать секреты…

Юноша прыснул. Керр позвонил, попросил принести крепкого чаю. И когда проводник ушёл, разлил виски.

– Запивать полезно китайским чаем. Ну, давайте, Алёша!

– У меня как раз особые подстаканники есть! – «прикреплённый» достал из чемодана два подстаканника со звёздами на кремлёвских башнях.

– Здорово вас упаковали, – заценил Арчибальд. – Но мои медведи тоже соответствуют случаю!

Дорога пошла веселее. Они уже подъезжали к Цицикару, когда всё небо осветилось вдруг, затрещали выстрелы, началась такая канонада, словно поезд вошёл в зону боёв двух враждующих армий.

– Алёша, с Новым годом! – Керр догадался первым. – Смотрите, кто победнее живёт, просто в костёр бамбук кидает, а кто побогаче – петарды и шутихи запускает. Чуньцзе в Китае – время, когда нужно забыть все обиды и искренне пожелать друг другу мира и счастья.

– Сэр, а давайте выпьем за победу!

– Прекрасный тост! Жаль, что до неё ещё очень далеко. Как говорит мой босс, потребуется много крови, тяжкого труда, слёз и пота.

– А наш вождь товарищ Сталин сказал: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будем за нами!»

Они выпили за здоровье вождей, за разгром немцев под Москвой, за полную победу над фашизмом – и легли спать. Утром февральское солнце и возня путейцев под вагоном разбудили их.

Примерно через час они покинули границы Поднебесной. Молча пили чай и смотрели, как за окном разворачивались палитры даурских сопок.

– Не понять мне русских, – проворчал Керр, жмурясь на сверкающие забайкальские красоты. – Зачем вы дарите города, которые с таким трудом ваши солдаты штурмом берут? Зачем строите железные дороги через чужую территорию или вдоль границы? Думаете, вечно будете жить с соседом, как братья? Так не бывает. В Шотландии есть поговорка: вчера сосед приходил, пили с ним на брудершафт, а сегодня попроси у него немного скотча, так он липкую ленту через забор тебе кинет…

Юноша ничего не отвечал, он что-то быстро писал в своём блокноте.

 

 

Глава 14.

Где так вольно

дышится людям…

В Чите их встретило вавилонское столпотворение. Ночной вокзал был переполнен. Тысячи человек бесцельно бродили по перронам, заполнив каждый квадратный метр. На всех путях стояли уснувшие поезда без всяких указателей, но часто с вооружённой охраной. Непрекращающийся гул от сотен шаркающих ног висел в морозном воздухе. Словно на пожарище, пахло гарью, мазутом и застойным людским потом. Дышать было нечем от этих горьких миазмов.

– Стойте здесь, а то потеряетесь! – «прикреплённый» исчез в толпе, оставив Керра сидеть на чемодане с краю платформы. Ждать пришлось недолго, Арчи не успел даже трубку выкурить. Алексей появился в сопровождении сержанта.

– Сейчас мы пойдём к начальнику вокзала, там передохнём, перекусим. Через три часа пойдёт скорый на Москву, поедем в штабном вагоне.

«В большой стране министерство внутренних дел почему-то всегда влиятельнее, чем министерство иностранных дел», – подумал Керр.

У начальника вокзала телефон звонил беспрестанно. Хозяина кабинета это совершенно не смущало. Одной рукой он держал трубку, другой делал сразу массу необходимых для жизни дел: подписывал бумаги, заваривал чай, пил американский виски с гостями, показывал им что-то по карте, отдавал непонятные знаки помощнику. Это походило на движения рук циркового фокусника.

– Да как можно работать без сбоев в таком хаосе? – спросил Керр у своего молодого спутника, когда они уже ехали на запад в штабном вагоне. – Ведь каждые три минуты мимо нас пролетают встречные поезда!

– Товарищ Каганович и товарищ Берия навели на железной дороге железный порядок, – с гордостью отозвался Алексей. – Транссиб питает фронт всем необходимым. Здесь не должно быть даже малейшей ошибки. Всё для победы!

Они ещё немного покурили, и он добавил:

– Гвозди бы делать из этих людей!

– Гвозди? – переспросил Керр. – Почему из людей? А что, если у вас потом не останется ни гвоздей, ни людей?

Юноша ничего не ответил, достал свой блокнот.

Но в целом они ехали дружно, внимательно слушая друг друга и уважительно принимая разницу не только в возрасте, но и в статусе. Мелькали полустанки и небольшие забайкальские города. Почти у каждого вокзала стояла серебристо-крашеная фигура Ленина с протянутой рукой.

Однажды Алексей вышел на остановке купить местную газету. Вернулся недовольный.

– Свежих газет нет. «Правда» только за тринадцатое, я её читал, местная – вообще за двадцать девятое января…

Он раскрыл местную. Тут же подскочил, заорал благим матом:

– Предатели! Сволочи! В пыль лагерную!

И стал тыкать пальцем, показывать Керру ошибку в заголовке статьи: «Лениным владела неумная идея переделать мир». Он сидел уже весь красный, порывался куда-то идти. Керр пытался его успокоить:

– Алексей, это явно не со зла. Просто при наборе выпала буква «ё». Конечно, надо «неуёмная идея». Но, по-моему, в этом нет преступного умысла.

– А вы, представитель капиталистического мира, имеете вообще-то представление о великом Ленине?

– Если вам, действительно, интересно моё отношение, скажу. Я считаю, что Ленин со своими помощниками предпринял самый грандиозный социальный эксперимент, который когда-либо был сделан людьми. В течение двух тысячелетий все подобные попытки кончались неудачей, а Ленин приступил к делу по-новому и очень основательно. Он человек действия, он всемирно-историческая величина. Да, враги обвиняют его в жестокости. Но это – заблуждение. Он лишь последовательно осуществлял грандиозную нравственную идею. Этот покойник будет каждый раз воскресать в сотне новых форм, пока справедливость не победит хаоса нашей жизни…

– Покойник? – вскинулся юноша. – Да он живее всех живых!

– Это очень хорошо. Но только время покажет, будет ли так дальше, через каких-то сто-двести лет. Вы знаете, Алёша, совсем недавно Британская империя владела четвертью земного шара, а сегодня СССР занимает шестую часть суши. И что будет дальше с вашей родиной и с моей – никто не знает наверняка.

– Ничего, вот Гитлера мы разобьём – и тогда покажем всему миру!

– Вот в этом-то как раз самая главная проблема, уважаемый мой сопровождающий. Гитлера победим – это без сомнений. Но выиграть в любой войне не получится. Война – величайшее зло, полностью победить его не удастся. В мирное время надо делать всё возможное и даже невозможное, чтобы не допускать военных конфликтов. Вы согласны со мной?

– Но у нас самая сильная армия в мире!

– Нет, Алёша, побеждают величайшее зло не армией, а честным трудом, силой духа, высокой нравственностью, высокой культурой. Деградация любой нации начинается с падения культуры. И пока ваши люди дышат вольным воздухом и читают хорошие книги – вы непобедимы. Так что доставайте ваши папиросы!

Они пошли в коридор курить: Алексей – «Герцеговину Флор», Арчибальд Керр – трубочный Samuel Gawith, высоко ценимый английскими аристократами. Молча стояли у вагонного окна, смотрели на сверкающие заснеженные сопки. За окном к полудню холодало, наверное, минус тридцать.

– Вот сюда, в это безлюдье и жуткий мороз, царь сослал наших героев-декабристов, – прервал молчание Алексей. – А пятерых самых лучших повесил, пали они жертвой в борьбе роковой.

– Они хотели убить царя?

– Да, но не получилось. Убили только генерал-губернатора.

– А его-то за что? – удивился Керр.

– Он хотел помешать сделать революцию, стал уговаривать солдат, чтобы те вернулись в казармы.

– А что, вся армия поднялась?

– Нет, конечно. Но главное было – показать царю, что народ против. Зато потом декабристы разбудили Герцена. Он ударил в колокол. Это были предвестники нашей великой социалистической революции.

– Но царя позже вы всё равно убили?

– Как говорит наш вождь товарищ Сталин, лес рубят, щепки летят. А вы что, осуждаете?

– Ну что вы! Вы же всё равно не поверите, что нам монархия не мешает…

– Товарищ Энгельс писал, что революция начнётся сначала в Англии, так что мы опередили вас, но у вас не всё потеряно!

Они вернулись в купе.

После Улан-Удэ железная дорога вошла в ущелье вдоль берега какой-то реки. А потом поезд выскочил на простор, к огромному заснеженному пространству.

– А вот и наш Байкал! Вам ведь не доводилось его видеть летом? Это такая красотища! – вскинулся радостно сопровождающий. – Да кончайте вы своё бритьё!

Керр с грустью смотрел в окно и вспоминал Джеймса Брайса, этого неугомонного человека, эрудита и путешественника. В дипмиссии в Вашингтоне он спросил:

– Арчи, не хотите ли отправиться со мной в Россию? Не тянет ли вас проехаться по Транссибу через всю эту огромную и загадочную страну?

Арчибальд не знал тогда, что ответить.

– Может быть, как-то в другой раз…

–Надеюсь, что у вас будет такая возможность позже. Не упустите её!

Прошло почти тридцать лет, и он повторяет путь Джеймса Брайса – только не с запада на восток, а наоборот…

Три с лишним часа поезд шёл по самому берегу гигантского озера.

– Прибрежная галька тут удивительного цвета, – прошептал с каким-то любовным придыханием Алексей. – Она какая-то рубиновая. В ясные летние дни берег просто сверкает ярко-красным – словно маки расцвели у воды…

А потом их поезд стал карабкаться вверх. Дорога пошла серпантином, несколько раз поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, и каждый раз, то справа, то слева мелькало внизу огромное белое пятно.

– Смотрите, снизу нас догоняют сразу несколько поездов! – вскричал Керр. – Они совсем близко!

– Да, такое больше нигде не увидишь, – согласился Алексей. – Расстояние между ними не больше пятисот метров. Видите, сзади ещё по одному паровозу – они подталкивают состав, чтобы не было ни секунды задержки.

Байкал мелькнул последний раз, и сразу в купе стало темно и скучно.

Наутро Арчибальда снова поразил вид из окна. Несколько часов ничего не менялась – бесконечные заснеженные степи, ни деревца, ни полустанка.

– Степь да степь кругом, путь далёк лежит, – пропел сопровождающий, хитро поглядывая на своего подшефного.

– А вы знаете, Алёша, в этом есть какая-то сила, мощь, внутренняя энергетика, в любом случае – это безумно интересно. Мы уже скоро приедем?

– Ещё два раза по столько же, – усмехнулся юноша.

Они попили чаю и вышли в коридор покурить. Стояли молча, каждый думал о своём. Керр ещё раз вспомнил неутомимого Джеймса Брайса. И ещё почему-то подумал о вожде революции, которая не так давно случилась в этой стране,  – о Ленине…

…Вот здесь героя моего в воспоминаниях его позвольте автору оставить. Пришла пора извиняться. Не ехал по Транссибирской магистрали английский посол Арчибальд Керр. Он выбрал долгий окольный путь – через Индию, Ирак и Иран. Пусть жалеет, что не увидел неповторимых красот необъятной страны. А показать ему эти красоты очень хотелось! Получился такой беззлобный, наверное, вполне позволительный домысел. По крайней мере, без злобного умысла. Можно, конечно, исправить, убрать. Но, как говорил Ленин, «фантазия есть качество величайшей ценности». Так что пусть остаётся…

 

 

 

 

——х—Х—х——

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ II

 

 

Глава 1.

Ящик водки на месяц –

это много или мало?

Стаффорд Криппс тепло встретил Керра в Куйбышеве.

– Арчи! Как я рад тебя видеть!  Рад, что именно ты меня заменяешь! Иди мойся с дороги, встречаемся через час в столовой.

Когда Керр спустился, стол был уже накрыт, Стаффорд всё время трогал свои очки и как-то странно потирал руки.

– Садись, дорогой Арчи! – он был на семь лет моложе Керра, но чувствовал себя старшим братом, повидавшим виды.

– Хорошо, что хоть горячая вода есть, – Стаффорд разливал по рюмкам желтоватый напиток. – У других и с этим беда. Ты даже не представляешь, как мы тут живём! Виски нет, вот это русская водка, местные через что-то её прогоняют, на корках лимонных настаивают – пить можно. Ну, давай за встречу!

Он глянул, как сморщился Керр, рассмеялся.

– Лучшая закуска к водке – никогда не догадаешься – солёный огурец! Ничего, научишься. Ты вот, прямо как наш босс, привык виски прихлёбывать по глоточку, а здесь так не выйдет. Я ведь вообще-то до войны был трезвенником. Да ты закусывай! Поедим, и я введу тебя в курс дела.

Криппс, естественно, даже и не вспоминал, как он год назад говорил,  что Советский Союз сможет противостоять Гитлеру не более нескольких недель. Теперь уже он утверждал: если бы не завоевания этой страны за последние двадцать лет, фашизм подмял бы всю Европу – и Великобритании пришёл бы конец. Стаффорд не был дипломатом. Черчиллю нравилось, что он придерживается в политике левой стороны, и «великий англичанин» был уверен, что это Сталину понравится. Однако, похоже, в Кремле по-другому оценивали профессионализм дипломатов.

– В октябре сорок первого никто вообще в этой стране не понимал, по-моему, что происходит, – откровенничал Стаффорд. – Когда я увидел здесь Вышинского, понял, что нас обвели вокруг пальца, что ситуация чрезвычайно серьёзная. Советское правительство не приехало в Куйбышев, Генеральный штаб не переехал, Молотов, несмотря на все свои заверения, тоже остался в Москве. Про Сталина я уже и не говорю! Мы здесь изолированы и ничего не можем предпринять. Даже на самые простые вопросы, которые я задавал Вышинскому, тот отвечал, что для этого надо звонить в Москву. А те дома, в которых нас поселили… Ты можешь себе представить это убожество? Нам даже повезло – этот особняк принадлежал царскому министру, кстати, однокласснику Ленина…

Стаффорд всё наливал и наливал.

– Арчи, ты меня знаешь, я – оптимист, но не до такой же степени! В доме темно, по вечерам их констебли на лошадях кричат, как оглашённые: “Вас видно! Погасите свет!” В комнатах клопы, тараканы. Вот посмотри на мой костюм – прекрасное сукно, не правда ли? Эту диагональ называют “подарок Черчилля”, Соединённое Королевство посылает такую ткань в СССР по договору антигитлеровской коалиции, а они её нам продают здесь за деньги. Представляешь? Наше же сукно – за наши же деньги!

Криппс раскраснелся, видно было, что он с трудом себя сдерживает.

– Все говорят, что повезло Швеции, у них шикарный особняк. Но в комнатах у них стояли одни железные кровати. Я там был, видел. Всю мебель им пришлось покупать на рынке. Арчи, а ты думаешь, где я достал этот старинный стол? Тоже на рынке. За деньги! А нашего американского коллегу со всем персоналом разместили в средней школе! Он просил минимум четырнадцать комнат, ему и дали четырнадцать классов с туалетами в конце каждого этажа. Это как тебе? Будешь ещё водку?

Керр отказался. Он хотел отдохнуть и мечтал поскорее перейти от бытовых вещей к делу.

– А пресса, Стаффорд? Источники информации?

– Помилуй, Арчи! За-будь, дорогой! Все журналисты в «Гранд Отеле», но и они ничего не знают. Сидят, пьют. Там, кстати, прекрасный ресторан – икра красная, икра чёрная, но только для наших. Виски тоже нет. Арчи, водка здесь – всеобщий эквивалент. Полбутылки на рынке – пятьсот рублей, рабочему на местном заводе столько не платят. Понял профит? А нам положено в месяц – двадцать бутылок! Да ещё восемь килограммов мяса, столько же сахару, два с половиной фунта хлеба на день и много чего ещё. Так что жить можно, Арчи!

Стаффорд похрустел огурцом и закурил.

– Всё не так страшно, – откинулся он на спинку старинного стула. – Открыты два магазина для нас. В продовольственном всегда шоколад, колбасы, вино, сигареты. В промтоварном – меха, ткани, обувь, одежда, дамское бельё. Короче, всё можно достать. Нашу валюту здесь любят…

Арчибальд тоже набил трубку.

– А главную задачу наш босс как определил?

– Старый Лис считает, что надо тянуть с открытием второго фронта до последнего. Он уверен, что вполне оправданно вводить в заблуждение всех, даже собственный народ. Сталин просит танки, а мы поставляем ему лёгкие «валентайны» с гладкими траками. Думаешь, русские протестуют? Не-а, им некогда. Они наваривают сами шипы – и в бой на этих картонках мазутных. Хочешь посмотреть? А нас на завод не пустят, никуда не пускают. Чуть вышел за пределы городка – на рынок или в лес на лыжах покататься – сразу как из-под земли чекист: «Вам туда не положено, извините»…

Криппс словно вспомнил что-то.

– Арчи, а ведь у тебя скоро юбилей, если не ошибаюсь?

Керру пришлось сознаться.

– Да, семнадцатого марта.

– Эх, чёрт, а я послезавтра уже улечу. Кого думаешь пригласить?

– Не знаю. Наверное, коллег-соседей. И из советского министерства кого-нибудь. Или в вотчину Молотова лучше не соваться, пока верительную грамоту не вручил?

– Да в советском МИДе всю подноготную твою знали, ещё когда ты в Китае сидел. Так что можешь смело рассылать приглашения – оба заместителя Молотова, Вышинский и Деканозов, почти безвылазно в Куйбышеве бывают. А из соседей – ближе всех Греция, Болгария, Иран, Турция… Смотри сам. Только с Японией будь осторожнее. Тут после Пёрл-Харбора такая драка жуткая была – американцы против япошек, да по-русски, стенка на стенку, до крови. Я еще в январе говорил с послом Японии по телефону. Он после нападения на американский флот грустный был: “Мою страну теперь ждут тяжёлые времена. Но, как гласит наша пословица, выпил яд, глотай и бутылку”…

Стаффорд вдруг встал, обошёл стол и похлопал панибратски Керра по плечу.

– Ты не возражаешь, дорогой Арчи, если я заберу с собой консервы и муку – сам знаешь, как у нас дома с этим. Оставлю тебе картошку, немного сахару и три бутылки водки. Тебе хватит. Через несколько дней получишь всю месячную норму – целый ящик! А, каково? Это ж немало, друг!

– Конечно, не возражаю, – отозвался Арчибальд.

Амикошонства он на дух не переносил.

 

 

Глава 2.

Парад сорок первого года

глазами очевидцев

С послами разных стран – дружественных или не очень – Керр всегда чувствовал себя спокойней, раскованней, чем с главами государств. Общаясь между собой, коллеги не ощущали себя инструментами международных отношений. Они были просто воспитанными людьми, служащими одинакового ранга, умеющими уходить от конфликтов, держать язык за зубами и при этом говорили на одном языке. Было приятно, что этот язык для Арчибальда был родной с детства. И это, пожалуй, было единственным приятным моментом в этом городе.

В остальном настроение у него после всего увиденного было жутким, удручающим. Где жадный пресс-корпус, который ловит каждое его слово, где пуленепробиваемый «роллс-ройс», который был предметом постоянных сплетен, где приятное великосветское общество в каминных залах? Ни-че-го! Дикое русское захолустье. Здесь везде охрана, телефон наверняка прослушивается, даже с коллегами опасно перекинуться словом на улице, в магазинах или в «Гранд Отеле».

В конце февраля послы впервые собрались все вместе в кинотеатре. Для них специально показали только что вышедшую кинохронику «Разгром фашистских войск под Москвой». Да, конечно, фильм, снятый в таких тяжёлых условиях и с такой оперативностью, – это не только исторический документ чрезвычайной важности, но и настоящее произведение искусства. Потом, уже в Москве, почти все послы будут искренне радоваться, что этот документальный фильм – первый из советских! – получит «Оскара».

Ещё встречались на спектаклях Большого театра, его труппа тоже эвакуировалась в этот город. За послами были закреплены лучшие ложи. Но большинство иностранцев ходили туда лишь первое время и в основном на балет. «Голоса хорошие, но слова чужие, не тот эффект», – как сказал ещё до отлёта Стаффорд Криппс.

Посмотреть «Лебединое озеро» решил и Керр. Поехал туда на машине. Это было ошибкой: улицы не освещались и были все занесены снегом. А на площадь перед театром водитель вообще не смог проехать – она была изрыта щелями-укрытиями на случай бомбёжки. Машину пришлось отпустить. А холодно в тот день было так, что Арчибальд чуть не отморозил нос и щёки. К тому же какая-то странная личность шла за ним по пятам…

Постановка очень понравилась. Ни в одной стране он давно не ходил на балет. Почему-то его выбешивало, что маленькие худенькие балерины в воздушных пачках приземляются после своих антраша с таким грохотом, словно шкаф роняют, а пыль потом оседает полчаса. Здесь ничего этого не было, только обволакивающая пластика артистов и чарующая музыка. «Музыка Чайковского настолько пленяет, – подумал Керр, – что если миллионы людей будут её одновременно слушать, со страной можно делать всё что хочешь…»

Когда обратно шёл по ночному городу – всё проклял. Несмотря на мороз и поздний час, у хлебного магазина стояла серая, безмолвная очередь. Люди были закутаны в шали и ватники, а он не мог разглядеть их лиц, потому что пар от дыхания сразу превращался в тысячи мельчайших ледышек, постоянно висевших перед глазами. Прогрохотал трамвай, он запрыгнул в деревянный вагон, но и там не было спасения от космического холода и жгучего ветра. Странная личность всю дорогу ехала сзади.

Как дошёл, Керр не помнил. Слуга растёр ему лицо и руки водкой. Керр попросил налить ему стакан. Выпил залпом, с грелкой в руках сумел подняться на второй этаж, рухнул, не раздеваясь, в постель.

Утром приказал повару подготовить на семнадцатое число ужин на десять персон. Десять бутылок водки, настоянной на лимонных корочках, соленые огурцы, вареная картошка, что-нибудь мясное, немного красной икры, десерт. Также попросил найти печника, который смог бы воскресить камин – странно, что камины в этой стране на первом этаже. Потом принялся писать приглашения. Но прежде позвонил в наркомат иностранных дел СССР, который тоже эвакуировался в октябре прошлого года из Москвы.

– Нет ли каких новостей о дате вручения моей верительной грамоты?

– В марте на это рассчитывать не стоит, – честно ответили ему. – Вы приехали почти одновременно с господином Стэндли, послом Соединённых Штатов Америки, ему назначено ориентировочно на середину апреля. Видимо, и вам, господин Керр, придётся с месяц подождать…

Арчи хотел было оскорбиться, но тут в городе завыли сирены, и буквально сразу же от моста началась такая стрельба из зениток и спаренных пулемётов, что даже взрывов авиабомб он не услышал. А может, как раз зенитки и отогнали фашистские самолёты, не дали сбросить свой страшный груз. Отбой дали минут через пятнадцать…

Из двадцати пяти оказавшихся в Куйбышеве дипломатических миссий Керр отобрал десять. Профашистские и «экзотические» не рассматривались. Приглашения были персональные, в тексте конкретно указывалось «на товарищеский ужин по случаю моего 60-летия». Так что – без жён, мальчишник. В наркоминдел СССР послал на имя первого заместителя министра Андрея Вышинского. Итого – одиннадцать. Что откликнутся и придут лишь трое, никак не ожидал.

Первым позвонил посол Болгарии Иван Стаменов. Очень приветливо поблагодарил и предложил помощь:

– У меня повар делает изумительную баранину в горшочках, наше национальное блюдо. Прислать?

Разумеется, Керр согласился. Он уже был готов праздновать вдвоём со Стаменовым, но ровно в назначенный час прибыли главы дипмиссий Швеции и Турции. Коллега из Соединённых Штатов адмирал Стэндли извинился, сославшись на нездоровье, ему почти семьдесят, простительно. Польша гордо промолчала – наверное, из-за Катыни. Посол Китая изощрённо намекнул, что дружба с Чан Кайши была ошибкой. Остальные с дипкурьерами прислали холодные поздравления.

– Больше никого не ждём. Прошу к столу, господа! Как гласит русская поговорка, чем богаты, тем и радуемся!

Улыбнувшись, Арчибальд добавил:

– О политике сегодня мы не говорим, просто отдыхаем!

Не успел он досказать, как распахнулись двери. Сверкая очками, на пороге стоял Андрей Вышинский, бывший генеральный прокурор Советского Союза, ныне куратор всех куйбышевских иностранных дипломатов.

Выглядел он шикарно в костюме с сиреневеньким отливом, был, как всегда, весел и остроумен.

– Вот это правильно! Ни слова о политике! Когда отдыхают дипломаты, должны и войны прекращаться!

Его посадили во главу стола. Но он сразу предупредил:

– Я ровно на пять минут – дел много. Просто хочу поздравить господина юбиляра и вручить ему скромный подарок от народного комиссариата иностранных дел Советского Союза…

Важный гость в дорогом костюме протянул Керру бутылку бренди. Все четверо почему-то зааплодировали. Гость, пригладив рыжеватые усы, продолжил тост.

– Здоровья нашему дорогому представителю союзной державы! Не отдадим этот ужин врагу, а с открытием второго фронта не отдадим и пяди этой земли! С чем разрешите откланяться…

Он уехал, а оставшиеся почему-то ещё долго молчали. Выпили по второй.

– Академик, – протянул Стаменов. – Это он шутит так. Он всегда шутит. Хотя в юриспруденции разбирается блестяще. Четыре языка знает. Любит загадки всякие, казусы юридические. Мне рассказывали, что на экзаменах в университете любил спрашивать будущих следователей, что главное в их работе.

– А что главное?

– Сам же отвечал: “Главное в ходе следственных действий – не выйти на самих себя”. И сам же смеялся первый…

И все улыбнулись, и сразу за столом стало как-то свободней и сердечней. Стаменов вручил свой подарок – бутылку ракии, виноградной водки. Лимонная под его баранину шла тоже хорошо.

– Интересно как, – ласково улыбался Али Хайдар Актай, посол Турции, – мы с Болгарией давно соседи, баранину всякую ел, а вот такую, чтобы таяла во рту да без запаха, – у нас не умеют готовить. Пошлёшь этого повара на недельку в Стамбул, а, Иван? Пусть покурит кальян на берегу Босфора…

И под дружный хохот вручил Керру пачку турецкого трубочного табака. Все прекрасно понимали, что у турка положение сегодня двойственное. С одной стороны, Турция связана с СССР договором о дружбе и нейтралитете и с Великобританией – договором о взаимопомощи для сопротивления агрессии, а с другой стороны, она подписала с Гитлером договор о дружбе за три дня до нападения Германии на Советский Союз.

– Господин Вышинский – не только эрудированный человек, – продолжал турок. – Он чрезвычайно любезен и вежлив. Когда я ему представлялся, уже уходил, он выскочил из-за стола, открыл мне дверь и поклонился. А ведь он был заместителем у Молотова, правда, только-только назначенным. Так что, возможно, я первый и последний посол, которому он кланялся…

Все оценили крепкий турецкий табачок и тонкий юмор Актая. Но тему постарались не продолжать. Тем более что меньше месяца назад в Анкаре чуть не убили германского посла, и в организации этого покушения Турция обвинила советскую разведку.

Помог «сменить воду в аквариуме» шведский посланник Вильгельм Ассарссон. Вручая юбиляру огромный кусок копченой сёмги и две баночки джема из морошки, он сказал:

– Дорогой Арчибальд, вас ещё помнят на шведской земле. Вы оставили прекрасное впечатление при королевском дворе. И я очень рад с вами лично познакомиться. Пусть это не самое лучшее место и не самое лучшее время. Мне, кстати, пришлось ехать из Москвы до Куйбышева целых четыре дня, представляете? И ни за что не поверите, кто нас вёз! Жен-щи-ны! И машинисты, и кочегары – вся поездная бригада! И потом я ещё раз увидел советских женщин – на параде, целый сводный батальон зенитчиц и прожектористок!

– Вы, Арчи, пропустили много интересного, – вмешался Стаменов. – Седьмого ноября тут был та-а-кой парад! Скажите, Вильгельм?

– Не знаю, кто как, – размеренно начал Ассарссон, – но я лично до последнего не понимал, зачем нас приглашают на площадь.

– Так надо было с утра радио включить! – перебил шведа болгарин. – Парад в Москве на весь мир транслировался в прямом эфире! Говорят, Гитлера чуть удар не хватил, он приказал самолёты всех ближайших дивизий в воздух поднять, ни один, правда, не долетел. А здесь, в Куйбышеве, парад начался на час позже…

– Иван, вы у нас тут самый молодой. Дайте рассказать аксакалам, что они видели! – остановил его Керр.

Все заулыбались, придвинулись ближе к камину.

– Так вот… – продолжил довольный швед. – Видел я, что под статуей Ленина, на трибуне собрались уже руководители Советского Союза: Калинин, Ворошилов, Вознесенский, Ярославский, других я не знал ещё. Нас, дипломатов, поставили рядом с трибуной. Утро сумрачное. Стоим. Перед нами плотная шеренга солдат – не шелохнутся, хотя морозно, ветрено. На огромной площади выстроены целые армии, так мне показалось. Самые разные виды войск. Много техники. Кто-нибудь разбирается в вооружении?

– Там сначала маршал Ворошилов объехал все войска, поздравил их, затем речь произнёс с трибуны, – с удовольствием подключился турецкий «аксакал». – А потом салют был. Из ближнего сквера как ударили пушки! Уши заложило, все оглохли. Сорок залпов, я считал…

– А я сначала пытался считать солдат, – почему-то грустно сказал Вильгельм Ассарссон. – Тысяч десять прошло, это только пехоты, потом ещё тысяч пять – на автомобилях, танках, повозках. Артиллерия, конница, моряки, пулемётчики, зенитчики – ряд за рядом. Идут и идут. В прекрасном обмундировании, все как на подбор.

Болгарин подождал, когда «аксакалы» выскажутся, и вступил:

– А я обратил внимание, что в Красной Армии даже амфибии есть! Такие лёгкие танки – хоть десант на них сажай, хоть зенитный расчёт, по воде, яко посуху, могут…

– Амфибии – это да, – снова заговорил турецкий посол Актай. – Но в Москве в тот день не было авиации, а здесь, в таком далёком захолустье, сотни – вы представляете, Арчибальд, сотни! – самых разных самолётов над нами пролетели. Истребители, штурмовики, бомбардировщики. Знаменитые Ил-2 шли прямо над головой, метров сто или двести, не больше. Звеньями, эскадрильями, на разных высотах. Вечером на банкете сказали, что самолётов было более шестисот. Я смотрел на своего военного атташе, он приплясывал в шинельке от холода, голову задрал, а лицо такое напряжённое. В отчётах мы с ним оказались единодушны: Геббельс выдаёт желаемое за действительное – на самом деле русская авиация жива, Советский Союз способен дать отпор любому агрессору.

– Если русские отступят хоть до Урала, то всё равно победят, – сказал Иван Стаменов. Спорить с ним никто не стал…

…Вряд ли кто из этой четвёрки за столом знал, насколько важно – жизненно важно – было показать иностранным дипломатам и журналистам, эвакуированным подальше от Москвы, эту способность СССР противостоять немецко-фашистской агрессии. Парад в Куйбышеве длился почти два часа. В стране в эти дни на счету был каждый солдат. Столичная интеллигенция, недоучившиеся курсанты, комсомольцы-добровольцы встали грудью на защиту столицы. На помощь спешили сибирские дивизии. Хотя была ещё опасность, что Япония вот-вот нападёт, хотя стояли ещё у границ нашего Закавказья 26 турецких дивизий, готовых ударить с юга. В этой сложнейшей ситуации Ставка приказала сибирякам сделать остановку в Куйбышеве и пройти строевым шагом перед иностранцами. Двести наших самолётов раз за разом пролетали над главной площадью волжского города, перестраиваясь и создавая иллюзию, что их втрое больше. Итог – Япония и Турция не решились воевать с Советским Союзом.

А в иностранных газетах и журналах об этом историческом параде в волжском городе не появилось ни строчки…

 

 

Глава 3.

Доверительная беседа

после верительной грамоты

Посол США адмирал Уильям Стэндли, прибывший в Куйбышев раньше Керра, будет приглашён на церемонию вручения верительной грамоты в середине апреля, как и было сказано. А вот Арчибальду уже через неделю после юбилея позвонил сам руководитель протокольной службы, замнаркома Деканозов.

– Ждём вас в Москве двадцать восьмого марта!

И он полетел. Разумеется, с «прикреплённым». И со своим переводчиком.

«Дуглас» взлетел рано утром, забрав ещё какие-то ящики. День загорался ясный, морозный, хотя солнце начинало светить по-особому. А внизу… Внизу лежала подо льдом Волга. Десятки километров белого покрывала в ширину и сотни – в длину. Керр никогда в жизни не видел такой огромной реки и не мог оторваться от иллюминатора.

– Господин посол, – наклонился к нему переводчик, стараясь перекричать шум двигателей, – вас просят укрыться вот этим…

«Прикреплённый» советский офицер с улыбкой протягивал огромный тулуп, меховую шапку и подушку. Только тут Керр заметил, как холодно сидеть на железной скамье американского военного самолёта. С благодарностью кивнул сопровождающему.

Арчибальд смотрел вниз, на землю, и вспоминал день, когда прилетел в Советский Союз. Настроение было ещё хуже, чем сейчас. Жена сбежала с американским военным атташе, любимый пёс умер. Квартира на Гросвенор-стрит в Лондоне уничтожена прямым попаданием немецкой бомбы. Из Китая отправленный контейнер с личными вещами и подарками ушёл на дно вместе с кораблём, потопленным японскими торпедами. Личный слуга отказался ехать в страну, где по улицам бегают медведи, и решил пересидеть войну в безопасной Австралии.

Керр потерял всё, чем дорожил. А здесь с ним, чрезвычайным и полномочным послом Его Величества Георга VI, обращаются, как с любым другим иностранным дипломатом: с подозрением смотрят и держат на расстоянии вытянутой руки. Тесные комнаты, отсутствие нормальных туалетов, да ещё постоянная слежка…

Чему тут радоваться? Что сам жив остался? Что шестьдесят лет исполнилось, а впереди неизвестно что? Как спокойно относиться к тому, что в этой стране даже… нигде не продают виски?

– Господин офицер спрашивает, не желаете ли глоток коньяка? – прокричал вдруг переводчик.

Это было весьма кстати. Сделал большой глоток, подержал фляжку в руках, ещё отпил, только тогда с сожалением вернул. Снова повернулся к круглому окошечку. Снова вспомнил свою сгоревшую английскую квартиру и родовой дом в Инверчепеле. Странно как, из Эдинбурга до Лондона он летел обычно час-полтора, а здесь уже два часа прошло, и ещё столько же осталось, хотя по карте смотрел – казалось, что Москва совсем недалеко от Куйбышева.

А что это там такое интересное? На огромном ослепительно-белом поле стояли вплотную друг к другу десятки железнодорожных составов. Вдали какой-то небольшой городок, а за ним ещё одна похожая стоянка, чуть поменьше. Что это?

Переводчик долго слушал пояснения. Потом повернулся к Керру.

– Это поезда, которые ждут, когда на главной железнодорожной линии появится хоть какое-то окошко. На запад беспрестанно идут воинские эшелоны, на восток – поезда с ранеными и демонтированные заводы с оккупированных немцами территорий. А здесь застряли люди, в основном эвакуированные. Как только появится возможность, их отправят…

«Вот так у них, – подумал Арчибальд. – Всё для фронта, всё для победы».

Когда подлетали, он увидел в окно, что лётчики «дугласа» выпустили несколько разноцветных ракет, наверное, подавая сигнал, что это свои. А через несколько минут к их самолёту пристроились два истребителя, они сопровождали борт до самой земли. На аэродроме их тоже встречали.

В машине Керру объяснили, что сейчас в Кремле верительные грамоты он будет вручать Михаилу Ивановичу Калинину, председателю Президиума Верховного Совета СССР.

– Мы его называем ласково «всесоюзным старостой», – улыбаясь, сказал сопровождающий.

Они ехали по широким светлым улицам. Москва совсем не походила на прифронтовой город. Разве что золотые купола многочисленных церквей были закрашены да на многих красивых зданиях висели маскировочные сетки. Ближе к центру чаще встречались противотанковые ежи и позиции зенитчиков, обложенные мешками с песком. Город спокойно работал, общественный транспорт ходил, даже такси попадались навстречу.

Въехали в Кремль.

– Это Боровицкие ворота, – снова пояснил сопровождающий. – Через Спасскую башню въезжают только цари.

В Большом кремлевском дворце Керру отвели комнату, чтобы переодеться и привести себя в порядок.

– Господин посол, распорядок вашего пребывания в Москве расписан по минутам. Не более трёх минут на приветственную речь при вручении верительной грамоты, пять минут на беседу с официальным главой государства, потом встреча с товарищем Сталиным. У вас всего двадцать часов, в пять утра вы должны быть на аэродроме.

Керр снова почувствовал себя представителем какой-то третьесортной страны. И потому на церемонию вручения верительной грамоты решил надеть к чёрному пиджаку и чёрному жилету светлые полосатые брюки. «Пусть я сделаюсь ещё выше, хотя бы визуально, пусть смотрят на меня снизу вверх».

В сопровождении четырёх офицеров в парадной форме Керр с переводчиком вошли в Екатерининский зал. С другой стороны зала появилась целая группа гражданских лиц. Арчибальд, шагая по блестящему наборному паркету, боковым зрением успевал отмечать оригинальные пилястры с зелёными вставками и своды потолка. Но смотрел он прямо на седоватого человека в очках и с белой узкой бородкой. Тот шёл впереди группы и приветливо, по-доброму улыбался. Остановились ровно посреди зала, на небольшом расстоянии друг от друга.

Ему потребовалось меньше двух минут, чтобы поприветствовать «всесоюзного старосту» и вручить ему верительную грамоту. Так же кратко и негромко, спокойным и чуть глуховатым голосом ответил послу и Калинин. Затем он представил поименно всех своих спутников (Керр запомнил только Деканозова, остальные были не из наркомата иностранных дел, и он решил, что интереса они не представляют, так как вряд ли он их ещё увидит). Пригласили фотографов, сделали несколько коллективных снимков. Потом Калинин неожиданно взял его под руку и предложил пройти в свой кабинет. Следом шли только замнаркома Деканозов и переводчики.

Официальная беседа со «старостой» оказалась совсем не официальной и на удивление доверительной. Михаил Калинин налил коньяку в три пузатые рюмки и предложил выпить за товарища Сталина. Отказа не последовало. Затем выпили за победу над фашизмом. Потом – за успешную работу на новом месте.

Добрый человек с козлиной бородкой поинтересовался, нет ли у посла каких-либо бытовых просьб. Керр не счёл возможным перегружать главу советской власти такими мелочами. На том и попрощались тепло, пожав друг другу руки.

Весь оставшийся день прошёл в нетерпеливом ожидании встречи со Сталиным. Ему приносили обед, потом ужин, провели экскурсией по залам дворца, показали старый английский фильм. Вызова всё не было. Лишь за полночь сообщили:

– Вас приглашает товарищ Сталин.

Шли через площадь. Нигде ни огонька. Изредка по небу пробегал луч прожектора. Через каждые сто метров – патрули. У скромного подъезда охрана, подсвечивая синими фонариками, проверила у всех документы. Вошли. Направо и налево – длинные коридоры с ковровой дорожкой. И тишина.

Подошёл кто-то в полувоенной форме. Негромко попросил подождать. И вдруг по всему городу завыли сирены. Керра с переводчиком тут же повели по коридору, объясняя на ходу, что это воздушный налёт, и встреча состоится внизу, в бомбоубежище. Шли недолго, по лестницам вниз, но запомнить все повороты не было никакой возможности.

Массивные деревянные двери. Секретарь приёмной принял верхнюю одежду. Просят снова подождать. Затем приглашают. К самому главному человеку самой большой страны на Земле.

«Первым сюрпризом для меня была его форма и размер, – написал потом Арчибальд Керр в своём дневнике. – Я ожидал чего-то большого и крепкого. Но я увидел в конце длинной комнаты маленького, согнутого, серого человека с большой головой и огромными белыми руками. Когда он пожимал мне руку, он почти украдкой посмотрел на моё плечо, а не на моё лицо…»

 

 

Глава 4.

«Противостояние двух

старых разбойников»

Сталин быстрым взглядом окинул нового посла и мягким жестом пригласил его к отдельно стоящему столику. Керр сел, утонув в огромном кресле, обтянутом тёмно-коричневой кожей. Главный человек остался стоять, и Арчибальд понял, что его уловка с полосатыми брюками разгадана мгновенно: теперь ему приходилось снизу вверх смотреть на хозяина кабинета.

– Я счастлив увидеться с вами, господин Сталин, – заторопился Керр. – В течение ряда лет много читал и много слышал о вас и всегда питал надежду, что смогу познакомиться с одним из великих деятелей нашего времени.

Сталин едва заметно улыбнулся и сказал:

– Боюсь, что вы преувеличиваете значение моей личности. Хотел бы поздравить вас не только с прибытием в нашу страну, но и с вашим прошедшим юбилеем. Я постарше вас, мой такой юбилей уже прошёл…

– Британские ученые доказали, – не вставая с кресла, ответил Керр, – что дни рождения продлевают жизнь. Те, кто отпраздновал больше дней рождения, живет, как правило, дольше…

Сталин, подождал, когда переводчик закончит, снова ухмыльнулся в усы.

– И у меня для вас подарок, – поспешил добавить Арчибальд.

Он положил на полированный стол серебряный складной набор для курильщиков трубки.

«Один из великих деятелей нашего времени», как позже Керр назовёт Сталина в своём дневнике, слегка наклонил голову, взял подарок в руки, внимательно рассматривая старинную гравировку. Потом повернулся, неслышно шагая по ворсистому ковру, прошёл к письменному столу, не спеша взял из коробки две папиросы, размял их в трубке, закурил. Затем вернулся к столику. Спросил тихо:

– Китайская?

Керр кивнул.

– Эпоха Цыси, последней китайской императрицы.

– Спасибо за подарок. А вы курите? Курите без стеснения. У меня тоже есть для вас подарок…

Главный человек достал из шкафа две бутылки и рюмки.

– Это армянский коньяк, любимый господином Черчиллем. А это – грузинский. Какой предпочтёте?

– Грузинский. С вашего позволения.

Он, наконец, присел, и они выпили за победу. Никакого витиеватого тоста не было. Просто – за победу.

– Ну как? – спросил Сталин.

– Крепкий, как русский морозец, и мягкий, как грузинское гостеприимство, – сказал Керр.

А про себя отметил, что глаза у советского вождя по цвету похожи на его коньяк.

– Увезёте с собой ящик, – Сталин был явно доволен. – Армянский отдадим Черчиллю, когда приедет. А теперь приступим к нашим делам.

Начали с главного – взаимного доверия между союзниками. Сталин посетовал, что англичане порой слишком открыто говорят о некоторых делах, о которых следовало бы молчать. Демократия в военных вопросах должна уступить место секретности, тогда и кооперация между странами станет более эффективной. Керр полностью был согласен.

Речь зашла о честном обмене секретными данными.

– Нет ли у вас информации, вступят ли в войну Швеция и Турция на стороне Германии? – спросил Сталин.

Керр кратко передал мнение послов этих стран – он сразу понял, что их разговор вчетвером на его юбилее прослушивался.

– Прошу прощения, но по своему опыту знаю, что послам свойственно преувеличивать хорошие качества того правительства, при котором они аккредитованы, – сказал спокойно хозяин кабинета. – По крайней мере, наши послы страдают этим недостатком.

И добавил:

– Важно знать мнение правительства, но надо иметь и данные разведки.

– Это, безусловно, так. Хотя я лично больше верю в послов, чем в разведку. За мной в Куйбышеве неотступно слежка шла…

Сталин ухмыльнулся:

– Хорошая разведка – та, которой не видно и о которой никто ничего не знает.

Он не сказал ни слова прямо о необходимости второго фронта. Не говорил о том, какие вопросы собираются они обсуждать с Черчиллем во время его предстоящего визита в СССР. Видимо, подразумевалось, что эта встреча с новым послом Соединённого Королевства – не последняя. Главный коммунист рассуждал больше о причинах начавшейся войны и о политике невмешательства.

– Война, которую Гитлер и его союзники ведут в Европе и Азии, направлена не только против советской России, но также – и даже в первую очередь – против Англии, Франции и Соединенных Штатов. Войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, которые считают, что война их не коснётся. Они пятятся назад и отступают, делая агрессорам уступку за уступкой. Идёт передел мира и сфер влияния. Мы же защищаем свою Родину. И поэтому победим…

Он рассказал, какие тяжелые дни пережила Москва в середине октября прошлого года.

– Вы наверняка знаете, что защищать столицу было практически некому. Немецкие танки подошли вплотную к городу. Оборонять его встали все, кто мог держать в руках винтовку. Одиннадцать дивизий ополченцев-москвичей было наспех сформировано – необученных, почти безоружных. Все предприятия встали. Работающим выдали на руки трудовые книжки с записями об увольнении с шестнадцатого октября. Москва была объявлена на осадном положении. Ничего, выстояли. И так – победим…

Помолчал и добавил:

– Я далёк от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом…

Увидев, что разговор идёт совершенно откровенный, Керр спросил:

– А правда ли, что эвакуацией кремлёвских служб в сорок первом занимался господин Хрущёв? Говорят, что он в панике ворвался к вам в кабинет, крича, что через час немцы будут уже в столице. Вы попросили его присесть тут же и немного подождать. А через час сказали ему: “Что-то опаздывают ваши немцы. Можете быть свободны!” Правда ли это?

– Вы хотите, чтобы я предавал своих друзей? – ответил Сталин. – Пусть уж лучше они меня предадут.

– Ещё позвольте спросить, получили ли вы послание сэра Черчилля?

– Да, – кивнул Сталин. – Я получил его послание.

– Господин премьер-министр просил меня также при личной встрече поцеловать вас. Я должен это сейчас сделать?

Сталин засмеялся с каким-то странным клёкотом. И, продолжая улыбаться, сказал:

– Раз вы согласились служить почтальоном, можете передать ему ответный мой поцелуй!..

Они проговорили два с лишним часа. В конце беседы новый посол пообещал, что Кремль получит самую оперативную информацию по затронутым вопросам с учётом всех источников, которыми располагает английское правительство.

В машине, когда поздно ночью его везли на аэродром, сопровождающий офицер в больших чинах сказал:

– Не помню такого случая, чтобы товарищ Сталин беседовал с кем-то два часа. У него ведь каждая минута на счету…

Сразу по возвращении в Куйбышев английский посол Арчибальд Керр послал диппочтой в Лондон подробный отчёт о своей первой встрече с Иосифом Сталиным. Он особо отметил, что беседа была предельно откровенной и долгой: «Это было противостояние двух старых разбойников, которые искали в собеседнике желание обмануть, а находили, посмеиваясь друг над другом, поддержку и общие интересы».

 

 

Глава 5.

Черчилль в Москве,

или Лиха беда «Английского начала»

Несмотря на тулуп и валенки, Керр всё-таки промёрз в самолёте. В Куйбышеве он, охая, едва втиснулся в автомобиль. А дома поднялся на второй этаж только с помощью повара.

– Грипп, осложнённый радикулитом, – сказал, послушав больного, врач. – Порошки прописанные принимать регулярно, недельный покой.

Оставалось лежать неподвижно и размышлять. М-да-а, без сомнений, задержка с приёмом у Сталина не случайна. Наверняка они прослушивали все разговоры в посольстве, присматривались и изучали на Лубянке. Скорее всего, весь персонал дипмиссии заменили после отъезда Криппса. Ишь, какие все молодые да умелые. Красавцы…

– Позвольте войти?

Повар принёс бульон. Чудо-напиток, то что доктор прописал. Но не это сейчас удивило Керра. И не то, как этот молодой человек две недели назад легко приготовил шикарный стол с лимонной водкой. Нет, Керра удивило, как он произнёс вопросительное «позвольте?». Это был posh English. Элитный, претенциозный акцент. Это язык высших слоёв общества, престижный вариант произношения, когда все согласные произносятся неспешно и вычурно, как будто у вас во рту карамелька. Повар не позволил себе и доли высокомерия, но это был настоящий «пош инглиш», а не лондонский кокни. Уж в этом-то Керр разбирался!

– Благодарю вас за бульон, – протянул больной. – А вы не могли бы, любезный, присесть и рассказать немного о себе?

Молодой парень не стал чваниться. Отвечал коротко, без эмоций.

– Сэр, меня зовут Евгений Йост. В нашей семье говорили и на английском тоже. Готовить научился с детства. Ещё имею врачебные специальности: фельдшер и массажист.

– “И на английском тоже” – вы ещё какие-то языки знаете?

– Немецкий – мой родной. Я из поволжских немцев. Самостоятельно учу французский.

– А можете меня поднять на ноги? Мне неделю никак нельзя лежать, дела ждут.

Что за настои, из каких трав приносил Евгений, какие компрессы и горячие камни прикладывал к спине, – неизвестно. Но на третье утро, бодрый и свежий, Керр поехал в Наркоминдел СССР к заместителю наркома Вышинскому – пора было готовить визит Черчилля в Москву.

Вернулся разочарованный. Написал в дневнике: «С Вышинским установлена тесная связь. Но с ним ничего важного сделать невозможно».

Спина у Керра прошла, но повар Евгений по-прежнему делал послу вечерний массаж. Арчибальд вручил ему бутылку грузинского коньяка.

– Это подарок от господина Сталина.

Парень просиял так, словно его орденом наградили.

«Надо же, простой советский служащий у них знает три языка и много чего ещё умеет, – подумал Арчибальд. – Хотел бы я залезть в голову русских, но, похоже, их невозможно понять никому. Черчилль прав: Россия – это загадка, окутанная тайной…»

Черчилль прилетел в Москву двенадцатого августа. Добирался окольным путём, через Гибралтар, Каир, Тегеран. Последний перелёт занял у него более десяти часов, поэтому с трапа самолёта сошёл он при полном отсутствии радости на лице. Втянув голову в плечи, английский премьер обходил почетный караул, пристально всматриваясь в каждого солдата, как бы взвешивая, сможет ли Красная Армия противостоять Гитлеру.

Нарком Молотов пригласил Черчилля в свою машину и повёз на дачу в Кунцево. Остальные члены делегации должны были разместиться в гостинице «Националь».

Погода стояла прекрасная, вспоминал сэр Уинстон Черчилль в своих подробных мемуарах. В машине стало душновато. Он чуть опустил стекло в дверце и удивился: толщина стекла составляла «более двух дюймов».

– Это превосходит все известные мне рекорды! – воскликнул он. Переводчик ответил спокойно: «Господин Молотов думает, что так будет безопаснее».

И британскому премьер-министру было о чём подумать. Второго фронта нет, и в 1942 году явно не будет, хотя на первой конференции Энтони Иден клятвенно обещал. Он обещал, с него и спрос. Рузвельт тоже хотел помочь Советам, пришлось его обрабатывать, ухаживать за ним, пока не заключили «брачный договор» – Атлантическую хартию. Этот документ, написанный на обратной стороне ресторанного меню, фактически запрещал изменения государственных границ без согласия заинтересованных народов. Теперь, кто бы ни победил в войне, в выигрыше останутся США и Великобритания.

Черчилль был уверен: он сумеет убедить советского лидера, что вторжение в Северную Африку – это и есть второй фронт. По крайней мере, для сорок второго года Африки вполне достаточно. В следующем году будет высадка во Франции – это можно пообещать.

Всё складывалось вроде неплохо, если б не эта неприятность с ледовым караваном PQ-17. Британское Адмиралтейство приказало бросить конвой и возвращаться, оставив транспорты на растерзание немецким подлодкам и самолётам. Две трети судов с экипажами погибло. На дно ушли двести с лишним самолётов, пятьсот танков, более трёх тысяч автомобилей, сотни ящиков с драгоценным пенициллином. А чуть раньше затонул крейсер «Эдинбург» с пятью тоннами золота по «обратному ленд-лизу» – платой СССР за военные поставки.

Черчиллю доложили, что в Кремле больше переживают из-за потерянных танков, а не золота. Ситуация на юге Советского Союза была просто катастрофической. Немецкие танковые колонны, почти не встречая сопротивления, вот-вот выйдут к Волге. Сталин очень рассчитывал на танки и самолёты союзников. Теперь остановить врага нечем. И две недели назад вышел приказ «Ни шагу назад!», согласно которому за пораженческие настроения расстреливали на месте. Словом, переговоры предстоят непростые…

Вместе с премьером прибыли Аверелл Гарриман, личный представитель президента Соединенных Штатов, и несколько высокопоставленных военных. Для отдыха у гостей оставалось мало времени: вечером Черчилль и Гарриман должны встретиться со Сталиным. На этой беседе будут присутствовать также нарком Молотов, маршал Ворошилов и посол Керр.

Потом, позже английский премьер откровенно скажет Арчибальду, что первые два часа встречи в Кремле были «унылыми и мрачными». После дежурных приветствий Сталин стал ходить по комнате.

– Немецко-фашистские войска, – говорил он тихо и медленно, – прилагают колоссальные усилия к тому, чтобы захватить Баку и Сталинград. Советский Союз возлагает большие надежды на открытие в сорок втором году второго фронта. Об этом правительство СССР с настойчивостью говорит союзникам уже несколько месяцев…

Сталин на несколько секунд замолчал и задал вопрос прямо:

– Правильно ли я понимаю, что второго фронта в этом году не будет?

– А что вы понимаете под вторым фронтом? – спросил Черчилль, явно стараясь оттянуть неприятное объяснение.

– Под вторым фронтом я понимаю вторжение большими силами в Европу в этом году, – с явным раздражением ответил Сталин.

– Открыть второй фронт в этом году в Европе англичане не в состоянии, – опасаясь, что его перебьют, Черчилль заторопился. – После всестороннего изучения этого вопроса английскими и американскими специалистами мы пришли к выводу о неспособности начать высадку на другом берегу Ла-Манша в сентябре этого года. Вместо этого ведётся подготовка к высадке во Франции в следующем году. Однако хотелось бы заметить, что к тому времени немцы, вполне вероятно, смогут противопоставить десанту превосходящую по численности группировку своих войск.

Сталин нахмурился, лицо его сразу стало морщинистым, старым.

– Не стоит так бояться немцев, – наконец выдавил он из себя. – Почему вы их так боитесь?

Ответ именно на такой вопрос и готовил английский премьер заранее. Главное он высказал, теперь можно выпускать лёгкую словесную кавалерию. Как с трибуны Адмиралтейства, стал рассказывать он о том, что Ла-Манш – совсем не простая водная преграда, даже Гитлер побоялся её преодолеть. О том, что фашистские агенты пытались убить его, Черчилля, взрывающимся шоколадом. О том, что бомбардировки Германии будут продолжаться. О том, что Франция – не единственное место, где можно успешно атаковать. Дальше уже совершенно секретная информация, но он уполномочен Рузвельтом поделиться этим тайным планом со Сталиным – сэр Уинстон Черчилль чётко, словно стоял с указкой у карты мира, доложил о готовящемся десанте в Северной Африке.

Ему нравилось выражение «мягкое подбрюшье Европы», и английский премьер несколько раз повторил его, уверяя советского лидера, что именно отсюда начнётся поражение гитлеровской Германии…

Всё, теперь он сказал всё. А Керру премьер шепнул уже на улице:

– Арчи, я очень доволен собой!

Следующий день начался для Черчилля и Гарримана в кабинете наркома иностранных дел Вячеслава Молотова. Британский премьер опять солировал. Так продолжалось час, два. Молотов практически всё время молчал. Уже уходя, Черчилль повернулся к нему.

– Сталин сделает большую ошибку, если грубо обойдется с нами, когда мы прошли уже часть пути.

Ни один мускул не дрогнул на лице наркома. Он ответил спокойно:

– Сталин мудрый человек. Можете быть уверены, что как бы он ни спорил, он всё понимает. Я передам ему ваши слова.

Видимо, передал. Потому что в одиннадцать часов вечера, ровно в назначенное время, вторая встреча со Сталиным началась с того, что, холодно поздоровавшись, хозяин Кремля зачитал меморандум. В коротком документе жёстко критиковалась позиция союзников по поводу второго фронта.

Керр смотрел на своего начальника и видел, как Черчилль начинает закипать. Ещё когда ехали в Кремль он сказал тихо:

– Ход за ними. В дебюте мы выиграли, но они обязательно придумают что-то. Это игра, Арчи. Как шахматы. Дядюшка Джо почувствовал, что такое фланговый удар «Английского начала». А дальше посмотрим, кто кого…

Дождавшись перевода, английский премьер сказал сквозь зубы, не глядя на Сталина:

– Советская сторона получит письменный ответ. Но хотел бы добавить, что Великобритания и Соединённые Штаты уже приняли решение о курсе своих действий, так что все высказанные упрёки напрасны.

Сталин ответил тут же:

– Вы, британцы, боитесь воевать. Не следует думать, что немцы – супермены. Рано или поздно вам придётся воевать. Нельзя выиграть войну, не сражаясь!

Вот тут Черчилль взорвался. Постепенно форсируя голос и яростно жестикулируя левой рукой, он обиженно и громко выразил разочарованность тем, что Сталин не верит в искренность союзников. Затем он заменил лёгкую словесную кавалерию стратегическими резервами и перечислил огромные затраты в финансах и людях, которые уже понесли союзные державы в борьбе с гитлеризмом. Были упомянуты и стёртый с земли немецкими бомбардировками Ковентри, и беспримерный героизм погибших в Северной Атлантике английских моряков, и гениальные планы двух генштабов по уничтожению фашизма на планете.

Позже Керр напишет в дневнике об этой речи своего патрона: «Я позавидовал его способности менять лицо. Из румяного, счастливого, смеющегося, с ямочками на щеках лица озорной малышки оно мгновенно превратилось в грозный лик разгневанного и возмущенного быка. Какие бы я ни испытывал эмоции, мое лицо остаётся, как у барана».

Черчилль в своей речи так увлёкся, что не делал обычных пауз для перевода. Но… Сталин неожиданно рассмеялся и, лёгким движением руки остановив переводчика, громко сказал:

– Ваши слова не важны, ваш боевой дух – вот что главное!

Ход был за Черчиллем, и он, не теряя своего настроя, заявил:

– То, что я сказал по поводу второго фронта, очень болезненно воспринято нашими русскими друзьями. Понимая это, я счёл своим долгом лично приехать сюда для встречи с вами, премьер Сталин, хотя мог бы передать это решение через нашего посла или телеграммой. Мой приезд был дружеским жестом и подтвердил искренность моих чувств. А некоторые ваши слова я прощаю только по причине храбрости, продемонстрированной русскими войсками.

Сталин отреагировал тут же:

– С последними вашими словами насчёт храбрости я полностью согласен.

Как и вчера, у машины Черчилль шепнул Керру:

– Дебют и миттельшпиль, похоже, – за нами.

Английский премьер был уверен, что советский лидер будет назавтра изображать из себя обиженного и предлагать новый вариант меморандума. Однако он ошибся. Делегации пригласили в Кремль снова вечером. И не было никаких дискуссий. Был стол на сто персон. С изысканными блюдами: молочные поросята, икра, белая и красная рыба, салаты, пельмени, шашлыки. Всё это изобилие в своих многотомных воспоминаниях английский премьер-министр назовёт потом «тоталитарной расточительностью».

Молотов провозгласил тост за здоровье Черчилля. Английский премьер ответил тостом за здоровье Сталина, а тот поднял бокал за здоровье Рузвельта и Гарримана. Арчибальд отметил про себя, что усатый хозяин никого не подзывает к своему столу и даже не смотрит в сторону лидера британских тори.

Лишь после полуночи Сталин пригласил глав делегаций в соседнюю комнату на кофе и ликер. Но и там деловых разговоров не было. Курили, фотографировались. Сталин предложил союзникам посмотреть кино, но они отказались. Сталин провожал гостей через залы Кремля до самой двери.

Наутро Керр сразу увидел, что сэр Черчилль спал плохо. Выглядел он помятым и злым с похмелья. Цветной халат был ему явно не к лицу.

– Никаких больше встреч! Мы возвращаемся! – раздражённо орал он.

Керру пришлось два часа уговаривать своего начальника. И кто может сказать, как сложилась бы мировая история, если б он не уговорил его?

– Я считаю нужным сейчас поехать к Сталину, – пробурчал мрачный Черчилль, когда вся английская делегация собралась. – Наверное, он не хотел так сильно меня оскорбить, как я подумал вначале. Хочу его поблагодарить за проявленную выдержку и гостеприимство.

Все согласились, и он уехал в Кремль. Разговор был коротким, они просто обменялись любезностями. Сталин сказал:

– Сам факт этой встречи имеет очень большую ценность. Признавая наличие некоторых разногласий, нельзя не признать, что конференция подготовила прекрасную почву для соглашения в будущем.

И он позвал Черчилля в свою кремлёвскую квартиру.

– Просто немного выпьем…

Не согласиться было невозможно. И гость с удовольствием ходил по скромной квартире, которую потом описал как «четырехкомнатную, умеренных размеров, обставленную просто и с достоинством». Посмотрел на хозяйскую библиотеку со многими тысячами томов на стеллажах. Догадываясь, что «немного выпьем» обязательно перейдёт в обед, а потом и в ужин до полуночи, Черчилль пытался ограничить себя красным шампанским под неизменные сигары. Сталину же сказал, что армянский коньяк показался ему недостаточно крепким.

Зря он это сказал. Глава Советского Союза прикажет ереванским виноделам изготовить семидесятиградусный коньяк, и однажды так напоит им британского премьера, что свите придётся не раз пинать Черчилля под столом и дёргать его за рукав. Но сэр Уинстон всё равно выложит немало такого, о чём назавтра будет сильно жалеть.

Поздним вечером в Кремле появились остальные участники конференции. Ужин продолжался до половины третьего ночи. Как отмечал потом один из участников застолья, «все выглядели веселыми, как на свадьбе». Видимо, каждый считал себя в выигрыше. Коммюнике было переделано.

В пять утра колонна чёрных легковых автомобилей прибыла на аэродром. Провожал гостей Молотов. Самолёт с англичанами сделал короткую остановку в Куйбышеве, где высадил Керра, и взял курс на Лондон, огибая Европу с юга.

Хотя особо тяжёлой работы в Москве не было, Арчи почему-то чувствовал себя усталым. Ему было совершенно непонятно, кто же выиграл в этой шахматной партии.

Он принял ванну, спустился вниз. Стол был уже накрыт. Когда повар принёс поднос с закусками, Керр раскупорил бутылку коньяка и пригласил Евгения присоединиться.

Солнце клонилось к закату. День угасал. Они пили грузинский коньяк, слушали лёгкую музыку, много смеялись. Разговор шёл легко и непринуждённо. Когда совсем стемнело, посол попросил Йоста разжечь камин и разлил в рюмки остатки грузинского коньяка…

 

 

Глава 6.

ХХV годовщина Октября

Ещё до московской конференции жизнь дипломатов в Куйбышеве стала намного интереснее, насыщеннее. Замнаркома Вышинский помог наладить прямую радиотелефонную связь с Вашингтоном и Москвой. Теперь Керр чаще общался со своим американским коллегой Уильямом Стэндли. Порой они ужинали вдвоём, обсуждали новости, слушали радио. И вкусы, и взгляды у обоих послов во многом совпадали.

Адмиралу Стэндли очень понравилась Ленинградская симфония Шостаковича. Он не слышал её самое первое исполнение в Куйбышеве, был как раз на пути сюда. А в июле не мог оторваться от радиоприёмника, когда великий итальянец Артуро Тосканини дирижировал оркестром. Адмирал был знаком с маэстро ещё до войны, когда тот возглавлял Нью-Йоркский филармонический оркестр.

– Я просто потрясён, – глядя Керру в глаза, говорил Стэндли и в начале августа, когда они вместе слушали радиотрансляцию симфонии, на этот раз из осаждённого Ленинграда. – Ну как можно вложить в музыку не только ужас войны, но и лирику мирной жизни, светлую память о павших и безграничную веру в победу? Вы знаете секрет русских?

Секрета загадочной русской души они не знали оба…

Двадцать третьего августа адмирал Стэндли позвонил Керру:

– Флаг со свастикой установлен на Эльбрусе! Даже представить невозможно, как быстро немцы прошли сотни километров на юге, захватили Кавказ и вышли к Волге. Не вижу, как можно их остановить…

Назавтра он снова позвонил:

– Коллега, сейчас по радио передали важное сообщение. Наверняка будут повторять. Приезжайте, жду вас.

У Керра не было такого мощного радиоприёмника, который ловил бы заокеанские станции, таких ни в одном посольстве больше не было. Поэтому он и ходил к адмиралу.

Уильям из уважения к Арчибальду настроил приёмник на волну внутренней службы Би-би-си. Закончилась какая-то бравурная музыка, и чёткий голос диктора стал рассказывать, какой разрушительной бомбардировке подвергся вчера советский город на Волге.

До шести часов вечера ничто не предвещало беды в Сталинграде. Работали заводы, магазины, поликлиники, детские сады. Народ не помышлял об эвакуации. Хотя канонаду на севере слышали все: на окраине города Красная Армия с огромным трудом отбивала танковый натиск противника. Даже зенитчикам приказано было не тратить снаряды на самолёты, а стрелять прямой наводкой по фашистским танкам.

С северной стороны и пошли самолёты. Прямо вдоль вытянутого по берегу Волги города. Группами по тридцать-сорок они пролетали низко над домами, сбрасывая бомбы. Вкруговую, вал за валом. Горели здания, горела земля, горела вода в реке от разрушенных нефтехранилищ. Горели люди. Погибло в первый день бомбардировки девяносто тысяч человек. От города остались одни развалины. Советы смогли сбить больше ста самолётов люфтваффе.

– Ну что, и второй фронт теперь не потребуется? Сталину конец? – глаза адмирала блеснули под очками.

– Не думаю, – честно ответил Арчибальд. – Похоже, что наоборот – нашим странам всё же придётся открыть второй фронт. Хотя бы потому, что такое может случиться и с нашими городами…

В середине сентября в Куйбышев прибыл Уэнделл Уилки, личный представитель президента Рузвельта. Встречали его по высшему разряду: этот лидер республиканской партии тогда считался наиболее вероятным кандидатом на президентский пост. Были приёмы и ужины, были экскурсии на заводы, куда раньше дипломатам и зарубежным журналистам вход был воспрещён. Главный американский республиканец разговаривал с простыми рабочими, а потом выразил желание встретиться со Сталиным. Кремль дал согласие, пригласив в Москву и всех глав дипломатических миссий. Так Керр снова оказался в кабинете вождя всех советских народов.

Опять поразился скромностью обстановки сталинского кабинета. Напротив входной двери – письменный стол с разноцветными телефонными аппаратами. Над столом висело увеличенное фото Ленина, читающего газету. На других стенах – портреты дореволюционных полководцев. Ещё маленький столик и два глубоких кресла, в одном из которых Керру довелось посидеть в прошлый раз. Напротив, у оконного проёма, укреплен ящик с картами, скатанными в рулоны. Длинный стол для заседаний, покрытый зеленым сукном. За этим столом и разместились гости.

– Немцы, – начал Сталин, когда все расселись, – захватили всю Украину, Северный Кавказ и большую часть чернозёмных областей, которые являются главными производителями пищевых продуктов в нашей стране. Советскому Союзу срочно требуется хотя бы два миллиона тонн пшеницы…

Керру казалось, что хозяин кабинета смотрит в основном на Уэнделла Уилки. И говорит не о продуктах питания, а о танках и самолётах, пулемётах и боеприпасах, которых так не хватает защитникам Сталинграда.

Уилки молчал. Тогда Сталин повернулся к американскому послу.

– А вы, господин адмирал, почему не переезжаете сюда из Куйбышева? Может, вы боитесь немецких бомбёжек? Так Москву уже не бомбят…

– Я лично готов переехать, – отвечал Стэндли. – Но ведь там остаётся посольство Японии. Не будет ли у СССР осложнений из-за этого?

Сталин хмыкнул. Он знал все приёмы уклонистов.

– Ничего, месяца через два-три все дипломатические представительства вернутся в Москву.

В этом прогнозе он ошибся: иностранным дипломатам пришлось жить в Куйбышеве ещё почти год. Продукты питания начнут поступать из Соединённых Штатов, а вот военной помощи от союзников русские не дождутся, пока Красная Армия не разобьёт немцев на Курской дуге. Так что тушёнка американская получит ироничное прозвище – «второй фронт».

Потом Уилки будет утверждать, что коммунисты пытались споить его, но это им не удалось: он выдержал больше пятидесяти тостов и потом дошёл до машины без посторонней помощи.

На обеде в честь представителя американского президента Керр успел поблагодарить Сталина на посланный в Куйбышев подарок и вручил ему в ответ упаковку английского трубочного табака. Пытался сказать что-то остроумное, но тот сделал вид, что не понял. А вот Молотов, стоявший рядом, потом позвал его в свой кабинет.

Разговор шёл о делах. Керр попытался шутливо заметить:

– Хоть я и не выгляжу честным человеком, но на самом деле именно таким являюсь.

Советский нарком смотрел на него спокойно и серьёзно.

– Видимо, господин посол хочет, чтобы я говорил ему комплименты. Боюсь, что на это я не способен. Я их вообще говорю очень редко.

Это был щелчок по носу. И в дневнике Керр написал: «Со Сталиным у нас гармония: каждый видит мошенничество другого. Мы посмеиваемся друг над другом, особенно в присутствии его гувернантки – этого “сапога” Молотова».

Послы вернулись в Куйбышев. Сводки Советского информбюро становились всё тревожнее. Еженедельный журнал «Британский союзник», который не без помощи Керра стал выходить здесь на русском языке, теперь расхватывали во всех посольствах.

Ещё раз в то лето Керр вылетал в Москву по вызову Наркомата иностранных дел СССР. Здание находилось на Кузнецком мосту, но теперь в нём было не так многолюдно – там оставались хозяйственный отдел, часть архива, столовая и ещё кое-какие службы. В Куйбышеве ему было уже как-то привычнее: общение с коллегами, вкусная еда, качественные спиртные напитки, здание в стиле итальянского ренессанса, старинная мебель, вечерние массажи…

Лето выдалось сухим и жарким. Стояли душные дни, и Арчибальд с огромным удовольствием выезжал по вечерам на берег Волги, плавал, загорал, читал своего любимого Марселя Пруста. Там собирались дипломаты со своими семьями. Там, если и обсуждали ситуацию на фронте, первым делом спрашивали друг у друга: «Сводку слушали? Держится Сталинград?»

Однажды кто-то из группы отдыхающих на берегу по-немецки процитировал Гитлера: «Вот убедительный пример слабости большевистской системы: эти кремлёвские дикари годами не могут освоить производство зубных щёток. И я полностью уверен в том, что им никогда не наладить конвейерный выпуск танков!»

Керр увидел, что все с некоторым удивлением посмотрели на того, кто это повторил. Спорить с ним никто не стал, но как-то даже отодвинулись от него. Арчи тоже отошёл, стал бродить вдоль берега. Ему было грустно. Уже много месяцев Керр ничего не знал о жене, она не отвечала на его письма.

Осень пришла со своими золотистыми красками. Потом неожиданно, за ночь выпал первый снег. Камин в посольстве растапливался каждый вечер. Всё затихло, замерло. Казалось, что весь мир ждёт, куда качнётся маятник в яростном противостоянии двух гигантов, схлестнувшихся в смертельной схватке.

Вечером шестого ноября его позвал адмирал Стэндли – слушать по радио доклад Сталина, посвященный двадцать пятой годовщине революции в Советском Союзе:

– Это прямая трансляция, так что везите своего переводчика…

Голос хозяина Кремля звучал глухо. Но странное дело, Керр не услышал в его модуляциях никакой тревоги. Доклад скорее походил на лекцию академика перед студентами-первокурсниками – просто, доступно и логично.

– Это была труднейшая и сложнейшая организационная работа большого масштаба, – говорил Сталин. – Но нам удалось преодолеть все трудности первого года войны. И теперь наши заводы снабжают Красную Армию необходимым вооружением, а колхозы и совхозы также честно и аккуратно снабжают население и армию продовольствием, а промышленность – сырьём. Наша страна никогда ещё не имела такого крепкого и организованного тыла. В результате всей этой сложной организаторской и строительной работы преобразилась не только наша страна, но и сами люди в тылу…

Дальше советский лидер говорил о ситуации на фронте. Когда он назвал планы Гитлера взять Сталинград в конце июля, а в Куйбышев войти пятнадцатого августа, Керр и Стэндли молча переглянулись. И что бы тогда они, послы двух великих держав, слушали вместо симфонии Шостаковича?

Словно услышав этот немой вопрос, советский вождь заговорил о втором фронте.

– Отсутствие второго фронта в Европе дало возможность немецко-фашистским захватчикам бросить против Красной Армии все свободные резервы и создать большой перевес своих сил на юго-западном направлении. Сегодня против нас стоит вдвое больше, – Сталин повторил с усилением, – вдвое больше войск, чем в первую мировую войну. Немцев в уходящем году спасло отсутствие второго фронта. Если б он был, Гитлер сегодня стоял бы перед своей катастрофой…

Интересно, что Керр не услышал никаких просительных нот в этой праздничной речи. Хрипловатый голос не дрожал, Сталин был на сто процентов уверен в своей правоте. Арчибальд вдруг подумал: «А ведь он знает, что второго фронта не будет ни сейчас, ни в сорок третьем году! Он разгадал все наши игры!»

– Будет ли всё же второй фронт в Европе? – Сталин словно сам с собой разговаривал. – Да, будет. Рано или поздно, но будет. И он будет, прежде всего, потому, что нужен нашим союзникам не меньше, чем нам. Отсутствие второго фронта против фашистской Германии может кончиться плохо для всех свободолюбивых стран, в том числе для самих союзников…

Оба посла внимательно прислушивались к каждому слову советского премьера. И от внимания обоих не ускользнуло, что антигитлеровский союз оратор назвал «англо-советско-американской коалицией». Именно в таком порядке: один союзник – первый, второй – в конце.

Почти часовая речь заканчивалась. Сталин перешёл к основным задачам:

– Людоед Гитлер говорит: “Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться”. Кажется, ясно, хотя и глуповато. У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить Германию, ибо любой грамотный человек поймёт, что это невозможно, как невозможно это и в отношении российского государства. Но уничтожить фашистскую армию, “новый порядок” в Европе – можно и должно. Хочу повторить: Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ и Германия остаются…

Такая постановка вопроса была для обоих послов удивительна. Они снова молча переглянулись: «Похоже, русские действительно выиграют в этой войне, раз они так уверены в будущей победе».

В мире многое начало меняться. Контрнаступление Красной Армии под Сталинградом уже через два дня закончилось окружением колоссальной группировки фашистских войск, и началось её планомерное уничтожение. Это было главной новостью.

Американский посол Уильям Стэндли пригласил Керра на ужин по поводу своего семидесятилетия. Когда гости разошлись, юбиляр решил поделиться с Керром сверхсекретной информацией. Придвинувшись к самому уху соседа, он прошептал:

– Наши учёные из Чикагского университета впервые показали контролируемую ядерную реакцию.

Адмирала переполняла гордость за свою страну.

– Арчи, мы будем самыми сильными в мире! Ни у кого нет, и долго ещё не будет такого мощного оружия!

Керр от души поздравил коллегу. Хотя у него были все основания не согласиться с американцем.

 

 

Глава 7.

Время «золотой молодёжи»

Керр страстно мечтал об отпуске. «Прошло почти пять лет с тех пор, как я в последний раз дышал своим родным воздухом и имел счастливую возможность говорить с близкими мне людьми…» И мечта его, наконец, исполнилась. Рождество и Новый год Керр встретил в Лондоне. Была масса встреч со старыми друзьями. С Гарольдом Николсоном они не расставались несколько дней. Тот вырос уже до депутата парламента и члена совета директоров Би-би-си. Он и познакомил Арчибальда с молодыми дипломатами. Это было новое поколение, начинавшее с тех же двухместных комнат в студенческих кампусах элитных колледжей, с того же, с чего когда-то начинал и Арчибальд.

Керр показал Гарольду текст итогового отчёта о жизни в СССР, который собирался представить в Форин офис. Старый друг был просто потрясён.

– Об этом тебе надо обязательно сказать по радио! Всей нации!

Когда Арчибальд узнал, что его отчёт стал предметом многочисленных дебатов в министерстве иностранных дел, особенно в отношении личности и послевоенных целей Сталина, он тут же согласился выступить по радио.

Именно в студии Би-би-си английский дипломат Арчибальд Керр познакомился и подружился с красавчиком-радиоведущим Гаем Бёржессом, его близким другом искусствоведом Энтони Блантом и другими представителями «золотой молодёжи», которые в дальнейшей жизни Керра сыграют немаловажную роль.

Он целый день репетировал свою пятнадцатиминутную речь. Его выступление было записано на английском, французском и немецком языках.

– Британский народ должен игнорировать все попытки нарисовать Советский Союз как идеологического врага, – на всю Европу звучал голос Керра. – Немецкая пропаганда делает всё возможное, чтобы вбить клин в антифашистский альянс. Мы сильны, только когда мы все вместе. Альянс – это не формальный договор, это человеческая связь между двумя народами… Мы должны сделать всё возможное, чтобы нормализовать наши отношения с Советами, которые сегодня ведут яростную борьбу, защищая Европу от  фашизма. Мы должны помочь им в этом от души и всего сердца…

Это была бомба.

Через два дня Керр улетел в Куйбышев, не слушая никаких откликов, не отвечая на телефонные звонки. Он сказал всё, что думал. И сказал честно.

В самолёте Арчи не раз повторял про себя слова, которые сказал ему на прощание Черчилль: «Вы были мне постоянным помощником и мудрым советчиком. Надеюсь, что эта оценка поможет вам и теперь в дальнейшем исполнении трудных обязанностей, с которыми вы справляетесь так успешно».

Это как-то успокаивало…

Февраль сорок третьего года отметился диким холодом и пронизывающим ветром. Но Керр по-прежнему каждое утро обливался в посольском дворике холодной водой, одетый только в чёрные купальные трусы. Однажды за спиной кто-то из обслуги сказал негромко:

– М-да, с такими трусоватыми союзниками можно спать спокойно…

Может, он неправильно понял, конечно, но для себя решил, что это комплимент его физической форме. Русский язык учил всё по той же методике: за год словарь одолел, теперь читал по слогам в букваре «Ма-ма мыла ра-му», «Ра-бы не-мы, мы не ра-бы». Евгений Йост помогал: они говорили друг с другом то день на русском, то день на французском.

Других компаньонов как-то и не осталось. Ивану Стаменову жёстко намекнули, что его миссия – представлять не только Болгарию, но и Германию. Турецкий посол Али Хайдар Актай умер при невыясненных обстоятельствах в Анкаре. Немногословный швед Вильгельм Ассарссон старался сохранить нейтралитет, но хуже всего у него это получалось со своим военным атташе, который интересовался лишь куйбышевскими секретными производствами.

У Керра были такие же проблемы с НКВД. Контрразведчики обратили внимание, что военный атташе посольства Великобритании постоянно вступает в контакты с местными рабочими. И таких контактов не один-два, а сотни. Сначала чекисты поспрашивали этих рабочих, а потом пришли за посольским сотрудником. Заодно выслали из страны и двух английских журналистов, излишне любопытных.

Представляя в апреле нового военного атташе, Арчибальд снова встретился со Сталиным. «Я раньше никогда не видел его в таком солнечном настроении, – записал посол в дневнике. – Бог знает почему». Скорее всего, потому, что на Западном фронте перемены были, и очень приятные. Красная Армия погнала фашистов на юге со скоростью даже большей, чем раньше отступала.

Сталин был уверен, что союзники вот-вот откроют второй фронт. Но эта дата всё время откладывалась. Точнее, она так и не была названа. Гитлер начал «выровнять линию фронта», и это стало сигналом для обеих сторон, что теперь придётся накапливать силы для решающей битвы.

В середине мая, когда в Москву прилетел бывший посол Джозеф Дэвис, официально представляющий американского президента, Керр снова был приглашён. Джозеф привёз фильм «Миссия в Москву», снятый по своей книге. Аплодисменты после премьеры были, но и ухмылок саркастических тоже хватало. Сталин сидел всё в том же полувоенном френче с двумя накладными карманами на груди, брюки заправлены в сапоги. Походил он в такой одежде больше на грибника. Такое было впечатление, что про будущее сражение на Курском выступе он в курсе, что англичане напрасно скрывают эту информацию от него, что в победе он по-прежнему уверен.

В июле началось… После Москвы и Сталинграда это было уже третье гигантское сражение. В начале августа, когда Керр и адмирал Стэндли прилетели в Кремль, всё советское руководство уже улыбалось: враг терпит поражение на Курской дуге – это ясно. Сталин снова был «в солнечном настроении» и много шутил.

Воспользовавшись ситуацией, Керр подошел к Сталину поближе.

– Господин маршал, а не могли бы вы дать мне в руки свою трубку? В Лондоне я знаю очень хорошего мастера, он сделает для меня такую же.

Сталин от неожиданности чуть не выронил трубку из рук. Арчибальд успел её подхватить. Хозяин кабинета только усмехнулся. Но ведь это же не наглость, а смелость, а трусов они оба не переносили.

– Дарю вам её! На добрую память…

Это был день взаимных подарков. Молотов тоже был добродушен, вручил Керру боевой автомат, правда, без патронов.

– Это юбилейный экземпляр знаменитого пистолета-пулемёта. За военное время мы выпустили таких два миллиона штук.

Плоское лицо Молотова было невозмутимо даже в минуты доброжелательности. Даже искорки юмора не промелькнуло в его проницательных глазах. В каком-то смысле он сам походил на автомат – только сделанный в единственном экземпляре, а не миллионным тиражом. Одет он был в новую форму: теперь все сотрудники наркомата иностранных дел носили форму, как у военных. Повседневная была серого цвета, а парадная – чёрная с золотым шитьём.

Молотов сообщил Керру, что все дипломатические представительства возвращаются в столицу. Дорогую трость, подарок Арчибальда, он оставил в углу своего кабинета…

В Москву, в Москву, в Москву! Посольства в Куйбышеве сошли с ума. Засуетились, забегали все. Атаковали замнаркома Вышинского, требуя вагоны для переезда. Самый большой багаж оказался у посольства Японии, которое заказало восемьдесят вагонов. И это на десять человек? Впрочем, как сказал по секрету повар Евгений, посол Страны восходящего солнца генерал-лейтенант Татэкава оба военных года занимался шпионажем, а в свободное время покупал фанеру и доски: ему скоро возвращаться на родину, а там дерево ценится не меньше золота.

У других дипломатических представительств имущества оказалось куда меньше. Англичане, равно как и американцы, уместились в пятнадцати вагонах, причём послы получили персональные.

Не успели толком перебраться в здание на Софийской набережной, как с прощальным визитом пришёл адмирал Стэндли. Соединённые Штаты меняли его на Аверелла Гарримана.

– Дорогой Арчи, в дипломатии кончается время боевых адмиралов, – сказал Стэндли. – Начинается время «золотой молодёжи». Грустно, но ничего не попишешь.

Гарримана с натяжкой можно отнести к «золотой молодёжи». Он был, скорее, бриллиантовым, с отливом голубых кровей. В восемнадцать лет, после смерти отца – железнодорожного магната, после раздела наследства, Аверелл стал миллионером. Про него говорили, что он единственный в США, кто проехал страну с востока на запад по своей собственной железной дороге.

По приезде в Москву новый посол довольно строго заявил Молотову, что он единственный полномочный представитель Соединённых Штатов в Советском Союзе. Больше не будет никаких специальных посланников, и все переговоры он намерен вести сам.

Вышло несколько иначе. Не помогли ни гонор, ни миллионы. Он просто не успел войти в курс дела. К совещанию министров иностранных дел трех держав, состоявшемуся в Москве во второй половине октября, он даже вещи свои не закончил разбирать.

Американский президент Франклин Рузвельт направил на совещание министров государственного секретаря Корделла Хэлла, только что отметившего своё 72-летие. Хэлл никогда в жизни не летал на самолётах, но тут деваться было некуда: приказ есть приказ. Несколько часов страха, зато он вошёл в историю. Хотя бы потому, что на этой конференции закладывались основные принципы деятельности будущей Организации Объединённых Наций. А также было решено провести первую встречу «большой тройки»: Черчилль, Сталин и Рузвельт.

 

 

Глава 8.

Тегеран был временно

отрезан от всего мира

Керр работал круглые сутки. Он уже не ориентировался во времени. Его будили и в полночь по срочным депешам из Лондона и могли пригласить в Кремль или в наркомат иностранных дел под утро.

Сначала лидеры трёх держав никак не могли договориться о месте встречи. Через посольства шли десятки писем и телеграмм. Дипкурьеры летали над оккупированной немцами Европой, проклиная дату своего рождения и появление на свет неуступчивых глав союзных держав.

Рузвельту не позволяли далеко лететь парализованные ноги. Сталин ссылался на возраст и невозможность находиться без связи с генштабом. Черчилль сначала считал, что было бы лучше собраться в Каире, где в ноябре пройдёт англо-американская конференция, но, в конце концов, всё-таки согласился на Иран. В целях маскировки даже предложил встречу «большой тройки» именовать «Каир-3». Он и не догадывался, что коды английских шифрограмм уже вскрыты абвером, и Гитлер приказал уничтожить глав тройственного союза.

Однажды Керра пригласили в Кремль со своим переводчиком в необычное время – в семь утра. Арчи взял в машину повара Евгения Йоста. Без задержек их провели в кабинет начальника личной охраны Сталина. Комиссар государственной безопасности Власик дружески пожал ему руку и извинился за столь раннее рандеву.

– Дело, к сожалению, не терпит отлагательства. Вы ведь были послом в Иране?

– Был, но не послом, – кивнул Арчибальд. – Секретарём по коммерческим вопросам. Послом, точнее посланником, был сэр Марлинг.

– Всё правильно. Но давайте пройдём в соседнюю комнату.

Он повёл его через коридор в странную комнату без окон, посреди которой стоял огромный стол, а на нём – картонный макет какого-то города, вытянутого вдоль горного склона. Мечети, ворота, базарная площадь, квадраты жилых кварталов, узкие улицы, изогнутые переулки…

– Узнаёте?

Керр присмотрелся.

– Похоже на Тегеран. Вот это – здание миссии Великобритании.

– Отлично! – Власик был явно доволен началом разговора. – А рядом что за дома?

– Большой – это был дом какого-то местного вельможи, в маленьком жил его гарем, потом дома охраны, всяких служб.

– У вас прекрасная память, господин посол! – похвалил Власик. – В этом большом доме теперь посольство Советского Союза. И сразу ещё один вопрос. Вы давно знаете сэра Черчилля? Извините за такую напористость, но ему и другим главам делегаций угрожает опасность, и мы с вами обязаны защитить руководителей наших союзных государств…

Начальник охраны Сталина рассказал, что гитлеровская разведка готовит покушение на участников тегеранской встречи. Эту акцию Гитлер доверил главному своему диверсанту Отто Скорцени. Выброшенный поближе к иранской столице на парашютах, его отряд должен выкрасть Рузвельта и убить двух других лидеров.

– Откуда такие сведения? – удивленно спросил Арчибальд.– Иран же нейтральная страна.

Даже если бы Власик и был в курсе источника этой информации, он не сказал бы английскому послу. Всего несколько человек в Москве знали, что глубоко законспирированный советский разведчик Николай Кузнецов, играя роль обер-лейтенанта вермахта, вошёл в доверие к высокопоставленному чину СС, и тот выдал всё о планируемой операции в Тегеране. Сегодня даже страшно себе представить, что было бы, если бы не этот подвиг героя!

– Надо что-то делать!– Керр был бледен. – Я могу предположить, как диверсанты попали бы в наше посольство…

– Как?! – вскрикнул Власик.

– Через подземный ход. О нём мало кто знает. Мне его показал сэр Марлинг. Потом, говорят, через него приходил на семейный ужин к послу великий князь Дмитрий Павлович.

– Романов?!

– Да. Племянник последнего вашего императора, казнённого на Урале со всей семьёй. Дмитрий Павлович, кстати, был обручён с его старшей дочерью Ольгой. Но свадьба не состоялась: после участия в убийстве Распутина он был выслан в Персию, где стояла русская армия.

– Откуда вы это знаете?

– Он два года жил в посольстве. Прятался от большевиков. Простите, конечно… Он даже принял от Великобритании офицерский чин и потом уехал с Марлингом в Лондон. А знаю это я от греческой королевы Софьи, моей подруги юности. Дмитрий Павлович и ей являлся племянником…

– А показать этот подземный ход можете?

– Разумеется. Я как раз послезавтра хотел вылететь в Каир, оттуда в Тегеран вместе с сэром Черчиллем.

– Боюсь, что нарушу ваши планы. Предлагаю вылететь немедленно. Важна каждая минута…

К вечеру самолёт приземлился на зелёном поле советского военного аэродрома в Тегеране. Их уже ждала машина.

– С нынешним главой британской миссии уже всё обговорено, – сказал Власик, когда они шли к посольской машине. – О планах немцев ему знать не следует. И я очень надеюсь, что к завтрашнему вечеру мы уже все ходы-выходы в этом подземелье замуруем.

Вход, спрятанный за ковром, шёл из посольской библиотеки. Они спустились по каменным ступенькам вниз. Высокие своды, в стены воткнуты палки с мазутными наконечниками. Каждый зажёг свой факел.

– Мы как в каком-то фантастическом фильме, – сказал, улыбаясь, Евгений по-английски. Эхо его голоса множилось от стен.

Власик обернулся на него сердито. В руке у него темнел наган.

– Отставить шутки, молодой человек, дело более чем серьёзное! Скажите спасибо, что мы оказались здесь раньше фашистов!

Вышли наверх они в помещении, где раньше была конюшня, а теперь стояли два посольских автомобиля. Был ещё один ход. Керр сказал, что он ведёт на городской рынок.

– Туда я немедленно пошлю сапёров, чтобы они намертво всё закрыли, заложили камнем, зацементировали. – Власик был доволен. – Вы даже не представляете, какую важную задачу мы с вами выполнили! От имени Советского правительства выражаю вам благодарность!

Он с чувством пожал каждому руку. А повар Йост почему-то ответил:

– Служу Советскому Союзу!

Арчибальду тоже было приятно. И он посоветовал:

– А может, ещё обнести общим забором оба посольства – советское и британское, будет как единый квартал?

…За оставшееся время до встречи «большой тройки» в Тегеране и окрестностях было выявлено и арестовано более четырёхсот гитлеровских агентов и их сообщников, уничтожены десятки групп диверсантов, заброшенных в Иран на парашютах. Оба посольства были обнесены общим забором. Американский президент дал согласие жить на территории советской миссии. Все маршруты, по которым члены делегации Соединённых Штатов добирались до зала переговоров, контролировались сотрудниками НКВД в штатском.

Как вспоминал потом один местный историк, Тегеран был полностью отрезан от воздушного сообщения, телеграфа, дорожных и железнодорожных коммуникаций; было полностью прекращено вещание тегеранского радио и закрыта иранская граница. Фактически страна была отрезана от всего мира.

Обошлось без чрезвычайных происшествий. Но не без провокаций со стороны абвера. Так, американский автомобиль однажды застрял в пробке, и члены делегации только чудом не погибли, попав под обстрел. А в последний день конференции для памятных съёмок были приглашены фотожурналисты из разных стран. Хорошо, что начальник охраны Сталина догадался проверить у них аппаратуру до начала съёмок. В одну из камер был вмонтирован пулемёт. Так что автором почти всех фото с этого важного политического мероприятия является комиссар государственной безопасности Николай Власик.

 

 

Глава 9.

«Молотов, пошли отсюда –

у нас дома слишком много дел»

Уговорить Рузвельта поселиться в советской резиденции оказалось не просто. Как только «дуглас» сел, бравые русские офицеры перенесли президента на руках в машину и повезли в посольство. Черчилля, конечно, зло взяло, что Сталин его опередил и сейчас неизвестно что говорит американскому коллеге. Раздражение своё он высказал Керру. Но что тот мог сделать?

На следующий день ФДР (так называло за глаза окружение Франклина Делано Рузвельта) понял, что угроза покушения реальна. А что двери апартаментов выходят прямо в большой зал заседаний, – так это очень удобно для него. Понял и переехал. Керр ненароком даже увидел, что Сталин подмигнул Молотову. Мол, всё пока идёт по плану.

Повестку дня конференции заранее не обсуждали. Но главным вопросом, конечно, был второй фронт. Открывать его союзники явно не торопились.

– Я думаю, что история нас балует, – заявил Сталин в начале первого заседания. – Она дала нам в руки очень большие силы и очень большие возможности. Я надеюсь, что мы примем все меры к тому, чтобы на этом совещании в должной мере, в рамках сотрудничества, использовать ту силу и власть, которые нам вручили наши народы…

Черчилль, похоже, вспомнил про шахматы, про дебют «Английское начало», и погнал с флангов проверенных коней:

– Если бы нам удалось склонить на свою сторону Турцию, тогда можно было бы, не отвлекая ни единого солдата, ни единого корабля или самолета с основных и решающих фронтов, установить господство над Черным морем с помощью подводных лодок и легких военно-морских сил. Тогда можно было бы протянуть правую руку России и снабжать её армии гораздо менее дорогим и более быстрым путем и гораздо обильнее, чем через Арктику и Персидский залив…

Даже Рузвельт, говоря потом о начале конференции, скажет честно:

– Всякий раз, когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, всем присутствовавшим было совершенно ясно, чего на самом деле он хочет. Он, прежде всего, хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить туда Советы…

Всё своё знаменитое красноречие Черчилль использовал, раз за разом повторяя о гигантском значении операций в Африке, Италии, Югославии и Греции для спасения мира от фашизма.

– Мы, русские, считаем, что наилучший результат дал бы удар по врагу в Северной Франции, – попытался вклиниться в этот яростный поток Сталин.

Черчилль продолжал настаивать на своем. Перебить его было невозможно. Ближе к обеду Сталин вдруг поднялся с кресла и сказал негромко Молотову:

– Пошли отсюда! У нас дома слишком много дел, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается…

Слышали все. Был объявлен перерыв. «Это самое лучшее, что можно придумать в такой ситуации», – подумал Керр.

Выходя из зала, Сталин спросил Рузвельта:

– Сколько времени вы намерены оставаться в Тегеране?

Американский президент понял, что в поддавки тут никто играть не собирается, и пообещал согласовать с Черчиллем позиции. Этим занялись советник президента Гарри Гопкинс и посол Аверелл Гарриман. В тот же вечер за ужином американцы предложили британскому премьеру «почётно капитулировать». Все ждали теперь, с чего начнётся следующий день.

Черчилль, понимая, что конференция может быть сорвана, утром позвонил Сталину:

– Надеюсь, что господин маршал неверно меня понял. Дату вторжения в Северную Францию можно назвать – начало мая сорок четвертого…

И попросил быть на пленарном заседании в военной форме. Сам тоже явился в мундире с орденскими планками. Предстояло что-то необычное.

Зал заполнился задолго до начала церемонии. Собрались все члены делегаций, а также руководители армий, флотов и авиации стран – участниц антигитлеровской коалиции. Наконец появилась «большая тройка». Сталин – в светло-сером кителе с маршальскими погонами. Черчилль – в голубовато-сером мундире высшего офицера королевских военно-воздушных сил. Рузвельт был в штатском.

Чеканя шаг, британский караул в парадной форме внёс в большой зал чёрный ящик, водрузил на стол. Оркестр исполнил советский и английский государственные гимны. С высоты своего роста Керр видел, что все стояли навытяжку. Когда оркестр смолк, Черчилль вынул из чёрного футляра меч и, держа его на весу, сказал, обращаясь к Сталину:

– Его Величество король Георг VI повелел мне вручить вам для передачи городу Сталинграду этот почётный меч. На клинке его выгравировано: “Людям со стальными сердцами – гражданам Сталинграда в знак уважения к ним английского народа”.

Сталин поцеловал клинок. Тепло поблагодарил. Потом лидеры пошли на террасу фотографироваться. По лицам «большой тройки» на тех исторических снимках видно, что настроение у всех стало другим.

Керр знал предысторию этого меча. Королева-мать Елизавета Виндзорская, в которую когда-то в далёкой юности был влюблен Арчибальд, организовала сбор средств для героического советского города. Шесть передвижных госпиталей, продукты, тёплые вещи, лекарства были отправлены в город на Волге. Но королевская семья решила послать в дар жителям ещё что-то оригинальное. Дочери-принцессы выбрали: «Большой рыцарский меч, как у крестоносцев, – символ стойкости и мужества».

Переговоры стали конкретнее. Со вторым фронтом выяснили. Осталось решить, как будет устроена Европа после такой разрушительной войны. Здесь снова возникли разногласия. Союзники почему-то желали разодрать по частям Германию, Польшу, Югославию, Болгарию и ещё кое-что. Позиция советского лидера была твёрдой: Германия и прочие страны остаются, а какой в них будет строй и порядок – решать народам этих стран. С Японией проще: как только Гитлер будет разбит, Советский Союз объявит ей войну.

За ужином дипломатические игры продолжались. Интересно, что сольную партию на этот раз вёл не Черчилль – после такого королевского подарка это было бы верхом неприличия.

Британский генерал Алан Брук начал за здравие.

– Предлагаю выпить за победу над фашизмом!

Дальше пошла домашняя заготовка, наверняка одобренная вчера премьер-министром.

– Победа показалась на горизонте исключительно благодаря храбрости английских воинов. Великобритания несёт главную тяжесть в этой войне. Наши граждане пострадали сильнее всего от немецких бомбёжек. Британия первой вступила в войну, ей принадлежит главная роль в будущей победе, а значит…

Если бы не Сталин, так бы все и проглотили это. Он встал, держа в руках бокал с шампанским.

– Хочу поддержать тост. Эта война – война техники, сложных машин и вооружений. США – это страна машин, без машин мы не выиграли бы эту войну. Господин Рузвельт выпускает до десяти тысяч истребителей и бомбардировщиков ежемесячно. Британия даёт только три тысячи. Мы ценим, что часть этих машин поступает в Советский Союз. Это помогает Красной Армии двигаться к победе. За эту помощь я и предлагаю выпить!

Керр потом записал в дневнике: «Такое было ощущение, что все за огромным столом одновременно вздохнули с облегчением».

А назавтра… Назавтра был день рождения сэра Черчилля. В чёрном фраке и жилете в тон принимал он поздравления. На столе стоял огромный торт с горящими свечами. Сталин преподнёс премьеру большую фарфоровую скульптуру на тему русских сказок, что очень порадовало именинника. Опять было много тостов. В какой-то момент глава Советского Союза спросил, может ли он назвать сэра Черчилля «мой хороший друг».

– Ты можешь говорить мне “Уинстон”, – был ответ.

Слова «друг» британский премьер-министр ловко избежал.

Последний день конференции прошёл в приподнятом настроении у всех участников. Документы подписаны. Пора возвращаться. Дома у каждого было слишком много дел.

– Джентльмены, желаю вам и народам ваших стран благополучия и мира, – сказал на прощанье Сталин.

А британский премьер, покидая Тегеран, устало признался Керру:

– Мы лишь пылинки, осевшие в ночи на карту мира…

 

 

Глава 10.

Какого цвета носки

должны быть у джентльмена?

По возвращении в Москву у Керра сложились очень тёплые отношения с американским послом Авереллом Гарриманом. Вроде бы, зачем миллионеру заводить дружбу с англичанином австрало-шотландского происхождения? Но когда Арчибальд пригласил на ужин коллегу и рассказал под хорошее вино Negru de Purkari, как он в юности был влюблен в девушку, которая стала потом королевой-матерью Великобритании, как его немецкая подруга стала королевой Греции, – это оказалось близко и интересно американцу.

– Вы по-прежнему любите свою жену? Писем от неё так и нет? – участливо спрашивал Гарриман, поглядывая на башни Кремля, которые виднелись за окном кабинета. – Я вас очень хорошо понимаю, Арчи…

Откровенность за откровенность. Он тоже рассказал о своих сердечных переживаниях. Год назад с ним в Лондоне случилось то, что никак не должно было случиться с американским миллионером. Он влюбился.

– Так это же нормально, – попытался Керр утешить своего нового друга. – Как говорит сэр Черчилль, семья начинается с того, что молодой человек влюбляется в девушку – другого способа пока не придумали.

– В этом вся и беда. Во-первых, я уже не молод, за спиной два брака, которые я теперь не могу считать удачными. Во-вторых, влюбился ни где-нибудь, а в бомбоубежище, мы с Памелой никак не могли наговориться, сидели там до утра, хотя давно дали отбой воздушной тревоги. В-третьих, она – бывшая невестка Уинстона Черчилля. Наконец, моя дочь Кэтлин прекрасно знает Памелу, они жили в одной комнате, когда учились в колледже. В общем всё складывается как-то не так, не по-джентльменски…

– Ваша младшая дочь делает успехи в изучении русского языка? – Керр попытался перевести разговор в другое русло.

– Да, у неё есть способности. Она немало помогает мне. Хотя ей не стоило говорить матери о Памеле. Слишком остра на язычок. Знаете, как она сказала о Сталине? Маленький человек в костюме пожарного. Вы зря улыбаетесь! Она и про вас спросила: “Почему у него такие носки? Настоящий джентльмен не наденет белые носки”…

Керру пришлось оправдываться врождённым консерватизмом:

– По викторианскому этикету чёрные носки должны быть обязательно у слуг – садовника и водителя. А хозяину дома позволительно носить любого цвета. Нас воспитывали просто: джентльмен может быть без брюк, но ботинки у него всегда начищены.

– Какие же вы чопорные, англичане, чёрт вас подери! – вскинулся Гарриман. – Я удивился в Тегеране: и Черчилль ваш во фраке, и официант с подносом – тоже, никакой разницы. Только по цвету носков вы и отличаете джентльмена от прислуги?

– Конечно, нет. Главное отличие – в манерах. Вы, американцы, очень богаты и очень практичны. У вас всё чётко распределено: белое – белому, чёрное – чёрному. А у нас равноправие: каждый имеет право надеть фрак. Разве что цвет жилета будет отличаться, пуговицы да носки. Вот у вас – сейчас какого цвета носки?

Оба посмеялись от души, попили ещё и пообнимались. Зауважали друг друга. У них нашлось много общего. Оба рассматривали работу в Москве как трамплин. Керр мечтал подняться на высшую ступеньку в дипломатической службе – стать послом Великобритании в США. А Гарриман спал и видел себя государственным секретарём или даже президентом Соединённых Штатов. После Тегерана он считал, что эта дорога ему теперь открыта: сам Сталин благодарил его и сказал, что хорошо узнал Рузвельта и прекрасно чувствовал себя в его обществе.

Интересно, что после войны Керр станет послом в Вашингтоне, а Гарриман – послом в Лондоне. И с женщинами своими они разберутся по-джентльменски. Памела Черчилль официально станет женой Аверелла, когда тому исполнится почти восемьдесят. А жена Керра вернётся к нему, когда Арчибальд получит титул лорда.

Сидя в кабинете Керра на Софийской набережной, Гарриман с удовольствием рассказывал о своём первом впечатлении от встречи со Сталиным:

– У него такое интересное рукопожатие – приветливое, но твёрдое. Мою руку он долго не выпускал. При этом смотрел на меня своими янтарными глазами и тепло улыбался. Ни одного лишнего жеста. Говорил коротко и метко, словно снайпер на фронте. Невольно складывалось ощущение, что он знает, чего хочет, и очень хочет надеяться, что все также это знают. Его вопросы были ясными, краткими и прямыми. А ответы – быстрыми, недвусмысленными, они произносились так, как будто были обдуманы много лет назад. Похоже, он никогда не говорит зря ни слова…

Керру ничего не оставалось, как согласиться:

– Просто у него нет сомнений. В собеседнике он порождает уверенность в победе. Сам не сомневается, и полагает, что у других также нет сомнений в его правоте…

Гарриману поначалу было очень не просто в Советском Союзе. Он вдруг обнаружил, что работа посла обыденнее и труднее, чем специального представителя президента. Как и других иностранных дипломатов, его изолировали от населения. За ним везде следовало четверо сотрудников НКВД, вдвое больше, чем за другими послами. Очевидно, так подчеркивалось его более высокое положение.

Первая зима в Москве ему показалась дикой, ужасной. Он часто болел, постоянно мёрз, его не покидало чувство одиночества. Он знал, что послы не имеют привилегированного доступа в Кремль. Но полагал, что из-за его богатства и близости к Рузвельту для него сделают исключение. Этого не случилось. Гарримана редко приглашали для беседы, а когда вызывали, то обычно поздно вечером или ночью. Его просто бесило, что снег даже на Красной площади не убирался, вместо тротуаров протоптанные тропинки, здание посольства до сих пор не отремонтировано. Недовольство его росло.

…По весне встречи со Сталиным у обоих послов стали чаще. Гарриман потом насчитает: за год он пятнадцать раз побеседовал с вождём Советов. Для Керра важнее было качество, чем количество. Никому он не хвастал, что не раз его приглашали в Кремль «эксклюзивно». Повод чаще всего был простой: глава правительства СССР вызывал посла, чтобы передать личное письмо Черчиллю. В очередной раз так и было.

Вручив письмо, Сталин пригласил Керра присесть в знакомое кресло у маленького столика. Налил две рюмки грузинского коньяка.

– Не боитесь пить с человеком, про которого говорят, что он казнит правых и виноватых – только щепки летят?

– Если честно, – отвечал Арчибальд, пригубив из рюмки. – Страх я потерял в атаке нашего батальона на немецкие траншеи в восемнадцатом году. По поводу правых и виноватых могу сказать только одно: невиновные часто чувствуют себя виноватыми, а виновные – ничего не чувствуют. Насчёт щепок хочется вспомнить китайскую пословицу: о лесорубе судят не по числу щепок, упавших к его ногам, а по числу сваленных деревьев. Вы хороший лесоруб, вы боролись с врагами советского строя и трудового народа. С вашей помощью страна достигла больших успехов. Вы открыли людям дверь в завтра…

Сталин хмыкнул:

–Вы правы: если добиваешься успеха, у тебя обязательно появляются враги, а добиваешься большого успеха – теряешь друзей…

Похоже, что лесть была приятна ему, но, посмотрев на переводчика, он благоразумно решил не продолжать тему.

– А правда ли, что шотландцы не смеются над англичанами, не сочиняют про них анекдотов, а только поднимают тосты «За Англию! За англичан!» А потом сами же смеются над этими тостами, это правда?

– Господин Сталин, есть старый анекдот про сходство девушки и дипломата. Если дипломат говорит «да» – это не дипломат, если девушка говорит «да» – это не девушка. Сознаюсь, не могу ответить «да» на ваш вопрос. Давайте лучше выпьем за англичан!

И они выпили. Засмеялись. И разом закурили трубки, хитро и весело посматривая друг на друга. Сталин пускал дым вниз, а Керр – перед собой.

Зазвонил красный телефон. Сталин, не торопясь, подошёл к своему столу, снял трубку. Он долго стоял молча, лишь слушал. Наконец, произнёс:

– Нет.

Через минуту снова сказал «нет». И ещё раз «нет». Потом вдруг согласился: «Да». И почти сразу положил трубку. Керр смотрел во все глаза.

– Рузвельт звонил, – пояснил Сталин, возвращаясь к гостю. – Спрашивал, не могу ли я передать американскому корпусу в Африке двести самолетов. Потом снизил до ста, до пятидесяти.

– В итоге вы всё-таки уступили?

– Нет. Просто он спросил в конце, хорошо ли его слышу.

…Керр однозначно нравился Сталину. У посла было своеобразное чувство юмора, тонкое до невидимости. Говорит вроде банальные льстивые вещи, а получается смело и иронично. Керр смешил, Сталин немногословил. Они дополняли друг друга, «два старых разбойника». Это было похоже на противоестественную дружбу тигра с дельфином.

– Жаль, годы уходят, – грустно сказал хозяин кабинета. – Они же погибнут без меня, эти вчерашние друзья, суетливые альфа-самцы!

– Смею думать, жизнь научит, время покажет: любой альфа-самец с возрастом обязательно становится бета-самцом…

По тому, как Сталин стал ходить взад-вперёд по кабинету, Керр понял, что пора вспомнить один из главных законов дипломатии – умение вовремя замолчать. И это было правильно. Остановившись перед послом, утонувшем в глубоком кресле, Сталин негромко сказал:

– Рад, что мы так откровенно поговорили. Благодарю вас. Всего доброго! Жду ответа от господина Черчилля.

Поднимаясь, Керр успел заметить, что серо-зелёный френч советского лидера не выглядит новым. Но это было не главное.

Главным стало лето сорок четвёртого. Второй фронт, высадка союзных войск в Нормандии. Наконец-то союзники выполнили то, что клятвенно обещали три года назад. А осенью – знаменитые «десять сталинских ударов», наступление Красной Армии по всем направлениям.

Война покатилась туда, откуда пришла.

 

 

Глава 11.

В Ливадийском дворце

и вне стен его

В начале октября сорок четвёртого Черчилль во второй раз посетил Москву. Уже не наблюдалось такой напряженности и состязательности – кто кого переиграет в словесной дипломатии. Было ясно, что Германия терпит поражение, и теперь обоих лидеров коалиции интересовало, кто и как будет компенсировать нанесённый Гитлером ущерб. Вслух это не говорилось, всё было чопорно и торжественно, как перед свадьбой по обоюдному согласию.

В первую же встречу премьер-министр передал Сталину свой план британо-советского влияния на Балканах. Он не отказался от идеи разделить Европу по кускам, потому всё там было выражено в процентах. Черчилль давал влияние СССР в Румынии – на 90%, в Болгарии – на 75%, в Югославии и Венгрии – пополам, а в Греции он хотел 90% британской доли. Сталин спокойно изменил Болгарию на 90%, поставил галочку и отдал план обратно автору. Потом, в отпуске, Керр спрашивал у друзей, был ли этот документ санкционирован парламентом или правительством. Все были удивлены и шокированы.

Черчилль в Москве вёл себя свободно и раскованно. Много курил и угощал прекрасными сигарами всех подряд. Не отказывался от шампанского, не откидывал и армянский коньяк с грузинскими винами. Хвалил Сталина, не забывал про Рузвельта. Досталось добрых слов и послам союзнических государств, особенно Керру.

– Арчи, дорогой мой! – благодушничал сэр Черчилль. – А почему бы нам не позвать на ужин в эти прекрасные апартаменты маршала Сталина? Так сказать, с ответным визитом, а? Я, конечно, в курсе, что он никогда ни к кому из послов не ходит.

– Я постараюсь, – ответил Арчибальд.

В ночь на 11 октября в режиме полной секретности Сталин прибыл в британское посольство на ужин. Уехал он с Софийской набережной в прекрасном настроении в четыре утра. Даже Вышинский не смог испортить никому настроения, когда заявил Черчиллю со смехом: «Красная Армия одержала ещё одну победу: она заняла английское посольство».

Сэр Черчилль был доволен. Сэр Керр был счастлив. Совсем не потому, что удавшийся вечер может определить отношения между двумя державами на годы вперёд. Нет, повод был другой.

За сутки до этого состоялся его приватный разговор с Энтони Иденом. Министр иностранных дел и будущий премьер-министр мгновенно понял, о чём мечтает этот высокий джентльмен – о высоких постах. Иден пообещал: как только освободится место в Вашингтоне, эта «дипломатическая вишенка» ваша, сэр! Надо ли объяснять, что английские дипломаты, как и леопарды, никогда не меняют своих пятен?

Сэр Керр провожал сэра Черчилля до Каира, дальше их пути разошлись: премьер вернулся в Англию, а Арчибальд отправился в Соединённые Штаты с частным визитом. Он хотел увидеться с женой. Тита вот уже три года жила в Нью-Йорке и, похоже, была счастлива. По крайней мере, встречаться с бывшим мужем она отказалась.

Спасаясь от нервного срыва, Керр сразу же улетел в Лондон. Вот там настоящие и проверенные друзья. Там он однажды выступал по Би-би-си с пятнадцатиминутной речью на трёх языках, призывая европейцев по-другому посмотреть на Советский Союз.

– Русские не враги нам! С ними можно и нужно дружить. И я готов снова об этом громко сказать! – заявил он своим товарищам: Гарольду Николсону, Гаю Бёржессу и Энтони Бланту.

– О нет! – хором вскрикнули три товарища. – Только не это! Ты нас погубишь! Надо наоборот!

Керр отстал от жизни. Друзья занимались уже совсем другими делами, в которые не торопились посвящать новичка. Гай давно сотрудничал со службой внешнеполитической разведки МИ-6, туда же он недавно устроил и своего студенческого друга Кима Филби, а сам сейчас увольняется из Би-би-си и переходит в министерство иностранных дел. Причем не кем-нибудь, а сразу личным помощником министра.

Искусствоведа Энтони Бланта тоже можно было бы назвать дипломатом, так как он пошёл в контрразведку, а его ведомство МИ-5 вроде как числится в структуре Форин офис, хотя и подчиняется исключительно министру Энтони Идену (кстати, мужу несостоявшейся невесты Гая Бёрджесса). Один Гарольд Николсон по-прежнему заседает в парламенте.

Арчибальд мгновенно всё понял. Переделать в меморандуме pro на contra большого труда не составило. Представление о советской политической машине и её внешнеполитическом курсе вышло довольно удручающим. Керр высказал серьёзные опасения по поводу перспектив военного союза с СССР, доминирующего положения Сталина в советском обществе, использования коммунистических идеалов за границей.

– Советская внешняя политика оторвана от сдерживающего влияния просвещенного общественного мнения и сверхчувствительна ко всем вопросам, влияющим на межгосударственные отношения на пути послевоенного развития в атмосфере свободы и демократии…

Так эта позиция звучала на дипломатическом языке. Она вполне устроила его друзей и министра Энтони Идена, который не хотел иметь пятен на своей репутации.

Керр вернулся в Москву в отличном расположении духа. Он ожидал каких-то перемен в отношении к себе, но их не было. Разве что у него появился новый «прикреплённый» – полковник Шварцман, который после первой же рюмки стал с увлечением рассказывать, что вёл следствие по делам таких известных личностей, как Косарев, Бабель, Кольцов, Мейерхольд.

Потом убеждал посла, что вся страна, как один, проявляет бдительность, даже пионеры поднимают подозрительные пуговки из дорожной пыли. А его, Шварцмана, нарком товарищ Берия с заданием послал – скрасить одиночество английского посла. Пил «прикреплённый» стаканами и уже под столом, потеряв лицо, шептал странные слова: «Мир побдит, мир побдит, мир побдит войну…»

– Русские абсолютно непредсказуемые и не подлежащие никакому фонетическому разбору!

Так думал сэр Арчибальд Керр, подлетая к Крыму. «Большая тройка» договорилась здесь, в Ялте, провести вторую конференцию. Впрочем, договорилась – это несколько громко сказано. Какие бы географические варианты ни предлагали союзники, Сталин их отметал быстро и безапелляционно.

Черчилль был непоколебимо твёрдым, а Рузвельт неизлечимо больным. Американский президент понял, что может не успеть, и полетел в Крым, не дожидаясь окончательного решения. Его поселили в Ливадийском дворце, бывшей резиденции российских императоров.

Английской делегации достался Воронцовский дворец, а советской – Юсуповский. В них два месяца эшелонами свозили со всего Советского Союза мебель, ковры, кухонную утварь и дорогие сервизы. Немцы, когда уходили, не оставили даже ручек дверных, унесли не только ноги, но и всё, что могли. Одни стены остались.

Понятно, что главной темой конференции будут послевоенные границы и прочие территориальные вопросы. Но Черчилля и Рузвельта больше тревожило другое: из-за кровавой мясорубки в Арденнах войска союзников оказались в такой же ситуации, что и русские в начале сорок третьего года. Они надеялись получить военную помощь от Сталина. Тем более что Красная Армия уже стояла у ворот Берлина.

А советский вождь даже не встретил их на аэродроме. И на первое пленарное заседание опоздал. Американский президент, ссылаясь на нездоровье и, видимо, зная о плане британо-советского влияния на Балканах, попросил Черчилля выразить общее недовольство хозяину встречи. Но не успел премьер закончить свою возмущённую фразу, как Сталин перебил его:

– Я рад, что гости удачно добрались, и гостям нравится, как их разместили!

Намёк «друг Уинстон» понял.

На первых трёх заседаниях обсуждался германский вопрос. Рузвельт как официальный ведущий предложил разделить страну на пять-семь мелких государств. После длительного обсуждения решено было разделить Германию на две части: Восточную и Западную.

Рассматривался также польский вопрос. Черчилль требовал полностью восстановить довоенную территорию этой страны. Он напомнил, что Англия вступила в войну против Германии, чтобы заступиться за Польшу. И сейчас чувствовалось, что он в большой дружбе с польским иммиграционным правительством, осевшим в Лондоне.

В итоге Рузвельт согласился на передачу части Восточной Польши, которая отошла России до начала войны. Он исходил из того, что там всё равно находится армия Сталина.

– Арчи, – сказал после заседания премьер своему послу Керру. – Хоть мы на этот раз и проиграли, я тебе очень благодарен за всё, что ты сделал по польскому вопросу. История ещё не раз вернётся к Варшавскому восстанию и к сегодняшним решениям. Хотя, скорее всего, ты прав: чуть ли не главная проблема здесь – это бескомпромиссная гордость поляков…

Целый день ушёл на обсуждение ситуации с Японией. Но обговаривали его более мирно, чем принципы формирования Организации Объединённых Наций и Совбеза ООН. Как утверждал потом Арчибальд Керр, там дело чуть не дошло до новой войны. Горячился Черчилль, а американский президент больше ссылался на проблемы с концентрацией внимания. Но Сталин стоял на своём. Точнее – сидел молча, категорически отказываясь менять позицию.

К концу конференция пошла дружелюбнее. Немало способствовали этому и бесконечные тосты. А общий приём, устроенный Сталиным, поднял настроение и сблизил лидеров «большой тройки». Когда дошла очередь до послов, Керр провозгласил тост за своего соседа Лаврентия Берия.

– Предлагаю выпить за человека, который обеспечивал нашу безопасность все эти дни!

Советская делегация с радостью поддержала тост. А Черчилль успел прошептать Арчибальду:

– Будь осторожен, Арчи, будь осторожен…

Но так всё мирно кончилось, очень хорошо.

Собираясь домой, Рузвельт по-дружески попросил Сталина:

– Господин маршал, а не могли бы вы продать мне этот дворец? Я бы мечтал поселиться здесь на пенсии…

Советский вождь мгновенно понял, какую пользу стране может принести эта сделка, как сильно она способна изменить ход мировой истории. Ответил тоже по-доброму:

– Давайте вернёмся к этому разговору после победы, договорились?

Они уехали из Ялты одновременно. А британский премьер задержался в Крыму ещё на двое суток. Черчилль в сопровождении посла отправился под Балаклаву. Недалеко от стен этого города столетие назад в атаке на русские редуты пали представители многих аристократических родов Великобритании. Обещание организовать премьеру визит в Балаклаву было решающим, почему он согласился на проведение конференции в Крыму.

– Здесь похоронены и герцоги Мальборо, мои предки, – сказал премьер, возложив цветы к обелиску. – Как интересно, Арчи, почти сто лет прошло, а так никто и не смог эту крепость взять. Ни мы, англичане, ни французы, ни немцы…

– Наверное, это свыше предначертано, – почтительно ответил Керр. – Значит, вечно будет эта земля русской…

 

 

Глава 12.

Смена локаций и декораций

По скорости смены локаций и декораций сорок пятый год побил все рекорды. Начался он для Арчибальда Керра с новогодних праздников в Лондоне. Здесь его новые друзья быстро росли по служебным лестницам.

Кузен королевы-матери искусствовед Энтони Блант стал советником короля Георга VI. Гай Бёрджесс вот-вот будет назначен вторым секретарём английского посольства в Вашингтоне. А первым секретарём туда уже уехал их общий приятель Дональд Маклэйн, переведённый из Парижа. Студенческий друг Бёрджесса журналист Ким Филби возглавил один из ведущих отделов в Secret Intelligence Service, он теперь знает почти всё о коммунистической деятельности в Великобритании и в мире и мечтает делиться своим опытом с американцами.

– Не хватает только тебя, Арчи! – радовались новые друзья. – Мы очень надеемся, что господин Иден не забудет данного слова. «Вишенка» будет наша – с нетерпением ждём!

Все понимали, что место посла в Вашингтоне давно и прочно занял бывший вице-король Индии, бывший лидер палаты лордов граф Галифакс. Он сидит там уже пять лет, и когда уйдёт – неизвестно.

Однако в январе 45-го всем было не до карьерных грёз. Англия потрясена гибелью почти ста тысяч своих солдат в Арденнах. Строго секретные телеграммы премьера Черчилля маршалу Сталину с просьбой ускорить наступление Красной Армии проходят мимо посла Керра. Когда он возвратился в Москву, советское наступление уже состоялось. А Сталин подписывает новый приказ – об организации в советской столице Ботанического сада. Вот уж действительно грядёт новая эпоха – для будущей созидательной жизни миллионов людей! Керр просто потрясён.

По-прежнему тяжело решался польский вопрос. Керр не раз летал в Варшаву, вёл многочисленные переговоры, но оба лидера стран-союзниц оставались непримиримыми. Похоже, оба понимали: этот тупик растянется на десятилетия. Потому и непримиримы.

Хорошо это или плохо, но уходила целая эпоха. И, как водится, забирала с собой тех, у кого уже не было сил. Не дожив трёх недель до победы, Франклин Делано Рузвельт скончался на своей ферме.

Керру не удалось побывать на похоронах президента Соединённых Штатов. Вместе с Авереллом Гарриманом он в это самое время летел в Сан-Франциско через Италию и Северную Африку. Здесь, на западном побережье США, открывалось первое заседание Организации Объединённых Наций. От Советского Союза присутствовал Молотов. От Великобритании – Иден. Черчилль находился в Нью-Йорке, но обещал прилететь позже.

В Америке сэр Арчибальд Керр и встретил весть о капитуляции Германии. Сан-Францисская конференция будет ещё долго дебатировать по поводу Устава ООН и Совбеза. Поэтому Керр срочно вылетел в Вашингтон, однако Черчилля там уже не застал и встретился со своим начальником лишь в середине мая в Лондоне. Премьер пригласил его на обед. Присутствовал также посол Советского Союза в Великобритании Гусев. Несмотря на праздничное настроение, разговор получился очень нелицеприятный.

Когда троица перешла в соседнюю комнату пить кофе и ликёры, Черчилль с неизменной сигарой в зубах вдруг ополчился на Гусева.

– Мы понесли такие большие потери, а ваш лидер по-прежнему имеет претензии. Мы сравняли с землёй весь остров Пенемюнде. Если б не это, тысячи ракет «фау» уже летели бы на Москву! А сейчас он готов набросить на всю Европу железное коммунистическое покрывало!..

Когда советский посол ушёл, Черчилль спросил Керра:

– Дорогой мой Арчи, что вы знаете об «оружии возмездия»?

– Почти ничего, – улыбнулся Арчибальд. – Только слышал, что есть такое. Это «фау»?

– Не совсем. Но немцы вплотную подошли к созданию сверхмощной бомбы. И американцы здесь опередили нас. Теперь мы должны опередить русских…

Великобритания многое сделала, чтобы выполнить эту задачу. Английская разведка первая выяснила, что запасная стартовая площадка для «крылатых ракет» оборудована в Польше. Но там уже русские войска. Сэр Черчилль тут же отбил телеграмму Сталину.

«Лично и строго секретно. Имеются достоверные сведения о том, что в течение значительного времени немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции в Дебице в Польше. Согласно нашей информации этот снаряд имеет заряд взрывчатого вещества весом около двенадцати тысяч фунтов, и действенность наших контрмер в значительной степени зависит от того, как много мы сможем узнать об этом оружии…»

Сталин отозвался мгновенно, словно ждал такую телеграмму.

«Просьба уточнить, о каком именно Дебице идёт речь, так как в Польше, говорят, есть несколько пунктов под этим названием…»

Получив точные координаты, советский вождь тут же вызвал Берию.

– Лаврентий, вот тебе подарок. Наверняка там много чего полезного твои специалисты найдут. Пусть вывозят как можно скорее. Только чтобы никаких следов не оставили…

Керр потом встречался в Москве с английскими спецами. Их колотило от негодования.

– Мы почти две недели просидели в Тегеране, ожидая визы. У русских всё время находились какие-то отговорки. Наконец прилетели в Польшу, добрались в этот Дебице. Там – ничего! Нич нема, как они говорят. Какие-то тыловые части Красной Армии стоят, бани, кухни, никаких следов аэродрома или чего-то похожего. Местных рабочих опросили: «Русские что-нибудь вывозили отсюда?» Отвечают как один: «Нич ни разумием». Что теперь докладывать? Мы землю рыли, а нашли лишь остатки каких-то деталей…

Ящики с этими найденными частями перед отправкой в Лондон были советской разведкой аккуратно вскрыты и осмотрены. Керр об этом не узнал, но в этом-то и есть разница между работой дипломата и разведчика. Хорошая разведка – та, о которой никто ничего не знает…

Тем временем завершались приготовления к конференции «большой тройки» в Потсдаме, на которой планировалось принять окончательное решение о послевоенной карте Европы. Керр вылетел туда раньше, он успел до Потсдама ещё раз побывать в Польше.

В перерыве между заседаниями Арчибальд Керр увидел близко Сталина. Советский вождь первым подошёл. Он был всё в том же маршальском мундире, хотя недавно стал генералиссимусом.

– Вот так, господин посол, – тепло поздоровавшись, сказал маршал. – Из всех участников предыдущих конференций остались только мы с вами да господин Гарриман.

Это было сказано с какой-то лёгкой грустью. Скорее всего оттого, что новый президент США Гарри Трумэн уже успел жёстко определить Молотову новый уровень отношений:

– Соединённые Штаты больше ни на какие уступки не пойдут! Никаких улиц с односторонним движением!

Молотов был ошарашен и заявил, что никто и никогда в жизни с ним так бесцеремонно не разговаривал.

– Выполняйте наши требования, и с вами не будут так разговаривать, – ответил ему Трумэн.

Черчилль со своим «железным коммунистическим покрывалом» наверняка поддержал бы коллегу. Но он вместе с Иденом улетел в Лондон на оглашение результатов выборов. В своей победе премьер был уверен. Но обратно в Потсдам ни он, ни министр Иден не вернулись: проиграли выборы. В сорок пятом году быстро менялись не только декорации, но и актёры.

За обедом Керр не утерпел и сообщил итоги выборов молчаливому Молотову.

– Ваших коммунистов можно поздравить: они удвоили число мест в нашем парламенте.

– Вот это хорошая новость! – просиял Молотов. – И сколько теперь у них мандатов?

– Два, – невозмутимо ответил Керр.

Наверное, самым важным событием Потсдамской конференции было откровение Трумэна об успешном испытании атомной бомбы. Керру не довелось услышать это лично. Новый президент США сказал это Сталину тихо, как бы между прочим, походя:

– Теперь у моей страны есть оружие чудовищной разрушительной силы! Такого нет ни у кого!

Керр узнал об этой фразе от Гарримана.

– И что Сталин ответил твоему президенту?

– Ты представляешь – ничего! Похоже, генералиссимус уже мало понимает, о чём речь…

Да, тогда мало кто понимал, что это за штука – ядерное оружие. В СССР одним из немногих понимающих был Курчатов. Ему и позвонил Сталин немедленно после той краткой реплики Трумэна. А Лаврентию Берии официальным документом от 24 июля 1945 года приказал максимально ускорить работы по советскому атомному проекту.

Интересная деталь: после этого распоряжения группа Курчатова отказалась от собственного варианта и взяла за основу американскую атомную бомбу. Где достали чертежи? Большой секрет.

Очень скоро Америка испытала две американские бомбы «чудовищной разрушительной силы», сбросив их на мирные японские города и  убив треть миллиона человек. Удовлетворённый президент США Гарри Трумэн напишет: «В самой крупной в истории азартной игре мы поставили на карту два миллиарда долларов – и выиграли».

…Второго августа Арчибальд вернулся в Москву. Начался последний акт драмы под названием «Вторая мировая война». Смена локации – теперь Дальний Восток. После бомбардировки Хиросимы Керра и Гарримана вызвали поздно ночью в Кремль, чтобы рассказать об объявлении войны с Японией. Через несколько дней японцы сдались.

Обратно послы возвращались вместе. Но уже давно между ними не было той душевности и взаимопонимания, что раньше. Особенно разошлись приятели из-за Польши. Аверелл переживал из-за своих заводов, шахт и фабрик на территории этого государства. И всё больше его раздражала внешняя политика Советского Союза.

– У меня есть доказательства того, что они поняли наше великодушное к ним отношение как признак слабости, как признание и принятие их политического курса, – писал он в Вашингтон. – Настало время, когда мы должны разъяснить, чего мы ожидаем от них в качестве платы за нашу добрую волю. Если мы не проявим твёрдости и не вступим в конфронтацию с их нынешней политикой, то есть основания ожидать, что Советский Союз может представлять собой угрозу для мира и будет запугивать мир во всех случаях, когда речь идет о его интересах…

Именно так – слово в слово – Гарриман писал в своих телеграммах.

Эти «твёрдость и вступление в конфронтацию с СССР» Соединённые Штаты и Великобритания проявили на первой сессии Совета министров иностранных дел, которая открылась в Лондоне 11 сентября. Бывшие союзники явно стремились пересмотреть решения Потсдамской конференции и предыдущих встреч «большой тройки». Американский представитель позднее написал с неподражаемой откровенностью: «Главное было – добиться того, чего так безуспешно мы добивались в период перемирия, а именно – поставить ногу в дверь, ведущую в Восточную Европу».

Это совещание министров оказалось знаменательным – и только тем, что впервые на таком крупном межправительственном мероприятии не было подписано никакого документа. А для Керра конференцию можно назвать довольно успешной: его энергия и разумные советы произвели впечатление на нового министра Эрнеста Бевина. Арчибальд был отправлен в заслуженный отпуск с выездом в родной Инверчепел, и вернулся он в Москву лишь шестого ноября.

Советское правительство от всех угроз и ультиматумов вчерашних союзников отбивалось словесно. В праздничном номере от 7 ноября газета «Правда» писала: «В настоящее время не может быть никаких технических секретов большого масштаба, которые могли бы остаться достоянием какой-либо одной страны или какой-либо одной узкой группы стран».

Парад на Красной площади в тот день прошёл без Сталина. В Кремле утверждали, что вождь на отдыхе. А слухи ходили, что его разбил удар. Без него начался и суд Международного военного трибунала в Нюрнберге. А потом – и Московское совещание министров иностранных дел. Советский вождь стал появляться на рабочем месте лишь во второй половине декабря.

А Керру вместо праздничного новогоднего стола ждали ещё тяжелые переговоры в Бухаресте, куда он вылетел вместе с Гарриманом. Советский Союз представлял Вышинский.

Бывший прокурор вёл себя так, словно король Румынии служит у него на побегушках. Гарриман больше молчал, а тихая логика Керра очень раздражала советского представителя. Вышинский орал и топал ногами на английского посла, пока тот не стукнул кулаком по столу:

– Не смейте на меня кричать! Я вам не Троцкий!

Наверное, ещё никто и никогда не давал такого отпора Вышинскому. Он просто потерял дар речи. И намёк на то, что живёт в квартире Троцкого, он понял. Долго пил воду. Потом с трудом выговорил:

– Я, наверное, погорячился. Давайте продолжим спокойнее…

Из Бухареста сэр Керр улетел в Лондон, где министр Бевин объявил ему о новом назначении – Вашингтон. С автоматическим повышением до лорда. Начинался новый этап его жизни. Осталось только попрощаться с Москвой и с руководством Советского Союза. Сталин смог принять посла Арчибальда Керра только ближе к концу января.

 

 

Глава 13.

Прощание славянки,

или Русский раб

Мороз и солнце! Какое чудесное утро! И запоздалое счастье. Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Ему присвоен титул барона. Ура! Арчибальд Керр стал лордом!

Он валялся в кровати, напевая про себя невесть откуда всплывшую песенку с дурацкими  словами:

You don’t understand, Lord, I don’t want to go to your bed.

I just wanted to tell you something tet-a-tet…

Повар Евгений вчера вечером накрыл праздничный стол. Они посидели за бутылочкой доброго шотландского скотча. И даже под гитару спели вместе на радостях:

…And he’d come back in a brand Car Ford’s,

And he’d sew suits more elegant than the Lord’s.

Пора собираться в Кремль. Пора прощаться с этой необъятной, так до конца и не познанной страной, покидать этих добрых и странных славян и ещё более странных, но симпатичных славянок. Прощайте! Арчибальд Керр едет в Вашингтон. Он едет работать.

Молотов первым делом поздравил его с присвоением титула лорда. Керр поблагодарил и сказал с грустью:

– Сегодня не только радостный, но и печальный день для меня. Я в последний раз вижу вас и этот кабинет, в котором провёл столь много приятных и неприятных часов.

Он рассказал советскому наркому, что министр иностранных дел Великобритании поручил ему стать посредником в переговорах о будущем Индонезии. А после выполнения этого поручения ему предстоит занять важный посольский пост.

– Мы называем посольство в Вашингтоне «дипломатической вишенкой», – улыбнулся новоиспечённый лорд. – Только просил бы держать это в секрете, пока не будет официального сообщения.

Расстались они друзьями. Назавтра его ждал Сталин. И снова, как в первую встречу четыре года назад, советский вождь сильно удивил Керра.

– Вы ведь дружили с Гарри Гопкинсом, – спросил он, едва поздоровавшись. – Передайте коллеге наши пожелания скорее поправиться…

Арчи был просто поражён феноменальной памятью этого человека. И его заботливостью. Жаль, передать Гарри эти добрые слова он не успеет: через четыре дня Гопкинс умрёт от рака в вашингтонской больнице. А Сталина Керр пригласил в Великобританию – обязательно с посещением его родового поместья в Шотландии.

Хозяин Кремля первый раз улыбнулся.

– Я бы поехал. Общения между нашими народами должно быть больше. Нам нечего делить, можно только учиться у англичан, людей старой культуры.

– К сожалению, в Лондоне уже другие люди, – отвечал Арчибальд. – Люди нового британского правительства не являются людьми старой культуры.

– Вы абсолютно правильно когда-то сказали, что культура нации сильнее армии. Хочешь сделать свою страну передовой и сильной – повышай культуру.

– Это ваши слова, господин Сталин.

– Разве? – Генералиссимус, помолчав, разлил коньяк в две рюмки. – Доброго пути вам, господин посол! Успехов на новом месте! И давайте выпьем – за англичан!

Они пригубили коньяк, и оба коротко засмеялись.

Подарки Сталина были очень щедрыми: помимо традиционных икры и коньяка, ещё прекрасно выделанная шкура снежного барса, а главное – его портрет с надписью красным карандашом «Другу Советского Союза лорду Керру. Сталин».

– Как странно! – воскликнул растроганный Керр. – Капитализм делает людей богатыми, но скрягами, а социализм – щедрыми и счастливыми.

– Мы ещё не построили социализм, – усмехнулся Сталин в усы. – Будем и мы богатыми, если воровать не станем у самих себя.

И тут произошло то, что в СССР в то время нельзя было даже представить себе.

– Господин генералиссимус, – посол вытянулся во весь свой немалый рост. – Хотел бы обратиться к вам ещё с одной просьбой. Не могли бы вы отдать мне молодого человека Евгения Йоста? Он прекрасный повар и массажист, я в нём очень сильно нуждаюсь.

Сталин поднял глаза.

– Молотов мне об этом уже говорил. Думаю, что это можно устроить.

Эта история могла остаться для всех незамеченной. Если бы не встреча лорда Керра в аэропорту. В присутствии десятков журналистов таможенник спросил дипломата:

– На каком основании въезжает в нашу страну этот человек без паспорта и визы?

– Это русский раб! Личный подарок мне от генералиссимуса Сталина!

От такого ответа Керра толпа журналистов просто взвизгнула. Засверкали блицы фотокамер. Лишь вмешательство министерства иностранных дел и лично бывшего премьера и экс-министра по делам колоний Уинстона Черчилля помогло разрешить ситуацию.

Дотошные журналисты всё-таки раскопали биографию Евгения Йоста и немало удивились: как и все поволжские немцы, во время войны он должен был жить в Сибири, на Алтае или в Казахстане, но никак не в Москве. Поражались, как он сделал такую карьеру в посольстве Великобритании: из повара стал личным секретарем посла.

Тучи не развеялись и в американской столице. Агенты Федерального бюро расследований очень заинтересовались Йостом и настоятельно советовали послу отправить советского гражданина обратно в СССР. Присутствия «русского раба» в британском посольстве в Вашингтоне не одобрили и его сотрудники. Яростнее всех выступал против того, что «советский гражданин разгуливает в посольстве везде, где ему вздумается», первый секретарь посольства Дональд Маклейн.

Поначалу это сильно удивило лорда Керра. Потом – намёками, иносказательно – друзья дали ему понять, что дело не в нём, а в сложившейся ситуации. Маклейна лучше не трогать, и совсем не потому что он сынок министра просвещения Великобритании. Просто Дональд решил, что этот парень Йост прислан из Москвы, чтобы контролировать его, и хотел бы освободиться от «ненужного наблюдателя».

Да плюс ко всему друзья в тот период были просто вне себя из-за одной женщины.

Даже не одной…

 

 

Глава 14.

Ищите женщин,

или «Вашингтонские вишенки»

Преданность женщин вообще-то безгранична. Они верны, пока их самих не предадут. Так и случилось с Кэтрин Харрис. Кажется, совсем недавно она с радостью помогала Дональду Маклейну копировать секретные дипломатические документы. Это ничего, что она старше на пятнадцать лет. Китти верила его признаниям в любви и готова была жизнь отдать за него. Они жили в Париже и были счастливы.

Когда молодой советник британского посольства во Франции Маклейн познакомился с очаровательной брюнеткой, американкой Мелиндой, преданная Кэт не могла найти себе места от ревности. Дальше всё просто посыпалось. Дональд и Мелинда поженились. А тут ещё немецкие войска вошли в Париж. Маклейны эвакуировались в Вашингтон, а коммунистка Кэт Харрис оказалась а Москве. В американскую столицу она вернулась летом 41-го уже профессионально подготовленной разведчицей. И что она увидела в Вашингтоне? Счастливого Дональда с этой модницей Мелиндой? Да что б он провалился!

Это, наверное, самое страшное проклятье для разведчика. Кэт уехала в соседнюю Мексику, а злые слова остались. Их она и проговаривала, всё чаще прикладываясь к бутылке. К концу войны столько произнесла вслух фамилий, что пришлось её срочно транспортировать в Советский Союз.

Лорд Керр лично не знал Кэт Харрис. А вот жена первого секретаря появлялась в посольстве нередко. Арчибальд сразу почувствовал, что от Мелинды Маклейн исходит сильная энергетика. Но дело пока было не в ней.

Второй женский персонаж – тоже влюбленная и оставшаяся одинокой член компартии США Элизабет Бентли. Она влюбилась в нелегала Коминтерна, помогала ему во всём, а после его смерти даже возглавила две разведывательные структуры. Однажды Элизабет почувствовала себя брошенной и, надев лучшую шляпку, пошла сдаваться в ФБР.

Друзьям Арчибальда Керра просто повезло. Во-первых, всё, что было известно Китти Харрис, сложно было перепроверить. Во-вторых, Элизабет Бентли называла имена и явки малыми порциями, надеясь на материальное вознаграждение и популярность. Но чем меньше были порции, тем скромнее оказывалась и награда. Чем больше стали порции, тем меньше ей верили. В-третьих, из Лондона подчиненных Керра активно прикрывал Ким Филби, выросший к тому времени до большого начальника в МИ-6.

Переживать из-за женщин, брошенных кем-то и когда-то, ни времени, ни желания у нового посла не было. Он прилетал в Вашингтон в последний раз за несколько дней до начала войны. Тогда в штате британского посольства было всего девять человек, сейчас – почти пятьсот. Сам город тоже изменился: почти деревенский ритм жизни уступил место новому миру, более нетерпеливому и менее понимающему. Дипломатические компромиссы были не в выигрыше на бесконечных торгах, основанных на грубых экономических реалиях и коммерческих соображениях.

Размышлять английскому послу в столице бывших союзников было над чем. Вся Америка в 1946 году заразилась запалом сэра Черчилля, с удовольствием растаскивая на цитаты его речь в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури.

– Я не верю, что Россия хочет войны, – вещал бывший премьер. – Чего она хочет, так это плодов войны и безграничного расширения своей мощи! Я вынес убеждение, что они ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости. По этой причине старая доктрина равновесия сил теперь непригодна…

Словом, нашёл применение своему «железному покрывалу».

«Только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными», – эти слова «величайшего в истории британца» будут американцами отлиты в камне. «Соединённые Штаты находятся на вершине мировой силы», – это им бальзам на душу, на сердце и на веки вечные.

Но, как говорится, не ищите женщину – ищите деньги. Деньги были главной целью миссии авторитетного Черчилля. Любыми путями он должен был получить у Америки кредит. Экономика Великобритании вползала в жесточайшую кризисную яму и грозила там остаться.

– Арчи, я не могу здесь находиться долго, – грустно признался бывший премьер перед отлётом в Лондон. – Мы уступили им, признав первенство доллара. Мы задолжали им гигантскую сумму. Без этого кредита Британия погибнет. Так что теперь вся надежда на тебя. Обещай им всё что угодно – вплоть до военных баз в наших колониях или поддержки в самых немыслимых проектах против Советов. Кредит нужен любой ценой. Сделаешь – отметим эту победу за столом с огромным тортом, и вишенка будет твоя…

Не прошло и двух месяцев, как кредитный законопроект большинством голосов прошёл в Сенате. Через день сэр Арчибальд Керр, он же лорд Инверчепел, получил подпись президента Трумэна под этим законом. На радостях посол отправился на западное побережье, останавливаясь по пути в каждом штате и выступая перед самой разной публикой. Главный итог от поездки он получил из прессы, когда вернулся в Вашингтон:

– Этот барон не такой уж лох, как мы думали! Он свой парень!

Это высшая похвала для американцев – «свой парень».

Черчилль поздравил по телефону:

– Дорогой Арчи! Ты заслужил самый большой торт! Все вишенки твои!

«Вишенкой» стала и Тита, бывшая жена Арчибальда. Она тут же появилась на горизонте, как только узнала, что муж стал лордом и послом в американской столице. Но теперь она сразу всех предупреждала, что её следует называть леди Мария-Тереза, баронесса Инверчепел. Она вам больше не Тита.

 

 

Глава 15.

«Кембриджская пятёрка» –

кто пятый?

Аверелл Гарриман уехал из Советского Союза почти одновременно с Керром. Он стал министром торговли. С Арчибальдом их пути пересекались редко. Но зато он помог своему бывшему коллеге приобрести суперновый и сверхмощный радиоприёмник. Да ещё на аккумуляторных батареях – включишь в сеть, они подзаряжаются, выключишь – радио всё равно работает. Чудо техники! Теперь по вечерам лорд Инверчепел крутил ручку настройки и слушал новости из любой столицы мира: за сорок лет дипломатической службы он научился понимать больше десяти иностранных языков.

По «Голосу Америки» и узнал посол о принятом законе Мак-Магона, который строго ограничивал «распространение атомной информации гражданам других стран», а Федеральному бюро расследований предписывал вновь провести проверку всех сотрудников двухсторонней комиссии по атомной энергии, которым во время войны был оформлен допуск к секретной информации. Под действие этого закона подпадал Дональд Маклейн, первый секретарь британского посольства.

Его бывшая возлюбленная Кэт Харрис и Элизабет Бентли не знали друг друга. Но фамилию Дональда именно от них узнали агенты ФБР. Маклейн оказался и в списке активистов компартии, который составила и огласила Бентли. «Благонадёжность» полторы сотни коммунистов по этому списку решено было проверять оптом, и это в какой-то степени спасло Дональда Маклейна от вызова на допрос. Федеральное бюро расследований США иностранных дипломатов пока не трогало.

Предатели всплывали невесть откуда в разных странах. То в Канаде физикам-ядерщикам угрожали аресты из-за шпионского скандала. То из Австралии шли какие-то доносы. Слава богу, в Лондоне было ещё спокойно. Там остались Гай Бёрджесс, Гарольд Николсон – на них всегда можно положиться.

Ким Филби тоже придумал бы какое-нибудь изящное решение. Недаром за заслуги в области разведки он был удостоен ордена Британской империи – награду в Букингемском дворце ему вручал лично король Великобритании Георг VI. Конечно, Ким нашёл бы выход, как это было с перебежчиком Волковым из советского консульства в Стамбуле.

Русский предатель успел сообщить, что в министерстве иностранных дел Великобритании на высоких постах действуют два русских шпиона, и ещё один – в разведке. Руководство МИ-6 приказало Филби немедленно вылететь в Турцию и лично допросить перебежчика. Ким успел послать в Москву только три слова: «Стамбул Волков предатель». А пока летел в Турцию, перебежчик куда-то исчез. Ни протоколов допроса, ни трупа Волкова так и не нашли. А нет человека – нет и проблемы. Повезло, можно сказать…

В ту первую бессонную ночь Арчибальд Керр ясно представил себе, насколько всё сложно и опасно. Сказать коллегам, что дипломатия и разведка – это разные профессии? Так это ж аксиома. Предложить Дональду Маклейну выйти из секретариата англо-американских объединённых комитетов? Но подозрений станет только больше. Попросить Гая Бёрджесса, чтобы он не приезжал в Вашингтон? Но не посол это решает, а Форин офис.

Круг сжимался, сдавливая обручем голову и кусая сердце. Керр старался заглушить боль усиленной работой. Договорился с американским президентом о визите Бевина. В начале декабря сопроводил британского министра в Белый дом на ужин. От этой встречи у Арчибальда осталось гнетущее впечатление. Эрнест Бевин постоянно поддакивал Трумэну, а тот разглагольствовал о смене мировых приоритетов и о растущем могуществе Соединённых Штатов.

К марту сорок седьмого эта позиция Белого дома выросла в «доктрину Трумэна», которой официально объявлялось об отставке Великобритании как ведущей мировой державы. Керр не смог этого терпеть. Но единственное, что он мог сделать, – поехать по стране и выступать перед американцами. Остановки в разных городах двадцати с лишним штатов. Залы битком. Всем интересно. Заезжего лорда перебивают радостные крики:

– Мы – атомная держава! Америка сильнее всех! Мы закопаем вашу чопорную Англию!

Керр отвечал спокойно:

– Когда придёте на похороны Британской империи, не удивляйтесь, что трупа нет! Вы ещё доживёте до Соединённых Штатов Европы!

Толпа удивлённо затихала. А в конце июня план нового госсекретаря Джорджа Маршалла о помощи европейским странам вступил в силу. Казалось, можно перевести дух. Было несколько тихих ужинов вдвоём с женой. И пара приглашений на обед к весьма не бедным американцам, таким как клан Кеннеди. Барон Инверчепел и баронесса Мария-Тереза успели побывать и в родовом доме в Шотландии, но через неделю посол был отозван из отпуска. Евгений Йост остался наводить порядок в Инверчепеле.

В Вашингтоне его встретил второй секретарь посольства Гай Бёрджесс. Таким образом их стало трое: Керр, Маклейн и Бёрджесс. Много лет спустя директор Центрального разведывательного управления Соединённых Штатов Аллен Даллес скажет: «Кембриджская пятёрка – самая сильная разведывательная группа времён Второй мировой войны».

«Кембриджской» её назовут потому, что членами этой группы считаются выпускники элитных учебных заведений Кембриджа. А «пятёркой» – потому что агенты ЦРУ и английских спецслужб будут уверены: Коминтерн сумел завербовать этих людей, когда те были ещё студентами; коммунистические идеи считались в то время просто модными, как и любая фронда у любой молодёжи, а Советы всегда формировали разведывательную сеть по пятёркам.

Но вот только орд Инверчепел не был выпускником Кембриджа, как и блестящий сотрудник британской разведки Филби (тот окончил лишь колледж при университете). Маклейн и Бёрджесс – эти, да. А кто третий? Энтони Блант, близкий друг Гая Бёрджесса?

Имя королевского советника Энтони Бланта впредь постараются не связывать со шпионской деятельностью. Тем более что Энтони всё понял, со всем согласился и пошёл на сделку со следствием. Его всего лишь помучают год допросами, пока всё не выжмут. А вот его друзьям – Маклейну и Бёрджессу – придётся тайными тропами удирать в Советский Союз. Филби в последний момент успеет предупредить их об опасности ареста. А сам останется на руководящих постах в английской разведке ещё на двенадцать лет. За четыре месяца до смерти в 1988 году он даст интервью английскому журналисту. Ему был задан такой вопрос:

– Ячейки Коминтерна обычно состояли из пяти членов. Филби, Блант, Бёрджесс и Маклейн были выявлены, но возникает теперь вопрос: кто был пятый? Охота за ним продолжалась в течение тридцати лет. Он был координатором? Кто же он? Теперь-то вы можете сказать?

– Мы не были ячейкой Коминтерна, – ответил Филби. – Мы начали работать по отдельности и действовали по отдельности. Связь с нами осуществлял Бёрджесс – единственный, кто знал всех.

– Значит, Бёрджесс был вашим руководителем?

– Пусть будет так, если вам угодно, сэр…

Остаётся добавить к этому интервью, что Гая Бёрджесса к тому времени уже не было в живых. Он приехал в Москву один, а вот к Дональду Маклейну присоединилась позже жена. И к Филби приехала жена, американка. И тут вдруг случился у Кима роман с Мелиндой Маклейн – при живом-то муже и жене-американке. Он даже хотел жениться. Ему разрешили – но на русской женщине…

Кто был пятым, так никто и не узнал. Пока некий перебежчик из КГБ в 1990 году не указал на Джона Кернкросса – одного из лучших выпускников Кембриджа, который в годы войны работал в британском центре дешифровки. Посчитали его пятым – и все успокоились.

Ничего этого Арчибальд Керр не узнал и не мог узнать, потому что в начале лета 1948 года он уволился с дипломатической службы. Глава британского посольства в Вашингтоне лорд Инверчепел вернулся в родовое поместье в Шотландии.

 

 

Глава 16.

На фоне гор,

поросших рододендронами

Эти горы он помнил с детства. Раньше они почему-то казались зелёными, а сейчас заросли до самых вершин цветущими рододендронами, и оттого склоны по утрам отливали жёлто-розовым, а на закате становились багрово-оранжевыми. Их очень хорошо было видно в окнах второго этажа родового дома.

Уютно устроившись в кресле возле камина, Керр слушал радио. На полу лежала пятнистая шкура барса, на коленях – вечный роман писателя Марселя Пруста, в руках – любимая трубка. Лорд на отдыхе. Он заслужил. Сорок лет верой-правдой. Прошёл все ступени дипломатической лестницы. И всегда шёл только вверх, без падений и взысканий.

«Знакомые места – это всего лишь пространство, на котором мы располагаем их, как нам удобнее. Это всего лишь тонкий слой связанных между собой впечатлений, из которых складывалось наше прошедшее; воспоминание о некоем образе есть лишь сожаление о некоем миге. Дома, дороги, аллеи столь же – увы! – недолговечны, как и года». Эти слова у Пруста ему почему-то особенно нравились. Казалось, что они удивительно точно отражают его любовь, его тягу к этому странному, далеко не роскошному старинному дому.

Они с Марией-Терезой прибыли сюда в августе, задержавшись в Лондоне на две с лишним недели. Целый месяц он пытался показать жене самые красивые места в округе. Водил в горы, устраивал пикники на альпийских лугах.

– Дорогая, всё, что ты видишь вокруг, – это наше!

Она удивлённо вскидывала голову.

– Зачем ты подкупил ещё земли, Арчи? И новая отара овец – зачем? Разве не выгоднее вложить деньги в акции?

Он катал её на лодке по озеру.

– В нашем Лох-Эке и в соседних озёрах водятся, по легенде, доисторические гигантские змеи…

– Не говори ерунды, Арчи! Ты не рекламный менеджер!

Удивить или очаровать её было сложно. А в середине октября она засобиралась обратно в Америку.

– Прости. Я была готова к холоду и даже к тому, что здесь нет электричества. Но я не привыкла вставать лишь потому, что восходит солнце. А этот непрекращающийся дождь скоро сведёт меня с ума…

Она улетела. Словно почувствовав, что Керр не находит себе места, премьер-министр Эттли пригласил его присоединиться к британской делегации в Комитете европейского единства. Арчибальд с радостью согласился: идея объединённой Европы ему очень нравилась.

Ему – да. А большинство англичан никогда не считали себя частью европейского континента. Против был и министр иностранных дел Эрнест Бевин, с которым Керр находил общий язык много лет. Они не поссорились, но через три месяца лорд Инверчепел добровольно вышел из состава Комитета.

Длинными зимними вечерами, когда всё вокруг занесено снегом, а в трубе завывает ветер, нет большего удовольствия, чем придвинуться к камину со стаканом виски, зажечь трубку и вспоминать все те удивительные приключения, что случились в прошлой жизни.

Пока дороги не занесло, Евгений Йост ездил в ближайший город, заряжал аккумуляторные батареи для радиоприёмника, привозил свежие газеты и магазинные новости. Продукты выдавались строго по карточкам: одно яйцо в неделю, литр молока, кусочек сыра и фунт мяса. Введены нормы на хлеб и картофель, на одежду и питание в ресторанах. Британия жила тяжело. На фермерской земле было намного легче.

Весна случилась на удивление стремительной. Вмиг почернел и куда-то испарился снег. И почти сразу же весёлые крокусы раскрасили тропинки и лужайки в самые разные цвета. Склоны гор зазеленели. Вода в озере голубела с каждым днём. Птицы стаями возвращались в родные места.

Керр садился к столу, брал стопку голубой бумаги и писал очередное письмо жене: «Ты приезжай послушать крики птичьих стай. Я каждый день пишу тебе одно: “Ты приезжай!”»

На последнее его письмо она неожиданно ответила, согласившись провести в Инверчепеле лето. Это было чудесно, хотя бы потому, что Керра пригласили читать лекции в Соединённых Штатах, и осенью они бы вместе полетели в Нью-Йорк.

Леди Мария-Тереза прибывала в Глазго на океанском лайнере. Встречать её Арчибальд поехал на автомобиле, Йост за рулём.

Она спускалась по трапу в светлом элегантном костюме. Казалось, вся пристань смотрит на эту шикарную стройную женщину в модной широкополой шляпке. И все завидовали Керру, когда он поцеловал её, вручая цветы. Йост уложил чемодан баронессы в багажник, и они поехали.

– Нельзя ли побыстрее? – спросила леди.

Парень нажал на газ, надеясь проскочить перекрёсток, хотя уже горел красный. Легковой «понтиак» врезался прямо в середину огромного грузовика с песком. Борт его вывалился, и легковушку накрыло высыпавшимся песком.

Все трое оказались в ловушке. Дольше всех вытаскивали женщину. У неё была рана на лбу и множество ссадин. Лорда Инверчепел тоже доставили в лазарет Глазго, но у него были только порезы на руках и шоковое состояние.

Через неделю, когда леди Мария-Тереза поправилась, ехать на ферму она отказалась наотрез.

– Не проси! Я родилась на асфальте, на асфальте и умру! Я возвращаюсь, а ты живи и дальше со своим русским рабом! С кем хочешь живи! Ты – непарный шелкопряд, вот ты кто!..

Случилось то, что случилось. От лекций в Нью-Йорке пришлось отказаться. А спустя некоторое время Керр имел серьёзную беседу с Евгением. Поводом послужил даже не отъезд жены в Америку. Просто однажды Арчибальд услышал с веранды, как Йост за углом пел по-русски:

Здесь, под небом чужим, я – как гость нежеланный,

Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.

Сердце бьётся сильней, слышу крик каравана,

В дорогие края провожаю их я…

Холод, дождь и туман, непогода и слякоть,

Вид унылых людей и угрюмой земли.

Ах, как больно в груди, как мне хочется плакать!

Перестаньте рыдать надо мной, журавли!

Пронесутся они мимо скорбных распятий,

Мимо древних церквей и больших городов.

А вернутся они – им раскроют объятья

Молодая весна и Отчизна моя!..

Керр разобрал почти все слова. Он давно уже знал русский язык не на уровне «Ма-ма мыла ра-му». И лорд понял сейчас главное: этот парень – не раб, и он очень тоскует по своей Отчизне.

– Дорогой Евгений, ты мне очень дорог, – начал лорд, когда они уселись напротив друг друга. – Мне скоро будет семьдесят, тебе – тридцать. Пора тебе строить свою жизнь. Настало время прощаться. Прими в знак сердечной благодарности от меня эту сумму – её хватит на первое время. А когда меня не станет, по завещанию тебе перейдёт значительно больше…

Слёз не было. Они обнялись крепко, и Йост пошёл собирать свои вещи. Это произошло 29 августа 1949 года. В тот день Советский Союз провёл первое испытание собственной атомной бомбы. Говорят, что когда Сталину доложили об этом, он сказал: «Очень вовремя, опоздай мы совсем немного – пришлось бы испытать бомбу на себе»…

Следующая зима и весь 50-й год не принесли никаких новостей. Если не считать начавшейся «охоты на ведьм» в Соединённых Штатах и совершенно бессмысленной и страшной по людским потерям войны на Корейском полуострове. Десять миллионов убитых и практически полностью разрушенная экономика двух стран, разделённых условной полосой – разве это гуманно, по-человечески? Разве можно считать новостями для нормальных людей этот глобальный негатив? От них можно сойти с ума или даже умереть.

Америка сошла с ума. Министр обороны США с криком «Русские идут!» выпрыгнул с шестнадцатого этажа. Антикоммунистическая истерия заразила всех. Сотни подозреваемых в неблагонадёжности были уволены с работы, арестованы и посажены в тюрьму. В «чёрный список» попали многие работники культуры, писатели, актёры, профсоюзные активисты и политики.

Президент Трумэн 16 декабря 1950 года объявил чрезвычайное положение в стране «в связи с угрозой коммунистического империализма». Интересно заметить, что отменено оно Конгрессом США лишь спустя 27 лет, когда обнаружилось, что состояние чрезвычайного положения ранее никем не было отменено…

А пятьдесят первый год стал годом утрат.

29 марта были осуждены за шпионаж супруги Розенберги – через неделю суд приговорил их к смертной казни. На суде, кстати, Элизабет Бентли выступала свидетелем.

14 апреля скоропостижно умер Эрнест Бевин. Он пожаловался в правительстве на давление со стороны США.

– Я больше не хочу терпеть, чтобы с британским министром иностранных дел обращались подобным образом!

Похоже, президент Трумэн тоже сказал ему: «Выполняйте наши требования, и с вами не будут так разговаривать!»

А Бевин сложил с себя полномочия – и через месяц умер.

В конце мая исчезли два ответственных сотрудника британского министерства иностранных дел: Дональд Маклейн, только что назначенный руководителем Американского департамента, и Гай Бёрджесс, второй секретарь британского посольства в Вашингтоне.

Это был шок для Арчибальда Керра: они ведь не только бывшие подчиненные, но и близкие друзья его.

Это был шок для всего правительства Великобритании. Когда газета «Дейли Экспресс» опубликовала подробности, как и куда сбежали дипломаты, работавшие многие годы на советскую разведку, пресс-секретарь главы правительства умер от разрыва сердца прямо за рабочим столом.

…Лорд Инверчепел сидел у камина и слушал радио. Незнакомая певица рефреном вещала:

– He’s gone, I can play…

Потом стали передавать вечерние новости. Какой-то высокий чин из ФБР комментировал случившееся и обещал, что будут тщательно проверены все связи и возможные сообщники бежавших дипломатов-предателей.

Старому послу было одиноко и грустно. Сердце болело. Он так много сделал в своей жизни. В пятнадцати странах работал в посольских миссиях. Старался выполнять свои обязанности добросовестно. И главное – он всегда любил эту работу и искренне любил всех людей, с которыми общался по долгу службы. От простых рабочих до королей и генералиссимусов. Ему было легко с ними, потому что выше всего на свете он ценил справедливость. Он верил в неё, как верят в бога. Это на войне нет ни справедливости, ни атеистов. А в мирное время жизнь длиннее, и грехов у каждого больше. Теперь, когда он сделал все свои земные дела, пора посмотреть наверх и попросить у бога прощения. Take Me To Church. Amen!

Сердце по-прежнему ныло. Арчибальд Керр проглотил таблетку, запивая водой. Подумал и взял ещё одну таблетку. Посмотрел в окно. Потом…

Последнее, что он увидел, были склоны гор, поросшие багрово-оранжевыми рододендронами.

 

 

 

——х—Х—х——

Вместо эпилога: маленькая зарисовка о том,

что произошло через полвека

 

 

«Рабы немы», или Пятьдесят лет спустя

Глазго встретил их дождём. Мягко стучал по крыше такси и мгновенно прекратился, когда они подъехали к отелю. Так часто бывает у моря. Пятнадцать минут, и все тучи, – чёрные ли, белые, голубые – вмиг какая-то волшебная сила раскидает их по небосводу, спрятав самые опасные и неприглядные за горизонт, словно мусор под ковёр.

Заказанный номер понравился очень.

– Ты можешь смотреть на площадь в окно. Вид прекрасный. Как интересно, что здесь нет штор и занавесок, да же?! Ну, я первая в ванную!..

Жена вышла с тюрбаном на голове. А когда он принял душ, она была уже при полном параде. Накрашена и блистательна. Поймала его вопросительный взгляд.

– Когда мы кого-то любим, то мы уже никого больше не любим?

Господи, какое же это счастье – любить и быть любимым! До щекотки в носу.

– Мы идём открывать новые земли! Как Миклухо-Маклай, так?

– Не совсем. Мы идём просто гулять. Куда глаза глядят. И мы будем открывать новые земли и этот красивый город, не похожий ни на один другой в мире, будем открывать его своими глазами. Он будет новым для нас, а мы, наши глаза – новыми для него.

– Ура! Мой муж – самый умный во всей Вселенной и её окрестностях!

И они пошли гулять по городу, взяв с собой только самое необходимое – сумочки и фотоаппараты. Не забыли ничего важного, кроме зонтиков. К счастью, они не пригодились.

День выдался на удивление. А город удивил в сто крат сильнее. Все краски мира, все звуки неслышной музыки, все стили многих веков слились в ангельском благолепии городских чистых улиц. Такого изобилия памятников архитектуры они не видели раньше нигде и никогда. А в полдень вдруг десятки часов на старинных башнях одновременно стали отбивать прожитые и пережитые здесь эпохи. Двенадцать колокольных ударов – двенадцать веков…

Они бродили по чудному городу до темноты. Перекусили наспех в каком-то кафе. Вернулись в гостиницу затемно. По бокалу вина – и спать.

Утром он позвал жену.

– Вставай, будильник звенел.

– Скажи, что я перезвоню, – сказала она, не открывая глаз.

Но когда узнала, что с утра их ждёт чудо не меньшее, мигом собралась.

– Мы едем, едем, едем! – жена игриво металась по комнате. – В замок шотландских королей, где бывала великая женщина Мария Стюарт!

Жёсткое расписание торопило их, потому что поезд из Глазго в небольшую деревушку, откуда ходили регулярные паромы на остров Бьют, уже больше века не относился к общественному транспорту и собирал туристов, чтобы только показать им уникальный вокзал середины ХIХ века. В те далёкие времена остров считался очень престижным местом отдыха, доступным лишь богатым.

– Леди и джентльмены! Через двадцать пять минут наш паром прибудет на остров Бьют!

«Влюблённых много – он один у переправы», – на верхней палубе жена тихонько мурлыкала модную песенку. Белый маяк на мысу показывал, что начинается главный город острова – Ротсей. А вот и замок…

Честно признаться, они даже пожалели, что поехали сюда. Полутораметровые стены, кое-где покрытые вековым мхом, развалины сторожевых башен. И это всё? Пошли-ка наверх, к городской площади!

Странно, что холм носит имя «Канадский». И странно, что здесь не ветрено – дорога идёт в гору, залив виден с любого поворота серпантина, а ни дуновенья. Уф, добрались! Уютный, тихий городок. Пальмы стройные в кружок. Жаркий день, необычный для Шотландии.

– Смотри, какой симпатичный старинный ресторанчик. Идём?

Звякнул дверной колокольчик. Пусто в зале, никого у стойки. Сами выбрали столик, сели. Резная мебель викторианской эпохи. Пятнистая шкура диковинного зверя на стене.

– Что, так никто и не выйдет к нам? Ау! Есть кто живой?

Словно из-под земли появился седой джентльмен.

– Добрый день, господа! Извините за тайм-аут! Моя голова пошла кругами волнения, оттого что слышу знакомую речь. Пятьдесят лет я не говорил по-русски. Позвольте представиться – Евгений. Я хозяин этой ресторации, но захотел лично обслужить вас.

– Вы русский?

Жена знала, что муж терпеть не может потомков разных белоэмигрантов, они объявлялись везде, в каждой стране, бесцеремонно подходили, как только слышали русские слова.

– Нет. Я немец. Сейчас – подданный Её Величества королевы Елизаветы Второй…

Ещё не легче! Наверняка из тех, что сдались англичанам в сорок пятом и окопались в далёкой Шотландии.

Но седой мужчина, словно почувствовав растущую неприязнь, тут же пояснил:

– Я из тех немцев, которых ещё русская императрица Екатерина Великая выслала на Волгу.

– Значит, вы не воевали? – похоже, мужу стало интересно. – А как же вы здесь оказались?

– Да, на фронте я не был. Хотя присягу давал и остался верен ей. Как сказал один французский писатель, быть в курсе дел не всегда значит принимать в них участие.

– О, вы любите Пруста? Так как же вы здесь оказались?

– Я делал то, что мне было приказано. И никогда никого не предавал. Я рядовой, но не раб. Помните, – «рабы немы»? Это не про меня. Я говорю на всех европейских языках. Почему я здесь? Так сложилась судьба. Вы ведь тоже здесь не в поисках утраченного времени, не так ли?

– Вы хотите сказать, что вам приказали здесь основаться и ждать дальнейших распоряжений?

– Все, кто имел право мне приказывать, давно умерли, сэр. Скоро наступит и мой черед. Но люди не умирают мгновенно, они продолжают занимать мысли своих близких, словно ещё живы, просто уехали за границу. Только не все понимают, где заграница, а где родина.

– Вы скучаете по России?

– Пусть будет так, сэр, если вам угодно, – старый шотландец церемонно поклонился. – Могу я вам порекомендовать седло барашка? Ваш обед, господа – за счёт заведения.

– Да, мне барашка. Вино румынское красное полусухое. И мороженое, – сказала жена. – Простите, а что это такое в вашем меню: «Виски с пирогом»? И вот ещё – «Джем с чили»? Разве это совместимо?

– Вы абсолютно правы, леди. Мне пришлось немало поэкспериментировать, чтобы эти ингредиенты попали в рифму – так можно сказать по-русски? Попробуйте, это оригинально и вкусно.

– Спасибо, нет. Только барашек и мороженое.

– Мне тоже, – сказал муж.

Странно, им обоим уже не хотелось ни о чём говорить. Но это не было преградой, не мешало им быть по-прежнему счастливыми.

Хозяин ресторана почему-то не вышел их провожать, лишь издали ещё раз поклонился.

– Всё хорошо, да же? – они, смеясь и переглядываясь, спускались по серпантину к пристани. – Мало ли чудаков на свете? Мы едем, едем, едем!

У самого пирса мальчик на велосипеде догнал их. Ещё издали он кричал:

– Рашенс, стоп! Чиз из э презент фром грандпа Йост!

Через минуту паром уже отошёл от острова. Жена на верхней палубе открыла большой пакет.

– Ух ты! Какие шикарные подарки! Смотри!

Там оказалась бутылка шотландского скотча «Знаменитая куропатка», большая пластиковая упаковка «Виски с пирогом», баночка «Джем с чили» и книга Марселя Пруста на английском в кожаном переплёте.

– Ничего себе! – засмеялась жена. – Такой дорогой подарок для немца!

– Он не немец.

– А для шотландца – тем более. Они вообще скупые.

– Он не шотландец.

– Тогда кто он, по-твоему?

– Он – русский…

——х—Х—х——

 

СОДЕРЖАНИЕ

От автора                                                                                      …………………

Вместо пролога: раздумья о герое,

о котором поначалу мало что было известно

Все, кто смеялся над килтом, давно умерли                         …………………

ЧАСТЬ I

Глава 1

Кого благодарить за счастливое детство?                             ……………….

Глава 2

Две секретарши и третий секретарь                                       ……………….

Глава 3

Берлинское танго с ароматом греческой смоковницы                  ………………….

Глава 4

«Что ты можешь сделать для победы?»                                 ………………..

Глава 5

«Чужим остался Запад, Восток – не мой Восток…»             ………………..

Глава 6.

Самое страшное, что могут придумать люди                                    ………………..

Глава 7.

«Люди терпеть не могут…»                                                  ………………….

Глава 8

«А ты будешь любить меня вечно?»                                    ………………….

Глава 9

«Честно делю я участь вещей земных»                                 ………………….

Глава 10

В Багдаде не всё спокойно, или Самолёт вверх колёсами   ………………….

Глава 11

Официальный визит во дворец к генералиссимусу               ………………..

Глава 12

Кто сможет остаться глухим к колокольному звону?                   ………………….

Глава 13

Чуньцзе – китайский Новый год                                           ………………….

Глава 14

Где так вольно дышится людям…                                        ………………….

ЧАСТЬ II

Глава 1

Ящик водки на месяц – это много или мало?                       ………………….

Глава 2

Парад сорок первого года глазами очевидцев                    …………………..

Глава 3

Доверительная беседа после верительной грамоты             …………………..

Глава 4

«Противостояние двух старых разбойников»                     …………………..

Глава 5

Черчилль в Москве, или Лиха беда «Английского начала»                   …..………..

Глава 6

ХХV годовщина Октября                                                       …………………

Глава 7.

Время «золотой молодёжи»                                                 ……..…..………..

Глава 8

Тегеран был временно отрезан от всего мира                     …………………..

Глава 9

«Молотов, пошли отсюда – у нас дома слишком много дел»      …………….

Глава 10

Какого цвета носки должны быть у джентльмена?              ……………………

Глава 11

В Ливадийском дворце и вне стен его                                  ……………………

Глава 12

Смена локаций и декораций                                                  …………………..

Глава 13

Прощание славянки, или Русский раб                                  …………………..

Глава 14

Ищите женщин, или «Вашингтонские вишенки»                 …………………..

Глава 15

«Кембриджская пятёрка» – кто пятый?                                …………………..

Глава 16

На фоне гор, поросших рододендронами                                     …………………..

Вместо эпилога: маленькая зарисовка о том,

что произошло через полвека

«Рабы немы», или Пятьдесят лет спустя                               …………….….…