Исповедь

Исповедь

« Вы идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром…»

Марина Цветаева.

Ники брел по малолюдной вечерней улице. В толстых магазинных стеклах отражались безжалостные блики наружной рекламы. У входа в отель, попыхивая сигарой, скучал охранник. Из открытого настежь окна пел про шаги напротив Ободзинский.
Межсезонье…
Город отдыхал от летнего нашествия туристов. Хозяева магазинов и лавочек, еще недавно, не успевавшие подсчитывать барыши от продаж всевозможных сувениров, позевывали, прикрывая рты загорелыми руками, беспрестанно пили ароматный кофе, в ожидании редких покупателей. Ветер гонял по тротуарам первые опавшие листья, было тошно и скучно. Лишь струи фонтана на площади, вырываясь с шумом из — под земли, вносили разнообразие в унылый осенний пейзаж. Скорей по привычке Ники заглядывал в лица проходивших мимо него людей. Он знал, что ответной реакции, обратной связи не последует. Люди, едва бросив на него взгляд, отворачивали головы в сторону, в их глазах он не мог прочитать ничего. Рыбьи глаза на человеческих лицах, глаза молчуны.
Уже давно рухнули все мыслимые и немыслимые стены, поднялись все железные и прочие занавесы.
Из андеграунда сначала на поверхность, а затем и за бугор, через раскрытые « приветливо» дверцы демократии потекло нескончаемым потоком серое и белое вещество, облаченное в потертые джинсовые костюмы, в рубашки с бабочками, или шарфами на небритых шеях, в платья, едва сдерживавшие натиск чувственной плоти.
Ники принадлежал к другой части вещества, которая не решилась на добровольный побег из пенатов. Он считал по старинке, что где родился, где крестился, там и должен пригодиться. Поначалу так и случилось, на волне всеобщей эйфории он занял свою нишу, нишу в жизни – открыл небольшой яхт – клуб. От отдыхающих не было отбоя, яхты и шлюпки шли нарасхват. И хотя дело было прибыльным только летом в разгар курортного сезона, ему в течение нескольких лет удалось сколотить неплохой капитал. Открыв кафе
«Под аркой», купил и обставил новой итальянской мебелью квартиру, в которую и перебрался со своим небольшим семейством – женой и 15 летней дочкой. Жена заведовала хозяйством в семейном кафе, дочь училась успешно в престижном колледже. Ники целыми днями пропадал в яхт – клубе. По вечерам все трое собирались вместе, ужинали, смотрели телевизор, беседовали.
Однажды вечером Ники не застал жену дома. В центре журнального столика лежал листок бумаги – письмо, в котором жена ему писала, что влюбилась в другого мужчину, жить без него не может, что все годы совместной жизни были ошибкой. Мол, не ищи, мы уехали на Запад, а дочь уже взрослая, почти женщина, она поймет меня.
Прошло несколько лет, известий от жены не поступало. Ники, как и раньше, работал в яхт – клубе и в кафе. Дочь перебралась жить к бабушке. Иногда навещала отца, а чаще просто звонила по телефону, задавая пару — тройку дежурных вопросов: « Как живешь? Мне нужны деньги, я во время их получу?» И услышав положительные ответы: « Все нормально дочка, деньги приходи, забирай. Они в шкафу на старом месте, ты знаешь где»,- исчезала из поля зрения отца. Ники лишний раз старался не вмешиваться в ее личную жизнь, узнавал, как обстоят дела с учебой в колледже, справлялся о здоровье, о настроении.
Свою личную жизнь ему наладить не удалось. Знакомился с несколькими женщинами, жил некоторое время с ними под одной крышей, но, видя, что чувств особенных к ним не испытывает, расставался без сожаления. Он понимал, когда период прелюдий проходил, что им нужны его деньги, его квартира, и не больше. Его внутренний мир их не беспокоил. А он все чаще стал задумываться, видя, как вокруг стало появляться все больше и больше пустых и обезличенных физиономий с рыбьими глазами, обладателями которых были существа неопределенного пола, социального положения и статуса. На лестничных площадках квартиры и их хозяева спрятались за стальной броней дверей, за стеной отчуждения. Стало неприлично позвонить соседу и спросить взаймы коробок спичек или пачку соли. В ответ обычно протягивалась в щель дверного проема рука, раздавалось невнятное бормотание, а затем клацанье запоров-капканов, и тишина.
Ники возвращался домой, где его ждал волнистый попугай Кеша в клетке на кухне.
-Кеша хочет, Кеша хочет,- хлопанье крыльев, цоканье длинным языком.
-И этот хочет, все чего – то хотят взять, но никто не хочет хоть малую толику отдать,- обронил Ники, и включил магнитофон. « Жизнь так хрупка, давай не разочаровывать друг другу, возьмемся за руки с тобой, всмотримся в любимые глаза…», — старый романс, романс из прошлого века.
Ники, сев за стол взял несколько листов белой бумаги и стал писать, изредка поглядывая в окно, казалось, внимательно вслушивался в неназойливое звучание музыки. Затем разыскал два конверта. Несколько листов вложил в один. Другие исписанные мелким почерком подтолкнул ногтем во второй.
Выключив магнитофон, выпил чашечку кофе, сделал несколько глубоких затяжек сигаретой. Подошел к окну и, распахнув форточку, дал свежему воздуху ворваться в комнату. Подошел к клетке с попугаем: « Лети, Хотелка», и, открыв дверцу клетки, подтолкнул Кешу в форточку. Тот, запрыгав на подоконнике с внешней стороны окна, постучал клювом по стеклу, а потом перелетел на ветку клена.
Ники взял электробритву и медленно, водя, ей по вечерней щетине запел: « Давай не будем разочаровывать друг друга, жизнь так хрупка, у каждого своя тропа, тропа от начала, в…».
Посмотрев на себя внимательно в зеркало, прошептал: — И помыслы текут… в туманность или в растение, которое, пробившись сквозь кору земную, в период дождей стремится в небо.
И в маленькой пичуги Кеши голосок, и в разницу между «сейчас» и «потом», когда все в розницу и оптом продано и предано, когда мутится разум из-за травм.
Он ножом обрезал провод электробритвы, зачистил до блеска два конца, лег на диван, положив под голову подушку, и вложил провод в рот под язык.
-Все как всегда? Все логично? Наелся ты братишка. Интересно, что там меня ждет через пару мгновений? Что подаст официант на ужин? Интересно, черт возьми!- и воткнул вилку в розетку.
Кеша, изрядно налетавшись, уселся на подоконник, отбивая барабанную дробь по стеклу.
А когда ночью пошел дождь, взмахнул в небо, сделав несколько кругов над кленом, исчез.
Через пару дней наряд милиции, прибывший по вызову работников яхт – клуба, обеспокоенных отсутствием Ники, вскрыв входную дверь, обнаружили его на диване. Электрическая дуга прошла от одного уха к другому, на лице застыла маска, маска загадочной улыбки.
На столе лежали два конверта. Участковый, открыв один, прочитал: « Завещание. Все имущество, движимое и недвижимое, все денежные средства я Никита Ильич Н………, завещаю моей дочери, Светлане …». Из другого конверта выпали несколько листов бумаги, на одном из них крупными буквами было написано: « Исповедь человека – невидимки». Участковый покрутил в руках остальные листы… Они были пусты.