ГОРОД

«Нигде не чувствуешь так свое одиночество как среди людей»
Т. Ребрик

А ВДРУГ?

Кто-то сказал: «Жить в большом городе – большая жертва».
«Да бросьте», — возразят те, кто сочтет за удачу оказаться в центре огромного мегаполиса. Для них слово «жертва» — наигранное. Для них город – шанс. Не задумываются: Бог не живет в городе.
А город… сверкает неоновыми огнями – огнями надежд на успех, на благополучие, на волшебную любовь, на тот самый случай, который один на тысячу, о котором рассказывают фильмы в центральных кинотеатрах с DDS , о котором написаны тонны книг – веселые картинки, пасьянсом разложенные на прилавках с печатной продукцией. А вдруг?

ЖИЗНЬ — ДЕНЬ

С какого часа город начинается? С утра ли, с ночи ли?
Город живет круглосуточно, дышит прерывисто, бежит без устали. Все в городе движется стремительно: и автомобили, и пешеходы, и наружная реклама одна другую сменяет. Бегущая неоновая строка обещает райские кущи – ты ей не веришь, усмехаешься: «Меня не проведешь!», но нет времени задуматься, натыкаешься – замираешь: «Надо попробовать, не зря рекламируют». А только купишь, новое появляется – не успеваешь! А успеть хочется: за временем, за модой, за тенденцией — за всеми! А как же? Успеть надо. Быстро. Быстро родиться, быстро вырасти, пожить и быстро умереть, без боли – надо успеть заслужить. Бабки-няньки, детский сад, школа, институт, а как без него? Связи – обязательно, работа, деньги. Работы много, денег – не всегда. Семья, дети, дом, дерево… Нет времени на остановку, на паузу, время спрессовано до секунды — только голову повернуть, увидеть, что торопишься не в ту сторону и, ловко сменив траекторию, устремиться в другую, временно правильную – может, повезет?
Автомобили нетерпеливо гудят, подрезают друг друга, с крутого виража устремляются в точку по городским хайвейям.
Бежишь по городу-улицам, опережаешь прохожих: на работу, с работы, на встречи, в больницу, в театр, за ребенком, к любимому, к родителям, на прием… Что там дальше? Что в органайзере? Ведешь автомобиль (эх, вечером успеть бы на сервис), вовремя отвлекаешься от мобильного, вскидываешь глаза, видишь «зеленый», вдавливаешь педаль в пол — оставляешь всех позади.
А иногда бросаешь машину – нет времени в пробках простаивать — и торопишься в метро затолкаться со всеми в вагон, а тот несется по узким подземным туннелям, грохоча колесами. Никто не страдает клаустрофобией? Да что клаустрофобия! Не взорвал бы кто мимоходом, посланческую миссию выполняя и обеспечивая себе безбилетный проход в рай.
Поздно, за окном ночь. Щелк-щелк по пульту телевизора – способ отдыха. Скачешь по программам механически, слушаешь урывками, о своем думаешь: ты уже в дне завтрашнем.
Это твой день, твоя жизнь.
Засыпаешь.

ТИШИНА

Город – он разный…
Город может быть тихим.
Выходишь из подъезда утром – тихо, чисто и свежо — утренняя улыбка ребенка. Проходишь гулко по двору-колодцу – шаги слышны. Уличная кошка беззвучно проскользает черной тенью мимо. Дворник головой кивает: «Доброе утро», — считываешь с губ. Сосед-собачник, ежась, молчаливо покуривает первую сигарету.
Да и днем в городе наступает момент — все звуки замирают: в летнем ли мареве, в зимнем ли снегопаде, в дождливом межсезонье в какую-то минуту воздух насыщается городским шумом, дрожит и, доведя громкость до максимума, застывает в пространстве, как в немом кино – одни титры на рекламных вывесках. Люди открывают рты, как рыбы, губы быстро что-то произносят, потом улыбаются или сердятся на молчаливом городском экране. Все объединено в один безмолвный диалог суетливой жизни.
«Как дела?» — спрашивают губы.
«Дела-дела, суета…», — произносят другие.
«А что не суета?»
«Ты».
Дыхание перехватывает от неожиданности, и кто-то сверху рукой невидимой нажимает кнопку «Пауза» — ты на секунду погружаешься в тишину своего сердца: «Неужели?».
Проходит день, приходит вечер, тишину подлавливаешь ночью. Не спится. Встаешь и проходишь на кухню, заглядываешь в холодильник, открываешь окно, закуриваешь. Город спит. Черные глазницы окон смотрят на тебя равнодушно, им наплевать на твои мысли-тревоги, там в этих окнах-пещерах тебе не помогут – сами запутались. Но вот замечаешь — еще одно окно светится, и там кому-то не до сна. Тоже вслушиваются в тишину, пытаясь жить здесь и сейчас, ни к кому не привязываясь, не рефлексируя – сложно. Свобода есть одиночество.
Эх, куда бы запечатать свои мысли под семь замков и печатей, чтобы остановить свой болтливый беспокойный ум-эго, вечно расставляющий всему оценки «хорошо-плохо». Вот проходит одинокий прохожий – торопится, идет быстро в темноту своего дома, в свою постель, чтобы забыться тревожным сном и войти в следующий день с галочкой «прожито».
Тишину ночи нарушает телефонный звонок, твое сердце сжимается, так долго ты этого ждал – напряжение, доведенное до оцепенения. Нарочито медленно идешь к телефону, словно проверяешь на стойкость звонящего. Но тут понимаешь, что твой телефон молчит, звонок за стеной или с улицы – из окна открытого. Вновь вопросы твои зависают в недрах квартиры, тебе кажется, что ты близок к отчаянию. Но делать нечего – таковы правила, надо довериться жизни. Ты постепенно отпускаешь боль, заворачиваешься с головой в одеяло как в кокон, поджимаешь ноги, закрываешь глаза, делаешь вид, что спишь. Спишь-прячешься до утра без снов и сожалений, цепляясь в душе за своего Бога.
Город – он разный…
Тишина.

НА ИГЛЕ

Город владеет тобой полностью, город — собственник.
«Денёк бы взять, выспаться, — думаешь. – Закрыться, чтоб никого не видеть, не слышать – нет меня. Погрузиться в покой и гармонию…».
Но город – вечный зов, как не прячься у реки в ухоженном доме с васильками на кружевной скатерти, с развевающимися занавесками и родниковой водой в ведре у входа, с ночными запахами влажной земли и мыльного корня, с мотыльками под абажуром над столом на террасе – вечером, с книгой на коленях, в подушках в гамаке… Но как не создавай иллюзию спокойной жизни, для горожанина она искусственна — паутина на истине. Город предательски нарушает магическую тишину вожделенного загорода и как капризная любовница «К ноге!», — командует, требуя сверхурочного свидания в семейный week-end. И как не отключай мобильный, как не закрывай двери и не предавайся медитации, нет тебе покоя: не спрятаться, не скрыться – от себя не убежишь.
И вот ты уже места себе не находишь, словно кто-то зовет тебя голосом насмешливым, уверенным – никуда ты не денешься. «Я быстро: туда и обратно», — говоришь зомбировано, хлопаешь дверцей автомобиля, давишь на газ и с волнением первого свидания летишь в запутанный лабиринт стрессов и разочарований – почему? Нет ответа.
Не можешь жить вне города.
На игле.

ВЫХОЛОЩЕННОСТЬ

Шумный город, спрессованный временем, не терпящий сентиментальностей. Город многоликий, многосудьбинный — смесь взрывоопасная, нет здесь приюта Богу, как бы его не славили.
«Я не здесь!» — пришпилил он записку на клочке бумаги к воротам главного храма и ушел пить чай в одиночестве – среди людей оно чувствуется особенно.
А вокруг горожане и приезжие. Горожане – изящный флакон с ярко-рубиновым содержанием, утаивающий о примесях, — улыбку светскую на лицо натягивают. Приезжие – разноцветная палитра цветов и красок, терпимости и агрессии – с горожанами перемешиваются, жирной линией разделяя свою жизнь на «до» и «после». «Уж десять лет в городе!» — говорит кто-то весело, всеми силами адаптируясь ко всему новомодному.
«Горожане – приезжие» — антагонизм по умолчанию бежит волнами, претензии взаимные, но в мегаполисе выживает сильнейший, дойдя до исступления и человеческое сердце сменив на андроидное – у каждого ведь своя история.
А история общая трансформируется, держится за край черной пропасти, изо всех сил цепляется, дабы не кануть в безвестность, в забвение. Нет, конечно, кто-то ее удерживает, старается, ногами упирается: одни — семейное древо тушью выводят с внуками, другие – предлагают версии, авторские расследования в книго-фильмовых формах, цвета слегка желтоватого. Да и какая разница, какого что цвета? Главное, чтобы хоть что-то от старухи-истории выжило.
А рядом паренек присоседился, не по убеждениям, а так, от голода-одиночества. Выбрит наголо, весь в черном, на ногах ботинки тяжелые на шнуровке, глаза стеклянные, флагом паучьим в воздухе машет, и не один он, а много таких, наполненных национальным самосознанием из-за собственной ущербности.
Корни утеряны.
Выхолощенность.

ЛЮБОВЬ — ОПУСТОШЕНИЕ

Город — всеядный Казанова — дарует свою любовь, не задумываясь. Как и великий любовник, он принимает тебя всякого: умного — глупого, худого и толстого, богатого — бедного, открытого — скрытного, праведника и подлеца. В этом секрет любви: можешь быть всяким – ты будешь принят! И веришь этой иллюзии безоговорочно, как хозяину верит собака, не подозревающая о человеческой подлости. Город манит и завлекает белозубой улыбкой алмазных огней-брекетов, элегантными костюмами от Borrelli с живым гламурным горностаем на плече, разноголосой речью c милой путаницей «с» и «из», очарованием игры в недоступность и благопорядок, искрящимся юмором и снисходительной иронией. Он приглашает тебя на бизнес-ланчи и ужины в модные заведения, где царит приятный гомон, пахнет корицей, теплыми булочками и ароматом от Annick Goutal – Mandragore; где обсуждают одновременно дела и любовь, а за чашкой кофе привычно щелкают по клавишам ноутбука. Город шепчет тебе на ухо сладкие речи — глянцевые истории из «Esquire», «L’Optimum» и «Априори»… Он рисует многоярусные замки успеха и благополучия — искрящийся коктейль: дом в Барвихе, отдых от «Sodis», диплом МВА и саквояжи от Bruno Magli. Он катает тебя на Mini Cabrio, а хочешь «новую концепция мышления» – бери LexusGS!
Но городская любовь – скоротечна. Она лишь насмешка, лицедейская и сценически выверенная.
«Ах, — возразит кто-то, прищуриваясь от сигаретного дыма и попивая Jack Daniels, — если роза теряет красоту, значит, была настоящей. Ничто не вечно под луной, и глупо просить «любви до гроба»! Но еще глупее не наслаждаться этим сейчас!».
Все так. И ты отдаешься этой страсти полностью — страсти, перерастающей в зависимость. Твой город-любовник лишь улыбается, он — вечно юный вампир, дерзкими губами высасывающий все силы и чувства и, всласть насладившись, отбрасывающий твою усталую душу в сторону как кожуру от банана.
Любовь — опустошение.

АСТМА

Город выставляет счета. Всем и всегда – это правило. Ты не веришь цифрам и пальцами закрываешь три последних нуля. Тебе неловко, не выспался, силы на исходе, апельсиновый сок кажется кислым, стакан грязным, кофе растворимым. Оглядываешь свой дом-гнездо, которое так долго и упрямо вьешь. Приглядываешься к тем, с кем спишь и к тем, с кем живешь, и не понимаешь, где ты и кто эти люди. Берешь телефон и набираешь номер – тихо: «друзья превратились в других». Ты покидаешь свой дом, идешь по городу, стремясь подключиться к его кровотоку в надежде себя реанимировать. Но нет, и ему ты уже не нужен. Ночь обнажает язвы, ночь обнажает боль. Ловишь руками пустоту – все кончено: карета превращается в тыкву, а кучер — в крысу. Элегантный костюм плавится и скрючивается на ступеньках подземного перехода в отрепья уличного попрошайки — тот лежит щекой на холодном бетоне, поджав к подбородку коленки, он — эмбрион. Ухоженная рука с маникюром, с Longines на запястье, небрежно бросает на мостовую смятую пачку «Сalume». В робкой надежде на милость, дворняга бездомная, голодная, с отвисшими сосками, незаметно втягивает воздух. Она тоскливо заглядывает в глаза встречным людям, торопливо снующим мимо, пытаясь поймать равноценный взгляд и вычислить возможное количество теплоты. Эти «минуты добытого за день тепла складываются в медленно остывающий час, который ночью греет её одиночество на … крышке канализационного люка». *
Изящный бумажник из крокодиловой кожи с наработанной ловкостью исчезает в рукаве грязной куртки с чужого плеча – семилетний ребенок с лицом падшего ангела виртуальной тенью скрывается в подворотне.
Круглые столики летних террас с язычками свечей и букетами сливочных роз пластилиновыми комками летят в переполненные баки с мусором – пристанище крыс и бомжей. Бегущие неоновые строки, извещающие о Фотобениале и светских тусовках, фейерверически взлетают в воздух мятыми обрывками газет с новостями о погромах скинхедов и убийствах чернокожих студентов. Сквозь «Trans» и «House»-музыку ночных клубов звучит сирена «скорой помощи» и синие мигалки смешиваются с красно-зелеными отсветами ночных заведений. Коктейльное платье от Guchi превращается в полночь в бумажные блестки, бриллианты – в стекляшки, а сама хозяйка с облегчением закрывает глаза от передозы, сжимая в руке как волшебную палочку шприц. Сквозь завораживающие звуки музыкальных хитов рвутся крики о помощи и хрипы отчаяния.
Ты не выдерживаешь, кричишь: «Мне б антиударное сердце, мне б солнцезащитный взгляд…». ** Но крик тонет в ночном небе в грохоте праздничного салюта – день рождение народного фавна!
Город – это боль.

— Почему ты такая грустная?
— Я была у врача…
— Неприятности?
— Нет… но то, что мы с тобой пять лет считали оргазмом, называется астмой.
Астма.

САМ

Но ты не хочешь быть кожурой от банана. Встаешь и идешь. Ключом открываешь дверь дома — возвращение. Тишина, все уже спят, в холле у лестницы горит желтый свет, на кухне оставлен ужин – ждали.
В детскую дверь приоткрыв, ты заново смотришь на чудо — ребенок. Кто он? Надежда или отдельный свой путь? Дальше – спальня: смесь одиночества и запахов ночи, любви и шелка. Нет, не придумал ты эту любовь, тебе повезло, она — здесь, живая и теплая и у нее есть имя. В ней ты черпаешь силы.
Потом ты проходишь в гостиную, залпом глотаешь плеснутый виски в стакан и набираешь номер мобильного – звонишь сам себе.
«Если не я за себя, то кто за меня? Но если я лишь за себя – зачем я?».
Надо найти стержень, чтоб за него зацепиться. Надо не вылететь, не допустить, чтоб центробежная сила вынесла тебя на обочину… со сверкающего диска, стремительно вращающегося.
Ты думаешь: хватит ли сил? Устоишь ли? Сохранишь ли в душе приют своему Богу – твоему единственному собеседнику?
Нет, никто тебе не ответит: ни любимые, ни друзья, ни близкие – только ты сам.
Ты – САМ в своем городе.

* Avigerja «У жилой ноги человека»
** Группа «Високосный год»