ТРИ КУСКА САХАРА.
Из серии “ Не выдуманная проза”.
Еще при царе- батюшке Петре Алексеевиче, был издан указ – единственного сына на армейскую службу не брать. И хотя Петра Великого трудно назвать царем добреньким и либеральным, а вот надо ж, жалел Российские рода и фамилии. А вдруг не-то прервется ниточка, погибнет единственный продолжатель рода, и все, на одну фамилию под Российским двуглавым орлом меньше станет. Но нам ли вспоминать про времена царского лихолетья и неравенства? Да разве ж можно, победителю у побежденных чему либо учиться? Да, нет же конечно! Баб много, еще нарожают!В чем- в чем, а в этом,усатый вождь разбирался туго…. И вот в стране победившего социализма, на армейскую службу стали призывать всех подряд- здоровых и не очень, из многодетных семей,и из не полных. Равенство, так равенство. И заиграли гармошки, заплакали матери, провожая своих единственных сыновей,а порой и кормильцев по всем по окраинам великой державы….
Илюша Селиванов, из сибирского городка Соликамска, не смотря на свой высокий рост, и статную фигуру с узкой талией и широкой грудью кузнеца, парнишкой рос спокойным, если не сказать скромным. Сверстники его, и ростком пониже, и в кости пожиже, а гляди-ка, уже не одну девицу оприходовали, в любви уже давно КАМАСУТРУ на практике изучили, а он, все еще в не целованных ходил. Улыбнется, бывало, зубами своими белыми, не испорченными пока еще солью той ядовитой, Соликамской, блеснет и, покраснев, как девка, в сторону отойдет. А зря! На него не только незамужние барышни заглядывались, но и у семейных дам, что-то там, в низу живота замирало при виде Илюшиной стати.
Но исполнилось ему восемнадцать годков, и из соляного разреза, не смотря на то, что был он единственным сыном у матери – отца в прошлом году похоронили, призвали Родину охранять, в солдаты, стало быть.
Ну, что ж делать? Надо, так надо. Советского человека уже давно отучили спорить с властями. Не благодарное дело это в конечном итоге. И зашлепал Илья сапогами раздолбанными ( новых такого размера пока еще не подвезли) по пыльным дорогам Рязанского раздолья, где-то в районе деревни Сельцы. Как обычно, встречать новый призыв собрались все свободные от наряда военнослужащие гарнизона, офицеры и их жены с детьми, живущие здесь же, в семейных общежитиях. Пришла полюбоваться на вновь испеченных гренадеров и жена замполита полка Елена Засядько – дородная девица, лет двадцати пяти, с вечно влажными от обильного,мускусом отдающего пота кругами на платье в подмышках. Хищно улыбаясь, переводила она взгляд с одного сибиряка на другого, пока не споткнулась о высокую фигуру Ильи,стоящего несколько особняком от кучки пьяных призывников.
Облизнув острым язычком ярко накрашенные губы, она обратилась к рядом стоящему супругу — тщедушному, худощавому, с кривоватыми ногами и непропорционально длинным туловищем, сутулые плечи которого, кроме майорских погон, обильно были украшены перхотью,явно видимой на фоне темно — зеленого сукна — Молодец Коленька, здоровых орлов пригнал. И, похоже, что многие из деревни. Будет теперь, кому огородик наш обработать.
Замполит ревниво посмотрел на явно возбужденную чем-то супругу и желчно ответил — Если б ты знала, сколько спирта мы в военкомате за этих раздолбаев отдали, у Морфлота насилу отбили, твою мать….
— Ну, ничего Коленька, оно того стоит — проворковала супруга и с явным сожалением на лице,бочком,бочком выбралась из толпы,туда,где из открытого окна в соседнем доме слышно было, как надрывался ребенок, вот уже четверть часа захлебываясь плачем.
Служба Илье, давалась легко. Он вообще все привык делать на совесть. Его фотография с шестнадцати лет висела в родном Соликамске на доске почета возле старенького здания горисполкома. Селиванова даже пытались бить местные мужики, товарищи по забою. – Ну, как же так, шестнадцатилетний пацан, играючи две нормы в день давал, все расценки посшибал, гад. Но Илья так же играючи раскидал обозленных мужиков, оправдываясь перед ними ломающимся по-юношески баском-
— Ну, что вы ребята, зачем вы? Работать надо, а не водку пить….
Старослужащие его не трогали, явно видя серьезную опасность, исходящую от Селивановских кулаков, привыкших к отбойному молотку. Одно только плохо, есть Илья постоянно хотел. Большой и сильный его организм требовал большого количества пищи, а вот ее то, пищи той самой и не хватало.
Через целую цепочку заинтересованных лиц проходил процесс приготовления блюд в солдатской столовой. Тут тебе и зам. по тылу, тут и повар с проверяющим качество блюд медиком, к ним приплюсовывается офицер – дежурный по столовой. А про стариков и обыкновенных солдат, находящихся в наряде на кухне и говорить не приходится. Так и получается — мясом вроде бы и пахнет, а где же само мясо? А хрен его знает где оно? Уварилось.
Отощал Илья, щеки ввалились, с живота тонкий жирок тот ,что на гразданке завязался и то исчез. Лишь сплетенье мышц еще более рельефно выглядеть стали. Да….
А с Еленой Засядько, с того, весеннего призыва метаморфоза явная происходить стала. Что ни день, то в магазин, или на почту, а то и в баню нахаживает, через весь военный городок. Накрасится, ресницы в пол лица – моргать тяжело, и платья, что ни день меняет. А подмышки- один черт потные.
То ли из ревности, то ли от собственной какой ущербленности, но только невзлюбил майор Засядько Илью. Цеплялся к нему, по делу и без. Все по нарядам его гонял, все больше по караулам, да так ,чтобы в расположении части парня подольше не было.
И вот как — то раз, когда весь Советский трудовой народ, отмечал всепоголовной пьянкой ноябрьские праздники, в наряде по кухне довелось Илье мешки с сахаром и мукой перетаскивать. На время кухонных работ, как наиболее грязных, солдатам выдавали так называемую сменку БУ. Старшина выдавал одежду, не взирая на размеры, и часто можно было видеть, как по кухне сновали высокие солдаты в обтягивающей, словно шкурка на переваренной шпикачке форме, или же напротив низкорослые — спотыкались в больших, словно купленных на вырост галифе размеров на пять больше положенного.
Легко забросив на плечо полуцентерный мешок пиленого сахара, Илья осторожно, чтобы сопревшие нитки не разошлись на тесной гимнастерке, двигался по складу, перекладывая мешки на расставленные вдоль стены деревянные поддоны. Один из мешков надорвался, и не долго мешкающий, вечно голодный солдат сунул несколько отливающих мраморным изломом кусков сахара в плотно прилегающий к мускулистой ляжке карман штанов.
Когда работа была выполнена, Селиванов, как и полагается по закону подлости, совсем забывший про сахар в кармане, отправился доложиться старшине, где, и был уличен в вышеизложенном хищении. Пьяный старшина, отобрал у провинившегося солдата ремень и пилотку, дескать, возьмешь позже у дежурного по полку, продолжил прерванную приходом Ильи пьянку, а тот, понуро пошел прочь, искренне ломая голову, какая же кара может последовать за подобную кражу.
Выйдя из каптерки под вечерний, холодный дождь, Селиванов, наверное, в первый раз в своей жизни расплакался. Все казалось ему в этот момент гнусным – и этот старшина, и эта Советская Армия, и этот, долбанный, пиленый сахар.
Дежурного по полку, а им как назло оказался майор Засядько, Илья нашел в штабной Ленинской комнате. Среди дыма, пьяных офицеров, как своего гарнизона, так и соседней части воздушных десантов, плакатов и Ленинских бюстов, Селиванов не сразу обнаружил спящего за столом майора с красной, засаленной повязкой дежурного на рукаве.
Разбудив Засядько, Илья долго и путано объяснял замполиту, зачем он здесь появился в столь неурочный час.
— Аааа — протянул, наконец – то понявший ситуацию замполит.- Ворюга. Ну, все, хана тебе пришла, дисбат тебе обеспечен.-
Он попытался неверной, пьяной ладонью смазать солдату, стоящему перед ним на вытяжку по лицу. Но натруженная рука молодого соледобытчика, с легкостью управляющаяся с тяжелым отбойным молотком, перехватила ее на лету. Майору показалось, что пальцы его попали в жесткие, горячие тиски.
— Ты, что сученок себе позволяешь? Забыл, с кем разговариваешь?
Замполит попытался подняться и другой рукой ударить Илью.
— Не надо, товарищ майор — попросил его Селиванов
.- Если виноват – судите, но драться, бить себя я вам не позволю. Мы этого не любим. Отдайте, пожалуйста, ремень и пилотку, мне в роту пора, подъем уже скоро, а я еще не спал.
— Мы, говоришь? Не спал, говоришь? – Перед Ильей стоял, покачиваясь большой, словно шкаф капитан – десантник. На запястье его громадной, поросшей рыжеватыми волосками ладони, среди голубых самолетов и парашютов, ясно читалась крупная татуировка- “Я всегда трезв”.
-Ты, салага, себя на вы на гражданке величать будешь, а здесь, здесь щенок, слово офицера, для тебя закон. Скажут, лижи сапоги, и будешь лизать! – Десантник явно себя, накручивая, кричал все громче и громче.- Я тебя блядь деревенская научу, как с офицером разговаривать! —
Высоким ботинком с толстой подошвой, он с разворота, со всей дури заехал ничего не ожидавшему Илье в пах.
Можно было подумать, что этот его удар послужил каким-то сигналом к избиению Селиванова. Всей сворой, пьяное офицерье набросилось на Илью. В ход пошли кулаки ,сапоги, старый, потертый биллиардный кий и даже гипсовый бюст вождя мирового пролетариата. Дважды солдату удавалось подняться на ноги, дважды его мощный как кувалда кулак попадал в цель, но капитан из десанта не зря видимо ел свой летный доп. паек. Через пятнадцать минут, избитого и окровавленного Илью, со смехом выбросили из Ленинской комнаты в гулкий, пустынный коридор, прямо под ноги дневальному, стоящему в карауле возле красного знамени части. Где, отлежавшись на холодном, идеально чистом линолеуме, солдат Селиванов, с трудом, держась неверными руками за стены, кое- как убрался в сою казарму.
….Через два месяца лечения в Рязанских и Московских госпиталях, Илья Селиванов выездной комиссией был списан вчистую, и отправлен на долечивание по месту жительства, в родной Соликамск с “ белым” военным билетом.
Все фамилии вымышленные. Аналогии проводить нецелесообразно.
