Правда о Данте Алигьери


Правда о Данте Алигьери

но сначала коснёмся неправды, причём не неправды о, а неправды самого Данте. Как известно, в «Божественной комедии» довольно-таки точно, хотя и довольно-таки приблизительно определено местоположение двух частей загробного мира – Чистилища и Рая: это остров-гора в южной части западного полушария и воздушное пространство над ним. Данте, писавший свою поэму задолго до кругосветных путешествий и Колумбовых открытий, недооценил научно-технический прогресс и попал впросак, когда по мере своего развития указанный прогресс указанных частей в указанных местах не обнаружил. «Божественная комедия» в один голос была признана гениальным вымыслом, ко всеобщему сожалению и всеобщему счастью не имеющим под собою никакого реального основания, и мнение это, насколько мне известно, всерьёз никто никогда не оспаривал. Между тем, отвергая истинность Дантова загробного мира на основании ложности, пусть даже явной и неоспоримой, лишь одного из сообщённых в «Комедии» фактов, мы поступаем столь же неосмотрительно, сколь и Данте, этот факт сообщивший. В этой связи я предлагаю обратить внимание, по крайней мере, на следующие обстоятельства, давно, впрочем, известные:

Во-первых, на величайшую изобразительную реальность и убедительность «Ада», величайшую для любого вида искусства, для литературы же, боюсь, предельную, во всяком случае, в этом отношении рядом с Данте нет места никому. Несмотря на почти семь веков прошедших. Несмотря на Бог весть сколько веков предшествовавших. Не учитывая, наконец, далеко не самой простой для восприятия художественной формы «Комедии». Трудно поверить, что за всем этим не стоят реальные воспоминания, и уж никак невозможно отрицать, что написанию поэмы предшествовало великое душевное потрясение автора, вполне сопоставимое с душевным потрясением его героя. Разумеется, этот аргумент достаточно шаток и в единственном числе не мог бы служить сколько-нибудь серьёзным основанием для сколько-нибудь серьёзных выводов; в конце концов, появление раз в тысячелетие такого литературного гения, как Данте, ничуть не более невероятное событие, чем сошествие в Ад. Примечательно другое. При чтении «Комедии» отчётливо видно, что её герой движется по миру, явно созданному чужим воображением, а не его собственным. До и после Данте в Аду побывали многие, и практически все они встречали там сплошь своих врагов или людей, олицетворявших ненавистные им пороки, и это вполне понятно, потому что их Ад был порождением их моральных ценностей и их фантазий. Данте же в своих хождениях то и дело натыкается наряду с безусловными злодеями и на глубоко уважаемых и даже любимых им людей; положение же их всех без исключения ужасно, а некоторых, как, например, караемого за содомию Брунетто Латино, на мой взгляд, ещё и неприятно двусмысленно. Не раз и не два по ходу поэмы Данте придёт в ужас от мучений даже самых отъявленных грешников и в сердце своём посочувствует даже графу Уголино, не говоря уже о юных Франческе и Паоло, чьё преступление сомнительно, а наказание чудовищно. Данте явно наблюдает со стороны воплощение посторонней и во многом даже непонятной ему мысли; в конце концов, он находит в Чистилище не слишком приятное место и для себя лично; восторг же его при виде терзаний врагов так бурен, что причиной его скорее радостный сюрприз, чем планируемый результат собственных усилий. Вообще, если вывести за скобки поэтическую форму как результат последующей художественной обработки, то перед нами типичный дорожный дневник: в нём зафиксированы только лично наблюдаемые явления; ведётся постоянный контроль времени и изменения среды; объяснения происходящему, при всём их обилии, исходят только от компетентных лиц, и хотя очевидная и единственная цель повествования – описание топографии и функционирования Ада, но оно то и дело прерывается или тормозится привходящими обстоятельствами, как это и бывает при реальном путешествии. Кроме того, не следует забывать и о пророчествах, которые в изобилии дают Данте встреченные им души: я полагаю, что комментаторы в данном случае перехитрили самих себя и приняли явное доказательство правдивости поэмы за уловку, призванную обеспечить её правдоподобие. Все предсказанные события к моменту опубликования уже сбылись, были известны абсолютному большинству читателей и поэтому воспринимались как неуместные и отвлекающие внимание. Данте, при его литературном мастерстве, не мог не сознавать этого и опубликовал пророчества задним числом лишь потому, что они глубоко потрясли его в своё время, стали неотъемлемой частью его впечатлений и органично вошли в его путевой дневник, переделывать который в этой части не было уже ни времени, ни сил, поскольку всё время и все силы ушли на переделку его в других частях. Конечно, и в описании Ада есть ряд несообразностей, речь о которых ниже, но все высказанные соображения в целом позволяют предположить, что «Божественная комедия» в какой-то мере есть истинное сообщение о визите живого человека в потусторонний мир, и цель предлагаемой уважаемому читателю работы – это установление действительной картины, увиденной Данте, и причин, побудивших его эту картину исказить.

Это что касается предмета исследования. Теперь относительно его метода. Вопрос более чем немаловажный, поскольку речь пойдёт о высшей сфере мироздания и необходимо уяснить, насколько применимы к этой сфере наши обычные приёмы и средства рассуждения. Крайне распространённой является точка зрения, что человеческая логика (ЛЧ) не в силах постичь логики божественной (ЛБ). Это положение претендует на высшую мудрость, а между тем, на мой взгляд, недостаточно согласуется даже с нормальным здравым смыслом. Судите сами. Если мы утверждаем, что ЛЧ в принципе не может понять ЛБ, то тем самым мы уже делаем шаг на пути к этому пониманию, поскольку определяем первое свойство ЛБ – её принципиальное отличие от ЛЧ. Следовательно, приведённое утверждение замыкается на самоё себя и противоречит самой ЛЧ. Что же, в таком случае, этой ЛЧ не противоречит? А не противоречит ей, на мой взгляд, следующее правило: создатель может наделить своё создание качествами, по своим параметрам значительно отличающимися от собственных, но не может сознательно вложить в него ничего абсолютно для себя чуждого, поскольку в силу этой чуждости и помыслить об этом не в состоянии. Следовательно, человеческая и божественная логика имеют, по крайней мере, точки соприкосновения, и этим соображением мы и будем руководствоваться. Конечно, за неимением лучшего.

Если прибегнуть к избитому сравнению, то сейчас, в начале нашего расследования, истинный образ загробного мира скрывает непроницаемый полог, на котором Данте выткал образ ложный, совпадающий с истинным лишь частично. У нас недостаточно информации, чтобы сдёрнуть этот полог единым махом, но в местах соприкосновения реальной и искажённой картин кое-где поистёрлись и вылезли ниточки, их-то мы и будем выдёргивать одну за другой, без особой системы, пока вся ткань не расползётся у нас в руках.

Ниточка первая. Почему проводником Данте был избран именно Вергилий? На мой взгляд, это довольно странно даже по самому первому ощущению и совсем непонятно, если как следует вдуматься. Во-первых, по логике вещей Вергилий вообще не должен быть знаком с устройством Ада, а тем более Чистилища, поскольку жил до Христа, крещения не принял и потому постоянно пребывает в Лимбе. Впрочем, он оставляет впечатление довольно компетентного лица и прекрасно ориентируется на местности, а следовательно, с ним пришлось провести предварительную работу. Во-вторых, Вергилий просто-напросто не обладает надлежащими полномочиями: то и дело два путешественника по Аду натыкаются на глухое сопротивление его обитателей, от бесов им приходится спасаться бегством, а проход через город Дит без прямого вмешательства сверху был бы вообще невозможен. Если было принято решение о допуске в потусторонний мир живого человека, а это, разумеется, возможно лишь с позволения Высшего Лица, то неужели ж во всём Господнем окружении не нашлось проводника, более способного обеспечить успех задуманному? Первая мысль, которая приходит в голову по этому поводу, это та, что в Небесной Администрации сидят такие же ослы, как и в земной. Ничего антинаучного в таком предположении нет, но чисто по-человечески верить в него не хочется, поэтому рискну высказать мысль, что в глазах Высшего Лица Вергилий обладал какими-то достоинствами, компенсировавшими все указанные выше неудобства. Что знаем о Вергилии мы? Естественно, что он великий эпический поэт, как и Данте. Следовательно, можно предположить, что Вергилий был избран в качестве проводника потому, что он, обладая поэтическим восприятием мира, мог помочь своему спутнику в творческой обработке увиденного, обратить его внимание на выразительные детали или иным образом способствовать накоплению художественного материала. Следовательно, Высшее Лицо призвало Данте в мир мёртвых, заранее имея в виду последующее написание им поэмы, то есть, по сути, выступило как Верховный Заказчик. Понимая, что сошествие в Ад для смертного есть деяние ужасное и не всякому по плечу, Высшее Лицо в качестве стимула пообещало Данте встречу с Беатриче, причём позволило изобразить её впоследствии в почти сколь угодно высоком положении, и чувства живого к покойной были так сильны, что победили все остальные. Обратим также внимание на то, что несмотря на огромное количество ввергнутых в Ад, Данте постоянно встречает своих знакомых и получает возможность побеседовать с ними, что тоже вряд ли случайно. И, наконец, пророчества о судьбах Италии, которые крайне интересовали флорентийского гвельфа, без сомнения, также вошли в плату за его страшный подвиг.

Итак, безусловно, Данте получил Верховный Заказ на изображение загробного мира. Безусловно также, что это изображение он исказил. Встаёт вопрос, исказил ли он его в соответствии с заказом или вопреки ему? К сожалению, практическая психология не располагает опытом изучения человеческого поведения в настолько аномальной ситуации, но я лично полагаю, что не родился ещё и вряд ли родится когда-нибудь тот, кто осмелится проявить самоуправство перед лицом подобного могущества и подобного ужаса. В любом случае, такая попытка скорее всего была бы в корне пресечена Заказчиком теми или иными средствами. Следовательно, формальная причина Дантовой дезинформации ясна, и проблема переходит на новый, неизмеримо более высокий уровень, ведь личность Заказчика в нашем представлении совершенно несовместима с самим понятием лжи, а кроме того, если бы даже и была совместима, трудно представить причины, которые могли бы эту личность на эту ложь подвигнуть.

Потянем за следующую ниточку. Подойдём к адским вратам, перечтём слова, над ними начертанные и устраним явные опечатки. А именно и для начала в строке «Был правдою мой зодчий вдохновлён» исправим «правдою» на «садизмом» и не будем морочить голову, как говорится, ни себе, ни профсоюзу. Если строгий отец считает необходимым регулярно пороть свою не слишком послушную дочь, то это само по себе может говорить только о не совсем верно понятых принципах воспитания; но если он находит удовлетворение в разнообразии наказаний, если сегодня он ставит её в одну позу, а завтра в другую, сегодня на горох, а завтра на гречку, то дайте ему волю и срок, и он задушит её собственными её же внутренностями. Конечно, разные проступки предполагают разные наказания, но, во-первых, так ли уж велика разница между вечной сильной болью и вечной болью невыносимой, а во-вторых, ничто не мешало вдохновлённому правдой зодчему карать всех одной, но разной интенсивности карой, но он явно решил устроить себе дополнительное развлечение, и если пытки порой кажутся не слишком изощрёнными, то причиной тому недостаток фантазии, а отнюдь не жестокости. Тут пахнет чем угодно, только не милосердием, тут палач навис над разорванным человеком и, отказывая себе даже в заморить червячка и скушать водки, не сводит с него восторженного взгляда и фиксирует в записной книжке все подробности агонии. Не стоит возражать мне, что подобная сладострастная нота не звучит в поэме, напоминаю вам, что у Ада и «Ада» разные зодчие: Данте, шокированный зрелищем изнанки мироздания и находясь перед лицом Всеобщей Причины И Воли, просто не осмелился дать личную эмоциональную оценку увиденному и ограничился чисто внешней, зримой стороной, которая, слава Богу, чудовищна сама по себе.

Покинем на время Ад и страдающих в нём и обратимся к Раю; Чистилище же есть вопрос особый, и речь о нём впереди. Рая до сих пор мы касались очень мало и походя; казалось бы, в этом месте пресловутый полог протёрся буквально до дыр, но не тут-то было. Конечно, Данте явно изменил местоположение этой части загробного мира, но само по себе это нам мало что даёт. Конечно, описание Рая настолько же малоубедительно и наивно, насколько осязаемо и жутко описание Ада, но кто из нас бывал в Раю? И, если уж на то пошло, кто из нас там будет? Ведь всему этому есть простое и естественное объяснение: муки грешников рассчитаны на реакцию плоти, а плоть у нас у всех одинакова; тело, которое обладает воображением так же, как и разум, примеряет на себя описанные пытки и в ужасе содрогается. Картины же эмпирея нас не трогают, поскольку не находят соответствия в нашей эмоциональной памяти; вполне возможно, что истинно чистые и богоугодные души, читая «Рай», упиваются изложенными там божественными откровениями, чуждыми всем грешным смертным, и не вина Данте, что мы не доросли до Рая. Оговорюсь сразу, что лично я в это не верю ни секунды и считаю художественную неубедительность третьей части «Комедии» лишним доказательством того, что не только местоположение, но и всё устройство Рая в поэме искажены, но кавалерийским наскоком здесь ничего не решишь, поэтому двинемся по-пластунски.

Перво-наперво рассмотрим уже слегка затронутый вопрос, а именно: насколько логично хотя бы на человеческий взгляд то, что грешники в Аду сохраняют свойства не только разума, но и плоти, а праведники в Раю наслаждаются лишь духовными удовольствиями. Как я понимаю, при рождении и тем, и другим душа даётся абсолютно одинаковая, иначе исключаются свобода воли, ответственность за грех и награда за праведность, а следовательно, Ад и Рай. Допустим, что указанные свойства души приобретают по мере накопления на своём счету зло- или благодеяний. В таком случае разумно предположить, что, двигаясь вглубь Ада, Данте должен был наблюдать по мере утяжеления наказываемых грехов значительную эволюцию душ от некоторой эфемерности до почти полной осязаемости. И тем не менее, некрещеные в Лимбе и предатели в Джудекке обладают, судя по всему, совершенно одинаковой структурой. Правда, между ними есть и лес самоубийц, и сокрытые в огне души обманщиков, но эти изменения явно результат не естественного процесса, а специального единовременного вмешательства, и что весьма существенно, это вмешательство изменило лишь внешнюю форму душ, но никак не повлияло на их плотскую чувствительность. Вспомним и о некрещёных праведниках, который Господь взял из Ада в Рай за их великие заслуги: очевидно, такой переход возможен, и это тоже говорит очень о многом. Объективности ради отметим, что, во-первых, в Раю действительно можно наблюдать нечто отдалённо напоминающее эволюцию, правда, достаточно непоследовательную; во-вторых, вполне возможно, что душа праведника тем и отличается от души грешника, что, сохраняя абсолютно все те же свойства, она тем не менее возвышается над своей низменной частью и игнорирует её, не утрачивая. В-третьих, здесь есть что привести и в-четвёртых, и в-пятых, а потому сразу перейду к в-последних, которое гласит, что сама возможность произвольного изменения структуры душ может свести все наши доказательства к нулю, а потому не будем загонять факты в заранее определённую схему, факт остаётся фактом, а схема ломается. Просто отметим пока для себя все эти соображения и продолжим. Чем заняты праведники в Раю? Судя по Данте, исключительно радостным слиянием с Господом и беседами о его сущности. Это удивительно. Здесь, на земле, мы блуждаем в потёмках, и наши споры о природе вещей могут продолжаться до бесконечности, там же, в Раю, праведникам открыты все нити и пружины, и, как бы ни был сложен механизм мироздания, с течением вечности он всё равно стал бы очевидным и саморазумеющимся, и то, что небожители без конца говорят о самых обычных для них вещах, по-моему, так же противоестественно, как если бы вы, сидя в своей комнате, до скончания жизни думали о том, что её пол поддерживает четыре стены, а те, в свою очередь, поддерживают потолок, противостоящий полу. Конечно, всё это очень по-человечески, но в конце-то концов, а души-то в Раю чьи? Неужели же даже в самые низшие его слои проникают лишь бесконечно чистые и возвышенные, неужели всё та огромная масса людей, которых мы встречаем ежедневно и повсеместно и которых условно назовём более-менее порядочными, — это всего лишь ничтожные, не допущенные ни к наказанию, ни к блаженству? Чёрт его знает, не к месту будь помянут, во всяком случае, запомним и это и двинемся далее, а точнее, повернём вспять и снова посетим Ад, где потянем за следующую ниточку, крайне перспективную, и этой ниточкой будет, так сказать, правовое положение бесов. Существование которых в том виде, в котором изобразил их Данте, совершенно невозможно. С одной стороны, Ад создан Богом как место и средство наказания всех ослушавшихся, с другой же стороны, передовой отряд этих ослушников, своего рода нечистая гвардия чувствует себя здесь, как дома, никакой решительно каре не подвергается, наоборот, находит очевидное удовлетворение в истязании грешников, которые, кстати, явно виновны пред Господом меньше, чем их мучители, и всё это в тот момент, когда сам Сатана томится, скованный в сердце ледяного круга. Это не лезет ни в какие ворота, даже в адские, в которые лезет практически всё, и объяснение тут, боюсь, лишь одно: все эти так называемые бесы находятся по другую сторону баррикад и принадлежат к избранным, просто Высшее Лицо явно намерено откреститься от этой братии раз и навсегда. Налицо любопытное противоречие: Заказчик признаёт и даже настаивает, что создал Ад для наказания, но не желает иметь ничего общего с этого наказания конкретными исполнителями. Если бесы – представители небесной администрации, выполняющие чёрную и неблагодарную, но необходимую работу, то почему это нужно скрывать? Видимо, потому, что никакие это не представители, а, с позволения сказать, праведники, которые находят причитающееся им в Раю удовлетворение не в слиянии и беседах, а в безнаказанном истязании себе подобных. И для того, чтобы скрыть этот вопиющий с небес факт, Заказчик поручил Данте превратить их в слуг Сатаны, а заодно и приказал перенести Рай в небеса, движимый вполне понятным и чисто инстинктивным желанием быть от всего этого подальше.

Таким образом, мы наконец добрались до первых реальных результатов. На наших глазах вся конструкция Дантова загробного мира проседает и выворачивается наизнанку, Рай сминает Чистилище и оказывается уже не в недостижимой высоте, да ещё и на другой половине земного шара, а в лучшем случае на невысоких подмостках над самою сценой адской трагедии, и обе части мира мёртвых не только соприкасаются, но даже проникают друг в друга. Если признать, что бесы на самом деле — обитатели Рая, и вспомнить, как тесно связаны жестокость с сексуальностью, то можно предположить, что праведники совсем не чужды плотских интересов, и все изложенные по этому поводу выше соображения пусть послужат тому дополнительным доказательством. Я отнюдь не утверждаю, что Рай – это сплошь сборище садистов, возможно и даже наверняка, что бесы составляют далеко не самую значительную и, мягко говоря, не самую уважаемую группу, но думаю, не ошибусь, если скажу, что избранники Высшего Лица получают свою награду за земную жизнь не только духовными благами, но и вполне ощутимыми удовольствиями, в зависимости от личных склонностей.

Итак, мы видим, что белые райские одежды местами сереют, местами чернеют, а местами, увы, и краснеют. На основании какого же дополнительного критерия души с одними и теми же неблаговидными склонностями попадают в разные части мира мёртвых, ведь если в Раю есть мучители, то что мешает предположить наличие в нём убийц, сладострастников, предателей и так далее? Для ответа на этот вопрос вновь обратимся к Дантовой версии Рая; если с фактической точки зрения это, пожалуй, чистая ложь, то с точки зрения психологии такая же чистая правда, потому что это настоящая Утопия Заказчика, квинтэссенция его мечты и символ его счастья. Что же касается дополнительного критерия, то, боюсь, он просто до безобразия и человеческая логика имеет гораздо больше точек соприкосновения с логикой высшей, чем может показаться на первый взгляд. Заказчик настолько нуждается в безмерном и непрерывном восхвалении, что вряд ли решится обидеть отличившихся на этом поприще. Не стоит, конечно, бросаться в крайность, крайность вообще есть положение вещей, на практике почти не встречающееся; глупо вопить, что злодеи-подхалимы жируют в Раю на костях гордых и независимых праведников. С грешниками в Аду обращаются с жестокостью чрезвычайной, но мы имели возможность видеть, что процент Божьих одуванчиков здесь не так уж высок, а отбор ведётся, в принципе, в соответствии с религиозной догмой, что, впрочем, неизвестно ещё, является плюсом или минусом, поскольку эта догма весьма часто тяготеет к тому, чтобы карать людей за их естественные склонности. В мире мёртвых дела обстоят, судя по всему, так же, как и в мире живых, да и с чего бы быть иначе, если хозяин и там, и там один и тот же? Рай – общество, Ад – тюрьма, существует Закон; большинство обитателей Рая более-менее лояльны к Закону и потому в Раю, большинство обитателей Ада более-менее нелояльны и потому в Аду. Некоторая часть нелояльных в Раю и, надо полагать, некоторая часть лояльных в Аду, поскольку это угодно лицу, представляющему Закон, и именно это лицо мы и делаем предметом нашего дальнейшего исследования.

Обратимся к его психологическим характеристикам. Чего оно требует от своих созданий? Как уже было сказано – всемерного восхваления, но не будем грубы в оценках. Заказчиком движет не обыкновенное тщеславие и жажда возвыситься за счёт нижестоящего; я бы даже сказал, что эти чувства Высшему Лицу, собственно, чужды. Оно явно не удовлетворилось бы простым испытанным подхалимством, ему нужна абсолютно искренняя любовь; оно хоть и желает властвовать, но опираясь никак не на страх, а на непререкаемый авторитет и добровольное приятие его воли, мудрости и силы; слиться, движимому любовью, со своими верными созданиями – вот его высшая и, судя по всему, чистосердечная цель. Оно, без сомнения, ищет признания и поддержки, что очень странно, если вспомнить, кто это лицо и у кого оно этих признания и поддержки ищет. Будем откровенны, воплощённая в «Рае» программа-максимум несуразна и наивна, Заказчик явно не хочет понимать, с какими созданиями имеет дело, это очевидный идеалист, может быть, и не глупый, но безвольный и потому верящий в то, во что хочется, а не в то, во что подсказывает верить разум. Закон, который Высшее Лицо даёт своим подданным, призван обеспечить их максимально мирное существование, точное соблюдение его всеми членами общества есть программа выживания слабого в ущерб амбициям сильнейшего, это Закон для умеренных и робких, и определяющие черты Заказчика есть умеренность и робость. В сочетании с чудовищной и беспредельной жестокостью. И на фоне явного стыда и жгучего желания оправдаться, причём оправдаться, по сути, перед муравьями. Как видим, психологический портрет довольно занятен, а если мы ещё раз, но на более высоком уровне вспомним о связи жестокости с сексуальностью и учтём абсолютно бесполый, стерильный характер «Рая», то, пожалуй, не ошибёмся, если сделаем вывод, что Заказчик, поручивший Данте изобразить искажённый загробный мир, и Высшее Лицо, управляющее загробным миром реальным, совпадают, в лучшем случае, лишь в некоторой своей части и не более того.

Если до настоящего момента наше рассуждение двигалось хоть и бессистемно, но в большей или меньшей степени последовательно, и один вывод в принципе цеплялся за другой, то теперь оно будет, так сказать, прыгать с кочки на кочку с разнообразными промежутками между ними, заполняемыми только нашей фантазией, и в этом я заранее чистосердечно каюсь. Как принято обычно оценивать личность Бога, Бога вообще, не обязательно христианского? Как правило, с диаметрально противоположных позиций: либо это сверхсущество, обладающее полнотой добра и всезнания, либо злодей, сотворивший Землю и человека как объект для издевательств и пыток; на худой конец, ущербное и безумное создание, не ведающее, что творит. Как я уже говорил, повторяя за более знающими людьми, крайностей в чистом виде практически не существует, я полагаю, что реальный Бог по своему развитию находится где-то на уровне человеческого индивидуума и только обладает несравнимыми с этим индивидуумом возможностями, впрочем, может быть, вполне обычными для той среды, где этот Бог обитает. Представим себе человека ( условно назовём его Б. ), тихого и незаметного, занимающего какой-нибудь скромный пост, безвольного и немужественного, а потому всеми презираемого и никем, в первую очередь, своей женой, нелюбимого, и единственная его отрада в жизни – особого рода игрушка, может быть, довольно редкая и даже уникальная, но скорее не из-за технической сложности, а просто по причине отсутствия спроса. Эта игрушка представляет собой модель вселенной, которую населяют крохотные создания, и смысл игры в том, чтобы управлять рождением, жизнью, смертью и посмертным существованием этих созданий. Каждый вечер, приходя со службы, Б. играет со своим маленьким миром, он руководит своими подданными по своему разумению, это незлой и наивный человек, он даёт им Закон, который считает справедливым, согласно которому хотел бы жить сам и, главное, который хотел бы видеть правилом для других; он пытается добиться от своих человечков должного поведения, не понимая, что это лежит за пределами технических возможностей игрушки; он огорчён, что даже лучшие и любимые не способны соблюсти всех выдуманных им правил, но они дают ему чувство собственной значительности и достоинства, он бережёт их и после окончания срока их службы не склонен судить их слишком сурово. Неудачник в мире реальном, Б. обретает полную жизнь и компенсацию за все свои обиды, он уже считает своих крохотных созданий чем-то вроде своих детей, когда происходит катастрофа. Жена Б., некрасивая, несчастная, сексуально обиженная и обозлённая женщина, до сих пор презиравшая и мужа, и его увлечение, неожиданно для самой себя обращает на игрушку пристальное внимание и, к своему удивлению, видит в ней средство компенсировать и свои собственные потери. Она требует включить её в игру. Это невозможно, с самого начала Б. представлен земным обитателям как единственное всеобъемлющее верховное существо, прекратить же игру возможно только нажатием кнопки «Армагеддон», после чего последующий запуск исключается. Жена ничего не хочет слушать и настаивает, угрожая отключить игру в отсутствие мужа. Б. не желает отступать, он понимает, что если ввести в игру персону, равную по масштабам Создателю, мысль о неединичности неизбежно вызовет у его созданий мысль о заурядности, а со временем и о возможной ущербности их Бога; Б. же слишком натерпелся от своей неполноценности в реальной жизни, чтобы допустить что-либо подобное ещё и здесь. Наконец заключен компромисс. Б. делает совершенно абсурдный ход, противоречащий всякому здравому смыслу, и вводит свою жену в игру в качестве матери своего сына, которым он же сам и является; он требует от своих подданных для этой женщины почестей, почти равновеликих своим, сохранив за нею всё же до некоторой степени статус человека, хотя она всё время претендует на большее. Женщина властная и скандальная, Мария, постоянно угрожая отключением игры, частично берёт власть в свои руки. Будучи не в силах, но очень желая начать игру сначала, она требует введения обязательного для спасения обряда крещения, что совершенно обесценивает и чуть ли не упраздняет весь предшествовавший её появлению период игры. Надо отметить, что она воспитана в самых традиционных правилах общежития и формально и свято исповедует их, а потому не вносит других изменений в существующий Закон, да это её и мало интересует, поскольку натура она несравненно более грубая и привлечена лишь внешней стороной происходящего. Именно с её приходом и возникает тот жуткий Ад, который мы видим и который призван утолить её неудовлетворённую, задавленную и уже трансформировавшуюся в жестокость чувственность, и вообще, весь мир мёртвых подвергся значительной реорганизации, поскольку технические возможности игры не позволяют существенно изменить в её ходе параметры мира живых. Хоть на вратах Ада и начертано, что древней его лишь вечные создания, но это не первая и не последняя ложь, которая нам повстречалась. На всём пространстве Ада то и дело попадаются какие-то странные существа, как, например, Герион или кентавры; они не слишком согласуются с христианской верой, они не наказаны и в то же время не получают никакого удовольствия от зрелища или участия в пытках; они просто здесь живут, попутно выполняя работу, как покорённые индейцы, рубящие лес на строительстве железной дороги, это самые настоящие аборигены, остатки былых миров, и это доказывает, что Ад не сотворён изначально и что всё здесь прежде было иначе. Полагаю, что нынешняя территория Ада ( скорее круг, чем воронка ) и есть весь прежний мир мёртвых, который с приходом Марии был разрушен, превращён в преисподнюю, а Рай был вознесён над ней на подмостки; всё праведное население Б. спас от пыток, хотя под давлением жены и вынужден был оттеснить в Лимб, свежесооружённые же круги Ада наполнил грешниками, до сих пор пребывавшими на горе Чистилища, и эта гора, описанная в «Комедии», и есть на самом деле руины прежнего, дохристианского Ада, а Данте, слушая объяснения Вергилия, просто мысленно населил её уже разрушенные и безлюдные круги образами, им соответствующими. Судите сами: во-первых, наказания в Чистилище несравненно мягче, чем в Аду, во-вторых, они носят временный характер, это скорее даже не наказания, а болезненная операция, призванная приспособить души грешников к миру праведников. Но не это главное. Обратим внимание, кто находится в Аду? Убийцы. Мздоимцы. Обманувшие недоверившихся. Обманувшие доверившихся. И кто в Чистилище? Гордые. Завистливые. Ленивые. Суть не в степени тяжести. Создаётся впечатление, что если человек задумал, ну скажем, убить отца или изнасиловать сестру, но по независящим от него причинам не сделал этого, то места для него в Дантовом Аду так и не найдётся. Я хочу сказать, что в Аду карают за конкретные преступления, а в Чистилище – за свойства души, то есть налицо два принципа наказания, изобличающие двух лиц, эти занимающихся. Первый принцип несовершенный и грубый, используемый, кстати, и человеческим правосудием, которое сплошь и рядом ошибается даже в установлении фактов и почти совершенно неспособно к проникновению в мотивы преступника, второй гораздо более тонкий и гораздо более подходящий, на мой взгляд, всезнающему разуму, а само собой разумеется, что Б. несравненно лучше жены разбирался в особенностях игры, а может быть, вообще был единственным, кто мог использовать как следует все её возможности. Как бы то ни было, от управления вселенной его удалось не отлучить, а только несколько оттеснить, но и это привело к ужасающим последствиям. К власти пришёл садизм, закованный в религиозную моральную догму, узаконенные жестокость и изуверство, не имеющие ничего общего с исправлением зла и, может быть, более страшные, чем любой из караемых в Аду грехов. Не думаю, что проникновение недостойных в Рай началось только сейчас, слабость Б. к славословиям, видимо, давно шла не на пользу справедливости, но вряд ли когда-нибудь ранее в Рай был сознательно допущен грех такого масштаба и такого пошиба; как видно, тщеславие Марии росло пропорционально её озлобленности и, если уж быть справедливым до конца, её обидам. Потакание личным амбициям там, где необходима строгость, и буквальное следование формальной норме в случаях, когда нужно было проявить милосердие, окончательно размыли нравственную границу между Адом и Раем и дискредитировали Высшее Правосудие, но к чести Б. нужно сказать, что его эта дискредитация мало волновала. Его волновало другое: он слишком долго играл в эту игру и приобрёл кое-какой опыт, и этот опыт говорил ему, что его создания по большей части уродливы и порочны, но воистину не ведают, что творят, и наказания заслуживают только их уродство и порок, а не они сами, потому что они слабы в той же мере, что и глупы, а глупы они, как младенцы. И ещё Б. прекрасно понимал, что в его игрушках слишком много от него самого, и единственный способ оправдать мучения, которые они терпят в Аду, — это разделить их с ними, что заведомо невозможно, да и у кого хватило бы на это мужества? И единственное, что Б. смог в этой ситуации сделать – это выступить в роли Верховного Заказчика и, призвав одного величайшего поэта из мира живых и дав ему в помощь другого из мира мёртвых, поручить описать им весь ужас, творящийся в Аду, чтобы предупредить всех живущих и заставить их задуматься, пока ещё не слишком поздно. Он не нашёл в себе мужества признать, что уже недостаточно властен над своим творением. Он постарался скрыть истинную причину бед и предъявил вымышленную: недаром заросший шерстью чудовищный Сатана в сердце Ада похож на что угодно, только не на падшего лучезарного ангела, — это же типичнейший образ врага, перекошенная рожа вероятного противника на стене солдатской столовой, ведь никакого Сатаны, разумеется, нет и в помине, да и откуда ему взяться? Б. не сумел даже отказаться от своей мечты идеального устройства мира, хотя в глубине души прекрасно понимал уже всю её несостоятельность, он нарисовал Данте свою модель Рая, предъявил скроенный по чужой модели Ад и присовокупил комментарии к тому и другому; он поручил изобразить всё так, как он сказал, и Данте свою задачу выполнил, выполнил блестяще, хоть этого и хотели там, где уже далеко не всегда властны исполнить то, что хотят. Страшная весть пришла в мир, и разнеслась по миру, и миру она понравилась, и мир восхитился, и поаплодировал, и успокоился, и разошёлся.

И мир за это ответит.

Добавить комментарий