Безумно завидую людям, которые легко переносят жару, и мне сейчас кажется — таких большинство. Во всяком случае, озабоченные чем угодно только не этим сорокаградусным августовским пеклом лица встречных прохожих не идут ни в какое сравнение с моей распаренной, зыркающей по сторонам в поисках тени, физиономией. Ну что бы мне не родиться в какой-нибудь Голландии, где зимой запросто ходят без шапок, а летом подошвы не проваливаются в асфальтовую трясину. Однако и в наших краях возможны варианты. Например в жару ты сидишь где-нибудь на берегу речки и потягиваешь холодное пиво, а не плетёшься между раскаленных коробок зданий в такое же раскаленное, собственное жилище.
Да-а… пивко–пиво–пивасик. Пожалуй, самое время сейчас прихватить пару-тройку бутылочек ледяного, такого, чтобы температура градуса четыре не выше. А одну прямо тут же, не отходя от кассы, без отрыва, под завистливыми взглядами спешащих у которых нет времени. А на что же у вас есть время, если не на это? Жизнь коротка ребята.
Конечно, пиво из холодильника можно купить в любом попутном киоске. Только ради этого стоило прогнать коммунистов. Но я как раз вхожу в супермаркет, а там есть один большой плюс. Плюс в том, что в торговом зале стоят открытые витрины-холодильники для всякой всячины, которую положено продавать мороженой. А из этого холодильника тянет такой стужей – лечь бы в него и лежать до Нового Года, когда уже точно жары не будет. Но менеджеры в зале все-таки обращают на посетителей внимание – в холодильник я не ложусь, а делаю вид, что старательно изучаю содержимое этой самой витрины.
И не зря я его изучал, мой взгляд натыкается на пачки креветок.
Мамочки! А когда же я их видел последний раз?
Конечно, креветки не совсем традиционное блюдо для нашей местности. Наш народ предпочитает сопровождать пиво донскими лещами, либо раками. Но после того как, прожив полгода в Москве и вкусив в «Жигулях» заморских блюд в виде лангустов и креветок мы вернулись домой и обнаружили, что этого добра здесь навалом, креветки стали пользоваться у нашей компании неизменным успехом.
Правда, было это двадцать лет назад.
Кстати, с таким «креветочным» праздником связана одна история, которая, отчасти, определила ход всей моей дальнейшей жизни.
***
В 1978 году окончив институт и получив диплом с замечательной специальностью «инженер-механик» я попал на завод. Завод чинил различные электроустановки, и определили меня в техотдел, в котором я и занял должность инженера-технолога. Технология ремонта была отработана задолго до моего появления на свет, никаких принципиальных изменений в ближайшее время не предполагала, и функции технолога сводились к воплощению всяких бредовых идей непосредственного начальства. В техотделе нас ишачило семь человек. Я был самый молодой.
После того как я начал ориентироваться на местности, поступило первое задание. Сергей Константинович – так звали моего начальника, вручил мне карандашный набросок заводского двора с таким видом, словно это был план бункера Гитлера. Пиратским крестиком было помечено место, где требовалось выкопать яму размером метр на метр и глубиной всё тот же метр. Предполагалось, что копать яму буду не я — молодой специалист, а двое придающихся мне для этой акции работяг. Бригаду эту ещё предстояло разыскать где-то на территории, поскольку постоянного ареала обитания у них не было. Одного из них звали Михалыч. По описанию начальника был он маленький и лысый. Второго все называли просто Сашка, и он должен был находиться там же где и Михалыч, поэтому его примет я не получил. На этом инструктаж был окончен, и я отправился на своё первое задание мысленно составляя депешу в Центр, которая начиналась: Юстас-Алексу …
Для того, чтобы разыскать «кадры» я избрал самый простой и надежный путь — выйдя в цех, спрашивал у каждого встречного:
— Михалыча с Сашкой не видели?
Получаемые ответы имели два варианта:
— Только что были, — и второй, — … и тебя бы не видели сто лет, — это был шедевр местного юмора, который я потом слышал сотни раз.
Конечно, был риск нарваться на самого Михалыча, но я внимательно изучал шевелюры встречного люда. Лысых среди них не было.
Наконец один из опрашиваемых махнул рукой:
— Да вон они, в катушках ковыряются.
Я подошел к огромной куче срезанных обмоток двигателей и трансформаторных катушек. В те времена никому и в голову не приходило воровать медь, она валялась посреди двора, и раз в месяц её сдавали как цветной металлолом. При моём приближении два мужика в замасленных робах подняли головы и вопросительно посмотрели на меня. Я уточнил:
— Михалыч и Сашка — вы будете?
Они переглянулись и утвердительно кивнули головами.
Спасибо, Сергей Константинович! Меня послали за кривым напильником и кто – мой собственный начальник!
Михалыч оказался двухметровым верзилой с густой копной черных как смоль цыганских волос. Сашка сразу скорректировал наши отношения:
— Запомни, пацан, раз и надолго – меня зовут Александр Ефимович. Ущучил…?
Такого посягательства на свой статус я стерпеть не мог, пришлось, как можно скорей представляться, пока дело не приняло непоправимый оборот.
— Я новый инженер техотдела, для вас есть работа.
Достав из кармана «карту местности», я начал показывать им, объясняя, какая и где должна быть яма. Михалыч сразу же задал резонный вопрос:
— А на кой хрен она там нужна?
Ответа на него я не знал – забыл спросить.
Медленно свернув бумагу и сунув в карман, я постарался, как можно увесистей, произнести всплывшую в памяти фразу.
— Приказы не обсуждаются, а выполняются.
Хмыкнув, они опять переглянулись. Михалыч снял шапку и, пригладив кудри, задумчиво пробурчал:
— Так там же грунт тяжелый. Ломы нужны.
— Вот берите ломы, лопаты и подходите туда. Я пока разметку сделаю.
Они опять переглянулись — и что за дурацкая манера?
— А кто же нам даст? Кладовщица без распоряжения не даст, она никому не даёт.
Я напряг организаторские способности.
— Пошли на склад, будет вам распоряжение.
Склад был открыт. Кладовщица в ответ на приветствие мотнула головой. Затем, прикрыв газетой лежавший перед ней хлеб с салом, она обратилась к моей команде:
— А вам, волкИ, какого надо? Зарплата позавчерась только была!
— Так мы… вот, с начальником, инструмент получить. Ломы, лопаты, кран подъёмный…
Она нагнулась ко мне и прошептала:
— Слышь, милок, у них этих ломов да лопат полная каптерка. Дурют они тебя.
Я уже понял, что «дурют» меня все кому не лень — возможно и она. Максимально вежливо я попросил:
— Выдайте им, пожалуйста, под мою ответственность лом и две лопаты.
Кладовщица нырнула за дверь, выставила требуемое и зычно крикнула:
— Смотрите, волкИ, не принесёте — хана нашей дружбе. Больше и не подходите.
«Волки» осклабились взяли инструменты и пошли к месту указанному на «карте». Я шагал позади и размышлял о своём дипломе, начальнике, заводе. Метрах в пятидесяти от нашего маршрута три изолировщицы срезали сгоревшие обмотки с двигателя. Увидев их, Сашка с восторгом заорал:
— Ленка! А Ленка…! Иди на минутку, дело есть!
Здоровенная бабища, лет тридцати, чуть выступила вперед.
— А ты за минутку управишься, кролик серебристый?
— Управлюсь… прошлый раз ведь управился?
— Да я за минутку так разгонюсь – потом пятерых, таких как ты, надо, чтобы меня за два часа остановить.
Сашка вполне довольный диалогом переключился на меня.
— Вы глядите, шаболды! Вот начальник новый идет. Чтобы не приставали без дела к молодому человеку. Только по делу и по записи.
Тут же подключилась вторая:
— Ой, девки! Поработайте за меня, я подмоюсь, сбегаю.
К такому вниманию я не привык. Конечно, глупо было строить из себя целку, но способом общения этим я не владел. Молча шагал мимо и с облегчением вздохнул, когда мы зашли за угол.
Быстренько отмерив рулеткой расстояния от столба и угла здания, я, для пущей важности, вбил в землю четыре железяки, валявшиеся тут же.
— Копайте, тут работы на полчаса.
Сашка подозрительно смирным голосом спросил:
— А кстати, сколько времени?
— Без пяти одиннадцать, — ответил я, — до перерыва ещё больше часа.
— Так тут же, эта… кабель пролегает, — задумчиво почёсывая затылок, проговорил Михалыч.
— Какой кабель? — о кабеле я ничего не знал.
— Силовой, в прошлом годе перекладывали. Он вон там стрельнул, а его сюда переложили. Это… начальник цеха знать точно должен, у него разметка есть. Спроси, а то не ровен час — перерубим. Дело-ов будет.
Вход в цех был в десяти метрах. Я согласился.
— Ладно, подождите. Сейчас узнаю.
Входя в цех, в дверях столкнулся с начальником.
— Виктор Николаевич, а где у вас тут кабель силовой проходит?
Он махнул куда-то рукой.
— Будка с той стороны, там и ввод сделали. А что?
— А в прошлом году перекладывали?
Я уже всё понял. Развернувшись, пошел к яме, на ходу прикидывая, что я им сейчас отпою. Но отпевать было некому – лом и лопаты валялись на земле, бригада исчезла.
Сзади подошел Николаевич. Посмотрел на инструмент, ковырнул лопату ботинком.
— Смылись?
— Ага.
— Так сейчас же, — он посмотрел на часы, — час волка. Спиртное с одиннадцати. Их в одиннадцать надо за ноги привязывать и то убегут.
Я занес в его кабинет инструменты, пошел к автобусной остановке, сел в подошедший автобус и поехал домой.
На обед.
Вернулся к яме ровно в час. Моих не было.
За какие-то полдня, они уже стали моими. Появились минут через двадцать, изрядно хваченые. В холщовой сумке позвякивало.
Сашка подошел первый.
— Да ты, эта… не расстраивайся. Выкопаем – куды она денется. К вечеру выкопаем, вот те крест, — он сдвинул в сторону ворот рубахи. У левой ключицы был вытатуирован замысловатый крест.
Тут меня накрыло.
— К вечеру? — я выхватил у него холщовую сумку, жалобно звякнуло стекло.
В сумке были «огнетушители» — три бутылки по 0,8 литра. «Агдам».
— Час на все или разобью к едрене фене, — в подтверждение своих слов я взял по бутылке в каждую руку и встал, напоминая матроса-панфиловца.
— Э-э… не балуй, — подал голос Михалыч, — это не наше, люди заказали. За такое морду бьют. Тут на шесть пятьдесят пойла.
— Посмотрим, кому морду бить будут. Засекаю, время пошло. Шесть пятьдесят для вас — бабки.
Опять переглянувшись, они пошли за инструментом, принесли и, нехотя, начали копать, искоса поглядывая на меня. А я, устроившись возле «Агдама», также, искоса, поглядывал на часы.
Закончили яму за пятьдесят семь минут. Копать они умели. Уже в самом конце подошла Ленка с подругами. Оценив обстановку, они заржали как молодые кобылы — от всей души.
Потный и злой Михалыч пульнул в них матюком, но этим только усугубил ситуацию.
Закончив, они подошли ко мне.
— Давай сюда, инжене-ер.
— А инструмент тузик понесёт? Пошли на склад.
Так мы и продефилировали в обратном направлении. Впереди бригада — сзади я, с «фугасами». После того как сдали инструмент, я протянул им бутылки.
— В целости и сохранности.
Михалыч хлопнул меня по плечу.
— Ладно, всё нормально. Слышь, инженер, пошли вмажем за знакомство? Шесть рублей не деньги.
Я посмотрел на часы. Вообще-то есть правило — «не пей с подчиненными «, но за сегодняшний день они мне стали ближе, чем пять Сергеев Константиновичей.
И я, плюнув на правило, сказал.
— Пошли!
***
Одной из самых ярких личностей на нашем этаже был Анатолий Владимирович. С ним я познакомился примерно через неделю после того, как попал на завод. Дверь в техотдел открылась, и вошел щуплый, невысокого роста мужчина лет сорока пяти. Брюки у него начинались сразу на уровне груди, безукоризненно белая рубашка и галстук дополняли костюм. Высокий лоб с залысинами и орлиный нос… – типичная трудовая интеллигенция. Он потирал руки как биржевой маклер после удачной сделки и, ни к кому не обращаясь, нараспев произнес:
— И с разбега, в самую средину…
Смысл этой загадочной фразы я понял несколько позже.
Мы раскланялись, представились и довольно быстро подружились.
Работал он инженером по технике безопасности и, по–совместительству, выполнял функции парторга завода. Но вообще-то ему было наплевать как на первое, так и на второе, львиную долю времени он посвящал совсем другому занятию.
На работу парторг всегда ходил с раздутым объемистым портфелем, который имел очень внушительный вид. Но там были не первоисточники марксизма-ленинизма и не наглядные пособия по организации безопасной работы. Там были детали компрессоров для аквариумов, которые Анатолий Владимирович собирал в свободное время и затем продавал на рынке. А свободного времени у него было предостаточно.
Провода и изолировочных материалов на заводе хватило бы на десять парторгов, и дело было поставлено на поток. Поскольку он имел двух дочерей «на выданье», деньги эти были для него совсем нелишними и все относились к бизнесу с пониманием.
Несколько раз мне довелось присутствовать на «инструктаже», который он проводил с приходящими на завод рабочими. С мужиками он долго не рассусоливал – подсовывал ведомость, тот в ней расписывался. Всё – инструктаж закончен. Но с женщинами… Быстренько объяснив «новобранке» куда можно и куда нельзя лезть, он наклонялся к ней и заговорщицки шептал.
— Ну, это ладно… – ты с мужем-то, как живешь?
Что самое удивительное, почти все кололись.
Головы сближались, и в течение какого-то времени раздавалось сосредоточенное шушуканье, прерываемое возгласами.
— Да ты что! Да как же это?
Нельзя сказать, чтобы Анатолий Владимирович был бабник или «ходок». Нет – скорее, он был крупный теоретик по женской части. А может быть, именно так он понимал руководящую и направляющую роль партии в деле воспитания масс. Во всяком случае, среди женщин завода он был явно доверенным лицом, и на консультации к нему они бегали постоянно.
***
Незаметно прошел первый год инженерной деятельности. Заводская жизнь текла приторно–размеренно. Круг обязанностей определился, подвигов от меня никто не требовал. Рутина.
Однажды в техотдел влетел секретарь комсомольской организации. Он всегда не входил, а влетал. Как на всех предприятиях того времени на заводе была комсомольская организация, в которой я естественно состоял. Существовала она естественно в основном на бумаге, и у неё естественно был свой секретарь.
Тогда всё это было очень естественно.
— Сегодня в пять часов собрание. Явка строго обязательна, будут представители райкома.
— Да я, э-э-э, — с ходу в голову ничего подходящего не пришло. На собрание идти не хотелось.
— У меня работа срочная.
— Не волнуйся, я с начальником договорюсь, — и он полетел дальше.
Конечно, договоришься – начальник техотдела был не кто иной, как его отец. Такая вот рабочая династия. Придется сидеть, никуда не денешься.
В пять часов, прихватив валявшийся у меня в столе сборник фантастики, я спустился в актовый зал. Как ни странно, почти все уже собрались. Все двадцать восемь человек – именно столько насчитывал наш авангард трудящейся молодежи. На сцене, за столом, сидел секретарь и какой-то прилизанный хмырь, судя по всему – тот самый, представитель райкома. С него запросто можно было рисовать плакат «Партия сказала надо, комсомол ответил — есть», столько было в его лице готовности совершить что-нибудь, во имя чего-нибудь.
Я уселся от них подальше, раскрыл книгу и погрузился в чтение.
Скоро я уловил, что собрание идет явно не по стандартному сценарию. Слово предоставили хмырю. Тот встал и задушевно-доверительным тоном сообщил нам, что дорогой секретарь нас покидает и уезжает на далёкий Север за длинным рублём, согласно пришедшему вызову и поданному заявлению. В соответствии с этим, перед нами стоит непростая и весьма ответственная задача — выдвинуть достойнейшего из достойнейших на эту трудную и опасную, но такую нужную людям работу. Какие будут предложения?
Все притихли, боясь привлечь к себе внимание, а вместе со всеми и я.
Главное в таких ситуациях расслабиться и сделать вид, что ты стул или стол. Совсем по Станиславскому. А вы слышали когда-нибудь, чтобы стул хотели выбрать секретарем? Я старался, как можно рассеяннее, перелистывать книгу, а в голове крутилось: «Господи пронеси, Господи пронеси…»
Не пронесло.
Подняв голову, я увидел, что вся компания смотрит на меня. Некоторые с сочувствием, некоторые со злорадством, но на меня.
Хмырь опять подал голос:
— Активнее, товарищи, активнее. Так! Какие будут предложения? – предложения, естественно, поступили.
Короче – выбрали меня.
Под рев трибун, в свете прожекторов, я прошел на сцену и уселся рядом с хмырем.
— Поздравляю, — освободившийся секретарь, с ехидной ухмылкой, пожал мне руку.
— Надо поблагодарить народ за оказанное доверие — прошептал хмырь.
— Обойдутся, — от «последнего слова» я отказался, собрание закончилось.
— Завтра в девять жду тебя в райкоме, — хмырь, повернулся и ушел.
Я остался сидеть в зале один.
— И с разбега, в самую средину, — донеслось от двери.
Вошел Анатолий Владимирович.
— Поздравляю, коллега, — он широко улыбался, потом, заметив мою кислую физиономию, спросил.
— Ты что, не рад? Слушай меня сюда… – общественная работа, кроме пары минусов имеет массу плюсов. Во-первых, ты можешь в любой момент слинять под тем предлогом, что тебе надо в райком или куда-нибудь ещё, по комсомольским надобностям. Во-вторых, ты становишься особой «приближенной к императору», со всеми вытекающими последствиями. Ну, а остальное — я тебе потом объясню.
Близость к «императору» меня не особенно грела, но первый пункт мне очень понравился. Я смирился с происшедшим.
Назавтра хмырь, которого звали Сашей, оказавшийся вторым секретарём райкома, провел меня по кабинетам, представил тамошнему люду и объяснил круг обязанностей. Райкомовский «нежный пол» мне понравился. Нужно отдать должное, умели они подбирать кадры. К своей радости я обнаружил, что невменяемых одержимых манией построения светлого будущего в райкоме не было, на окружающую действительность все смотрели трезво. В популярной форме мне объяснили, что в мои функции входит святая святых: сбор взносов и регулярный приём в комсомол всех потенциально пригодных. Ну, а уж будет совсем здорово, если каким-то образом на заводе будет вестись первичная документация с протоколами собраний и прочей чешуёй. Такие правила игры.
Я всё понял.
Первым делом я забрал стоявшую без дела в библиотеке печатную машинку. Через неделю первый протокол собрания улегся в папку для бумаг — дожидаться своего часа. Сбор взносов был поручен Люсе – пигалице с широко раскрытыми изумленными глазами, ну а приём… с приёмом дело обстояло хуже. Народ в комсомол не шёл.
Прибывающая молодежь категорически не хотела вливаться в стройные ряды передового отряда. Никакие уговоры не помогали. Причем, вели они себя так даже не из каких-то меркантильных соображений, а в силу устойчивого стремления к внутренней свободе от всяких организаций, секретарей и прочей сволочи, способной отравить нормальному человеку жизнь. Я их понимал. Поэтому сильно и не настаивал, предпочитая ежемесячно объясняться в «орготделе», что завод у нас маленький, контингент среднего возраста и при всём их желании принимать сорокалетних мужиков мы не можем. Райкомовские делали вид что верят.
Наверняка, по цинизму, с каким происходило всенародное делание вида, мы были впереди планеты всей. Единственного человека, который абсолютно серьёзно верил в то, что всё происходящее в нашей стране имеет какой-то смысл, я встретил в Болгарии. Это была болгарская студентка, добрых два часа расписывавшая мне преимущества социалистического строя вообще и социалистического метода хозяйствования в частности. Закончила она свою тираду потрясающей фразой:
— Мы (болгары) учимся у вас, как нужно работать.
Святая. Видела бы она плоды нашего труда. Мне искренне жаль было её разочаровывать, поэтому я промолчал.
Потом мы выпили русской водки… за советско-болгарскую дружбу.
Через пару месяцев всё пошло как по маслу. После нескольких акций районного масштаба, закончившихся традиционной, но достаточно скромной гулькой, я стал в райкоме своим человеком и весь этот спектакль мне начал – не то чтобы нравиться, но хотя бы перестал вызывать рвотный рефлекс.
Так прошел второй год моей заводской жизни.
***
Ну вот, я уже приближаюсь к креветкам.
Зайдя как-то в кабинет техники безопасности, я застал Анатолия Владимировича стоящим в задумчивой позе. Он пристально смотрел в дальний угол, что-то прикидывал и даже вымерил шагами расстояние от одного угла до другого. Я уселся на край стола и молча взирал на эти манипуляции. В углу сидел на своём рабочем месте Женька инженер ОТК и перекладывал на столе бумаги. Анатолий Владимирович широким жестом обвёл рукой пространство кабинета.
— А как ты думаешь, Серёга? Если положить здесь паркет?
В кабинете не так давно делался ремонт и особой надобности в паркете я не видел.
Я хмыкнул и пожал плечами. Он продолжал:
— …положить паркет, вскрыть его лаком. Из угла в угол проложить ковровую дорожку шириной сантиметров девяносто. В том дальнем углу поставить большую липовую колоду, ошкуренную и вскрытую тем же лаком…
— И с этой колоды вы будете камлать и произносить речи на партсобраниях?
— Нет. Берем молодую красивую даму, разумеется, голую. Упираем её в эту колоду. Я разбегаюсь по ковровой дорожке, заметь — по дорожке… и… с разбега в самую средину. Ну, как?
И он бодро пробежался из угла в угол.
Закончив шоу, Анатолий Владимирович прошел к своему столу.
— Думать надо, творить, созидать. Берите пример хотя бы со старших товарищей. Сидят где-нибудь в ЦК два чудака и мудруют: «Чего бы нам придумать?».
Потом один говорит:
— А давай-ка, Иван Иванович, внедрим новое движение. Не «стахановское» — а, допустим, «митрохинское». Чтобы каждый рабочий утром, подходя к своему станку, пять минут крутил дули. У него мышцы будут развиваться, координация движений улучшится и как следствие производительность труда повысится.
Назавтра депеша идет из Москвы по обкомам, оттуда по горкомам, потом попадает в райкомы и на заводы. А в депеше написано: » Внедрить и отчитаться в течение месяца.» Внедрять эту хрень разумеется никто и не собирается, а отчитаться – да пожалуйста.
Через месяц составляется ответная депеша: — » В результате внедрения «митрохинского» движения уменьшился производственный травматизм, сократилось количество прогулов, достигнута экономия материалов на столько-то процентов, электроэнергии на столько-то киловатт-часов, и в целом производительность труда повысилась на три с половиной процента, что в денежном выражении составляет столько-то и столько.
Пишем мы эту пургу в райком, оттуда ручейки стекаются в горкомы, потом в обкомы и в саму столицу нашей Родины к Иван Иванычам. Те смотрят в бумажку и диву даются: » Ты глянь — как мы здорово придумали! Это же надо – по всей стране три с половиной процента! Это ведь какие деньжищи! Ай да молодцы мы с тобой! Давай-ка себя орденом наградим Трудового Красного Знамени!
— Поняли? А вы сидите, бестолочи. За два года ни одного трудового почина, — Анатолий Владимирович потер ладони и достал детали компрессора.
— Ума хватает только жен дурить. Заходила сейчас одна, жаловалась. Муж каждый вечер на рогах приходит. И наладил дома догоняться. Вроде всё время тут, на глазах, а к ночи совсем никакой. Она всё перерыла – где же он водку прячет? Водки ни капли – муж в стельку. А потом нашла.
Он раньше её с работы возвращается, приносит бутылку и разливает в рюмочки, которые в буфете стоят. Наливает доверху, так что не видно ничего. Бутылку выкидывает. И всё – ныряй потихоньку. Во мозги у человека!
Подождав, пока мы оценим столь блистательное проявление ума, он продолжил.
— Я, между прочим, серьёзно. Хочешь порадовать свой райком, выдай какую-нибудь инициативу снизу. Дай им продемонстрировать, что не зря они свой хлеб идеологический едят.
Я поморщился.
Выдавать мне ничего не хотелось. В данный момент мне хотелось поскорее закончить этот тягомотный день и поехать на репетицию в одну контору, где мне предложили поиграть вместо заболевшего гитариста. Но Анатолий Владимирович, мотая между делом катушку, продолжал что-то бурчать о творческом застое, заплесневелых мозгах и прочих глупостях.
Мой взгляд остановился на заголовке в газете, покрывавшей его стол. Там было что-то вроде «Каждый должен чувствовать себя хозяином». В голове забрезжило.
— Ладно, будет вам инициатива. По полной программе.
Я пошел к себе в техотдел, уселся за машинку и вскоре протокол собрания был готов.
Согласно этому протоколу, молодые рабочие нашего завода начали движение рационализаторов и изобретателей под девизом: » Ты — хозяин своего рабочего места!» Естественно, на комсомольском собрании движение было поддержано и одобрено и т.д. и т.п.
Вытащив протокол из машинки, я пошел показывать его нашему «кормчему». Анатолий Владимирович прочитал, покрутил головой, щелкнул по листкам, прогнусавил своё: » И с разбега, в самую средину…» и вернул бумаги мне.
— Тащи в райком. То, что надо, в самую средину. И у меня гора с плеч.
— А у вас-то, с чего?
— Вчера с шефом были на бюро райкома и там громко на нас стучали кулаком по столу, в связи с отсутствием инициатив снизу. С вялостью масс, так сказать. Вот шеф мне и дал задание, что-нибудь придумать, а тут как раз ты… подвернулся. Тащи в райком.
Посмотришь, что через неделю будет.
Короче, развели меня, по полной программе.
Но не пропадать же добру. На следующее утро я заскочил в «орготдел», положил протокол на стол заворгу, которому как раз было не до меня, и поехал на работу.
***
Прошла неделя — ничего не происходило, заканчивалась вторая.
В четверг вошла секретарша директора – в свои двадцать восемь уже утомленная жизнью и вечно заспанная.
— Иди, тебя из райкома разыскивают. Да скажи им, чтобы в приёмную не звонили, я не твоя секретарша.
— У нас с тобой ещё всё впереди, — вяло огрызнулся я и пошёл к телефону.
— Генеральный Секретарь завода слушает, — я предполагал, что звонят насчет членских взносов, которые мы ещё не собрали.
— У тебя что, мания величия начинается? — это был «второй», — Ну ты – молодец, хоть бы кому слово сказал. Впредь о таких вещах лично мне и сразу же.
— Скромность украшает человека, — я начал соображать в чем дело.
— Короче, завтра к вам приедет корреспондент. Встретишь, покажешь и расскажешь. В среду пленум горкома. Третий вопрос — ваша инициатива. Будешь докладывать. Всё понял?
— Саша, а может не надо пленум? — попытался я отнекаться.
— Надо. С меня магарыч. Всё, — в трубке раздались гудки.
Назавтра действительно приехал корреспондент городской газеты с фотографом.
— Показывайте ваших рационализаторов, будем снимать.
Я не стал морочить ему голову и честно всё рассказал.
— Ничего, всё нормально, — успокоил он меня, — статью я сам напишу. Давай объект для фотографии.
В качестве объекта была выбрана всё та же Люся, старательно укладывавшая обмотку в пазы двигателя. Она долго не соглашалась, потом полчаса красилась, менялась с подругами спецовками, в общем, вела себя так, как ведет себя любая женщина, которую будут фотографировать.
***
Статья появилась во вторник.
Выглядело достаточно правдоподобно, и если бы я не знал всей подноготной этой истории, то вполне мог бы поверить, что где-то есть такой завод, на котором… и так далее. Упоминалась и моя фамилия в качестве «чуткого и внимательного». Читать было довольно противно.
Во вторник же, я понёс сдавать членские взносы. В коридоре встретился с Сашей.
— Зайди ко мне. Есть разговор.
Я зашел.
Он развалился в кресле, полистал какие-то бумаги, уставился на меня.
— Ты у нас сколько работаешь?
— Я, вообще-то, работаю на заводе.
— Ладно, не придуривайся. С отчетностью у тебя порядок, ситуацию ты просекаешь, да и ваша инициатива родилась не без твоей помощи.
Про свои способности повитухи я не стал распространяться.
— Короче, есть мнение, что твоя кандидатура вполне подходит для работы в райкоме. Выглядит это примерно так: сначала тебя включают в резерв, как перспективного товарища; затем, после очередного пленума с соответствующими передвижениями, ты приходишь в орготдел инструктором; сразу же подаешь заявление в партию, с этим нам помогут — есть специальные квоты; через год-другой ты второй секретарь, ну а дальше, — он загадочно улыбнулся, – всё зависит от тебя. Комсомол, сам понимаешь — кузница кадров. А кем ты будешь в этой кузнице, кузнецом или железом опять-таки, зависит от тебя.
Вышел я из райкома озадаченный. Такого я не ожидал.
Чего-чего, а стремления кем-то руководить и кого-то плющить, у меня не было. Наша развесёлая молодость располагала к размышлениям о чем угодно: о музыке, шмотках, о прекрасном поле, но только не о работе и тем более не о карьере. Работа рассматривалась как суровая необходимость, которая приносит некоторый доход и позволяет иметь некоторые радости жизни. Будущее виделось в такой дали, о которой даже думать не хотелось.
У входа в райком я, всё ещё размышлявший над тем, что же мне сейчас предложили, наткнулся на Славку с Юрой. Они бодро передвигались в направлении центра, и с первого взгляда было понятно, что у кого-кого, а у них цель точно есть.
— Пошли, — деловито сказал Славка, — сейчас пиво подвезут.
Пиво завозили в магазин «Соки-воды», причем не каждый день, а по одному Господу Богу известному графику так что к одиннадцати часам алчущий народ уже собирался у павильона. Так, на всякий случай. С пивом в городе была напряженка.
— Не-а… не могу. На завод надо, — не очень уверенно ответил я, мгновенно ощутив во рту вкус свежего «Жигулёвского».
— Да брось ты, сегодня у всех командировка, — он опять потянул меня за рукав.
Юра в подтверждение его слов серьезно кивнул головой и нахмурился, изображая деловитость командированного человека. Молчаливый тип.
На кульмане у меня висел приколотый эскиз раздвижных ворот, очередной идеи моего начальства. Сдать его нужно было сегодня к концу дня, так что, на пиво я никак не попадал.
— Мужики, а может завтра, у меня попьём, часиков в одиннадцать? — по моим прикидкам пленум должен был закончиться как раз к этому времени и на завод я имел полное право не ехать, в связи с партийной надобностью.
Они переглянулись.
— Я с утра в Ростов, но к одиннадцати вернусь. В крайнем случае, к двенадцати, — уверенно сказал Славка.
Юра отреагировал коротко.
— Буду.
— Тогда давайте так: кто сможет, к одиннадцати у павильона. Берем пиво и ко мне.
Мы пожали руки и разошлись.
***
На завод я приехал как раз к обеденному перерыву и сразу пошел в столовую, где уже стоял в очереди весь техотдел. Маленькая квадратная буфетчица Зоя деловито раскладывала по тарелкам сегодняшнее меню.
— И с разбега, в самую средину, — донеслось от двери, и вошел наш «кормчий».
— Зоенька, яйца сегодня жирные? — это был его ежедневный вопрос, в ответ на который раздавался ежедневный, дурковатый Зоин смех.
Завидев меня, он вопросительно поднял бровь.
— Ну и как? — при этом Владимирович потирал руки, словно предвкушая необыкновенно радостное известие.
— Куда-то вляпался, а куда не знаю, — ответил я, — сейчас приду, расскажу.
Он согласно кивнул и пошел наверх. В заводской столовой он пил только компот.
Прожевав столовскую котлету, я поднялся к нему в кабинет и пересказал содержание разговора в райкоме. Анатолий Владимирович посерьёзнел, встал из-за стола, прошел из угла в угол.
— Ну и что ты думаешь?
А ничего я не думал. Вернее, я думал о том, как завтра мы возьмём холодного пива, сядем, разложим всё это поудобнее, поставим последний «Grand Funk Railroad» и будем плющиться.
Слушать музыку в хорошей компании это большое счастье. Это все равно как ходить в кино на «Фантомаса», с другом, в детском возрасте, когда на самых классных моментах, есть кого хлопнуть по плечу и ты знаешь, что тебя понимают, а в следующую секунду он восторженно тычет пальцем в экран, и ты опять точно знаешь почему он тычет.
Примерно так же обстоит дело и у меломанов. Когда, дослушав до какого-нибудь душераздирающего пассажа, поднимаешь глаза на коллегу — уже натыкаешься на его блаженный взгляд и любому дураку понятно, что прётесь вы от одного и того же.
Я пожал плечами.
Анатолий Владимирович внезапно взъярился.
— Чего ты пожимаешь? Ты вообще понимаешь, что это пропуск туда, — и он ткнул пальцем вверх.
— Лестница в небо? — уточнил я.
— Почти. Ты знаешь, сколько народу до старости в техотделах сидит? У тебя сейчас какой оклад?
— Сто пятнадцать и премия.
— А через десять лет будет сто двадцать пять и премия. Нравится?
Мне это не нравилось. Тем более что не очень интенсивное занятие деловой стороной меломанства приносило мне сумму раза в два большую.
— В общем если у тебя есть хоть чуть-чуть самолюбия, если ты хоть чуть-чуть думаешь о карьере иди и соглашайся. Да – не всё там так уж приятно. И душить кое-кого придется, и задницы кое-кому лизать. А ты как хотел? Но максимум через десяток лет, ты уже будешь номенклатура. Кадра, которую можно поставить куда угодно. Директором завода, стройки… и будут у тебя и машины персональные и дачи, и девки красивые — всё будет, если ума хватит. А тут, — он горестно махнул рукой — просидишь как дурак всю жизнь.
Вот я – тридцать лет инженер, а что я видел? Компрессора на старости лет мотаю, — он с ненавистью пнул свой раздутый портфель.
— Бросить бы всё, уехать к чертовой матери в деревню, а кто этих кормить будет?
Таким я Анатолия Владимировича ещё не видел. Я сидел на краю стола, слушал его и думал – как мало мы, в сущности, знаем о людях, которые нас окружают.
Закончив, он остановился у окна, грустно посмотрел на меня.
— Знаешь какая у меня мечта? Купить большую жирную курицу, сварить её и съесть самому. Целиком! – он помолчал, затем добавил:
— В общем – думай сам.
Я кивнул головой и пошел к кульману.
***
Пленум начался ровно в девять. Я сидел, обливаясь холодным потом и представляя, как сейчас мне придется выйти на эту трибуну и нести ахинею в общем-то нормальным, взрослым, всё понимающим людям. Такие правила.
Переходя к третьему вопросу «первый», поглядев на меня, сказал.
— Дальше мы должны были заслушать комсомольскую организацию такую-то, но, в связи с неотложной необходимостью, нам нужно обсудить вот такой вопрос…
Пронесло. Облегчение, которое я испытал, описать невозможно.
Сидел и думал: » И чтобы я… сюда, добровольно? Нет, ребята — без меня.»
Но на этом пленум не закончился.
Меня ещё ждал сюрприз. «Первый» поднялся и сказал:
— А теперь, по итогам работы, лучшие секретари будут награждены денежными премиями.
Я оказался в числе «лучших». Мне дали пятнадцать рублей, действо завершилось.
В толпе ко мне протиснулась Танюшка, которую я знал по городу и которая, не так давно появилась в райкоме в качестве такого же секретаря.
— Ну ты ваще, партайгеноссе, — она ехидно улыбалась.
— Пропьём? — я с кислой миной потянул из нагрудного кармана полученную пятнашку.
— Тридцать сребренников?
— Да нет, пятнадцать. Ты не очень-то умничай, считаю до двух.
На счете «один», она согласилась.
У самого выхода меня перехватил Саша.
— Сейчас некогда – давай часа в два подходи, и пойдем к «первому», поближе познакомишься. Там ещё кое-кто будет, — он загадочно улыбнулся и исчез.
***
Идти с Танькой по городу было истинным наслаждением, она была на голову выше меня. Когда она чего-то недослышала, то забегала вперёд и вопросительно смотрела сверху вниз, поэтому я загонял её на проезжую часть, а сам шел по тротуару. Таким макаром мы и подошли к магазину. Ни Славки, ни Юры не было.
Толпа мужиков осаждала вход в павильон, так что, судя по всему, пиво уже привезли. Не знаю в силу каких чудес, но в нашем городе варили самое вкусное пиво из всех, что нам доводилось пробовать. Одни знатоки говорили, что вода у нас хорошая, другие, что бочки старые и сделаны из специального дерева, да и главный пивовар — штучное изделие. Но факт остаётся фактом. Толпа возбужденно орала.
— Больше десяти в руки не давать! Уйди!… зашибу! ты тут не стоял!
По моим прикидкам передо мной получалось человек тридцать. Если на каждого три минуты — это полтора часа. Да ещё вопрос — хватит ли пива? Обычно его привозили ящиков сто, но всякие «блатные» растаскивали две трети через задние двери.
Пока я озадаченно всё это разглядывал, Танюшка деловито спросила:
— Сколько будем брать?
— А сколько можно?
— А сколько нужно?
Нужно было, по моим расчётам, ящика два — поскольку Татьяна в «питие» нам не уступала.
— Два.
Она согласно кивнула головой и направилась к калитке, ведущей к задней двери магазина. Чувствовать себя «блатным» было неприятно, но очень хотелось пива.
— И эта туда же, длиннобудылая, — перед ней возник нетрезвый мужичонка, явно решивший заслонить грудью амбразуру, через которую пиво стремительно исчезало с глаз звереющей очереди.
— Стой, не пущу,- и он растопырил руки в подтверждение своих слов.
— Отлезь, гнида, — Танюшка легко отодвинула его в сторону, вытащила из сумочки какую-то книжку и помахала в воздухе.
— Санэпидстанция… я сейчас вообще эту лавочку прикрою.
Её уверенный вид и невозмутимый тон подействовал. Очередь заорала на мужика, чтобы он отошел, пусть эта сука подавится.
Мы прошли к задней двери, Танюшка постучала.
— Тётя Люба, открой это я, — дверь отворилась.
Распаренная тетя Люба возникла в проёме.
— Сколько?
— Два.
Нам молча вытолкнули в проход два ящика. Намётанным глазом тетя Люба оценила сумму, которую я ей передал, и мгновенно закрыла дверь.
— Ящики тут поставьте, — донеслось оттуда.
— Мистика, — пробормотал я, — а что ты им показывала?
Танюшка с гордостью вытащила из сумочки комсомольский билет в какой-то хитрой обложке.
— Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодой, только не перепутай какой стороной показывать.
— А Любу, откуда знаешь?
— Она у нас платья заказывает, а я — её любимая закройщица.
Всё гениальное просто. Оставалась одна проблема: с собой у меня была авоська, в которую от силы мог поместиться один ящик, а что делать со вторым? Моя собутыльница и тут оказалась на высоте. Из сумочки она извлекла болониевое нечто, что вполне могло сойти за сумку, и переложила туда содержимое второго ящика.
— Допрёшь? — попытался я изобразить из себя джентльмена.
— Легко.
— А коня на скаку остановишь?
— Легко.
— Я тобой горжусь и буду о тебе рассказывать своим внукам.
Под ненавидящими взглядами очереди, мы вышли, остановили такси и через пять минут были у моего дома. Внизу у подъезда, на лавочке, скучали Славка и Юра. Перед ними стояли две сумки, в которых было никак не меньше двух ящиков пива. Они прихлёбывали из откупоренных бутылок и мирно беседовали.
— У тебя совесть есть? Креветки уже текут.
На бутылках лежали две килограммовые пачки мороженых креветок.
Мы быстро поднялись. Креветок я варил сам, с Танюшкой.
Где-то к концу шестой бутылки я мельком взглянул на часы. Было без четверти два. Пиво с креветками было потрясающе вкусно, и лизать чьи бы то ни было задницы мне не хотелось.
— Да пошло оно всё, — решил я и поставил Pink Floyd «Animals».
Через неделю я подал заявление на расчет с завода.
«Райкомовский» Саша, при встрече, сделал вид, что со мной не знаком.
***
Вся эта история промелькнула у меня в голове, пока я стоял и рассматривал витрину с морожеными креветками.
Двадцать с лишним лет прошло. Уже и страны той нет и комсомола нет, а креветки всё равно есть и будут после нас. И куда бы меня занесла нелёгкая, не променяй я в тот день комсомол на пиво?
Я постоял ещё пару минут, вдыхая холодный воздух, струившийся от морозилки, купил две пачки креветок, холодного пива, которого стояло передо мной сортов десять на выбор, и поехал домой.
Варить креветки…