Памяти отца
Энн задумчиво смотрела на чистый лист в блокноте. Ничего не получалось, и не хотелось. Барбара звонила в дверь уже несколько минут. Надо идти открывать.
— Привет, ты неважно выглядишь. Готово?
— Нет, проходи, просто поговорим.
— Энн, ты опять за свое! Надо усваивать уроки жизни. Я просила – напиши все кратко и связано, чтобы мы могли обсудить все и разобраться…
Барбара сердито взяла блокнот, из него выпала записка. «Нюрка, я уже скучаю…» Первое слово было написано на русском языке.
— Это прозвище он придумал только для тебя?
Энн пожала плечами.
— Не совсем. Это типа «своя, родная». Мое имя можно так произносить в России.
Она взяла записку из рук Барбары.
— Знаешь, Барб, ты классная подруга, ты профи, ты сильный психолог, ты мне очень помогла тогда…
— Ты хочешь меня послать? – с профессиональной готовностью спросила Барбара.
— Нет. Просто сейчас такой момент, когда… Как говорит Грэг – все настоящее. Это не надо анализировать, это надо… Сейчас надо просто жить. Я тебе позвонила – я тоскую… Это не тревога, не отсутствие доверия, не новый комплекс… Нет, мне просто хотелось не быть сейчас одной. Я скучаю… Я просто его жду и мне это нравится. А Грэг… Знаешь, бывает так, я теперь знаю… Когда люди все время вместе…
— Достойное оправдание, — перебила Барбара, — тому, чтобы отпустить почти мужа в эту чумовую Россию неизвестно зачем!
Ира нехотя оторвалась от экрана компьютера. Восемь утра – исключительно ей принадлежащее время жизни, особенно когда все на даче и день выходной. Но кто-то, желающий, чтобы она взяла трубку, этого не знал. «Дудки, — сказала Ира звонящему телефону, — пусть парится автоответчик. Я вообще типа уехала…» И с кухни донесся незнакомый мужской голос, говоривший с едва уловимым акцентом.
— Здравствуйте. Простите за беспокойство. Здесь уже рано. Я долго искал телефон этой квартиры. Здесь когда-то жил врач… Петр Иванович…
Ира подошла к автоответчику и замерла.
— Я знаю, что он давно умер. Я много лет был в другой стране и ночью улетаю. Искать в Москве долго и сложно. Позвоните мне в любом случае…
Ира сдернула трубку, она чуть не упала.
— Я… Здравствуйте… — ее голос вдруг стал хриплым и задрожал. – Я его дочь… Ира, старшая, а вы кто?
— Я Грэг… То есть Григорий… Когда-то он меня… Это долго… Вы могли бы мне объяснить, как найти его могилу. Я должен…
Энн догнала Барбару на улице.
— Барб, пойми. Он просто мой. Господи, когда это есть – это так просто. В тот вечер мы долго сидели в ресторане и смотрели друг на друга. А потом он просто подошел и сказал: Я Грэг, пойдем домой… Мне кажется, я все время, всю жизнь была с ним… Нам даже аппендицит в один день вырезали, мне у тети Дженни, а ему – в колонии. Да, он сидел…
Они шли молча. Он явно волновался, она за ним наблюдала. «По виду – чуть младше меня… Значит, кто-то из пациентов. Странно… И этот оранжевый платок из кармана торчит… Нелепо, но ему идет…»
— Когда он умер, в каком месяце?
— В марте…
— Сколько вам было?
— Тринадцать… Ну, почти четырнадцать, а сестре только шесть исполнялось…
— А ему?
— Сорок два. Так и осталось… Все, что дальше – было бы… Мы почти пришли. Вон, видите, уникально кривая береза – там его могила…- Ира остановилась. – Хотите, идите один, а я здесь покурю…
— Вы боитесь?
— Нет, вам же надо… Что я, надсмотрщик что ли? Неловко…
Он неожиданно, но уверенно взял ее за руку.
— Идемте вместе. Я – не чужой. Я хорошо вас помню.
Ира привычно приготовила место для свечек. Ветра не было, и они легко загорелись. Ира закурила, он полез в карман и вынул оттуда старый клубок оранжевых ниток. Положил к памятнику.
— Все, Петр Иваныч, отбегался… И Нюрку свою нашел…
Ира машинально потянула к клубку. Он перехватил ее руку.
— Пусть лежит!
— Погоди… Это же я покупала, в галантерее далекой у леса, папа просил. Срочно было нужно… Мне еще влетело, потому что я домой вернулась, чтобы спросить – побледнее или поярче. А папа рассердился – конечно, самые яркие, а я откуда знала…
— Это для меня, — сказал он хрипло.
— Гришка! Гришка-беглец! Вспомнила! Вот почему ты сказал, что помнишь меня. Ты еще у нас дома был, у нас были гости, а папа тебя с работы привел… У тебя еще пуговицы к пальто оранжевыми нитками были пришиты… Смешно…
— А ты была противная важная девчонка с длинным хвостом. Играла на пианино… Так хотелось тебе снежок за шиворот засунуть…
— Я не противная была, а серьезная… Ты, между прочим сосиски воровал из морозилки… Я тогда к папе пробралась и говорю: твой странный мальчик на кухне сосиски ворует прямо из морозилки и за пазуху кладет. А он мне: тебе что, сосисок жалко? Ты же все равно их не любишь… А мне не жалко было, мне было за тебя холодно. Можно же было в пакет положить… Ты еще исчез как-то незаметно.
— Так я еще пачку «Беломора» прихватил и рубль из его кармана. Мне потом казалось, что он специально для меня оставил. Я опять тогда бежал из больницы… У меня до него другая докторша была, тупая… А он зашел тогда в палату и говорит – пойдем, покурим… И сразу в лоб: ну объясни мне, чего ты к ней бежишь? Она ж об тебя окурки тушит пьяная и воровать посылает. А я ему: ты, мужик, умный, с бородой, а м…к – она ж мне мать… Она своя, родная… Он долго тогда курил молча, а потом сказал – когда опять соберешься бежать – скажи. Я ему и сказал в тот день… Верил я ему… И дом у него был настоящий, я долго потом мечтал и об отце таком, и о доме… Тебе, противной, завидовал… И мама твоя мне понравилась, только моя все равно самая лучшая… Знаешь, я и сейчас так думаю…
— А мама папу потом сильно ругала, мол, неприятности на работе будут, что-то там про ответственность… А папа смеялся и говорил – он все равно сбежит, так я хоть покормлю и папирос дам. Глядишь, не сворует…
— Да-а… домой я прибежал, ничего не украл, только мамка по пьяни сгорела… А отца и не было…
— А у меня был… то есть все равно есть… ну, связь есть, чувствую я…
— И еще у меня дома пластинка была одна. Она же и любимая – про оранжевую маму… Все вокруг такое серое было, холодное, грязное, а там – оранжевое… Я этих ниток оранжевых наворовал… Все зашивал оранжевыми нитками, я и маме пуговицы ими пришивал… А ребята в отделении их сожгли, пока я спал… Вот Петр Иваныч мне и принес тот клубок перед последним побегом. Больше меня в больницу не возвращали – сразу в колонию… Я думал, он от меня отказался…
— Нет, он умер… Ты в феврале был, а в марте он умер…
— Я же не знал. Столько лет с ним разговаривал… Мечтал: вырвусь, поднимусь, как-нибудь дождусь его возле больницы и скажу: пойдем, Петр Иваныч, покурим… А он бы меня такого не узнал, а тут я ему этот клубок…
— А он про тебя говорил, что ты человеком станешь, когда набегаешься… У него своя теория была – настоящие герои рождаются только на помойках… Он вас так и называл – мои герои… А кому сказать смешно – герои из отделения острых психических больных… Страшно ж подумать, сколько вас туда везли… здоровых, просто изуродованных… семьями… Он все время говорил – кабы мне волю дали родителей лечить… Пороть по субботам…
— Вам долго звонили его… ну…
— Ага, родители героев звонили, ведь были разные… Кто там после шока и…
— Ладно, не такие, как я…
— Да. Вот их родители звонили и маму спрашивали: как нам теперь жить без него?
— Хороший вопрос… Мама больше замуж не вышла?
— Нет.
— Прости за бестактность. Ты часто здесь бываешь?
Гриша открыл кейс, достал бутылку водки и полбуханки черного хлеба. Ира кивнула.
— А я как-то растерялась… Не взяла ничего…Хотелось бы чаще бывать…А сюда все время кто-то приходит. Часто цветы новые искусственные, иногда то, что осталось от живых. Однажды вся могила была устлана тюльпанами. Потом случайно узнали – это были его одноклассники. Один из них цветами занимался, вот и принес, Петьке…
— Да, хотел бы я так умереть…
— Типун тебе на язык! Неправильно сказал.
— Согласен. Хотел бы я так прожить…
— А ты кто теперь?
— Врач, Ира. Хирург.
— О как! А папа тоже мечтал стать хирургом, только ему здоровье не позволило.
— А мне биография не позволяла… Здесь… А там выучился. Давай помянем… Ведь вот как бывает – поговорил, накормил, ниток да папирос дал, а всю жизнь рядом… А иной раз трется рядом кто-то постоянно – а зачем? Уйдет – не вспомнишь… Я когда свою встретил, что-то екнуло, будто ушел он от меня, совсем… Так показалось мне… Скоро свадьба, я счастлив и решил сказать ему об этом… А сейчас стою – одной ногой в детстве, будто где-то пластинка играет, там оранжевый верблюд, и Петр Иваныч подойдет и скажет: пойдем, покурим. Как ты плачешь вот так легко, не стесняешься, просто по-настоящему светло плачешь… Я всегда буду с ним разговаривать, особенно на операциях… И нитки хирургические для меня – оранжевые, это связь, это жизнь… Всегда буду с ним разговаривать…
Он пил уже из горла, хлеб кончился, свечки догорели, а он все говорил, говорил… Кладбищенские вороны деликатно ожидали, когда уйдут люди, но потом разлетелись. Видимо поняли, что им не съесть оранжевый клубок.
Спасибо, Ира!
Вам очень повезло. Когда есть, кого ТАК помнить и кому посвящать свои замечательные рассказы, новеллы, эссе, стихи (совсем неважно, что именно), это СЧАСТЬЕ. Даже если они от нас уходят — порой неоправданно рано.
С уважением,
Люда
Спасибо, Людмила.
С этой точки зрения я считаю себя очень счастливым человеком.
Еще раз благодарю за внимание!
Если честно, мне кажется излишней вся Энн-Барбарийская часть рассказа, причём излишней настолько явно и вопиюще, настолько произвольно пришитой, так сказать, оранжевыми нитками, что я даже сижу и в недоумении копаюсь в себе – неужели я чего-то важного и необходимого в произведении так и не понял? А что касается остального, то я боюсь ошибиться… Не стану врать, мне кажется, что эта история, для того, чтобы звучать убедительно, должна быть рассказана несколько по-иному. А скорее всего, это вообще должна быть другая история.
Спасибо за отзыв.
Я еще подумаю.
5+ Просто заплакала…
5+ Просто заплакала…
5+ Просто заплакала…
5+ Просто заплакала…
Спасибо, Ирина.
Я очень тронута.
Завороживающе…
Смотрела Вашими глазами, а чувствовала своим сердцем. Люблю всё настоящее. Как-то так тепло стало…
Спасибо, Ирина! Удачи Вам!
«Ведь вот как бывает – поговорил, накормил, ниток да папирос дал, а всю жизнь рядом… А иной раз трется рядом кто-то постоянно – а зачем? Уйдет – не вспомнишь… » Этими словами сказанно многое. Всего доброго!
Спасибо! Так это важно уметь — чувствовать сердцем и еше любить настоящее.
Я очень-очень тронута, спасибо еще раз.
С уважением,
Ирина
Спасибо вам за внимание. Цепко вы прочитали, здорово.
Горячо поздравляю Вас, Ирина, с победой
в столь нелегком конкурсе!
Желаю Вам новых творческих успехов!
С глубоким уважением, Лев.
Спасибо, Лев!
И Вам удачи во всех ее проявлениях, особенно в творчестве, которое мне глубоко симпатично!
С уважением,
Ирина