Автобус обогнал женщину в мокром дорогом плаще, подкатил к остановке и въехал в большую лужу. Уворачиваясь от воды, летящей из-под его колес, женщина прикрылась зонтом, прошипев что-то сквозь зубы, и торопливо отшагнула от края тротуара. Автобус, скрипнув и покачнувшись, остановился. Вышли несколько человек, желающих войти не было. Женщина отряхнула зонт от грязной воды и привычно подняла его над головой. Жест был излишним, зонт никому не мешал под навесом безлюдной автобусной остановки, куда она забежала, да и дождь сюда больше залетал сбоку. Став спиной к ветру и задумчиво покручивая зонт, она осматривала освещенную внутренность автобуса с явным сожалением. Она уже забыла, когда в последний раз ездила на городском транспорте, даже не твердо помнила, какие из автобусов идут в ее район, но точно знала, что именно этот ей не подходит. С каким удовольствием она перестала бы высматривать незанятое такси и вошла в теплое, пахнущее пластиком, мокрыми одеждами и разнодышащими человеками, нутро автобуса, если бы он ехал туда, куда ей надо, если бы это был ее маршрут.

Поймав себя на этом ненавидимом слове, невесело улыбнулась. Уже очень давно она не употребляла его, всегда находя эфмеризмы:

-Ну-с, и каков же он, мой маршрут?

Гадкое слово, в начале цепи быстрых ассоциаций, увиделось лишь тоненькой линией, которой изображают движение автобуса на карте города. Но потом неожиданно разрослось, гибким ключом скользнуло в мысли и высвободило бережно запираемые и старательно непересматриваемые воспоминания. Уж очень совпало все — противная погода, мерзкое состояние души и вывалившиеся наружу нелюбимое порыкивающее слово.

…-Верочка, мой маршрут совсем не совпадает с тем сумбурным метанием, которое ты выдаешь за свое целеустремленное продвижение к поставленной цели. У меня распланировано все. — Он степенно загибал пальцы. — Диссертация, женитьба, рождение детей, карьерный рост. Всё, ты понимаешь? И, извини, ты со своей беременностью сюда совсем не вписываешься.

Он презрительно поджал губы, и пальцем провел в воздухе горизонтальную черту, подчеркивая сказанное.

-Не вписываешься, -и поставил точку в конце невидимой линии.

Он знал куда ударить. Чрезмерное самолюбие не раз доставляло ей массу неприятностей. Она сжала зубы, встала со скамейки и нашла в себе силы сказать:

-Ну что ж, будь здоров, не кашляй…

«Будь здоров, не кашляй..» – удивленно метнулись мысли к началу нервной пробежки под дождем. — Кажется, и сейчас я так сказала?»

Отзвук свежей обиды холодной щеткой пробежал по сердцу. Стало жаль сумочки. И кошелька, и косметички, и… и всего того хлама который она постоянно напихивала в сумочку, неоправданно относя его к «необходимым предметам обихода современной женщины». Хорошо хоть ключи успела схватить, перед тем как вылететь за дверь. Ну, от машины сегодня не пригодятся, ее только завтра забирать из ремонта. Зато хоть в свой дом сможет войти. И, слава богу, не успела переложить в кошелек сдачу от утренней расплаты с таксистом, забыла в кармане плаща. А то пришлось бы идти домой пешком. Это-то в туфельках за тыщу баксов. Вот гад ведь, вот гад… И как еще мерзко расхохотался вслед, мол, сама прибежишь, голубушка. А она никогда не возвращается назад. С тех давних пор, когда первый, единственный и любимый объявил о том, что она не нужна на его «маршруте». Нынешний, красивый и полуслучайный, еще просто не знает этого.

Тот, давний, такой болезненный удар, закрутил ее бильярдным шаром. Она в безмолвном крике билась о стены своей боли, толстенные, высокие и безразличные. Заметалась по врачам, ища пути избавления от беременности. Нет, не в угоду ему, чтобы затем приползти на коленях с пустым чревом и ждать милостыни. Чтобы освободиться от малейшей связи с ним. Вытравить плод его, а с ним и память о нем, о его руках, губах, запахе. Избавиться и забыть навсегда.

Но не получается навсегда. То тут, то там в неровном танце дней всплывают на свет воспоминания, выманенные каким-то случайным штришком. И все еще болит, то ли сердце, то ли душа, хотя пробежала уже чертова уйма годов. Да и две особенности, оставшиеся с тех пор тоже напоминают об этом. Невозможность иметь детей, и невероятная нелюбовь к планированию будущего. И если первая беда оставалась болью всю жизнь, то второе качество, как ни странно, совершенно не мешало ей в жизни. И даже наоборот. Она неоднократно ловила себя на том, что, совершенно игнорируя возникающие в голове расчетные варианты последствий какого-то шага, следовала своей интуиции и практически никогда не ошибалась.

Даже тогда, когда ненароком увидела его с женой, и сквозь неожиданную острую боль чуть подзатянувшихся ран, поняла, что не будет этой, невиновной, в общем-то, ни в чем девочке, счастья на ЕЁ месте. Почему-то, вместо счастливой жены перспективного мужа и гордой дочери высокопоставленного отца, мгновенно увидела ее отцветшей, угасшей и находящей радости в мелочных подачках самой себе. И, удивляясь собственной мягкотелости, искренне посочувствовала ей.

**

Женщина в плащике, отсчитавшем уже не одну осень, сидя у автобусного окна, держала на коленях большой пластиковый пакет, набитый, судя по всему, продуктами. В пользу этого наблюдения говорил жухловатый хвостик петрушки, выглядывающий из пакета. Сумочка, покрытая шрамами автобусных баталий, лежала на пластиковом пакете, прижимаемая рукой. Лак на ногтях облез, на большом пальце краснела ранка вместо отгрызенного заусенца. Женщина повернула голову, приблизила лицо к слегка запотевшему окну, и чуть прищурилась, всматриваясь в холодную и ветреную улицу. Яркий свет заоконной рекламы короткой вспышкой совпал с неверным светом мутноватых автобусных лампочек и бесстыдно оттенил разгул морщинок в уголках усталых глаз и торопливую малоухоженность губ.

Автобусная остановка застенчиво притаилась в полумгле, но периодические всполохи беснующихся реклам помогали бедным коммунальным службам города, и улица значительную часть времени была освещена дрожащей многоцветной зыбью, отражавшейся в витринах магазинов, на мокрых блестящих округлостях проезжающих машин, да и во множестве луж.

Одинокая фигура зябла на остановке. Нечто странно знакомое было в позе и манере держать зонт, хотя лицо скрывалось в его тени. Женщина в автобусе даже протерла туманное окошко, чтобы лучше видеть. Капли воды, осевшие на стекле, противно холодили ладонь. Она брезгливо, как кошка, стряхнула их с руки и по-детски уткнулась носом в прореху оконной полупрозрачности. Неясная граница скачущих мыслей, за которой наступает узнавание, приближалась, задевая нити, ведущие к истине, но по противному комку, появившемуся в желудке, она вдруг поняла, что не хочет приближать ее. Она успокоила себя мыслью, что вспоминать особенно и нечего, так, одна из покупательниц, морочившая ей на днях голову в магазине.

Отодвинулась от окна, отворачиваясь от наплывающих воспоминаний, наклонила голову, и заглянула в сумочку. Красиво упакованный пакетик согрел душу. Конечно, до настоящей, дорогой косметики этой фирме далеко, но все-таки очень неплоха. Она, закрыв глаза, поднесла пакетик к носу, вдохнула, больше представляя, чем ощущая что-то, и, старательно не глядя в окно, продолжила рассматривать тщательно упакованную коробочку.

Женщина старательно впитывала все положительные эмоции, приносимые ей этой блескучей упаковкой. Чтобы погрузиться в райское блаженство полноценного обладания, ей еще предстояло пройти чистилище, где будет бушевать неудовольствие мужа, выплескивая на нее потоки холодных слов привычной нотации. И пока, еще вдали от границ чистилища, она набиралась сил, чтобы перенести эту экзекуцию.

Столь привычную, что она, даже не закрывая глаз, могла себе представить, как это будет.

Лежа на диване он скажет:

-У нас распланировано все. — Он степенно будет загибать пальцы. — Продукты, домашний инвентарь, транспортные расходы, деньги на развлечения. Все, ты понимаешь? И, извини, твоя неумеренная тяга к разбазариванию денег сюда никак не вписывается.

Он презрительно подожмет губы, и пальцем проведет в воздухе горизонтальную черту, подчеркивая сказанное.

-Не вписывается, — и поставит точку в конце невидимой линии.

**

Автобус, неожиданно долго простоявший на остановке, тронулся. Женщины равнодушно потеряли друг друга из виду, погруженные в себя, в свои привычные мысли, чувства и заботы, не увидев и не захотев заметить ничего.

А ведь ничего и не было. Неожиданная встреча и легкое переплетение мыслей, совершенно неизведанной и нематериальной субстанции.

Автобус обогнал женщину в мокром дорогом плаще, подкатил к остановке и въехал в большую лужу. Уворачиваясь от воды, летящей из-под его колес, женщина прикрылась зонтом, прошипев что-то сквозь зубы, и торопливо отшагнула от края тротуара. Автобус, скрипнув и покачнувшись, остановился. Вышли несколько человек, желающих войти не было. Женщина отряхнула зонт от грязной воды и привычно подняла его над головой. Жест был излишним, зонт никому не мешал под навесом безлюдной автобусной остановки, куда она забежала, да и дождь сюда больше залетал сбоку. Став спиной к ветру и задумчиво покручивая зонт, она осматривала освещенную внутренность автобуса с явным сожалением. Она уже забыла, когда в последний раз ездила на городском транспорте, даже не твердо помнила, какие из автобусов идут в ее район, но точно знала, что именно этот ей не подходит. С каким удовольствием она перестала бы высматривать незанятое такси и вошла в теплое, пахнущее пластиком, мокрыми одеждами и разнодышащими человеками, нутро автобуса, если бы он ехал туда, куда ей надо, если бы это был ее маршрут.

Поймав себя на этом ненавидимом слове, невесело улыбнулась. Уже очень давно она не употребляла его, всегда находя эфмеризмы:

-Ну-с, и каков же он, мой маршрут?

Гадкое слово, в начале цепи быстрых ассоциаций, увиделось лишь тоненькой линией, которой изображают движение автобуса на карте города. Но потом неожиданно разрослось, гибким ключом скользнуло в мысли и высвободило бережно запираемые и старательно непересматриваемые воспоминания. Уж очень совпало все — противная погода, мерзкое состояние души и вывалившиеся наружу нелюбимое порыкивающее слово.

…-Верочка, мой маршрут совсем не совпадает с тем сумбурным метанием, которое ты выдаешь за свое целеустремленное продвижение к поставленной цели. У меня распланировано все. — Он степенно загибал пальцы. — Диссертация, женитьба, рождение детей, карьерный рост. Всё, ты понимаешь? И, извини, ты со своей беременностью сюда совсем не вписываешься.

Он презрительно поджал губы, и пальцем провел в воздухе горизонтальную черту, подчеркивая сказанное.

-Не вписываешься, -и поставил точку в конце невидимой линии.

Он знал куда ударить. Чрезмерное самолюбие не раз доставляло ей массу неприятностей. Она сжала зубы, встала со скамейки и нашла в себе силы сказать:

-Ну что ж, будь здоров, не кашляй…

«Будь здоров, не кашляй..» – удивленно метнулись мысли к началу нервной пробежки под дождем. — Кажется, и сейчас я так сказала?»

Отзвук свежей обиды холодной щеткой пробежал по сердцу. Стало жаль сумочки. И кошелька, и косметички, и… и всего того хлама который она постоянно напихивала в сумочку, неоправданно относя его к «необходимым предметам обихода современной женщины». Хорошо хоть ключи успела схватить, перед тем как вылететь за дверь. Ну, от машины сегодня не пригодятся, ее только завтра забирать из ремонта. Зато хоть в свой дом сможет войти. И, слава богу, не успела переложить в кошелек сдачу от утренней расплаты с таксистом, забыла в кармане плаща. А то пришлось бы идти домой пешком. Это-то в туфельках за тыщу баксов. Вот гад ведь, вот гад… И как еще мерзко расхохотался вслед, мол, сама прибежишь, голубушка. А она никогда не возвращается назад. С тех давних пор, когда первый, единственный и любимый объявил о том, что она не нужна на его «маршруте». Нынешний, красивый и полуслучайный, еще просто не знает этого.

Тот, давний, такой болезненный удар, закрутил ее бильярдным шаром. Она в безмолвном крике билась о стены своей боли, толстенные, высокие и безразличные. Заметалась по врачам, ища пути избавления от беременности. Нет, не в угоду ему, чтобы затем приползти на коленях с пустым чревом и ждать милостыни. Чтобы освободиться от малейшей связи с ним. Вытравить плод его, а с ним и память о нем, о его руках, губах, запахе. Избавиться и забыть навсегда.

Но не получается навсегда. То тут, то там в неровном танце дней всплывают на свет воспоминания, выманенные каким-то случайным штришком. И все еще болит, то ли сердце, то ли душа, хотя пробежала уже чертова уйма годов. Да и две особенности, оставшиеся с тех пор тоже напоминают об этом. Невозможность иметь детей, и невероятная нелюбовь к планированию будущего. И если первая беда оставалась болью всю жизнь, то второе качество, как ни странно, совершенно не мешало ей в жизни. И даже наоборот. Она неоднократно ловила себя на том, что, совершенно игнорируя возникающие в голове расчетные варианты последствий какого-то шага, следовала своей интуиции и практически никогда не ошибалась.

Даже тогда, когда ненароком увидела его с женой, и сквозь неожиданную острую боль чуть подзатянувшихся ран, поняла, что не будет этой, невиновной, в общем-то, ни в чем девочке, счастья на ЕЁ месте. Почему-то, вместо счастливой жены перспективного мужа и гордой дочери высокопоставленного отца, мгновенно увидела ее отцветшей, угасшей и находящей радости в мелочных подачках самой себе. И, удивляясь собственной мягкотелости, искренне посочувствовала ей.

**

Женщина в плащике, отсчитавшем уже не одну осень, сидя у автобусного окна, держала на коленях большой пластиковый пакет, набитый, судя по всему, продуктами. В пользу этого наблюдения говорил жухловатый хвостик петрушки, выглядывающий из пакета. Сумочка, покрытая шрамами автобусных баталий, лежала на пластиковом пакете, прижимаемая рукой. Лак на ногтях облез, на большом пальце краснела ранка вместо отгрызенного заусенца. Женщина повернула голову, приблизила лицо к слегка запотевшему окну, и чуть прищурилась, всматриваясь в холодную и ветреную улицу. Яркий свет заоконной рекламы короткой вспышкой совпал с неверным светом мутноватых автобусных лампочек и бесстыдно оттенил разгул морщинок в уголках усталых глаз и торопливую малоухоженность губ.

Автобусная остановка застенчиво притаилась в полумгле, но периодические всполохи беснующихся реклам помогали бедным коммунальным службам города, и улица значительную часть времени была освещена дрожащей многоцветной зыбью, отражавшейся в витринах магазинов, на мокрых блестящих округлостях проезжающих машин, да и во множестве луж.

Одинокая фигура зябла на остановке. Нечто странно знакомое было в позе и манере держать зонт, хотя лицо скрывалось в его тени. Женщина в автобусе даже протерла туманное окошко, чтобы лучше видеть. Капли воды, осевшие на стекле, противно холодили ладонь. Она брезгливо, как кошка, стряхнула их с руки и по-детски уткнулась носом в прореху оконной полупрозрачности. Неясная граница скачущих мыслей, за которой наступает узнавание, приближалась, задевая нити, ведущие к истине, но по противному комку, появившемуся в желудке, она вдруг поняла, что не хочет приближать ее. Она успокоила себя мыслью, что вспоминать особенно и нечего, так, одна из покупательниц, морочившая ей на днях голову в магазине.

Отодвинулась от окна, отворачиваясь от наплывающих воспоминаний, наклонила голову, и заглянула в сумочку. Красиво упакованный пакетик согрел душу. Конечно, до настоящей, дорогой косметики этой фирме далеко, но все-таки очень неплоха. Она, закрыв глаза, поднесла пакетик к носу, вдохнула, больше представляя, чем ощущая что-то, и, старательно не глядя в окно, продолжила рассматривать тщательно упакованную коробочку.

Женщина старательно впитывала все положительные эмоции, приносимые ей этой блескучей упаковкой. Чтобы погрузиться в райское блаженство полноценного обладания, ей еще предстояло пройти чистилище, где будет бушевать неудовольствие мужа, выплескивая на нее потоки холодных слов привычной нотации. И пока, еще вдали от границ чистилища, она набиралась сил, чтобы перенести эту экзекуцию.

Столь привычную, что она, даже не закрывая глаз, могла себе представить, как это будет.

Лежа на диване он скажет:

-У нас распланировано все. — Он степенно будет загибать пальцы. — Продукты, домашний инвентарь, транспортные расходы, деньги на развлечения. Все, ты понимаешь? И, извини, твоя неумеренная тяга к разбазариванию денег сюда никак не вписывается.

Он презрительно подожмет губы, и пальцем проведет в воздухе горизонтальную черту, подчеркивая сказанное.

-Не вписывается, — и поставит точку в конце невидимой линии.

**

Автобус, неожиданно долго простоявший на остановке, тронулся. Женщины равнодушно потеряли друг друга из виду, погруженные в себя, в свои привычные мысли, чувства и заботы, не увидев и не захотев заметить ничего.

А ведь ничего и не было. Неожиданная встреча и легкое переплетение мыслей, совершенно неизведанной и нематериальной субстанции.