«Собиратель страхов»


«Собиратель страхов»

«Собиратель страхов»
Вода песок и засохшие листья в месте со сломанными ве-т-ка-ми и высохщими цветами поднимаемые ветром, уже девя-тый день закрывали небо грязно-серым покрывалом. Дождь лил не пе—реставая не на секунду, и когда уже казалос что она уже всё за-топит, наколленная на улицах вода за нес-ко-ль-ко ми—нут куда то изче-за-ла. Мать говорила ему что-«В это время земля открывает свой рот и напивается водой». Когда испуганный сын спра-шивал ма-му «Мама а земля не захлебнётся? » думая что зем-ля такойже мальчик как он. Женщина начинала нервно и гро-мко смеятся. А потом они смеялись в месте… А иногда из-му-ченная мама злобно до-ба-вляла-«Чтоб она захлебнулас в ко-нце концов». По ночам ког-да они накры-в-шись жёлтым це-ла-фаном старались заснуть, закрывая глаза мальчик видел ог-ро-м-ний каменный шар на голу-бом фоне, который всё напо-л-нялся водои и увели-чи-вался в раз-ме-рах. Мальчик боялся что шар лопнет и запачкает голубой фон, он крепко прижимался к матери и глотая ее сладкий запах, успо-каивался и сладко за—сы-пал. Они некак не могли справится с насекомыми, которые всё вре-мя лезли из затопленных подвалов и улиц к ним на верх, где было более-менее сухо и тепло. Во всём огромном доме их оставалос двое-мать и сын, так как все другие жильцы уже давно получили прекрасные све-т-лые ква-ртиры, в новом белом раионе, о которых мама с го-ре-чю гово-рыла: -Это просто гробы, заштукатуренные и замаскированные под стены! Там лю-ди не живут, там люди умерают! Нельзя жить над или под кем-то, у человека под собой должна быть зе-мля, а не чья-то семья, а над собой бог, а не чьи-то гря-зные тапки! Они жили на небольшом холме, возвышающемся над го-ро—дом, который горо-жане называли «Уходящим», и правда-его вер—хушка, выступая в перёд, напоми-нала уходящего че-ло-века, од-е-того в огромную дождевую плащ-накидку. Мальчик часто останавливался у окна и смотрел на город, которыё по ночам превращался в огромный белый корабль, на время остановившийся под их хол-м-ом, и вздыхал, как взды—хаёт все дети, у которых уже давно кончились кани-ку-лы. А там в низу, В новых квартирах с высокими белыми пот-ол-ка-ми и белыми хо-лодельниками, полными заморо-же-н-ных фрук-тов и мяса, и кроватями из крас-но-го дерева, с телефо-на-ми и го-ря-чей водой, и что самое главное — с цветными шы-ро-ко-екра-нны-ми телевизорами, из которых каждый вечер с се—ми до девяти вы-лезал бородатый морщинистый старичок, с костлявыми воло-са-тыми пальцами, рас-сказывал за вес день уставшим, маленким, а если и надо было и взрослым жи-те-льям города разные истории: -Я хочу сказать вам, братья мой, чтоб вы знали,- Начинал он каждую новую ис-торию этими словами, доставая свой мя-гкий, гу-стой голос как растопленное масло, откудато из пя-ток,- Что все наши отцы жили под облаками, и что все на-ши отцы прошли то море, которое раскололось, как ореховая скорлупа, показав уд-и-влённым взорам наших предков свою душу- чистое дно, пок-рытое миллионами как слезинки и бе-лых как кровь инжира жем-чуженами, жаждущими почув-с-т-вовать на себе ступни отцов на-ших отцов, и тяжесть чело-ве-ческой веры идущей к прозрачным берегам вечной вла-с-ти над земными тварями… Душу моря жела-ла оросить себя че-ло-веческим потом, твёрдым и кристальным, для того что-бы самому выстрадать и очистится от греха своей без-форме-нно-сти. Но море ещё не знала главного что не людей надо заста-в-лять или умолять по себе ходить а БО-ГА, так как люди лиш прощают временно так как вечности они не дос-тиг-нут, а боль от этого станет ещё больше и тяжелее носить… Боль ко-торая нам даёт ош-ущение БОГА… Были и другие отцы не на—-ших отцов, которые тоже хотели про-итис по морскому дну, и ко-то-рые любили море не менше ёё обетателей… Но они оказы-ва-ет-ся не заслужили такого права как миловать во-ду за её грехи… Но люб-ов ведь это ещё неправо и не повод… И они из за этого об-иделись и ушли оста-вив наших отцов одних на этой земле… ку-да они ушли не известно. Все кар-ты, пла-ны и указатели дорог они забрали с собой, чтобы их ЗАБЫТЬ и НЕ ПО-М-НИТЬ… …Вокруг жили и другие дети. В доме где жили они — ма-ма с мальчиком, не ос-тавалос ничего что хоть косвенно на-поминало бы те дома и квартири с обо-ями нарисованных ро-зовых бут-о-н-ов, от которых исходил настоящий густой зарах свежесреза-н-ных, ещё покрытих утренней росой роз… Маль-чик, часто про-хо-дя по длиннющим улицам, маленьким но-си-ком улавливал этот запах и с нас-лаж-дением ходил с закрыти глазами, точно как сле—пой, и как только запах осла-бевал, он понимал, что дома кон-чились и начались длинные, уходя-щие в беско-неч-ность тра-с-сы, с жужащими как жуки авто-мо-билями и ревущими как ис-пу-ган-ные коровы грузовиками, оставляя за собой едкий, неприя-т-ный вкус в воз-ду-хе, точно такой как у гниющих цветов. А у них в доме нечего не было такого, старый матрац был настелен на двух прибытих к друг -другу дверях, а в ме-с—то ног у этой кровати были дверные ржа-вые ручки. И ма-льчику чтобы не очень было грустно в их старой коморке, она по воскресеньям тихо, чтобы мальчик не проснулся, по-д—вешивала к потолку б-у-ма-жных ангелов. Мальчик это назы-вал «Полем ангелов», и про-ходя между ними, здоровался с ка-ждым из них. — Мама! Бог наверно тоже так ходит ведь земля для неба как зеркало на потолке, А? -Наверное-отвечала она,-Так если смотреть,все каж-ут-ся од—инаковыми и неинтересными! И пожалеть того кого надо не так уж легко заметить! -Мама, но у него же есть ангелы!- смеялся мальчик, заду-вая ангелов, подве-шанных на нитки- Ангелы же его пальцы и глаза! -Если у него есть палцы и глаза, значет, он имеет право что -то не видеть и что-то не чувствовать!-И уходила во двор, что-бы посидеть возле яблони, от-ку-да можно было за-ме-тить дли-нную полосу белоголубых гор… А в понедельник утром ангелы исчезали, сложенные её ру-ка—ми в деревянный ящик… — Следи чтобы вода в печку не попала!-Кричала мама, по-д-ме-тая с пола разно-ц-ветных с усами и без усов, с крылями и без крылев насекомых. Она быстро со-би-рала их в большую зелёную емалированную каструлю, в чём ранще хранили сыр в солённой воде, и собрав насекомых бросала насеко-м-ых в дымящую, как го-рящая мокрая тряпка, печь. Насеко-мые на огне трескались и лопались, как мил-лионы малень-ких бомбочек, разбрызгивая во круг густые и жёлтые как нари-со-вааное солнце капли. Мальчика звали «коробком», а женщину «очной», от ум-ен-шенного слова «не-по-рочная». А почему их так звали дли-нная история которую стоит раз-ска-зать. мальчика звали потому что в кармане он все-гда носил ма-ле-нь-кую пластма-с-совую коробочку с белой кпкой. Коробка была зо-лотистого цвета, и на ладони маль-чика, несмотря на свой пот-рёпанный вид на лучах заходя-щего солнца, зажи-га-лась крас-ным пламенем и начинала по-лыхать как костёр. Дру-гие ребята гово-ри-ли, что ещё она из-давала тепло. «Коробок» перед тем как заснуть » всегда тщательно за-во-ра-чивал её в ссвой штанишки, и клал их под матрац. Даже во сне он чувствовал маленький твёрдый горбик под собой, и ра-довался… А иногда ему казалось что коробка стучит по его спи-не как дятель, и тогда он видел сон о больших шарах спятанных за гори-зонтом. Мальчик никому не давал подержать коробку, и даже то-г-да когда он пла—вал или играл в беисбол, держал её ма-л-е-ньки-ми и кре-бкими пальчиками и не смотря на неуд-обс-т-ва, играл и плавал с удовольствием. А когда его обижали, он зажи-мал её левой ру-кой и взмахнув её вверхь со всей силой, смотря обидчику в глаза, угрожающе шипел сквоз зубы — «Как шасс бабахну по твоей баш—ке! А ну убира-йся отсю-да!», и тот нес-м-о-т-ря ни на что со страхом убегал или отступал наза, как тень в зноиный полдень. А мальчик, споднятои головой и ув-еренной поход-кой, как конь по-бе-ди-вшего полководца, уходил туда, куда ему больше всего хо-те-лось уйти — к реке. Где деревья мыли свой тени на бе-гу-щей поверхности во-ды. А он поднимая руки в верх, и поворачивая то в лево то в пра-во, смывал с себя всю гряз. Когда его спрашивали : — Что ты делаеш? — Я мою свою тень. — Это же тень?! — Ну и что! Раз тень значет её не надо мыть? Надо! Те-ни все-гда больше гря-зи подбирают чем ботинки, потому они и чё-р-ные! Я её помою и она станет све-т-лой. И когда его друзя в месте с ним становились в ряд, что-бы уб-едится, чья тень светлее, то оказывалось, что «коро-бока» она была всегда тёмно-молоч-но-го цвета. А, у ребят тёмно-ко-ричневого… И все они жили в городе… Бивали случай когда попавщий в этот всеми забытий го-р-од ко-торые не зн-а—ли что это за мальчик с коробо-ч-кой в ру-к-ах, ко-торая загоралась как цер-ковная свеча на фо-не захо-дя—ще-го со-л-н-ца — Спрашивали об этом прохож-их, го-рожан или просто кого-то. Но те в ответ улыбались, как куп-цы своим по-купательям, и сла-дкими голосами приглашали их «поо-кать», в самые дешёвые забегаловки или «пильмен-ные», и там под акомпонимент «ту-по-звучной бал-а-ла-ики» в руках бо-сяков — бивщих прапорщиков, представителей народной фи-лософии — выпивали сними по кру-жке пива и переводили разговор на другую тему, в основном на по-литику и на вел-и-кого дурачка иванушку, который со временем прев-ра-ти-т-ся в а-щея безсмертного и который всем кроме них покажет «из кокого го-на сде-ланы другие!». А случаяно попавщие в этот город, путешествинники, или бежавщие кат-ор-жники, или неко-му не нужные смор-ще-нные как высушенные яблоки старые про-ститутки, с отя-ж-елев-щ-и-ми головами толи от выпитого, толи от сладких и длинных речеи забывали обо всём и, научивщиеся един-ствен-ной фра-зе из мес-т-ного дялекта, как раненные быки орали, на му-хами обга-жен-ный потолок: — Ё- вашу мать! И столько тоски, столько непонимания, и столько боли бы—-ло в этом слове, что уже не могли остановится и, выкри-ки-вали эту единственную фразу, плача и с радостю уходили из этого загаженного, но местами прикритого золотом го-р-о-да. Но среди них были и такие, которые всё таки ухит-ря-лись спро—сить мальчи-ка о происхождении, или о назначении это-го странной коробки: — Ё- вашу мать! Что это за коробка, малиш? Ё- вашу мать! А мальчик услышав вопрос вспыхивал словно зажжённая сп-и-ч-ка и в глазах (может это казалось спра—шевающим) у не-го по-являлись две скрестивщиеся ра-дуги, и странным, хрип-лым голосом отвечал: — Это не коробка, это кулак моего отца! — И крепко сжи-м-а-я в руке золотис-тую коробку добавлял,- Он крепкий! Но ве—т-ер мо-жет его рассыпать, потому что он пепельный.. И отвернувшись от расстерянных любопытних странной ка-чающей поход-кои как у старых моряков по гря-з-ной каме-ни-с-той улице… Сразу после этих слов город про-пы-тивался запахом горелого мяса, и всюду был слышен ти-хий стон, из—ходящий из глу—бин земли. А улицы, дома, деревья и люди покрывались тонкой дым-кой еъдкой плёнки. И слу-ча-яно по-павщие в этот город, пу-те-шествинники, или бежав-щие като-р-жники, или неко-му не ну-ж-ные сморщенные как выс-у-шен-ные яблоки старые проститутки от неожидан-нос-ти успевщие закрыть глаза, мирещилось ку-лак, догорающий как факел над уже превратимщися в груду угля человечес-ко-го тела. И в тотже миг все жители, краснея убегали в свои дома и рыдая, пряталис вспоминая тот ужасный и страшный день — го-да дракона,месяца скорпиона, и дня среды,когда от-ец «к-о-р-о-бка» сжёг себя возле книжнего магазина, на том месте, где раньше гуляли собаки с расчосанными гривнами и леле-ю-щими взгля-да-ми смотрели на прохожых, и где играли дети, восхи-щён-ными взглядами смот-рев-шие на поста-ре-в-шие лица бабушек и дедушек. Именно на том месте, где про-летающие птицы кака-ли на гладко расчёсанных про-дав-цов и покупа-те-лей и те с бла-женными улыбками благо-дари-ли их за это, а друг-друга позд-ра-вляли со ско-рым появлением богатства… А случилось это потому, что слух — это дочь клеветы, а кле-вета — это ребё-нок — лилипут по горло сытых людей. А лю-ди очен похожые на толстых птиц, вед толстые птицы не могут взлететь. А толстые и к томуже по горло сытие, тем бо-лее… А жызнь без полёта — это только обеды, обе-ды, обе-ды… — Эй, люди — Кричал отец «коробка», одетый в позоло-че-н-ный мундир цвета морской пены, с серебрянными эполе-та-ми, и с кортиком из чистого золота с янтарной рукояткой.- Что вам на-до?! Разве не хватает вам моей веры? Грязный пот стекал струйкой по его щетинистому под-бо—родку и капал в п-о-лное бинзином цинковое ведро, которое блес-тело на солнце как кожа змей. — Разве не понимаете, того что это возможно?! Это во-з—мо—ж-но потому что я в это верую! — И стальные шпоры на его ко-жанных сапогах заискрилис как бе-нгальские огни. — Ра-зве не-л-зя верить в то, что жена моя смогла зачать от лю-би-мого му-жа, даже не видя его три года? Если мы оба очень же-лали эт—ого… Оба очень желали этого… Разве у лю-бви есть прег-ра-ды которые он не пер-еша-гнёт? Разве у же-л-а-ния есть гра-ницы ко-то-рые она не переступет? Если вы ве-рите что заснув объяза-тельно проснётес… и это про-ис-хо-д-ить… Почему не хо-тите ве-рит в то что я говорю? ААА?! Орал он. Но жители городка лиш снисходительно улыба-л-ись и шелтались как недавно обманутые дураки, которые уже думают что они стали умнее других. — У любви может и нет преград. У желания может то-же нет границ. Но у природы есть свой законы, которые не воз-мо-жно нарушить… А, её закон за-ко-нее любви! — Горо-жа-не ещё хо-тели что-то добавить к сказанным словам, но так и не доба-ви-ли, они все увидели как капитан поднял ведро с бен-зи-ном и облил себя. И как загорелся его мундир, и он сам с поднятым в верх ку-лаком. Застыв-шие от ужаса на месте жи-тели долго нюхали густой смрадный запах горелого мя-са, до того, пока могучее те-ло боцмана дальнего пла-ва-нья не ру—х-ну-ло на гла-дкий асфальт, и от его падения на книж-ном маг-а-зине не появилась трещина в ширинои ла-д-онь… Но поверить в его слова так и не смогли. Правда, по до-ро—ге случаяно встре-тив беременную жену боцмана, камни в неё нек-то не кидал, и даже дети не перд-ели с тех пор ей в след, но она затылком всегда чувствовала их превос-ходя-щий взгляд охот-ни-ка пока живой жертвой. И когда некоторые из горожан её спра—шивали: — Как ты, бедная? Она останавливалась, и долго глядя на спрашивавщего, от-ве—чала: — Время покажет! Всё это продолжалось до того, пока она не родила на свет сына, пухленько-го мальчика, и пока все не увидели над его левым соском, точно на том же мес-те и точно тако-е-же как у боц-ма-на дальнего плаванья, радимое пятно в виде убе-гаю-ще-го оле-нён-ка с маленькими рожками, или не але-нё-нка а ло-ся, по всей види-мости именно лося… Горожане, убедивщись в правоте слов боцмана(спаси его гре-ш-ную душу) и его бедной жены,чтобы сгладить в конце кон-цов свою вину перед ней и перед своей совестю, на том злопо-лу-ч—ном месте, где он сгорел как факел. Воздвигли пам-ятник в виде мраморной руки с факелом, выползающий или заползающий в зем-лю, — И назвали этот памятник «Пъедес-та-лом веры мужа в непорочность своей жены», а бедную же-ну в честь пьедес-та-ла назвали «Непорочной»… Даже днём свет от дождя был такой неровный и матовый, что женщина не могла увидеть из окна что это там ш-е-ве-ли-т-ся и ин-огда жалобно стонет на веран-де, в пустом до-ме, на про-тив. Ин—огда ей казалось что всё это мерещится, и что весь этот стон и шум издаёт ветер, дождь и сам старый дом, но в конце концов, когда насекомие лиш немногими стаями стали появлятся, и мал-ь-чик сам свобо-д-но мог спра-вится с ни-ми. Она прикрив про-д-ро-гшие плечи грязно-зелё-ным оде-алом, и закурв чудом сохра-нивщую сухую сигарету, медлен-но открыла двери пустой ком-наты, дома на против и подош-ла к веранде. За толстым слоем дождя, которой как еле прозрачный зав-ес при-крывал дом от окружающего мира, она заметила че-р-ты кро-хотной-промокщей девочки, с бле-дным лицом и с бо-льшими как два глубоких тоннеля, глазами. Девочка сиде-ла окутавшис во что-то тёмноеЮ и со страху не могла шеве-ль-нутся, только изда-ва-ла жалобный писк. На вид ей было лет пять-четыре. Женщина сперва не поверила в увиденное, но когда через ка—което время их глаза встретилис, она заметила в лице де-во-чки несвоиственный её возрасту глу-бокую и тяжёлую то-ску, боль и одиночество. Женщина тихонко постучала в сте-кло двери, вы-хо-дящей на веранду, на стук девочка как то не-у-клюже повернулась и увидев незнакомое лицо, вдруг изче-зла из виду. Женщина удивившис её быстрому изчезновению и не по-ве-рив своим глазам, крепче прижалась к стеклу, чтобы полу-ч-ше раз-глядеть веранду. Долго смотря в темноту, она в кон-це концов заметила белое пятно её лица, мелкнувшее под ог-ро-мным кус-том цветущего кактуса. Мальчику уже надоело подметать насекомых и надев от-цо-в-ские морские бо-тинки, просто наступал на них и расти-рал по по-лу. Но когда ему и это надоело, он подбросил в печь пару сухих ножек от сломанного стула и пошёл искать свою мать. «К-о-р-о-бок» её не сразу нашёл, она почти непод-ви-жно стояла у стек-лян-ной двери веранды и пальцами лев-ой руки барабанила себе по губам. — Мамаа! Что ты делаеш?- Спросил удивлённый мальчик. — Чшш! — Прошептала она. Мальчику стало интересно и, при—поднимаясь на носочки, он тоже стал смотреть в ту сто-рону, куда и мама смотрела, с таким не-жным взглядом, как-им она смо-трела лиш не него. И вдруг он увидел. Увидел! И даже от удивления расск-рыл рот и прохрипел «Эхх!», да именно «Эхх!»… Там в уг-лу, под жылистым и цветущим кактусом с огромными как кинжал шы-пами, который расцветал лиш раз в тридцат лет си-де-ла птица. С богрово-красным маленьким клювом, зо-ло-тисто-сливового цвета бле-стящей головкой, и голубым как мо-рское дно глазами. Чёр-ные перла-мутро-вые перья на её гла-дких выпуклых плечах, как в зеркале отражали её лицо.
Она не шевеляс смотрела на них, и мальчик видел как два то—н-еньких ниточки пара вздымалис из отверстии на её клю-ве. Она дышала. И»К-о-р-о-бок»почувс-тво-вал запах парного м-о-ло-ка, мёда, согревшихся на солнце груш и ещё чего то, че-го он не знал, но догадывался, что оно есть, и обязательно есть, раз он чувствовал это… — Мама, это птица? — Нет, это девочка… но она и не совсем девочка! — Улыб-ну-лась женщина. — Нет она птица!- Настаивал малыш. -Нет сынок, на самом деле это и девочка и птица! «К-о-р-о-бок» удивлённо поссмотрел с перва на маму, а пот-ом на то что называл птицей. — Это лицо дождя! Оно всегда прячется под колючим кус-том.- Добавила жен-щина. «К-о—р-о-бок» ещё больше удивился и при-жавшис к дверному стеклу опять спросил: — Разве у дождя есть лицо! — Лицо есть у всех. Даже у незнакомых людей!.Просто ли—-цо дождя соберается по немножку. Где-то там, под одним из колю-чих кустов… Ведь мы думаем что свой страхи дер-ж-ем ду-ше, а это не так! Душа не может долго жить со стра-х-ом! Страх её съе-да-ет, если она слаба! И потому она выпри-ги-ва-ет из тела, остав-ляя нас и прячется где то там где ей не буд-еть страшно! И там они по немножку со-би-раются! То твоя душа, или твой страх, то моя… И так ещё и ещё! Как только все соберутся начинается дождь! Страхи и испуганые души как вода , сколько их не кром-сай и не дели всё равно собе-ру-тся в месте. — А почему? Она долго молчала, слушая шум дождя и смотря на вспы-шки молнии. — Те, кто не боятся, они всегда одиноки!- Она опять вздох-ну-ла, и что то вспо-мнив улыбнулась- Видеш, какое бледное и кра-си-вое лицо у девочки! — Да это же не девочка! Это птица с огромными голубыми гл-а-зами! Они оба замолчали и стали смотреть на то что сидело под ог-ромным кустом. Женщина опять стала пальцами бараба-н-ить по губам, и «К-о-р-о-бок» заметив это спросил: — Что ты делаеш? — Я разговариваю с ней! — Как это?! — Удивился мальчик. — С дождём можно разговаривать, только барабаня себя по губам!Ведь дождь понимает всё по-своему,у него свой яз-ык, он как страх может лишь стучать, как пулсь или серд-це! И ес-ли он хочет понять, что думает или чувствует человек, то он начинает стучать по губам, по голове, по плечам, по гла-зам, по рукам, и для него всё становится известно! Дождь и есть страх, и любо-пи-тень он как страх! — А мне можно! -Да! -А как ему обьяснить, что я хочу сказать? — Ты просто очень захоти, и палцы сами застучат по твоим гу-бам!Пальцы же глаза нашего тела!А понять ты всегда сможеш. Главное очень захотеть! Человек всегда понимает и слышет, ког-да к нему стучат… Если он хочет услышать! По-п-робуй!
Мальчик очень хотел поговорить с дождём, он посмотрел в её огромные гла-за и спросил что-то такое, что хотел знать лишь он один, и подождав немного, почувствовал, как заба-рабанило по его губам что-то прозрачное, мокрое-холо-д-ное, и нер-вное… ОТ того что он почувствовал и понял ему ста-ло грустно и очень больно. А когда он увидел сияющее лицо матери, вовсе обиделся и расплакался. Он стоял зажав кула-ки и сморщив лоб, как перед дракой и думал: — Если так бо-ль-но, почему хочется ещё?…Да ну её это лицо дождя… Оно такое потому что мы такие… Но какое оно на самом деле ви-дно лиш тогда когда оно в человеке… А в че-ловеке оно нек-ра-сиво… -Мама можно её поймать и запереть… Может тогда дождь пре-к-ратится и я смо-гу во дворе поиграть! — Нет, нелзя! — Почему? Мы бы её выпускали только тогда когда захо-те-ли бы маленького проливного дождя? — Нелзя! Потому что тогда всё человеческие страхи мы за-бе-рём себе, и будем до конца своих дней их носить. И к нам всё бо-льше и больше будут они пребы-вать! … Страхи рожда-ются на земле… Это неблогодарный и тяжёлый труд соби-р-ать чужие стра—хи! — Сказала она и погладила «К-о-р-о-бка» по головке. — А я не боюсь! — Безстрашно сказал мальчик. — В конце концов люди станут боятся и того кто собирает стра-хи! А со стра-хом против соберателья страхов некому не спра-вится… И в конце концов ОНИ УБЬЮТ ЕГО! — А Я НЕ БОЮСЬ ЭТОГО! — Ответил мальчик совсем как взро-слый… — ОНИ УБЬЮТ ТЕБЯ! ОНИ УБЬЮТ ТЕБЯ! ОНИ УБЬЮТ ТЕБЯ! -Тихо и про-никновенно сказала женщина. Мальчик ис-пу-гался, но етот страх длился лиш мгновение, вед детство тем и от-личается от взрослой жизни, что живёт мгновени-я-ми, для него са-мое то, что ЭТО НЕ НА ВСЕГДА… А когда они опять легли спать, мама уснула крепко-кре-пко, но как только он закрил глаза и стал погружатся в сон поч-ус-тво-вал на губах холодних, мокрых па-ль-чиков бо-л-ь-ше-крылой птицы лица дождья. «К-о-р-о-бок» сморшился и об-ид-ел-ся, по-тому что во сне увидел огромное чудовище, ве-ли-ка-на вырозчего от людс-кой зависти против собырателя стра-ха. «К-о-р-о-бок» увидел себя уже большим, стоя-щ-им пе-ред этим чудовищем и видел слабое место ударив куда вели-кан мог ум-ер-еть и это место называлос «смер-тю к-о-р-о-бка». По-том он увидел как стоял на краю обрыва, взма-хи-вая с ог-ро-мными кры-льями как птица, А под ним как ковёр стели-лас огромная гладь океана. Оке-ан знал кто он, и он знал кто или что такое океан. И оба гото-вились к великой битве между со—-бой. Нео-бузданная стихия и по-робо-ти-тель страхов. «К-о-р-о-бок» взма-х-нул крылями и … про-с-нул-ся. Он знал что делать. Тихо чтоб не разбудить мать, он бо-си-ком на цыпочках пробрался к дверям веранды и убедив-шись что «ли-цо дождья» там сидит, с кри-ком резко толкнул дверь и со всей силой кинул в неё свой золотистый коробок. Коробок попал в цель… Она взмахнув крыльями как у ле-та-ющеи рибы хрип-лым и дрожащим голосом крыкнула ед-ин-стве-нное слово: — ЭХ! — И растянула его так длинно, что мальчик где-то в ну-три себя почув-ствовал, как заработали-затикали-заба-ра-ба-нили доселе не виданные часы, и он понял о чём они ти-ка-ют. Ему от этого стало грустно и тоскливо, как бывает тоск-ливо и грустно, когда тебе уже не хочется, но тебе всё равно дают. Что бы не заплакать, он прикрыл глаза и сквоз боль в мес-то темноты в закры-тих веках увидел огромное вспаханное чё-р-ное поле, с большыми и белыми как яица семенами, и ус-лишал скре-жет суставов от взмахнувшихся крыльев… И дождя не стало. Только в одиночестве оставшиеся кап-ли падали в малю-се-нь—кие лужицы, собиравшиеся на земле. Маль-чик вспомнол слова:- «Что страхи как вода, сколько их не кро-мсай и сколько их не разделяй, они всё равно собе-ру-т-ся в месте, и в конце концов превратятся если не в потоп, то вокеан обяза-те-льно.» — И что — » Кто не боится, тот всегда од-инок!»… Проидёт много лет и мальчик-«Коробок», привязанный на мачте старой лод-ки,оплёванный и избытий, облитый во-н-ю-ч-им керосином, ожидая, когда палач чи-ркнет спичкой, по-й-мёт ответ на единственный пугающий его вопрос, кото-рый задала ему ма-ленькая худая девочка, с огромными го-лу-быми глазами, стоя сре-ди рыночной толпы, когда он про-сил всех уступить ему стра-хи и этим облегчить сво-ю участь, па-р-ить по жызни как пти-ца в свободном полёте. — Дядя, ты всё знаеш? — Спросила она, коснувшись его ко-ле-на. — Дядя, зачем нужны крыля, когда их нету? Он сперва хотел превратить этот вопрос в глупую шутку, но разве: — «не в глупости суть мудрости?! А в трусости суть ге-ро-иства?!» … И сеичас видя, как спичка задымилас в руках палача, он по-нял что: -«Крыля не нужны, они дол-жны быть только желан-ны. Потому что, по закону зем-ного притяжения, или как его по другому называют зе-м-ной под-лости, то что было желанно и появилось, теряет свою истинную цену!». И поняв почему его сжигают, и осо-з-нав что он всем жел-а-нен, но никому не нужен, — Напря-га-ясь от боли, которая как ог-не-нная лава, подступала к его горлу, единственное что су-мел крикнуть уже от чистаго и безгра-ни-ч-наго чувства к по-лю-бив-ше-муся народу, с интересом наб-людаюшего за пожи-рающим его тело кос-тром, было длин-ное и протяжное как по-ровозный гудок в безконечном тём-ном ту-неле, слово: — » ЭХ!» И имя мальчика-«Коробка», вошло в историю грязно-го го-родка,как ЭХ-МАНУЕЛ, потому что настоящее имя его было МАНУЕЛ, а»ЭХ»к нему до-ба-вилив честь его по-с-лед-него предсмертного слова. Люди ведь странный на-род, они любят красивые добавления, и потому он всем запомнился как — «ЭХМАНУЕЛ «. P.S. Говорят, что те кто его больше всех любили, написа-ли про его жизнь четыре книги и много философских»ЭС-СЕ». Но их воспоминания уже другая история.

Добавить комментарий