Восемь часов

Посвящается людям.
_
Лето. 19.49.

Воздух был свеж и густ от вечерней влаги, впитавшей всю пыль города и взамен отдавшей густой и тяжелый, но бодрящий аромат зелени. Фонари робко роняли пряди теплого света к коленам кустов шиповника, будто случайно расстилая бархатную бесцветную дорожку под Надины светлые туфельки.

Ее походка, каждое движение, короткий плавный взмах ресниц, легкий бег аккуратных томных губ в разговоре о чем-то, что вспомнится лишь на исходе следующего дня — все в ней было богато чистым вечерним воздухом свободы. Находясь рядом с ней неизбежно начинаешь ощущать в себе частичку ее свободы… Появляется желание взять Надю за руки покрепче и оторваться от земли, оставить обувь на фонарной бархатной дорожке и, пугая мирных звезд, тысячелетиями объятых покоем, взмыть, неистово стремясь к теплому свету похотливой луны… Как хочется вдохнуть полной грудью всю густую свежесть вечера, так хочется вдохнуть пьянящего аромата Надиной свободы, ее кожи, тепла и свежести, сводящих с ума…

Надины родители снова в отъезде, но приезжают послезавтра, а мне завтра в наряд, так что здесь, в боязливой хрупкой тишине вечернего городского парка, шагая рядом, связав друг друга нежно пальцами рук, медленно болтая о чем-то неосязаемом, мы знали, что эту ночь проведем вместе, среди звезд, под бесстыжим присмотром лунного хранителя ночных тайн.

Надина квартира под самым небом — на пятом этаже. Свет погашен, но лунный молчун осторожно обвел каждый угол в комнате, каждый предмет и точными плавными густыми мазками обвел контуры Надиного тела. На миг меня охватила ярая испепеляющая ревность к лунному художнику, осмелившемуся прикоснуться к моей Любимой, но почти сразу эта глупая мысль отступила перед полным безмыслием, глупую ревность смахнули с моего лица длинные пряди Надиных огненно-рыжих волос, обесцветившихся властью ночи волос.. Я не видел похотливой луны, ее загораживала густая темнота комнаты, обрисованная лунным бликом, повторяющим контуры Надиного тела, темнота дышавшая тонко и часто, накатывавшая на меня жаром и страстью, ронявшая на меня водопад из нежности Надиных волос, орошающих мое лицо… Свобода, чистый воздух, огненный жар страсти, нежная кожа, лунные блики, напуганные нашим полетом звезды…

Роса любви покрыла всё наше единое тело… Надина рука скользит по моей влажной спине, по влажному плечу… Тихо… Похотливый лунный наблюдатель уже свалился за крышу дома, впервые постыдившись столь смелых полетов влюбленных. Лишь звезды, недавно напуганные, но уже пришедшие в себя и занявшие свои насиженные веками места, все так же спокойно наслаждались покоем ночи и изредка озорно подмигивали, как бы давая знать, что не только лунный хранитель ночных тайн ведает о наших с Надей самых далеких и сокровенных полетах…

— Ты сильный… Мне с тобой так спокойно и хорошо, — осторожно прошептала Надя.
Если бы она знала, как я слаб и беззащитен, когда ее нет рядом.

— Ты кого-то боишься?

— Нет… глупенький… Не кого, а чего… Более всего на свете я боюсь лунного света в этой комнате, холодной её тишины и пустоты на этой кровати рядом со мной почти каждую ночь… Только когда ты рядом мне спокойно и тепло… Ты сильный, сильнее моего одиночества…

— Ну я вообще и в дивизии своей лучше всех боксирую, так что поверь, у меня сил хватит не только на твое одиночество, но и на то, чтобы звезды еще не раз сегодня ночью забывали о том, что видели до.

Надя озорно взвизгнула от неожиданности, в миг оказавшись под мягким светом звезд, осветившем мне ее прекрасное тонкое личико, остренький носик, бездонные глаза, вместившие в себя все звездное небо, сводящие с ума плечи и божественную грудь…

Дыхание долго и радостно отказывалось утихомириться и слиться с шелестом тополей под окном… Тишина и свежесть свободного ночного воздуха заметно полегчала, почти освободившись от густого влажного аромата зелени кустов деревьев и травы. Скоро восход, зажженная мною папироска во время затяжки за еще не развеявшейся дымкой, наверное, отдаленно напоминает восход или закат…

— Вась, обещай, что нас ничто не разлучит.

Я отвернулся от окна и взглянул на постель. Надя сидела, обхватив ноги руками, и уткнувшись лицом в колени. Ее тонкие руки, плечи, длинные пепельно-рыжие волосы, казалось, трепетали. Я подумал, что она сейчас заплачет. Забыв о порядке и культуре, я бросил папиросу в распахнутое окно, присел рядом с ней и обнял ее за плечи. Надя положила голову мне на грудь, я с предельной осторожностью и нежностью касался пальцами её щеки..

— Наденька, милая, солнышко мое, нет никакой силы на свете, что может нас разлучить, никакой, даже самой жестокой и бесчеловечной власти не хватит, чтобы ты навсегда осталась среди лунного света и холодной пустоты комнаты одна одинешенька. Я люблю тебя и ничто не в силах изменить это положение вещей.

-И я люблю тебя, — переходя на тихий плач, прошептала с трудом Надя.

Я не на шутку испугался. Ох уж эти женщины.

— Ну что с тобой такое? Я же сильный и я рядом, нежно произнес я.

Надя ничего не ответила…

Вскоре она уснула ангельским сном. Я долго смотрел на ее спящее личико, долго пытался сообразить что-то, но даже не понял, о чем соображал, только окончательно измотал себя, так и не уснув, и это перед нарядом… И все же я не могу даже представить, что нас может разлучить. Мне никогда не будет ни с кем так хорошо, как с ней.

3,49 утра. 22 июня 1941 года. Брест.