Сидя в своей маленькой комнате Иван не мог понять: «Почему?»
Сидя в приемной гинеколога Марья не понимала: «Зачем?»
Сидя в салоне мецената Федорова, Федоров понимал: «Все пустое» и пил.
Зина мела двор, думая «Опять все загадили, сучьи дети».
Утро медленно вставало над городом, попросту надеясь, что никто не проснется.
Открыв глаза Иван долго вращал зрачками, борясь с астигматизмом, пытаясь превратить мозаичные декорации в некую упорядоченную систему, позволяющую ясно разглядеть позорный хаос его убогого жилья. Наконец мир приобрел знакомые черты и замер в ожидании. Иван огляделся, медленно закрыл глаза и почил навеки.
Проснувшись, Марья по детски улыбнулась, сочно потягиваясь. Ее пухлые розовые руки профессионалки лоснились утренним жирком. Марья широко растопырила пальцы, обильно смоченные слюной, будто удивляясь: «Ну надо же!». Выпростав из под одеяла широкие, мускулистые ступни она рассмеялась с прежним удивлением. Пройдя в ванную справить особо острую утреннюю нужду, Марья присела, накрыв монолитными бедрами воронкообразную бездну, и замерла в сомнении. Осознание непоправимого обрушилось с первыми каплями. Лицо Марьи искривила болезненная гримаса. Неловко поднявшись, она вошла в грязно-белый круг ванной, нервно дернула кран и, завертевшись в бесовской пляске, исчезла навеки.
Федорову всю ночь снились медведи. Три больших иссиня-черных туши с розовыми, по девичьими нежными пятками. Медведи лазали по сучьям и глумливо рычали. Внезапно на поляне появился мужчина средних лет, за спиной он что-то прятал. Завидя его, медведи покатились вниз, ломая сучья и чудом исчезли в дремучей чаще, как чудом исчезает бурое дерьмо, ловко подхваченное вихрем сливного бачка. Мужчина, теряя кисти, устремился им вслед, размахивая палитрой и истошно крича: «Я вас научу позировать, выб-и лесные!». «Шишкин!», — молнией пронеслось в мозгу Федорова. Он резко очнулся, обливаясь едким потом. Приобретенное накануне полотно «Три Медведя» зависло бурым пятном на противоположной стене. «Жалкая подделка. Шишкин не догнал, не смог бы, с поправкой на ветер и отсутствие навыков ориентации». С трудом подняв грузное тело с кровати, Федоров подошел к стене, передернул затвор инкрустированной инициалами Ф.Ф. двустволки и медленно осел, глазами навеки вперившись в роковую картину.
Зина мела двор. Она и не ложилась. Ниже лопатки у Зины был встроен маленький приемник, типа одноволнового радио. Из динамиков доносилось неровное хрипение «Опять все загадили, сучьи дети», «Оп… все…гад, сучьи», «Опять… Динамики заглохли, а Зина еще долго крутилась, по-собачьи подпрыгивая, разбрасывая метлой кучи осенних листьев на манер инсценированного листопада. К утру она затихла навсегда.
Утро вставало над городом, ликуя…