Пасека на Кие или граница

Из-за Уссури дул теплый сильный, но постоянный, ветер, и сбивал мелкую стружку из-под рубанка. Глаза чувствуют напор, когда смотришь на рвущиеся высокие заросли крапивы и конопли за избушкой, непрерывная стена ветра напирает на грудь. Старые дубы на пасеке гудят ровно, словно собираются взлететь в небо. Сиреневое облако перерезало надвое багровое закатное солнце, оно, быстро увеличиваясь, погружалось за горизонт бескрайнего Китая.
Весь день я чистил планки выставленных уликов, строгал их на самодельном верстаке. Трава на точке ложится ветровыми прядями, как быстро она выросла за несколько дней. Ветер. Старые серые дощечки золотились и разглаживались с каждым взмахом, запах смолистых солнечных досок. Появился откуда-то из кустов серьезный и удивленный Шарик, смотрел на мою работу, но так как я ничего не говорил и не обращал на него внимания, он опять убежал по своим делам, тряся шерстью на ляжках. Днем я притронулся чуть к вчерашнему супу, лапша с уткой, которую подстрелил на протоке, и почти все вылил Шарику, — собака должна иметь свой дом, т. е. получать пайку за привязанность к месту.

Под вечер стало на редкость тихо, ветер внезапно стих. Облака, несущиеся весь день со стороны Китая, остановились, их чернильные пятна, розовевшие по краям, сбились к горизонту. Расколол на дрова дубовый чурбачок, от поленьев пахнет солеными огурцами, удивительно, как обострилось обоняние. Поставил на два кирпича на огонь закопченный чайник, который вынес из избушки, не хочется топить печь в ней, ночью будет душно.
В омшанике взял грабли, и с точка начал убирать нападавшие за день мелкие веточки, сгребать к костерку прошлогодние листья. В замершем воздухе поплыл сизый дымок среди вечерних деревьев у края пасеки. Шарик, наконец, утих у крыльца, изредка приподнимая светлые брови над глазами, и поудобнее укладывая морду на протянутые лапы.
Вдруг над пасекой зажегся мягкий сиреневый свет, непонятно было, откуда он шел, солнце село в другой стороне. Он осветил траву, деревья и неровные ряды совхозных разнокалиберных уликов на точке. Дальние сопки Хехцира, где вояки говорят прячут в заповеднике ядерные отходы, стали рыжими, а над Китаем над четкой гранью облака, поднялось зарево багрового цвета, и протянулись в зенит лимонно-желтые и нежно-голубые полосы. Все вокруг преобразилось, приобрело торжественный, величественный и … театральный вид, как на освещенной софитами сцене. Каждый предмет на пасеке наполнился неведомым ранее смыслом. Тучный дуб с желтеющими молодыми листочками, костерок с голубым дымком под ним, уходящим в небо, и тлеющими огненным узором старыми листьями и сухими веточками. Аккуратная зелененькая липа рядом с темным срубом омшаника. Я спустился со ступеньки крыльца, Шарик поднял голову, но когда я вышел на круг точка, он не побежал за мной, понял, что я пошел погулять сам по себе и его присутствие не требуется, опустил морду снова на лапы и исподлобья наблюдает за мной.
За первым рядом уликов я увидел над травой стебелек с нераспустившимся бутоном саранки — желтой лилии. Свет и тишина, только из травы поднимаются и жужжат комары.
Небесный свет также неожиданно исчез, как и появился. Всё прошло и стало быстро темнеть. Дальние сопки стали ниже, как будто земля вздохнула навстречу вечернему покою.

Я прошел к дому, посидел еще на крыльце, выпил чашку чаю с хлебом и медом. Не могу пить из кружки, как мой пчеловод, ушедший еще с утра к подруге в далекий поселок. Опять придет ночью пьяный и будет собаку бить, и заставлять ее подползать к себе на брюхе. Зашел в избу, запах керосина примешался к запаху ночи, засветил лампу на тесаном столе, пододвинул ее к окну, чтобы видно было на равнине издали. Сел на лавку, опять тишина навалилась.
«Зачем я здесь? Случайно это или нет? Случайно моя жизнь протекает здесь или могла бы быть в этот момент в другом месте? И вообще имеет ли смысл – где быть? Я могу представить себя в поселке имеет ли это значение? Это просто мысли и желание чего-то другого а ведь жизнь моя здесь Чувства мои привязаны к этому столу да что чувства реальный мир вокруг меня Я вижу темную высокую кровать за печью что посередине низенькой избы синее окошко с черными деревьями за ним шершавую поверхность стола чувствую пальцами границы своего тела ощущаю слышу как удаляется и приближается комар к моему уху негодяй обоняю уютный запах надо немного привернуть чуть коптящей лампы За дверью поскребывает собака И не надо ее впускать пчеловод не любит этого но ей скучно одной за дверью».
Встал, открыл, впустил «Шарика». Собака пробежал по полу и улегся под кроватью.
А ведь это еще не полная реальность! Ведь когда я «слышу» я весь обращаюсь в слух вот что-то изменилось в окружающем я поворачиваю туда глаза И постоянно сознание фиксирует это переходит с одного на другое Тело может делать одновременно многое но сознание фиксирует только одно Но тело принадлежит этому миру в отличие от сознания которое принадлежит «мне» Тело живет сознание фиксирует А что если сознанию позволить следовать за телом не мешать ему… тогда я буду сознавать каждый миг «своей» жизни… а это есть… реальность мира и «меня» «самого»… мешают… надо убрать мысли… и тогда…».
Переступить границу «ничто», как переступить границу смерти. Мысль, страшащаяся и сотканная из реальности бытия, есть поток всеобъемлющий и всеединый. Но это уже не «твое» бытие, это уже не поток «мыслей», — это бытие в котором возможно все.
Вышел под звездное небо. На лужайке распустилась лилия. От болотистой равнины вместе с холодным туманом тянет арбузной свежестью.

КГБэшник направил в глаза свет лампы и начал допрос, «кто тебя направил в погранзону», «с кем ты связан», «что говорил пасечнику». Но я быстро понял, чего он хочет, — его интересовал феномен, который появлялся вчера в небе, закрытое постановление по всем госструктурам предписывало, чтобы первыми с «инопланетянами» встретились представители советской власти.