Военный гарнизон стоял в пустыне. Настена вместе с мамой жила в маленьком деревянном домике на территории пограничной заставы. Пустыня была для девочки Родиной, за которую погиб ее отец.
Каждое утро, уходя в дозор, пограничники выстраивались у обелиска для минуты молчания.
Настена смотрела на обелиск и думала о том, что совсем не помнит своего отца, а помнит только прокуренную колючую его щеку. Он уходил на службу рано и возвращался поздно, но никогда не забывал поцеловать дочь и шепнуть ей что-нибудь ласковое на ушко.
За бетонным забором располагался аул: несколько юрт и мечеть. По вечерам старый мулла пел в мечети одну и ту же заунывную песню: «Алла-а-а-а…», — и ветер уносил ее далеко в пустыню.
Настене нравилось слушать пение муллы. Она воспринимала его песни как что-то вечное, неотделимое от пустыни.
Детей на заставе, кроме Настены, не было. Солдаты и офицеры радовались девочке, как собственной дочери, но она выбрала себе в друзья только доктора Савича – за веселый нрав и добрые глаза.
От Савича пахло карболкой и йодом, а еще у него всегда были аскорбинки. Он не говорил Настене «ты» и обращался с ней, как с самой настоящей барышней.
— Как поживает наша солнечная девочка? – спрашивал Савич, улыбаясь. — Как зовут нашу принцессу?
— Наст-е-е-е-на. – протяжно и кокетливо отвечала она.
— И сколько нам лет?
— Пя-я-ять. – и протягивала ладошку для аскорбинки.
— Когда вырасту, буду твоей женой!
— Лучше я буду твоим папой, – отвечал Савич и подбрасывал девочку к небу, радостно и озорно кричал: «Насте-е-ена!!!» – и ее звонкий смех рассыпался над гарнизоном.
Настена любила сидеть верхом на заборе и смотреть далеко в пустыню. Глаза ее были не по-детски грустны и задумчивы.
Как-то раз, сидя на заборе, она увидела караван верблюдов, важно шагающий через пустыню в сказочный город с золотыми башенками на дворцовых зданиях, пышными, зелеными садами и бескрайним синим морем. Девочку как ветром сдуло с забора, она побежала вслед за караваном, чтобы поближе рассмотреть город, ощутить прохладу морской волны, побывать в роскошном саду.
— Я только на минуточку, только на минуточку, — говорила она себе. – Взгляну разочек и вернусь обратно!
Чем дальше бежала девочка, тем быстрее удалялся от нее караван. А вскоре караван, город, прекрасные сады и море, растворились в воздухе, будто и не было их вовсе.
Настена охнула, опустилась в песок, растерянно оглядывалась по сторонам.
Колючки, сбившись в мячики, перекатывались по барханам от легкого дуновения ветерка. Саксаул, единственное деревце пустыни, красовался, как после пожарища, обугленной корягой. А из песка показалась мордочка ящерицы. Немигающие пуговки-глазки уставились на девочку.
«Кто ящерицу обидит, тому проклятие на весь род», — вспомнилась ей солдатская поговорка.
Скорее от страха, чем от любопытства схватила она ящерицу за хвост и крепко сжала в ладошке. Потом потрогала за лапки, погладила зеленую кожицу.
Ящерица вырывалась из рук. Хвост, как игрушечный, оторвался и рассыпался на несколько кусочков.
Девочка задрожала от страха и заплакала так громко, что пустыня отозвалась эхом и заплакала вместе с ней.
Она судорожно стала складывать кусочки хвоста ящерицы у себя на платьице, и о чудо, они срослись!!! Затем присоединила хвост к шершавому зеленому туловищу.
Ящерица, махнула хвостиком и зарылась в песок.
— Ой, — запричитала девочка, — я хвост не по порядку склеила! – она искала в песке ящерицу, но не нашла.
День клонился к вечеру, пора было возвращаться домой: туда, где мама, где Савич, где кошка, где папин обелиск. Стемнело. Ночные шорохи и звуки наполнили воздух. Лунная дорожка заскользила по пустыне. Звезды яркими монистами сияли в небе.
Настена стояла, запрокинув голову, удивленная такой красотой. Но вот что-то испугало ее, и она замерла и уже боялась даже дышать, а потом отчаянно закричала, но никто, кроме эха, не отзывался. Пустыня забирала девочку себе.
И вдруг, совсем рядом, раздалась заунывная и знакомая песенка:
— Ал-ла-а-а-а-а
О, как обрадовалась Настя и помчалась на голос муллы в гарнизон.
Первым ее встретил Савич.
— Эх, Настена, Настена! – он осмотрел ее руки, ноги, глаза, прослушал сердечко в трубочку, поцеловал ее ладошки, дал аскорбинку.
А мама Насти плакала и приговаривала:
— Был бы жив отец, всыпал бы ремня, а ты аскорбинку даешь.
– Сейчас мы искупаем ее, и спать! А завтра она нам все расскажет! Правда, солнечная девочка?
Настенька не могла вымолвить ни слова. Она только горестно вздыхала в ответ на все вопросы.
— Тебя кто-то обидел? – спрашивал Савич.
Она отрицательно качала головой и так жалобно плакала, что у него сердце сжималось от боли.
В гарнизоне заметили, Настя хочет уйти в пустыню. И теперь на всех ее «заветных тропках» появлялся солдат, который коротко и строго спрашивал: «Куда?»
Она перестала есть, тревожно спала по ночам.
— Надо отпустить ее в пустыню! – говорил Савич. — Поймем, что произошло.
— А если не уследим? Что тогда??? – спрашивала мама девочки.
— Все под контролем! – уверял ее Савич.
— Нет! – отвечала мама.
И все-таки Настя ушла. Ночью. Она взобралась на бетонный забор, спрыгнула в песок и побежала по лунной дорожке к обугленному саксаулу, а потом села по-турецки и стала ждать. Смотрела на звезды. Иногда звезды вспыхивали и падали, очертив яркую полоску в небе. Но вот горизонт взорвался ярким пламенем, заиграл ослепительно красным светом, а из зарева вынырнул и покатился по небу оранжевый солнечный диск.
Просыпаясь, пустыня радостно задышала, а из песка показалась мордочка ящерицы.
— Ми-и-лень-кая, — прошептала Настена , — и протянула к ней руку.
Ящерица заползла Настене в ладошку:
— Я тебя нашла!!!
Слезки мелким бисером покатились по ее щекам.
— Ты только не бойся, все будет хорошо, сейчас я все исправлю!
Она с хирургической точностью стала складывать хвостик ящерицы, и он получился красивым и правильным, как прежде.
— Красавица моя.
Ящерица сидела на ладошке и слушала шепот девочки, а потом коснулась шершавым язычком ее щеки.
— Вот радость-то какая!!! – рассмеялась Настена и отпустила ящерицу.– Иди домой! — и помчалась в гарнизон.
А рядом бежал Савич.
— Настенька!!!
— Ей уже не больно! – сообщила девочка. Она улыбалась и плакала, и жмурилась на солнышке.
Савич принес Настену домой на руках.
— Вот я вам сейчас задам!!! – рассердилась мама.
— Она у нас умница! – уверял Савич и улыбался как-то грустно и очень озорно.
— Будь она твоим ребенком, не отпустил бы ты ее в пустыню!
А Настенька, обняла Савича за плечи и попросила:
– Папа, скажи ей, чтобы не наказывала меня.
Вскоре гарнизон расформировали. Савич увез Настю и ее маму в Питер. Теперь они живут одной семьей. Настена никак не может привыкнуть к большому каменному городу с неоновыми проспектами, железными мостами, холодной Невой.
И снится ей почему-то один и тот же сон: вот бежит она по лунной дорожке навстречу утреннему Солнцу, которое вспыхивает оранжевым мячиком над гарнизоном, над папиным обелиском, над аулом, мечетью, над бесконечной пустыней, и радуется заунывной и родной песенке:
— Алла-а-а-а…
