В наш маленький аул в войну был эвакуирован чуть ли не весь Ленинград. После войны все уехали. Несколько женщин (а были только женщины и дети) увезли уже здесь родившихся детей, здоровых, чернооких. Так что, товарищ коренной питерец, если у тебя стоит в графе место рождения Башкирия, то мы родственники. Если даже ты Путин или Кудрин.
(…)
А одна учительница осталась. Ей, видимо, просто некуда было ехать. Мы, народившаяся после войны голодная детвора, тех не видели а эту принимали за инопланетянку. Нас пугали ее (долго будете смеяться) боты! Жакет! Все это привезенное еще оттуда, из Ленинграда носилось больше десятка лет, и почему-то не менялось на лапти или валенки, на домотканое. И еще пугали — огромные очки на орлином носу, за которыми были густые черные брови. Брови и у наших красавиц случались такие, но вот чтобы такой нос, а об очках и говорить нечего – это уж вовсе из иного мира.
Мы с ней дружили. И она мне ставили пятерки по русскому, и по литературе. И не ставила двойки по химии и физике. Я ей картошку таскал. Яйца. Шанежки. В ее домике, мне кажется, вообще ничего съестного никогда не водилось. Чем она питалась, бог знает. Носил не за пятерки. Не знаю зачем. За книги, наверное. Как она привезла такую библиотеку в аул, я до сих пор не могу понять.
Она меня очень любила. И тоже не за картошку, конечно. Зимой она моментально слепла – очки запотевали в сорокаградусный мороз, или залепляло снегом в буран, а без очков ее зрение было нулевое. И я вел ее по аулу за руку. Вот за это меня и возненавидели ровесники. Им казалось, что я прислуживаю, «зарабатываю» пятерки. Не скрою, был бит неоднократно. Заливал кровью из своего носа и немало противников. В старости она все же уехала из аула. Поехала помирать в родной город. И библиотеку увезла. Книги были такие – томом Шекспира запросто можно было оглушить местного батыра. Такая была обложка. Я не смог проводить ее, был в армии.
Земля ей пухом, старой питерской еврейке, привившей башкирцу дикого племени канглы страстную любовь к русской литературе, Ну и к Шекспиру, конечно, которым можно было убить.
