I.
На кровати белая рука.
Под кроватью пыль и темнота.
Одеяло греет человека,
Греет человека в сапогах.
Он под одеялом видит сны:
Эти сны красивы и ясны.
Сапоги неснятые грязны,
Но рука-то, белая рука+
Прокрадётся мышь в его кровать.
Мышка, мышка, ты не хочешь спать.
Розовая лапка у тебя,
Он захочет в жёны взять тебя.
Но пока он спит, и эти сны
Так белы до синей белизны,
В них царевны бегают, босы,
И ребенка тащат за усы.
Не вставай, не протирай глаза,
Только встанешь — выпрыгнет гроза,
Только встанешь — пошатнётся дом,
Красное проступит в голубом.
Ты захочешь в жёны эту мышь,
Променяешь Каму на камыш,
Засмеётся в судороге рот:
Не проплакать слово, не сказать+
Я не сплю уже вторую ночь.
Потерял единственную дочь.
Розовая лапка у неё,
Кто захочет в жены взять её?
Грезится мне белая рука,
За окошком белая пурга
Заметает чёрные следы,
Не заснуть в предчувствии беды+
II.
Закрываю пальцем индийский океан.
Я — Наполеон, да кафтанчик рван.
Братья гуси-лебеди, помогите мне:
Знаю, проживаю я не в своей стране.
Карта лоскуточками — некуда идти.
Белые и жёлтые — не мои пути.
Синие и чёрные — тоже не мои.
Увезите, лебеди! Гуси не смогли.
Только гуси-лебеди говорят: привет.
Надвое не делимся, да и смысла нет.
А ложись, любезный-ка, в индийский океан:
Синий только сверху он, изнутри же — ал.
III.
Мизинец мне не указ.
И безымянный тоже.
Я обойдусь без вас,
Слоновью люблю я кожу.
Средний пошел погулять,
А указательный рядом…
С перстнем, наполненным ядом,
Держит зловещую стать.
Ты выручай, большой.
Я никому не нужен.
Будет отравлен ужин,
Ужин последний мой.
Выйдем на поворот,
Ты голоснешь…Прощайте!
К звёздной, зияющей Ялте
Медленный слон везёт…
IV.
На полке тикают часы.
Секунды падают и бьются.
Мой маленький, безусый сын
Глазами синими прольётся
И скажет мне: «Я очень стар.
Во мне механика угасла.
Но погляди: душа чиста.
Я еду в правильное царство.»
А я, неправильный, стою
И косточку в руке сжимаю
Вишнёвую. Ведь в том краю
Вишнёвого не слышно рая.
Возьми её, мой крошка сын,
Постой, пока часы не вышли.
И пусть глядят мои часы
В большое небо цвета вишни.
V.
Подойди ко мне и всмотрись, дорогая, в меня:
Тот ли я? Я не помню.
За хрустальной горой переливы большого огня.
Пеший странник идёт заоконный.
У него в рюкзаке любимая чашка моя,
На привале достанет её, голубого цвета.
(Потемнеют тут же голубые моря,
Потемнеет в глазах.) Вспомни это.
Как тебе говорил я: «у слёз безымянный цвет,
Назови предмет — и ты получишь значенье…»
Странник выпил море и достал предмет —
И любуется им в увлеченьи.
Это дым, это облако, и страннику нужно гореть,
Но какой в этом смысл, если внутри — море?
Это память моя, испарившаяся на треть,
А на две трети вместившая голубое.
Посмотри внимательно, руки ли — руки мои?
И глаза ли — глаза? Я себя по частям забываю.
………………………………………………..
Утонувшие реки неназванно потекли,
И наполнилась чашка, любимая, голубая+
VI.
Между цветком и небом
Шмель стоит и не дышит.
Ноги шмеля — в нектаре,
В облаке голова.
Дай золотую руку:
Шёлком цветок твой вышит.
Спой про чудесные дали,
Мысли мои — трава.
Я в золотую руку
Не насмотрюсь, пусти же,
Я подхожу к трамваю,
Вскакиваю в вагон.
Там, в том конце вагона+
Пробраться бы мне поближе —
Птиц говорливых стая,
Галок или ворон.
Кто-то толкает сумкой,
Кто-то сует билетик,
Кто-то кого-то — «сукой»+
Шмель у окна дрожит.
В давке трамвайной нету
Ни тех, ни, конечно, этих,
Что просто протянут руку,
Спасут от вороньей лжи.
У неё на коленях сумка:
Шёлком цветок там вышит.
Она смотрит в окно куда-то,
Подперев щёку рукой.
Моя остановка. Что ж ты
Стоишь и совсем не дышишь?
Шмель гудит полосатый.
Успокой меня, успокой.
А она, так светло и прямо:
«Не дышите вы слишком громко»,
Улыбается: «тише, тише,
Вы мешаете спать малышу»,
И протягивает с золотою,
С золотою рукой ребёнка+
Плачет шмель и стоит, не дышит.
И я плачу, и не дышу.
VII.
Верю я, что этот человечек
Спасет меня когда-нибудь, ура.
И вот смотри: я зажигаю свечку,
Я достаю билетик из трюмо,
Смотри, он твой, ты сделай натюрморт
На краешке обширного стола.
Нагромозди каких попало штук,
Дурацких и нелепых и цветных,
Достань янтарный дедушкин мундштук
И нацепи его себе на нос,
И вот смотри: мундштук уже прирос,
А ты смеёшься в волосах моих.
И жизнь как будто прожита не зря,
В дурацком сочетании всего
Есть строгий смысл. Ни один изъян
Не кажется бессмысленным. Скворец
Долбит в окно. У сказки есть конец,
Но мы с тобой не взглянем на него.
И вот — держи билетик. Заслужил.
Давай немного посидим вдвоём.
Ты на столе моем изобразил
Что надо. Кнопка, яблоко, крючок,
Игрушечная курица без ног,
Луна в стакане. Это все моё.
VIII.
С одной стороны листа —
Пустота.
С другой стороны
Цветут луга, текут реки.
Такая, понимаешь ли, красота:
Смеются русские, довольны узбеки.
Сложи лист напополам:
Пустотой наружу, красотою внутрь.
Те, кто внутри, приятно ли вам
Вечно вдыхать перламутр?
Сложи лист наоборот,
Запри пустоту в бумажных ладонях:
Горы достигнут редких высот,
Цветут луга, хоровод водят кони.
Все смеются, от счастья нет сил,
И только мне странно немножко:
Пляшут узбеки, танцует кошка,
А я в пустоте той что-то забыл.
IX.
Пора взойти из угольного дома
И на себя взглянуть со стороны:
Твои черты так трепетно знакомы
И оттиску мгновенному равны.
Себя я опознаю по узору,
По сочетанью кукольных примет.
Мне два крыла — и буду чёрный ворон,
Но чёрный глаз — и буду пистолет.
Не выходи из дому без перчаток,
Твоё окно в себя обращено.
Храни свой безымянный отпечаток
И пей глазами чёрное вино.
X.
Каждый раз, слыша эти шаги,
Я просыпаюсь и жду.
Шарик волшебный ты на руке береги,
Не пропади.
И если в истерзанной снами и вымыслами груди
Ты услышишь звезду —
То встань и иди.
Эти шаги как маятники на часах —
Так тяжелы.
И если ребёнок с улыбкою на устах
Шарик возьмёт,
То в нём ты увидишь себя, прикоснёшься — и вот,
Из медленной мглы
Кто-то звезду зажжёт.
Это традиция верить в последний мир,
Даже сейчас,
Когда, просыпаясь, чувствуешь: нету сил
Снова уснуть.
Ты скажешь ребёнку: уйди, и прости, забудь:
Из тающих глаз
Кто-то продолжит путь.
XI.
Когда я старым стану мальчиком,
Я подойду к усталой девочке,
Скажу: ты помнишь, мы по-прежнему
Друг друга любим, что желать ещё?
Уходят по делам товарищи,
И свет горит все тише, ласковей.
Ты хочешь отдохнуть? Пожалуйста.
Я научился светлой нежности.
Когда заснёшь ты, будет многое,
И самым важным станет малое.
Я это малое к груди прижму,
Как лист осенний, как спасение.
Всё то, что было, окружало нас,
Заключено в прозрачной капельке
И исчезать не собирается,
Хотя — вот-вот сорвётся вниз…
XII.
Ты, ты, ты, ты,
Ты ушла далеко
Ты любишь цветы, собираешь цветы,
А я люблю молоко.
Я, я, я, я,
Я жду и я буду ждать,
Пока от цветов не исчезнет земля,
Не встанет молочная мать.
Тогда ты уронишь, уронишь букет,
Я на пол смахну стакан.
Цветочный цвет и молочный свет
Прольются на облака.
И где-то, за тысячу вёрст и лет,
Ребёнок увидит сон,
Где нет меня и тебя где нет,
Где в ясном свете цветов букет
И молока бидон.
XIII.
Ты ставишь старую пластинку:
«Шумят и шумят в саду+»
Ты лёгкая, как паутинка,
Я рядом с тобой иду.
И чья-то старинная пара
Идёт, как всегда, впереди
По золоту тихого парка —
И время стоит в груди.
А потом ты зачем-то спросила:
Куда подевались они.
Словно книгу, ладони закрыла,
И посыпались жёлтые дни.
Смотрю я на старое фото…
Где с тобою идём вдвоём.
«Мы с тобой не умрём?» — «Ну что ты!
Мы с тобой никогда не умрём.»