Учитель сказал: «У людей с красивыми словами и притворными манерами мало человеколюбия».
КОММЕНТАРИЙ
Хотя человеколюбие-жэнь — чрезвычайно широкое понятие, регулирующее всю сферу человеческих взаимоотношений и даже, пожалуй, отношения человека со всем миром, природой и космосом, весь пафос Конфуция направлен на выявление не его широты, а его глубины. И в этом случае требуется очистить это понятие от «посторонних примесей», в том числе, от «искусных речей» и «умильного выражения лица». Определение человеколюбия-жэнь дается в Лунь юе через параллельные ряды положительных и отрицательных дефиниций. Возникает своеобразный «стереоскопический эффект» и бесконечная перспектива. Понятие как бы «мерцает», являя череду своих обликов и оставаясь неуловимым. Таково общее свойство понятий, лежащих в основе мироощущения. Тем самым, это уже не просто термин, жестко ограниченный своим определением, но скорее символ, обозначающий невербализуемый путь (дао-путь?) понимания и чувствования.
Почему же человеколюбие редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица? Видимо, потому, что последние относятся к внешним явлениям, не столько проявляющим, сколько порой заслоняющим внутреннюю сущность, отнюдь не всегда адекватную им. Но в этом проявляется глубинное противоречие ускоренной эволюции человека последних тысячелетий. Ведь, казалось бы, искусная речь должна совпадать с речью истинной, а умильное выражение лица должно совпадать с соответствующим расположением человеческого сердца. Этот разрыв и несовпадение внешнего и внутреннего возник в результате рывка в эволюции умений и знаний человека, отнюдь не сопровождавшегося соответствующим ростом нравственного сознания. И это стало причиной возникновения философии и мировых религий. Учение Конфуция направлено на преодоление своего собственного источника — этого разрыва — и «исправление» возникшего несовпадения.
По-видимому, Конфуций осознавал, что этот разрыв и это несовпадение уже неустранимы. Весь Лунь юй проникнут трагическим ощущением необратимости деградации нравственности и миропорядка. И в то же время именно возврат к идеальной «древности», восстановление разрушенной целостности мира есть единственный путь спасения человека. XX век разрушил иллюзии о существовании альтернативных путей: развитие знания и техники, рост материального благополучия вовсе не ведут к автоматическому преодолению «разрыва». Скорее, они ярче высвечивают всю его глубину. И не случайно многие связывают начало третьего тысячелетия с возвращением Конфуция. Строго говоря, Конфуций никуда и не уходил, он всегда был вместе с нами, но мы не обращали на него должного внимания, увлеченные путешествием по бесчисленным «тропинкам истории». Может быть, именно сейчас наступает время, когда прямая дорога Конфуция становится безальтернативной. Может быть, придет понимание того, что недостижимая простота этого пути единственно возможна.
