Горький вкус моря (Отрывок)

(ВНЕ КОНКУРСА)
Полный текст: http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=45&tid=65731

Я покажу тебе настоящее море

Босая нога ступила на прибрежную гальку. Теперь обернуться и посмотреть вперед, на залив. Но и без этого Маша знала, что он уже там, сидит на камне и ждет. Все утро она убеждала себя, что идти в бухту незачем, что лучше поехать на нормальный пляж, ведь сегодня последний день, завтра в полдень поезд повезет ее домой, и снова начнутся будни, наполненные обычной редакционной суетой, а вечером прискачет неизменная Лелька и станет пытать ее с пристрастием о курортных романах. Леля не понимает, как может молодая, свободная женщина обходится без страстей и здорового секса. Как можно, закрывшись в тишине опустевшей квартиры день за днем перебирать обрывки фотографий, складывать из них горькую мозаику разбитого «вчера». И тихонько скулить от безнадеги, что того, что «вчера» никогда больше не превратится в «сегодня и всегда».
Она обернулась. Он сидел на камне неподвижно, не сводя с нее своих колдовских глаз. Маша опустила заткнутую за пояс длинную цветастую юбку, которую надела неизвестно зачем. Она вообще подбирала сегодняшний наряд особенно тщательно, так одеваются для свидания, когда хотят понравиться. И ругала себя за эту глупость и ничего не могла с собой поделать. Она знала, что в этой юбке и прилагающейся к ней белой кружевной блузочке выглядит нежной и романтичной. Широкополая шляпка и связка разноцветных браслетов дополняла наряд.
Маша стояла на берегу, ветер подхватил юбку, превратив ее в развевающийся парус, поднял над головой волосы. Вот только под ногами у нее была твердая земля. Пока еще.
«Какого черта! – возмутилась про себя Маша. – Чего ему надо? Уставился. А я пришла купаться, и буду купаться. А этот – не поймешь кто – пусть сидит и любуется, если ему угодно». Она сбросила одежду, оставшись в совсем символическом купальнике. Подошла к самой кромке воды. Эмриса на камне уже не было. Маша поняла, что в воду она ступить не сможет. Не сможет – и все тут. И сейчас со всех ног бросится удирать. Не понимает, что с ней происходит, и какая непреодолимая сила тянет ее к этому возникающему из ниоткуда человеку.
Он вынырнул у самого берега и поднялся во весь рост. Из одежды на Эмрисе было лишь ожерелье из неравномерно обточенных ракушек, да какой-то невразумительный лоскутик на бедрах спереди. Словно сплетенный из водорослей. Парень сделал несколько шагов и остановился в воде на расстоянии вытянутой руки от берега:
— Я так боялся, что ты испугалась и больше не придешь.
— Вот еще, — фыркнула Маша, — собрав в кулак всю свою волю. – Я купаться хотела, но передумала. Пойду. Пока. – Но осталась стоять.
Эмрис протянул ей руку: Пойдем, я покажу тебе настоящее море. Ты его полюбишь. А море полюбит тебя.
— Да мне и так нравится. Мы с бывшим мужем всегда ездили в Ялту, — попыталась Маша снизить разговор до будничности. Дескать, что тут такого особенного, вода соленная, в больших количествах, и ничего более. Она еще сопротивлялась.
Эмрис сделал еще один шаг. Смотрел серьезно, и даже немного грустно. И глаза его сегодня были больше изумрудные, чем черные. Теплые Машины ладошки безвольно легли в его прохладные и мокрые ладони, и она шагнула в воду, один шаг, другой.
Вот она уже стоит рядом, почти касаясь его. Эмрис отпустил ее руки, и одним легким незаметным движением сдернул с нее символический купальник и швырнул на берег. Она и не поняла, как это произошло.
— Ты что? – ахнула Маша. – Ты маньяк, да?
— Я не знаю такого слова, — серьезно ответил Эмрис. – Это тебе будет мешать, море тебя не примет.
Он отступал спиной в море все глубже и глубже, глядя Маше в глаза и ведя ее за собой, не отпуская руки.
— Я не люблю нырять, — прошептала Маша, — не умею. – Ее охватило сладкое чувство полного безволия, подчиненности непонятному человеку или существу, и покорности своей судьбе.
— Со мной у тебя получится, — так же тихо ответил Эмрис.
— Надо набрать воздуху побольше? – спросила Маша.
— Как хочешь. Это не имеет значения.
Вода сомкнулась над ними. Над головой Маша увидела голубое солнце, совсем, как тогда, когда тонула. Она мягкой бессильной тряпочкой опускалась на дно, на обросшие водорослями камни.
«Я умираю, — подумала Маша, — он все-таки утопил меня.»
Но было не страшно, а хорошо, приятно от прикосновений шершавых водорослей, несмелых скользящих ласк проплывающих мимо рыбешек. Маша подумала, что тонуть совсем и не страшно, а очень даже приятно. И вот она может вполне даже нормально передвигаться под водой и не дышать совсем, словно бы ей это и не требуется. Она станет жить в море, играть с рыбками, спать на танцующих водорослях… Эмрис отпустил ее и махнул рукой «Вперед!». Он показал, как надо двигаться сквозь воду, легко и плавно, раздвигая плотную воду, проникать между ее частицами, так, будто тело Маши совсем бесплотное и, вопреки всем законам физики, не встречает сопротивления.
Изумрудное солнце освещало невиданный мир, недоступный людям, живущим на земле. Царство разноцветных рыб, струящихся водорослей, строгих скал, чьи вершины терялись в вышине за пределами воды. Время исчезло, потеряло всякий смысл. Не имело значения ни вчера, ни завтра, важно было только то, что происходит сейчас, сию минуту. И каждая минута, умирала, закончившись, уступала место другой минуте, наполненной прохладой глубины. Остаться здесь вечно, подумала Маша, вот настоящее счастье.
Мысль не успела еще оформиться, как Эмрис коснулся ее плеча и показал – «назад». Маша отрицательно замотала головой – « не хочу». Но на его лице читалось беспокойство, он решительно взял Машу за руку и потащил в сторону берега.
Они вынырнули у той самой скалы, с которой все и начиналось.
— Здорово! – воскликнула Маша, — давай еще!
— На берег! – почти злобно рявкнул Эмрис. – Быстрей!
Он толкнул ее в спину, прочь от скалы. Маше пришлось подчиниться. Плыть почему-то было невероятно трудно. Руки и ноги одеревенели, дыхания не хватало. Может, оттого, что она так долго была под водой, где непонятно, каким образом, и вовсе не дышала?
В конце концов, ей пришлось повиснуть у него на плечах, а Эмрис, как будто это и не он провел так долго под водой, легко и быстро тащил Машу к берегу. Как только ее ноги ощутили дно, она отпустила его плечи, и, спотыкаясь, поплелась к берегу. Маша сопела, как паровоз, по-дурацки загребала воздух руками, словно за него можно было ухватиться, неловко скользила на подводных камнях, все время норовила упасть. Один раз она плюхнулась на колени и почувствовала, как Эмрис немедленно подхватил ее, но сразу же отпустил – тут уже мелко, сказал с облегчением.

Подарок на прощанье

На границе моря и берега Маша обессилено опустилась на землю. Ее грудь, лицо и вытянутые вперед руки касались горячей гальки берега, а нижнюю часть тела приятно щекотали волны. Эмрис сидел рядом в воде.
— Это было классно! – прошептала она. Дыхание восстанавливалось. Руки вновь обретали силу и чувствительность. Улыбка расползлась по ее лицу. – Спасибо.
— Я же обещал тебе показать настоящее море, — ответил Эмрис без ответной улыбки.
— А чего толкался? Мне понравилось, я бы еще хотела.
— Нет. Больше нельзя. Море могло тебя не отпустить.
— То есть, я бы утонула по-настоящему?
Он молча кивнул. И добавил: Я этого не хочу.
Маша засмеялась, перевернулась на спину: Да я тоже!
Ее совершенно не волновало отсутствие купальника. Она была частью этого моря, берега, суровых скал, недосягаемого неба и горячего солнца. Она растворилась в них. В ней заключалось начало мироздания, его суть и смысл. Нелепо закрывать тряпочкой часть тела — скалы не носят купальников, и солнце не носит купальника, и ветер танцует свой вечный танец, нагой и бесстыжий.
Она ощутила его ладонь на свое груди, влажную и прохладную. Ладонь скользила по ее телу, по животу, по ноге, вновь по животу. Удивительно, но в этом прикосновении не было ничего эротичного. Эмрис словно прощался с нею, и пытался запомнить не только, как она выглядит, но как он ее ощущал. Маша села, и он сразу же убрал руку. Маша смотрела в его серьезное строгое лицо, и не могла понять его выражения. Ей стало не по себе, чтобы разорвать затянувшееся непонятное молчание, она спросила: Ты занимаешься подводным спортом? Ты классно ныряешь.
— Да, нечто в таком роде, — ответил он.
Черт, трудно разговаривать с человеком, который так конкретно отвечает на твои вопросы и никак не «развивает тему», подумала Маша.
— Пойдем, позагораем, — предложила Маша. – У меня ноги замерзли. – Она встала.
Эмрис оставался сидеть в воде, глядя на нее снизу вверх. Его глаза светились ярким изумрудным светом. Или это просто луч солнца упал на лицо?
— Ты мне нравишься, — вдруг сказал Эмрис. – Это плохо. Для меня. Мне не простят.
— Потому что я завтра уезжаю?
— Уже завтра? – в его голосе впервые прозвучали явно выраженные эмоции, и это было похоже на отчаянье. Он тоже поднялся на ноги. Так они и стояли друг против друга: он – по колено в воде, Маша почти на берегу. Эмрис выпутал из своего несуразного ожерелья небольшую плоско сточенную ракушку на шнурочке, прошептал что-то совсем невнятно. Маше даже показалось, что не по-русски.
Маша подошла поближе, повинуясь невысказанной просьбе. Он не хотел выходить из воды. Эмрис надел подвеску ей на шею:
— Это тебе. Оберег.
— Симпатичный, — Маша рассматривала ракушку, не снимая ее с шеи. – Если я посмотрю сквозь нее, то увижу тебя? – лукаво спросила она.
— Ты увидишь то, что должна будешь увидеть, — ответил он непонятно. – Узнаешь ответ на вопрос.
— Ну, ты прямо пророк какой-то – засмеялась Маша. – И такой все время серьезный! Слушай, пойдем, погреемся на солнце! У меня ноги уже окоченели, мы полдня в воде!
— Угу. Иди. Море поглотило твоих призраков, — сказал он. Маша пожала плечами.
«Ну, студент! – подумала сердито, – держит марку до последнего. Жаль, могли бы обменяться телефончиками».
«Понравился парень? – спросила в ее голове ее «я» голосом Лели. – Наконец-то!» Маша пожала плечами, вышла из воды на берег. Не оглядываясь, растянулась на пекучей гальке, закрыла глаза. Неудержимо клонило в дрему, сладкую, томительную, как после ночи любви… Кажется, она и задремала на секунду, но немедленно открыла глаза. Берег был пуст. Море лениво перебирало камушки. Эмрис исчез. Солнце сползало к горизонту.
Маша закрыла глаза. Путешествие под водой… Полно, да не приснилось ли ей? Вдруг потянуло свежестью. Маша открыла глаза: над горизонтом громоздились тучи.
-Ой-йой! – придется не идти, а бежать. Причем очень быстро, пробормотала Маша. – Кажется, гроза, наконец, пришла. До свидания, море! – она подхватила хвостик волны, плеснула себе в лицо. Море было горьким.

Гроза в ночь полнолуния

Ночь обрушилась на горы внезапно. Собственно, заката, не было. Чернота выползала на небосвод со всех сторон горизонта, заливала его густыми, непроглядными чернилами. Ветер стих, все живое затаило дыхание. Тишина повисла такая, что звенело в ушах.
Даже горы, которые не страшились ничего в этом мире, застыли от ужаса.
— Господи! Гроза в ночь полнолуния! Господь, сохрани и помилуй! – шептала Фаруза.
— А почему не аллах? – глупо спросила Маша.
— Сегодня будет что-то такое, что нам понадобится помощь всех богов! – отрезала Фаруза. – Загоняйте детей домой, — крикнула она невесткам. Выключайте свет! Закрывайте окна и двери!
Никто не посмел возражать.
И тут раздался дикий, изматывающий вой ветра, а затем небо разлетелось, разодранное на лоскутки сполохами молний. В разрывах черноты вспыхивал белый яростный глаз Луны. И снова исчезал за клочьями облаков. Казалось, ночная владычица ищет что-то на земле и может найти. Или кого-то. Затем загрохотало так, что у Маши заложило уши. Она забилась на постель и накрылась подушкой с головой. Стихия бесновалась, окна дребезжали, будто в них ломились все черти преисподней. Внезапно все стихло. В наступившей тишине, говорящие часы китайского производства ехидным голоском сообщили: Ровно полночь.
Маша нервно засмеялась. И тут в тишине где-то далеко раздался мучительный вой, вопль умирающего в страшных муках сердца. Маша взвизгнула и бросилась в комнату, Фарузы и ее мужа: Ата, ата!
— Маша, ты что? Ты же не ребенок, чтобы так пугаться – прошептала Фаруза, прижимая Машу к мягкой груди.
— Бабушка Фаруза, он меня зовет!
— Кто?
— Тот, кто воет!
— Глупости, это ветер. Гроза.
Вокруг них собрались почти все взрослые члены многочисленного семейства, наперебой уговаривали Машу успокоиться, такие грозы в горах – явление частое летом.
Внезапно вопль повторился, затем снова, и снова.
— Вот, слышите, слышите!
— Вообще-то, немного похоже, — прошептала Карима дрожащим голосом то, о чем не решались сказать взрослые.
— Лучше спать иди, чем глупости городить, — рассердилась Фаруза.
Маша жалобно пискнула, невольно сжала в кулачке ракушку на шее. Оберег все-таки, какой никакой. Уже начавшийся было очередной крик, перешел в вой, смешанный с рыданиями. Небо треснуло, и из расщелины хлынула вода. Мучительные роды благополучно завершились безумным, но так давно ожидаемым ливнем. Напряжение исчезло. Все зашевелились, вздыхая с облегчением.

До маршрутки, которая должна была отвезти Машу на железнодорожный вокзал, ее провожали Фаруза, Карима и старший сын Кати, пятнадцатилетний Рахмет в качестве «грубой мужской силы». То есть, именно ему выпала честь тащить Машин чемодан. Они шлепали по лужам, Фаруза сокрушалась об опустошениях, которые, наверняка, вызвала ночная стихия.
— Надо будет Тильду проведать, как там она. Слышь, Рахмет, сбегаешь к Тильде, поглядишь!
— Да, ата.
— Хоть она и вредина, задавака, и вообще, ведьма, но живая душа…
— А она совсем одна, бабушка Фаруза?
— Совсем. Сын был, неизвестно от кого, так утонул в двадцать пять лет. Там же, в Тритоновой глотке. Гиблое место. Сколько людей потонуло, сколько лодок разбилось.
Из-за поворота показалась маршрутка.
Карима с Рахметом замахали руками.
— А где это, Тритонова глотка? – спросила Маша, — уже целуя Фарузу на прощанье в морщинистую щеку.
— Где-где, да там, где дом ее стоит. Ну, Симе привет, приезжай на следующее лето. Извини, если что не так, сама видишь, мы люди бедные, у нас не курортные удобства.
Маша стояла, как парализованная.
— Девушка вы садитесь или чемодан один поедет? – весело спросил пожилой водитель.
— Да, конечно, — Маша как во сне поднялась в автобус. Тритонова глотка. Гиблое место. Вот, где она провела три дня, где плавала, ныряла. Чуть не утонула. Маше внезапно стало холодно. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться собственным теплом. Дорога вилась меж гор, прочь от шелкового моря, недосказанных легенд, подводных чудес и странного человека, о котором она так ничего и не узнала. Прочь от вопросов, на которые она так и не получила ответ.
Нащупала на груди медальончик-ракушку. Взглянула сквозь завитки на горы.
«Ты увидишь то, что должна будешь увидеть», — вновь услышала странное пророчество.
Она увидела. Дорогу.
Не ту, ледяную и жестокую, где лежит расколотое на крошки замерзшее сердце.
Другую — золотую от песка. Зеленую от молодой травы. Пеструю от множества цветов. Долгую.
И поняла, что ей уже не холодно, не страшно, не больно. Она нашла то, что потеряла тогда на дороге. Увидела себя.
Она возвращается.