Чулан для куклы

Мороз Анна
Чулан для куклы
1.
Когда ты закрыт темнотой, тебя начинают одолевать яркие образы. Когда ты одинок, люди, которых ты встречал, ясно встают перед глазами. И образы их наполнены красками, когда ты делишь свое одиночество с тьмой…
Сидя на полке, кукла в молочном платье видит людей, проходящих мимо. Они говорят друг с другом. Она видит мух и комаров, снующих в округе. Провожает взглядом моль, направляющуюся к шкафу за новой порцией истлевшей одежды. Она знает, сколько весит время – ведь время, пока в комнате нет никого, наваливается на нее тяжкой свинцовой тучей. Она узнает хозяев по голосу, по стуку каблуков, и непрерывно ждет, что когда-нибудь к ней придут, посадят на колени и заговорят. Она надеется на чудо – на доброго и умного ребенка, который увидит в ее слегка поизносившемся молочном платье наряды новой королевы, которую собственноручно посадит на трон. Ее мир – четыре наспех заклеенные обоями стены, не более тщательно пробеленный потолок, поцарапанные окна и полка, на которую тоннами оседает пыль…
Но только представьте, что видит кукла в комнате, наполненной тьмой! Вот она, только что родившаяся, в зеленом платье и с завитыми кудрями, стоит в витрине, и малышка, оттягивая рукав своей матери, жалобно смотрит на красивую игрушку. Тогда она в первый раз ощутила гордость, это красно-желтое чувство. Вот ее в коробке кладут под елку, и уже другой ребенок с нетерпением разрывает упаковку, чтобы увидеть, что же внутри…
Когда угодно эти картинки оживут вновь, подчиняясь только ее желанию. Она прикоснется к волосам, и представит себя Золотовлаской, ведь все цвета одинаковы в темноте. Она улыбнется – и увидит себя на сцене, освещенную светом рампы, сложит руки в замочек и начнет петь… Никто не скажет, что она не умеет петь, ведь все безмолвны в темноте…
Она видит то, что никто не сможет понять – миры на расстоянии вытянутой ладони, рожденные чужим сознанием в бесконечной пустоте. Она слышит голоса тех, кто никогда не смог бы заговорить, она поймет то, до чего еще не додумались. Она живет в этом мире, она – его хозяйка, надеющаяся только на себя. Она несчастна и одинока, и потому свободна — и от счастья, и от любви.

Я возвращалась в чулан и закрывала дверь на ключ, а ключ забрасывала подальше в темноту, и только когда глаза привыкали к ночи настолько, чтобы найти этот маленький фигурный кусок металла, я вновь выходила в жизнь.

2. Дети Кукловода

Свет был выключен. Я не пыталась включить его больше, не пыталась найти свечей. Я перестала видеть глазами. Я вновь вернулась в свой Дом.
Выбитый выключатель. Не знаю, что именно я хотела тогда – разбить его или свою руку, выплескивая ярость и обиду. Чего было больше? Никто уже не узнает, да и незачем.
Сверток, размером со скрученную газету, выпал из разорванной куртки. Я раскрыла его и взяла маленькую восковую фигурку всадника в красных доспехах на черной, как смоль, лошади.
Я чувствовала, как бьются их сердца – вливаясь в унисон, заполняя бархатное пространство комнаты. Они знали, что я буду делать. И от этого становилось еще больнее. Голубые бусинки – глаза рыцаря — сверкали обреченным пониманием, лошадь глядела на меня с яростью.
Я вывалила остальные две фигурки на пол. Упав, глиняные юноша и девушка откатились друг от друга. Я улыбнулась. Даже куклы «кукол» умеют ненавидеть. Фигуркам не хватало жизни – как будто мастер, начав работу, не потрудился закончить свое творение.
Кукловод. Его умелые руки больше никогда не притронутся ни ко мне, ни к тому, что осталось от нашего незавершенного Мира.
Кукловод. Он не будет долго скучать по веревкам, на которых висели мои руки, по веревкам, которыми управлялись мои глаза. Я убежала, забрав трех неродившихся детей обещанного, но не созданного нами Чуда.
Теперь они здесь. Дети Кукловода — юноша и девушка – мы создавали их, как видели себя – длинноволосая голубоглазая чародейка и черноокий волшебник. Наши куклы держались за руки. Наши творения были сделаны из одного куска глины – так же, как и мы…
Они питались кровью и слезами — когда поняли, что любовью питаться уже не смогут. Они тихо умирали, лежа в заботливо расшитом мной свертке. Глина так хрупка…
… Наверное, они летели недели, годы – словно пелена из заледеневшего молока преграждала им путь. Они ударялись о стену, рассыпаясь во множество мелких осколков, отказываясь поверить, что их предали. Дети Кукловода.
Я смотрела на оставшегося у меня в руке рыцаря и его черную лошадь, и вдруг ощутила, как воск просачивается сквозь зажатые пальцы кулака. Я отшвырнула скомканную массу в сторону – в ночь, тишину, во всеядную пустоту, чей желудок с радостью принял предложенное угощенье…
Они пропали в тишине крика, они заблудились в черном бархате. Дети Кукловода… Лучше бы их не было вовсе…

3. Черный ангел.
Зачем ты стоишь так близко? Почему молчишь, но не уходишь?
Я видела тебя так часто – когда рвалась струна, и когда затхлый горячий чай разливался по венам…
Я видела твои глаза в пятой за вечер чашке кофе, чувствовала тебя на кончике сигареты…
Я вдыхала запах твоих волос, когда последний вздох дыма вырывался из пепельницы…
Ты был везде. Я чувствовала тебя.
Ты приходил по ночам, и черные перья слетали с твоих крыльев, попадая мне в глаза. Я терла их в судорожной попытке сдержать истерику.
Ты держал меня за руку, и только тогда я понимала, как это прекрасно – бежать…
Бежать по зеленому лугу, срывая по пути цветы и глядя в белые облака,
а потом, через них, на солнце, небо, на весь мир, и бесконечно радоваться, радоваться жизни… Забыть все, и стать таким, каким ты был до
того, как пришел в этом мир — стать невесомо-счастливым…
Лететь…Лететь, подчиняясь ветру, слушая только свое сердце, которое
все так же поет тебе песню без слов — то взлетая, то опадая — песню счастья,
невообразимых страданий и легкости… Песню свободы и одиночества…
Пробежать весь луг и завороженно смотреть на бурляще-прекрасные воды. Смотреть, как на дне улыбаются камни, как вода убаюкивает их в своих руках.
Раскрыть крылья. Оторваться от земли… Оттолкнуться — так, как ты не делал никогда, посмотреть на небо, на птиц — как на равных себе. Вдохнуть небесный воздух, подставив лицо под теплые лучи солнца… Лететь…Лететь….Лететь — так долго, как только возможно.
А потом упасть — сорваться в глубокую пропасть, обессилев, сломать крылья. Почувствовать, как морские камни, прикасаясь к тебе, шепчут слова, смеются, зовут. Чувствовать нежность воды и ее голос, мягкий, добрый. Смотреть, как волосы поднимает прилив и бережно играет с ними. Наблюдать, как ты последний раз вдыхаешь воздух и, как кровь сочится из тебя, попадая в чистую воду, окрашивая ее в другой, чуждый ей цвет…
Смотреть на себя откуда-то сверху, со стороны, а затем, отвернувшись, продолжать свой путь — наверх, слушая собственное сердце, подчиняясь лишь ветру и подставляя лицо теплым лучам солнца…Вверх — от зеленого луга, от людей, от воды — все так же вверх, сжимая в руках несколько луговых цветов, а затем выпустить их и смотреть, как медленно и витиевато они летят вниз, и, ударяясь об воду, окрашиваются в чуждый для них цвет…
Только тогда я понимала, для чего небу нужна земля. Для чего я нужна солнцу и воздуху. Я пыталась записать твои слова на клочках своего сердца, которое ты рвал с такой нежностью и упоением. А говорил ли ты? Только улыбался, все так же держа меня за руку.
И я засыпала под утро, чувствуя, как забываю всю эту ночь, и, ощущая, как меня обнимают черные крылья.

Так зачем ты пришел? Не молчи….