Я ухожу в пространство боли,
Как суицидник в пустоту,
Как с цепью ржавою невольник,
За горизонтскую черту.

Давно торжественно отмечен
Быть домом, пущенным на слом.
О, скульптор, как ты изувечил
Ударом девушку с веслом!

И в чём-то свыше обделённый,
И где-то ангелом забыт,
А так же Светой и Алёной,
Живу, не жив и не убит.

Ни добр, ни зол, ни привлекаю,
И не засматриваюсь сам.
Я – рельсы вечного трамвая,
Но я веду не к небесам.

Я покорил пространство лени,
Любое слово режет слух.
Лежу, как Ленин в Мавзолее,
За это он мне брат и друг.

Вы прекратите телефонить
И убеждать, что мир хорош!
Я сам неплох на белом фоне,
Но это сразу не поймёшь.

Не став своим в пространстве вашем,
Я испытал вселенский страх
От песен «мёртвых чебурашек»
О пикниках и «бричмулах».

Эх, завести б опять про баньку,
И про развязанный язык,
Чтоб по- высоцки стало жалко
Всех, от кого давно отвык!

Я ухожу в пространство боли,
Как суицидник в пустоту,
Как с цепью ржавою невольник,
За горизонтскую черту.

Давно торжественно отмечен
Быть домом, пущенным на слом.
О, скульптор, как ты изувечил
Ударом девушку с веслом!

И в чём-то свыше обделённый,
И где-то ангелом забыт,
А так же Светой и Алёной,
Живу, не жив и не убит.

Ни добр, ни зол, ни привлекаю,
И не засматриваюсь сам.
Я – рельсы вечного трамвая,
Но я веду не к небесам.

Я покорил пространство лени,
Любое слово режет слух.
Лежу, как Ленин в Мавзолее,
За это он мне брат и друг.

Вы прекратите телефонить
И убеждать, что мир хорош!
Я сам неплох на белом фоне,
Но это сразу не поймёшь.

Не став своим в пространстве вашем,
Я испытал вселенский страх
От песен «мёртвых чебурашек»
О пикниках и «бричмулах».

Эх, завести б опять про баньку,
И про развязанный язык,
Чтоб по- высоцки стало жалко
Всех, от кого давно отвык!