ОРАТОРИЯ
Действующие лица:
Он
Она
Мышь
Начало.
Посреди сцены стоит стул, в глубине сцены — два чемодана. Возле стула стоит человек в сером костюме с махровым полотенцем, тогой переброшенным через плечо. Человек крайне неразборчиво, хотя и старательно произносит стихи.
Он: Внемлите, греки!
Тяжкая туча накрыла Афины,
Как Фермопилы
сомкнули веки
в тиши могилы.
Входит женщина. Она несколько оторопевает от удивления.
Он замечает её, выплёвывает изо рта камни и далее всё время говорит вполне нормально.
Она (иронично):
Что это? Гранит науки? Ты похож на мышь в мешке с цементом.
Он: Знаешь, это довольно неприятно: камешки скребут по зубам. Жаль,
что поблизости нет прибоя, а то бы я ещё покричал…
Она: Впрочем, это ничего, даже хорошо, что ты свихнулся, а иначе,
зачем бы я от тебя ушла?
Он: Ты как всегда ничего не понимаешь, отшучиваешься.
Она: Да ты не сердись особо, я на пару секунд, чемоданы забрать
заскочила.
(Направляется к чемоданам; сакраментально, громко, как бы всем)
Новый вид чертёжника: Полотенчатый Камнегрыз!
Она: Идея-фикс? У меня нет времени, извини.
Она берёт чемоданы, намереваясь уйти. Он останавливает её, опуская чемоданы на пол.
Он: Значит, тебе нечего терять. Мы видимся в последний раз, зачем
тебе время?.. Впрочем, ладно. А извиняться не надо, лучше
задержись всего на минутку, только послушай это, хорошо?
Она (подумав):
Ладно.
Он выходит на середину сцены, оправляет полотенце.
Он (с силой, с чувством):
Внемлите, греки!
Тяжкая туча накрыла Афины,
Как Фермопилы
сомкнули веки
в тиши могилы.
Внемлите, греки!
Уж близок вечер,
Но ваших судеб
Решенье дремлет.
Вас страх погубит,
Посеет тленом.
Клянусь Апполоном и Зевсом!
Уже свистит македонский кнут,
Вы будете сыты овесом,
И землю встолкут
Кони Филипповых войск,
В Афины входя…
Легче всего
Обмануть самого себя!
Внемлите, греки!
Внезапно Он хватается за сердце и падает, опираясь на стул. Она бросается к нему.
Она: Что с тобой?
(Усаживает его на стул)
Сердце, сердце опять…
(Расстёгивает ему рубашку, сбрасывает полотенце)
Вызвать врача?
Он: Нет, мне уже лучше… ничего… Как тебе речь?
Она (переведя дух, шутливо возмущаясь, виляя головой):
Ты — чёртов шизофреник! Знаешь, как меня напугал?
Она садится рядом с ним на чемодан.
Он: Прости, это дёрнулась нить, сшивающая наши сердца.
Она (сделав вид, что не заметила его слов, но слегка смутясь):
Так зачем тебе этот Демосфен?
Он: Мне кажется, мы с ним похожи. Как будто часть его души у меня в
груди. Он был оратором, политиком, всю жизнь боролся за свободу и
правду…
Она (смеясь):
И ты тоже борец? С каких пор? Да ты даже в очереди не крикнешь,
если надо.
Он: Хамство — это бессилие, а не борьба. И потом бороться с другими
было бы слишком просто.
(Задумчиво)
Жизнь — это в основном борьба с самим собой. Да, я только что
понял,
(Оживляясь, схватываясь за мысль)
да, и Демосфен ведь сначала совсем не умел говорить. Ему пришлось
сломить, побороть себя, чтобы стать оратором. Все эти камешки,
черепки, море…
Она: Это в начале, ну а дальше-то он с кем боролся? С Филиппом II, об
этом же и твоя речь.
Он: Филиппика… Да, но внутренняя борьба не покидала его до конца
дней. Не могу объяснить, я как будто это чувствую.
Она (иронично):
И ТЫ борешься с собой?
Он: Словно я сам был этим человеком в прошлом. Всё повторяется.
помнишь, как у Ницше.
Если сегодня я сижу у этой скалы, значит, спустя какое-то время
здесь же, у точно такой же скалы будет сидеть точно такой же
человек.
Она: Так говорил Заратустра.
Он: ..И всё меняется: сегодня ты мышь, завтра — лев, или наоборот.
Ты веришь в реинкарнацию?
Она: После девяностых — да.
Он: Снова смеёшься. И вот интересно: остаётся ли в той мышке часть
льва, которым она была прежде?
Она: Это ты себя сравниваешь со львом?
Он: А ты успела меня узнать? Ты помнишь, как мы встретились, и что ты
сказала?
Она задумывается.
Он (вскочив со стула)
Я ведь там
(Бьёт себя в грудь)
совсем другой. Понимаешь, какая-то внутренняя жуть сковывает
меня, хочет вырваться. Да! Вот это и есть та борьба.
(Распаляясь, начинает расхаживать, метаться по сцене)
Каждое утро, когда я просыпаюсь, мне хочется кричать от воздуха,
которым я дышу. На улице — 30 градусов, а мне холодно здесь,
почему?
(Она (встревоженно)
Успокойся, а то ведь сердце.)
Он (продолжает):
..Кондиционер? Нет. Люди! Сердце, сердце — внутри, любовь — это
нож. Сравниваю ли я себя со львом? А ты прямо уверена, что я —
мышь!
(Она: Ну что ты, я совсем другое хотела сказать…)
Он (выходя из себя, в надрыве временами хватается за грудь от
сердечной боли)
Пусть так. Но откуда такая уверенность! Вы всё меряете желудком.
Вы меня никогда не понимали, слепые ничтожные люди! Если я
работаю в КБ, значит — сволочь, значит, мне всё равно, значит
— жалкая мышь?
Она (встревоженно, с жалостью)
Я не узнаю тебя? Что с тобой случилось?
Она порывается к нему, но Он в исступлении отталкивает её, она падает через чемодан.
Только теперь Он спохватывается, в ужасе хватается за голову. Она поднимается на ноги.
Она (с горечью и характером, почти в слезах)
Ну знаешь ли, я тоже — не пустое место!
Она берёт один чемодан с железным намерением уйти. Он падает на колени, обхватывает руками её ногу, не пуская.
Он (Рыдая)
Прости, родная, прости! Убей меня, убей…Но только не уходи, не
уходи. Я так одинок. У меня никого больше нет, кроме тебя, не
уходи, прошу…
Она сначала порывается вырваться, но жалость побеждает её. Она усаживает его на стул, (сама садится рядом на чемодан) и обнимает, стараясь утешить.
Она: Ну-ну, всё хорошо, не бойся, я не уйду, никуда не уйду.
Он (В остатке истерики, глотая слова):
..У меня никого больше нет… только ты и… поганые тупые
соседи. Прости меня, прости.
Он снова падает на колени в мольбе, Она его снова поднимает и обнимает. Наконец Он берёт себя в руки, успокаиваясь понемногу. Они сидят в объятьях друг друга.
После паузы.
Она: Так ты всё ещё помнишь, как мы встретились?
Он: Конечно, прошло всего две недели. А разве ты забыла? Дождь. Я
проводил тебя от вокзала домой и спросил, встретимся ли мы снова.
А ты ответила…
Она: Солнце покажет. Всё впереди.
Он: Почему ты ушла?
Она (Пожимая плечами):
Почему? Наверное, я хотела найти в тебе мужчину.
Он: А кого же нашла?
Она (Шутливо):
А нашла шизофреника и тряпку!
Он: Всё время мы ищем то, что в конечном итоге не находим. А, может,
мы и не ищем вовсе, а только делаем вид, что ищем, чтоб обмануть
себя и успокоиться?
Она: Ветер судьбы шелестит страницами наших книг.
Он: Словно мы сами история,
Палых листьев бронзовый памятник.
Ты сидела у окошка.
По стеклу хлестала влажная дрожь.
Нервно дыбилась кошка
клёна. Лил дождь.
И какой-то прохожий,
Предложив свой зонт,
Вдруг тебя потревожил:
«Пойдёмте вдвоём?»
И обняв друг друга,
Они шли под зонтом.
Она: Ливень падал стеной,
Всем водяным телом.
Она вернулась домой,
Невредима и цела.
Он: Он промок до иголки,
но остался счастлив.
Она: Это так тонко
и так прекрасно.
Он (Выходя из элегичности):
Я кое-что понял, ты знаешь?
Она: Что ты ещё понял?
Он: Это было летом 341 года до нашей эры. На форуме собралось
множество афинян. Демосфен тогда был уже известнейшим оратором в
Греции. Он в очередной раз призывал людей к сопротивлению,
говорил, что, дескать, жизнь — это и есть борьба и так далее.
Толпа покорно слушала. По своему обыкновению он уже заканчивал
речь словами: «Если кто-нибудь другой может предложить лучшее,
чем моё, пусть он говорит и подаст свой совет».»Демосфен! — вдруг
послышался голос, и из толпы выступил юноша, — Демосфен, ты
говоришь, что жизнь — это постоянная борьба?». Демосфен кивнул
головой. «Но разве, — ответил юноша, — разве борьба — это
жизнь?». И Демосфен, великий оратор Греции, не нашёл что ответить
неопытному и никому неизвестному юноше. В кромешной тишине он в
глубокой задумчивости покинул форум.
Как ты думаешь, почему он не смог ответить?
Она: Может быть, он был согласен?
Он: Именно! Он был не прав, когда говорил «легче всего обмануть
самого себя». Демосфен понял, что обманывать себя невозможно,
когда видишь истину. И он видел. А юноша только подтолкнул его к
ней.
Она: И в чём же истина?
Он: Истина, истина… Я понимаю его всё больше, как будто я сам был
тем человеком. Удивительно! Внутреннее deja vu. Это такая идея,
такое ощущение…
Она: У тебя всё в порядке?
Он: нет!
(Вскакивает с места)
Это чудо! Мне кажется, я могу прозревать прошлое и будущее. Стой!
Т-с-с… Я чувствую,
(Указывает в экстазе в сторону)
вот-вот появится Оно, я слышу его шаги. Там!
Входит человек, наряженный в пышный костюм серой мыши с большими колесообразными ушами.
Он шарахается от неожиданности и вскрикивает, Она заливается хохотом, Мышь вскрикивает.
Он: А-а!
Мышь: А-а!
Она хохочет.
Он: Кто вы?
Мышь: Я хотел узнать, всё ли у вас в порядке. А то какой-то шум… Я
ваш сосед, вы не узнаёте меня?
Он отрицательно кивает головой.
Мышь (оглянув себя):
Ах да, конечно. У нас там маскарад, ведь жизнь — это праздник,
точно? Так значит у вас всё нормально?
Она: Да, клиника благоденствует, не беспокойтесь.
Мышь: Ну тогда я пошёл. До свидания.
Она: Прощайте!
Он разочарован и травмирован внезапным появлением Мыши.
Она: Да, сегодня весёлый день, праздник. А кого ты ожидал там увидеть:
будущее, прошлое, смерть? — только её нам не хватало.
Он (вдруг, как бы в новой идее, серьёзно и ровно):
Ты знаешь, как он умер?
Она: Кто?
Он: Демосфен.
Она: Нет, не знаю.
Он: Когда греки после фессалийского поражения заключили мир с
македонцами, Демосфен вынужден был бежать из Афин под угрозой
расправы на один небольшой остров, Калаврию, где он укрылся в
храме Посейдона. Но и там его вскоре нашёл один «охотник за
беглецами», как его называли, некто Архий. С четырьмя воинами он
пришёл в храм и найдя Демосфена, предложил ему отправиться с ним
к македонскому царю: «Только мыши приходят охотиться в храм, —
сказал он. — Я пришёл с добрыми намерениями». Архий, конечно,
лгал… Демосфен не успел бы сделать и двух шагов по дороге от
храма, как ему бы загнали нож под лопатку. Он видел Архия
насквозь и ответил ему: «Подожди немного, мне надо кое-что
написать родным». Это были его последние слова. Без борьбы, без
единой попытки спастись он подошёл к столу у окна, взял
тростниковое перо,
(Берёт её руку и подносит ко рту, как бы показывая)
и в задумчивости поднёс его ко рту и прикусил самый кончик,
(Слегка прикусывает кончик её указательного пальца)
это была его привычка в задумчивости, но так ничего и не написал.
В пере таился яд. Перешагнув порог храма, Демосфен рухнул
замертво.
Внезапно Он падает на пол навзничь.
Она (подскочив к нему):
Что, что случилось? Ты жив? Боже мой, на помощь!
Он шевелится, прикладывает руку к сердцу. Лицо его сурово, но не выражает боли.
Она: Это — сердце снова? Что?…
Он: Нет, это нравственное. Душа болит.
Он лежит на сцене, Она поддерживает его голову, стоя на коленях.
Он: Я его понял полностью и даже больше. Она никакая. Знаешь, жизнь —
это не борьба, не праздник, не игра… Это — факт, данность.
Обними её всей силой, любовью, обними так, как обнимаешь
родного человека. В этом истина.
С топотом на сцену выбегает Мышь.
Мышь: Что случилось?
Она (В расстройстве и замешательстве, всплеснув руками):
Я не знаю, он упал…
Он: Внемлите, греки!
Жизнь — потеха.
В весёлости её
Любовь для нас утеха.
Мышь и Она кое-как утаскивают его, вполне живого, со сцены.
На сцене остаются стул и два чемодана.
Занавес.