Рождественские качели

С самого утра по телевизору крутили рождественские сказки… Сначала показали про Скруджа Мак-Дака, потом что-то из Даниэлы Стилл, а теперь вот Зойка, скрутившись в кресле под тяжёлым шотландским пледом, внимательно следила за приключениями высокого, красивого, грустного человека, у которого вдруг всё стало плохо-плохо… Ей всегда нравились такие вот фильмы – с предсказуемыми хэппи-эндами. То, что и этот фильм закончится ко всеобщей радости, не было никаких сомнений. Все киношные герои знали – завтра Рождество. Знали, предвкушали и надеялись. Зойка им завидовала…

— Я не верю, что в эту страну забредёт Рождество… – грустно озвучила она свои собственные мысли, будто отвечая маленькой, во что-то ещё верящей оптимистке, которая, упрямо цепляясь за чужие надежды и мечты, жила где-то глубоко в её душе.

Герой фильма бежал по заснеженной улице вперёд к исполнению желаний. Зойка знала – с боем часов все его невзгоды закончатся, как по мановению волшебной палочки. Он прошёл через горе и испытания, перепрыгнул через все подножки, подставляемые ему чертовкой-судьбой, он остался верен себе, своим идеалам, своей тоскующей жене и любящим детям. Теперь он бежал получать награду…

Сегодня было двадцать пятое декабря – католическое рождество. Через шесть дней куранты прозвонят двенадцать раз в ознаменование Нового года, а ещё через неделю снова придёт Рождество. Православное. Все эти три праздника Зойка встретит совершенно одна…
Она обещала себе не расстраиваться слишком сильно. Она обещала себе не тратить силы на глупую надежду и не ждать Рождества с его чудесами вовсе.

Некто толкнулся внутри, будто бабочка взмахнула крыльями, и затих. Ему тоже было грустно.
-Маленький, — еле слышно прошептала Зойка, — говорят, что ты ещё ангел, так помоги же мне…

* * *

Никита не пришёл. Он не пришёл неделю назад, он не пришёл вчера, не придёт и сегодня. Наверное, он не придёт и завтра… И не подарит ей давно купленный двухтомник сказок братьев Гримм. И не обнимет, не прижмёт к груди…

— Я не верю, что в эту страну забредёт Рождество…, — напомнила она себе, — такого не может быть, потому что не может быть никогда…

Они поссорились так глупо… Зойка кричала, он хмурился и играл желваками, Зойка кричала ещё громче, он сжимал губы и ерошил вихор, Зойка вопила, а он…, он вдруг встал, стукнул кулаком по столу и ушёл. Наверное, навсегда…

Теперь вот Зойка пыталась вспомнить, о чём тогда кричала так громко и истово. Конечно! Она кричала о безобразном поведении Светки Кочневой, которая взяла и явилась на работу в мине-юбке длиной, вернее ширины, как любимый Зойкин ремень инкрустированный стразами и с декольте до пупа. Специально, чтобы пролезть в доверие к Пал Петровичу и обойти Зойку на кривой. И ладно ведь, если было бы, чем гордится и чего показывать! Так ведь нет, совсем нет – два комариных укуса, а туда же! Вот, если она — Зойка — придёт в таком же наряде, тогда уж Пал Петрович точно обратит внимание и повысит…
Именно в этом месте Никита и ушёл…

— Господи, какая же я дура! Господи, какое декольте?! Какая мини-юбка?! Почему?! Зачем?! Господи, прости меня и мою глупость! В честь праздника… Последний раз…

Ах, сколько патетики! – смутилась вдруг Зойка, встала, одёрнула по привычке полы старого байкового халата и, шаркая огромными ушастыми тапками-зайками, пошла в кухню. Стол она накрыла часа два тому назад. На всякий случай на двоих. Тарелочка с мясками и колбасками, вторая с рыбками, три мисочки с салатами, блюдо зелени. В духовке лежит и ожидает своей участи, доведённая до полу готовности утка , набитая яблоками и обложенная половинками картофелин… Вино ждёт своего часа в холодильнике…
«Изабеллу» Зойка искала долго. Она предпочитала именно такую – производства клуба «Дионис». Ещё она хотела купить «Лидию», но не повезло. Ей попадались только какие-то неправильные версии, а размениваться на подделки не хотелось. Никита этого не любил.
Вино было холодным, и бутылка сразу покрылась маленькими капельками влаги. Зойка, кряхтя и поругиваясь на своё очевидное неумение и неловкость, стала вкручивать штопор вглубь винной пробки. Ужасно мешались какие-то странные рычаги и неизвестно для чего приделанная круглая штучка. Обида заполонила грудь, прожгла изнутри глаза горячим и болезненным, выдавив несколько слезинок на зачем-то припудренные щёки. Зойка отмахнулась и от слёз, и от обиды, решив выпить что-нибудь другое.

В баре обнаружилась давно позабытая бутылка клюковки, и Зойка вдруг обрадовалась, что наконец-то сможет напиться и забыть. Она вытащила большой хрустальный фужер и убрала на место свою маленькую детскую винную рюмочку. Она уже, было, прицелилась, как вдруг кто-то снова толкнул её изнутри, явно протестуя и возмущаясь.
— Я только чуточку-чуточку, — спохватилась Зойка и налила себе в рюмашку несколько капель любимого напитка

Клюковка согрела её почти сразу, медленно и тягуче скатившись в пустой желудок – с самого утра Зойка ничего не могла есть. Вдруг захотелось сделать что-то отчаянное, бесшабашное, смелое… Решение пришло само собой.
Через двадцать минут во двор вышла маленькая, закутанная фигурка, прошлась по малышовой площадке и остановилась около качелей. Они поскрипывали и, кажется, звали… Звик-звик, шик-шик, уи-и-изззз-уи-и-иззз…
Выше, выше, выше, — засвистел в ушах ветер, обжигая щёки, забираясь в горло, перехватывая дыхание, холодя и замораживая слёзы… Выше, выше, выше… Сквозь снег, летящий в глаза, тяжело ложившийся на ресницы. Хорошо-то как! Хорошо!!! И снег этот, пушистый и мягкий, и поблескивающие бриллиантовой россыпью сугробы, и мороз, как в сказке щиплющийся за нос маленькую, всеми покинутую девочку… Она качалась, и качалась, сгибая и разгибая ноги, наклоняясь то вперёд, то назад, и еле сдерживала восторженный крик…

Устала…, прислонилась меховой шапкой к железному пруту, закрыла глаза… В голове мягко кружилось в такт порывам холодного воздуха и скрипу заледеневших качелей, хотелось разжать руки, откинуться назад и лететь вверх, вверх, вверх…

— Зоя! Зоя! Зоя! — послышалось ей вдруг, и она подумала, что вот оно счастье – её зовут, она нужна, она уже летит, она уже торопится…
Она снова принялась раскачиваться всё быстрее и быстрее.
— Зойка, да остановись же ты!…
Она открыла глаза и увидела большую, тёмную фигуру, двигающуюся прямо к ней.
— Зойка, это ведь ты? Зойка, ты чего меня так пугаешь? Я тут хожу уже с полчала, совсем замёрз, а ты тут на качелях. С ума, что ли сошла? Холодно ведь! Нельзя тебе!
— Никита…
— Никита, Никита, а кто же ещё?!! Слазь, давай!
— Никита… Это ты? Это правда, ты?
—
Он приблизился вплотную, и Зойка зажмурилась от страха – а вдруг это не он, а вдруг это кто-то чужой и опасный. Ведь в эту страну никогда не забредает Рождество…

Мужчина остановил качели, поднял её и, стащив на землю, прижал к себе. Зойка встала на носочки, зарылась носом в его шарф, вдохнула поглубже знакомый, родной запах и прошептала тихонечко, так, чтобы её услышал только тот, кто внутри: «Спасибо тебе, и с рождеством…»