Сценарии сновидений

«СКУПАЕМ СЦЕНАРИИ СНОВИДЕНИЙ».
Выписанное готическим шрифтом объявление приникло к стеклу в окне бельэтажа. Она заметила его лишь потому, что брела себе никуда, глаза долу, нехотя наклонилась завязать шнурок, и краем глаза уловила промельк в дохлых осенних листьях на мерзлом асфальте. Что-то мерзко-коричневатое скользнуло меж невесомых тополиных трупиков. Противно сгустился под ложечкой холод, выдавая соседство сакрально-ужасного тут, совсем рядом. Осторожно повернула голову вправо – и увидела лист желтоватой бумаги с красными вычурно — надменными буквами. «СКУПАЕМ СЦЕНАРИИ СНОВИДЕНИЙ».
У позвоночника есть изнаночная сторона? Неважно. Он заныл, заскулил с изнанки, посылая в закоулки тела волны сигналов: «Беги, беги, беги!»
Не послушалась. Подошла поближе, трудно сглатывая томление. Промытое стекло пластикового окна в старом усталом доме. Дутости монтажной пены теснят дряхлую штукатурку. Увидела свое отражение в тонированном стекле. Удлиненная стрижка, прямые прядки темных чистых волос, коричневые джинсы, зеленая куртка. Шарф цвета теплых сливок небрежно обмотан дважды и все равно беспечно длинен. Незамысловатое облегчение – увидеть себя — сработало. Адреналиновый морок стаял, вдруг обуяло нестерпимое любопытство, и она потянула ручку двери, мысленно сплетая слова в первый вопрос.

Тут что надо сказать – день этот был очень, очень странный, к тому же, Вера в тот день была совсем на мели. То есть деньги, конечно, были, но нужно было идти за ними к бабке, пить там чай с унылыми пряниками, выслушивать всякую религиозную муть, терпеть ее пафосные молитвы перед уходом и призывы покаяться в легкой жизни. Бабкин бог был вздорен и нетерпим, как она сама. Поэтому Вера оттягивала, как могла свой ежемесячный поход за щедрым пособием. Родители работавшие в обслуге посольства в какой-то из африк, сгинули разом три года назад. Пошли поглазеть на какой -то туземный ритуал-карнавал и не вернулись. Тела не были найдены. Мизерный клерк из МИДа, бегая глазками, обрисовал им с бабкой ситуацию, и, понизив голос, поведал, что случаи ритуального людоедства в этой африке имели место быть… Черный занавес сомкнулся у Веры перед глазами, угасающим сознанием она уловила, как бабка зашипела на клерка и отключилась. Ну и пошло-поехало: психиатры -транквилизаторы, групповая терапия… помогло. Она зажила обычной жизнью студентки. Гуманитарное образование – бабка настояла. Бабка –снобка и богачка, всегда родителей не переносила Вериных, четко отрезала им: «Денег не дам!» Родители мыкались, экономили, работали, подрабатывали, потом попрали социальные статусы свои хлипкие, и, по чьей-то рекомендации, выдержав нудь всевозможных проверок, попали-таки в посольский штат. Не послами, что и говорить, ну, хоть так. Бабка только бровь изогнула, подержала ее так, да и опустила. Веру взяла к себе, квартиру на сигнализацию поставила. Ну, а через три года – принес клерк известие…
Вера тогда была на втором курсе, уже озноб влюбленности умела распознавать загодя, играть и дразниться, и своего добиваться.
И вот, весь этот суетливо-кропотливый опыт флирта позабыт — позаброшен, днем и ночью бьет озноб страха, бабка ударилась в молебны, иконы извлекла откуда-то из недр своей громадной сумрачной квартиры. А Вере от транквилизаторов постоянно хотелось спать. Она спала и что-то видела в своих снах, что-то совсем разное, но словно набранное одним и тем же шрифтом. Черные лица с белыми разводами и синими жирными точками. Движения танца в ритме пульсации негритянских кровей – белые никогда не смогут двигаться так. Кто-то жирный, одобрительно кивающий ей старой черной головой, потом голова тает и вместо нее на туловище надвигается сверху совершенно парижский по виду торт, роскошный, словно свадебный. Потом снится река, лениво бьющая боком в стену под балконом, а она стоит на балконе и куда-то собралась идти, а вот теперь придется плыть. Или лестницы с неудобными ступенями, отвесные почти лестницы, и по ним надо спускаться, и голова кружится, а делать нечего, если она не спустится, кто-то может пострадать до смерти, и потом оказывается, что этот кто-то –она сама. И поезда ей снились, зеленые, такие обычные, но так бесповоротно уезжающие, оставляющие ее одну, одну, одну. А еще она должна была вести машину во сне, так все упиралось по сюжету, что делать нечего, надо вести, а она не умеет, но надо, надо смертельно. Она садится за руль, одну ногу высовывает наружу, отталкивается ею, и катит, катит по дороге, и вот уже спуск и поворот, неумолимо, неотменимо…
Прошел год. Она перестала пить транквилизаторы. Перестала запрещать себе думать об исчезновении родителей. Уже само не думалось об этом. Было скучно и тормозно. Она забрала у поджавшей рот бабки ключи от родительской квартирки. Бабка скользнула куда-то в полумрак квартиры, вернулась, положила на подзеркальник четыреста долларов, сказала сухо «На месяц», повернулась, ушла. В родительской хрущевке на первом этаже смурная Вера прожила три месяца без единого сна, ощутила томительное предвкушение выздоровления, и однажды равнодушно подошла к одному мачо с пятого курса, пригласила к себе на ночь. Тот вежливо удивился, но пришел, оглядел пыльные убогости запущенной квартирки, потом Верин гламурный гардероб, разбросанный повсюду, раскрытый ноутбук на столике, брошенные где попало окурки Vogue Slim, бутылки из под Johnny Walker и остался с ней. Ну, а в утро этого дня она притопала в мультяшных тапках на кухню, глянула на него – бледный до зеленой прозрачности, он пил горячий кипяток с засохшим лимоном без заварки, глаза в никуда. Отвернулся, пошел надел плащ, диковато глянул на нее и ушел. Она содрала бордовое постельное белье, понесла в прачечную. Приемщица уставилась на шелковую бирочку Ив Делорм, потом развернула всё, чтобы убедиться в целостности дорогих простыней. Клок черной шерсти выпал из скомканной ткани. Приемщица пробормотала что-то про котов. Веру будто понудили наклониться и поднять черный комок. Он колол изнутри зажатый кулачок, пока она брела домой в тревожном раздумье. Сунула клочок в пыльную прозрачную вазу, сварила кофе, сгребла посуду в раковину, свечку зажгла ванильную. Пила маслянистый горький кофе и катала в пальцах эту шерсть, которой просто неоткуда было взяться в этой квартире, в постели. Машинально поднесла комок к горящей свечке, сунула прямо в огонь, загодя сморщив нос в ожидании гадостного паленого запаха. Этот мех-шерсть-черти-еще-что не горел. Не плавился.
Вера разжала пальцы. Черный комок остался висеть в воздухе.
Хлопнула дверь в подъезде. Старенькая квартирная дверь медленно поехала по привычной линии, открываясь наружу, стеная усталыми петлями – защелка сломалась, и дверь клонило открыться от всякого сквозняка. Веру кинуло к двери, вешалка, куртка, шарф, бегом, тут пять ступеней всего до выхода из подъезда, улица, день, люди. Люди. Шли себе люди, несли в руках кусочки чего-то простого, шли домой, на работу, в магазин, а у нее дома черный комок в воздухе повис, и свечка горит, и дверь не заперта… фиг с ней. Она натянула куртку, машинально обмотала шарф, и побрела, шаркая светлыми кроссовками, разгоняя сухие холмики листьев. Странно, она не заметила как стаял ужас. «Просто глюки»,- так решила. «Почти год пить колеса – не такое померещится». В голове было пустынно и гулко. Развязался шнурок. Объявление. Окно. Дверь.

«Здравствуйте! Это здесь пункт приема Морфеев?» Так, деланно развязно она собралась спросить кого-нибудь за стойкой странной конторы. Никакой стойки не было. Это была идеально-черная комната. Черные стены, пол и потолок. Дверь, в которую она вошла, была черной изнутри. Вера вспомнила, как однажды, лет в четырнадцать, когда жила еще с родителями, страдала какой-то подростковой заморочью и написала в дневнике: «Я хочу выкрасить комнату в черный цвет». Захотела себе это представить тогда же — и не смогла. Оказывается, вот она какая – черная комната. Границ и стыков не различить, горизонталь незримо и насмешливо оказывалась вертикалью, не дойдя до своего предела. Пределов здесь не было вообще, здесь был беспредел… Голова, не то чтобы кружилась, а сжималась, стянутая невидимым кольцом. Вера судорожно хватала ртом воздух, силясь преодолеть эту черную гравитацию. Откуда-то исходил влажный свет. В свет вошел звук, заныл задетым камертоном, и усталый голос произнес: « Что за упрямство? Мы скупаем сновидения, засыпайте же…мы хотим оценить Ваш сон». Она опустила глаза, успев подумать, что не видела снов месяца три уже, и увидела, что лежит на своей детской софе. Спать жарко. Она просыпается от жары и неимоверной тяжести, обездвижившей ее от горла до пальцев ног. Она размыкает рот и выталкивает «Ма-ма!». Ужас бьется в висках – она не слышит свой голос! Снова выводит судорожными губами, силясь наполнить криком этот зов: «Мама!»-голоса не просто нет, — кто-то выкрал кусок пространства, по которому он мог долететь до маминой спальни. Она наедине с силой, имени которой не знает. Сила эта безразлична к ней, потому что она перед ней – ничто. Эта давящая сила хочет чего-то, ведомого ей одной. Глумливый это плен исторгает из девочки молитву. «Отче наш…» -бьет она из всех сил в ментальный набат, сакральные строчки — вместо обездвиженных рук. Кто-то хищно тянется к глазам, чтобы царапать по ним, чтобы сбить ее с мысли, исступленно вцепившейся в молитву. Она уже чувствует щекой мохнатую эту когть, отчаянно пульсирует точка в средостении, и тут, слышит голос. Голос спокоен и тепл. Он говорит, чтобы она провела ладонью по бедру, там, где сустав. Девочка думает, как ей сделать это, ведь тело недвижно совсем. Но рука неожиданно движется ровно настолько, чтобы ладонью коснуться начала бедра. Этот жест под простыней переменил всё моментально. Смена власти во мгновение ока. Сгинул морок безразличной злобы. Вернулась жизнь, принеся движение в тело. Успокоительный светлый ангел встал в изголовье. «Он будет охранять твой сон до утра»,-сказал тот же голос.

Вера открыла глаза.
Голоса где-то за невидимой стеной параллельно-бесстрастного пространства роняли вниз реплики:
— слепок снят.
— это то, что мы ищем.
— возможно вернуть родивших ее .
— нам это безразлично…
— и все-таки совпадение не полное…
— зачитайте источник.
— первая книга Торы тридцать вторая глава. Иаков. Некто. Боролся до зари, не одолевая и тогда повредил состав бедра его. Не отпустил, пока не благословил.
— Совпадение убедительное. Некто нарекает имена и не открывает своего.
— Он стал собой задолго до имен. Его идентификация немыслима.
— Почистите трехмерность от этих ваших трюков. Кто это игрался с гравитацией и кислородной устойчивостью? Что за средневековые страшилки с черной шерстью?
— Мы просто взяли артефакт из неизжитого архетипа.
— Люди ничего не могут изжить веками. Их мифологическое сознание опять играется в готику. Нам это безразлично. Мы отслеживаем путешествия Некто, забредающего в разные системы. Наша пища уловить хотя бы отзвук его удаляющихся шагов, хотя бы затухающее эхо оброненного Им слова. Постижение напрямую убийственно для нас. Поэтому мы проживаем сценарии чужих сновидений. Пока не устанем от этого тренинга навсегда. Но это будет еще не скоро. Девушку отпустить. Память освободить. Родивших ее вернуть. Все артефакты дела избыть. Я сказал.
И перестаньте, наконец, потакать инфернальным предрассудкам людей. Всё гораздо хуже, вы это знаете.

— Здравствуйте, это здесь пункт приема Морфеев? – отчаянно смущаясь задала Вера идиотский вопрос сидящему за стойкой парню. У него был какой-то скорбный рот, зрачки расширены.
— Девушка, морфий нынче не в ходу. Пробавляюсь понемногу другим. Вы по какому вопросу?
— Я по объявлению.
— А, так это Вы подавали заявку о пропаже родителей в одной из африканских стран? Получено два отклика. Их видели голландские миссионеры. Они вернулись из поездки и в отчете поместили любопытную историю. Двое из штата посольства стали приверженцами местного культа. Прилагались фотоматериалы. Следующая группа миссионеров везла туда медикаменты, библии, продукты. В группе был врач. Он отметил, что эти двое европейцев были без сознания всю неделю пребывания миссионеров в племени. Он поместил их в свою палатку –импровизированный госпиталь. Местные уже не проявляли к этим двоим никакого интереса. Доктор-датчанин продержал их на гемодезных капельницах до первых проблесков сознания. Деликатно расспросил кое о чем. Ему отвечали по-французски, запинаясь, но довольно связно. Доктор послал запрос куда надо. Судя по фото, это Ваши родители. Сейчас они в клинике в Амстердаме. Проходят последние тесты на наличие галлюциногенов в биоматериале. Через три дня они будут дома. Вот подробный отчет о нашем расследовании. Идентификация по фото. Ваш счет за наши услуги уже оплачен лицом, пожелавшим остаться неизвестным.
Вера стояла перед прозрачной стойкой ресепшн, совершенно по бабкиному изогнув бровь. Молча взяла протянутые бумаги, манерно кивнула и вышла вон.
Дверь закрылась неслышно.
Вера оглянулась. Промытое стекло пластикового окна в старом усталом доме. Наглые дутости монтажной пены теснят дряхлую штукатурку.
К стеклу прислонилась временная вывеска. Темно-красные вычурные готические буквы на дорогом картоне цвета пергамента.
«Детективное агентство «Мёбиус»
ООО «готика».