Злата Рапова.
Людмила Целиковская.
“Златка, не будь столь категоричной!
Вот увидишь, я еще доживу до того времени,
когда ты не будешь столь категоричной”.
Л. Целиковская
Одним из самых значительных периодов моей жизни, было время общения со знаменитой актрисой советских времен Люд-милой Васильевной Целиковской.
Она была совершенно поразительным человеком. Таких я больше не встречала. С жизненным опытом приходит мудрость понимания, что не существует людей абсолютно плохих и безус-ловно хороших. В каждом можно найти достоинства и, если че-ловек чем-то дорог – простить недостатки. У Целиковской не-достатков не было. Или, по крайней мере, со мной она их никак не проявляла.
Для тех, кто плохо помнит советское кино середины XX века, напоминаю, что Людмила Целиковская родилась в 1919 году, играла в Вахтанговском театре, снималась в популярных филь-мах “Близнецы”, “Беспокойное хозяйство”, “Сердца четырех”, “Попрыгунья” и т.д. Зрители старшего поколения очень хорошо ее помнят. Она была кумиром во время войны, когда веселое и озорное высмеивание вражеской армии и немецких нравов по-могали не озлобиться, давали оптимизм и веру в победу. Трудно сейчас передать насколько она была популярна. Про Целиков-скую говорили: “Три миллиона мужчин не могут ошибаться”. Ее засыпали цветами, ее спектакли специально приходили по-смотреть высокопоставленные лица, она была обласкана властя-ми.., но сознательно пошла против них.
Почему-то большинство думает, что путь всеобщей любими-цы, блистательной актрисы Целиковской был сплошь устлан ро-зами. На самом деле, шипов в них преобладало значительно больше. С самого начала и до конца.
Людмила Васильевна родилась в семье известного деятеля культуры Василия Целиковского. Она была очень хрупкой и бо-лезненной девочкой, в то же время, обладающая живым и непо-корным характером. Разумеется, ее стали учить музыке. “У меня лились слезы из глаз и, чтобы они не капали на клавиатуру пиа-нино, я подвязывала на лице полотенце, – рассказывала Цели-ковская, – и продолжала играть”. Я не знаю, как при этом можно было не возненавидеть и музыку, и родителей, но ей это удалось.
Она вообще была очень жизнерадостной. Маленькая девочка, мечтая стать актрисой, постоянно разыгрывала какие-то сценки. Например, переодевшись в нищую беженку, подволакивая ногу, она просила милостыню на Тверской, пока ее не увидели там знакомые родителей. Когда она поступала в театральное учили-ще, педагоги посылали студентов посмотреть на “девочку с лу-чистыми глазами”. Глаза ей, кстати, сожгли во время съемок фильма “Иван Грозный”. Сталин, как известно, восхищался Иваном IV и сравнимал себя с ним, поэтому, промерзшей зимой 1941 года, когда немцы стояли у стен Москвы, в Алма-Ате сни-мался страшно дорогой, с колоссальными массовыми сценами и огромными декорациями фильм “Иван Грозный”. Людмила Це-ликовскую играла царицу. Она рассказывала, как был подготов-лен макет в натуральную величину собора Василия Блаженного, который стоит на Красной площади. Установили софиты, на-клеили ей огромные накладные ресницы, в которых нельзя было моргнуть и… искалечили навсегда хрусталики глаз. “Так что товар порчен,” – шутливо заканчивала свой рассказ Людмила Васильевна. Впрочем, поездка в Алма-Ату из заледеневшей го-лодной Москвы, в которой дымчатый кот, жалея хозяев, прино-сил им пойманных крыс, казалась Целиковской настоящим раем. На тот момент она была на грани чахотки и кормилась, продавая носки, собственной вязки. “Я была совсем как ты, Златка, – го-ворила она мне. – Я весила 44 кг”.
Но вот миновала война. Целиковская развелась со своим му-жем Михаилом Жаровым, партнером в кино, прославленным и официально признанным артистом. Вышла замуж за главного архитектора Москвы и, что было тогда наиболее важно, кровно-го брата Микояна, армянина Каро Алабяна. Микояна, отвечаю-щего за пищевую промышленность, я думаю, помнят и сейчас, в связи с постоянно рекламируемым микояновским мясокомбина-том. Архитектора Алабяна связывала со своим покровителем ка-кая-то военная история, в которой Алабян спас Микояну жизнь и, по кавказскому обычаю, они породнились. В 1949 году Цели-ковская родила сына Александра и вскоре выяснилось, что у не-го серьезное и, фактически, неизлечимое заболевание: полиэми-лит. Целиковская оставляет работу в театре, отказывается от престижных ролей в кино, и все свое время посвящает сыну. Она говорила: “Мне предлагали новые роли, мне говорили, что если ты откажешься, таких хороших предложений уже не бу-дет”. Но для меня было самое главное, что сегодня Саша сде-лал на десять шагов больше, чем вчера, а завтра пройдет на двадцать шагов больше, чем сегодня”. Ей удалось сделать чудо. Сейчас у Александра Алабяна нет и следов прежнего заболева-ния. Вообще, окруженная многочисленными поклонниками, Це-ликовская всегда оставалась верна своему единственному люби-мому мужчине, как она его называла, – сыну. И это была не ри-совка. Как-то она подробно объясняла мне, почему выбрала в качестве спутника жизни того или иного мужчину (она офици-ально пять раз была замужем). Но всегда говорила, что сын – это ни с чем не сравнимо и внук уже не может занять такое место в ее сердце как Саша. Именно поэтому ее всегда задевало не-сколько критичное отношение сына к своему воспитанию. “Ты была строгая мать,” – осуждающе говорил он. “Ничего не строгая!” – возмущалась Целиковская и тут же вспоминала раз-личные истории из жизни ребенка, например, как она, практиче-ски контрабандой, привезла ему из-за границы огромную игру-шечную машину, которую они взгромоздили ему на кровать во время болезни, потому что на пол ему спускаться было запреще-но. Однако, детям всегда виднее в оценке своих родителей и, на-верное, Саше было тяжело выдерживать бремя славы, обрушив-шееся на мать, ее своеобразный жизненный уклад, выматываю-щую учебу в двух школах, причем в английскую его мать сама возила на другой конец города. Отец Александра Каро Алабян умер в 1959 г., когда сыну еще не исполнилось десяти лет. И то-гда Целиковская решила выйти замуж за своего давнего поклон-ника, партнера по театру, сыгравшего Ромео, в то время как она играла Джульетту, Юрия Любимова. Театр на Таганке тогда еще не был создан и Юрий Любимов был популярным, часто рабо-тающим в амплуа героев-любовников, артистом театра им. Вах-тангова. Мало кто знает о значении Людмилы Целиковской в формировании и существовании театра на Таганке.
В те сложные времена, когда каждый спектакль до показа зри-телям принимало и исправляло партийное руководство, фото-графия Людмилы Целиковской с главой государства Никитой Хрущевым на первой странице “Правды” могла сыграть важную роль. “Если меня будут увольнять из театра, – шутила Цели-ковская, – я ее директору под дверь подброшу”. Кстати, фото-графией этой она была обязана тому же Микояну. Дело было так. Хрущев проводил свои знаменитые встречи с интеллиген-цией. Была пора летних отпусков. “Юрка [Любимов – прим. ав-тора], – рассказывает Целиковская, – поехал на юг на машине, чтобы к нашему с Сашей приезду все устроить, а мы пошли на встречу с Хрущевым. Встреча проводилась на природе и мы стояли на берегу, а Хрущов с Микояном плыли на плоте. Вдруг Микоян кричит: “Саша!” и машет нам рукой. Плот подплыва-ет к берегу, Хрущев подходит и нас фотографируют”. Вроде бы ничего особенного, но подобная фотография, появившаяся на страницах центральной газеты, являлась, своего рода, охранной грамотой. Правда, самого Хрущева скоро смещают, а маленький, только что родившийся театрик ждет упорная и многолетняя борьба. Целиковская не перешла вместе с Любимовым в театр на Таганке. До конца жизни она оставалась верна Вахтанговскому. Но она помогала Любимову писать пьесы для Таганки, напри-мер, “Товарищ, верь!” по Пушкину, поддерживала в борьбе с идеологическим чиновничеством, считающим политически опасными даже канонические произведения. Например, каким образом может оказаться антипартийным спектакль “Гамлет” по Шекспиру? Между тем Таганка все время балансировала на гра-ни запрещения и прямая причастность к опальному театру не могла не сказаться на судьбе Целиковской. Она пережила все со свойственным ей юмором и без озлобления, прощая всех своих врагов и гонителей. Ее перестали снимать. А в конце жизни от нее отказался ее родной театр. Нет, формально она продолжала там числиться. Сменилось руководство театра, директором стал политически благонадежный Михаил Ульянов, который в идео-логически необходимый момент как честный коммунист отре-кался от диссидента Любимова и поливал его грязью. Зато, ко-гда ветер переменился, без всякого стеснения, произнес в его честь панегирик. Ролей Целиковской он не давал. За исключени-ем крохотного эпизода в “Закате” Бабеля, когда она врывалась на сцену в матросской тельняшке с залихватским разбойничьим свистом в два пальца и зал вставал, взрываясь бурей аплодис-ментов.
Отчаявшись ждать подаяний от руководства театра Вахтанго-ва, Целиковская начала искать себе роли сама. Ей было уже семьдесят, здоровье оставляло желать лучшего (она пролежала в реанимации и многие врачи думали, что она уже не выживет по-сле инфаркта),… но “без работы я не могу жить. Я зачахну и умру,” с жаловалась она мне. Людмила Васильевна прочитала сотни пьес, выбирая ту, в которой могла бы сыграть и которую, она надеялась, разрешат поставить в театре. Но Ульянов отвер-гал одно за другим ее предложения. Особые надежды она возла-гала на известную историю, когда в пожилую, но по-прежнему прекрасную женщину влюбился семнадцатилетний юноша. Эта роль была как раз для нее. Но Ульянов тут же опустил ее с небес на землю, заявив, что юношам противоестественно влюбляться в пожилых женщин. Данная классическая история была воспроиз-ведена во всех лучших театрах мира, существует несколько ки-новерсий, но, когда я высказала мнение, что Ульянов просто хо-чет выжить Целиковскую из театра, она эмоционально стала за-щищать своего директора, тогда-то она и сказала: “Златка, не будь столь категоричной. Я еще доживу до того времени, ко-гда ты не будешь столь категоричной!” Она всегда прощала своих гонителей и находила доводы для их оправдания. Напри-мер, она первой бросилась на помощь попавшей в беду крити-кессе, которая до этого в своих статьях вылила на Целиковскую не один ушат помоев.
Познакомилась я с Людмилой Васильевной Целиковской в связи с ситуацией с театром на Таганке. Тогда, на заре Пере-стройки, началась борьба за возвращение в страну Юрия Люби-мова. Эфрос умер. В театре царило безвластие. На тот момент меня интересовало только мнение Людмилы Целиковской, а не она сама. Но, вскоре, мои представления переменились. У ста-ренькой работницы справочного киоска мы с моей подругой Ольгой узнали домашний адрес Целиковской, что опровергло наши предположения о том, что данные на столь известную да-же тогда личность должны быть засекречены. Нет. Она оказа-лась никому не нужна. Сначала я позвонила ей. Сказала, что студентка, что пишу ее актерский портрет и хотела бы взять у нее интервью. Она легко согласилась, и вскоре мы стояли на шестом этаже дома напротив американского посольства. Дверь, с затейливым китайским колокольчиком, распахнулась и на-встречу нам выскочила красивая энергичная блондинка в халате и тапочках, собирающаяся спуститься за почтой. От неожидан-ности мы все смутились, но уже через мгновение выяснилось, что общаться с Людмилой Целиковской необыкновенно легко. Она проводила нас в свою огромную, но чрезвычайно неудачно спланированную четырехкомнатную квартиру, заставленную книгами.
Она вообще очень много и жадно читала и, помимо книг, ре-гулярно выписывала целую кипу газет и журналов. Потом дели-лась прочитанным, щедро давая почитать книги из своей пре-красной библиотеки и выглядеть на ее фоне невеждой было со-вершенно непростительно.
Во время нашей первой беседы Людмила Васильевна подроб-но рассказывала о своей жизни, ролях. Опираясь на это интер-вью я впоследствии составила ее актерский портрет и подарила ей. Потом наши встречи стали регулярными и переросли с друж-бу. Разница в возрасте между нами составляло полвека, но она, казалось, не замечала этого. К ней всегда можно было заглянуть в гости и даже если мы являлись фактически без предупрежде-ния, нас всегда ждал обед, который показался бы обильным да-же в нынешнее пресыщенное время. Увидев гостей, Людмила Васильевна вываливали из двух своих холодильников на стол, что там было, включая различные заморские диковинки, кото-рые с тех пор мне так и не довелось попробовать, например, вен-ский шоколад и даже чешские облатки. За чашкой чая Целиков-ская с живым интересом расспрашивала о наших делах, давала мудрые и взвешенные советы и всегда была готова помочь. Она водила нас на спектакли, знакомила с интересными людьми. На тот момент она жила одна в квартире. Семья сына пребывала в Австрии, где работал Александр. Ей было трудно самой справ-ляться с хозяйством, к примеру, дотащить до поезда тяжеленную посылку с любимыми национальными кушаньями для невестки, отправляемую в подарок, но Людмила Васильевна никогда не позволяла ей помогать. Даже купить хлеб по дороге возбраня-лось. “Я все сделаю сама,” – говорила она. Раньше в ее квартире на улице Чайковского (ныне Новинский бульвар) жило много народу. Сама Людмила Васильевна, ее мама, дожившая до пре-клонного возраста, сын Саша с женой и ребенком, муж Юрий Любимов и приемная дочка Галя, от которой практически отка-залась ее родная мать. Мама Гали была медсестрой и приходила делать уколы матери Людмилы Васильевны. Девочка неприка-янно таскалась за ней по пятам и мать Целиковской однажды сказала: “Да оставь ты Галю нам”. Так и случилось. Но в пери-од нашей дружбы, вокруг Целиковской практически никого не было. Осталось несколько друзей, у которых были свои дела и заботы и несколько верных поклонников. Да, поклонники у нее по-прежнему были. Конечно, не в тех масштабах, как прежде. И все же, в свои семьдесят она оставалась яркой привлекательной женщиной, выглядящей, как минимум, на двадцать лет моложе. К ней захаживал генерал по прозвищу Багратион, по-детски вос-торженно глядел на своего кумира, прижимая к груди букет цве-тов. Он был готов услужить ей во всем. Однажды мы обратили внимание, что ее старенький “жигуленок”, припаркованный под ближайшим деревом, выглядит подозрительно чистым. “Люд-мила Васильевна! Вы что вымыли машину?” – поинтересовались мы. “Что вы, девчонки! Это генерал.” Еще Целиковская расска-зывала о высоком и красивом работнике МИДа по имени Вале-рий Михайлович, который был моложе ее на двадцать лет. Она очень серьезно относилась к нему и ценила его преданность. Во-обще, к поклонникам Людмила Целиковская относилась серьез-но и уважительно, а не привычно по-хамски, как большинство суперзвезд. А ведь у нее в свое время было немало проблем от них. “Никто из-за вас с собой не кончал?” – однажды пошутила я и увидела, как исказилось ее лицо: “Это было ужасно. Я до сих пор не могу забыть”.
— А что случилось?
— У меня был поклонник. Ходил за мной. Преследовал, говорил, что если я не отвечу ему взаимностью, он покончит с собой. Я не придавала этому значения, но однажды, войдя в подъезд, я увидела, что он повесился на балке.
Она до сих пор винила себя в смерти этого человека. Ее от-зывчивость порой переходила все пределы. Однажды я, нака-чанная Крымовой, считавшей, что единственный приличный ВУз страны, этот ГИТИС, решила бросить МГУ и перевестись в театральный. Я ввалилась к Целиковской и, проливая слезы в ее окрошку, рассказала о своих бедах. Она долго убеждала меня, что Московский университет вполне уважаемое и престижное учебное заведение, но, не добившись успеха, сказала: “Ну, лад-но, ты пока поешь” и вышла в другую комнату. Через несколько минут она появилась сияющая и сообщила мне, что в этом году курс набирает Соловьева и “Я договорилась, она тебя завтра примет”. Ей, наверное, было тяжело звонить не слишком хорошо знакомому человеку и попросить за постороннюю девчонку. Соловьева потом долго считала меня родственницей Целиковской.
Людмила Васильевна Целиковская дала мне неописуемо мно-го. Она показала, что бывает доброта без корысти, что нужно уметь прощать врагов и искать во всем положительные стороны. Она была удивительной оптимисткой и, порой, идеалисткой. Иногда она смотрела на мир через розовые очки, не замечая оче-видной подлости и предательства. А, может быть, замечала, но не хотела в это верить.
Расстались мы с ней естественным образом. Мы с Ольгой на-долго уехали в Ленинград, а через какое-то время пришло извес-тие, что ее уже не стало.
Она пережила многих своих почитателей, но многие еще жи-вы и хранят в памяти светлый образ девочки военных времен, вселяющей оптимизм и дающей надежду и радость.
Кино и тем более театр недолговечные виды искусства. Па-мять о собирающих когда-то аншлаги спектаклях живет столько, сколько жив сам человек и уже не передается следующим поко-лениям. По крайне мере, они уже не переживают это с той ост-ротой, как люди, в чью жизнь когда-то ворвались герои люби-мых фильмов и спектаклей. Поступки этих героев сформировали молодое сознание, а игравшие их актеры, стали кумирами.
И, хотя поколение, видевшее Людмилу Целиковскую, безвоз-вратно уходит, я сочла необходимым рассказать о том, какими бескорыстными и благородными бывают иногда люди. Низкий поклон Людмиле Васильевне Целиковской и благодарность за все, что она для меня сделала.
