Всех машинистов, заповедь любя,
Пришлось любить, как самого себя!
Из рассказов машиниста-инструктора:
* * *
На снежной целине глубокой выемки черным зияли осторожные следы человека. Скорчившись поперек левой нитки, он грудью лежал на рельсе, голова пряталась в воротник грязно-бурого кожуха. Во всей фигуре лишь широкий лоснящийся зад являл признаки существования, чуть подрагивая и покачиваясь из стороны в сторону. Надрывные паровозные гудки были ему явно по барабану.
Прав был Дон-Аминадо, сказавший: «Ничто так не утомляет, как ожидание поезда, особенно когда лежишь на рельсах».
Первым лежащего увидел машинист. Старенький «Эшак», отважно разогнавшийся с тяжелым весом на подъем, и так уже поубавил прыти, начал задыхаться, а когда машинист перекрыл регулятор, всего-то и сделал десяток оборотов колес, протяжный выхлоп ушел в высокое небо, и все оцепенело.
В следующую секунду все что-то закричали, помощник, схватив лопату, прямо через «красный уголок» и площадку ринулся с паровоза, по рифленым ступеням загремели сапоги кочегара, я махнул машинисту, выскочил и побежал тоже.
Правда, ни сказать, ни сделать ничего я не успел, потому что помощник, широко взмахнув лопатой, тяжко врезал по оттянутому заду, а когда размахнулся во второй раз, смертельно напуганный кожух уже преодолел рельсы, обочину, кювет и по паучьи стремительно взлетал по откосу…
Затребовав вспомогательный паровоз, чтобы взять тяжеловес с места, и выбив из графика пять поездов, мы, наконец, ввалились на станцию. Машинист в который раз ругнулся: «Нну, рубúт твою матицу, камикадзе!» – закурил и, обращаясь ко мне, добавил:
— А если бы, Александрович, не было тебя с нами? Решили бы на оперативном совещании, что я остановился по невывозу, свидетелей же нет, и – гуляй, Вася! – сняли б месяца на три на работу, не связанную с движением поездов…
* * *
Один из первых приборов безопасности – точечный автостоп Танцюры внедрялся еще в паровозные времена. Машинист-инструктор рассказывал:
Иду я в голову состава, чтобы отправиться с паровозной бригадой в плановую контрольную поездку. А навстречу, обхватив двумя руками на плече полутораметровый гибрид ключа для дышловых гаек с удлинительной трубой, тяжело топает главный кондуктор.
– Здра… стуйтэ!
– Доброе утро! Ты что, главный, с недосыпу, что ли, такой ключаро волокешь? Зачем он тебе на тормозной площадке?
– И що ото вы мэнэ разыгруетэ? Хиба нэ знаетэ, що повстанавлывали на паровозах якись авто… остолопи, а цэ ж ключ от нэго! И для контролю повынэн усю дорогу вин у мэнэ, як у главного кондухтора, находыться!
Тут хоть стой, хоть падай: ключ автостопа малюсенький, вместе с бирочкой в щепоти вмещается! А этого не я разыгрываю, а, видно, он сам паровозникам на хохму попался!
– Ты что же, в первый раз ключ для контроля получаешь?
– Та у пэрвый ж…
– Пошли обратно. Сейчас все объясню…
Машинист ушел к селектору, диспетчер без него не может корм трем свиньям разделить, а помощник с кочегаром аж падают со смеху. Увидели с вернувшимся главным и меня, оправдываются:
– Да, Александрович, тут спешка – никак гайку под шплинт не натянем, а он привязался – давай ключ! Спрашиваем, какой? Говорит, от остолопа! Мы гайку в аккурат затянули, Генка и сунул ему гаечный ключ с трубой. Чтобы подержал, пока ключ от ЭПК автостопа из будки машиниста принесем. А он с собой вон уволок!
Главный матерится, мол, не подержать, а сказали – вот тебе ключ от остолопа, от которого просишь!
Я уверен, что так оно и было, но нет никаких сил изображать строгость. Хохочем в четыре горла…
* * *
Пускай работает железный паровоз… Из песни Каждый машинист, получая в депо декабрьский именной график работы, заглядывает в его конец: не придется ли встречать Новый год на работе? Хорошо, на этот раз пронесло. А если бы выпал такой «день железнодорожника» (вернее, ночь), интересно, где бы настиг наступающий?
На высветленном прожекторным лучом перегоне под тяжелую симфонию десятков поршней и роторов, каждый из которых ведет за стеной кабины свою партию? В затемненном тупике отстоя – в ожидании поезда, под дремотное ворчание калорифера? В суматохе техобслуживания или экипировки? В инструкторской? На предрейсовом медосмотре?
Много лет назад, когда локомотивные бригады работали еще по вызову, пришлось встречать Новый год на горбатом ФД со снегоочистителем. Часа четыре мы утюжили перегоны, все удаляясь от дома. Снег, вздымаемый раскрыленным агрегатом, давно забил окна. Звуки слышались, будто через вату. Выручала лишь световая сигнализация, проведенная к нам от путевой машины.
Наконец станция приняла нас на боковой путь, передо мной загорелось красное очко, передающее показание выходного светофора, и мы, разминая закаменевшие колени, столпились у шуровки. Мои служебные «кировские» показывали, что году-старичку осталось вьюжить-доживать что-то минуты четыре, не больше.
– Да, как Новый год встретишь…
– Так под столом и проваляешься, – воскликнул помощник машиниста Горик Нишадзе, южный человек с неунывающим характером, протанцовывая к инструментальному ящику. – Давай закусон, давай по-быстрому!
– Шо це вин? – захлопал черно-угольными ресницами кочегар Мыкола Цыцебулко, но все же отстегнул хитроумные «клямки» своей шарманки, сундучка для харчей.
Горик с тремя жестяными кружками подскочил к водопробным котловым краникам, постучал по нижнему рóжками, и – нате вам, пожалуйста! – налил всем пенящейся под давлением обжигающей жидкости.
– Куды стилькы льешь?!
– Так тебе же, тебе…
– Мэни? Та шо ж остановывсь?
– Да не водка, хватит… Сходятся стрелки, механик? Новый год – не новый срок! Ну, за нас, и за – черт с ними!
И мы дружно сдвинули кружки. А воду выплеснули на горячие крылышки топочной дверцы типа «баттерфляй». В поднявшихся клубах пара, принимаясь за хлеб и сало, громко заговорили.
– Ба, шо здумав, трамболына!
– А как же – питие определяет сознание.
– Да, как пить дать, год отработали… безаварийно отработали – наркомовская премия в кармане! Спасибо, хлопцы!
– За пир духа!
– За благополучшее!
– С Новым годом!
* * *
Еще один инструкторский выезд на линию – на этот раз в салоне электропоезда – подходил к концу. Перегонное время хода и продолжительность стоянок выполнялись, разгон и торможение были плавными, нужные пассажирам сведения помощник машиниста объявлял своевременно и хорошо, машинист выполнял свою работу без существенных нарушений.
Огорчало лишь состояние внутривагонного оборудования: порезанные ножами сиденья и уплотнения дверей, разрисованные и исписанные стены. А из типовых надписей были так стерты отдельные буквы, что из «Места для инвалидов и пассажиров с детьми» осталось – «ест инвалид жир с детьми»; из «Скорость не более 120 км/час» получилась информация, что «Скоро Оле 20»; вместо «К дверям не прислоняться» кто-то требовал «не писоться»!
Раньше было: «Закрыто на зиму. Не открывать. Работает кондиционер». Стало: «Зарыто на зиму. Не отрывать. Роет кондиционер»! Из букв, подтертых в текстах просьб: «Товарищи! Уважайте труд уборщиц!» и «Дверью не хлопать!» – сложились устрашающие предписания: «Твари! Чвакайте борщ!» и «Дверь не лопать!»
Даже на стекле окна около сиденья с надписью: «Hа место кондуктора не садиться» – было выведено: «В окно кондуктора не смотреть»!
В вагон, распевая частушки, вошли трое с гитарой:
В городу ли, на вокзале Сел на поезд, покатился,
Мужика потешили: Ноги свесил до колес.
За хрен к рельсе привязали, Хрен за шпалу зацепился –
Пиндюлей отвешали. Отцепился паровоз!
Увидели машиниста-инструктора, заторопились к выходу, а петь не перестали:
Рассуждали о стоп-кране Хорошо в расцвете лета
Окосевшие крестьяне: Поездами едется.
Ежли ехать станет лень, Девка села без билета
Дернем эту погребень! На звезду надеется!
Машинист-инструктор смотрел в окно, ожидая появления в кривой входного светофора, когда прозвучало объявление:
– Граждане пассажиры! Поезд прибывает на конечную станцию. Пожалуйста, не забывайте свои вещи… Писсец! Кофейку сейчас попьем, проводничку по… – голос прервался.
Ëксель-моксель! Помощник машиниста забыл отпустить тангенту микрофона, нажатую перед началом объявления, и размечтался вслух о своем!
На другой день в комнате инструктажа локомотивных бригад в депо под стеклом небольшого стенда появился еще один талон предупреждения помощника машиниста с подписью: «Изъят машинистом-инструктором за нарушение регламента объявлений для пассажиров электропоездов (посторонние разговоры)».
А завсегдатаи брехаловки, толпясь вокруг, добавляли подробности: «за то, шо вслух подумав», «не удержал язык на прямодействующем», – и даже рифмовали: «Заболтался балабон – сдал зеленый свой талон!»
Собрали на конечной станции Северной дороги призывников из далеких тундровых мест, где в начале пятидесятых прошлого века многие и паровоз не видели – доска, треска и тоска. Пришел с составом теплушек паровоз, машинист посмотрел-посмотрел на перронный табор и вдруг как закричит из окна:
– А ну поберегись, разворачиваться буду!
Будущие защитники Отечества – врассыпную! Долго еще потом сержанты-«хозяева» их по лесу аукали, пока собрали вновь на посадку.
Гадом буду –
Не забуду
Этот паровоз:
Чух-чух-чух,
Чемодан увез! Из частушек прошлого века
Один из бывших помощников машиниста «Лебедянки» рассказывал:
В трещенский мороз и снежные сумерки вели мы с машинистом Буркиным нечетный грузовой поезд. Впереди абсолютно ничего не было видно. Снежная метель смешивалась с дымом из паровозной трубы. Эту муть и круговерть не просвечивал даже прожектор. На откосах сугробы, рельсы тоже засыпаны. Не видно, как говорится, ни зги. Прибыли на станцию Чаадаевка. Остановились для набора воды и чистки топки.
Из радиодинамика донесся голос дежурного по станции:
– Машинист нечетного по третьему пути! Из Кодады вы на на двойную тягу отправлялись?
Мы удивленно переглянулись.
– Как я мог отправиться на двойную, – ответил Буркин, – когда следуем одной тягой от самого оборотного депо? А Кодаду мы проследовали на ходу. Что-то непонятно…
– А ты подойди к передку, – говорит дежурный, – тогда все поймешь и доложишь, что и как.
Буркин, взяв молоток и зажженный факел, спустился из кабины. Каково же было его удивление, когда он увидел впереди паровоза сани, воткнувшиеся в метельник. В санях сидела лошадь, обломки оглобель и дуга лежали у нее на спине. Живая и невредимая. Возницы не было.
«Так вот о какой второй тяге ДСП толковал, – понял Буркин, – юморист тоже. Ну, погоди!» Подошел стрелочник. Посмеялись удивленно, вывели из саней испуганную рыжуху, распрягли и привязали к столбу подальше от путей. Сани и обломки от них убрали в сторону…
– Дежурный по станции Чаадаевка! Докладывает машинист Буркин. Вторую тягу отцепил, привязал к столбу и дал ей сена. Жует потихоньку. Стрелочник четного поста в курсе. К отправлению готовы.
– Понятно. Открываю выходной. Счастливого пути одной тягой!
…Часа через два к дежурному зашел мужичок с кнутом в руке и тулупом на плече. Рассказал, что идет он по этим сугробам километров пять в поисках лошади и саней, уехавших вперед. Самого выбросило из саней при ударе в снег на откос. На вопрос, зачем ехал по железнодорожной колее, ответил с убийственной логикой русского человека:
– А где же было ехать, когда снег лошади по брюхо? На путях же его намного меньше.
Вот так вот, ни больше ни меньше. И смех и грех, и хорошо, что все кончилось благополучно. Сани и оглобли не в счет.
Произошло это еще, когда народ зимой носил не чешки из Чехии, не бурки фасонные из Буркина-Фасо, а пребывал исключительно в пимах или валенках. Стоял на станции электропоезд. Высадка-посадка окончилась в соответствие с графиком, пришла пора двери закрывать.
А бежал на тот поезд дед какой-то. «Ветер в харю, а я шпарю!» Да только опоздал. Не шибко в незашнурованных валенках побегаешь. Закрылись двери перед носом. Стукнулся дедок, но устоял.
Двери-то закрылись, а контроля закрытия у машиниста в кабине не наблюдается. Может, заклинило где, может, соринка под блокировку попала. В общем, кратковременно машинист дверьми «переиграл».
Только двери приоткрылись, метнулся старче опять в вагон. Но годы не те, только и успел, что ногу просунуть, а двери ее и прихлопнули. Рванулся назад. Нога выскочила, валенок между створок остался. Ухватил дед валенок руками. Тянет-потянет, вытянуть не может!
Машинист видит, какая оказия. «Зачем, – думает, – мне валенок?» Да и то – к чему кому валенок? Был бы баксов мешок, так, может, еще поглядел бы. Дернул дедок, что есть мочи, а в это время машинист двери открыл! Полплатформы дед летел. Пока летел, всех добрым словом помянул: и машиниста того, и маму его, и Лазаря Моисеевича, и рабочих, которые такой твердый перрон возвели.
Машинист, не будь дурак – позиции контроллера – и давай Бог ноги, то есть колеса! А дед вскочил, размахнулся и вслед – валенком! Да только попал, не попал, а не прошибешь валенком. Крепко тогда вагоны делали, не то, что ноне. Было то или врут – кто знает? Только нет давно ни деда того, ни Кагановича, ни машиниста, одна легенда живет. Так вот.
Другой случай. Подошел ночью к тепловозу на какой-то малой станции в степи солдатик – возьми, мол, механик, доехать надо. А, как на грех, с ними машинист-инструктор с контрольной поездкой был.
– Нельзя, просись в вагон.
Ну, отошел и пропал, никаких следов. А погода стояла морозная, метельная. Тронулись, поехали, набрали 70–80 км/час. Километров десять отмахали, и вдруг какой-то звук к шуму дизеля примешиваться стал. Помощник машиниста в дизельное сходил – все работает, как часы. Едут дальше.
Еще километров через пять свет прожектора как-то мерцать начал, тень чья-то мельтешит перед ним. И почти сразу перед лобовым стеклом свешиваются ноги в кирзачах. Тут, конечно, полное служебное торможение. Сняли парня с крыши, завели в кабину – черный, как шоколадный заяц, отогрели, отмыли.
Оказалось, солдатик, не нашедший понимания у проводников, решил прокатиться на крыше тепловоза. Понятное дело, залезть смог, и пока стояли, тоже нормально все показалось – снизу ведь подогревало. Но как только тронулись – вмиг околел. Решил спасаться. Начал стучать по крыше – не помогло. Тогда рискнул показать машинисту хотя бы ноги. Привязался к тифону ремнем и свесился вниз.
– Знаешь, что смешного в смехе до упаду?
– Что?
– Сам смех. До упаду!..
Когда были не такие большие строгости насчет проезда посторонних, имелся популярный гэг-розыгрыш. В кабине машиниста моторвагонного поезда есть штурвал ручного стояночного тормоза, напоминающий рулевое колесо. Чтобы затормозить поезд, колесо нужно крутануть раз двадцать, причем идет оно очень туго. Однако у винта люфт почти на пол-оборота, и штурвал в его пределах вращается свободно.
Машинист или его помощник при удобном случае приглашает в кабину девушку. Причем помощник машиниста встает к штурвалу и на каждом повороте пути его немного поворачивает. На вопрос девицы: «А зачем?» – он отвечает: «А без руля колеса поворачиваться не будут!».
Ну, конечно, через пару минут от девушки поступает предложение: «А мне можно порулить?» Помощник переглядывается с машинистом и говорит: «Ну, давай…» Вначале под контролем помощника, а потом и сама, девчонка начинает «вписывать» состав в повороты. В глазах восхищение и восторг. Главное вовремя давать ей советы: «Немного влево, вот, теперь правее…»
Дальше в самой крутой кривой девушке командуют: «Левее, левее давай!» Девица начинает крутить штурвал, а он – оппа, и не крутится дальше… А машинист уже кричит: «Давай влево, давай!» В ее глазах ужас.
В этот момент машинист и помощник с криком: «Ну, писец, щас поезд с рельсов слетит!» – лезут под приборную панель… Девчонка с визгом пытается выскочить из кабины или тоже бросается к озорникам на пол!
Пришел машинист на явку и обнаружил, что забыл дома права. Смотрит – стоит велосипед дежурного по депо.
– Тимоня, дай велик за правами сгонять!
– Бери.
Когда минут через десять машинист вернулся в депо, то сразу налетел на дежурного:
– Что же ты не предупредил, что тормоза неисправны? Я чуть под машину не угодил!
– А ты машинист или кто? Выезжал из депо, почему тормоза не проверил?! – парировал дежурный.
Стоит пассажирский поезд на отправлении. Электровоз «Чебурашка» – ЧС2, высокая платформа, лето, окно открыто. Какой-то пассажирствующий субъект заглядывает в кабину и, показывая на баранку контроллера, спрашивает:
– Дяденька машинист, а что это такое?
«Дяденька», недолго думая, отвечает:
– Руль.
– А зачем?
– Ну, как, зачем! Вот еду я, а какой-то чудак на букву «м» дорогу перебегает перед носом. Так, чтобы неповадно было, я сворачиваю, давлю его, возвращаюсь на рельсы и еду дальше.
Реакция следует незамедлительно:
– Так это ты, козел, моего брата задавил?! – и правым прямым – в глаз. Фингал нарисовал отменный, все депо потом долго смеялось.
А то было происшествие с локомотивной бригадой «Аквариума» – электровоза ЧС4 ночью. Стояли на станции под пассажирским, ждали отправления. Кругом никого. Все нормальные спят. Машина уже принята. Плавают мужики в волнах табачного дыма в кабине. Остается до отправления минут пять, все идет спокойно своим чередом.
Вдруг через кустики в конце платформы с треском продирается мужик – весь из себя бухой. Вообще берегов не видит. Вышел, посреди колеи снял портки и задом к электровозу по большой нужде задумался. Ну, кому приятно сидеть и чью-то филейную часть тела разглядывать?
И ребята как сговорились: помощник врубает буферные фонари и прожектор, машинист давит педаль тифона до упора. Мужик оборачивается – прямо на него «мчится» не какой-то там паровоз Люмьера, а настоящий электровоз с полной иллюминацией! Как рванул: в миг шагов двести сделал, на метров пять отбежал!
Протрезвел, сообразил, что так его сто раз переедут. Выскочил из штанов и почесал вдоль по шпалам. Шпарил, как заяц от машины – в свете прожектора, никуда не сворачивая. Метров 300 проскакал.
Дальше уже смотреть было невозможно – от хохота по полу в кабине катались. Очухались, когда дежурный по станции уже матерно по рации их вызывать стал: «… будете вы отправляться или нет?!»
Работал в локомотивном депо Елец совершенно лысый машинист, который, стесняясь этого, всегда носил парик. Под Липецком дорога проходит в непосредственной близости от аэродрома всероссийского центра подготовки летчиков-истребителей.
И вот однажды ночью, подъезжая с грузовым поездом к Липецку, локомотивная бригада увидела заходящий на посадку самолет с включенными посадочными фарами, который летел практически навстречу поезду.
В кабине раздался сигнал вызова по рации, и, сняв трубку, обалдевший машинист услышал:
– Ты, плешизик босый, выключи прожектор – садиться мешаешь!
Машинист от неожиданности чуть скаты не склеил. Он сам, кое-какими способностями обладал, рассказывали, что мог чуть ли не по запаху дымного «медведя» при запуске дизеля определить, где ночевал помощник машиниста экипировочной бригады. А тут…
– Все могу понять, военная техника далеко шагнула, и я могу поверить, что пилот смог вызвать меня по рации, но откуда он узнал, что я лысый?!
Разгадка происшедшего была не в экстрасенсорных способностях пилота, а в озорстве помощника машиниста. Обычно локомотивная бригада перед поездкой вместе с инвентарем получает одну трубку к радиостанции на обе секции. Однако в эту поездку бригада получила две трубки, так как на одной секции была установлена радиостанция 42РТМ, а на другой – ЖР3М.
Масложопый помогайло, увидев заходящий на посадку самолет, сделал вид, что пошел в машинное отделение «послушать дизель», а сам быстро пробежал во вторую «головку» и вызвал машиниста по другому матюгальнику!