В облике Аристарха Феофилактьевича Натанзона не было ничего, соответствующего фамилии: круглая, свекольного колеру, харя, нос картофелиной сорта \»Синеглазка\», грязные патлы вида линялой пеньки под латаным-перелатанным собачьим треухом. Да и не был Аристарх, по совести, никаким Натанзоном, Кузькиным был по рожденью и по пачпорту. Да вот незадача: служил он, стало быть, в одном научно-исследовательском институте. Сторожем, понятное дело, не исследователем там или ученым. То есть, начал-то сторожем, а потом… Разбежались сотруднички, кто помозговитей — в Америцу, заокеанскую науку двигать, кто породовитей — в Израиль, мацу да форшмак кушать, прочие же — в Турцию челноками. Один остался Аристарх, с берданом верным обнявшись. И так уж вышло, что какая-то начальственная длань, а всего вернее — длань Судьбы, заполняя дыры в штатном расписании, двинула нашего героя из \»ночных директоров\» — в директора натуральные. А и то: исследований никаких в ближайшей перспективе не предвиделось, исследователей не осталось, от директора в таких условиях что требуется? Верно, сохранить вверенное имущество до лучших, ежели настанут, времен. Так что двинули Аристарха справедливо.
А где такое видано, чтоб директора института фамилия была Кузькин? Тут уж пусть не Эйнштейном, но хотя б Натанзоном зваться изволь.
И как он есть теперь директор ученого заведения, да еще к тому ж приобрел ученую фамилию (с такой фамилией он чуть было сам за рубеж не убег, да с берданом в ероплан не пустили), то стал его к себе Генеральный Президент приглашать, о науке посоветоваться, то да се.
И как-то застал Аристарх руководителя страны в кручине беспримерной, да и в ноженьки — бух:
— Не вели, батюшка, казнить, коли прогневал чем!
— Буду краток. Надумали в Европах да Америцах державу нашу в цивилизованные записать. Считать нас равными, и ежели нужда какая — деньгами ссужать, а возврату требовать не шибко.
— И в чем, мил-государь, кручина? — Как частый гость, с Президентом Аристарх был запросто. Встал, коленки отряхнул — и беседует.
— А вот в чем. Назначили нам, брат Натанзон, испытание: доказать, что достойны мы такого обращения. А проверять сие не сегодня — завтра прибудет иностранец…
— И што ж за насранец такой?
— Никто не знает, что он за человек. Зовут не то Грегор, не то Арнольд, а то и вовсе Роберт.
— Херманец?
— Откуль я знаю, да и не один ли ферт? Потрясти гостя соплами звездолета али кусок марсиянского грунту предъявить — это мы всегда пожалуйста, благо, пара ржавых ведер да ноздреватый булдыган в любом хозяйстве отыщутся. — Президент воздел очи горе. — Не видать нам легкой жизни, коли не продемонстрируем иностранцу… — Президент нахмурил лоб, вспоминая заковыристое слово. — Нематод… номен… Уф, запамятовал. — Достал из кармана мятую бумажку и, щурясь, прочел. — Нанотехнологию. О!
Короче, поручено было нашему Аристарху гостя зарубежного принять и нанотехнологиями того удивить.
— А коли недоволен чужеземец будет, и через это державы иностранные станут с нас долги снова-здорово требовать — гляди у меня! Чую я, ты хоть и Натанзон, да необрезан, поди? Ну так я тебя обрежу. А дрогнет рука, да пару вершков лишних оттяпает — не обессудь!
Побрел Аристарх в институт — делать неча! Рубаха вся от слез промокла, от соплей осклизла: что за технологии такие, где их взять, да как продемонстрировать? Думал, думал Аристарх, да с горя в книжку уткнулся: \»Эрих Дрекслер. Машины создания\». А как одолел сей том, повеселел, надел рубаху новую, красную, сапоги со скрипом, за голенище балалайку сунул, треух на затылок сдвинул: смотри, мол, гость — Рассея-мать, не Гонолупа какая-нибудь! В таком виде и в еропорт явился, дирижабль с гостем встречать.
Глядь, не один он зарубежного рейса ждет — девица стоит, в шубу кутается, всем видом своим понять дает: мол, не подходит мне климат рассейский, загнусь без жениха забугорного.
— Кхгрм! — Прокашлялся Аристарх. Дама удостоила его недоуменным взглядом.
— Дерижопеля, говорю, ожидаете? — Оживился тот.
— Дирижабля, — буркнула девица, кутаясь в норковый воротник.
— Ась?
— Верно говорить — дирижабля! — Собеседница показал из-под ворота нос.
— Ди-ри-жа… — Аристарх покатал словечко на языке, будто пробуя на вкус. На последнем слоге озорно подмигнул. — …бля!
А тут, как раз, аппарат прилетел. Подали трап. Едва сошел иностранец на землю — девица, в шубу закутанная, взревела: \»Хау дую ду!\», а из-под толщи меха вырвалось лишь:
— У-ууу! — И бросилась навстречу гостю. Тот, увидев, что на него несется эдакое меховое чудо, опешил, да и бухнулся наземь. Девица об него споткнулась — и в сугроб.
Аристарх гостя под рученьки поднял, отряхнул деликатно:
— Здраствуй, братец-херманец! Шпрехен зи дойч?
— Я-я… и по-русски изъяняться мочь… Это: \»ууу!\» — есть феликий русский медфедь?!
Натанзон в ответ лишь пожал плечами.
— Надо пиф-паф, — возбужденно верещал иностранец, то хватая Аристарха за берданку, то норовя достать из под одежд пистолет. — Пиф-паф!
— Да не пужайтесь вы, ваша иностранность, Ведмедь — он што? Скотина умная, ежели чего — хряпсть ему балалайкой по носу, мол, не зарывайся…
В общем, насилу успокоил гостя. А не то б дура эта расфуфыренная к тому, что без жениха осталась, еще бы и пулю схлопотала.
В институте Аристарховом иностранец и вовсе отошел от происшедшего, ходит гоголем:
— А покажите мне ваших наноботофф, а то без наноботофф мы ффас в цифилисоффаный оппщестфф принять никак не мочь.
— Изволь, братец-херманец! — Протянул Натанзон блюдо, на коем лежала огроменная куча, пардон муа, дерьма. Гость брезгливо сморщил нос и выгнул вопросительно бровь.
— Задирантом обдрызгайтесь, не тушуйтесь. В этой бутылочке, — \»ученый\» потряс перед носом иностранца пузырьком из-под витаминок. — Нанороботы, или по-нашему — наноботы. Да вы не щурьтесь, не разглядите — наноботы столь малы, что даже в самый сильный микроскоп не узришь. В електронный, разве… Ну так вот, сии малые молодцы сейчас расщепят молекулы дерьма (ох, и пригодилась умная книжица), и соберут из атомов превкусное кушание… Митюня! — Гаркнул Аристарх, и в комнату, где происходила демонстрация, вошел хлопчик лет двенадцати. — Ну-тка, Митюня, отведай, и доложи нам с гостем, скусно ли?
Митюня брезгливо опустил в дерьмо палец, облизнул:
— Скусно.
— А раз скусно, так и ешь…
— Оу! — Подал голос иностранец. — Хоули шит! А мошно ли мне этот великолепный вкушаний отфедать?
— Э, нет! Ты с кушанием и нанобота нашего уплетешь, да в Херманию свезешь, знаем мы вас, шельм, прости, мил друг, за прямоту.
Гость прям юлой вокруг блюда ходит, все норовит щепотку урвать, да Аристарх Феофилактьич зорко следит, до и молодец быстро ложкой работает. Раз, раз — и пусто на блюде.
— А теперь, херманец, рази этого вьюношу, насмерть рази! У него теперь внутре наноботов не счесть. Они его раны вмиг залатают.
Митюня такого поворота никак не ждал и бочком, бочком стал к двери пятиться.
— Вот молодец, сообразил, что скушно насранцу в стоячего палить, — Похвалил мальца Аристарх, а сам хвать за ухо и чуть слышно. — Потерпи, голубчик, заради державы ведь. — И уже в полный голос. — А то Камаринского пляши, ну-ка! Ой, ты сукин-сын, Камаринский мужик!.. Палите, ваша иностранность, палите, не бойтесь!
Бабах! — То гость из леворверта своего хлопцу в бок угодил: — Ай! — Бабах! В руку: — Ой-ой! — Бабах! В живот: — Ах… Рухнул парнишка, не шевелится, только лужа кровавая под ним натекает.
— Ну и здоров ты, братец-херманец, стрелять!.. Задал наноботам работы. Ничего, ничего, сейчас… — И незаметно щелк выключателем. Свет погас. Щелк! — включился. — Это ничего, это у нас случается.
— Это и у нас, в циффилисофан странах перебой электричеств бывайт… — Согласился иностранец.
— А вот и Митюня, живехонек. — И действительно, стоит посреди комнаты малец, будто и не палили в него вовсе.
— Это есть чудо! Это даже наш нанотехнологий делать очень медленно. Ви есть феликий русский ученый! Я обязательно напишу, что Россия есть феликий научный держав!
— Ну-ну! То есть обязательно напишите. Но спервоначалу — банкет.
— Оу, банкет! Водка, икра, балалайка! Соувенир!
— Точно, сувенир. — Аристарх достал из-за голенища балалайку, обтер рукавом. — Держи.
— Благо-дарс-твую! — церемонно выговорил гость.
— Ну, ступай, братец-херманец!..
…-Ушел насранец-то, Петюнь?
— Ушел, Аристарх Феофилактьевич.
— Ну и славно. Да ты чего ревешь-то? Ты радоваться должен: брат твой, близнец, Митюня, заради России полег, заради всего народа. Теперь, глядишь, через смерть его вся страна заживет как белые люди… Ну-ну, ништо, ништо, не реви… На-ка треху, гуляй. Можно.
…На банкете в честь иностранного гостя, сам Генеральный Президент, улучив момент, поинтересовался у виновника торжества:
— Что ж вы, уважаемый, не кушаете? Повара так старались… — Оу… — иностранец окинул взглядом две сотни с лишним блюд, подумал: \»А что, если они все — из дерьма?\» Покачал головой, опрокинул стопку, другую, поморщился. И приступил к дегустации.
