— Серега, все будет в порядке, ты главное держись! Держись! — не выдержал и прикрикнул Я. Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы он видел, что я сдаю. Ведь я — его последняя надежда, а значит…
— Держись, немного осталось… Я перережу им глотки!
— Не надо так, Астан, — просипел он.
Я посмотрел на друга. Его синие губы потрескались от холода, кожа заиндевела, а некогда горящие глаза померкли. Сколько еще, сколько?
— Ты главное не сдавайся, мы выберемся… я тебе обещаю, мы выберемся, я тебе клянусь всем, что у меня есть, ты главное держись! — я не знал, что делать. На руках умирал друг, а я даже не знал, что ему сказать. Какая же я сволочь!
— Знаешь…, — он жадно заглотнул воздуха, которого так не хватало, — Муське не говори ничего… Пусть думает, что я жив…
От этих слов у меня съежилось сердце. Неужели, не верит, что выберется. Смирился?! Нет, нельзя! Я вытащу тебя. Ты слышишь, я вытащу!
— Серега, подожди немного, я за помощью, хорошо? — я поднялся, — сейчас, приду… Я быстро…
Ветер усиливался. Обжигал лицо, снег залеплял глаза. Я бежал к лесу, там должна быть деревня. Должна быть. На карте она обозначена. Если это тот лес. Нет, это тот лес! И там деревня и люди! И помощь. Серега, ты только держись, не умирай! Я сейчас…! Я быстро…!
Ноги проваливались, застревали, окоченевшие руки не слушались. Ну, и хер с ними! Пускай, хоть парализует, но я доползу! Доползу! Серега там один… Совсем один.
Я побежал еще быстрее, ничего не видя. В лес… Быстрее в лес. Только, где этот чертов лес?! Быстрей, быстрей… Перед глазами белая стена и где-то вдалеке серая точка. Это и есть лес. Это он!
— Быстрей, солдат! — рычал я на себя, — Серега ждет тебя…
Я выжимал из себя последние силы, но все было против меня. Все. Тяжелая дубленка и шапка тянули к земле, ветер сбивал с ног, силы кончались.
Надо скинуть дубленку… она очень тяжелая. Нет, я замерзну. А вдруг в лесу нет деревни и что тогда? Но без нее конец.
— Ах, ты сука! — бешено заорал я, споткнулся и рухнул в сугроб. Горячее дыхание прожгло снег. Попытался подняться, но руки утопли в ледяном болоте. Это был предел! Нет, не хрена подобного! Попытался еще раз, но тщетно. Ослабел, изнемог, пополз.
— Слабак! Он же замерзает… и ждет…! Струхнул, гад! Жизнь бережешь, а Серега с ней прощается! — взревел и опять лицом в холод. Хватит! Скинул дубленку, вскочил и побежал вперед! Только, вперед!
Сколько я уже бегу? Ветер ледяной волной обдал вспотевшее тело. Взвыл, как щенок. Холодно. По хрен, теперь уже все равно не жить. Я бежал, и бежал, и бежал! Черт, я бежал так, как никогда в жизни не бегал и не побегу.
Все зависит от меня, только от меня. Жизнь друга в моих руках, и только в моих.
Мир побелел. Я ничего не слышал и почти не видел…
Лес! Заснеженные крыши домов и дым. Когда я увидел спасительный дым, слезы потекли из застекленевших глаз, а ноги ослабли, и уже еле-еле держали. Совсем немного осталось, давай… давай… ну, давай же ради друга. Ты сможешь, — подбадривал я себя.
Дом. Дверь. Я с разбегу ударился о нее и упал, ударил ногой, еще, еще… пока не открыли. Вышел бородатый старик с топором, чем-то похожий на дедушку, Петра Игнатьевича.
— Чего надо, урод? — зарычал он.
— Помогите, прошу вас! Человек… там в степи! Его гарпуном к земле пришило! Прошу вас! Быстрей, он умирает, — задыхался я.
— Ты что пьян, проваливай, — он хлопнул дверью.
— Прошу вас, — заорал я сорвавшимся голосом, безумно колотя ногой, — прошу, помогите! Прошу вас!
Отворил Петр Игнатьевич уже в фуфайке и на лыжах, с ружьем на плече и с санями.
— Но, если врешь тварь, пристрелю!
— Скорей, скорей… — стонал я.
— Показывай дорогу.
Я вновь побежал, бездыханный и хрипящий, захлебываясь слюной. Скорей, скорей… Серега, ты только держись. Старик мчал на лыжах, рассекая снежные барханы, а я падал все чаще и чаще, но вставал. По-моему мне плохо. Очень плохо. Сердце колотится как-то не так, и все плывет перед глазами, но Серега ты держись, я иду, иду… Ты слышишь!
Петр поднял меня и погрузил в сани.
— Где одежда, — спросил он.
— Выбросил, в ней невозможно было…, — закашлялся.
— Понятно, куда?
— Сюда, — показал я в даль, — или…
— Ты что ж щенок дорогу забыл? — остановился он.
— Нет, нет сюда. Вот мои следы. По ним!
Старик добавил. Крепкий. Здоровый. Местный житель. Привыкший. А мне все, конец! Давай, давай. Глаза сами закрывались. Ресницы слипались. Тянуло в сон. Я старался не спать, ударял себя в лицо, но уже ничего не чувствовал. Руки побелели… Отморозил. И все отморозил.
— Здесь следы кончаются. Замело.
Меня что-то очень сильно кольнуло в грудь. Как замело? Я с трудом поднял голову.
— Дальше, дальше… Немного осталось. Он где-то здесь.
Я попытался позвать:
— Серега… Серега! — но ничего не вышло. Голос совсем сел. Один хрип.
— Позовите его, — просипел я.
— Сере-е-г-а-а,
— Сере-е-г-а-а! — закричал Петр, — Отзовись, мать твою!
— Сере-е-г-а-а!
Эхо унесло его крик и проглотило.
— Дальше, дальше… Он ждет…
Сгущалась ночь. Огромные звезды смеялись. Безжалостный месяц молчал. Неистовый ветер выл, разрывая хлопья снега. Стало не на шутку холодно. Меня трясло.
— Сере-е-г-а-а, эге-гей… Отзовись, — упорно звал он.
А потом…
— Все! Здесь никого нет, а если кто и был, давно сдох! Поворачиваю!
Меня, как плеткой, вздернуло, но губы не ворочались:
— Нет, на…до вперед…он жде… ждет… нас… он ранен… в…вы…слышите…он ранен.
— Иди ты на хер! — Петр развернул и поехал назад.
— Нет, нет, не… не надо, — я цеплялся застывшими пальцами за снег, тормозил ногами, — надо вперед… он ждет.
Вдруг старик остановил, повернулся ко мне:
— Ты что ж ублюдок, хочешь, чтобы нас буря погребла! — в его глазах горела злоба.
— Надо туда, — стонал я.
— Ну, и вали, — он спихнул меня с саней и поехал.
Я ворочался, крутился, но ничего не мог сделать. Тело одеревенело. Я неуклюже бил согнутыми руками по снегу, вертел головой, изгибался. Все к черту. Парализовало. Заковало в ледяные цепи.
Потом откуда-то появился родимый Петр Игнатьевич и затащил меня в сани. Кругом тьма. И погнал, зовя Серегу. Он звал, искал. Он поможет, мы найдем. Тьма пробиралась в меня, она пожирала меня. Я исчезал. Ничего не было вокруг, а дед все звал. Лыжи резали снег. Ничего не было видно, но он не останавливался и все звал, и звал…
Где же ты? Где же…?
Мир исчез.
— Послушай, сынок, — кто-то тряс меня за плечо, — нам уже никого не найти. Понимаешь, я все объездил. Никого. Сынок, ты жив, — тряс он меня за плечо. Прости, но надо возвращаться.
Я не мог уже ничего.
— Сынок, крепись, сейчас домой, водки, согреешься, а друг твой уже мертв. Прости меня, больше нет мочи. Тьма. Волки. Буря! Ветер шквальный. Если сейчас не вернемся — смерть. Ты слышишь. Прости. Возвращаемся.
— Дед…
— Да?
— Застрели меня!
