В кругу забот и грандиозных планов
Я выкроил двухчасовой просвет,
Чтоб рассказать тебе, мой друг Степанов,
О родине, которой больше нет.
Пишу тебе из сонного Мегета
Под шелест облетающей листвы.
И как-то все не верится, что это
Пять тысяч километров от Москвы.
Здесь, кстати, несознательные лица
Порою сомневаются, Юрок,
В том, что Москва – российская столица,
А не японский порт Владивосток.
Здесь пьют саке, здесь ездят на «Тойотах»,
Здесь пагоды стоят на Ангаре.
А Кремль – лишь на денежных банкнотах
Достоинством не помню сколько рэ.
Короче, здесь сплошные азиаты,
Сплошная, брат Степанов, желтизна:
Китайцы, бля, японцы, бля, буряты,
Корейцы, бля, и прочая шпана.
Хотя буряты изменились мало:
Все также пьют, а если денег нет,
С обрезами шныряют вдоль Байкала,
Стремясь продолжить начатый банкет.
О том ли вспоминали мы, о том ли,
Топя в вине раскаянье и стыд?
Ты, представляешь, дефицитный омуль –
Уже давным-давно не дефицит.
Здесь до фига теперь бандитских кланов
И работяг, скучающих без дел…
Все это – непорядок, брат Степанов,
Все это, брат Степанов, — беспредел.
В морщинах лбы, задумчивые лица,
И коноплей несет от сигарет…
Сюда ли мы хотели возвратиться
На старости своих беспутных лет?
Пойми, Юрок, нам здесь уже не место,
Нас местные считают за чужих.
Мы, брат Степанов, из другого теста
И из дрожжей, естественно, других.
Нам не найти заветный закуточек
В густых лесах сибирского родства.
Нас выдаст вологодский говорочек
И тень череповецкого жлобства.
А для туристов – двери ресторанов,
Очки, значки, гостиничный клозет.
Я это испытал, мой друг Степанов,
На родине, которой больше нет.
Конец письма. Расплывчатая точка.
Ты не подумай, что от слез, Юрок…
Да, вот позавчерашняя «Восточка» –
Там обо мне 16 куцых строк…
