У дня рожденья есть условный срок —
Проставлен в паспорте какой-то датой.
Грозит застольем, грустью и расплатой
За то, что не успел или не смог.
Как пес продрогший просится домой,
Так юбилей уже звонит у двери.
Он, как часы, внимателен и верен,
И годы отмеряет, как портной. 2001
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Технолог Станислав Моршин устал от жизни. Наступающая старость и болезни, настоящие и мнимые, ввергают его в депрессию, в чем он не признается даже себе. Зато обращает внимание на то, что все мужчины его рода умирали приблизительно в том же возрасте насильственной смертью. Это окончательно подсказывает выход – приурочить день смерти к собственному пятидесятилетнему юбилею. А заодно «подставить» своего директора Новиченко, которого Моршин не любит и за то, что тот не совсем честно работает, и за то, что тот моложе, и просто в силу своей неуживчивой натуры.
ЮБИЛЕЙ
ПСИХОПАТИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Кто не боится старости? А она всегда впереди… Кому порой не кажется, что в одночасье навалились все болезни? И лучше уже не будет… Кто не представлял свою жизнь в блеклых тонах? Все уже было, и ничего не имеет значения… Кого не интересует, когда и как он умрет? Хоть как-то настроиться, что ли…
Все эти вопросы можно решить, отказавшись от подарка Всевышнего – жизни. Но не напомнил ли предыдущий набор вопросов известную передачу, в которой продолжение вопросов звучало бы так: кто должен уйти, кто самое слабое звено?
Но если чья-то злая беспредельная сила надумала разорвать цепь, состоящую из звеньев – человеческих судеб, она своего добьется. И разорванное звено спасает остальные, уцелевшие на обрывке цепи, некогда замкнутой и целостной.
Автор
Газета «Социалистическая республика», рубрика «Криминал»:
«В результате ссоры, возникшей после совместного распития спиртных напитков, на почве личной неприязни директор малого предприятия убил своего сотрудника ударом кухонного ножа в сердце и хладнокровно удалился. Примечательно, что поводом для посиделок явился юбилей убитого. Ведется следствие».
– Станислав! Сколько можно тянуть с документацией на редуктор? – Директор комплекса трансмиссий малого унитарного предприятия «Электромашина» Новиченко частенько открывал дверь технологического отдела рывком.
– Вам хвост намылили, а вы на меня накинулись? – парировал технолог первой категории Моршин. – Когда чертежи передали? Позавчера. Для обработки требуется неделя, сообщал? Предлагаете сделать быстро, но плохо?
– Не умничайте, – одной фразой на все вопросы ответил директор. – Я вас поставил исполняющим обязанности начальника техотдела и людей дал.
Резко развернулся и вышел, не хлопнув дверью.
– На завесах экономит, – спокойно пошутил Моршин. – И на моей надбавке – тоже. Все начальники – сволочи. И чем больше начальник…
Моршин умолк.
Две девчушки, не зная, как себя вести, с интервалом в долю секунды сдержанно хмыкнули, интуитивно выказывая равное отношение к участникам конфликта.
Моршин поднялся из-за стола. Подошел к Лене, длинноногой блондинке, переложил на ее стол стопочку простейших чертежей.
– Леночка, вы уж поаккуратней, не торопитесь. Не так, как в прошлый раз…
Леночка инстинктивно положила ладошку на чертежи.
– А вы, Мариночка, чайку нам вскипятите, что ли…
– Зачем вы постоянно доводите директора, Станислав Владимирович? Себе же хуже будет… – Кругленькая бойкая Марина, не имевшая ни образования, ни старательности, попыталась наставить Моршина на путь истинный.
– Хуже не будет. Время профессионалов прошло… – деланно уныло констатировал Моршин.
Марина вздохнула и тоном прилежной ученицы спросила:
– Мы выйдем покурить?
– Да, конечно, за такие деньги вам только и осталось, что курить… – рассеянно пробормотал Моршин.
Через пару секунд он сидел за столом и расписывал техпроцесс, делая работу за девочек, которые вышли: Ленку, тридцатилетнюю фемину со своими проблемами, но по крайней мере с умом в голове, и Маринку, дочку начальницы отдела кадров, считающую, что весь мир ей должен, а здесь она – случайно и временно.
Через минуту ворвался Новиченко.
– Заказчики звонили, мы и так на неделю задерживаем, штрафные санкции, финансовое положение, отчет за второй этап, зарплату пора выплачивать, когда, наконец…
И мгновенно остыв:
– Станислав, ну не тяни…
– Будете меньше дергать – быстрее сделаю. Финансовое положение у себя на даче поищите. Красть надо меньше, дорогой… А позволять красть – еще меньше… – спокойно произнес Моршин.
– Слушай… те, я от вас не ожидал… – растерялся Новиченко. – Нужны основания, чтобы…
– Прокурор вам основания предъявит… – негромко сказал Моршин. – А теперь – вон, не мешайте работать.
Новиченко на мгновенье растерялся, но, видя, что разговор идет один на один, прошипел:
– Ты, старая сволочь, я тебя с лица земли сотру…
– А с кем останешься, сволочь помоложе? – Моршин на всякий случай приподнялся.
Новиченко, заметив, что дверь приоткрылась, выкрикнул так, чтобы случайное ухо не прислушивалось:
– Я вас депремирую за этот месяц, технолог Моршин!
– Ну что делать: ходили без штанов, походим и без подтяжек…
– Ленка, он его конкретно замочит когда-нибудь… – безразлично сказала Маринка и затянулась.
Умная Ленка отмолчалась, подумав: «Далось ему это…»
Однако все было не так просто. Станислав Владимирович давно только делал вид, что занимается работой. Неожиданно резко стали пропадать память и сообразительность – даже отработанные приемы приходилось выполнять по справочникам. Сейчас Моршин не рисковал предварительно назвать результат даже приблизительно, а тихонько сопел, аккуратно записывая промежуточные цифры, и, найдя конечную, смотрел на нее, не чувствуя естественной пропорции с исходными данными.
Очередная перемена места работы не принесла облегчения: пара напряженных недель, пока разобрался в нюансах производства и раскладе сил, а затем – та же тоскливая обреченность.
Порой Станислав Владимирович с грустной ненавистью разглядывал в зеркале свое лицо: обвисшие щеки (хотя вес последние годы оставался стабильным), морщинистый лоб и неизвестно откуда появившуюся сетку из красных прожилок.
Еще сложнее стало со здоровьем: тянущая боль в левой груди, потеющие ладони, с вечера – аритмия, с утра – мешки под глазами и утюги на почках. И, похоже, простатит. Смущало и заставляло прятать взгляд от людей дерганье правого века. Постоянный гул в голове напоминал посадку аэролайнера, и это был не просто шум – призыв. К чему – Моршин уже понял. Он шел к этому пониманию несколько лет, но не ожидал, что призыв будет столь настойчивым. Цепляться за шаткое и начинавшее рушиться бытие было бесполезно. Предстояло сделать одно: красиво завершить жизнь, и все обстоятельства он вынужден был подчинить эффектной концовке.
Поход к психиатру завершился полным фиаско. Не с добра растолстевшая работница здравоохранения не смогла понять, что хочет от нее этот невзрачный человек. Сначала спросила, кто его направил, а затем посоветовала пить таблетки от давления. Ночной звонок в службу экстренной психологической помощи порадовал емкой фразой: «У вас минимальный интерес к жизни и практически отсутствует страх смерти». Моршин положил трубку и мысленно уточнил: «Тяга к смерти превысила интерес к жизни, милая девочка…»
Теперь Моршину отчетливо вспоминались фрагменты редких встреч с отцом перед его смертью. Он наконец совершенно свободно расшифровал маловразумительные короткие фразы, которые всю предыдущую жизнь считал претензией пролетария на заумь.
В стандартно-кошмарных снах он проиграл десятки вариантов, а инженерный разум – по назначению своему – должен был воплотить наработку в практический результат.
– Станислав Владимирович, позвольте вас поздравить!
Две крутобедрые женщины из бухгалтерии, подталкиваемые сотрудниками, подошли к столу технолога Моршина и положили пять длинных роз в целлофане на его рабочий стол.
Моршин отрицательно замахал головой и поводил рукой, показывая, что в поздравлениях не нуждается и день особым не считает. Затем встал из-за стола, деланно улыбнулся, пробормотал: «Спасибо-спасибо! Простите, банкет не запрограммирован», переложил цветы на подоконник, снова опустился в кресло и склонился над маршрутным листом.
Минут через пятнадцать в техотдел зашел Новиченко: «Выйдем, Станислав Владимирович!»
– Ты извини, Станислав, неловко получилось. Лариса из канцелярии напомнила, что у тебя юбилей. Ну, мы и решили.… Это же тебя ни к чему не обязывает…
– Ничего, Анатолий Сергеевич. Мои меня и не поздравляли – предупредил, чтобы не суетились. Ведь именинник имеет право отметить свой день рождения так, как ему вздумается? …Лене матпомощь нужно выдать – квартиру почистили. Сами знаете, милиции такие дела неинтересны, убийства – еще куда ни шло…
– Сейчас это – сплошь. У меня дачу во вторник подняли… Я оформил приказ о вашей премии. Согласно колдоговору, – ни к чему добавил Новиченко. – Вы у нас старейший работник. По прежним временам получили бы ветеранскую медаль.…
– Помните, как ее называли? «Орден Сутулова»… За многолетний и добросовестный труд. А еще, помните, ступень в ГТО такая была – «Бодрость и здоровье»?
– Вы – человек с юмором. А мне казалось, что вы больше склонны к сарказму… – осторожно улыбнулся Новиченко.
– Всю жизнь хотел начать курить, – Моршин указал глазами на дымящуюся сигарету Новиченко. – Да так и не отважился.
В глазах тридцативосьмилетнего директора начальственное заискивание сменилось неподдельным интересом. За три месяца работы с Моршиным он впервые услышал от него живое и невраждебное слово.
– А знаете, Анатолий Сергеевич, давайте и в самом деле отметим. У меня дома! Вы и я. Практически все готово…
– Да неудобно как-то… А жена как отнесется?
– Она со мной не живет. Поздно сошлись, разные. Да и длительное общение со мной напрягает, если заметили…
– Да-да… Я тоже развелся со своей. Но мои девочки меня за отца признают, я их без внимания не оставляю… – Новиченко прервал поток откровений.
– Так как, Анатолий Сергеевич? Нагрянем ко мне?
Новиченко по директорскому обыкновению взял за правило чаще думать как не выпить, чем как выпить. Технолог Моршин как субъект общего дела под названием «Производство» его мало интересовал. Рекомендовали как специалиста, а не предупредили, что медлителен и перцем посыпан… Да ничего, пусть упирается – не таким рога заламывали! Не дурак, не лодырь – и то ладно. За воротами очередь не стоит…
Предложение от сотрудника, который ранее открывал рот, чтобы злобно и нагло парировать любой вопрос, вынуждало согласиться. Новиченко с тоской подумал, что момент, когда можно было отказаться, безвозвратно утерян. Теперь отказ будет воспринят как неуважение «старейшего» работника и как личная слабинка. Тем более дома предполагался скандал: сын второй жены по юношеской дури собирался бросать университет – и Наташа в силу сложившихся отношений требовала приличной суммы якобы на то, чтобы что-то с кем-то уладить. А денег пока не было.
Моршин вернулся в отдел, попросил Лену написать заявление на матпомощь и, задумчиво глядя в окно, безразличным тоном сообщил, что пригласил в гости директора. «Попробую помириться с этим волкодавом, а то и вы из-за меня страдаете…» И для убедительности с подвыванием вздохнул.
…Квартира Моршина поразила Новиченко. За последние годы директор, несмотря на бедственное положение предприятия, забыл, что значит жить на зарплату, и ориентировался в этом вопросе по информации масс-медиа. Он предполагал, что технолог первой категории, чья зарплата еле перешагивала за прожиточный минимум, должна быть менее комфортабельной.
Но было как-то неуютно. Не покидало ощущение, что интерьер квартиры выполнен дизайнером-абстракционистом или же человеком, у которого напрочь отсутствовали художественный вкус и здравый смысл. «Крокодильчики» на шторах были зацеплены через один, книги на полках не стояли, а лежали в стопках, четыре кресла были выстроены в ряд перед сервантом. Не к месту стоял перед одежным шкафом пылесос с отвинченным «хоботом». В проходе на кухню в красно-лакированных рамках висели четыре акварельных портрета похожих людей в однотипных рубашках и почему-то в жабо и светлых париках. Взгляд у всех был суровый и осуждающий.
Единственным местом в квартире, представлявшим нечто обжитое, была кухня, куда Моршин провел Новиченко. Правда, портил вид мусоропровод, установленный здесь же.
Хозяин заметил брезгливый взгляд директора.
– Не я придумал, планировка такая. В восьмидесятые годы полсотни таких домов в городе построили… А крыс нету… Мыши у нас!
Затем вбросил курицу в микроволновку, две бутылки коньяка – в морозилку, минеральную – в холодильник, предложил гостю кресло и, придвинув пепельницу, включил пультом телевизор.
– Организация у вас, Станислав…
– На вас бы надеялся – давно бы ноги протянул. Однако предполагаю, что у вас покруче будет, хотя и безалаберней.
– Ну, вашу галерею хорошо рассмотреть можно только из ванной!
– Зато все портреты – в линию, хоть ватерпасом проверяй… Нарежьте хлебушка, схожу за посудой.
Моршин вышел из кухни. Новиченко погонял программы, выключил телевизор и отложил пульт. Хлеб нарезал с запасом. Хозяин в соседней комнате дребезжал посудой и что-то невнятно напевал, а может, бормотал. Директор включил магнитофон. Трагично и мягко запел Дассен.
– Люблю французов, – донесся голос Моршина. – Пусть поет, если не возражаете…
Голос Дассена напомнил Новиченко студенческую юность, но почему-то захотелось услышать «Калифорнию».
– «Калифорнии» у вас нет?
– Ах, Калифорния, ах, Сакраменто! – Хозяин уже входил в кухню. – Нет «Калифорнии». Выключайте, если раздражает.
Моршин расставил посуду, разделил салат с крабами и сделал несколько бутербродов с колбасой.
– Вытаскивайте коньячок. И давайте пока по-сухому – под бутики. Все же пятьдесят бывает раз в жизни и то не у всех.
«Вы меня поражаете», – хотел сказать Новиченко, но воздержался. Этот заумно-нахальный червяк удивлял своей светской разнузданностью.
– Так что за портреты в прихожей? Не слишком ли шикарно вставлять акварельные наброски в добротные рамки?
Моршин слегка откашлялся, как лектор перед выступлением:
– Раскрутить можно и Шагала с его детскими картинками. Или Пикассо, скажем. А я, знаете, как те лондонские графья, жить не могу без предков: прапрадед, прадед, дед, отец. И заметьте, все умерли в пятьдесят лет. Практически ровно, если не считать отца, у которого метрики в войну утерялись… Вот к юбилею галерею и оформил. Деньги отдал немалые, даже в зарплатку-заплатку не уложился. Художники – люди бедные, но гордые. Рамочки сам делаю – станочек в подвале. Спрячешься от мира сего – и строгаешь-шлифуешь… Я ведь, пока к вам не перешел, в два раза меньше получал – аскетом стал. Может, поэтому и жена бросила…
Новиченко в обычном моршинском многословии насторожило слово «заметьте», и Моршин почувствовал это.
– Подойдем к портретам, Анатолий Сергеевич? Убедитесь, что их не только из ванной видно.
Хозяин поднялся и включил бра.
– Почему в пятьдесят?
– Не знаю. Просто получается. Судьба. Злой рок, если желаете. Прапрадеда (портрет со слов сделан) заколол вилами сосед. Почему-то так принято: если прежние времена, так с бородой… Конфликт у них вышел – то ли корова потраву учинила, то ли лошадь… Прадеда (портрет с фотографии – а знаете, почем они были?) отравили. И отравителя потом нашли.… О, прошу извинить, курочку присмотрю!
Моршин стремительно прошел на кухню. Новиченко внимательно просмотрел портреты и убедился, что все они сделаны с одного лица и только присутствие или отсутствие усов, бороды, очков и морщин делает их разными. «Совсем крышу снесло идиоту старому! Самое время отсюда уходить, пока жив», – подумал директор. Странные предки, которые, если верить Моршину, умирали насильственной смертью в одном возрасте, неизвестно для кого сделанная «галерея», загадочно-придурковатые высказывания… Несимметричное расположение портретов по длине стены заставило бросить взгляд вправо и найти эквидистантно ввернутый шуруп.
– Хорошо. А дед? – Новиченко пока не собирался пасовать. – Как умер ваш дед?
– Он утонул. Представьте: двое в лодке выплывают на середину озера. А возвращается один. Если учесть, что накануне поссорились из-за женщины… Давайте еще по одной, а?
– Портретов должно быть пять?
– Я знал, что вы умница!
Моршин опять выскочил, прошел в кладовку, порылся и извлек оттуда еще один «портрет» в такой же рамке, как и все остальные, но без парика и явно с собственной физиономией. Повесил его в прихожей рядом с портретом отца.
– Так еще по одной осилим?
Новиченко не отказался. Но поскольку за последние восемь лет он научился чувствовать не только сердцем, но и всем остальным организмом, возникло ощущение, что компания Моршина опасна и риск возрастает ежеминутно. Жизнь подкидывала сюжеты и покруче; в быту Новиченко чувствовал «тронутых» по взгляду или фразе, но в данном случае из-за функционального отношения к «винтикам» производства он явно проморгал Моршина.
– А галерея-то двусторонняя… Обратите внимание: рамки абсолютно симметричные. С той стороны – фотографии…
Станислав Владимирович стал переворачивать рамки.
– Здесь мне десять лет. Пионер в коротких штанишках. «Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к нам пришел Лаврентий Палыч Берия…» – напевая, Станислав Владимирович развел руки и игриво пошевелил пальцами. – А здесь – двадцать, студент технологического. «Если бы молодость знала, если бы старость могла…» А это – тридцатилетний Моршин, золотое время… А это, как вы догадываетесь, сорокалетний. Я уже тогда стал уставать от жизни… Угадайте, кто под пятой рамкой? – Моршин озорно подмигнул директору.
– Ну, наверное, вы – пятидесятилетний…
– Правильно! – торжествующе выкрикнул Моршин и развернул рамку.
На фотографии был изображен скелет.
– Ну, я пойду, Станислав Владимирович. Добираться неблизко, «моторы», сами знаете, дорогие…
– Знаю ваши доходы, Анатолий Сергеевич! «Вольвочку» прикупили, квартирку четырехкомнатную справили, три семьи содержите, не считая брата-алкаша… И отпуск на Бали проводите. А все о хлебе и сахаре.
– Ваше черное чувство юмора окончательно разрушило атмосферу праздника… – неожиданно для себя высокопарно произнес директор.
– Вы уже сделали все, что от вас требуется. А я… Возможно, сегодня самый главный день моей жизни. – Глаза Моршина блестели.
– Если я правильно понял, согласно вашей семейной традиции он должен стать для вас последним. И судя по всему, вы рассчитываете в этом на меня. Предупреждаю, не доведете – душить я вас не буду. А чтобы с гарантией – то прямо сейчас и уйду.
– Разлейте на посошок, Анатолий Сергеевич, у вас, как я заметил, рука легкая, – холодно, но как-то победоносно сказал Моршин.
Новиченко плеснул по пятьдесят граммов из второй бутылки, выпил и, не закусив, пошел одеваться.
Моршин стоял и смотрел, как Новиченко вставляет ступни в ботинки.
– Вы меня не спросили об отце, кажется? – напомнил он.
– Конечно-конечно, – иронично отозвался директор. – И как умер ваш батя с утерянными метриками ровно в пятьдесят?
Моршин игнорировал издевку, хотя и задергался.
– Он, Анатолий Сергеевич, работал крановым. И уж не знаю, как получилось, но выпил мой Владимир Игнатьевич с монтажниками по случаю юбилея. А работать все равно надо. Полез на кран. А следом – мастер в состоянии гнева и озверения: он вздрючку от инженера по технике безопасности получил. Отец из кабины вышел, за грудки схватились и за ограждение перевалились…
– Зачем вам этот спектакль?
– Именинник имеет право отметить свой день рождения так, как ему хочется. А вы не продержитесь на должности больше месяца… – голос Моршина с глуповато-увлеченного стал жестким.
Новиченко держался за ручку двери, открытой Моршиным, и не знал, как реагировать. Провокация была очевидной, но хотелось избежать победы подчиненного над собой.
Верх взял разум.
– До свидания.
Новиченко рванул на выход, уже понимая, что конкретно вляпался.
Технолог толчком ноги прикрыл дверь, не защелкивая замки. Бормоча «…в гробу сосновом ты меня увидишь…», аккуратно извлек фотографии и акварельные эскизы из рамок, изорвал в клочья и выбросил в кухонный мусоропровод. «Отмазка тебе, если сообразишь и мусор раньше не вывезут…» На картонной основе в красно-лакированных рамках были качественные масляные пейзажи одной и той же местности. Четыре – по временам года: весна, лето, осень, зима. Пятая – безвременье: лужайка, засыпанная строительным мусором, полусгоревший дом и спиленные деревья.
Вернулся к столу. Взмахом руки сбросил посуду, взялся двумя пальцами за лезвие ножа, которым резал хлеб Новиченко, примерил через рубашку между шестым и седьмым ребрами, приткнул плексигласовую ручку в угол стола, сцепил руки за спиной в «замок» и с последним энергичным выдохом налег на лезвие.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Ну, раз Маня занятА —
Треплется с подружкой.
Слушай, да на ус мотай,
И плесни мне в кружку.
Как-то раз, в субботний день
Машкин дядя – старый пень,
Он из местных куркулей,
Нас позвал на юбилей.
Там собрался высший свет:
Торгаши, барыги,
Прокурор и главный мент,
Даже поп расстрига.
На столах еды гора:
Стерлядь, красная икра,
Ананасы и лангет,
Разве что селёдки нет.
Вин, сортов до двадцати,
Коньяков, ликёров,
Ну, короче, ассорти –
Сдохнет даже боров.
Маня мне давай вставлять:
“Коль напорешься опять,
То в бараний рог согну.”
Успокоил я жену:
“Я не буду пить как свин,
Чтоб не стало дурно
Пригублю французских вин —
Я ж могу культурно.”
Выпил я шабли, бургонь,
И шоте, и совиньон,
После литра гранда-крю
Я сказал Марусе: “Хрю…”
Поп изрёк, что все грешат
Им гореть в геенне.
Пил со мной на брудершафт,
Освящал пельменем.
А потом… Тушите свет,
Перепился высший свет.
Главный мент был крайне груб –
Выбил прокурору зуб.
Маня, встав из-за стола,
Времени не тратя,
Оплеуху мне дала,
Чтоб не спал в салате.
Лучше б пил я самогон
Под такой-то закусон,
Чем французскую бурду…
Здесь я, Машенька!.. Иду!
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Ну, раз Маня занятА —
Треплется с подружкой.
Слушай, да на ус мотай,
И плесни мне в кружку.
Как-то раз, в субботний день
Машкин дядя – старый пень,
Он из местных куркулей,
Нас позвал на юбилей.
Там собрался высший свет:
Торгаши, барыги,
Прокурор и главный мент,
Даже поп расстрига.
На столах еды гора:
Стерлядь, красная икра,
Ананасы и лангет,
Разве что селёдки нет.
Вин, сортов до двадцати,
Коньяков, ликёров,
Ну, короче, ассорти –
Сдохнет даже боров.
Маня мне давай вставлять:
“Коль напорешься опять,
То в бараний рог согну.”
Успокоил я жену:
“Я не буду пить как свин,
Чтоб не стало дурно
Пригублю французских вин —
Я ж могу культурно.”
Выпил я шабли, бургонь,
И шоте, и совиньон,
Ну, а после гранда-крю
Я сказал Марусе: “Хрю…”
Поп изрёк, что все грешат
Им гореть в геенне.
Пил со мной на брудершафт,
Освящал пельменем.
А потом… Тушите свет,
Перепился высший свет.
Главный мент был крайне груб –
Выбил прокурору зуб.
Маня, встав из-за стола,
Времени не тратя,
Оплеуху мне дала,
Чтоб не спал в салате.
Лучше б пил я самогон
Под такой-то закусон,
Чем французскую бурду…
Здесь я, Машенька!.. Иду!
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Ноябрь в Израиле самый длинный месяц. Он, не особенно спеша, иногда спотыкаясь, начинает свой путь в конце ноября и тянется до марта, но немного не дотягивается и превращается в него где-то в конце февраля. Такое положение вещей устраивает всех, кроме зловредной троицы: декабря, января и февраля, пытающихся дать о себе знать мерзкими выходками, удающимеся слишком редко, чтобы кто-нибудь обратил на это внимание, а когда февраль, младший из них, злобный карлик, похожий на борца-легковеса, собирается показать ноябрю, где раки зимуют, тот, сложив кукиш из строптивой троицы и показав язык, плавно перекатывается в март. Раки в Израиле не зимуют.
Ноябрь — месяц воспоминаний. Каждый раз, когда Алексей просыпался с левой ноги, а правой убеждался, что на дворе ноябрь, его руки сами собой тянулись к бороде и погружались в нее по самую шею, а глаза начинали видеть череду минувших событий.
— Не вспоминай больше, чем помнишь.
Эта фраза досталась Алексею от отца, а ему, вероятно, от его отца, то есть деда Алексея, которого он почти не помнил и потому вспоминал слишком редко.
Хлопнула дверь на лестничной площадке – соседка по этажу, пышная крашеная блондинка, намного ближе к шестидесяти годам, чем к шестидесяти килограммам, отправилась на работу. Значит, сейчас минут десять седьмого. Ночь уже отошла ко сну, а утро еще не проснулось. В образовавшемся безвременье можно спокойно полежать с закрытыми глазами, помечтать, подумать о себе и о своей жизни. А если думать не хочется, можно помедитировать или, на худой конец, развлечься сочинением хокку. Это было любимое время Алексея – ничто не мешало оставаться самим собой.
От прошлой ночи
Остались только хокку.
Любовь ушла. Жаль.
(здесь и далее использованы хокку Алексея)
А в ноябре на смену мечтам и думам приходили воспоминания.
Главными героинями им служили женщины. Алексей вообще любил, когда женщины ему служили. Как-то он обнаружил, что и они любят это делать, и стал доставлять им это удовольствие, обращаясь со всякими малозначительными просьбами и наблюдая их рвение, по которому с помощью своеобразного эхолота безошибочно определял глубину их чувств. Пару недель назад Алексей расстался со своей очередной подругой, отрезал как впившийся в палец ноготь и теперь переживал-пережевывал их разрыв. Причиной ему стала банальная скука, не отличающая среды от четверга и которой так полон ноябрь. Это когда точно знаешь, что сейчас скажет подруга, и она знает это и потому ничего не говорит. Если есть любовь, то такие мелочи не замечаешь. Но в отсутствие оной….
Обобщив свой не слишком богатый, но зато такой близкий и понятный опыт, Алексей пришел к выводу, что его отношения с противоположным полом складываются и раскладываются примерно по следующему сценарию: знакомство – надежда – сближение – надежда – приедание – скука – finita la comedia. Конечно, были и исключения, выпадали целые звенья этой цепи, последнее вполне могло зацепиться и за первое, как иногда в конце ноября четверг следует за воскресеньем, но, в общем-целом, описанный цикл с кажущейся неотвратимостью повторялся.
С возрастом все составляющие этого цикла кроме надежды, когда ногти не растут, укорачивались, а вот паузы между ними как раз наоборот – удлинялись. С возрастом…. Алексей, между прочим, был молодым человеком лет пятидесяти. Да, да, молодым человеком! Ведь человек становится старым, когда начинает рассуждать о себе, как о старике. Когда он полагает, что то ему уже не по силам, а это – поздно, вот если б раньше, лет десять назад и тому подобное. Но это не про Алексея. Он и болел теми же болезнями, что изредка навещали его в те дни, когда в бороде еще не было прямо торчащих седых волос.
Сегодня роящиеся в его полусонном мозгу мысли протоптали новую тропинку. Он вдруг подсчитал, что со времени развода с Машей прошло уже десять лет, можно сказать, юбилей. Они развелись спустя два года после приезда в Израиль. Приехали они из города, где разводятся даже мосты. Правда только на ночь, никто их в это время не попирает ногами, не топчет, и ничто их не касается. Просто кайф. Для кого-то это город белых ночей, а для Алексея — город, где разводятся мосты… Он уже не мог вспомнить даже месяц, когда были завершены все формальности. Свидетельство о разводе он потерял во время одного из переездов, ведь Алексей за десять лет сменил двенадцать адресов. Не помнил он и дату подачи на развод, но не сомневался, что это не ноябрь: воспоминания просто не отпустили бы его….
Вот дату их свадьбы он помнит до сих пор. Все-таки пятнадцать счастливых лет совместной жизни чего-то, да стоят. К тому же они скрашены, чудесными детьми, рожденными еще в стране, где декабрь наследует октябрю, а снегом можно пользоваться бесплатно.
Причина развода? Алексей не сомневался, что ею может быть только глупость, вот поводы могут найтись и обычно находятся разные. Для него поводом послужила теща. Прямо скажем, оригинальным он тут себя не проявил. Бывшую тещу звали Розой. Господи, кому пришло в голову так назвать будущую тещу? Впрочем, ее родители вероятно имели в виду шипы…. В какой-то медицинской книге она вычитала, что приближение смерти ощущается, как желание помочиться. Каждый раз, когда ей хотелось в туалет, она, чтобы лишний раз не вставать, прежде всего хваталась за пульс. Приехала теща на месяц погостить в Израиль и исцарапала душу до глубины. Сначала Алексей хотел развестись с тещей, но не встретил взаимопонимания ни у нее, ни у жены. Пришлось решить проблему глобально: он развелся с Машей.
Бить женщин нельзя,
Это бесчеловечно.
Очень хочется.
На момент развода их Юле, красивой девочке с черными глазами, полными будущего, исполнилось шестнадцать, и она уже обрезала косы, которые так любил заплетать Алексей. Развод родителей вряд ли отразился на ее судьбе. Она отслужила в армии, окончила университет, вышла замуж и даже, не спросив Алексея, успела сделать его дедом. Короче, все как у людей.
Младший же, Гриша…. Ему едва стукнуло одиннадцать. Живой, подвижный, необыкновенно нежный мальчик, увлекающийся шахматами, математикой и компьютерами. После школы мечтал заняться астрономией. Последнее особенно льстило Алексею: ведь и он когда-то хотел стать астрономом и даже безуспешно пытался поступить на астрономическое отделение матмеха. Манго от манго близко падает.
И вдруг все переменилось. Кто-то вдолбил Грише в голову, что он прирожденный гуманитарий. Мальчик забросил математику, а на смену астрономии пришла политика! В одночасье звезды переметнулись на политический небосклон. Начались бесконечные поездки на политические сборища, фотографирование с розовощекими партийными бонзами, министрами с различными портфелями и без. А затем и того хуже: Гриша, душа семьи, стал стесняться своих родственников, говорящих на иврите с явным русским акцентом. Лишь бабушке в виде огромного исключения милостиво разрешалось разговаривать с ним по-русски. Окончив школу, он призвался в армию, попросился в боевые части. Он знал, что самый верный путь в израильскую политику лежит через военную карьеру.
Алексей виделся с сыном крайне редко. Из армии Гриша приезжал к матери и все свободное время пропадал в штабе своей партии. В лучшем случае они говорили по телефону. Смертельно уставшим голосом Гриша сообщал отцу, что у него все как нельзя лучше.
— Помни, когда станешь премьер-министром, первыми придут брать интервью, не у тебя, а у твоих родителей, – наставлял сына Алексей и вырывал седой волос из бороды….
Когда-то Алексей удивлялся обету своего друга не выезжать за границу, пока сын служит в армии. Теперь же он понимал его лучше: Гриша какое-то время находился в Рафиахе, и Алексей чуть не сошел с ума, ежечасно слушая сводки новостей по радио…
От юбилея своего развода Алексей незаметно перешел к Грише. Он старательно гнал от себя всяческие предчувствия, считал их нелепыми, просто молился за сына, хотя не причислял себя к верующим. Но одна мысль все время пробивалась наверх: если с сыном хоть что-нибудь случится, хоть один волос упадет с его головы, сможет ли он, Алексей, простить себя? Ведь было очевидно, что если бы не развод, Гришина судьба потекла совсем по иному, неведомому руслу. Да и что бы стало с ним самим? И тогда Алексея, как иногда с ним случается, когда вторник выпадает на нечетное число, посетила мысль, от которой душа забралась в пятки, левое ухо свернулось трубочкой, а легкая горбинка, безусловно украшающая его семитский нос, превратилась в самый настоящий горб. Ему пришло в голову, а не пережить ли мысленно последние десять лет так, как будто не было никакого развода, хамсином держащего его за пересохшее горло. Но не сейчас. Пора было вставать и собираться на работу.
Никогда еще Алексей не вел так плохо машину. Отдавил хвост кошке, перебегавшей дорогу в неположенном месте, и точно сделал бы то же самое старушке, чинно и по всем правилам переходящей улицу, но, к счастью Алексея, она оказалось бесхвостой.
Ничего не клеилось и на работе. Компьютер без конца зависал, клавиши оказывались не на своих местах, файлы исчезали, и Алексею приходилось искать их по разным папкам. Сосредоточиться на программе он не мог, мысли как раскидай возвращались к той, главной, от которой уже пострадали его душа, ухо и нос. От крупных неприятностей Алексея спасло лишь то, что босс заболел и не вышел на работу.
Спать Алексей лег пораньше и вопреки опасениям сразу уснул. Биологические часы (made in USSR!) работали хорошо, и он проснулся даже раньше обычного. Итак, прежде всего предстояло разобраться с тещей. Алексей набрался терпения, а было это не легко даже мысленно, и дождался, пока теща не убралась восвояси. В ее отсутствие мысль о разводе не могла бы прийти к Алексею даже в нечетный вторник.
Маша работала не по специальности, Алексей перебивался случайными заработками. Он с легкостью представил, что оказался бы в той же киббуцной фирме, где начал работать и в реальной жизни. Его бы сократили одним из первых, когда фирма столкнулась с трудностями, но от этого он только выгадал: в отличие от оставшихся он получил причитающиеся ему деньги сполна, тем же пришлось долго бегать за киббуцным начальством, хорошо еще, что дело обошлось без суда. Ну а дальше…. Тут возникли первые проблемы.
Пока все совпадало. Алексей начал искать работу по всей стране и нашел бы ее, но не в той фирме, координаты которой в «Новостях недели» откопала Элина, его тогдашняя подруга. Для поисков работы Алексей использовал только газеты на иврите, а русскоязычные не покупал, считая (и в целом справедливо) это бесперспективным. Но, насмешка судьбы, то самое, единственное, нужное Алексею объявление было обнаружено именно в «русской» газете. Как уже потом узнал Алексей, на иврите этого объявления не существовало вообще. Ведь и цены на объявления в «русских» газетах гораздо ниже, и «русская» рабочая сила стоит дешевле. Так что дорога в эту фирму Алексею была закрыта. Ведь для его знакомства с Элиной не существовало ни единого шанса…. А жаль. И не только потому, что Алексей любил свою работу, хотя уже семь лет проработал на одном месте. Алексей вспомнил ночи, проведенные с этой неугомонной дамой, сочетавшей, как казалось ему, несочетаемое: девичью стеснительность с неистовой сексапильностью. «Господи, как же я расскажу Маше об Элине?», — эта нелепая мысль привела его в чувства. Никакой Элины не было и нет! Мысли Алексея явно побежали не туда, сорвавшись с узкой тропинки в пропасть, и он заставил себя вернуться к Маше. Он нашел работу в Иерусалиме (а это был реальный вариант, Алексей прошел там несколько собеседований в одной американской фирме и даже начал вспоминать английский), и возникла проблема с Машей, тем временем начавшей работать по специальности на севере страны, где они тогда жили. Выход был лишь один: Алексей снял комнату в Иерусалиме, успешно прошел испытательный срок и перевез семью в столицу, где Маше предстояло вновь искать работу. Тут его мысли обратились аккордами «Золотого Иерусалима», способными превратить в сиониста любого еврея и не только, и под их торжественные звуки, Алексей отправился в душ.
На работе опять все валилось из рук. Алексей пытался разобраться в куске программы босса, но из этого мало что получалось. К счастью босс еще болел и не видел Сизифовых усилий Алексея.
Следующим утром он почувствовал себя в Иерусалиме. Хотелось летать! Ах, какой воздух, какие просторы! Просто кружится голова! Он вспомнил Розу из Иерусалима…. Настроение сразу упало до уровня Мертвого моря. Эти черные угли вместо глаз, чувственный рот, всегда готовый к поцелую, ощущение свободы и вседозволенности, переполняющее ее тело и душу и от избытка исторгаемое наружу. Алексей любил прижаться лбом к ее лбу, да так, что глаза-угли превращались в третий глаз — одно всевидящее и всепонимающе-принимающее око, и запустить при этом пальцы в черный космос Розиных косм. Две проблемы были у Розы. Во-первых, тещино имя, но это легко поправимо, Алексей уже называл ее Лопушек в ответ на Лапушку. Во-вторых, летом Роза увядала, впадала в депрессию и весь день стригла ногти. А как-то раз просто исчезла, решила одолеть свою психопатину, как она ее называла, один на один. Алексей удивился, подождал несколько месяцев, а когда Роза возникла снова, у него уже была Саня….
Черт! Опять попутал некошерный! Ну при чем тут Роза и при чем Саня, ведь он же не развелся и живет замечательно с Машей. У них все отлично, как и во все предыдущие годы. Юля цветет, а у Гриши прорезался художественный дар. Он, оказывается, видит мир совсем не так…. Его картины полны жизни и красок, любимая тема «Цветы в Иерусалиме». Люди, понимающие в искусстве, говорят, что это призвание… Что ж, хоть и не астрономия…. Недаром мы перебрались в Иерусалим.
В этот день Алексей опоздал на работу. Как назло босс поправился и пришел раньше его. Конечно, он решил, что Алексей все дни его отсутствия приходил поздно, и стал дотошно просматривать, как Алексей успел продвинуть их совместный проект. Его разочарование перемешалось с удивлением, и он чуть не проткнул себе барабанную перепонку, по привычке прочищая уши ключем от «Тойоты». Алексею досталось и за это. Допоздна он просидел на работе, заставляя себя что-то делать, но получалось не очень – иногда он ловил косые взгляды босса.
Съеденная перед сном яичница из трех яиц, от души сдобренная хумусом и тунисской паприкой, переваривалась в серию нелепых, упорно повторяющихся сновидений: за Алексеем гонялось какое-то огнедышащее чудовище, что-то вроде китайского дракона, но с женским ликом. Этот лик все время менялся, принимая образ разных женщин, и Алексей без труда узнавал почти всех. Всякий раз, когда чудовище оборачивалось тещей, он просыпался.
О вкусе крови
Не каннибала спроси,
Спроси комара.
Окончательно Алексей проснулся в обычное время, но чувствовал себя совершенно разбитым. Сон быстро забылся, и Алексей приступил к своим виртуальным построениям.
Гриша делал успехи. Сам Евгений Абезгауз позаботился о его участии в выставке израильских художников в Филадельфии. Юля вышла замуж и быстро превратила Машу с Алексеем в молодых бабушку и дедушку. Теперь они ездили к Юле на дежурства, а на выходные внука привозили к ним. Выпросив у Юли отпуск, они отправились во Францию, взяли на прокат машину и посетили почти все замки в долине Луары.
Замки долины Луары…. Года три назад Алексей совершил это путешествие с Галей. Что там замки – Галя была великолепна. Она обладала педагогическим даром. Ее лекции и практические занятия «Кама сутрой» Алексей запомнит на всю жизнь. Жаль, что он завалил экзамен. Нет, не по «Кама сутре», тут дело до экзамена просто не дошло. Как-то Галя устроила ему психологическое тестирование. Алексею так и не удалось выяснить, где она взяла эти идиотские вопросы, ясно, что не придумала сама. Ответить на них правильно ничего не стоило, но Алексей дурачился, играл словами, выворачивал их смысл на изнанку. А Галя все воспринимала всерьез. Для нее каждое слово имело лишь одно значение, да так, будто она сама его назначила. Она всегда отличала среду от четверга, и ее уши никогда не менялись местами…. Конечно, она точно знала день, когда ей следует оставить Алексея.
Алексей взглянул на часы, пора было собираться на работу. Он уже натянул левый носок на правую ногу, когда вспомнил, что сегодня пятница, выходной. Он прямо в носке плюхнулся обратно в кровать, закачавшуюся и издавшую радостный скрип. Когда кровать успокоилась, до Алексея стало доходить в какую ловушку он угодил. Чтобы счастливо жить с Машей, ему надо выкинуть из головы Галю с «Кама сутрой», Элину, Розу, Саню, Катю, двух Свет…. Выкинуть десять лет жизни и так дорого давшийся ему жизненный опыт. И все это ради спокойной счастливой жизни. Но он не хочет терять ни то, ни другое! Почему он должен выбирать? Почему так устроен мир? В полном отчаянии Алексей направился на кухню, нашел бутылку «Амадео», новогодний подарок от фирмы, с трудом из-за отсутствия опыта отколупал пробку…. Лет двадцать он обходился без спиртного, так что принятая доза надежно примирила его с жизнью. Вслед за пятницей пришел вторник.
Истину в вине
Устами младенца пью.
Она глаголит.
Алексей открыл глаза и тут же закрыл их снова. Представившаяся ему картина показалась невероятной. Он ущипнул себя, выдавил угря из мясистого носа, оттянул уши вниз и приоткрыл правый глаз. Все правильно. Он лежал на кровати, а рядом сидели Юля и Гриша, весело разглядывая его. Алексей покосился на «Галиль», удобно устроившийся на коленях сына, и со скоростью автоматной очереди пришел в себя.
— Что случилось? – вместо приветствия пересохшими губами вымолвил он.
— Это мы должны спросить тебя, папа, — сказала Юля. – Нам позвонил твой босс, сказал, что ты второй день не выходишь на работу, а твои телефоны не отвечают.
— Отлично! Теперь я знаю что мне делать, когда захочу вас увидеть!
— Ты остенешься без работы.
— Ну нет, не останусь. Я ведь дружу со своим боссом. Просто попрошу его позвонить…
Все рассмеялись, и Алексей начал собираться на работу.
— Так может ты нам расскажешь, что с тобой произошло? – не отставал Гриша.
— Ладно, в двух словах. Я тут разбирался со своими воспоминаниями и решил представить как бы сложилась наша жизнь, если бы мы с мамой не развелись.
— И что?
— Что что? Вот результат.
— А напился зачем?
— Так ведь как раз юбилей нашего развода, десять лет….
— Понятно, — укоризненно кивнул Гриша.
— Нельзя дважды войти в один и тот же поток, — многозначительно отметила Юля.
— Зато можно дважды наступить на одни грабли, — возразил Алексей.
— Не вспоминай больше, чем помнишь, — подвел черту Гриша.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Юбилей
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утолить ненужную тревогу.
(А. Ахматова)
Мои рассказы пишет сама жизнь. Мне ничего не надо выдумывать, только посмотреть со стороны и пересказать Тебе, Читатель. Несколько дней подряд я пила валокордин, расхлебывая последствия переезда на новую квартиру. Перебои сердца давали о себе знать. Так случилось, что мне одной надо было за выходные дни (к 1.11.1997г.) сменить место жительства. Новые жильцы моей старой квартиры торопили с выездом. Мне нужно было срочно разобрать мебель. Но не было мужчины, который бы все это сделал. Видя, что «воз и ныне там», новый хозяин квартиры сам разобрал, к счастью, мою «стенку». Я судорожно стала искать помощь, обращаясь к друзьям и студентам. В назначенное время, когда нужно было грузить мебель и вещи на машину, раздобытую прямо во дворе за определенную плату, никто из друзей и студентов, обещавших помочь, не явился. Таскать и грузить ящики с книгами и вещи пришлось самой. На помощь призвала желающих подработать на выпивку мужчин.
Так началось «великое переселение». За три дня переезда «мелкими перебежками» многим повезло опохмелиться за мой счет, дошло и до одеколона с духами. Правда, не по основному назначению. За все время в роли грузчиков и водителей поочередно перебывало шестнадцать человек. В лифте, в кабине машины от отчаяния текли и текли мои слезы, не вызывавшие ни у кого сострадания. Как текли в руки помощников и мои деньги. Лишь один Анатолий, помогший перевезти остатки моего груза и взявший за услугу символическую плату – «на бутылку», был очень удивлен и поинтересовался, почему я одна переезжаю. Почему никто не помог? Его жалость вызвала в моей душе чувство бездомной собаки, ищущей случайной ласки прохожих. Подумалось, что собаки любят меня, видно, за то, что признают во мне себе подобную душу, зависящую от человечности или жестокости более сильного. А я продолжала искать помощь людей и после переезда, хотя одинокой женщине в жизни можно положиться только на себя.
Из университетской столярной мастерской я попросила плотника кое-что прибить, обустроить в квартире, утеплить дверь. В холодных стенах новой квартиры я сидела первые дни беспомощная, без электрического света, боязливо передвигаясь на цыпочках. Лишь свечка освещала и немного согревала пространство вокруг меня. И я плакала при свече, слушая по радио утешавшую меня песню композитора Ирины Грибулиной «Подруга» в ее собственном исполнении:
Подруга, моя подруга, я буду с тобою рядом
И в дни золотые счастья, и в самый тяжелый час,
Ты только не плачь, не надо,
Еще не такие вьюги студили с тобою нас.
Плотник обещал мне помочь, попросив за работу плату по принципу «сколько дашь» в надежде и на что-то другое. Но, видя, что я его надежд не оправдываю, решил не терять на меня времени даром. И уже на третий день, придя пьяным на «работу», он, оскорбляя, потребовал с меня, «крохоборки», за свой труд 650 000 рублей (1997г.). Аппетит, как известно, приходит во время еды. Выслушав мои доводы, он снизил сумму до 350 000 рублей. После «разборки» с угрозами «скатился» вниз по лестнице: лифт не работал. Хамскими «выпадами» плотника и вымогательством больших сумм денег мои неприятности не закончилась. Я лишилась дара речи на следующий день, когда двое других «помощников», протрезвев, явились утром, как сговорившись, с аналогичным требованием от меня суммы в 400 000 рублей. Я отдала все, что у меня было в кошельке, предложив продукты на закуску. Расплатясь «натурой», завершила «сделку». Только когда визиты закончились, я с облегчением вздохнула. Всплыло в памяти созвучное моему настроению грустное стихотворение поэта трагической судьбы Б. Чичибабина:
Среди иных забот и дел
На тверди серой
Я в должный час переболел
Мечтой и верой.
Не созерцатель, не злодей,
Не нехристь все же –
Я не могу любить людей,
Прости мне, Боже…
Я долго думала, почему я притягиваю зло? Открытая, доверчивая, не от мира сего? Я поняла, что эту ситуацию сама создала, стихийно отобрав свой «контингент наемных рабочих». И не удивительно: в каком море плаваешь, таких рыб и ловишь. Мое море было – водка и хвост селедки, за которым мужчину с достоинством, рыцаря, просто доброго человека, как Диогену с фонарем, днем с огнем было не сыскать. Из этой истории я извлекла урок: сила, действительно, внутри нас. На Бога надейся, но и сам не плошай. Надо искать не там и не так. Надо уметь защитить себя. Добро должно быть с кулаками.
Этот 2003 Новый год мы с мамой встретили уже в шестой раз в новой квартире, но провели его так же, как и 2002г. Во-первых, в ожидании чуда, в надежде выиграть приз — квартиру в Москве или хотя бы машину, я купила лотерейные билеты. Мамина лотерея “Снегурочка” выиграла, к ее радости, около ста рублей. Положительный опыт у нас уже был и раньше: моя лотерея выиграла на католическое Рождество столько же. Теперь мы отважились замахнуться на миллион. Этот выигрыш решил бы все наши проблемы. Мы стали мечтать, на что его потратим. Конечно же, на покупку квартиры в Москве племяннику. В Ульяновске мы бы продали свое жилье и тоже начали новую жизнь на новом месте. Такие мысли у нас возникли благодаря объявленной по первой программе телевидения акции “ Миллион за телефон”.
Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Стар и млад, мы уселись к телевизору и четверо суток ели и бегали в туалет по очереди, боясь пропустить на экране цифры телефона, по которому можно было, позвонив, если повезет, выиграть деньги. За каждую из семи цифр шла такая борьба! В прошлый год нам не повезло. Мы, лишив себя на трое суток сна, проглядели все же две цифры. На этот раз мы были бдительнее и опытнее. Глаза болели от напряжения, все время хотелось спать. Мы и спали попеременно.
Плохо встретили мы Новый год. Я еще болела и сильно кашляла. Но зато, благодаря маминому долготерпению, мы записали все семь цифр телефона. Она так радовалась тому, что выиграла миллион. Я сразу стала звонить в Москву. Но все мои усилия были тщетны. Телефон, если такой вообще существовал, был отключен. В Интернете я нашла номер ответственного за связи с общественностью на первой программе телевидения. Вежливый женский голос ответил, что уже многие звонили им по этому поводу, но за эту акцию какой-то неизвестной фирмы они ответственности не несут. Дама дала мне номер телефона этой организации, пожелав удачи. Смех да и только. Естественно, телефон “этой организации” тоже молчал.
Так, первые дни Нового года мы не отходили сначала от телевизора, а потом часами “висели на телефоне”. Было обидно, что наш выигрыш и со второй попытки сорвался с крючка. Утешает мысль, что таких легковерных, которые рады обманываться, в нашей стране хватает. Не мы одни играли с судьбой в тот 2003 год. Нас все же чему-то научили. Не надо тешить себя иллюзиями и портить еще один год жизни. Ведь бесплатный сыр бывает, как известно, в мышеловке. Век живи – век учись. Научили-то научили…Будем теперь снова играть в лотерею. А вдруг в “Бинго” или “Спортлото” повезет?
Чего можно было ждать от года, начавшегося с обмана? В 2003г. у меня юбилей. И я грустила, подводя итоги достигнутому в жизни: “Кто-нибудь вспомнит?” Некоторые студенты не забыли поздравить. На моем столе лежит открытка от студентов третьего курса и к празднику Восьмое марта: «…желаем Вам всегда оставаться таким же чутким и отзывчивым человеком, прекрасным преподавателем и просто очаровательной женщиной». Спасибо им за добрые слова. Их так всегда не хватает в жизни.
На работе коллеги часто меня забывали отметить добрым словом. И в этот раз тоже. Может, потому что я была честной, прямой и бескомпромиссной в жизни – максималисткой. Я не умела приспосабливаться, быть дипломатом и ладить со всеми людьми. Поздно, но я поняла, что многие, в том числе и студенты, меня иногда просто использовали, а потом легко забывали. И в последнее время я стала поэтому “внутренним эмигрантом”. Просто замолчала, ушла в себя. Сама себя утешаю:
«Не печалься, не думай о крыльях, которые ты потеряла. Подумай о тех крыльях, которые ты подарила другим! Подумай обо всех птицах, которые благодаря тебе могут теперь летать».
Мои студенты разлетелись в разные стороны. Ну, а у меня между тем, действительно, воплотился в жизнь лозунг медицины, со служения которой началась моя жизнь: светя другим, сгораю сам. Забыв про свою личную жизнь, я не сберегла себя, растратила все свое здоровье, растворяясь в работе и учениках. Понимаю, что так дальше жить нельзя:
Жизнь только так и продолжалась дальше –
с великого: «Так дальше жить нельзя!»
(Евгений Евтушенко).
Надо что-то менять, поэтому я тоже, наверное, скоро улечу. Уеду из Ульяновска, разочаровавшись в своей профессии, некоторых студентах и еще потому, что просто устала. Я знаю, мне снова будет трудно жить, но, как в песне поется, «если я в жизни упаду, подберет музыка меня».
Моя музыка – любовь к немецкому языку, к моим близким, учителям, к поэзии. Эта “музыка” — Вера и ее спутницы – Надежда да Любовь. Они укрепят дух, волю к жизни. И никто никогда не увидит, что и у меня бывают минуты слабости, и я тоже плачу, потому что моя жизнь не простая и не праздничная. Мое же кредо:
Прибереги врагам — улыбку,
Слезу – для избранных друзей.
(Евгений Винокуров)
Слезу утирали всегда только мамины теплые, но теперь неловкие, с больными из-за артроза пальцами руки, знавшие лихие времена. С восьмого класса в семнадцать лет была она призвана в 1943 году в армию. Уже приняла присягу и два месяца ждала на рассыльном пункте санитарного поезда, где должна была работать санитаркой. Но прибывшая из военкомата комиссия пересмотрела ее дело и отчислила из рядов военнослужащих по возрасту. Так, не доехав до фронта, она осталась жива. А в школу уже не попала и работала в должности помощника зоотехника в районном земельном отделе.
С тех пор прошло 60 лет. Так хочется остановить время и вместе с мамой попросить у Бога словами песни немного счастья и здоровья:
Помолись, мама, Господу, чтоб помог мне исправиться
и чтоб ты не старела, помолись, помолись!
Мамины руки умеют все. Они наводили всегда уют, убирали, стирали, гладили, шили, пекли самые вкусные в мире пироги. И утешали. И всегда были рядом. И никогда не предавали: ни в горе, ни в болезни. С мамой разделено все пополам: и большое горе — смерть отца, и потом наши удачи и маленькие радости. Мама жила со мной в Ульяновске в гостинице «Советская» на маленьком «пятачке». На холодном, едва прикрытом цементном полу новой, совершенно голой (без мебели) однокомнатной квартиры в Ульяновске лежали мы в темноте, прижавшись друг к другу, стуча зубами от холода. Тепла и света не было еще во всем доме. Мы въехали туда как раз под 8 марта 1994г.
Мама – это первое и последнее слово в короткой земной жизни человека любого. Так все повторяется бесконечно — из века в век. Забыть это может душевный калека, не человек. Мама жизнь мне не просто дала — подарила, и не раз меня от зла собой заслонила, и своей любовью спасала от беды злой, и со мной разделяла победный часов бой. Мама таланту дала во мне проявиться, направила мудро к поэзии – творчеству, помогла первым стихам на свет народиться, меня называя по имени, отчеству. Божественна лишь материнская любовь. Мама — по-настоящему родная кровь. Единственная в жизни, как Россия, спасительная сила, как Мессия. Спасибо! Тебя, мама, я особо благодарю и это произведение трепетное дарю. Спасибо за детство, за юность, за свет и зарю. За веру, надежду и за любовь благодарю!
(Вера Трифанова)
Никогда не забыть, как 8 марта мой студент Саша Семагин разыскал меня в этом новом доме на улице Ефремова с цветами и напомнил мне, что я все-таки женщина. Звонок на двери не работал, на лестнице было темно. А Саша наощупь шел на восьмой этаж, стуча во все двери. Он нашел меня и подарил мои любимые цветы — розы, тронувшие до слез. Это был поступок настоящего мужчины. Сейчас Саша работает где-то в фирме в Москве. Желаю ему и всем моим ученикам здоровья, счастья и удачи! А еще, чтобы вспоминали иногда своих учителей, которые становятся старше, а они сами только взрослей.
Я когда-то мечтала о большой семье. А недавно подумала, что Господь так устроил, чтоб у меня было очень много детей. И всех их я любила. Особенно «трудных», т.е. с детства чем-то незаслуженно обделенных. Всем отдала не только часть своих знаний, но и частицу своей души. И сознают они это или нет, в них есть что-то от меня. Как мать учила я их говорить и писать — только по-немецки — и быть порядочными, добрыми людьми.
Я читала им на русском языке мои любимые стихи и «Корзину с еловыми шишками» Константина Паустовского про дочь лесника Дагни Педерсен, ее тетушку Марту и дядюшку Нильса. Однажды они решили пойти все вместе на концерт и были потрясены случившимся там. Волшебник и великий музыкант Эдвард Григ посвятил Дагни по случаю ее восемнадцатилетия свою музыкальную пьесу, открыв ей то прекрасное, чем должен жить человек. Этот седой высокий мужчина помог Дагни, когда ей было всего восемь лет, донести до дома корзину с еловыми шишками, пообещав сделать ей через 10 лет подарок. Он сдержал слово.
Взволнованная музыкой, Дагни вышла к морю и застонала «от охватившего все ее существо чувства красоты этого мира» и любви к жизни: «И она засмеялась, глядя широко открытыми глазами на огни пароходов». Так чудо случилось в ее маленькой жизни, и Нильс был теперь спокоен за Дагни: «Теперь он знал, что ее жизнь не пройдет даром».
Хотелось бы, чтобы у моих учеников была удачливой судьба, щедрой душа и добрым сердце, чтобы им было по плечу счастье и горе, потому что «от счастья и от горя мы все на волосок». И как бы ни сложилась их дальнейшая жизнь, пусть она будет полезной людям, чтобы они могли сказать, как я:
Если было несладко, я не шибко тужил.
Пусть я прожил не гладко – для России я жил.
(Евгений Евтушенко)
Я столько узнала за свою жизнь, много ездила, любила и ненавидела, училась и работала, смеялась и плакала, сочиняла стихи и рассказы, выучила немецкий язык. Я не знаю, что мне готовит грядущий день.
Надежда, работа – мои сегодняшние спутники. Мой спасательный круг. Если будут еще счастливые моменты в жизни, расскажу о них позже. А пока не буду загадывать и заглядывать вперед, торопя события. Все же еще рано подводить итоги, хотя в связи с юбилеем, оглядываешься назад, размышляешь о прожитом, о судьбе, которую себе сам сочинил, и думаешь, не смотря ни на что:
Если сердце бьет вперебой,
если боль вздымает дыбой, —
не меняйся ни с кем судьбой –
оставайся самим собой.
(Николай Асеев)
Я искренне переживал за Вас. Может это и литературный вымысел, но мне думается, что это правда. Уж очень правдоподобно все описано. В жизни зачастую именно так и бывает.
А уж если к тому еще и юбилей, то совсем тяжело.
Пусть сегодня к спутникам добавится еще Любовь. Тогда эта тройка все преодолеет и все перетрет.
С пожеланиями Любви и Счастья, Казимеж
Cпасибо. Все правда. Так и было Я очень редко и лишь в последнее время прибегаю к вымыслу.
Фрагментиками. На потребу публики…Единственно, переселение предшествовало юбилею. Я склеила перезд, 2 миллиона, а это позже было. Но все было именно так. Мои студенты «кинули» меня, потом прогуливали уроки мои: наверное, стыдно было все же… Это было уже давно. И забыто. Писательство-психотерапия. Ищу новые, жду счастливые миги! Ну, что еще сказать? Хочется еще побеседовать с Вами, но интернет говорит:»Нет!». Поэтому спокойной ночи! Я еще перевела сказку о любви и помещу ее сейчас. Для Вас. На ночь.
Вера
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Юбилей
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утолить ненужную тревогу.
(А. Ахматова)
Мои рассказы пишет сама жизнь. Мне ничего не надо выдумывать, только посмотреть со стороны и пересказать Тебе, Читатель. Несколько дней подряд я пила валокордин, расхлебывая последствия переезда на новую квартиру. Перебои сердца давали о себе знать. Так случилось, что мне одной надо было за выходные дни (к 1.11.1997г.) сменить место жительства. Новые жильцы моей старой квартиры торопили с выездом. Мне нужно было срочно разобрать мебель. Но не было мужчины, который бы все это сделал. Видя, что «воз и ныне там», новый хозяин квартиры сам разобрал, к счастью, мою «стенку». Я судорожно стала искать помощь, обращаясь к друзьям и студентам. В назначенное время, когда нужно было грузить мебель и вещи на машину, раздобытую прямо во дворе за определенную плату, никто из друзей и студентов, обещавших помочь, не явился. Таскать и грузить ящики с книгами и вещи пришлось самой. На помощь призвала желающих подработать на выпивку мужчин.
Так началось «великое переселение». За три дня переезда «мелкими перебежками» многим повезло опохмелиться за мой счет, дошло и до одеколона с духами. Правда, не по основному назначению. За все время в роли грузчиков и водителей поочередно перебывало шестнадцать человек. В лифте, в кабине машины от отчаяния текли и текли мои слезы, не вызывавшие ни у кого сострадания. Как текли в руки помощников и мои деньги. Лишь один Анатолий, помогший перевезти остатки моего груза и взявший за услугу символическую плату – «на бутылку», был очень удивлен и поинтересовался, почему я одна переезжаю. Почему никто не помог? Его жалость вызвала в моей душе чувство бездомной собаки, ищущей случайной ласки прохожих. Подумалось, что собаки любят меня, видно, за то, что признают во мне себе подобную душу, зависящую от человечности или жестокости более сильного. А я продолжала искать помощь людей и после переезда, хотя одинокой женщине в жизни можно положиться только на себя.
Из университетской столярной мастерской я попросила плотника кое-что прибить, обустроить в квартире, утеплить дверь. В холодных стенах новой квартиры я сидела первые дни беспомощная, без электрического света, боязливо передвигаясь на цыпочках. Лишь свечка освещала и немного согревала пространство вокруг меня. И я плакала при свече, слушая по радио утешавшую меня песню композитора Ирины Грибулиной «Подруга» в ее собственном исполнении:
Подруга, моя подруга, я буду с тобою рядом
И в дни золотые счастья, и в самый тяжелый час,
Ты только не плачь, не надо,
Еще не такие вьюги студили с тобою нас.
Плотник обещал мне помочь, попросив за работу плату по принципу «сколько дашь» в надежде и на что-то другое. Но, видя, что я его надежд не оправдываю, решил не терять на меня времени даром. И уже на третий день, придя пьяным на «работу», он, оскорбляя, потребовал с меня, «крохоборки», за свой труд 650 000 рублей (1997г.). Аппетит, как известно, приходит во время еды. Выслушав мои доводы, он снизил сумму до 350 000 рублей. После «разборки» с угрозами «скатился» вниз по лестнице: лифт не работал. Хамскими «выпадами» плотника и вымогательством больших сумм денег мои неприятности не закончилась. Я лишилась дара речи на следующий день, когда двое других «помощников», протрезвев, явились утром, как сговорившись, с аналогичным требованием от меня суммы в 400 000 рублей. Я отдала все, что у меня было в кошельке, предложив продукты на закуску. Расплатясь «натурой», завершила «сделку». Только когда визиты закончились, я с облегчением вздохнула. Всплыло в памяти созвучное моему настроению грустное стихотворение поэта трагической судьбы Б. Чичибабина:
Среди иных забот и дел
На тверди серой
Я в должный час переболел
Мечтой и верой.
Не созерцатель, не злодей,
Не нехристь все же –
Я не могу любить людей,
Прости мне, Боже…
Я долго думала, почему я притягиваю зло? Открытая, доверчивая, не от мира сего? Я поняла, что эту ситуацию сама создала, стихийно отобрав свой «контингент наемных рабочих». И не удивительно: в каком море плаваешь, таких рыб и ловишь. Мое море было – водка и хвост селедки, за которым мужчину с достоинством, рыцаря, просто доброго человека, как Диогену с фонарем, днем с огнем было не сыскать. Из этой истории я извлекла урок: сила, действительно, внутри нас. На Бога надейся, но и сам не плошай. Надо искать не там и не так. Надо уметь защитить себя. Добро должно быть с кулаками.
Этот 2003 Новый год мы с мамой встретили уже в шестой раз в новой квартире, но провели его так же, как и 2002г. Во-первых, в ожидании чуда, в надежде выиграть приз — квартиру в Москве или хотя бы машину, я купила лотерейные билеты. Мамина лотерея “Снегурочка” выиграла, к ее радости, около ста рублей. Положительный опыт у нас уже был и раньше: моя лотерея выиграла на католическое Рождество столько же. Теперь мы отважились замахнуться на миллион. Этот выигрыш решил бы все наши проблемы. Мы стали мечтать, на что его потратим. Конечно же, на покупку квартиры в Москве племяннику. В Ульяновске мы бы продали свое жилье и тоже начали новую жизнь на новом месте. Такие мысли у нас возникли благодаря объявленной по первой программе телевидения акции “ Миллион за телефон”.
Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Стар и млад, мы уселись к телевизору и четверо суток ели и бегали в туалет по очереди, боясь пропустить на экране цифры телефона, по которому можно было, позвонив, если повезет, выиграть деньги. За каждую из семи цифр шла такая борьба! В прошлый год нам не повезло. Мы, лишив себя на трое суток сна, проглядели все же две цифры. На этот раз мы были бдительнее и опытнее. Глаза болели от напряжения, все время хотелось спать. Мы и спали попеременно.
Плохо встретили мы Новый год. Я еще болела и сильно кашляла. Но зато, благодаря маминому долготерпению, мы записали все семь цифр телефона. Она так радовалась тому, что выиграла миллион. Я сразу стала звонить в Москву. Но все мои усилия были тщетны. Телефон, если такой вообще существовал, был отключен. В Интернете я нашла номер ответственного за связи с общественностью на первой программе телевидения. Вежливый женский голос ответил, что уже многие звонили им по этому поводу, но за эту акцию какой-то неизвестной фирмы они ответственности не несут. Дама дала мне номер телефона этой организации, пожелав удачи. Смех да и только. Естественно, телефон “этой организации” тоже молчал.
Так, первые дни Нового года мы не отходили сначала от телевизора, а потом часами “висели на телефоне”. Было обидно, что наш выигрыш и со второй попытки сорвался с крючка. Утешает мысль, что таких легковерных, которые рады обманываться, в нашей стране хватает. Не мы одни играли с судьбой в тот 2003 год. Нас все же чему-то научили. Не надо тешить себя иллюзиями и портить еще один год жизни. Ведь бесплатный сыр бывает, как известно, в мышеловке. Век живи – век учись. Научили-то научили…Будем теперь снова играть в лотерею. А вдруг в “Бинго” или “Спортлото” повезет?
Чего можно было ждать от года, начавшегося с обмана? В 2003г. у меня юбилей. И я грустила, подводя итоги достигнутому в жизни: “Кто-нибудь вспомнит?” Некоторые студенты не забыли поздравить. На моем столе лежит открытка от студентов третьего курса и к празднику Восьмое марта: «…желаем Вам всегда оставаться таким же чутким и отзывчивым человеком, прекрасным преподавателем и просто очаровательной женщиной». Спасибо им за добрые слова. Их так всегда не хватает в жизни.
На работе коллеги часто меня забывали отметить добрым словом. И в этот раз тоже. Может, потому что я была честной, прямой и бескомпромиссной в жизни – максималисткой. Я не умела приспосабливаться, быть дипломатом и ладить со всеми людьми. Поздно, но я поняла, что многие, в том числе и студенты, меня иногда просто использовали, а потом легко забывали. И в последнее время я стала поэтому “внутренним эмигрантом”. Просто замолчала, ушла в себя. Сама себя утешаю:
«Не печалься, не думай о крыльях, которые ты потеряла. Подумай о тех крыльях, которые ты подарила другим! Подумай обо всех птицах, которые благодаря тебе могут теперь летать».
Мои студенты разлетелись в разные стороны. Ну, а у меня между тем, действительно, воплотился в жизнь лозунг медицины, со служения которой началась моя жизнь: светя другим, сгораю сам. Забыв про свою личную жизнь, я не сберегла себя, растратила все свое здоровье, растворяясь в работе и учениках. Понимаю, что так дальше жить нельзя:
Жизнь только так и продолжалась дальше –
с великого: «Так дальше жить нельзя!»
(Евгений Евтушенко).
Надо что-то менять, поэтому я тоже, наверное, скоро улечу. Уеду из Ульяновска, разочаровавшись в своей профессии, некоторых студентах и еще потому, что просто устала. Я знаю, мне снова будет трудно жить, но, как в песне поется, «если я в жизни упаду, подберет музыка меня».
Моя музыка – любовь к немецкому языку, к моим близким, учителям, к поэзии. Эта “музыка” — Вера и ее спутницы – Надежда да Любовь. Они укрепят дух, волю к жизни. И никто никогда не увидит, что и у меня бывают минуты слабости, и я тоже плачу, потому что моя жизнь не простая и не праздничная. Мое же кредо:
Прибереги врагам — улыбку,
Слезу – для избранных друзей.
(Евгений Винокуров)
Слезу утирали всегда только мамины теплые, но теперь неловкие, с больными из-за артроза пальцами руки, знавшие лихие времена. С восьмого класса в семнадцать лет была она призвана в 1943 году в армию. Уже приняла присягу и два месяца ждала на рассыльном пункте санитарного поезда, где должна была работать санитаркой. Но прибывшая из военкомата комиссия пересмотрела ее дело и отчислила из рядов военнослужащих по возрасту. Так, не доехав до фронта, она осталась жива. А в школу уже не попала и работала в должности помощника зоотехника в районном земельном отделе.
С тех пор прошло 60 лет. Так хочется остановить время и вместе с мамой попросить у Бога словами песни немного счастья и здоровья:
Помолись, мама, Господу, чтоб помог мне исправиться
и чтоб ты не старела, помолись, помолись!
Мамины руки умеют все. Они наводили всегда уют, убирали, стирали, гладили, шили, пекли самые вкусные в мире пироги. И утешали. И всегда были рядом. И никогда не предавали: ни в горе, ни в болезни. С мамой разделено все пополам: и большое горе — смерть отца, и потом наши удачи и маленькие радости. Мама жила со мной в Ульяновске в гостинице «Советская» на маленьком «пятачке». На холодном, едва прикрытом цементном полу новой, совершенно голой (без мебели) однокомнатной квартиры в Ульяновске лежали мы в темноте, прижавшись друг к другу, стуча зубами от холода. Тепла и света не было еще во всем доме. Мы въехали туда как раз под 8 марта 1994г.
Мама – это первое и последнее слово в короткой земной жизни человека любого. Так все повторяется бесконечно — из века в век. Забыть это может душевный калека, не человек. Мама жизнь мне не просто дала — подарила, и не раз меня от зла собой заслонила, и своей любовью спасала от беды злой, и со мной разделяла победный часов бой. Мама таланту дала во мне проявиться, направила мудро к поэзии – творчеству, помогла первым стихам на свет народиться, меня называя по имени, отчеству. Божественна лишь материнская любовь. Мама — по-настоящему родная кровь. Единственная в жизни, как Россия, спасительная сила, как Мессия. Спасибо! Тебя, мама, я особо благодарю и это произведение трепетное дарю. Спасибо за детство, за юность, за свет и зарю. За веру, надежду и за любовь благодарю!
(Вера Трифанова)
Никогда не забыть, как 8 марта мой студент Саша Семагин разыскал меня в этом новом доме на улице Ефремова с цветами и напомнил мне, что я все-таки женщина. Звонок на двери не работал, на лестнице было темно. А Саша наощупь шел на восьмой этаж, стуча во все двери. Он нашел меня и подарил мои любимые цветы — розы, тронувшие до слез. Это был поступок настоящего мужчины. Сейчас Саша работает где-то в фирме в Москве. Желаю ему и всем моим ученикам здоровья, счастья и удачи! А еще, чтобы вспоминали иногда своих учителей, которые становятся старше, а они сами только взрослей.
Я когда-то мечтала о большой семье. А недавно подумала, что Господь так устроил, чтоб у меня было очень много детей. И всех их я любила. Особенно «трудных», т.е. с детства чем-то незаслуженно обделенных. Всем отдала не только часть своих знаний, но и частицу своей души. И сознают они это или нет, в них есть что-то от меня. Как мать учила я их говорить и писать — только по-немецки — и быть порядочными, добрыми людьми.
Я читала им на русском языке мои любимые стихи и «Корзину с еловыми шишками» Константина Паустовского про дочь лесника Дагни Педерсен, ее тетушку Марту и дядюшку Нильса. Однажды они решили пойти все вместе на концерт и были потрясены случившимся там. Волшебник и великий музыкант Эдвард Григ посвятил Дагни по случаю ее восемнадцатилетия свою музыкальную пьесу, открыв ей то прекрасное, чем должен жить человек. Этот седой высокий мужчина помог Дагни, когда ей было всего восемь лет, донести до дома корзину с еловыми шишками, пообещав сделать ей через 10 лет подарок. Он сдержал слово.
Взволнованная музыкой, Дагни вышла к морю и застонала «от охватившего все ее существо чувства красоты этого мира» и любви к жизни: «И она засмеялась, глядя широко открытыми глазами на огни пароходов». Так чудо случилось в ее маленькой жизни, и Нильс был теперь спокоен за Дагни: «Теперь он знал, что ее жизнь не пройдет даром».
Хотелось бы, чтобы у моих учеников была удачливой судьба, щедрой душа и добрым сердце, чтобы им было по плечу счастье и горе, потому что «от счастья и от горя мы все на волосок». И как бы ни сложилась их дальнейшая жизнь, пусть она будет полезной людям, чтобы они могли сказать, как я:
Если было несладко, я не шибко тужил.
Пусть я прожил не гладко – для России я жил.
(Евгений Евтушенко)
Я столько узнала за свою жизнь, много ездила, любила и ненавидела, училась и работала, смеялась и плакала, сочиняла стихи и рассказы, выучила немецкий язык. Я не знаю, что мне готовит грядущий день.
Надежда, работа – мои сегодняшние спутники. Мой спасательный круг. Если будут еще счастливые моменты в жизни, расскажу о них позже. А пока не буду загадывать и заглядывать вперед, торопя события. Все же еще рано подводить итоги, хотя в связи с юбилеем, оглядываешься назад, размышляешь о прожитом, о судьбе, которую себе сам сочинил, и думаешь, не смотря ни на что:
Если сердце бьет вперебой,
если боль вздымает дыбой, —
не меняйся ни с кем судьбой –
оставайся самим собой.
(Николай Асеев)
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Негромок всплеск…
Спокойно и знакомо
Журчит сквозь радость пролетевших дней
Родной фонтан‚
седой фонтан у дома‚
Спасающий от жажды водолей.
Сурдиной лет серебряные звуки
Чуть приглушив‚
мелодию ведёт‚
Струятся волосы‚ потоком льются руки‚
А блики на губах‚ как капли нот.
И влага нежная сбегает по равнинам
Ланит твоих
и кроется в очах.
И прожитая нами половина
Разбрызгана по личикам внучат.
Браво…
Наверное, нужно долго прожить, чтобы это понять
Прекрасное стихотворение, Анатолий!
🙂
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Негромок всплеск…
Спокойно и знакомо
Журчит сквозь радость пролетевших дней
Родной фонтан‚
седой фонтан у дома‚
Спасающий от жажды водолей.
Сурдиной лет серебряные звуки
Чуть приглушив‚
мелодию ведёт‚
Струятся волосы‚ потоком льются руки‚
А блики на губах‚ как капли нот.
И влага нежная сбегает по равнинам
Ланит твоих
и кроется в очах.
И прожитая нами половина
Разбрызгана по личикам внучат.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
ЮБИЛЕЙ.
Пролог.
Хрипя и давясь от несусветной злобы, за забором, в кустах чего-то колючего, валялась зверюшка супругов Кноплов, такса Квики. Она провожала деревенского почтальона Пеппи, что-то метнувшего в их ящик.
Глава 1.
Все были нелюбы у этой злюшки. Но с особенным остервенением облаивались большие собаченции, велосипедисты в шлемах, вечно голодные кошары и рогатые.
Соседи, перед тем как провести мимо Кноплов быка на свидание, всегда просили их спрятать куда-нибудь Квику. Но и оттуда, из своего далека, собачка чувствовала скотинку и заходилась в гавканьях, аж до изнеможения!..
Итак, Пеппи покатил на своём жёлтом почтовом мопеде дальше. В наступившей тишине послышалось решительное открывание дверей, и из дома выкатилась чета Кноплов.
— Мария и Йозеф! — это фрау Кнопл увидела собаку. Квика дёргалась на спине, исходя слюной.
— Квики, детка, что случилось? Лошадь? — спросила хозяйка.
— Нет, — ответила Квики. — Пеппи.
— Так. Жди хлопот, Трауди, — побледнел хозяин, и отомкнул \»почту\» маленьким ключиком. Газет они не выписывали, от рекламы отказались, а если что и случалось, то от родни.
— Ну, — шепнула жена. – Что? Франци, что?
— Да что, будь ты не ладна, очки-то в доме остались, — изучая конверт, отшепнул ей Франци.
Снова закрыв всё на ключик, супруги направились в дом. Квика потрусила за ними…
Фамилия Кнопл проживала в так называемом \»винном районе\» Австрии. В их деревеньке, домов на сто, была всего одна только улица под условным названием \»Weinstrasse\», которую продолжали ещё около сотни винных погребов. Всё это находилось в окружении аккуратных виноградных полей с деревянными сарайчиками и сортирчиками. От мягкого климата и от обилия вина народ здесь был весёлый.
— У хмурого вино киснет, а у весёлого смеётся, — любил говаривать местный бургомистр.
Пили хорошо, но и работали не хуже.
Только Кноплы не вписывались в эту идиллию. Они обитали в старом родительском доме, вино и шнапс не производили, в общественной жизни были никак. Франци не пил и не курил. Берёг деньги и здоровье смолоду, а отсутствие алкоголя в крови компенсировал ежедневным трёхразовым мытьём ног с мылом.
После армии Франц Кнопл, кругленький близорукий юноша, устроился работать в министерство юстиции, а по простому — в тюрьму, где и просидел на тумбочке до пенсии. В свободное от сидения время он умудрился жениться на Трауди, девице из города, а также отковать двух сыновей — Вальтера и Карла. Оба жили и работали в Вене. У Вальтера была жена, четверо детей, кошка, свой грузовик, большой дом в пригороде и сорок лет позади. У Kaрла только комната и тумбочка в министерстве юстиции.
Год назад сошла с ума и умерла мать Кнопла Йозефа Кнопл. Почти до 85 лет ей не было равных в хозяйстве. Но вот, однажды, она не смогла поднять мешок картошки. Это её удивило. Сын был тоже в недоумении:\»Что могло случиться с мамой?.. Никогда не болела и вот тебе нате…\»
Доктор поставил диагноз:старость. Нить жизни больше не на что наматывать. Пора на покой.
Тогда Франци заявил, что если мать больше ничего не может наматывать, то ей место в другом доме. В доме престарелых…
Для Йозефы это был удар. Она еле-еле дотащилась до своего сундука и упала без чувств. Вставные челюсти выскочили и куда-то завалились.
— Проглотила, — пришла бабка в ужас, когда очнулась и не ощутила зубов.
— Проглотила, Франци, я их проглотила, — причитала без устали мать.
Началась истерика… Сын пожалел бедняжку и отвёз её в \»психушку\». Там ей сделали успокоительный укольчик, сердце Йозефины не выдержало и окончилось в судорогах…
Через неделю, при отодвигании сундука, челюсти были вынюханы собакой Квикой, утащены в огород и, где-то там зарыты. Никто из людей этого не видел. И слава Богу!
Глава 2.
Доктор Пунцет проснулся от тишины. Часы высвечивали четыре утра. Жена не храпела, Пурр тоже. За открытым окном неспеша набирало силу летнее австрийское утро.
Выскочив во двор, сняв трусы, и опрокинув на себя ведро остывшей за ночь воды, доктор с дикими воплями кинулся в виноградники.
Несмотря на свои шестьдесят, был он ещё свеж и хрустящ, как новый хромовый сандаль, а уж бегал-то не хуже зайца!..
Но не успела ещё высохнуть его борода, как был он настигнут подарком из Африки, шакалом-альбиносом Пурром. Этого парня подарил ему тесть, Великий Вовв, охотник на леопардов из племени Оромо.
В восторге от жары, мух и эпидемий, ещё не остывший от венской студенческой жизни, находясь в дурмане от выкуренной обезьяньей лепёхи, доктор согрешил…
Через неделю Бабба, так звали его сокурилку, в присутствии отца с ружьём и десятка братьев с копьями, торжественно объявила себя беременной и готовой выйти замуж за белого медицинского человека…
Ночью Пунцет бежал. С группой польских хиппи он добрался до Аддис Абебы, проник в аэропорт, купил билет до Вены, переоделся во всё белое и…был задержан на таможне, а затем передан в руки своего будущего тестя, знаменитого охотника на леопардов, которого он явно не дооценил…
Благодоря мольбам Баббы доктор остался в живых, но пристрастился к курению, а после окончания контракта он, жена, дочка и чемодан с обезьяним дерьмом благополучно приземлились в Австрии, в венском аэропорту \»Швехат\».
Глава 3.
Ровно в 10 утра Вальтер Кнопл, без скрипа, остановил свою \»Сканию\» у забора родителей. Была суббота.
Соблюдая тишину все выбрались из машины и построились перед калиткой. Маленький Антон нажал на звонок, и когда в динамике послышалось \»wos\», надрывно проголосил:\»Alles Gute zum Geburtstag, Opa!\» В калитке что-то щёлкнуло и топча гравий дети хлынули во двор. Вальтер нёс за ними ящик \»цветтлевского\» пива. Его жена цветы и шампанское, а Карли объёмистый конверт с чем-то.
Не дожидаясь выхода стариков все рассыпались по усадьбе. Дети с матерью полезли на чердак сарая, где чего только не было, а их отец, сбросив ботинки и носки, с бутылкой пива улёгся под липой. Брат же, Карл, стал осматривать трещину на своём наследстве, то есть на доме. Из трещины вышел чёрный паучок и напугал его. Пришлось Вальтеру открыть ещё одну бутылку…
Солнце неудержимо лезло вверх.Появились осы, а вслед за ними и виновник торжества с супругой. На них были надеты дежурные улыбки и ещё что-то жалкое. Видя испуг родителей, Вальтер укрепил бутылку с пивом на траве, поднялся, призывно свистнул жене и детям, а также мочившемуся за сараем брательнику.
Через минуту состоялась встреча отцов, детей и внуков. Одна сторона бурно поздравляла с надеждой на приличный обед, другая принимала подарки и думала, как бы этот обед сделать подешевле.
От Вальтера и его фамилии юбиляр получил:бутылку шампанского, цветы, начатый ящик пива, конверт, где лежала красивая открытка с цифрой 70, на которой вволю поупражнялись внуки, а также русские часы \»Адмирал\», привезённые им из Киева.
Сын был добрым человеком, и перед тем как ехать в рейс, на Украину или в Россию, он обзванивал своих друзей, забирал у них ненужную одежду, детские игрушки, что-нибудь ещё, и обязательно брал с собой хоть какой-нибудь велосипед. Он, у которого в детстве из-за скупости родителей не было этой машины, знал как будут рады бедные сельские дети такому подарку!
Карли, морща лоб, важно вручил отцу свой конверт.
— Здесь лучшие рекламки собранные мною за год, — пояснил он.
Отец наугад вытащил какую-то бумажку. \»Уважаемый господин Кнопл\», — начиналось послание. — \»Разрешите нам представиться. Мы фирма по изготовлению мраморных надгробий. Мы будем рады причислить Вас к числу наших клиентов. Мы изготовим для Вас памятник, надгробие и всевозможные плиты. Также можем написать Вашу фамилию серебром или золотом. Не упустите Ваш шанс! Фирма Цуцци\».
— Интересно, сколько это всё будет стоить? — практично подумал будущий клиент. Затем он вернул рекламку на место и поблагодарил сына за внимание.
Наступила пауза. Все глупо улыбались, собака тоже.
Наконец маленькому Антону это надоело, он завалил Квику и стал крутить ей уши. На Карлю сел комар, и он попросился в дом. Всё очнулось. Дети опять полезли на сарай, взрослые и ящик пива прошли на кухню.
— Что-то обедом и не пахнет, — вслух подумал Вальтер. Его брат, усаживаясь за пустой стол, горестно ему подвздохнул.
— А обед сначала заработать нужно, — боевито заявила мама Кнопл.
— Да что Вы, папа, так за 70 лет его ещё и не заработали? — съязвила невестка.
— Брушить надо было, а не стулья задом полировать. Глядишь и пенсия была бы побольше и гуляш ел бы, — за мужа пропела Трауди.
Стало тихо. Воробьи перестали заглядывать в окна. На чердаке заголосил сверчок.
— Ну, сейчас начнётся, — опять испугался Карли.
Все осторожно смотрели на юбиляра.
— Ой, мама, спасибо, уделала! — круглое лицо Франца покраснело, маленький носик выдал слезинку, и человек расхохотался. Ему стало необыкновенно весело, потому что никто из родных не знал размеров его пенсии. А она была в несколько раз больше, чем у любого местного крестьянина.
— Вальтер, сынок, открывай пиво, а я сейчас колбаски принесу, — расщедрился отец исчезая из кухни.
Никто ничего не понял, но всем тоже стало хорошо и весело.
Через пять минут появился папа, мухой слетавший на чердак за колбасой, которая там висела лет десять.
— А вот и мы, — пропел он, и батон колбасы с булыжным стуком лёг на стол.
— Сейчас позавтракаем и в лес за грибами пойдём, — подмигнул дед Антону, бурившему пальцем нос.
— Ура,ура, -обрадованно заголосил внук, бросая только-что вытащенную \»козу\» в папашкино пиво.
— А потом наша бабулечка приготовит из них что-нибудь вкусненькое, — старик был явно в ударе!
— А почему не в гастхаус? — вопросил Карли, туфли которого были на три размера больше (достались от брата), и он не мог в них далеко ходить.
— А там ремонт, — слукавила мама.
— Тогда поехали ещё куда-нибудь, — предложил неуёмный Вальтер.
— А мы в твой грузовик всеми не влезем, — опять придумала мама.
— А что с вашей машиной? — не выдержала невестка.
— А наше авто по выходным отдыхает. Никуда ей из дома не хочется. Не-то что у некоторых, — возмутилась свекровь.
Наступило молчание. Воробьи опять перестали заглядывать в окна. Сверчок оценивал ситуацию…
— Ну, ладно, грибы так грибы, — сгромоотводничал Вальтер, вонзая нож в колбасу. Ему уже хотелось есть.
Послышалось блямканье металла о камень, дюжина искр выскочила из-под ножа и с шипением погасла над головой у Карла. Карли на всякий случай залез под стол. Вальтер с уважением посмотрел на колбасу.
— Тут надо не в ручную. Мать, где ваша хлеборезка? — сын завертел головой.
— Сломалась, — испугалась Трауди, закрывая машинку своей дородной фигурой.
— Ладно, тогда попробую топором, — нашёлся сын, направляясь в сарай.
— Смотри не подожги там чего, — серьёзно предупредил его отец.
С улицы послышались глухие удары. Дети в недоумении притихли на чердаке. Квика спряталась в будку.
Через десять минут появился Вальтер. В садовом ведёрке он принёс нарубленную колбаску и вывалил всё на стол. Каждый получил свою долю. Кто грыз её зубами, кто строгал ножом, а вылезший из-под стола Карли размачивал её в пиве.
Глава 4.
Приёмная, процедурная, кабинет и аптека занимали весь второй этаж докторского дома. Сам он жил на первом, к земле поближе.
Эта суббота была для него рабочей. Он дежурил по району.
Такие дни Пунцет не любил. Вместо того чтобы пошлындать по лесу, или поехать по святым местам, приходилось подчиняться какому-то Гиппократису…
В 8 утра в дверь кабинета робко стукнулся первый пациент, молодой рабочий парень лет тридцати. Он тихо поздоровался и испуганно уставился на доктора. Белый цвет одежд Пунцета поверг его почти в панику. Оказалось, что у парня сегодня с утра тоже белая моча!
— Сколько бутылок вина вчера выпили? — поинтересовался врач.
— Четыре, — признался работяга.
— Сегодня ликвидируйте тоже четыре, но только красного. Цвет восстановится, — посоветовал он на полном серьёзе. — Лекарство можете купить в моей аптеке, у жены. Alles klar? Servus! Следующий…
Следующий был не один, а двое.
— Аага, старые знакомые, господа Клопф, — плотоядно блеснул глазами доктор. — И не надоело вам? В пятый раз уже… Ну что за манеры у вас, ей Богу!
— Бга-га-га! — радостно заржали два здоровых брата-дурака Клопфа, держа в ладошках отгрызенные друг у дружки носы.
Третьим был искусанный сестриной собакой какой-то венский дачник-очкарик. И его пришлось зашивать. Делал это доктор мастерски и почти без наркоза. Сказывалась африканская школа.
Потом зашёл трёхлетний пацан с разбитой моськой. Он умудрился на трёхколёсном велике обогнать трактор, но не справился со скоростью.
Следом притащилась полоумная бабка, посещавшая доктора каждый день на предмет бесплодия…
Постепенно наступало предобеденное время. По деревне поползли всякие вкусные запахи. Посетителей больше не было и доктор решил расслабиться. Он закапал себе в уши по пять капель спирта, вставил туда ватки и вышел на балкон.
Балкон, как балкон, ничего особенного. Но именно он и был своеобразным местом казни пациентов с \»манерами\».
— Если хотите получить шокотерапию, пройдите на балкон, — предлагал он какой-нибудь невозможной фифе. Женское любопытство брало своё, и дамочка выходила на воздух. Скучающе окидывала бесконечные виноградники, так же скучающе закуривала и тут.., до её слуха доносилось одновременное, громкое, отвратительное отрыгивание и отпукивание, а затем журчание воды. Глаза невольно опускались и, видели… \»неандертальца\», соседа доктора Пунцета, господина Шмальца, справлявшего нужду с крыльца своего дома напротив, и скалящего огромные чёрные зубы-гнилушки на фифу.
Весь день это существо хлебало пиво, жрало колбасу и гадило на дорогу, приветствуя проезжающие автомобили. Жило оно на мамину пенсию и на пособие по вечной безработице.
Эффект был потрясающим! Дамочку уносили с балкона, и больше её здесь никогда не видели…
Пока Пунцет любовался своим первобытным соседом, в приёмной стукнула дверь и в его кабинет что-то затащили. Здоровенный мужик принёс на закорках древнего деда. Во лбу деда красовалась винная пробка…
Вытаскивая из погреба два ведра вина, дед не справился с ножным управлением и ухнул, вместе с вёдрами, в зад, туда, откуда почти, что только вылез. Пробил себе, о кран торчавший из бочки лоб, не растерялся, вставил в отверстие пробку, чтоб мозги не вытекли, и на внуке прискакал к доктору.
Выкрутив пробку из головы, как из бутылки, штопором, и сделав деду укрепительный укол, доктор почувствовал запахи чесночного супа и венского шнитцеля, приползшие снизу, из кухни…
На часах было почти два.
Но тут у старика отказали ноги, и он на три часа уснул на диванчике, в приёмной.
Всё это время доктор находился рядом, боясь дедуськиной смерти. Наконец тот очнулся и ускакал домой, обедать.
— Всё! — облегчённо вздохнул бедняга. — Пора и мне подкрепится!
Но не тут-то было.
На улице раздались ужасные клаксоны грузовика, и вся фамилия Кнопл ввалилась в приёмную. Пунцета закачало от злости и голода…
Глава 5.
— Обед удался. Нагулявшись по лесу и собрав два ведра грибов, Кноплы дружно сопели и чавкали…
На первое был грибной суп. На второе — грибные кнёдли с грибным соусом, а на третье — грибной пирог с шампанским!
И Квике тоже немало перепало с хозяйского стола. Только маленький Антон ничего не хотел. Он был сыт. В лесу ребёнок наелся дикой земляники с малиной, сжевал три зелёных сосновых шишки и проглотил горсть заячьих какашек, приняв их за горох.
— Гляньте, ребятки, какая Квики толстая стала, как хорошо она покушала, — умилился Карли, обращаясь к детям.
— Сейчас она пирожок доест и спаточки пойдёт. Хорошая собачка, хорошая! — ворковал сытый дядюшка.
И действительно, собака доела пирог, вылизала остатки супа со дна миски, как-то странно икнула и,.. вырвала всё съеденное обратно.
На этот раз паузы почти не было.
— Отравила ты нас, мать, своим грибами, отравила. Многотысячное тебе спасибо!!! — вскочил из-за стола, опрокидывая стул и пиво, Вальтер. — Так я и знал. Доэкономились! Мать вашу так… Чтоб вам пусто было… Ёшкин двадцать! — вспомнил он ругательство слышанное им в Воронеже.
— Все ко мне, в кабину. К доктору поедем, может ещё и обойдётся, — злобел он дальше.
— А мы с отцом? — сдерживая рвоту, пискнула мать.
— А у нас места для вас нету, — каменно отпарировала невестка.
Юбиляра тоже потянуло на рвоту.
— Ладно возьмём. Ты, Антон, здесь оставайся, за собакой смотри. А вы,отравители наши, сзади, на раме поедете, я вам даже сейчас места лежачие оборудую.
Сказал и полез на чердак дома, и снёс оттуда два гроба без крышек, купленных когда-то родителями на барахолке, и привязал их к раме грузовика, а уложив в них стариков, к Пунцету поехал.
Все, кто это наблюдал, — дурели!
Доктор же, просто — осатанел!
С каким же садистким наслаждением он промывал им желудки!
Взрослых заставил выпить по ведру воды с хлоркой, детей по половине.
Опорожнять нутро бегали на балкон, иногда всей фамилией.
В лучах заходящего солнца это массовое \»риголетто\» было похоже на маленькую радугу с грибами. Начиналось чудо на балконе, а заканчивалось на господине Шмальце через дорогу. Бедный \»неандерталец\» просто окабанел от такого шоу и не был в способностях даже отползти в сторону. Доктор же дико хохотал, аж до соседней деревни.
Эпилог.
Домой добрались к полуночи. Открыв дверь все тут же попадали на ковёр в прихожей.На звуки-стуки из ванной вышел маленький Антон.
— Тсс! Тихо! — зашипел он, — Посмотрите кто у нас теперь живёт!
И они увидели. Полную луну в окне ванной комнаты, а в её свете, на полу, Квику с пятью щенками.
— Квики, детка, — прошелестела фрау Кнопл. — Откуда?
— От Пеппи! — улыбнулась собака.
P.S.
Пеппи — уменьшительная, ласкательная форма имени Йозеф.
Wos — was — что (диалект).
Alles Gute zum Geburtstag, Opa! — с днём Рождения, дедушка!
Servus — привет.
Alles klar? — всё ясно?
Кнёдли — картофельные или булочные клёцки, размером с теннисный мяч.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Три года пробежали, словно три
Волны едва заметного прибоя,
В три фазы нас приблизивших с тобою:
На расстояньи — за руки — внутри.
Уже слышней желания. И пусть
Еще не все улажены движенья.
Оставим для дальнейшего сближенья
Дыханья, сновидения и пульс.
За шагом шаг по кромкам двух дорог,
Финального сплетенья не постигших.
Ступенька счастья в трех четверостишьях.
Чудной поэмы крохотный пролог.
Ах, как хорошо… и добавить нечего. Спасибо!
Очень, очень неплохое стихотворение! 8.
Хорошо.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Вновь юбилейная дата
Праздником ложным искрится.…
Помнится, вроде мне было когда-то
Двадцать… ну, может быть, тридцать…
Дни в этом чудном начале
Счастьем светили суляще…
Помнится, вроде бы кто-то ночами
Сладкого сна был послаще!
Души тогда – нараспашку,
В моде – весёлые лица…
Помнится вроде: последней рубашкой
Были готовы делиться.
Искренность розовой дали…
Как же там чисто дышалось!
Помню: соринки «в глазу» не считали,
В слове – подтекста не ждалось…
Облаком жизненной пыли
Память чуток подразмыта…
Помнится всё же: открыто любили,
И не любили – открыто…
Сбросить бы лет покрывало!
В Юность бы! Где, между прочим,
Помнится, трель соловьиная рвала
Даже осенние ночи!…
Солнце – приветливей было,
Звёзды – крупнее и ярче…
Помнится, вроде… спинааа… тттак не ныыыла…!
Правда, «не так, чтобы…» с харчем…
Жили порою, признаться,
Верою в чудо. Да что там!
Помнится, в тридцать (ну, может быть, в двадцать)
Верилось в вечность полёта!…
… Осень-зануда всё чаще
Хнычет, и сыплет порошей…
Помнится, в прошлом – жилось настоящим,
Нынче – приятнее прошлым.
Были выше деревья
и чувства…
Всё прошло? Я не верю!!!
Но грустно…
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Сегодня нашей свадьбе — восемь лет!
На все вопросы есть теперь ответ!
Серьёзный юбилей, и я принёс
Подарок разноцветный — восемь роз!
Вот первая! Признательность даря,
Сияет роза цвета янтаря.
Вторая пурпур рассыпает в кровь
За то, что ты дарила мне любовь.
А третья, жёлтая, за прочность уз —
Всем нравится наш солнечный союз!
За нашу дочь ты алую прими —
Красивейшую розу из восьми.
А розу, что небесный дарит цвет, —
За сына, за исполненный завет.
Ценя заботу добрую о них,
Оранжевая роза дарит блик.
И всё ж не полон будет мой букет,
Коль не замкну я круга мирозданья.
И потому дарю я в назиданье —
И розу белую, нежней которой нет,
За грёзы и за трепет ожиданья…
И чёрную — за все мои страданья.
Четное число цветов, вообще-то…совсем не на юбилей дарят.
В этом и есть неожиданность финала?
В самом деле, в России так думают, что чётное число кладут на могилки :)) Но это же суеверие чистейшей воды! Не важно — сколько, лишь бы с любовью, правда ведь?! Понравилось.
Дорогие мои авторы, написавшие мне отзывы
на стихотворение «Юбилей».
Восемь роз, потому что восемь лет.
Нет отношения к суеверию.
По-моему, мало кто ему следует.
Принес парень девушке на свидание три розы,
прекрасно! Четыре розы — еще прекраснее!
Мне дарили охапки разноцветных тюльпанов. Просто так, без стихов. Красиво. Представила, как автор вручает любимой женщине необычный букет из разноцветных роз, склоняет голову и читает вот эти стихи
…И розу белую, нежней которой нет,
За грезы и за трепет ожиданья…
И черную- за все мои страданья.
Здорово. Спасибо Вам. Галина.
Спасибо, Галина!!
Конечно!
Цветы — это всегда прекрасно!
В любом количестве!
Галина, получили ли Вы мою книжечку?
Что-то я запамятовал, посылал я Вам ее или нет?!
С уважением, Лев.
Прекрасная палитра цвета, при этом, хорошо значение каждого , мне нравится, благодарю, Люба.
Спасибо, Люба!
Спасибо, Pest!
Наверное Вы правы!
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Ваш рассказ – чистая игра ума. Наконец-то у кого-то фантазия разыгралась. Нестандартный герой, непредсказуемая ситуация, очень оригинальные детали. Спасибо.