История Дамы дез Армуаз

СИНОПСИС
Историческая повесть «История Дамы дез Армуаз» (около 85 тысяч знаков) представляет собой художественную обработку гипотезы, выдвинутой рядом французских историков. Исследования и работы некоторых специалистов, посвященные Столетней войне, дают основание полагать, что Жанна д’Арк, или Орлеанская Дева была не простой деревенской девочкой из Лотарингии, а внебрачной дочерью французской королевы Изабеллы.
Действие в повести начинается в эпоху, когда в военных действиях наметился окончательный перелом в пользу партии арманьяков, сторонников короля Карла седьмого. Две первые главки, как и две последние, посвящены юному оруженосцу Луи, племяннику некой Дамы дез Армуаз. Молодой человек принимает участие в бою тридцати французов против тридцати англичан у дуба Ми-Вуа, в Бретани (эта схватка — исторический факт). В бою Луи тяжело ранят в голову, и он оказывается в замке своей тети, которая выхаживает его.
Тетя, по просьбе впавшего в детство (результат ранения) племянника, рассказывает медленно выздоравливающему племяннику «сказку» — на самом деле историю своей жизни, которая, как выясняется, является «истинной» историей Орлеанской Девы. Этой «сказке» посвящены «срединные» главки повести.
Тетя рассказывает, что распутная королева Изабелла, супруга безумного короля Франции Карла VI, вступает в связь с фактическим главой Орлеанского дома Людовиком. Рождается девочка, которую во дворце официально записывают мальчиком, нарекают Филиппом и тут же объявляют умершим. Новорожденную тем временем пристраивают за границей, в Лотарингии, у кормилицы, жены сельского старосты Жака д’Арка.
Принцесса Жанна воспитывается своими приемными родителями в захолустной деревушке Домреми, под тайным надзором сторонников Орлеанского дома, подальше от любопытных глаз его врагов и друзей. Ей дают рыцарское воспитание и в драматичный момент войны, когда дофину Шарлю и Орлеанскому домену грозит окончательное поражение, решают использовать в качестве последнего средства спасти династию.
Дело в том, что в эту эпоху в народе распространилось поверье, будто распутная женщина погубила Францию (речь идет об Алиеноре Аквитанской), а непорочная девственница Францию спасет.
Окружение дофина спешно разыгрывает «явление» девы Жанны из деревни. Быстро составляется план действий, который Жанна с блеском реализует: англичане отброшены от Орлеана и разбиты при Патэ, а дофин коронован в Реймсе в соответствии с освященной веками традицией Французского королевства.
Успехи Жанны вызывают в народе, страдающем от бесконечной войны, грабежей, поборов и притеснений, необычайно сильный патриотический подъем. Орлеанская Дева становится популярной. Приближенные новоиспеченного короля начинают бояться все возрастающего влияния Девственницы и решает избавиться от нее.
Жанну предают, она попадает в плен к бургундцам, затем к англичанам. Начинается торг: Дева опасна для англичан и не нужна французам. Однако родство есть родство, и арманьяки добиваются выдачи Жанны третьей (нейтральной) стороне, уплачивают за это выкуп и соглашаются на мнимое сожжение Девственницы. Все довольны: Жанна жива, хотя и томится в савойском замке, а Орлеанская Дева – символ рождающейся нации — казнена (нет человека – нет проблемы!).
Спустя четыре года военное счастье вновь улыбается англичанам, и арманьяки срочно освобождают Жанну из заточения Ей дают войска, и она проводит блестящую кампанию. Вновь необычайно растет популярность Жанны в народе и войске. Не исключено также, что англичане раздраженно намекают французам о нарушении джентльменского соглашения. Деву вновь срочно отставляют от дел, выдают замуж за одного вдовца, благородного рыцаря дез Армуаза, а затем заживо «хоронят» близ Меца в родовом замке мужа.
Что же касается выздоравливающего племянника, то он, выслушав рассказ тетушки, начинает понимать, что его тетя Жанна и Орлеанская Девственница – одно и то же лицо.
Последние две главки, как бы заключающие повествование тети в своеобразные рамки, посвящены обстоятельствам схватки у дуба Ми-Вуа и посвящению племянника в рыцари.

Начальные главки повести:
I
— Тетушка, ради Бога, не волнуйтесь! – срывающимся от волнения голосом крикнул молодой человек. – Это я, Луи.
— Бок мой! Фотт не ошитала…Што са ранний и неошитанний физитт, мой мальтшик?
Молодой человек невольно улыбнулся. Тетушка всегда говорила с деревенским акцентом, отличавшим простолюдинов из Лотарингии. Луи спешился и подошел к воротам замка Жольни, в котором вот уже пятнадцать лет проживала его тетя Жанна, дама дез Армуаз, сеньора де Тишмон.
Несколько факелов рассеяли предрассветную мглу на зубчатой стене. Послышались голоса и, наконец, со скрипом отворились ворота замка. В сумерках молодой человек узнал тетю — грузную немолодую женщину с круглым мужеподобным лицом. Она куталась в свой старенький шерстяной плащ, под которым носила видавший виды дублет на меховой подкладке.
Тетя предпочитала одеваться как небогатый рыцарь, хотя иногда, особенно по праздникам, наряжалась и в упелянд — одежду благородной дамы.
Хозяйка замка Жольни, сопровождаемая слугами, неторопливо приблизалась к Луи. Из-под ее капюшона, украшенного еле заметными, вылинявшими лилиями, выбивались седые пряди коротких, жестких волос, которые лет десять назад еще были черными как смоль.
Молодой человек церемонно поклонился, тетушка протянула руку, и племянник почтительно поцеловал ее.
— Закривайте форота, не мешкайте, — повелительно произнесла хозяйка замка, обращаясь к разинувшему рот привратнику.- Шак, посаботся о коне нашего гостя.
Затем она властно взяла молодого человека под руку и повела его вглубь двора к двери паласа, ведущей в ее покои. Когда тетя и племянник оказались в длинной неуютной зале для приемов, дама дез Армуаз жестом предложила Луи сесть и тоном, нетерпящем возражений, приказала:
— Итак, мой торогой Луи, объясните, што слутшилос.
Молодой человек невольно съежился, но потом несколько вызывающе произнес:
— Крестная, я еду сражаться!..
— Так я и снала! – тетя в сердцах грохнула кулаком по дубовому столу. – Кто ше увлёк фас? Неушели этотт грабитель и головоресс де Ксентрай? Неушели фи согласилис присоетинится к его шотлантским убийцам и ломбартским форам?
— Нет, совсем нет, тетушка! – запротестовал молодой человек. – Но я дал слово никому ни о чем не рассказывать…
Дама дез Армуаз раздраженно махнула рукой.
— Эй, кто там! – крикнула она в раскрытую дверь. В проходе возникла фигура дворецкого Гастона, которого – об этом знал молодой человек – звали за глаза Ле-Ша (кот), ибо он был толст и усат.
— Мадам, — склонился в поклоне Гастон.
— Зафтрак тля меня и моего гостя! – громко и отчетливо произнесла тетя, а затем, повернувшись к племяннику, бросила: — Я освобоштаю фас от этого глупого слова. Фи слишите? Я!..
И тетя гордо ткнула себя указательным пальцем в дублет.
— Пойтемте ф галлерею.
Резким движением тетя отбросила капюшон, вновь взяла под руку еле успевшего подняться со скамьи племянника и решительно увлекла его в галерею, под своды, к узкому стрельчатому окну, выходившему на закопченные стены массивного донжона.
— Итак, Луи, говорите правту.
Юноша покраснел.
— Я дал слово…
— Кому? – нетерпеливо спросила дама дез Армуаз.
— Мессиру маршалу, маркизу де Бо-Мануару, у которого я имею честь служить оруженосцем.
— Этому ширному сабийяке? – насмешливо переспросила тетя. – И што ше притумал мессир маршал?
— Он пригласил меня участвовать в пешем поединке тридцать на тридцать против англичан! — гордо выпалил молодой человек.
— Гте? — нахмурилась тетя.
— На поле, обсаженном ракитником, у дуба Ми-Вуа…Это на полпути между Жосленом и Плоэрмелем.
— Фишу, што фам ошень хошется сломатт себе шею, труг мой, – мрачно сказала тетя, -Условия?
— Пощада или смерть! – радостно прошептал юноша, и глаза его загорелись.
— Орушие?
— Меч, топор, молот!
— Фи, конешно, фибрали молотт? – с горькой улыбкой вопросила тетушка.
— Да, разумеется, – гордо ответил юноша. — Я побеждал этим оружием на трех турнирах, один раз в присутствии герцога де…
— Снаю, снаю, — перебила его тетя. – Фи побештали таких ше шелторотих юнцофф, каким являетес сами.
Она с грустью посмотрела в окно:
— Пошему фи согласилис?
— Ну, тетушка, вы же знаете! — горячо воскликнул юноша. – Во-первых, я дал обет отомстить англичанам за смерть деда, убитого при Азенкуре, и отца, погибшего под Ля-Рошелью…А во-вторых, меня не посвятят в рыцари, пока я не побываю хотя бы в одном сражении.
Тетушка резко повернулась к племяннику:
— Но федь это не обитшное срашение! Там бутут бится мастера поетинкофф!.. А не молокососи фроде фас!
Молодой человек обиженно засопел. Тетушка вздохнула:
— Оставайтес стес и штите, сколь би толго я не отсутствовала.
Дама дез Армуаз повернулась и, еще раз тяжело вздохнув, неторопливо пошла по галерее. Ее короткие седые волосы выглядели как белая шапка, а плотно сбитое тело, закутанное в черный плащ, становилось невидимым во тьме длинного узкого прохода, и, племяннику показалось, что по галерее плыла одна седовласая тетушкина голова.
Молодой человек остался один. Он посмотрел по сторонам, а затем вернулся в залу.
В этом замке Луи впервые оказался пятилетним мальчиком после смерти отца от ран, полученных при победном для французов штурме Лярошели. Мать Луи дез Армуаза часто и подолгу болела, и его воспитанием занялась тетушка, бывшая к тому же его крестной.
Что случилось с дядей, мужем дамы дез Армуаз, благородным рыцарем Робером, Луи толком не знал. Как-то дворовые проговорились, что лет пятнадцать тому назад дядя тронулся рассудком и ушел в монастырь. С тех пор о нем ничего не было слышно.
Между тем Луи быстро привязался к своей тетушке, заменившей ему всю родню. Правда, поначалу он не взлюбил свою воспитательницу, требовавшую от него беспрекословного послушания и наказывавшую за малейшие проступки. Тетя Жанна заставляла его поститься, исповедоваться в замковой часовне ныне покойному капеллану отцу Жерому де Паскерелю, принимать святое причастие, зубрить молитвы и читать Святое Писание, наводившее на мальчика тоску.
Маленький Луи в отместку издевался над тетушкиным полунемецким произношением и изредка жаловался матери. Однако мать, почему-то панически боявшаяся сеньоры де Тишмон, лишь умоляла сына не противиться крестной. Года два спустя матушка тихо скончалась, и мальчик окончательно перебрался в мрачный замок Жольни, тяжело нависавший над долиной сонного Мозеля.
Между тем положение сироты определенно изменилось к лучшему после того, как Луи исполнилось восемь лет. Тетя выучила его верховой езде, и каждое утро они, в сопровождении немногих слуг, выезжали на длительные прогулки в живописную долину, над которой возвышались башни замка Жольни. Случалось, что целыми днями тетушка и племянник охотились на кабанов, а иногда им удавалось забить даже оленя! Впрочем, у тети были отличные соколы, и соколиная охота всегда приносила им жирных перепелов.
Собираясь на охоту, крестная одевала мужское платье – красивый короткий жакет из парчи с золотыми нитями на белой атласной подкладке – без посторонней помощи садилась на вороного скакуна и гордо возглавляла кавалькаду. Луи поражало и восхищало ее умением ездить верхом.
Дальше было еще интереснее: дама дез Армуаз приказала изготовить для себя и племянника тяжелые деревянные мечи и щиты. Она терпеливо обучала Луи искусству фехтования. Видя, что уроки не дают желаемого результата, тетя однажды положила в окрепшие руки десятилетнего Луи один из боевых молотов своего супруга. Каково же было ее удивление, когда племянник выказал превосходную восприимчивость к этому виду оружия. Он быстро овладел всеми приемами, которые показала ему тетя, и ей пришлось выписывать мастеров из Меца, Нанси и даже Кельна, где у нее был «труг», граф Варнембург, родственник покойного герцога Жана Люксембургского.
Вооруженный молотом, мальчик творил чудеса и не раз ставил в тупик своих учителей и опытных бойцов, проводивших с ним потешные поединки. Эти мастера разводили в восхищении руками, безмерно удивляясь сноровке еще не окрепшего, угловатого юноши.
Пораженная ловкостью племянника, тетя буквально расцвела. Религиозное воспитание Луи она препоручила стараниям доброго отца Мартина – монаха-францисканца и капеллана Роже, сменившего в замковой часовне усопшего отца Жерома, а сама с удвоенным рвением принялась учить мальчика рыцарским играм: в кантен и в кольца. Луи мог часами нанизывать тяжелые деревянные обручи на столь же тяжелый деревянный меч, метать дротики в столб, стрелять из арбалета.
Когда молодому человеку исполнилось пятнадцать лет, дама дез Армуаз стала наставлять его в правилах поведения в благородном обществе и учить танцам. Она позволяла племяннику выпивать немного вина, а потом шла с ним и пажами водить хороводы и петь рыцарские песни. Это было прекрасно! Луи просто обожал свою тетю: она заменила ему не только матушку, но и отца и брата, умершего еще в детстве, и друзей, которых у него не было в юности.
Единственное, что злило крестную и доводило ее иногда до бешенства, так это естественный интерес племянникам к женщинам, общества которых (тетя, разумеется, была не в счет) юноша был лишен. Стоило ему бросить взгляд украдкой на какую-нибудь крестьянскую девушку, оказавшуюся в замке, как тетя выгоняла ее в шею, а затем заставляла Луи молиться и поститься в течение долгих вечерних часов. Перед сном она изводила племянника длинными историями-наставлениями и приводила ему пагубные примеры разврата знати и страшных кар, которые настигали ее представителей, погрязших в играх с дьяволом, прелюбодеянии и кровосмешении…
Молодой человек невольно улыбнулся своим воспоминаниям. Он не видел тетю почти полгода – с тех пор, как она нашла ему место у мессира Годефруа графа д’Аржантийона, служившего Орлеанскому дому. Юноша с печалью подумал о том, что крестная заметно постарела, утратила восхищавшую его легкость и грацию движений…
Между тем время шло. Ле-Ша топтался в дверях, не смея, видимо, доложить о том, что завтрак готов, а дама дез Армуаз всё не появлялась. Луи начал волноваться, не случилось ли чего с его любимой тетей.
Наконец, дверь в конце посветлевшей галереи отворилась, и он увидел ее — даму дез Армуаз, сеньору де Тишмон. Лицо тети было бледным, а глаза красными, заплаканными. Крестная, однако, казалась спокойной и умиротворенной.
— Потойтите сюта, труг мой, — сказала она и улыбнулась племяннику той обезоруживающе доброй улыбкой, которой одаривала только его одного. – Поцелуйте этот лик, — тетя подняла иконку святого Михаила Архангела. Племянник повиновался.
— Благослофляю фас. Фи потт охраной Госпота нашего, мой торогой Луи. Уповаю на Бошью помошш и натеюсь, што фсё бутетт хорошо.
Тетя отвернулась и закрыла лицо левой рукой.
— Не плачьте, мадам, — пробормотал Луи.
Тетя резко повернулась к молодому человеку. Ее заплаканное лицо вновь осветила удивительная, почти детская улыбка. Дама дез Армуаз отложила иконку и сняла с безымянного пальца левой руки массивное серебряное кольцо.
— Фотт, фозьмите на память от меня.
Луи принял кольцо. На нем была выгравировано: «Иисус + Мария»; имена разделял крест тамплиеров.

II

Лучи неласкового декабрьского солнца с трудом пробивались сквозь густую крону могучего дуба Ми-Вуа, на ветвях которого еще дрожали желтые сморщенные листья. В разгар лета, на ночь святого Жана, местные крестьяне устраивали здесь свои непотребные игрища, водили хороводы и собирали корни полыни. Зимой огромный дуб походил на сгорбленного колдуна, нависшего над дорогой, ведущей из Жослена, принадлежавшего герцогу де Барруа, к Плоэрмелю, все еще находившемуся во власти годонов («годоны» — так презрительно называли французы англичан в эпоху Столетней войны; от английского выражения God damned — прим. автора).
По обеим сторонам припорошенного снегом поля, обсаженного кустами ракиты, выстроились благородные бойцы — англичане, предпочитавшие темные цвета, и французы в пестрых одеждах, надетых поверх лат. За ракитником были оборудованы коновязи, там стояли боевые скакуны рыцарей и многочисленная прислуга: пажи, конюшие, трубачи.
Молодой дез Армуаз, заснувший только на рассвете, стоял вторым в строю, справа от тучного маршала Рене де Бо-Мануара, коменданта Жослена. Маршал, облаченный поверх лат в малиновую ризу, стоял под своим багряного цвета стягом и истово молился. Мысли молодого человека, оруженосца маршала, путались, он тоже пытался молиться, но слова молитв не приходили на память. Вместо них вспомнилось напутствие его тетушки, ее улыбка на заплаканном лице.
Луи нетерпеливо теребил полу длинной сетчатой кольчуги – тетушкин подарок и предмет немого удивления его соратников, недоумевавших, откуда у простого оруженосца столь дорогая и редкая вещь. Кольчуга иноземной работы не стесняла движений и хорошо защищала от ударов мечей.(Когда племянник, восхищенный щедрым подарком, воскликнул: «Тетушка, но ведь это стоит огромных денег!», дама дез Армуаз сухо и небрежно ответила: «Не беспокойтес, труг мой, когта моя шкатулка пуста, ее наполняетт зам король.»)
Время от времени юноша бросал беспокойный взгляд на своих товарищей, ни с одним из которых, кроме, разумеется, мессира маршала, он не был знаком. Еще один француз в пестрой цепи стоял под своим стягом – следовательно, это был дворянин как минимум графского достоинства, а у остальных, за исключением Луи, горели на зимнем солнце золотые шпоры.
Оглядев своих, взволнованный молодой человек переводил взгляд на цепь англичан, их предводителя, сэра Ришара де Бамборо, его черно-желтый стяг, и на высокорослого бойца в черных латах с небольшим прямоугольным щитом – своего будущего противника.
Но вот тревожно запели трубы. Луи вздрогнул и невольно сжал свой боевой молот.
На середину поля вышли два герольда в белых накидках. Один подошел к пестрым французам, другой – к темным англичанам. Герольды напомнили бойцам условия схватки: биться до звука трубы, которая возвестит, что солнце поднялось над дубом Ми-Вуа; после короткого отдыха, по новому гласу трубы, борьба возобновляется до решительного уничтожения или пленения одной из сторон. Победители вправе убить или пощадить побежденных.
Герольды поклонились бойцам и ушли с поля. Затем бойцы поклонились друг другу. Сердце Луи бешено забилось, он ощутил необычайный прилив сил и бешеный восторг. Запела труба.
— Французы! – хриплым голосом заорал маршал, — Оружие к бою! Клич!
— Сен-Дени и Монжуа! – выдохнули тридцать глоток, и, не дожидаясь команды «вперед!», пестрые бросились на темных, которые нестройно, как показалось Луи, завопили что-то на своем языке и побежали навстречу французам.
Кровь ударила Луи в голову и он понесся вперед, не чувствуя под собой ног. Однако, еще не добежав до своего противника, он ощутил необычайное спокойствие: ему стало вдруг понятным, куда он нанесет первый удар, что сделает, чтобы увернуться от длинного меча «Черного» — так он мысленно окрестил соперника – и каким образом окажется у того за спиной. Это спокойствие и невесть откуда бравшееся представление о завязке предстоящего поединка не раз помогали ему на турнирах, в которых он участвовал.
«Черный», однако, не разделял представлений Луи. Отбив его молот, он вытянул свой длинный меч и остановился. Тогда Луи стал делать обманные движения, вызывая противника на атаку. «Черный» неохотно крутил мечом, имитируя выпады. Луи рискнул и бросился на «Черного», но тот ловко отошел в сторону и, крякнув, рубанул мечом. Удар пришелся в щит, но Луи почувствовал, как заныло левое предплечье. Он резко развернулся и нанес удар сопернику в голову. «Черный» успел подставить меч, жалобно звякнувший при соприкосновении с молотом. Луи вновь вплотную подобрался к «Черному», пытаясь сбить того с ног ударом щита. Противник устоял, и Луи отскочил в сторону.
Оба поединщика тяжело дышали, они не слышали музыки боя: скрипа снега и мерзлой земли, воплей и ругани бойцов, мелодичного звона мечей и глухого стука топоров и молотов по щитам. Они и не видели ничего, кроме оружия и движений друг друга.
После нового обмена ударами, Луи стало казаться, что он бьется со своим врагом уже целый день, и бою их не видно конца. Прежние его противники уступали гораздо раньше, «Черный» же стоял как скала и довольно умело наносил своим длинным мечом резкие рубящие удары, целя Луи в шею. Щит у Луи покрылся сетью трещин, левое плечо ныло все сильнее. Луи, тем не менее, продолжал неутомимо обрушивать свой молот на щит соперника. При этом он не забывал делать ложные замахи и не боялся бросаться в ближний бой.
Когда пот начал заливать ему глаза, Луи заметил, — даже не столько заметил, сколько почувствовал — что «Черный» «поплыл». Все учителя говорили ему об этом состоянии: движения противника становятся замедленными и нарочито плавными, как в менуэте, а удары неточными и недостаточно сильными.
«Главное – не торопиться», — пронеслось в голове у Луи. Таково было правило, которым следовало руководствоваться в таких случаях и которое вдалбливали в голову молодого дез Армуаза его многочисленные учителя. Однако Луи, сам не понимая, почему он так поступает, без должной подготовки нанес сильнейший удар в голову «поплывшего» врага. Молот просвистел мимо шлема — «Черный», хоть и неуклюже, но вовремя уклонился и, как обычно, крякнув, рубанул мечом по левому плечу Луи. Юноша застонал от боли, выронил щит, но при этом заученным до автоматизма приемом ударил в незащищенный бок «Черного».
Тот крякнул, осел на грязный снег, а затем как-то медленно и неохотно начал валиться на землю. Луи нагнулся над поверженным врагом, который тщетно попытался поднять меч, машинально занес и опустил молот на забрало круглого гладкого шлема «Черного». Послышался хруст раздробленного металла и короткий хрип. Молот, наколенники и длинные полы сетчатой кольчуги юноши окрасились алой кровью. «Черный» вздрогнул и замер.
Луи тяжело дышал. Некоторое время он тупо смотрел на раздробленное забрало павшего бойца. Потом бесстрастно выпрямился и огляделся.
Справа от него англичанин – это был сэр Ришар де Бамборо – избивал мечом маршала де Бо-Мануара. Тучный маршал, в своей искромсанной малиновой ризе и со сломанным мечом, выглядел довольно беспомощно: он раскачивался из стороны в сторону, тщетно пытаясь отбиться налокотником правой руки и щитом от неутомимого вражеского клинка, и – это было очевидно – «плыл». Луи дождался, когда сэр Бамборо в очередной раз занес свой меч над поникшей головой де Бо-Мануара, сделал два мягких, крадущихся шага в направлении сражавшихся вождей и ударил англичанина в висок. Сэр Бамборо, успевший от души приложиться мечом по маршальскому шлему, упал как подкошенный…
Запели трубы.
Маршал де Бо-Мануар, все еще раскачиваясь и тряся головой, опустился зачем-то на одно колено и поднял забрало. По лбу его текла кровь. Предводитель французов сбросил перчатку, собрал снег и начал пожирать его.
— Спасибо, дез Армуаз… Вы спасли мне жизнь.
Несколько успокоившись, маршал посмотрел на поднявшееся над дубом солнце, затем на то, как английские пажи потащили по земле окровавленные тела врагов. Он с трудом встал с колена, повернулся и пошел навстречу своим слугам. Луи поискал глазами оброненный щит, подошел и попытался поднять его. Левая рука с тетушкиным кольцом на мизинце не слушалась. Однако тут же один из конюших подобрал иссеченный щит и помог Луи присоединиться к товарищам, собиравшимся на отдых у коновязей.
Бойцы молчали. В лучах солнца было видно, как парили их разгоряченные, закованные в латы тела.
— Наши потери? – через некоторое время спросил де Бо-Мануар, ни на кого не глядя.
— Четверо, монсеньор, — глухим голосом заметил кто-то из слуг.
— Кто?
— Бертран, шевалье де Дьелуар; Жан, шевалье де Кут; Рауль, шевалье де Варенн; Анри, шевалье де Верней.
— А у них?
Усталые бойцы лишь пожали плечами.
— А у них, я спрашиваю! — взорвался маршал.
— Мы заметили двух павших, монсеньор, — отозвался кто-то из пажей.
Де Бо-Мануар огляделся.
— Дез Армуаз, где вы?
— Я здесь, — с тупым бесстрастием отозвался Луи.
— Это ваши…Браво.
Луи поклонился. Его левая рука онемела, он не мог пошевелить пальцами. Кто-то похлопал его по плечу.
— Отлично, молодой человек. Вы далеко пойдете, если сумеете выжить сегодня.
Раздался невеселый смех..
— Мы сумеем не только выжить, но и победить, если возьмем пример с дез Армуаза, — прохрипел маршал. Его слова прозвучали не слишком убедительно.
Вновь запели трубы.
— К оружию, господа, — прохрипел маршал и двинулся навстречу неторопливо выступавшим англичанам. Нестройная толпа французов последовала за ним. – Клич!
— Сен-Дени и Монжуа! – заорал Луи.
— Сен-Дени и Монжуа! — эхом отозвались двадцать шесть бойцов.
Слуга помог Луи надеть щит и согнуть левую руку. Однако рука не слушалась. Тогда на нее нацепили небольшой щиток, закрепили его на предплечье, и молодой человек поспешил присоединиться к товарищам.
Бой возобновился.
На этот раз Луи не ощутил ни душевного подъема, ни трепета, ни страха. Холодное безразличие овладело им.
На юного оруженосца напали сразу двое. Один с мечом, а другой с двуручным топором. Луи убегал от одного и нападал на другого, благо ноги все еще служили ему. Молодому дез Армуазу удалось, как ему показалось, нанести удачный удар по тому, что дрался топором. «Дровосек» сразу «поплыл», и Луи решил, что на него больше не стоит тратить времени. Своим излюбленным приемом он обманул «меченосца», оказался у того за спиной и, не медля, ударил врага в недостаточно защищенное место между лопатками. В тот же миг яркая вспышка ослепила Луи, острая боль пронзила все его тело, и почти тут же наступила черная тишина.

III

Голова пылает и словно раскалывается пополам. Перед глазами плывут радужные круги. Слух ловит обрывки голосов: «Слава Госпоту нашему…Анна, скорее йешо питья… Будем молиться, моя благородная дама… Отец Мартин, смотрите, пальци зашефелилисc!..»

В комнату проникает тусклый свет. Кажется, будто откуда-то сверху льют молоко из тысячи невидимых кувшинов. Постепенно сквозь молочную пелену проступают низкие беленые своды его комнаты в донжоне замка Жольни. Он хорошо помнит эти своды и это узкое окно, из которого видна голубовато-серая лента Мозеля. Ему всего семь лет, он болен, рядом стоит жаровня и дремлет у кровати старая служанка в застиранном до дыр чепце. Служанку зовут Анна и дразнят Ля-Русс (рыжая).
К изголовью подходит тетя со свечей в руке, в своем неизменном дублете и шерстяном плаще с капюшоном.
— Мадам, я хорошо себя вел сегодня и прочел молитву без запинки… Расскажите мне сказку, прошу вас.
Дама дез Армуаз строго смотрит на служанку и качает головой:
— Только этого не хватало. Лутше би он молтшал…
Тетя переводит свой строгий взгляд на племянника.
— Я фишу, што расмосшифф голову бетному Рихарту графу фон Брантенбургу, фи фпали в тетство! И этот мальтшишка хотшет стат рицарем!
Луи нетерпеливо поворачивает голову, и сразу же его комната с белеными сводами, окном, служанкой и тетей начинает вращаться вокруг него, пластом лежащего на своей жесткой деревянной кровати. Ему кажется, что он сползает на пол, и Луи хватается правой рукой за грубо оструганные ясеневые доски, чтобы не упасть.
«Неужели меня снова опоили брандвейном?» — думает он, вспомнив, как подшутили над ним когда-то пажи мессиров д» Аржантийона и де Бо-Мануара.
— Не твигайтес и сакройте глаза! — повелительно говорит тетя. — Фотт так, хорошо… Фи и ф самом теле хотите, штоби я рассказала скаску?
Племянник кивает. Тетя неодобрительно качает головой, затем машет рукой Анне:
— Ступай к Гастону… Ну што ш, слушайте, мой тоблестний фоитель.
Тетушка делает паузу, смотрит на жаровню с тлеющими углями и начинает свое повествование:
— Ф нашем нешшастном королефстве правил софсем молотой король Шарль, шестой с таким именем…
— В нашем несчастном королевстве, — слышит Луи гулкий тетушкин голос — так, словно голос этот доносится из глубокого колодца, — правил совсем молодой король Шарль, шестой с таким именем. С детства мечтал он о рыцарских подвигах и служении прекрасной даме. Когда исполнилось ему семнадцать лет, женился он на прелестной четырнадцатилетней принцессе Изабелле, дочери баварского короля. Принцесса была удивительно хороша собой: ее черные как смоль волосы источали аромат фиалок, темно-карие влажные глаза казались бездонными, а изящный ротик с алыми пухлыми губками напоминал полураскрытую розу. Все прочие прелести принцессы были таковы, что средний брат короля, светлейший герцог, тоже по имени Шарль, каждый день дарил ей сочиненные им сонеты, а младший брат, которого, как и вас, племянник, звали Луи, а при дворе «красавчик Луи», без памяти в нее влюбился.
Король ничего этого не замечал. Он был просто счастлив. Однако любовь любовью, а подвиги подвигами, и молодой король оставил брачное ложе и отправился вместе со своим средним братом на войну. Молодую королеву, успевшую родить ему наследника, он не очень осмотрительно препоручил заботам своих престарелых придворных и младшего брата, красавчика Луи.
Надо сказать, что на наше многострадальное королевство напали тогда враги из-за моря — годоны — эти лихие правнуки нормандского ублюдка Гийома и внуки распутной Алиеноры Аквитанской. А напали они потому, что видели как распря знати лишает сил добрую старую Галлию.
Бретонский герцог возгордился до такой степени, что провозгласил себя независимым владетелем Бретани, а бургундский заставил свой двор преподнести ему пустой титул «Великого герцога Запада» и тщетно старался купить у папы королевское достоинство. И Савойа, и Лотарингия, и Анжу затаились, ожидая, кто возьмет верх в войне простодушного Шарля с коварным английским Анри.
Нормандия наполнилась чужеземными войсками, и Шарль повел своих рыцарей на врага. Две армии встретились у Азенкура. Французы очертя голову бросились в неподготовленную атаку и были хладнокровно расстреляны врагом. Под Азенкуром погиб цвет французского рыцарства. Многие знатные господа, в том числе светлейший герцог Орлеанский Шарль, средний брат короля, и его прекрасный кузен, герцог Алансонский, попали в плен. Английский король и его вельможи потребовали за плененных неслыханного размера выкупы, сбор которых лег тяжким бременем на плечи простого народа — сервов, вилланов, буржуа.