Да!


Да!

Покажите мне как смеяться –
Не умею. Совсем. Отучили…
Почему-то любовные яства
Всё хинином на деле горчили…

Почему-то Прокрустовым ложем
Обернулись семейные будни…
Я была лишь страховкой – аллонжей
Для своих окольцованных трутней…

От прилепленной полуулыбки
Рот кривится под стиль круасана…
Не излечишь разбухшие цыпки
Временами воскликнув «Осанна!»

Изнутри вылезают скелеты –
Им в шкафу не находится места.
И ошибки звенят, как браслеты,
От любого случайного жеста.

Не меняюсь. Такая, как раньше.
Годы копят стихи и невзгоды…
Неприемлемость крохотной фальши,
По спирали, духовным исходом.

Да. Конечно – (слегка!) стала старше,
Да, на грех, разучилась смеяться –
Да картинки из жизни пропащей
Вышиваются болью, на пяльцах.

цыпки /- пок/ (разг.) – мелкие трещинки на коже рук,
ног, лица. появляющиеся при обветривании.
босые ноги в цыпках.
(словарь Ожегова)

Добавить комментарий

Да!

Покажите мне как смеяться –
Не умею. Совсем. Отучили…
Почему-то любовные яства
Всё хинином на деле горчили…

Почему-то Прокрустовым ложем
Обернулись семейные будни…
Я была лишь страховкой – аллонжей
Для своих окольцованных трутней…

От прилепленной полуулыбки
Рот кривится под стиль круасана…
Не излечишь разбухшие цыпки
Временами воскликнув «Осанна!»

Изнутри вылезают скелеты –
Им в шкафу не находится места.
И ошибки звенят, как браслеты,
От любого случайного жеста.

Не меняюсь. Такая, как раньше.
Годы копят стихи и невзгоды…
Неприемлемость крохотной фальши,
По спирали, духовным исходом.

Да. Конечно – (слегка!) стала старше,
Да, на грех, разучилась смеяться –
Да картинки из жизни пропащей
Вышиваются болью, на пяльцах.

цыпки /- пок/ (разг.) – мелкие трещинки на коже рук, ног, лица. появляющиеся при обветривании. босые ноги в цыпках. (словарь Ожегова)

Добавить комментарий

ДА

Да.
Да, я во всеувидение признаюсь, что изобретаю кроссворды, ребусы, головоломки и что мне действительно нравиться бросаться словами, направляя их то в стены, то в кольца, то в кого попало.. извините—спонтанно : ) Может, моим словам действительно не достает телесной теплоты и нежности… Это не правда. Она есть у них, потому что она есть у меня. Как есть у всего живого и от природы теплого. Влюбленность обнажает такую способность—обнимать, заглушать боль, распрямлять ржавые конструкции внутренним свечением… Я много могу когда люблю, но можно ли любить по замыслу. Можно испытывать готовность к любви. Я испытываю ее, когда пишу, потому что предчувствую читателя.

Самые интимные, влажные и глубокие мысли мои находятся в ожидании читателя. И страшная тайна обнажается в слове.

Ее эксбицианисткие наклонности несколько пугают меня—я заранее жертва критики, но не обнажившись —не удастся открыться … Порочный круг, порочная словесность. И что же делать? Молчать всеми силами невинности и непорочности… И умереть не начав ни слова. Наверное, это возможно, возможно, это важнее, чем говорить, но как же тебе станет тогда известно, что я тебя жду. Что жду тебя именно я. Что объятие мое тогда и обаяние мое тогда?!! Если ты не узнаешь слово мое.

Добавить комментарий

Да

Состояние ожидания,
Нет, ожидание состояния.
Осознание желания,
Нет, нежелание осознания.
Поиск точки финала.
Нет, цель сгорела, пропала.
Нет, это только начало!
Нет, нет, нет, нет.
02.02.06
(с) Юрий Тубольцев, http://u-too.narod.ru

0 комментариев

Добавить комментарий

Да

Состояние ожидания,
Нет, ожидание состояния.
Осознание желания,
Нет, нежелание осознания.
Поиск точки финала.
Нет, цель сгорела, пропала.
Нет, это только начало!
Нет, нет, нет, нет.
02.02.06
(с) Юрий Тубольцев, http://u-too.narod.ru

Добавить комментарий

Д.А.***

Под кровом пепла грусти
Жизнь кажется пустой.
Придуманные чувства
Не оживить мечтой.
Позвольте же в ненастье
Погреться у огня —
Придуманные страст
Не обожгут меня…

Добавить комментарий

Да?..

Лето…Что ты видишь?..Я вижу солнечную пыль под ногами.Вижу высоту,от которой голова кружится; смотрю вниз с этой высоты на холмы полей,на дальние деревни , стоящие на таких же высотах,на виднеющуюся вдали речку,на лес,каждая тропинка в котором знакома с детства.Одним взглядом здесь можно охватить всё.И даже свою жизнь…
Я помню запах липы по пути к огородам.Странный запах,смешанный с запахом растущих тут же кустов белых роз.Приторный до тошноты,но приятный и запоминающийся.Идешь так мимо,и кажется, видны эти благоухающие струи ,тяжелым дымом оседающие на землю.И надолго потом еще остаются в памяти запахи края,где прошло мое детство, не стираются временем,не смываются жизнью.
До сих пор проходя через поросший белым клевером (кашкой,как я говорила в детстве) луг,не могу отогнать мысли,что так уже было когда-то очень давно,когда весть мир был огромен для меня,когда я запросто могла с диким визгом промчаться через этот луг,счастливая от ветра в волосах ,забрызганная росой.Теперь не могу я этого.Я взрослая,а детство мое осталось в памяти и мыслях.Теперь мои поступки закованы в цепи приличия и серьезности,как и подобает взрослому человеку.Жаль,ведь так кажется ,что счастья стало в моей жизни меньше. Столько правил,столько законов.Строгих,нерушимых.И от этого еще ревностней храню я все ,что в памяти.Все запахи,звуки,слова.,которые когда-то чувствовала,слышала,говорила.
…Шумит дождь.Запах пыли и озона щекочет ноздри,и хочется еще и еще спускать в себя прохладу летнего ливня. Я не боюсь гроз.Как можно пугаться того,что дарит жизнь?Как можно пугаться того,что оставляет после себя на небе сияющий разноцветный мост?
Вы помните запах радуги?..
Я храню все это в памяти.Я храню свою память.А память тех дней хранит меня.
Теперь ,сжатая со всех сторон прутьями клетки взрослой жизни, я стала ценить,когда меня слышат. Когда могут отбросить все и ,как я, окунуться в воспоминания,вновь открыть этот мир.Когда могут увидеть то,что вижу я.Когда могут это понять.Когда могут понять меня.
Сейчас для меня счастье просто спросить человека : ”Да?” –и услышать в ответ :”Да.” Без раздумий,твердо и уверенно.Это мое счастье.И еще счастье,когда этот человек понимает без слов,что ты чувствуешь,и всегда находится рядом.
Да?..
Да…
Навсегда?..
Навечно…
Вот так.Просто идти и держаться за руки.Слушать ветер.Слушать сердца друг друга. Глядеть ввысь, сквозь кроны берез,и видеть глубокое небо.Чтобы голова закружилась,и сердце зашлось в бешеном стуке.Вот мое счастье.Сжать его руку и почувствовать ответное пожатие.А потом сидеть на краю пруда и слушать кузнечиков,травный шепот,плеск близкой воды…И спрашивать :”Да?” И слышать в ответ: “Да.”
Глубокое небо с облаками ,как на картинах Левитана.Высится лес со всех сторон,обступает,накрывает. Колышутся ивы под порывами ветра,показывая серебристую изнанку листьев.Вливается в легкие прохладный летний вечер.Хотелось бы вечно сидеть так…И мне хотелось бы…Да?..
Да.

0 комментариев

  1. vredkina_natasha

    Коть….супер!вот я поначалу читаю…и так на дуще мягко, спокойно, тепло, а потом такой взрыв эмоций из-за этого твоего Да. Ну потому что все это было и у меня. С тем самым=)Это Да. Когда вообще ничего больше нет. Просто моё легкомысленное вопросительное :Да? и его уверенное, ласкающее Да.

Добавить комментарий

Да…

* * *

Честное зерцало отразило
Нечто непотребное весьма.
Это кто такая образина?
Я? Да бросьте! Ну, сойти с ума…

Седина и лысина, морщины,
Брюхо, как с картошкою мешок…
И лядят с ухиылкою мужчины,
И у женщин на устах смешок.

Кто всерьез воспримет это горе?
Разве только жалость просквозит…
Где ж то тело, сиьное, другое –
Потерявший ценность реквизит?

А душа совсем не постарела.
Это, истрепавшись о года,
Одряхлело, обветшало тело,
А душа все так же молода.

Не скажу, что стал скупей в желаньях,
Что мудрей, чем прежде, хоть на грош…
Разве что сильней обиды ранят,
Но куда от этого уйдешь?

И все так же теплится надежда,
Что любовь меня не обойдет.
Жду и жду любви, да только где ж та,
Та, кого душа моя зовет?

Отчего судьба немилосердна,
Чем ее прогневал Божий раб?
Ну, да что грустить – душа бессмертна –
Этим и утешимся хотя б…

0 комментариев

  1. valentina_bondarenko

    Владислав Ходасевич
    ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

    Nel mezzo del cammin di nostra vita.

    Я, я, я. Что за дикое слово!
    Неужели вон тот — это я?
    Разве мама любила такого,
    Желто-серого, полуседого
    И всезнающего как змея?

    Разве мальчик, в Останкине летом
    Танцевавший на дачный балах,-
    Это я, тот, кто каждым ответом
    Желторотым внушает поэтам
    Отвращение, злобу и страх?

    Разве тот, кто в полночные споры
    Всю мальчишечью вкаладывал прыть,-
    Это я, тот же самый, который
    На трагические разговоры
    Научился молчать и шутить?

    Впрочем — так и всегда на средине
    Рокового земного пути:
    От ничтожной причины — к причине,
    А глядишь — заплутался в пустыне,
    И своих же следов не найти.

    Да, меня не пантера прыжками
    На парижский чердак загнала.
    И Виргилия нет за плечами,-
    Только есть Одиночество — в раме
    Говорящего правду стекла.

Добавить комментарий

Да

В шесть утра Шансового разбудил телефонный звонок.
— Беда, Шансовой, — раздался в трубке до боли знакомый голос Юрчика, — только на тебя надежда осталась, выручай, мне портланд-цемент пришёл, полный.
— А сколько времени ты вообще знаешь? — осведомился Шансовой, с трудом преодолев желание послать друга детства по многим известным адресам.
— Да причём здесь время, — надрывался Юрчик, — ты что, Шансовой, не понял, портланд-цемент мне настаёт, в полный рост.
— Засадил, значит, — обречённо сказал Шансовой, — и, как обычно, всё, кроме чести. Ну ладно, давай, рассказывай. Сам-то где?
— Да на катране, где мне быть-то? Залётные. Двое. Сначала попал в общаковый рамс, сел с одним в терц, потом деберц, в общем, что говорить, закончили уже в шахматы.
— Во что? — обалдел Шансовой, — В шахматы? Какие на хрен шахматы? Ты же ладью с оладьей путаешь.
— А что было делать — он больше ни во что не соглашался, пришлось в шахматы. С форой. Две пешки, в общем, форы.
— Да тебе хоть ферзя форы давать — результат заранее известен.
— Слушай, Шансовой, — заныл Юрчик, — ну что ты кровь пьёшь? Не мне, а я две пешки давал, ну какая разница, приезжай, здесь они, я сказал — друг приедет, отмазываться, они согласны, ждут.
— Чтоб ты уже карты в руках держать не мог, — обречённо сказал Шансовой, повесил трубку и пошёл одеваться.
По пути на катран Шансовой пытался сосчитать, сколько раз ему приходилось отмазывать Юрчика, но, досчитав до десяти, он сбивался и, наконец, плюнул. Играть другу детства было противопоказано, а не играть он не мог, и все увещевания Шансового удачно разбивались о непреклонную веру Юрчика, что однажды ему-таки зайдёт масть и тогда он разорвёт катран или сорвёт банк в казино. Вот уже лет десять как масть не шла и не шла, и всё, что Юрчик зарабатывал, уходило на игру с постоянством, достойным гораздо лучшего применения. Закатывали Юрчика и в долг, тогда неизменно появлялся Шансовой и, как правило, долги удавалось отбить, а если не отбить, то, по крайней мере, найти компромисс, позволяющий Юрчику и дальше отираться по казино и катранам вместо того, чтобы скрываться от кредиторов.
— Здорово, Шансовой, — приветствовал его Стопнога, впуская в провонявший от сигаретного дыма и паров перегара катран. Тебя ждут, — прошептал он, озираясь, — твой ослидзе-то опять лоханулся, ну, да ты знаешь. В общем так, двое, залётные, один, похоже, не при делах, вроде телохранитель, а вот второй — короче, сам увидишь, не мне тебя учить.
— Всем привет, — сказал Шансовой, входя в игровую и щурясь от дыма.
— Долбак, — представился сидящий в кресле в углу звероподобный детина и помахал ладонью размером с астраханский арбуз.
— Это что же получается? — сказал сидящий рядом с ним худощавый субъект с копной вьющихся волос, острым лицом и стылым взглядом, — Лох сказал, что друг приедет, а вместо друга, я гляжу — Шансовой. Хорошенькое дельце, Шансовой, кто ж с тобой без форы играть-то будет?
— Здравствуй, Пушкин, — сказал Шансовой,- давно не виделись. Ты чутка подожди, я сейчас вернусь. Давай-ка выйдем на минуту, Юрчик.
— Слушай, друг любезный, — сказал Шансовой, когда они оказались в прихожей, — вот если бы ты вышел на ринг боксировать с Майком Тайсоном, сколько у тебя было бы шансов его отбуцкать?
— Да причем здесь Тайсон? — жарко зашептал Юрчик, — какой, к чёрту, Тайсон — я этого Пушкина в первый раз вижу, а второй — тот вообще Долбак, меня, говорит, Долбаком ребята назвали, за тупость.
— Сам ты Долбак, — в сердцах сказал Шансовой. — Так вот, запомни, отметелить Тайсона у тебя шансов гораздо больше, чем обыграть Пушкина, понял?
— Так что же это, Шансовой? — захлопал глазами Юрчик. Я же в долг засадил, двадцать тонн баксов, а он еще два процента счётчик назначил. И включил уже, как же быть-то?
— Как быть? — переспросил Шансовой. Да, похоже, трудно будет быть. Ладно, пошли.
— Ну-с, — начал Пушкин, когда они вернулись в игровую. — Значится, так: если играем в деберц с тебя сто очечков форочки, в терчик — сто двадцать, в буришку по-божески — пять, в шахматишки, пожалуй, возьму слоника, ну, можем ещё в очко — тогда я банкую и ничья моя.
— Фору дам, — сказал Шансовой. — Хорошую фору, но игру назову я.
— Да ты что, Шансовой, какую еще игру, я может в нее и не играю вовсе.
— Да ладно, Пушкин, — сказал Шансовой. — В эту игру даже блондинки играют. В слова.
— Это в какие такие слова?
— Ну, смотри, объясняю, назови две любые буквы.
— Какие ещё буквы?
— Да любые. Ну, давай я назову. Вот смотри — УЙ.
— Ну и что?
— Ну вот какие слова ты можешь назвать, чтобы кончались на УЙ?
— Это и пню ясно, — сказал из своего угла Долбак. — На эти буквы любой слово назовёт.
— Слово, которое ты имеешь в виду, не литературное, — строго сказал Шансовой. — Оно в зачёт не идёт, а вот буржуй или поцелуй — другое дело.
— Ну а дальше-то что? — спросил Пушкин. — Ну, буржуй, поцелуй, а что толку-то?
— А то. Я вот сейчас уйду, а ты придумаешь две буквы, какие хочешь, я их знать не буду, и выписывай на бумажку все слова, которые на эти буквы кончаются. Выписывай, скажем, в течение двух часов. А потом я вернусь, ты мне назовешь эти буквы, и я тоже начну выписывать, параллельно с тобой, но только в течение десяти минут.
— Ну а дальше?
— А по истечении десяти минут мы списки сверим. Если слово есть у обоих, оно
вычеркивается.
— А если нет?
— А если нет, то тот, кто его написал, имеет за каждую букву, скажем, сто баксов. Годится?
— Нашёл идиотов, — сказал Долбак. — Пушкин, ты гляди какую он тебе дуру гонит. Да он эти слова все наизусть знает.
— Подожди, Долбак, — сказал Пушкин, — не может он их наизусть знать, слов знаешь сколько, что у паршивой собаки блох, а буквы-то мы ему только в конце скажем. В общем так, пошло, но с одним условием — мы с Долбаком вместе пишем, а ты один, если годится, то давай засекай время и гуляй отсюда на два часа, да когда возвращаться будешь, деньги не забудь.
— Не волнуйся, деньги есть, — сказал Шансовой. — Пошли, Юрчик.
— Ну, ты даешь, — сказал Стопнога, выпуская Шансового с Юрчиком на лестницу. — Я на что всякое видел, но такого… Вынет он тебя за два часа-то, как пить дать вынет. Я даже в долю не пойду.
— А я тебя в долю пока и не зову, — сказал Шансовой. — На вот тебе двадцать баксов, хромай к метро, выторгуешь там у книжника орфографический словарь за пятнашку, сдачу возьмёшь себе. Давай, в общем, дуй, шевели копытами, а мы с Юрчиком пока пройдемся.
Ровно через два часа Стопнога впустил друзей на катран.
— Словарь купил, — отчитался он. — Слышишь, тут уже центровые собрались, но играть не садятся, все хотят знать, чем кончится, мазы ставят. Против тебя три к одному, между прочим.
— Ладно, против так против, — сказал Шансовой, протискиваясь в игровую и на ходу здороваясь с присутствующими. — Ну что, Пушкин, не вспотел ещё от чрезмерных умственных усилий? Нет? Ну, давай тогда, называй буквы.
— Сейчас, сейчас и назову, — ответил Пушкин, взводя флажок шахматных часов на десятиминутную отметку. — Вот ручка, бумага, садись, как скажешь•»готов», я нажму кнопку.
— Готов, — положив перед собой лист бумаги, сказал Шансовой. — Буквы!
— Д и А. ДА то есть.
— Начали.
Через десять минут, как только флажок упал, списки слов были объявлены к сверке.
— Первое слово гостям, — объявил Шансовой. — Давай, Пушкин, зачитывай.
Из сорока пяти слов, выписанных Пушкиным и Долбаком, у Шансового не было трёх — то были слова баланда, паскуда и гнида. Ещё одно слово в зачет не пошло как явно нелитературное, после чего настала очередь Шансового.
— Начнем, пожалуй, по алфавиту, — сказал Шансовой. — Итак, анфилада.
— Это чего за анфилада такая? — загорячился Долбак. — Нет такого слова!
— Давай, Стопнога, словарь, — сказал Шансовой. — Вот видишь, есть анфилада, а чтоб тебе понятно было, то вот прихожая Стопноги с игровой комнатой вместе и есть анфилада. Ясно? Погнали дальше — баллюстрада.
— А это что за хрень?
— Это вроде подоконника. Не веришь — посмотри в словарь. Барракуда.
— Нет, так не пойдёт, — сказал Пушкин. — Мало ли что в словаре пишут. Нам вот слово не засчитали, его в словаре нет, это правда, зато это слово все знают, мало ли что оно не литературное. А твои литературные слова никто не знает. В общем так, пусть центровые судят — если признают, что есть такое слово — будем считать, нет — извини, вычёркивай.
— Ну ты уж постыдись, Пушкин, — сказал Шансовой. Барракуду-то стыдно не знать, это рыба такая.
— Есть такое слово, — сказал Цыган. — Я эту рыбу, между прочим, недавно в китайском ресторане заказывал. Такая гадость, чуть не проблевался.
— Считается, — подытожил Шансовой. — Значит, так, погнали дальше — держиморда.
После бурного пятиминутного обсуждения с обильным применением проходящих вне конкурса нелитературных и малолитературных слов держиморду признали.
Ещё через час, после того как были забракованы циклоида, эспланада и хламидомонада, но признаны синусоида, немезида, гасиенда и ряд других, подвели итоги.
Восемьдесят слов Шансового превратились почти в шестьсот букв и, соответственно, в шестьдсят тысяч баксов, двадцать из которых пошли в погашение долга, а тридцать взяты за расчет.
— Шансовой, мы друг друга сколько лет знаем, — укоризненно говорил Стопнога, — Ну, ладно, в долю старика ты не взял, дело твое, но мазы-то… Ну что тебе стоило хотя бы шепнуть: прими за меня мазу, мол, Стопнога, три к одному мазишки-то были. Или сам не уверен был?
— Как тебе сказать, а ты на моем месте был бы уверен?
— Да ведь в том то и хрен с редькой, что нет. Ну, скажи хотя бы в чем тут мулька, ну не пойму я, как за десять минут в пять раз больше слов этих настругать можно, чем люди за два часа?
— Помнишь, Стопнога, анекдот был, что чукча, мол, писатель, а не читатель?
— Ну помню, а при чем он здесь?
— Так вот, и Пушкин у нас тоже — не читатель. В общем, подумаешь — поймешь.
— Слышишь, Шансовой, — орал в трубку на следующий день Юрчик. — Я из библиотеки, шестой час сижу, словарь шерстю. Неудобно — не то слово. Ну чего не догадаться было словарь наоборот выпустить, где слова по порядку с конца идут а не сначала, а? Ладно, это я так, ты смотри, что получается, Шансовой, ты же им верных сто тонн баксов подарил, тут этих слов, что ты ещё мог бы написать, вагоны — кариатида, планида, харибда, есть такие, что каждое на тысячу гринов тянет, надо же, как ты лоханулся. Ну, ничего, ты сиди дома, никуда не уходи, я позвоню, они еще не уехали, на катране сидят, так я сейчас мухой туда, организую по-скорому матч-реванш.

Рассказ находится здесь http://zhurnal.lib.ru/cgi-bin/zhurnal
Был Напечатан в журале «Casino Games», Москва за 12/2005 http://www.cgm.ru/content1281.html

0 комментариев

  1. Andjeyaul_Addard

    Написано красиво, есть слог и чёткий стиль. Хотя… Немного напоказ выставлены герои, как мне кажется. Но, наверное, я ошибаюсь.
    Сюжет хорош. Грамматические ошибки не в счёт — все их совершают при печатании.
    Вывод: не зря потерянное время плюс куча хороших эмоций.
    С уважением, Анджей-Рауль Эддард.

  2. Mayk_dji

    Спасибо,
    А вот с грамматическими ошибками Вы меня удивили. Вроде рассказ вычитан — по крайней мере, через два журнала прошёл в таком вот виде.
    Но в любом случае, если так выйдет что ещё заглянете — буду благодарен, если укажете на ошибки.
    С уважением,
    М.

  3. Andjeyaul_Addard

    Э-ээ… Да я в общем не люблю указывать на ошибки других, тем более с моим-то знанием российского языка…
    Ну вот, например:

    «сказал Шансовой. — Буквы!»

    Мне кажется, что точка здесь стоит неправильно.
    Но, опять же, я могу ошибаться.
    Так что простите, если случайно сам сказал ошибку.
    С уважением, Анджей-Рауль Эддард.

Добавить комментарий