Примечание. У меня два сокращенных конкурсных варианта. Абсолютно не помню, какой из них выставила в ВКР-4. Сегодня мне кажется, что этот. Если нет, то извините, так получилось. МЧ
СТОЯНКА ПОЕЗДА ПЯТЬ МИНУТ
(Сентиментальная история)
(Полный текст повести по этому адресу:
http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=45&tid=137234&p=45)
«Мы не сможем встречаться… И даже во сне…
Эта разница в цифрах и времени ночи…
Но я буду писать тебе письма. Ты хочешь?
Их дождем вышивать на небесной канве»…(*)
(Cтихи Натальи Балуевой)
[Они любили друг друга так, как можно любить только в юности: до полного самозабвенья. Но она была слишком требовательна. Как бывает требовательна юность. Он был слишком независимым. Как бывает независима юность. Юность не верит в потери. Ей неведом счет времени. Они глупо поссорились, чтобы расстаться навсегда.]
Ночь исполосована огнями проносящихся мимо станций и разъездов. Скорый поезд не утруждает себя частыми остановками. Позади пограничный контроль, формально-символический, оставляющий чувство абсурдности происходящего. Пассажиры угомонились. Из купе, то тут, то там, доносится мирный храп.
Кира уснуть не пытается. Все равно не получится. Пока поезд не проедет ту самую станцию, где стоянка только пять минут…
Привокзальные фонари подмигивали желтыми глазами: мы знаем, мы все знаем…
Лукавая судьба, зачем ты поманила возвращеньем?
ººº
Так случилось. Была весна, но чувство, что время уплывает в никуда, и не восстанавливается, не покидало, и все теснее становились окружающие ее стены, замкнутое пространство давило. Кира открывала настежь окна, невзирая на погоду. Ждала: пусть придет завтра, и все станет иначе…
И однажды пришло письмо…
«Грустная история. И столько света. А как же надежда?»
Адресант: LexRich.
Что-то неуловимо знакомое. Давнее, тревожащее. Клик. «Красивое имя Кира Клим. Когда-то я любил девочку, с редким именем Кира». Подпись: Wind.
Ветер.
Фишки головоломки сложились в рисунок. LexRich. Александр, Алекс Рихтер. Бешеный, непредсказуемый, неуправляемый Алекс Рихтер. Влюбленная девочка Кира называла его Ветром.
Кира перестала слышать шум оффиса, шум улицы за окном. Одеревеневшими пальцами напечатала: «Алекс, это я». Клик. Ответ ушел.
Она сидела, уставившись в экран компьютера, пытаясь успокоить бьющееся в грудную клетку сердце, совладать с задрожавшими руками. Коллеги в оффисе не должны заметить, что с ней творится что-то неладное, не должны видеть этого жара, вспыхнувшего от нескольких слов на экране. Слов, одним махом вызвавших из сумрака ушедших лет память о руках и губах, о слишком коротких ночах и сломанных грезах.
Память о романтичной девочке из маленького городка, приехавшей более двадцати лет назад в столицу учиться.
***
Лихорадка вступительных экзаменов, мгновения острого страха, когда стояла перед вывешенными списками: прошла – не прошла… И огромная, больше неба, радость – я смогла, я прошла, я победила! Я – сама!
… Постоянные перебежки из корпуса в корпус, по аллейке старого парка, мимо памятника поэту… Случайная встреча с Алексом Рихтером…
Она думала – это судьба, это на всю жизнь… Она была глупой маленькой девочкой.
Кому по силам описать любовь? День двоих соткан из мгновений, и каждое мгновение полно высшего смысла, ибо ты – есть у меня, а я – у тебя. Небо синее только потому, что ты со мной под этим небом, звезды яркие лишь для того, чтобы я видела тебя в их свете. В их жизни не происходило ничего особенного, ничего необыкновенного, и одновременно, жизнь стала яркой, звенящей, как песня птицы на рассвете, как перестук дождя по оконному стеклу, как осенний листопад, расцвечивающий городские парки.
«Он мой», — думала Кира, и сердце замирало. – «Он мой навсегда, не может быть иначе. Мой бешеный Ветер, пусть он унесет меня, куда захочет, я не стану сопротивляться, никогда не скажу «нет».
Листопад сменился хрустким снегом. Они уходили далеко в глубь лесопарка, где никто не мог им помешать, испортить очарование близости, и целовались до изнеможения, и руки их встречались под одеждой, смелели и просили, требовали, умоляли – иди ко мне, совсем, навсегда, исчезни во мне, и возродись во мне. И был Новый год, и терпкий запах елки, и колючее шампанское, и томительный вальс…
FROM: ‘LexRich’
For: Kira_klim@ukr.net
Subject: No Subject
«Пичужка, неужели я, наконец, нашел тебя? Сколько лет! Захочешь ли поговорить со мной? Wind”
FROM: Kira_klim@ukr.net
For: ‘LexRich’
Subject: No Subject
«Привет, Алекс. А ты искал? Неужели? Поговорить – конечно, захочу, со старым другом всегда приятно пообщаться. Кира»
Ей казалось, что все давно забыто, все перегорело: и любовь, и боль. И вот – две строчки, и сердце колотится, к лицу словно кто-то приложил горячие ладони. Словно он приложил к ее лицу ладони. Пульс бьет в виски: Алекс-Алекс-Алекс.
Неугомонный Ветер. Он называл ее пичужкой с рыжими крыльями – из-за волос. Волосы разметались по чужой подушке в чужой квартире, и он пропускал их сквозь пальцы, расстилал, раскладывал из них на постели крылья. Опирался на локти, чтобы не прижимать ее слишком сильно: Пичужка, скажи, если тяжело.
Ей не было тяжело. Она хотела ощущать тяжесть его тела, и уже само это ощущение было острым наслаждением. А еще были его руки, его губы, его сонное дыхание у ее плеча, когда, утомившись, они дремали. А отдохнув, снова тянулись друг к другу.
ººº*
FROM: ‘LexRich’
For: Kira_klim@ukr.net
Subject: No Subject
«Маленькая колючка, конечно, искал. Как хорошо, что появился гений и изобрел Интернет! Я живу теперь за морями-океанами, и все же нашел тебя! Все эти годы я хотел попросить у тебя прощения, Пичужка. Простишь ли? Wind»
ººº
Весной Алекс уехал на практику. А перед самым его отъездом они поссорились… Глупо, мелочно… Она вспылила, он не простил.
Последовавшие за этим днем два месяца Кира прожила, не замечая времени. У нее были ее мечты о Ветре и ОЖИДАНИЕ.
Ожидание переплелось с минутами, днями и ночами. Поселилось в книгах, свернулось пушистым клубочком на подушке. Ожидание приходило во сне, рассказывало волшебные сказки о скорой встрече. Кира не замечала, что иногда сидит, уставившись в пространство над книгой, или у телевизора, и ничего не видит вокруг. Но она видела – день, когда Алекс вернется. Каждый раз это была новая сладкая история встречи, придуманный первый разговор, предвкушенье первого – после разлуки — поцелуя. Она узнала, когда приедут стажирующиеся, и это день в ее внутреннем календаре превратился в Самый Главный День.
За три дня до назначенного деканатом собрания стажеров, к которому все должны были вернуться, студенты получили стипендию. Кира, всегда тщательно рассчитывавшая свои скромные доходы, потратила почти половину на новые духи, белье и кофточку. Алекс должен увидеть ее красивой. А еще купила маленькую плюшевую собачку – с круглыми карими глазками. Очень похоже на его глаза. Сентиментальная девочка.
Впервые в жизни отправилась в парикмахерскую, сделала маникюр и прическу, так называемую «легкую химию на длинных». Теперь ее вьщиеся от природы волосы неуправляемыми золотистыми волнами спадали по спине до лопаток. «Рыжие крылья» — улыбнулась своему отражению в зеркале Кира. Он называет их рыжими крыльями. Кира не надела шапку, и уже теплеющий мартовский ветер играл волнистыми прядями, приподнимал их над головой, путал, и пытался сплести косички.
Она сделала любимый круг к общежитию Ветра, взглянула на его окна: как там дела? Ощущения счастья захлестнуло ее сердце: скоро, скоро. Еще чуть-чуть.
— Кирюха, привет! – Кира оглянулась. Славка Кравченко, друг Алекса.
— Ну ты, классно выглядишь! – искренне залюбовался Славка. – Лохматая! Тебе идет.
Кира счастливо улыбнулась:
— Правда? А я волнуюсь – понравится ли Алексу? Он же приедет завтра? Я видела – деканат объявление о собрании вывесил.
Улыбка на лице Славки потускнела, и совсем погасла.
— Кир… – Славка словно подавился словами.
— Ты чего? Случилось что? – Кира даже мысли не могла допустить, что помрачневшая физиономия Славки имеет к ней и Алексу какое-то отношение.
— Кирюш, ты только не расстраивайся, ладно? Рихтер уже неделю, как приехал. Я думал, ты знаешь.
— Да? – в голове стало пусто. И холодно. Как в тот день, когда они поссорились. Март, а так холодно. Ей всегда холодно, когда больно. Она посмотрела на окна общаги. Сделала шаг к двери.
— Кир, погоди, он тут не живет.
— А… – она стояла, сжимая в заледеневшем кулачке пакет с покупками. Теми, которые были сделаны ради Алекса.
Слава подошел ближе, обнял за плечи: Кирюнь, да не расстраивайся. Ты же знаешь, Рихтер такой – сегодня с тобой, завтра с другой. Вы еще долго с ним были вместе. Наплюй.
— Ветер, — прошептала Кира.
— Что? – не понял Слава.
— Ветер, — невероятно, но она взяла себя в руки, голос зазвучал почти спокойно: И где же он живет? Дашь адресок, или хоть телефончик?
— Не стоит, Кирюнь. Он , — Слава опять запнулся , — с Людой Сорокой из пятой группы.
Люду Кира знала. Красивая, миниатюрная, с тихим вкрадчивым голосом. Девушка-дюймовочка. Как-то Алекс сказал: она такая хрупкая, ее хочется защищать, и гладить по головке.
— А меня? – засмеялась тогда Кира. Она совершенно не придала значения его словам.
— Тебя… Нет, ты сильная. Сама, кого хочешь, прикроешь своими крыльями. Ты только кажешься слабой. Такие, как ты не гнутся, не ломаются, — он задумался, закончил немного удивленно: Просто умирают.
«Я сильная. Я самая сильная», — подумала Кира.
В комнате никого не было. Кажется, девченки разбежались по своим делам. Она разложила на столе покупки: тонкую трикотажную кофточку, белье, флакончик с духами. Не французские, конечно, но ей нравятся. Называются «Воспоминание». Пахнут цветами акации. Посадила смешную плюшевую собачку. Как глупо. А круглые коричневые глаза собачки и, правда, похожи на глаза Алекса. На его изумленно-насмешливый взгляд. Провела пальцем по носу, по мягкой спинке: Ты приехал. Привет, Ветер.
Кира отвинтила пробку с флакончика, старательно вылила духи на вещи на столе. Взяла из Олиной тумбочки ножницы с острыми кончиками. Села за стол. Спокойно и методично изрезала все покупки на небольшие лоскуты. Она ничего не чувствовала. Ни обиды, ни боли, ни любви. Киры больше не было. Ее унесло весенним ветром куда-то далеко в несуществующий мир сломанных грез и неосуществимых надежд.
Взяла в руки игрушку, примерилась ножницами к коричневой шейке. Отложила в сторону, подцепила острым кончиком ножниц синюю венку на запястье своей левой руки. Удивилась – совсем не больно. Только что-то очень холодно. Спокойно, даже с любопытством, смотрела, как на обрезках новой кофточки расплывается яркое красное пятно. Взяла ножницы в левую руку. Пальцы не слушались, мокрые, в чем-то красном, ножницы выскальзывали из рук. Но она же сильная, она сумеет. Вот только переборет эту непонятную слабость. Надо немного отдохнуть.
Где-то далеко, на другом конце вселенной, кто-то закричал.
— Не шумите, — прошептала Кира, — я посплю.
Голова опустилась на стол, на красные лоскуты, на плюшевую игрушку…
ººº
К счастью, Галка, из их группы, до поступления в универ работала медсестрой. Она перевязала руки Киры: серьезных повреждений не оказалось, так, глубокие порезы. Все срослось и зажило. Лишь остался маленький шрам на запястье левой руки – «узелок на память».
И все постепенно вошло в привычную колею: день за днем, день за днем, бусинки из ожерелья будней. Кира перебирала их спокойно, даже небрежно: утро-вечер, утро-вечер. Гулкая пустота безнадежности стала ее сущностью. Старшекурсники проходили практику где-то в городе, и шансов столкнуться с Рихтером в коридоре почти не было. И все же встреча случилась. Кира спешила на семинар в соседний корпус, опаздывала, мчалась по коридору, вылетела за поворот, споткнулась о какую-то скобку в полу, и буквально, повисла на груди у шедшего навстречу парня.
Она узнала его мгновенно, его запах, его плечи, его руки, подхватившие ее на лету. Звонок уже давно прозвенел, коридоры опустели. Но это было не важно. Ей и так казалось, что они одни-единственные на всей земле. Она стояла, уткнувшись лицом в его плечо, как раз под ключицей, бесконечно долгое счастливое мгновение, обнимая его за шею, словно именно сейчас и происходила та самая встреча, ради которой в другой жизни глупая девочка…
Алекс осторожно расжал ее руки и отступил:
— Куда летишь, пичужка?
Распрямились плечи, гордо поднялся подбородок. Сильная Кира не сдается и не плачет ночами. Она спокойна и уверена в себе. Это не у нее вечный узелок на запястье. И это не у нее под подушкой спрятана плюшевая собачка с круглыми орехово-карими глазами.
— Опаздываю … уже опоздала на семинар. Как жизнь?
— Нормально, а ты?
— Нормально, – улыбнулась.
Он рассматривал ее удивленно: Ты похудела, и прическа новая…
— На диету села. Худоба в моде.
— Тебе идет. И черный цвет тебе идет. Ты похожа на черную кошку. Дикая черная кошка.
На Кире был надет тонкий черный свитерок и черные брюки. Она тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам.
Рихтер шумно вздохнул: Черная кошка с рыжими крыльями.
— Угу, — фыркнула Кира, — валькирия в полете. Извини, Алекс, я спешу. Мне «хвост» по истории совсем ни к чему. Пока.
Она обошла застывшего в изумлении Рихтера, быстро свернула на лестницу, легко, вприпрыжку, как всегда, спустилась на этаж ниже, потом еще на этаж.
У главного корпуса Кира не вошла под красные колонны – наплевать на «хвост» по истории, а пошла дальше, по бульвару, мимо больницы, мимо ограды Ботанического сада, не думая, куда и зачем идет. Она вообще ни о чем не думала, просто шла, словно звала ее вперед неведомая сила, обещала излечить от горького чувства, вернуть полет ее рыжим крыльям. У самого метро столкнулась со Славкой Кравченко.
— Кирюш, как здорово! – кажется, Слава искренне обрадовался. – Ты куда?
— Привет, Слав. Гуляю.
— Давай гулять вместе? – предложил Слава.
Кире было все равно. Вместе даже лучше. При посторонних проще быть сильной.
Она тогда еще не знала, что у ее близнецов будут такие же светлые ресницы, как у Славы Кравченко, и веснушки, и хохолок на макушке…
ººº
«Зачем ты вернулся, Ветер, зачем позвал меня?»
«Мне нужны твои рыжие крылья… Без них у меня не получается летать. Я думал – я свободен и летаю сам. Я думал – ты просто одна из многих. У меня есть все: успешный бизнес, дом, жена. Красивые дети. Мальчишки. Я крепко стою на земле. Но я Ветер, который не летает.»
…
«Ветер, я хотела, чтобы мои дети были похожи на тебя. Но они похожи на другого. И твои дети не похожи на меня. Я хотела говорить о тебе и о себе – «мы». Понимать и прощать, и засыпать рядом, и просыпаться рядом. Ты выбрал свой путь, и другой держит во сне мою руку.»
«Прости, пичужка, если можешь. Я хочу уснуть, прижавшись к твоему плечу. Как тогда, в чужой квартире, на чужой кровати. Чтобы нам снились одинаковые сны. Верни мне крылья…»
ººº
From : Kira_klim@ukr.net
For: ‘LexRich’
Subject: No Subject
«Алекс, расскажи о себе. Тысячу лет не имела о тебе новостей.»
From : ‘LexRich’
For: Kira_klim@ukr.net
Subject: No Subject
«Все просто. Воспользовался биографией предков, когда стало можно, и уехал, так сказать, на историческую родину. Но в Германии мне не понравилось. Сейчас живу в Канаде. Жена все та же. Мальчишки. Трое, представляешь? Неуправляемая команда. Сейчас мы приехали в Питер, по вопросам бизнеса и вообще… А ты?»
From : Kira_klim@ukr.net
For: ‘LexRich’
Subject: No Subject
«А я все так же живу со Славой Кравченко. Имеем детей-двойняшек, уже взрослые».
Вот и все. Вся жизнь уложилась в несколько строчек. Ее жизнь – без него, и его – без нее. Зачем же он нашел ее столько лет спустя? Зачем позвал? Зачем, Ветер?
«…Мне нужны твои рыжие крылья…»
Жизнь расслоилась на два параллельных мира, два параллельных мироощущения, два сознания, два смысла. Одно бытие – видимое, реальное, привычно-обыденно катилось по рельсам еждневности. В нем существовали утро-день-вечер, работа-магазины, завтраки-обеды-ужины. Вечерние новости и сериалы по телеку. Вечные споры близнецов о том, кто первый займет ванную, и кто вымоет посуду после ужина. Постоянно озабоченный начальник Федор Георгиевич, легкомысленная Инна и рассудочная Оксана. Равномерно-внимательный Славка, его привычка напевать по утрам в ванной, неизменные вопросы: где мои…? (слушай, пап, это не ты ли в рекламе снимался? – посмеивались близнецы), его не ислишком сильный, но регуляный ночной храп…
Утро-день-вечер. Утро-день-вечер.
Бледный глаз монитора открывал портал в параллельный мир. Там ждал Киру Алекс Рихтер. Его письма, его вопросы, его откровения. Он ждал Киру вечерами, когда весь мир уже укрывался одеялом сна. Он приходил ранним утром, с рассветом, до того, как проснуться ее домашние.
Иногда количество писем за день доходило до десяти – так много они хотели сказать друг другу, так жадно заполняли образовавшиеся за годы пустоты.
Главный вопрос Кира задала всего лишь раз.
«Почему, скажи, почему ты не вернулся ко мне? Почем у вернулся не ко мне? Я не понимаю, до сих пор не понимаю…»
«Наверное, это была судьба – жить не с тобой. А, может, я просто был самоуверенным дураком?»
«Алекс, я так хочу тебя видеть. Тебя, а не экран монитора. Приезжай завтра? Представляешь, ночь в поезде, и мы рядом? А вечером – обратно. Алекс, представляешь, я еду в командировку, в Москву. Ты приедешь ко мне?»
ººº
В Москве тоже шел дождь. Мелкий, вредный, сеял без устали, все пропиталось этими вездесущими каплями: небо, дома, тротуары, деревья и прохожие.
День был заполнен суетой, встречами, дискуссиями, лекциями и всевозможными интерактивными мероприятиями. Вечером звонил муж. Говорил ни о чем. О том, что в Киеве гадкая сырая погода, что опять «барахлит» вентилятор в машине, что он не успел купить хлеба, и пришлось идти в ночной супермаркет… Милые семейные мелочи обволакивали ее, затягивали, закрывали от всего мира. Казалось, Слава намеренно рассказывает ей так много всякого бытового-домашнего, околдовывает, спеленывает, связывает крылья. На котороых она пытается улететь от него, от них, от себя…
Всего на несколько дней. «Я вернусь, — шептала Кира.- Я непременно вернусь. Но дайте мне прикоснуться к Ветру, вдохнуть другой воздух, воздух простора… Я вернусь… Всего два дня в небе.» Завтра. Уже завтра.
Алекс прислал СМСку из поезда: «Еду».
Завтра утром он будет в Москве. Осталось несколько часов. Девочка Кира умеет ждать. Скользить по ниточке минут, собирать их в клубочек, и плести из нитей Завтра. Нет. Уже сегодня.
Равнодушные секунды выстраивались в длинные ряды, звонка не было. А потом телефон взорвался. Никогда раньше она не замечала, что сигнал звучит так громко: наверное, его было слышно далеко за пределами отеля. Наверное, сигнал накрыл всю многомиллионную Москву…
— Алло! – голос внезапно сел, стал хриплым.
— Пичужка? Ты что, простыла? – спросил мужской голос. Кира замерла: голос Ветра через двадцать лет. Она забыла его. Она его не узнала.
— Нет. – Кира прокашлялась. – Ты где?
— Вот, уже еду на квартиру. Приятель дал ключи. Сам укатил на дачу. Когда увидимся? Давай в одиннадцать. Нет, в половине двенадцатого. Садись в первый вагон и я встречу тебя. – Он назвал станцию на противоположном конце города. – Идет?
— Конечно. До встречи.
Кира посмотрела на часы: «Девять. Через два часа мы увидимся. Час на дорогу. Час – на то, чтобы успокоить растрепанные нервы, взять себя в руки. Двадцать лет остались позади. Что для нас эти минуты до встречи? Бесконечность… Миг».
Через два часа она вышла из электрички метро на нужной станции. На минутку остановилась, машинальным жестом провела рукой по коротко остриженным волосам, слегка поднимая пряди надо лбом.
Сейчас. Два десятка шагов. А вдруг я его не узнаю? Или он не узнает меня?
Она увидела его издалека у выхода из метро – совершенно седого мужчину с букетом красных роз. Догадалась, что это он, Алекс Рихтер. И только потом в самом деле узнала. И поняла, что он тоже уже увидел и узнал ее – узнал мгновенно — по растерянной улыбке.
Кира решительно сбежала к нему по ступенькам, легко – она это умела – бросила: Привет.
— Привет, — Алекс попытался чмокнуть ее в щеку, но отчего-то смутился и получился совсем уже странный жест – словно боднул головой в плечо: Это ты… – выдохнул. Протянул ей цветы: я забыл, какие ты любишь, сказал виновато.
— Спасибо, — поблагодарила Кира. Красные розы она терпеть не могла. Но Алекс не мог об этом знать: в те далекие дни он не дарил ей цветов.
Они не смотрели друг на друга: взгляды лишь касались и тут же уходили в сторону, так велико было смущение. Так сильно удивление, и страх увидеть и осознать степень произошедших изменений в некогда любимом и родном лице.
— Я не знаю. Как себя вести, — пробормотал Алекс. – Пойдем отсюда.
— Да, не в метро же стоять, — согласилась Кира. И добавила: Знаешь, я тоже не знаю, как себя с тобой вести.
Она негромко засмеялась. Алекс облегченно вздохнул. Им стало немножко проще.
Они шли рядом по незнакомым улочкам: кусочек чудом уцелевшей старой Москвы. Великий город щедро дарил им свой кров и приют. Великий город великодушно вел в давно ушедшую молодость.
Ключ поворачивается в замке. Дверь с тихим шуршанием закрывается за ними.
Тут есть только ты и я. Мы оставили за порогом обиды и непонимание. Мы оставили за пророгом годы и дороги. Мы оставили за порогом других людей, наши семьи и наших детей. Только ты и я. Кира уткнулась носом в плечо Алекса под ключицей, как раз на уровне ее лица. Любимое место, там всегда было тепло и уютно. Там можно было спать, и можно было укрыться от проблем и невзгод. Это было ее место.
— Я дома, — прошептала Кира. Горло перехватило. Нет, она не станет плакать, она не станет выяснять отношения. Нет, и не может быть упреков. Она дома, и ее дом – это плечо Алекса Рихтера. Она – дома, на целых два дня, в награду за двадцать лет чужой жизни, за почти исчезнувший узелок на левом запястье, за срезанные рыжие крылья.
Она – дома.
В отведенные им почти два дня они вместили две прожитые жизни, десятки дорог, успехи и потери, рождение детей, обретенных друзей и утраченные города… Дарили друг другу спрятанную глубоко, сбереженную недолюбленную, неизрасходованную любовь. И говорили, говорили, говорили… Больше Алекс, Кира слушала. Как и тогда, целую жизнь назад.
Постепенно она привыкла к тому, что у него совершенно белые и заметно поредевшие на лбу волосы: Алекс был старше на несколько лет, и время коснулось его сильнее. Перестала замечать его взрослую полноту, сменившую юношескую угловатость. Ей очень хотелось знать, какой видит ее Ветер, но он только хитро ухмылялся той самой, своей ухмылочкой, и уходил от ответа. Разворачивал перед ней свою жизнь: то нескладную, то успешную, не жаловался и не хвастался: просто рассказывал, словно подводил какие-то ему самому необходимые итоги. Казалось, ему было очень важно показать ей, именно ей, Кире-пичужке, что все в своей жизни он сделал правильно, с того самого дня, когда прошел мимо ее двери…
Лукавая судьба, останови время. Ненадолго. Пожалуйста. Что же ты молчишь, неужели тебе жалко немного притормозить? Дай мне еще входхнуть его запах, дай прикоснуться к его щеке. Дай принять его в себя и сохранить частицу его навсегда. Дай мне его еще на миг…
За мгновением говорить «Здравствуй» неумолимо приходит мгновение говорить «Прощай».
Алекс коснулся ее щеки мягкими губами, и «боднул» в плечо. Как всегда. Как тогда. Он так всегда прощался. «Пока».
— Пока.
Он не сказал: Спасибо судьбе за эту встречу.
Он не сказал: Не уходи, останься со мной.
Он не сказал: Я вернусь. Мы скоро увидимся.
Он не сказал: Мы больше не расстанемся.
— Пока.
— Пока.
Кира прошла через турникет метро. Не оглядываясь. Прямая спина, твердая походка. Стильная женщина в расцвете лет. Сильная женщина. Она не оглядывается. Тот седой мужчина, что остался у турникета, не должен видеть, как катятся из широко раскрытых глаз немые слезы. Они собираются в уголках губ, и стильная красивая женщина слизывает горькие капли, словно пьет свое собственное отчаянье. Еще немного, несколько шагов. Там, где он уже не увидит, она достанет пакетик бумажных платочков… Соберет горькие немые капли…
ººº
Поезд отстукивал ритм возвращения.
Кира без сна лежала на полке, слушала негромкий ритмичный разговор вагонных колес. Алекс не приедет за ней. Они возвращаются к своей сложившейся жизни, к своим делам, к своим заботам о взрослеющих детях, которые и составляют Самый Главный Смысл. Ее ждет древний город, осененный золотыми куполами. Алекс вернется в свое немыслимое заокеанье. И останется только бледное мерцающее око монитора. И письма – вместо теплых ладоней, вместо круглых орехово-карих глаз, вместо полузабытого негромкого голоса… Она будет жадно ждать их, искать между строк недосказанное, невысказанное: несуществующую нежность, необещанную надежду, непрожитую любовь.
Несколько слов.
Утром и вечером. Затем — только утром или только вечером.
Каждый день. Через день. Через два дня. Раз в неделю.
Иногда.
Когда-нибудь…
